…Путешественники вернулись в Гилортц утром следующего дня. Они тщательно осмотрели землю поблизости от Клыка — никаких следов таинственного самоубийцы. Хотя последнее слово не обязательно было верным: ведь от него ничего не осталось.
   — Ах, да, — неожиданно хлопнул себя по лбу Ользан и, покопавшись в «кошельке», извлёк небольшую, сделанную из серебра и золота булавку, с небольшим неправильной формы синим камнем, не ограненным, но прозрачным. Казалось, что внутри него застыла паутина: множество чёрных многоугольников, вложенных один в другой, пересекались несколькими радиальными линиями. — Вот, возьми, — он протянул украшение Коллаис. — Застряла там, наверху, среди камней. Случайно увидел.
   — Что-то я там такой не увидел, — поразился шантирец, рассматривая булавку. Та выглядела одновременно и грубой — из-за своего неправильной формы камня — и изящной — из-за покрытой сложным узором оправы. Острие было тщательно заточено.
   — Я слышал, что подобные булавки люди находили и в наших горах, — продолжал шантирец. — Говорят, что эта «паутина» — знак божества, которое оставило эти булавки как некий тайный знак.
   — Суеверия, — отмахнулась Коллаис. — Видишь, совершенно «пустой» предмет. Был бы он божественного происхождения, мы бы хоть что-нибудь да почувствовали.
   — Это смотря какого происхождения, — возразил Ользан. — Держи, Лаис. На память о Клыке.
   — Спасибо, — девушка приколола булавку под воротником. Украшение ей явно шло. — Ну что, в дорогу?
   Спустя полчаса они уже возвращались в город.
   Дом уже принадлежал другому владельцу. Путники не стали навязывать своё общество, только успели поразиться, когда это Унэн успел всё это проделать. Его расторопность отдавала чем-то мистическим.
   — У него что, по двойнику в каждом городе? — поражался Бревин, когда они, оставив коней (что будет им обходиться аж в два золотых в день), неторопливо шли в одну из мелких гостиниц. Их, видимо, в городе было больше, чем трактиров: из случайных разговоров с местными жителями выяснилось, что на ярмарки сюда собиралось народу едва ли не втрое больше здешних жителей. И всё равно приезжим приходилось в итоге селиться где придётся.
   — Если дело действительно так обстоит, то Паэрон должен быть фантастически богат, — заметил Ользан. — Паэрону даже не нужны его гранитные каменоломни, серебряные прииски и прочая мелочь. Оружие — самый дорогой товар.
   — Что наводит на мысли, — отозвалась Коллаис. — Куда оно идёт в таком количестве? Не работает ли Паэрон против себя, вооружая всех, кто только ни захочет?
   — Вряд ли, — пожал плечами художник. — С запада напасть на него трудно — а если планировать неожиданную атаку, то и невозможно. С севера нападать тоже крайне трудно, а с востока у него Федерация. Которая давно и охотно с ним торгует. Так что, пока у неё с Паэроном мир, королевству ничего не грозит.
   То ли Унэн немного ошибся, то ли в этом году сдвинулись даты — ярмарка уже началась. До самых интересных её дней было далеко, но улицы (они же служили торговыми рядами) уже выглядели нарядно, торговцы вовсю зазывали посетителей к себе в лавки. К слову сказать, не только оружию и доспехам была посвящена ярмарка, но и вообще всему, что как-то относилось к металлу. Помимо прочего, в обязательный ритуал всегда входило посвящение лучших творений мастеров по металлу близнецам-богам Гилортца. Признанные теперь младшими воплощениями Дайнера и Элиора, снисходительно улыбающиеся статуи благосклонно принимали разнообразные чудеса, которые только смогли родиться в воображении знаменитых мастеров. Всякий год дары предыдущей ярмарки убирались в особые хранилища.
   — Представляю, что там только лежит… — мечтательно закатил глаза Бревин. Яркие предметы, порой слишком красивые, чтобы вспоминать о смерти, которой они служили, привлекали его, как ребёнка — сласти. Немалых трудов стоило двум его спутникам не дать ему часами бродить по одному и тому же оружейному ряду.
