Бояндин Константин Юрьевич. Осень прежнего мира

   К путешественникам подошёл высокий ольт с совершенно седыми волосами.
   — Есть пострадавшие? — спросил он обеспокоенно, глядя на залитого кровью Ользана. — Я могу перенести вас к целителям. Думайте быстро, у нас мало времени.
   — Давайте, — распорядилась Коллаис. — У нас двое пострадавших, и вряд ли путешествие пешком пойдёт им на пользу.
   Ольт кивнул и за его спиной открылся портал. А ещё говорят, что порталы стали ненадёжны, вяло подумал Ользан.
   Когда его вносили в портал, он успел заметить лежащее вдалеке тело. Голова была неестественно выгнута и, судя по всему, позвоночник был сломан.
   Привратник так и не скрылся.

История 6. Вершина

XXI

   — Ну, и каково тебе быть больным? — Ользан вошёл в комнату, в которой вот уже четвёртый день лежал Бревин. Тот страдальчески скривился.
   — Ужасно, — просипел тот, откашлялся и повторил. — Ужасно. Терпеть не могу, когда за тобой ухаживают, как за младенцем. Ты, я вижу, в полном порядке?
   — Практически, — Ользан повернул голову так, чтобы шантирец увидел шрамы. — Вот, осталось на память. Теперь-то уж никто не скажет, что я никогда не брал в руки оружия.
   — Я рад за тебя, — Бревин вяло улыбнулся. — Как там Лаис?
   — Разве она не заходит?
   — Заходит, — больной снова улыбнулся. — Да только она сама ничего не говорит и мне не разрешает. Тут же принимается пичкать лекарствами. Только что пелёнки не меняет.
   Ользан приложил все силы, чтобы не улыбнуться. Последнее действие явно пугало шантирца сильнее, чем все возможные увечья, вместе взятые. Впервые в жизни он серьёзно слёг и выяснялось, что это требует совсем другого мужества…
   — Нормально всё с Лаис. Сидит, изучает нашу добычу. Скоро станет профессиональным алхимиком. Нас с Унэном почти не замечает.
   — Так я тебе и поверил, — шантирец попытался сесть в постели, но это ему удалось не без труда. — Кстати, что там Унэн?
   Художник вздохнул.
   — Ему, похоже, бездельничать вредно. Второго дня учинил погром в торговых рядах. Кто-то ему, видите ли, гнилое яблоко в чашу положил. Так он там все окрестные яблоки попытался передавить.
   — И что? — Бревин недоверчиво поджал губы. — Посадили, небось, на недельку?
   — Размечтался, — Ользан хмыкнул. — Ты, похоже, забыл, с кем имеешь дело. Он спокойно заплатил штрафы и сегодня с утра снова сидит со своей чашей.
   — Весело живёте, — шантирец болезненно поморщился. — О боги, ну и каша! Такое чувство, словно мускулов совсем не осталось. С ложечки кормят, с боку на бок поворачивают… тьфу!
   Художник наклонился поближе и заговорщически подмигнул.
   — Я открою тебе страшную тайну, — сообщил он, понизив голос. — Через три дня тебя отпустят. При условии, конечно, что не будешь впредь отказываться от каши.
   — Смеёшься, что ли? С меня этого травяного отвара уже достаточно. Чтоб я ещё кашу ел! Ха!
   — Ну, тогда тебе здесь ещё недельки две загорать, — развёл руками его собеседник.
   Бревин замолчал и подозрительно воззрился на невинно улыбающегося художника.
   — Слушай, ты это серьёзно? Что через три дня, если не…
   — Вполне.
   — Обманешь, поди. Ну да ладно. Три дня ещё можно стерпеть.
   Они распрощались и Ользан вышел, встретив в комнате для посетителей… Сунь Унэна. В бело-зелёном халате и деревянных сандалиях тот выглядел комичнее обычного.
   — Я тоже к нему зайду, — сообщил монах и подмигнул. — Подожди меня здесь.
   Вернулся он через минуту, улыбаясь до ушей.
