Страница:
– Мне нужна любая информация, какую ты только сможешь добыть, о докторе Кэрти. Полное имя – Юджин Э. Кэрти. У меня также есть номер ее карточки социального страхования, номер водительской лицензии и так далее. Доктор Кэрти – психоаналитик, у нее своя практика в Чарлстоне.
– Женщина-психоаналитик? Она лечила Петтиджона или была его любовницей? Или и то, и другое вместе?
– Этого я не могу тебе сказать.
– Но, Лоретта… – жалобно протянул Харви.
– Я просто не знаю, клянусь, – торжественно проговорила она. – Все, что у меня есть, это сведения, которые я сумела добыть – отчеты о доходах для налоговой службы, кредитные карточки, движение денег на счетах. Насколько я могу судить, здесь все в порядке. У мисс Кэрти собственный большой дом, никаких крупных долгов, ничего такого… Она ни с кем не судится. За последние пять лет она даже не заработала ни одного штрафа за не правильную парковку. Ее университетские характеристики и сведения о последующей профессиональной деятельности производят самое благоприятное впечатление. Мисс Кэрти была отличной студенткой, и уже на последнем курсе ее несколько раз приглашали на работу в самые престижные клиники и профессиональные объединения врачей-психотерапевтов, но она предпочла основать собственную практику.
– Но ведь это требует очень больших денег. Должно быть, она из богатой семьи.
– Юджин Кэрти действительно унаследовала солидную сумму от своих приемных родителей. Ее приемный отец, доктор Марион Кэрти, был самым известным практикующим психотерапевтом в Нашвилле, а приемная мать – Синтия Кэрти – сначала была школьной учительницей, но впоследствии стала домохозяйкой. Своих детей у них не было. Оба погибли много лет назад в авиакатастрофе, когда направлялись в Юту на лыжный курорт.
– Может быть, катастрофа была подстроена? – с заговорщическим видом вставил Харви, и Лоретта постаралась спрятать улыбку за стаканом с содовой. Кажется, он уже вполне проникся духом расследования.
– Нет, этого не было.
– Гм-м… – в задумчивости протянул Харви. – Похоже, ты и без меня узнала порядочно. Лоретта отрицательно покачала головой:
– Мне по-прежнему ничего не известно о ее детстве и юности. Дело в том, что супруги Кэрти удочерили Юджин, когда ей уже исполнилось пятнадцать.
– Что ты говоришь?! – удивился Харви. – Ведь она была почти совсем взрослой! Таких обычно не…
– Это-то и странно. И, похоже, с этого момента наша Юджин Кэрти начала новую жизнь. Все, что было с ней раньше, равно как и обстоятельства ее удочерения, остается тайной за семью печатями. Именно поэтому я и обратилась за помощью к тебе.
– Гм-м… – снова хмыкнул Харви и отпил глоток.
– Я узнала, что в старших классах Юджин училась в частной школе, – добавила Лоретта. – Я позвонила туда и переговорила со всеми, начиная с учителей и кончая председателем попечительского совета школы. Все они, конечно, были очень вежливы и любезны, но ни один из них не проболтался. Они не захотели прислать мне ни личного дела Кэрти, ни хотя бы списка тех, с кем она заканчивала школу. Разумеется, я понимаю, что таким образом они оберегают частную жизнь Юджин или репутацию ее приемных родителей, но мне от этого не легче. Мне удалось выяснить только, что Марион и Синтия Кэрти были достойными людьми и пользовались заслуженным уважением. Перед тем как оставить работу, Синтия Кэрти даже получила титул «Учитель года». Пациенты и коллеги доктора Мариона искренне оплакивали его, когда он погиб. Он был также псаломщиком в нашвилльской церкви, а Синтия… В общем, ты уловил мою мысль, – неожиданно закончила Лоретта. – Мне не удалось собрать никаких сведений относительно детства и ранней юности доктора Юджин Кэрти. А у меня такое чувство, что именно в этой информации и таится ответ на главный вопрос…
–..Кто убил Люта Петтиджона? – с волнением спросил Харви, снова поправляя сползшие на кончик носа очки. – Но что я могу сделать?
– Ты должен забраться в базы данных социальной службы, приютов и полиции и выяснить все, что только возможно, о детских годах Юджин.
Харви снова издал театральный стон.
– Я так и знал, что именно этого ты от меня потребуешь!
– Возможно, там ничего особенного нет, Харви. Я просто хотела, чтобы тына всякий случай заглянул в эти записи.