   Впрочем, когда дело дошло до украшений и ювелирных изделий вообще, та же напасть настигла и Коллаис. Она смотрела на тысячи превосходных сверкающих изделий, и глаза её подёргивались туманом — столь же стойким и парализующим. По правде сказать, Ользан был готов купить ей всё, что лежало на прилавках… да только ни одному из живущих богачей Ралиона это было бы не по карману. Разве что полулегендарным дарионам, что жили невероятно глубоко и на людской памяти никогда сами не общались с наземными расами. О них ходили легенды столь невероятные, что обладай дандарионы (так их именовали) хотя бы тысячной долей приписываемых им сокровищ, им были бы по карману все тайники и сокровищницы наземного мира.
   Сам художник также не избежал притягательной силы искусства; его очаровали порой совсем обыденные, но выполненные с невероятным изяществом предметы. Шкатулки и рамки для картин; подсвечники и вазы; письменные принадлежности и инструменты. Всё это было не только красиво и баснословно дорого, но ещё и полезно: никогда на Ралионе не делали абсолютно бесполезных вещей.
   — Зря мы сюда пошли, — вздыхала Коллаис, когда её брат вместе с Ользаном, употребляя всю хитрость, данную им от природы, старались отвести её внимание от очередной лавки с соблазнами. — Денег-то у нас на это практически нет.
   — Да уж, — ответил Бревин, с восхищением глядя на широкий меч, кромки клинка которого матово светились и под солнцем, и в тени. Как и все подлинные произведения искусства, меч выглядел скорее украшением, нежели оружием. Цена, указанная ниже серебряной ниткой на бархате быстро погасила в шантирце жажду обладания. Двадцать восемь тысяч золотых, в пересчёте на деньги Федерации.
   — Интересно, что это за светящийся металл? — с любопытством спросила Коллаис, разглядывая полупрозрачный клинок, внутри которого, казалось, сновали сотни искорок.
   — Митралл , — охотно пояснил стоявший рядом низенький человечек с внушительными бакенбардами. Обернувшись на голос, Ользан с удивлением обнаружил, что у незнакомца на поясе висит крохотный серебряный молоточек. Где-то я видел такой же… Ах да, тогда в Оннде, в таверне. Да и лицом похож… Впрочем, прохожий не узнал его — или, по крайней мере, сделал вид, что не узнал.
   — Что-что? — переспросила Коллаис.
   — Живое серебро, — пояснил Ользан. — Серебро, подвергнутое некой специальной обработке. Странно, я считал, что митралл — чистой воды сказка.
   — Не сказка, — ответил прохожий, с любопытством оглядывая юношу. — Хотя принято так считать. Просто большая редкость. Приготавливать его сложно, ковать — ещё сложнее, а погубить неосторожным обращением — очень просто.
   — Вы оружейник? — вступил в разговор Бревин.
   — И это тоже, — кивнул прохожий, вручая шантирцу небольшую серебряную пластинку, на которой был выбит профиль её владельца и знак — три огранённых камня в шкатулке. Было выбито и имя: Шунлам Халларз. — Если навестите мой павильон, я покажу вам множество изделий, в которых употребляется митралл , если он вас так заинтересовал. Разумеется, все они недёшевы.
   — Как только представится такая возможность, — Коллаис улыбнулась оружейнику настолько очаровательно, насколько смогла, одновременно показывая брату кулак за своей спиной. — А где мы сможем найти вас?
   — Пока идёт ярмарка — во-он там, на Второй Оружейной. После неё я обычно езжу по Югу и Равнинам (прохожий имел в виду центральную часть Континента). А вы, я вижу, знатоки оружия.
   — Вовсе нет, — смутился Ользан. — Просто довелось читать… Ну и говорить кое с кем. Мы, честно говоря, просто смотрим. Уж больно всё красиво.
   — Красота для того и создаётся, — покивал прохожий. — Ну, не буду вас задерживать. Всего доброго — и, я надеюсь, до встречи.
   Чуть поклонившись, он поправил крохотную шапочку, что едва закрывала его макушку и побрёл дальше.
   — Ну, Лаис, — шёпотом возмутился её брат. — Зачем уж так-то рот затыкать!
   — Иначе бы сегодня мы превратились бы в нищих. Неважно, что в вооружённых нищих. Вообще, пойдёмте отсюда, — шантирка с немалым трудом отвернулась. — Потому что если мне что-нибудь приглянётся, мы точно останемся без денег.
   Обо всём этом они вспоминали, сидя на площадке. Ярмарка всё ещё продолжалась где-то там внизу, но возвращаться всё равно не имело смысла. Значительную часть средств пришлось потратить на совершенно обыденные дорожные сухие рационы, меха для воды (новейшие изобретения, в которых вода и обеззараживалась, и не пропадала много недель), топливо на случай, если поблизости не будет дерева и много прочих мелочей.