   — Судя по всему, — предположил Ользан, уже на улице, — Ты ему что-то принёс. Что-нибудь запрещённое.
   — Естественно, — развёл руками тот. — Стал бы я приносить ему разрешённое. Разрешённым его и так кормят до отвала.
   Несколько минут они шли молча.
   — И, кстати, ты несколько преувеличил, когда сказал, что я передавил все окрестные яблоки. Всего лишь все яблоки того самого мерзавца. Хотя, конечно, твой вариант мне нравится больше.
   — Я сказал «попытался». Кстати, откуда ты это узнал? Подслушивал?
   Унэн развёл руки, на лице его отразилась скорбь.
   — Соблазн был очень велик.
   — Разве тебя не учили бороться с подобными соблазнами?
   — Учили, — монах горестно вздохнул. — Но, во-первых, соблазны бывают разные; а во-вторых, в пороках тоже есть своя прелесть.
   Ользан не выдержал и расхохотался. Несколько прохожих удивлённо посмотрели им вслед.
   В честь выздоровления шантирца его друзья затеяли грандиозный пир. Поначалу его сестра опасалась, не принесут ли ему вреда подобные излишества, но в конце концов сдалась. Спорить с таким приверженцем подобных начинаний, как Сунь Унэн, оказалось выше её сил.
   — Ему, похоже, нужно, чтобы вся жизнь была одним сплошным праздником, — пожаловалась она Ользану, пока тот распоряжался относительно сервировки.
   — Разумеется, — отозвался всеслышащий монах из другой комнаты. — Смерть может настигнуть нас в любую минуту, так почему же надо отказывать себе в повседневных удовольствиях?
   — Опять подслушивал, — Коллаис, уперев руки в бока, недружелюбно посмотрела на появившегося в дверях Унэна. — В следующий раз голову оторву!
   — И не думал, — монах энергично затряс головой. — Сама посуди: на что ещё ты стала бы жаловаться Олли?
   Девушка вздохнула и безнадёжно развела руками.
   — В следующий раз будешь готовить сам, — пригрозила она монаху.
   — Я мечтаю об этой минуте, — поклонился тот, выражая всем своим существом восторг. — Должен же я когда-нибудь познакомить вас с тем, как принято пировать у нас.
   И удалился, не дожидаясь новых неприятностей.
   — Тебя учили готовить? — удивился Ользан.
   — Меня учили всему, — ответила шантирка с гордостью. — Мама говорила, что грош цена хозяйке, которая не сможет подать пример слугам. Никто, конечно, не ожидал, что будет прок от этих уроков.
   Она помолчала и тень на какой-то момент опустилась на её лицо.
   — Не будем об этом, — она взглянула на часы. — Кто из вас поможет Риви прийти домой?
   — Я, — раздалось два голоса и Коллаис облегчённо вздохнула.
   — Превосходно. Унэн, поторопись, а не то всё успеет остыть.
   — А он? — монах возник на пороге.
   — А он поможет мне разобраться с винами.
   — Чего с ними разбираться, — недовольно проворчал Унэн, но перечить не стал.
   Бревин выглядел ещё бледным и каким-то прозрачным, но дошёл до дому почти без посторонней помощи. Судя по улыбающемуся лицу, Унэн времени зря не терял.
   Пир вёлся по обычаю Шантира — с утра до вечера, с перерывами, чтобы дать отдых желудку. Разговоры велись на самые различные темы.
   — Ну, так куда мы подадимся теперь? — спросил Ользан, когда были подняты бокалы за здоровье и за удачу. Оба остальных представителя мужского пола удивлённо воззрились на него при этих словах.
   — Мне в ближайшее время не до подвигов, — возразил Бревин. — На подвиги надо отправляться в хорошей форме. Да и тебе рано пока ещё.
   — И я против, — подал голос монах. — Нет, конечно, решать вам, но зачем так быстро покидать город, в котором нам настолько все благодарны?
   — Да уж, — фыркнула Коллаис. — Ещё пара-другая погромов и вся наша слава испарится. С твоей помощью.