– Одного этого больше чем достаточно, чтобы меня с треском выгнали с работы. Ты ведь знаешь, как строго охраняют свои секреты социальные службы, – возразил он. – В особенности если дело касается тайны усыновления. Туда лучше и не соваться.
– Ты не попадешься, – уверенно возразила Лоретта. – Ведь ты же не обычный хакер-любитель, ты – настоящий компьютерный гений. Кстати, мне нужны сведения и из Теннесси тоже. Даже в первую очередь из Теннесси, ведь именно оттуда Юджин родом.
– Забудь об этом!
Перегнувшись через стол, Лоретта потрепала его по руке.
– Я знаю, что ты сможешь сделать это и не попасться!
– Если Служба охраны детства что-то пронюхает, у меня будут крупные неприятности.
– Я уверена в тебе, Харви.
Харви яростно кусал губы, но Лоретта видела, что он попался. Охваченный азартом, Харви рвался в бой, хотя задача, которую она перед ним поставила, действительно была сложной и небезопасной.
– Хорошо, я согласен попробовать, – сказал он наконец. – И еще: не торопи меня. Это тонкая работа, которая не терпит спешки, понятно?
– Как скажешь. – Лоретта опустила глаза, чтобы скрыть их довольный блеск. – Тебе виднее, как действовать, и все же постарайся долго не копаться… – Она залпом допила содовую. – Кстати, пока будешь заниматься делом…
– Что еще? – Харви в притворном ужасе закатил глаза.
– Проверь заодно кое-что лично для меня…
– Ну, говори же, – поторопила его Стефи. – У моего сотового не вечные аккумуляторы.
– У моего тоже. Мне только что звонили из Центральной криминалистической лаборатории.
– Есть новости?
– Да.
– Хорошие?
– Для всех, кроме мисс Кэрти.
– Ну-ка, расскажи.
– Помнишь непонятную частицу, которую Мэдисон снял с пиджака Петтиджона?
– Кажется, ты что-то говорил, но я…
– Это гвоздика.
– В смысле?
– Пряность.
– Понятно… – протянула Стефи, хотя ей было ничего не понятно.
– А теперь скажи мне, когда ты в последний раз видела гвоздику.
– Кажется, на пасху. Мама готовила ветчину с гвоздичным соусом.
– А я видел вчера, когда побывал в доме у мисс Кэрти. У нее в прихожей стоит большая ваза со свежими апельсинами, которые сплошь утыканы почками гвоздики.
– Есть! – вырвалось у Стефи. – Теперь она попалась.
– Нет еще, но мы, похоже, действительно напали на что-то конкретное.
– А что насчет волоса?
– Волос человеческий, но Петтиджону он не принадлежит. К сожалению, мы пока не можем установить, принадлежит ли он мисс Кэрти.
– Вот именно – пока… Смайлоу негромко рассмеялся.
– Ладно, Стефи, спокойной ночи.
– Постой-постой, разве ты не собираешься сообщить новости Хэммонду?
– А ты?
– Ладно, до завтра, Рори, – сказала Стефи после небольшой паузы.
– Я уж начал думать, что тебя нет дома. – В устах Престона Кросса простая констатация факта легко превращалась в упрек, и сейчас был именно такой случай.
– Я был в душе, – солгал Хэммонд. – Что ты хотел?
– Я только что отвез твою матушку в бридж-клуб и теперь возвращаюсь домой, – сказал Престон. – Мне не хотелось, чтобы она садилась за руль в такой дождь.
Хэммонд машинально кивнул. Со стороны брак его родителей мог показаться бесконечно старомодным – так четко были расписаны в нем роли и обязанности супругов. Сколько он себя помнил, все решения отец принимал единолично, а мать только исполняла его волю. Слепая покорность, с которой она следовала каждому слову Престона, никогда не была по душе Хэммонду. Порой ему даже казалось, что подобный порядок вещей унижает мать, лишает ее индивидуальности, однако сама Амелия, похоже, была вполне довольна своим положением. Именно поэтому Хэммонд никогда не высказывал своих сомнений открыто, боясь рассердить отца и огорчить мать, к тому же в данном случае его мнение мало что значило. Ни Престон, ни Амелия просто не стали бы ничего менять в своем браке, который благополучно просуществовал больше сорока лет.
– Как продвигается расследование, сын?
– Отлично, – озадаченно ответил Хэммонд, не совсем понимая, чем объясняется этот внезапный интерес. Престон усмехнулся.
– Не мог бы ты рассказать поподробнее?
– Зачем тебе?