   — Теперь мне ясно, зачем мы обязаны разбогатеть, — задумчиво изрёк Бревин, когда они съели показавшийся необычайно вкусным сухой паёк и запили его простой водой.
   — Чтобы купить всё, что мне понравится? — осведомилась его сестра с совершенно серьёзным выражением лица.
   — И она ещё говорит, что Унэн на меня плохо влияет! Олли, будь свидетелем. Для того, чтобы удовлетворить твои фантазии, сестрёнка, надо завоевать весь мир. Иначе денег не хватит. Мне всего-то нужно, что меч покрасивее да доспехи понаряднее… в смысле, поприличнее.
   — Повесить их на стену и каждый день мечтать о подвигах, стирая с них пыль, — завершил художник.
   — Почему бы и нет? — шантирец не обиделся. — Даже это было бы хорошо. У нас в Шантире… — и он махнул рукой.
   — Что у нас там дальше? — спросила Коллаис. Ользан достал карту и некоторое время изучал её.
   — К вечеру мы пройдём мимо селения, — сообщил он, наконец. — Там, возможно, удастся купить продовольствие. Правда, здесь сведения сорокалетней давности. Будем надеяться, что за столь небольшой промежуток времени там ничего не изменилось. Затем — разлом, нам надо будет пройти его засветло. Затем небольшое ущелье — и вверх, вверх, вверх. Наша цель — примерно в восьми днях пути. Быстрого пути, конечно.
   — А потом обыскивать сорок пять квадратных километров, на которых где-то должна быть одна нужная нам пещера, — проворчал шантирец недовольно.
   — Что поделать, — развёл руками художник. — Радуйся, что у нас «кошельки». Не то пришлось бы брать сопровождение.
   По лицу шантирца было видно, что особой радости он всё равно не испытывает.
   — Что-то мне не нравится это селение, — заметил Бревин, когда путешественники принялись спускаться в небольшую — километр в поперечнике котловину, которую и должно было занимать поселение. Туман низко стелился по дну котловины, изредка показывая верхушки домов. Ни один звук не достигал слуха путников — и, что значительно хуже, ни один огонёк не пронзал тонкую пелену тумана, хотя солнце уже заходило.
   — Селение-призрак, — задумчиво протянул шантирец, после того, как все трое довольно долго простояли у спуска в котловину.
   — Не говори так, — перебила его сестра. — У меня и без того мурашки по коже.
   — Ага, испугалась! — усмехнулся Бревин, но его энтузиазма никто не поддержал. — Признаться, в сказках всё описывалось не так внушительно.
   — Крыши проваливаются, — отметил художник, осматривая селение в подзорную трубу. Шантирец с завистью глядел на бесценный инструмент. Оптические приборы в Шантире также считались недостойным изобретением ума, развращённого демонами. — Здесь давно уже никто не живёт.
   — Насколько давно? — подозрительно спросила девушка.
   — Не знаю. Лет десять как минимум, — предположил Ользан. — Ну что, спускаемся?
   — Ни за что, — Коллаис содрогнулась. — Вернёмся на последнюю стоянку и заночуем там. Мне страшно даже просто смотреть на всё это, а ты говоришь — спускаться.
   — Храбрости в вас ни на грош, — с отвращением хмыкнул Бревин. — Почему бы не спуститься и не выяснить, что там и как?
   — Это может быть болезнь, — терпеливо пояснил художник. — Проклятие. Всё, что угодно. При свете дня мы, по крайней мере, сможем увидеть опасность издалека. Сейчас же — если предположить, что там кто-нибудь есть — мы будем как мыши в клетке.
   — Можно подумать, нас на стоянке будет труднее застать врасплох.
   — Вот поэтому ты лично и будешь нас охранять, — ответила девушка и похлопала брата по плечу. — Ладно. Пошли отсюда.
   — У меня такое ощущение, что за нами наблюдают, — заметил Ользан вполголоса, но никто его не услышал.
   В эту ночь художник вновь спал плохо. Разгорячённому воображению мерещились орды нежити, что набрасывались на спящий лагерь и раздирали его обитателей в клочья; таинственный туман, в котором люди засыпали навеки; горные львы, что, говорят, на голодный желудок тоже бывают не прочь полакомиться незадачливыми странниками и прочие ужасы.