   — Великие дела — это одно, а неуважение к религии — совсем другое. Клянусь своим великим предком, даже базарные торговцы должны это понимать!
   — Великим предком? — заинтересованно наклонился вперёд шантирец. — Что-то раньше ты о нём не говорил.
   — Куда уж мне, ничтожному, — вздохнул человечек, наливая ещё вина. — Я всего лишь неудачное воплощение всех его великих достоинств. Хотя, конечно, я стараюсь.
   — Представляю, что такое удачное воплощение, — содрогнулась девушка.
   — Представить себе такое очень трудно, — покачал головой монах. — Кроме того, есть ещё одна причина не торопиться на подвиги.
   — Какое же?
   — Вы все очень плохо к ним подготовлены.
   Все недовольно заворчали.
   — Ну, знаешь, Сунь, — шантирец был недоволен больше всех. — Не хочешь ли ты сказать, что по сравнению с тобой мы ни на что не годимся?
   Монах тяжело вздохнул, но ироничной усмешки на его лице не появилось.
   — Я не сказал — по сравнению со мной. Я занимаюсь этим не один год… да и не одну жизнь, кстати, — Коллаис насмешливо уставилась на монаха. — Вот скажите мне, чем отличается профессиональный искатель приключений от обыкновенного воришки?
   — Объёмом похищенного, — съязвил шантирец.
   — Не только. Обычный воришка занимается кражами не из любви к искусству… по крайней мере, в большинстве случаев. Ему хочется есть, пить, развлекаться с женщинами, .. — он осёкся, глядя на шантирку.
   — Понятно, — кивнула та. — Продолжай.
   — Слушаюсь. Профессионалу доставляет удовольствие сам процесс преодоления препятствий.
   — Ну, допустим, — кивнул шантирец. — Так чем же мы плохи?
   — Я ещё не закончил. Профессионал, кроме того, стремится выжить. В большинстве случаев — скорее выжить, чем достигнуть цели. Вот и вся разница.
   Остальные недоумённо переглянулись.
   — Ну ладно, допустим, что на мечах я пока сражаюсь хуже тебя, — произнёс Бревин. — Но до сих пор мы преодолевали все препятствия и всё же выжили. Что тебя не устраивает?
   — Едва выжили. Едва. Вспомни себя. Вспомни Олли… впрочем, о нём разговор особый. В этот раз нам просто повезло. В следующий раз может уже не повезти.
   — И что ты предлагаешь?
   — Тренироваться. Кое-чему смогу обучить я, кое-чему — кто-нибудь другой. Я знаю немало людей… впрочем, не только людей, которые будут рады помочь вам.
   — Что бы мы только без тебя делали, — иронично протянул Бревин, приглаживая волосы.
   — Пропали бы, — пожал плечами человечек. — Тут и гадать нечего.
   — Ладно, спорщики, — перебила Коллаис. — Все готовы приступить к главному блюду?
   К вечеру мир казался не таким уж и жестоким, а жизнь — не такой уж и короткой.
   — Кстати, Олли, — шантирец удобно устроился в кресле; рядом с ним стояли бутылки с винами и вазы с фруктами. Прислуга в доме была отлично выученной и никак не привлекала к себе внимания. — Что это было за пугало? Я ведь так и не помню, что произошло. Помню, что… — он помедлил. — из меня будто высосали все соки… и всё.
   — Мирацу, — коротко ответил Ользан.
   — Что-что?
   — Оборотень. Раса такая. Малочисленная, правда.
   Коллаис удивлённо подняла брови.
   — Да брось ты, — недовольно ответил шантирец. — Какая, будь она неладна, раса! Я немало слышал об оборотнях. Никакого сходства.
   — И что же ты слышал? — спросил художник заинтересованно.
   — Что и все. Что это — результат проклятия или болезни. Обычные люди, которые во время полнолуния перерождаются во что-то жуткое, кровожадное и почти неуязвимое. Понятно, что от серебра никому спасения нет. Кроме того, — шантирец сделал хороший глоток и отставил бокал. — Стоит оборотню ранить человека, как и тот становится оборотнем. Вчера было полнолуние, а с тобой всё в порядке.