– Так, любопытно стало. Сегодня я играл в гольф с твоим боссом, и он упомянул, что Смайлоу уже дважды допрашивал эту… как бишь ее? Ну, ту женщину, которую он подозревает в убийстве. Как я понял, оба раза ты присутствовал при допросе…
Услышав эти слова, сказанные небрежным тоном, Хэммонд машинально кивнул. Ему все стало ясно. Престон не просто любопытствовал – он хотел быть уверен, что его сын справляется с порученным делом.
– Мне не хотелось бы обсуждать это по сотовому телефону, – сказал он. – Ведь ты звонишь из машины, не так ли?
– Не глупи. Я просто хочу знать, как твои дела. Стараясь изгнать из своего голоса извиняющиеся нотки, Хэммонд начал коротко пересказывать содержание обоих допросов.
– Ее адвокат…
– Фрэнк Перкинс – отличный юрист, – перебил Престон Кросс. – Тебе нелегко придется.
Хэммонд только хмыкнул. Похоже, отец был осведомлен о деталях не хуже его, так что, делясь с ним информацией, которая формально являлась служебной и не подлежала разглашению, он не совершал преступления. Не больше, чем Монро Мейсон, с которым его отец был дружен со школьной скамьи и который за сегодняшней партией в гольф, несомненно, посвятил Престона во все подробности расследования.
Сам Хэммонд вряд ли мог что-то к этому добавить, даже если б захотел.
– Перкинс считает, что у нас нет против мисс Кэрти ничего конкретного, – закончил он.
– А как твое мнение?
Прежде чем ответить на этот вопрос, Хэммонд надолго задумался, зная, что то, что он скажет сейчас, может бумерангом вернуться к нему. К тому же в отличие от Юджин он никогда не был особенно умелым лжецом. Его способна была смутить малейшая не правда, а ведь его совесть уже отягощали целых два чудовищных обмана – обмана, которые он совершил, когда скрыл истину.
Впрочем, к своему удивлению, Хэммонд обнаружил, что отцу он может лгать с относительной легкостью.
– Смайлоу удалось поймать мисс Кэрти на лжи, но Перкинсу, как мне кажется, будет довольно легко отбиться, если дело попадет к судье.
– Как именно?
– Все дело в том, что обвинение… в лице Смайлоу и моем, пока не сумело добыть ни одной бесспорной улики, указывающей на причастность мисс Кэрти к убийству Петтиджона.
– Но почему тогда эта мисс Кэрти выдумала целую историю вместо того, чтобы прямо ответить, где она была в субботу вечером?
– Мейсон, я вижу, ничего не забыл, – вздохнул Хэммонд.
– Но разве стала бы она лгать, если бы ей было нечего скрывать?
– Ну а если у нее было свидание? Если она солгала просто для того, чтобы не втягивать своего любовника в это сомнительное дело? – желчно осведомился Хэммонд. – Об этом вы с Мейсоном не подумали?
– Что ж, это возможно… – задумчиво проговорил Престон. – Но в любом случае ложь остается ложью, и я рад, что Смайлоу удалось разоблачить эту дамочку. Я знаю, сын, ты его недолюбливаешь, но даже ты не можешь не признать, что Смайлоу – отличный детектив.
– Спорить с тобой я, во всяком случае, не собираюсь.
– А тебе известно, что он к тому же дипломированный юрист? Услышав эти слова, Хэммонд внутренне собрался. Он достаточно хорошо изучил своего отца и знал его тактику. Это последнее замечание Престона можно было сравнить с коротким джебом[3] в лицо, призванным не столько поразить противника, сколько отвлечь его внимание от зубодробительного апперкота, после которого легко можно было оказаться в нокдауне. И удар не заставил себя ждать.
– Надеюсь, – добавил Престон, – Смайлоу не планирует в ближайшее время перевестись из полиции в прокуратуру, потому что в этом случае ты, сынок, можешь остаться без работы.
Хэммонд крепко сжал зубы, борясь с соблазном послать отца куда подальше.
– Я говорил твоей матери…
– Ты обсуждал это дело с мамой?
– Почему бы нет?
– Потому что… Потому что это нечестно.
– По отношению к кому?
– По отношению ко всем, кого это касается. К полиции, к прокуратуре, к подозреваемой, к самому Смайлоу, наконец… Что, если эта женщина ни в чем не виновата? Ее репутация может оказаться погубленной ни за что ни про что, а если разразится скандал, отвечать придется Смайлоу…
Ему было плевать на Смайлоу, но из тактических соображений он все же упомянул о нем, чтобы отец ничего не заподозрил.