   Он проснулся за несколько минут до того, когда должен был сменить Бревина на посту и мир успел волшебным образом измениться. Всё казалось усталым и спящим, но совсем не враждебным. Правда, чей-то пристальный взгляд то и дело обжигал затылок. Ользан несколько раз делал обход, и ему даже показалось, что снизу доносятся охотничьи крики горного льва, но ничего необычного так и не случилось. Говоря откровенно, он был этому рад.
   При свете дня селение выглядело мрачно, но казалось не таким страшным, как предыдущим вечером.
   Селение было некогда довольно большим — даже сквозь слабый туман, что по-прежнему висел в котловине, удалось различить более двух десятков домов. Теперь же, когда солнце поднялось над горами и призраки не мерещились за каждым углом, запустение вызывало не ужас, а недоумение и некоторую печаль.
   Осмотрев котловину издалека, путешественники принялись неторопливо спускаться по единственной и достаточно опасной тропке. Не представляю, как бы мы шли здесь с животными, подумал Бревин. Или с большим грузом.
   — Откуда они брали дерево? — спросил он, когда первые дом — двухэтажный, некогда ухоженный и крепкий — выплыл из тумана. Вблизи он тоже производил удручающее впечатление: стёкла все выбиты, часть брёвен в стенах сломана какими-то, вероятно, очень сильными ударами. Ни души вокруг. Рядом оскалилось обломанными чёрными зубьями сожжённое до основания строение поменьше. Амбар? Загон для скота? Второе больше походило на истину: на пепелище, уже изрядно отмытом дождями и расчищенном ветром, кое-где валялись черепа и кости, явно не принадлежавшие человеку.
   — Что тут случилось? — поразился Ользан. — Если бы был набег, то сожгли бы всё. Да и вряд ли нападавшие стали бы сжигать скот живьём — он должен быть на вес золота.
   — Какой ещё набег! — воскликнул шантирец, разбивая череп в пыль лёгким ударом каблука. — Никто уже не устраивает набегов. Во всяком случае, все говорят и поют о них в прошедшем времени.
   — Мало ли, — возразил художник, наклоняясь поближе и разглядывая останки повнимательнее. — О том, что селение заброшено, никто же не знает. Странно. С ними же кто-то торговал — они что, ничего не заметили?
   — Во всяком случае, это не проклятие, — указала Коллаис по сторонам, и отряхнула руки. — Вон, кругом полно живности, а кое-какие останки явно были обглоданы. Причина в чём-то другом.
   — Зайти в дом? — предложил Бревин.
   — Заходить не стоит, — возразил Ользан. — Тут всё, того и гляди, рухнет на голову. Только что посмотреть с порога.
   Внутри дома царил беспорядок. То ли кто-то поспешно собирался, чтобы бежать отсюда, то ли что-то искал — всё перевёрнуто вверх дном, растоптано ногами, рассыпано. Пятна плесени выросли вокруг небольшой прямоугольной крышки, закрывавшей спуск куда-то ниже.
   — Подполье, — сделал вывод шантирец. — Что-то мне не очень хочется туда лезть. Только в плесени я ещё не копался.
   — Надо как можно скорее сообщить об этом в ближайший город, — решила девушка. — А нам не стоит тут надолго задерживаться. Чует моё сердце, что здесь и днём небезопасно, а уж тем более ночью.
   — Не возвращаться же ради этого обратно!
   — Конечно, нет. Десять лет оно уже так стоит, подождёт ещё несколько дней. Но как только представится возможность, надо будет сообщить. Ни к чему оставлять рассадники заразы.
   Бревин аккуратно затворил истошно скрипящую дверь и путники поспешили отойти подальше. Едва они сделали с десяток шагов, как изнутри дома послышался вначале скрежет, затем глухой удар и шорох.
   — Вот так-то, — назидательно заметила Коллаис. — Было бы сейчас тремя покойниками больше.
   — Что значит «тремя»? — осведомился её брат. — Мы пока ни одного не видели.
   Девушка промолчала.
   Посреди селения была когда-то площадь. Невозможно было понять, что стояло на ней — только следы старого пожарища, груды камней и мусора усеивали землю. Ользан наклонился над одной из груд и носком сапога разворошил её. Из глубин кучи выкатился человеческий череп, очищенный временем до белизны.
   — Ударили чем-то тяжёлым, — заключил он, приглядевшись. — Или что-то свалилось на голову. Выходит, что без жертв здесь всё же не обошлось.
   Чем больше строений и их останков они обходили, чем большее отвращение и испуг овладевали ими. Кое-где попадались разрозненные человеческие останки.