   — А, вон ты о чём. Тогда мы просто называем разные вещи одним и тем же именем. То, о чём говоришь ты, действительно результат проклятия. Но это не раса. Мирацу гораздо опаснее, гораздо умнее, гораздо сильнее и стараются избегать человеческого общества.
   — Ну, насчёт их силы у меня сомнений нет, — отозвался Унэн. — Так что по мне, пусть они остаются малочисленными и продолжают избегать людей. Прутья она выламывала — любо-дорого было посмотреть.
   — Какие прутья? — не понял шантирец.
   Монах рассказал.
   — Так ты её отпустил? — шантирец не поверил своим ушам. — Совсем с ума сошёл! Пусть она даже умеет разговаривать — представляешь, сколько ещё людей она успеет сожрать?
   — Пока что она сожрала только привратника, — поморщился художник. — И то не съела, а просто пришибла. Впрочем, я на её месте тоже не стал бы с ним любезничать.
   — Мне, ты уж извини, трудно поверить, что она просто ушла по своим делам, — сухо возразил Бревин. — По себе могу судить.
   — Она, похоже, была очень голодна. Иначе могла бы выбрать какой-нибудь другой способ восполнить силы. Необученный человек почти не может сопротивляться мирацу.
   — Какой это другой способ?
   — Как сломить внутренне сопротивление? Напугать тебя. Разозлить. Заняться любовью, наконец. Последнее — самый простой способ забрать всё, что есть у человека.
   — Я бы предпочёл последнее, — криво улыбнулся шантирец. Краем глаза Ользан заметил, как поморщилась его сестра.
   — Конец был бы один и тот же, — вздохнул художник. — Вспомни: о тебе заботились неплохие целители. И тебя, кстати, не успели высосать досуха.
   — Как же ты справился? — скептически спросил Бревин.
   — Я просто поговорил с ней.
   — Всего-то?
   — Всего-то. На неё это произвело большое впечатление.
   — Да, кстати, — монах вновь подал голос. — О чём вы с ней говорили? Мне это крайне интересно. Мне не доводилось встречаться с мирацу.
   — Мне бы и не хотелось, — вздрогнула Коллаис. — Ужас какой! Мне потом кошмары снились несколько ночей.
   — Я сказал ей… — Ользан закрыл глаза и приподнял голову, вспоминая. — «Мы друзья.» Она ответила, что не верит.
   — Дальше, — Коллаис обернулась и увидела, как монах что-то быстро записывает в тетрадь.
   — Дальше. «Если я выпущу тебя, ты не станешь нас трогать?» Она ответила, что ошейник не позволит ей выйти.
   — Вот оно что, — медленно проговорила девушка. — А я-то думала, почему она не разобрала на части и укрытие, и всех, кто там был. Без нашего участия.
   — Дальше, — монах продолжал строчить.
   — Что дальше? Она вышла, и я сказал, что она свободна. Она и ушла. Ну, по пути залечила мне раны. Очень мило с её стороны.
   — Что она сказала на прощание? — спросила Коллаис, чуть прищурив глаза.
   Ользан выдержал взгляд.
   — Ничего, — заминки с ответом вроде бы не получилось. — Просто посмотрела мне в лицо и ушла.
   — Очень романтично, — заключил Бревин. — Откуда ты знаешь их язык?
   — Я же говорил. Понятия не имею. Просто… осознал, что могу разговаривать на нём. — Монах встрепенулся при этих словах, но ничего не сказал.
   — Ну ладно, — Бревин вновь взял бокал. — Допустим. Я уже могу в это поверить. Но откуда ты вообще узнал, что это мирацу?