– Не пойму, почему ты так расстраиваешься…
– Надеюсь, – отчеканил Хэммонд, – мама не станет распространяться об этом в бридж-клубе и делиться с партнершами подробностями расследования?
– По-моему, ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Хэммонд подумал, что его отец, возможно, прав, однако он ничего не мог с собой поделать. Чем дольше продолжался этот идиотский телефонный разговор, тем больше он раздражался и тем сильнее нервничал. Меньше всего ему хотелось, чтобы Престон контролировал каждый его шаг. Судебный процесс такого масштаба требовал от любого участвующего в нем юриста предельной сосредоточенности и максимального напряжения сил. Хэммонд хорошо знал, что, когда работаешь с полной отдачей, часы кажутся днями, а недели тянутся, как месяцы, но с этим он вполне способен был справиться. Больше того, от такой работы он даже получал удовольствие. Но неизмеримо труднее ему было справиться с потоками критики, на которую его отец никогда не скупился. Это было не просто неприятно, как неприятен любой удар по самолюбию, – это было даже опасно, так как могло подорвать его уверенность в правильности выбранной тактики и заставить мучительно обдумывать каждый следующий шаг.
– Послушай, па, я знаю, что делаю, – сказал он как можно более миролюбиво.
– Я никогда не сомневался в твоей компетентности и профессиональной…
– Черта с два! – не выдержал Хэммонд. – Ты подвергаешь сомнению мою компетентность каждый раз, когда беседуешь с Мейсоном и выуживаешь у него подробности, которые тебе знать не положено. Почему тебе не приходит в голову, что, если бы Мейсон не был доволен моей работой, он никогда бы не поручил мне вести это дело? И уж конечно, он бы не считал меня своим самым вероятным преемником…
– Все, что ты говоришь, верно, – невозмутимо заявил Престон. – Тем больше у меня оснований беспокоиться, как бы ты не допустил какой-нибудь ошибки.
– С чего ты взял, что я должен совершить ошибку?
– Насколько мне известно, эта мисс Кэрти – очень привлекательная женщина…
Этого Хэммонд не ожидал. Выпад был настолько неожиданным, что он даже пошатнулся. Престон Кросс прекрасно умел выбирать самые незащищенные места.
–] Это… – процедил Хэммонд сквозь зубы, —..это самая оскорбительная вещь из всех, что ты мне только что наговорил.
– Послушай, Хэммонд, я…
– Нет, это ты послушай!.. Я исполню свой долг, чего бы это ни стоило, и, если будет необходим смертный приговор, я без колебаний его потребую. И точно так же я потребую обвинительного приговора для тебя, когда вскроются все твои неблаговидные дела.
– По-моему, ты блефуешь, парень, – сказал Престон после небольшой паузы.
– Ты так думаешь? – фыркнул Хэммонд.
– Тогда сделай это. Отдай меня под суд, только не забудь сначала уяснить себе мотивы…
– Какие?
– Обыкновенные. Прежде чем предъявить мне обвинение, убедись, что у тебя в руках – настоящие, серьезные улики, а не мелочная зависть или недовольство. Не стоит тратить свое и мое время и ставить себя в неловкое положение только из-за того, что ты за что-то на меня обижен, потому что по этой «статье» меня никогда не приговорят. Пытаясь досадить мне, ты сделаешь хуже прежде всего себе.
Хэммонд с такой силой сжал трубку, что у него заныли пальцы.
– До свидания, папа, – твердо сказал он и дал отбой.
Шлепая кроссовками по лужам, Юджин размышляла о своих пациентах. Что будет с ее практикой, думала она, когда станет известно, что ее подозревают в убийстве Петтиджона? Как поведут себя ее больные? Изменит ли это их мнение о ней?
Разумеется, изменит, ответила она себе. Довольно глупо было надеяться, что все останется как прежде. Вряд ли ее пациенты отнесутся равнодушно к тому, что их лечащий врач оказался в самом центре скандала, связанного с расследованием убийства. Пожалуй, нужно уже завтра направить их к другим врачам, чтобы лечение не прерывалось, даже если случится непредвиденное. Например, если ее возьмут под стражу, а судья откажется выпустить се под залог.
С другой стороны, с какой-то странной отрешенностью подумала Юджин, поиск врачей, которые продолжали бы лечение, это уже не ее проблема. Когда ее пациенты узнают, что их психотерапевт обвиняется в убийстве, они, скорее всего, покинут ее сами.