   — Ты можешь выяснить, отчего они погибли? — спросил Бревин сестру. — Вас должны были обучать чему-то подобному.
   — Ещё нет, — ответила та. — Такому обучают только дипломированных целителей.
   Впереди показался колодец. Судя по затхлому запаху, тянувшемуся из него, воды там давно уже не было. Бревин привязал верёвку к фонарю и опустил его вниз, осторожно, вглядываясь и стараясь не опираться на полуразрушенные стенки строения.
   В конце концов внизу показалась неопрятная, о щетинившаяся обломками дерева масса. Присмотревшись, шантирец различил в ней торчащие там и сям, местами сломанные кости и содрогнулся. Несколько мелких животных юркнули в трещины и щели в стене, спасаясь от медленно раскачивающегося фонаря.
   — С ума они все здесь сошли, что ли? — предположил позеленевший Бревин, отходя от колодца.
   — Складывается такое впечатление, — кивнул Ользан. — Что-то очень странное случилось здесь.
   — Давайте заканчивать с осмотром, — предложила Коллаис. — Ничего ценного мы здесь не найдём.
   — Вон ещё один колодец, — указал Бревин вместо ответа. — Заглянем внутрь и достаточно на сегодня.
   — Смотри-ка, здесь и ведро есть! — поразился он, подходя поближе. Грубо сколоченное деревянное ведро местами потрескалось, но всё ещё выглядело пригодным. Ржавая цепь, на которой оно висело, поскрипывала на ветру, время от времени роняя вниз чешуйки ржавчины.
   Шантирец осторожно откинул крышку колодца и заглянул внутрь, не нагибаясь слишком сильно. Пахло сыростью. Посторонних запахов вроде бы не наблюдалось.
   Вода оказалась на достаточно большой глубине и шантирец перепачкал все руки в ржавчине, поднимая ведро. Ворот давно сломался и валялся рядом, рассыпавшись на несколько частей.
   Вода в ведре выглядела вполне нормально и шантирец осторожно склонился над ней, принюхиваясь.
   — Не вздумай пить! — предупредила его сестра. — Вначале надо проверить, что это за вода.
   — За кого ты меня принимаешь! — обиделся тот и, склонившись к колышущейся поверхности, потянул носом. Слабый металлический запах привлёк его внимание. Ну да. Цепь-то провисала почти до самой воды.
   — Вроде бы ничего страшного, — прошептал он, пока Коллаис осматривала извлечённые из «кошелька» пузырьки. И тут что-то блестящее померещилось ему на дне ведра.
   — Что это? — спросил самого себя шантирец и, упёршись руками в ведро, посмотрел на его дно с разных сторон. Несомненно, что-то небольшое, округлое, серебристое. Неплохая находка!
   — Смотрите! — он оглянулся, но никого рядом не было. Шутники! Ну да ладно… сейчас мы её достанем…
   Ведро, к его большому изумлению, успело вырасти до огромной бадьи, и продолжало расширяться. Так и упустить вещицу можно! Шантирец недолго колебался — подтянувшись за края огромного ведра, он нырнул в воду.
   Ох, и холодная! Долго находиться в такой воде было бы очень нежелательно. Нырнув (вещица блестела довольно глубоко), Бревин зажал что-то, похожее на брошку в кулаке и направился вверх, пока этот верх не успел удалиться чрезмерно далеко. Всё равно он добыл эту штуковину!
   Борта оказались чрезмерно высоко. Стало очевидно, что ему не дотянуться. Проклятье, как холодно! Ну ничего, сейчас он привяжет верёвку к альпенштоку и выбросит его наружу. Плавать получалось как-то само собой и никаких усилий это не отнимало.
   Над стенкой гигантского ведра нависла, глядя на него с необъятной высоты, голова какого-то жуткого чудища. Уродливая, бесформенная морда его ощерилось множеством поломанных зубов. Чудище протянуло к нему свою лапу и Бревин тут же нырнул. Не хватало только, чтобы его сожрала такая тварь…
   Вещица тем временем тоже выросла и оказалась сработанным из серебра черепом. Он холодно блестел алмазными глазницами и, казалось, насмешливо улыбался…
   Бревин попытался выбросить череп, но тот не желал покидать его ладонь. Никакими усилиями не мог он разжать её. Воздуха в лёгких оставалось всё меньше, и, запрокинув беспомощно голову, шантирец увидел, как сверху к нему опускается многосуставчатая, растопырившая десяток когтистых пальцев лапа…
   Он пришёл в себя от того, что кто-то похлопывал его по щекам. Острый, едкий запах раздражал горло.