   — Например, отсюда, — Ользан достал из «кошелька» видавший виды том, полистал его некоторое время и прочёл вслух:
   — «Они зовут себя мирацу, что означает 'жители двух миров' и обитают среди нас, незаметные, как тень ночью. Они не знают ни законов, ни обычаев, почитают единственного бога, двуликого и смертоносного, и горе тем, кто попадётся на их пути. Подобно тварям неразумным, они движутся по жизни, не оставляя по себе памяти. Иногда проникают к людям, в обличье, сладостном тем, и крадут их любовь. Так восполняют они род свой, поскольку, к счастью для людей, эти существа также смертны.» — юноша захлопнул книгу. — Здесь, конечно, много вымысла, но правда, как видите, тоже есть.
   — Эй, не убирай! — потребовал шантирец. Его сестра присоединилась к нему. — Оставь нам почитать. Книга, должно быть, очень интересная!
   — Да пожалуйста, — Ользан положил книгу на соседний стул. — Только аккуратнее, ради всех богов. Книга очень редкая — видите, ещё рукописная.
   — Огромное спасибо хозяйке, — Унэн поднялся со стула и поклонился улыбнувшейся девушке. Остальные мужчины поддержали его. — Кстати, там сегодня карнавал — годовщина обороны города. Кто-нибудь хочет ко мне присоединиться?
   — О небеса! — Коллаис подняла руки на головой, изображая ужас. — Опять есть?! Куда в тебя помещается?
   Монах сосредоточенно осмотрел свой живот (тот, действительно, нисколько не изменился в размерах после целого дня чревоугодия) и сокрушённо покачал головой.
   — Сам не знаю. Но — развлекаться так развлекаться! Ну что, есть желающие?
   В карнавальную ночь им всем не спалось. Возможно, от выпитого и съеденного; возможно потому, что в Паэроне полагалось гулять целую ночь. Как бы то ни было, все трое (монах-таки присоединился к пиршеству под открытым небом) вышли развеяться и сидели на обрыве, глядя на стремительно несущуюся к невидимому отсюда океану речку, Зилону («могучую»).
   — Если бы каждый день был таким праздником, — вздохнула Коллаис. Со стороны города доносились звуки музыки и людские голоса.
   — Нам скоро бы всё это наскучило, — отозвался её брат. — Я чувствуя себя странно. В воздухе пахнет войной. Каким-то сумасшедшим вновь захотелось править всем миром. А мы сидим тут, беззаботно, словно ничего этого нет.
   — Как сказал бы Унэн, если чему-то суждено случиться, стоит ли каждую минуту думать об этом?
   — Я вижу, он неплохой учитель, — заметил шантирец, хитро улыбаясь.
   — А как же. Всё-таки настоятель монастыря. Не за способность же к выпивке он им стал.
   — Настоятель? — поразилась Коллаис, тряхнув головой. Каштановая волна пробежала по её плечам. — Ни за что бы не поверила… А почему ты уверен, что он не… ввёл тебя в заблуждение?
   — Не знаю, — пожал плечами художник. — Мне так кажется. И потом — по-моему уже все умеют определять, когда он намерен приврать.
   — Может быть, может быть, — отозвался Бревин — чёрный силуэт на фоне багрового, быстро остывающего неба. — В таком случае это для нас большая честь. Интересно, почему же он ходит по всему свету, вместо того, чтобы управлять монастырём?
   — Не спрашивал, — признался Ользан. — Надо будет узнать. Действительно, интересно.
   В полночь троекратный фейерверк озарил небо над городом. Шантирцы следили за этим, раскрыв рты. У них дома подобное было строжайше запрещено — как и почти вся мало-мальски сильная магия и алхимия. В небе загорались и гасли огромные шары, состоявшие из разноцветных звёзд; проносились целые полотна пламени. Ользан заметил, что салют производился со стен старой крепости, которая, собственно, и выдержала все до одной осады. Несколько минут длилось огненное представление, и вновь музыка и веселье воцарились в городе.
   — Все веселятся, — заметил Бревин после долгой паузы. — А мне что-то не по себе. Как-то… холодно. Идёмте-ка домой.
   На обратном пути Коллаис взяла Ользана за руку и шла молча до самого дома.