Пробегая мимо автомобиля, припаркованного у тротуара неподалеку от ее дома, Юджин заметила, что стекла его запотели. Кто-то был внутри. Еще через несколько шагов она услышала и негромкое урчание работающего на холостых оборотах мотора, хотя ни подфарники, ни габаритные огни не были включены.
Только пробежав еще двадцать ярдов или около того, Юджин разрешила себе обернуться. На ее глазах автомобиль включил подфарники и отъехал, почти сразу скрывшись за утлом улицы, которую она только что пересекла.
Это пустяки, убеждала она себя. Просто совпадение. Но в это не очень-то верилось. Неужели кто-то следит за ней?
Например, полиция. Смайлоу ничего не стоило отправить своих людей присматривать за непокорной мисс Кэрти. Интересно, так всегда делается или у Смайлоу были какие-то свои соображения?
Кроме полиции, за ней мог следить и Бобби, который наверняка боялся, как бы она не исчезла с его деньгами. Правда, машина, которую она только что видела, не была его «Мерседесом» с откидным верхом, но Бобби умел быть изобретательным, особенно когда речь шла о его интересах.
Существовала и еще одна возможность, возможность куда более страшная. Юджин даже думать об этом не хотелось, хотя она и понимала, что это было бы непростительной глупостью. Ведь следить за ней мог и убийца Петтиджона, который – узнав, что ее видели неподалеку от места преступления, – мог вообразить, будто и она заметила что-то, что могло представлять опасность лично для него.
Подумав об этом, Юджин вздрогнула, но не потому, что боялась смерти, хотя эта мысль тоже приходила ей в голову. Все дело было в том, что она больше не могла распоряжаться собственной жизнью, и это было страшнее всего. В каком-то смысле это обстоятельство было для нее важнее всего.
Двадцать лет прошло с тех пор, как Юджин поклялась себе, что никогда не отдаст свою жизнь в чужие руки и не позволит никому распоряжаться ею. Двадцать лет ей понадобилось, чтобы убедить себя в том, что она наконец сумела сбросить с себя последние путы и может сама определять свое будущее.
Но тут появился Бобби, и все снова полетело вверх тормашками. Огромное количество людей, о существовании которых еще неделю назад она даже не подозревала, определяли теперь ее судьбу, и она была бессильна что-либо изменить.
После получасовой пробежки Юджин вернулась домой. Поднявшись на террасу, она первым делом заглянула в прачечную и, стащив с себя насквозь промокшую спортивную форму, завернулась в банную простыню.
Всю свою взрослую жизнь она прожила одна, и возвращаться в пустой дом ей было не привыкать. Одиночество… С ним она тоже свыклась, хотя по временам оно по-настоящему пугало ее. Юджин старалась выработать в себе силу воли и твердый характер, чтобы противостоять длинным пустым уик-эндам и праздникам, когда даже компания хороших друзей не могла заменить ей отсутствия семьи. Но даже сидя вечерами у пылающего камина в уютном кресле восемнадцатого века, она продолжала ощущать свое безнадежное одиночество, и если по ночам Юджин частенько вскакивала на постели и всматривалась во тьму, то вовсе не потому, что ей слышались подозрительные шорохи. То, что будило ее, носило совсем другое название. Тишина одинокого дома и страх, что придется оставаться одной до конца жизни, – вот были имена демонов, которые терзали ее, не давая спать по ночам.
Сегодня, однако, Юджин чувствовала себя несколько иначе. Какое-то смутное беспокойство, легкая тревога овладевали ею, однако она старалась не поддаваться им. Погасив свет на первом этаже, Юджин стала подниматься наверх. Старые деревянные ступеньки негромко поскрипывали под ее ногами, и хотя она всегда любила этот домашний звук, сейчас он только раздражал ее, заглушая другие, гораздо более тихие звуки, которые ловил ее напряженный слух.
Но вот лестница осталась позади, и Юджин ненадолго остановилась на верхней площадке, чтобы перевести дух. Внизу было тихо и темно, и она снова попыталась убедить себя в том, что у нее просто разыгрались нервы.
Должно быть, это дождь во всем виноват, решила она, продвигаясь по коридору к своей спальне. После нескольких дней удушающей жары обрушившийся на город тропический ливень не мог, как и всякая резкая перемена, не вселять тревоги. Потоки воды, грохотавшие по крыше, хлеставшие по стеклам и бурлившие в водостоках, отнюдь не способствовали успокоению, и душа ее находилась в смятении и бунтовала вместе со стихией.