   Бревин сел, не открывая глаз и оглушительно чихнул. После чего открыл глаза. Он сидел возле кучи небольших обломков камня, шагах в ста от злополучного колодца, и Ользан с состраданием смотрел на него. В одной из рук художника был зажат крохотный флакончик.
   — Пришёл в себя, — окликнул он Коллаис, которая аккуратно отсчитывала капли какого-то тёмно-зелёного состава в чашку с водой.
   — На, герой, — рука поднесла ко рту Бревина чашку и тот заранее скривился. Однако, напиток оказался всего лишь кисловатым, вовсе не противным. Шум в ушах и слабость во всём теле начали рассеиваться.
   Он взглянул в сторону колодца. Ведро так и стояло на его стенке. Бревин ощупал себя руками и вздрогнул, припомнив видение.
   — Тебе стоило бы хотя бы немного позаниматься алхимией, — сухо пояснила его сестра, усаживаясь на камни. — Там бы тебя быстро отучили нюхать незнакомые вещества.
   — Что тут было? — слабым голосом спросил её брат. В глазах ещё немного двоилось.
   — Много чего. Вначале ты хотел утопиться в ведре, потом в колодце, а затем принялся хвататься за что попало и кричать дурным голосом: «отпусти, отпусти меня!» Словом, пригодилась верёвка…
   Шантирец опустил глаза и увидел верёвку, что кольцами лежала под его ногами. К его изумлению она зашевелилась (шантирец инстинктивно отдёрнул ноги), мягко приподнялась, свернулась в кольцо и легла в ладонь Коллаис. Она и Ользан рассмеялись, глядя на поражённое лицо Бревина.
   — Хорошая верёвка, — признал тот тоном, которым обращался бы к незнакомой, рычащей на него собаке. — Научите меня как-нибудь с ней обращаться?
   — У тебя два куска должно быть в «кошельке», — было ответом. — Попытай счастья на досуге.
   — А пока пора уходить, — Коллаис указала на небо. — Ты тут полдня отсыпался, милый друг. Солнце уже садится. Надо поскорее убраться отсюда.
   — Может, перекусим, хотя бы маленько? — взмолился её брат. — Ноги отнимаются.
   — А у нас с Олли руки отнимались после того, как с тобой тут воевали. Ты меня чуть в лицо не пнул со всей силы… одним словом, потерпишь. Пошли!
   Бревин повиновался со страдальческим выражением на лице. Ользан шёл позади всех и, оступившись на ямке, припорошённой пеплом, тихо выругался и присел, потирая ногу. Надо же, чуть не вывихнул. Что-то тускло блеснуло в пыли. Ользан протянул руку и поднял, недоумевая, небольшой, с ноготь размером, плоский кусок тёмного стекла в форме неправильного четырёхугольника. Трудно различимый рельеф виднелся на каждой из плоскостей. Что бы это могло быть?
   — Олли! — окликнула его девушка. — Что с тобой? Ногу подвернул?
   — Не успел, — ответил художник и поспешил следом. Темнело очень быстро.
   Два часа и семь километров спустя Коллаис разрешила остановиться и разбить лагерь. Всё это время проклятая долина оставалась всё дальше, и угроза, исходившая от неё, тоже. Во всяком случае, путешественники в это верили. Поднявшись на гребень котловины Ользан бросил на неё прощальный взгляд — и вновь не увидел ничего, кроме тумана.
   — Ладно, — миролюбиво произнёс шантирец, помешивая в котелке. Вода была из источника поблизости, и, хвала богам, была нормальной, чистой и прохладной. Бревин не преминул воспользоваться случаем и принёс порцию Коллаис для исследования. Та с невозмутимым видом поколдовала над ней, время от времени капая различные составы и осталась довольна. К некоторому разочарованию её брата.
   — Ладно, — добавил тот. — Это, конечно, убедительно. Теперь понятно, что случилось с жителями.
   — Непонятно только, отчего всё это случилось, — добавил Ользан несколько минут спустя. После миски густого мясного супа кошмар, пережитый в селении отступил прочь, словно дурной сон после пробуждения. — Не сами же собой колодцы стали такими.
   — Не наша эта забота, — Коллаис пододвинулась ближе к костру и замерла, наслаждаясь теплом и изнутри, и снаружи. — По-моему, уже ясно, что нам одним там делать нечего.