XXII

   — Так-так, — задумчиво протянул Сунь Унэн, выслушав в очередной раз рассказ Ользана. — Очень интересно. Что, говоришь, ты при этом чувствовал?
   Юноша беспомощно пожал плечами.
   — Как я это опишу! Словно… что-то опускается сверху и всё становится понятным. Все языки. Все символы. Всё, что вижу. Потом так же неожиданно проходит.
   Монах ожесточённо листал свою тетрадь.
   — Не бывает такого, — заявил он решительно несколько минут спустя. — Неожиданно это не возникает. Проходит — возможно, но исключительно потому, что ты теряешь сосредоточение.
   Шантирцы слушали этот диалог с большим вниманием. Как обычно, все тренировки они проводили за городом, среди деревьев. Среди людей, пояснил Сунь Унэн, обучаться очень неудобно и чрезвычайно неэффективно. Примером тому, естественно, служил он сам.
   — Вот, смотри, — Унэн сложил пальцы рук замысловатой фигурой и, обернувшись к Бревину, неожиданно произнёс что-то на незнакомом языке. Тот вздрогнул, но ответил. Обменявшись с ним ещё парой фраз, Унэн расцепил пальцы и вытер лоб.
   — Устал уже, — сообщил он. — Риви, на каком языке я говорил?
   — На шантирском, естественно.
   — Лаис, правильно?
   Девушка недоумённо кивнула.
   — Ты что-нибудь понял?
   Ользан почувствовал лёгкое раздражение.
   — Нет, конечно. Я не знаю этого языка.
   — Как трудно этим заниматься… — монах несколько минут сосредоточенно дышал, затем уставился на Ользана и произнёс несколько фраз на незнакомом никому из присутствующих гортанно звучащем языке.
   — Понял?
   — Ни слова. — Ользан начинал уже сердиться.
   — Сиди, — монах поймал его за руку. — Я тут с тобой не в игры играю. Сиди и старайся понять.
   После третьего раза Ользан сдерживал себя только невероятным усилием воли. И тут на него нашло то самое состояние.
   Сквозь лёгкую дымку проплыли непонятные звуки, издаваемые человечком, а наружу просочилась осмысленная фраза.
   — Я хочу… чтобы ты обучился вниманию… — запинаясь, произнёс художник и его отпустило.
   Монах сидел с довольным видом, а шантирцы поднялись с земли, словно увидели невесть что.
   — Вы видели? — повернулся Унэн к брату с сестрой.
   — Ещё как, — произнёс Бревин ошарашенно. — Такой ореол.
   — Скорее облачко, — поправила сестра. — Розоватое облачко, которое сгустилось у него над головой.
   — На, выпей, — монах протянул ничего не понимающему юноше фляжку и тот послушно глотнул густого вина. — Отдышись.
   Спустя минуту всеобщего молчания Ользан заговорил.
   — Что это был за язык?
   — Ты уже успокоился? — монах с опаской поглядел на юношу и тот подумал, что Унэну вновь захотелось, так скажем, пошутить.
   — Слушай, кончай издеваться! — проговорил Ользан возбуждённо, но без злости. — Что это был за язык?
   Унэн хихикнул.
   — Это не язык. Это набор звуков.
   — Ты шутишь! — вырвалось у Бревина. — Ты хочешь сказать, что Олли в состоянии читать мысли?
   — Хуже, — монах извлёк из-под накидки помятый листик бумаги. — Прочти.
   Бревин молча склонился над листком.
   — Похоже на то, что я говорил?
   — Вроде бы похоже, — неуверенно подтвердил шантирец. Сестра отобрала у него листок и согласилась. — Да, в точности. И что же?
   — Я вчера весь вечер заучивал эту ахинею, — ткнул монах пальцем. — Помните основной принцип перевода с неизвестного языка?
   — Вроде бы да, — шантирец наморщил лоб, видимо, вспоминая урок. — Необходимо, чтобы жили живые носители языка и существовали написанные на нём памятники, доступные для чтения. То есть…
   — Ну-ну? — поинтересовался монах.