Остановившись в дверях спальни, Юджин посмотрела в окно. Пышная гардения, росшая в большом глиняном горшке внизу, наклонилась на одну сторону и практически плавала в грязно-бурой жиже, в которую превратилась размытая земля. Небольшой фонтан в центре сада был переполнен, а все дорожки засыпаны сбитыми с деревьев белыми и розовыми лепестками. Водоотводные канавки вышли из берегов, и дождевая вода подмывала кусты роз и клумбы с камелиями.
«Ну просто всемирный потоп», – подумала Юджин и решительно вошла в спальню, заперев за собой дверь. Шум дождя сразу стал тише, и она снова поежилась. Такой ливень был способен поселить тревогу в одинокой душе. К счастью, он не сопровождался грозой, однако, возможно, именно от этого обрушивающиеся на землю каскады воды рождали ощущение вселенской катастрофы.
Отогнав от себя тревожные мысли, Юджин прошла в душ. Повесив махровую простыню на латунную решетку, она повернула кран в ванной, чтобы слить застоявшуюся в трубах воду, а сама стала чистить зубы. Выпрямляясь, она заметила в зеркале над раковиной какой-то силуэт и резко обернулась.
Это был всего лишь ее купальный халат, висевший на крючке возле двери.
Ощущая в коленях противную слабость, Юджин облокотилась на раковину и приказала себе успокоиться. Определенно, с ней творилось что-то из ряда вон выходящее. Еще никогда она не реагировала так резко на воображаемые опасности. Что же случилось с нею сегодня?
«Бобби, – решила она наконец. – Во всем виноват этот мерзавец!»
Но прошло совсем немного времени, и она даже улыбнулась, подумав о том, что ее слабость не была на самом деле такой уж необъяснимой. Юджин сама не раз рекомендовала пациентам не стараться справиться с собой, а напротив – разрядиться, проявить свою реакцию непосредственно и бурно. Что должен испытывать человек, чей с трудом созданный и тщательно оберегаемый мир начал трещать по швам и рушиться? Гнев, ярость, растерянность, детский страх, подступающую панику. Как видно, этот закон распространялся и на нее, иначе бы она не приняла халат за притаившееся чудовище.
Еще раз усмехнувшись, Юджин снова подумала о Бобби Тримбле. Любому воображаемому чудищу было до него далеко. Бобби умел ломать судьбы. Однажды он уже чуть было не сломал ей жизнь и теперь угрожал сделать это снова. Именно поэтому сейчас она боялась его даже больше, чем раньше.
И именно поэтому она начала вздрагивать при виде собственной тени, лгать и совершать другие безответственные поступки. Это она втянула Хэммонда Кросса во что-то ужасное, в чем и сама еще не разобралась до конца.
– Женщина-психоаналитик? Она лечила Петтиджона или была его любовницей? Или и то, и другое вместе?
– Этого я не могу тебе сказать.
– Но, Лоретта… – жалобно протянул Харви.
– Я просто не знаю, клянусь, – торжественно проговорила она. – Все, что у меня есть, это сведения, которые я сумела добыть – отчеты о доходах для налоговой службы, кредитные карточки, движение денег на счетах. Насколько я могу судить, здесь все в порядке. У мисс Кэрти собственный большой дом, никаких крупных долгов, ничего такого… Она ни с кем не судится. За последние пять лет она даже не заработала ни одного штрафа за не правильную парковку. Ее университетские характеристики и сведения о последующей профессиональной деятельности производят самое благоприятное впечатление. Мисс Кэрти была отличной студенткой, и уже на последнем курсе ее несколько раз приглашали на работу в самые престижные клиники и профессиональные объединения врачей-психотерапевтов, но она предпочла основать собственную практику.
– Но ведь это требует очень больших денег. Должно быть, она из богатой семьи.
– Юджин Кэрти действительно унаследовала солидную сумму от своих приемных родителей. Ее приемный отец, доктор Марион Кэрти, был самым известным практикующим психотерапевтом в Нашвилле, а приемная мать – Синтия Кэрти – сначала была школьной учительницей, но впоследствии стала домохозяйкой. Своих детей у них не было. Оба погибли много лет назад в авиакатастрофе, когда направлялись в Юту на лыжный курорт.
– Может быть, катастрофа была подстроена? – с заговорщическим видом вставил Харви, и Лоретта постаралась спрятать улыбку за стаканом с содовой. Кажется, он уже вполне проникся духом расследования.
– Нет, этого не было.
– Гм-м… – в задумчивости протянул Харви. – Похоже, ты и без меня узнала порядочно. Лоретта отрицательно покачала головой:
– Мне по-прежнему ничего не известно о ее детстве и юности. Дело в том, что супруги Кэрти удочерили Юджин, когда ей уже исполнилось пятнадцать.
– Что ты говоришь?! – удивился Харви. – Ведь она была почти совсем взрослой! Таких обычно не…
– Это-то и странно. И, похоже, с этого момента наша Юджин Кэрти начала новую жизнь. Все, что было с ней раньше, равно как и обстоятельства ее удочерения, остается тайной за семью печатями. Именно поэтому я и обратилась за помощью к тебе.
– Гм-м… – снова хмыкнул Харви и отпил глоток.
– Я узнала, что в старших классах Юджин училась в частной школе, – добавила Лоретта. – Я позвонила туда и переговорила со всеми, начиная с учителей и кончая председателем попечительского совета школы. Все они, конечно, были очень вежливы и любезны, но ни один из них не проболтался. Они не захотели прислать мне ни личного дела Кэрти, ни хотя бы списка тех, с кем она заканчивала школу. Разумеется, я понимаю, что таким образом они оберегают частную жизнь Юджин или репутацию ее приемных родителей, но мне от этого не легче. Мне удалось выяснить только, что Марион и Синтия Кэрти были достойными людьми и пользовались заслуженным уважением. Перед тем как оставить работу, Синтия Кэрти даже получила титул «Учитель года». Пациенты и коллеги доктора Мариона искренне оплакивали его, когда он погиб. Он был также псаломщиком в нашвилльской церкви, а Синтия… В общем, ты уловил мою мысль, – неожиданно закончила Лоретта. – Мне не удалось собрать никаких сведений относительно детства и ранней юности доктора Юджин Кэрти. А у меня такое чувство, что именно в этой информации и таится ответ на главный вопрос…
–..Кто убил Люта Петтиджона? – с волнением спросил Харви, снова поправляя сползшие на кончик носа очки. – Но что я могу сделать?
– Ты должен забраться в базы данных социальной службы, приютов и полиции и выяснить все, что только возможно, о детских годах Юджин.
Харви снова издал театральный стон.
– Я так и знал, что именно этого ты от меня потребуешь!
– Возможно, там ничего особенного нет, Харви. Я просто хотела, чтобы тына всякий случай заглянул в эти записи.
– Одного этого больше чем достаточно, чтобы меня с треском выгнали с работы. Ты ведь знаешь, как строго охраняют свои секреты социальные службы, – возразил он. – В особенности если дело касается тайны усыновления. Туда лучше и не соваться.
– Ты не попадешься, – уверенно возразила Лоретта. – Ведь ты же не обычный хакер-любитель, ты – настоящий компьютерный гений. Кстати, мне нужны сведения и из Теннесси тоже. Даже в первую очередь из Теннесси, ведь именно оттуда Юджин родом.
– Забудь об этом!
Перегнувшись через стол, Лоретта потрепала его по руке.
– Я знаю, что ты сможешь сделать это и не попасться!
– Если Служба охраны детства что-то пронюхает, у меня будут крупные неприятности.
– Я уверена в тебе, Харви.
Харви яростно кусал губы, но Лоретта видела, что он попался. Охваченный азартом, Харви рвался в бой, хотя задача, которую она перед ним поставила, действительно была сложной и небезопасной.
– Хорошо, я согласен попробовать, – сказал он наконец. – И еще: не торопи меня. Это тонкая работа, которая не терпит спешки, понятно?
– Как скажешь. – Лоретта опустила глаза, чтобы скрыть их довольный блеск. – Тебе виднее, как действовать, и все же постарайся долго не копаться… – Она залпом допила содовую. – Кстати, пока будешь заниматься делом…
– Что еще? – Харви в притворном ужасе закатил глаза.
– Проверь заодно кое-что лично для меня…
* * *
– Алло, это Смайлоу.– Ну, говори же, – поторопила его Стефи. – У моего сотового не вечные аккумуляторы.
– У моего тоже. Мне только что звонили из Центральной криминалистической лаборатории.
– Есть новости?
– Да.
– Хорошие?
– Для всех, кроме мисс Кэрти.
– Ну-ка, расскажи.
– Помнишь непонятную частицу, которую Мэдисон снял с пиджака Петтиджона?
– Кажется, ты что-то говорил, но я…
– Это гвоздика.
– В смысле?
– Пряность.
– Понятно… – протянула Стефи, хотя ей было ничего не понятно.
– А теперь скажи мне, когда ты в последний раз видела гвоздику.
– Кажется, на пасху. Мама готовила ветчину с гвоздичным соусом.