   — То есть… да нет, не бывает! Он что, прочёл текст, у которого нет памятников и жив единственный носитель?
   — Именно, — кивнул монах. — А ты говоришь, что я издеваюсь! Я сам псионик, причём в некоторых областях неплохой… но этот парнишка меня превосходит во много раз. Причём, не осознавая своей силы. Так что я не зря спросил, успокоился он или нет.
   У Ользана по спине побежали мурашки.
   — Так значит там, в подземелье…
   — Ну конечно! Ты как-то смог встретить мирацу её же оружием. А знание языка было просто последней каплей. Они считают себя неизмеримо выше и сильнее человека, но, видимо, умеют ценить достойных противников.
   — Я даже не знаю, как это у меня получилось.
   — Я тоже. Но стоять возле вас двоих было страшно. Словно мыши, которая бегает под ногами у сражающихся гигантов. А насчёт того, как получилось… вроде бы один из способов мы выяснили.
   — Разозлить меня, — кивнул Ользан.
   — Ага, — рассмеялся шантирец. — Или испугать, а также… гм…
   — Заткнись, — приказала ему сестра, не повышая голоса.
   — Зря смеёшься, — возразил монах. — Ты, к сожалению, совершенно прав. Будь я проклят, если понимаю, откуда Олли черпает такую энергию, но ему как можно скорее надо научиться ею управлять.
   — Ты знаешь, как этому можно научиться? — спросил Ользан, поднимаясь на ноги.
   — Есть способы, — монах почесал в затылке. — Не знаю, выйдет ли… Но попробуем. Для начала самый простой.
   — И в чём он заключается? — с любопытством спросил художник.
   — Не скажу, — отрезал Унэн безо всякой улыбки. — Иначе лекарство не подействует. Тем более, что мне за этим придётся прогуляться в соседний город.
   — Верхом ездить умеешь?
   — В жизни не пробовал, — скривился человечек. — Да мне и не нужно. Как раз за ночь и прогуляюсь. Риви, вставай. Для разнообразия позанимаемся с тобой.
   — А мы с тобой, — девушка поднялась и извлекла из чехла пару тренировочных мечей. — Давай, повторим последний урок.
   — Ни минуты покоя, — проворчал Ользан, принимая хрупкий на вид, но невероятно прочный деревянный меч.
   Утром следующего дня зной затопил Паэрон; безветрие немедленно подтвердило, что город стоял среди пустыни. Воздух сгустился во влажный, неприятный кисель, что обтекал каждого, кто осмеливался покинуть прохладу жилища.
   Коллаис сходила в алхимический магазин и вернулась с книгой, несколько толще той, что принесла вначале.
   — Что это? — удивился Бревин, который всё утро упражнялся в метании кинжала.
   — Это настоящий список того, что есть у него в лавке. — Девушка принялась уставлять стол разнообразными пузырьками, свёртками, коробочками. Её брат и Ользан смотрели, как на их глазах их обеденный стол исчезает под всевозможными воплощениями алхимического гения.
   — Это ж на какую армию ты всё это набрала? — было первым, что произнёс Бревин. Он склонился над столом и, взяв в руки один из пузырьков, принялся рассматривать его. — Что это?
   — Это — от животных ядов. Зря ты, кстати, морщишься. От всего того, о чём мы знаем, все эти вещи помогут. Мы же не на прогулку готовимся, а на войну.
   — На войну с людьми, — простонал шантирец. — А не с вампирами, драконами и оборотнями. Всё, Олли, плакали наши денежки. Если я хоть что-нибудь понимаю, всё это великолепие стоило как раз всех наших запасов. Да ещё она взяла у кого-нибудь в долг, без сомнения.
   Его сестра снисходительно улыбнулась.
   — Все наши деньги на месте, — объявила она, усаживаясь рядом. — Какая прохлада! Если бы вы только знали, какое пекло там, снаружи.
   — Я готов поверить, что торговец дал тебе скидку, — нахмурился Бревин. — Но в то, что он тебе всё это подарил, прости, не поверю.