– А я видел вчера, когда побывал в доме у мисс Кэрти. У нее в прихожей стоит большая ваза со свежими апельсинами, которые сплошь утыканы почками гвоздики.
– Есть! – вырвалось у Стефи. – Теперь она попалась.
– Нет еще, но мы, похоже, действительно напали на что-то конкретное.
– А что насчет волоса?
– Волос человеческий, но Петтиджону он не принадлежит. К сожалению, мы пока не можем установить, принадлежит ли он мисс Кэрти.
– Вот именно – пока… Смайлоу негромко рассмеялся.
– Ладно, Стефи, спокойной ночи.
– Постой-постой, разве ты не собираешься сообщить новости Хэммонду?
– А ты?
– Ладно, до завтра, Рори, – сказала Стефи после небольшой паузы.
* * *
Хэммонд с самого начала не собирался отвечать на настойчивые телефонные звонки и передумал за считанные мгновения до того, как включился автоответчик. Но едва он поднес трубку к уху, как тотчас же пожалел об этом.– Я уж начал думать, что тебя нет дома. – В устах Престона Кросса простая констатация факта легко превращалась в упрек, и сейчас был именно такой случай.
– Я был в душе, – солгал Хэммонд. – Что ты хотел?
– Я только что отвез твою матушку в бридж-клуб и теперь возвращаюсь домой, – сказал Престон. – Мне не хотелось, чтобы она садилась за руль в такой дождь.
Хэммонд машинально кивнул. Со стороны брак его родителей мог показаться бесконечно старомодным – так четко были расписаны в нем роли и обязанности супругов. Сколько он себя помнил, все решения отец принимал единолично, а мать только исполняла его волю. Слепая покорность, с которой она следовала каждому слову Престона, никогда не была по душе Хэммонду. Порой ему даже казалось, что подобный порядок вещей унижает мать, лишает ее индивидуальности, однако сама Амелия, похоже, была вполне довольна своим положением. Именно поэтому Хэммонд никогда не высказывал своих сомнений открыто, боясь рассердить отца и огорчить мать, к тому же в данном случае его мнение мало что значило. Ни Престон, ни Амелия просто не стали бы ничего менять в своем браке, который благополучно просуществовал больше сорока лет.
– Как продвигается расследование, сын?
– Отлично, – озадаченно ответил Хэммонд, не совсем понимая, чем объясняется этот внезапный интерес. Престон усмехнулся.
– Не мог бы ты рассказать поподробнее?
– Зачем тебе?
– Так, любопытно стало. Сегодня я играл в гольф с твоим боссом, и он упомянул, что Смайлоу уже дважды допрашивал эту… как бишь ее? Ну, ту женщину, которую он подозревает в убийстве. Как я понял, оба раза ты присутствовал при допросе…
Услышав эти слова, сказанные небрежным тоном, Хэммонд машинально кивнул. Ему все стало ясно. Престон не просто любопытствовал – он хотел быть уверен, что его сын справляется с порученным делом.
– Мне не хотелось бы обсуждать это по сотовому телефону, – сказал он. – Ведь ты звонишь из машины, не так ли?
– Не глупи. Я просто хочу знать, как твои дела. Стараясь изгнать из своего голоса извиняющиеся нотки, Хэммонд начал коротко пересказывать содержание обоих допросов.
– Ее адвокат…
– Фрэнк Перкинс – отличный юрист, – перебил Престон Кросс. – Тебе нелегко придется.
Хэммонд только хмыкнул. Похоже, отец был осведомлен о деталях не хуже его, так что, делясь с ним информацией, которая формально являлась служебной и не подлежала разглашению, он не совершал преступления. Не больше, чем Монро Мейсон, с которым его отец был дружен со школьной скамьи и который за сегодняшней партией в гольф, несомненно, посвятил Престона во все подробности расследования.
Сам Хэммонд вряд ли мог что-то к этому добавить, даже если б захотел.
– Перкинс считает, что у нас нет против мисс Кэрти ничего конкретного, – закончил он.
– А как твое мнение?
Прежде чем ответить на этот вопрос, Хэммонд надолго задумался, зная, что то, что он скажет сейчас, может бумерангом вернуться к нему. К тому же в отличие от Юджин он никогда не был особенно умелым лжецом. Его способна была смутить малейшая не правда, а ведь его совесть уже отягощали целых два чудовищных обмана – обмана, которые он совершил, когда скрыл истину.
Впрочем, к своему удивлению, Хэммонд обнаружил, что отцу он может лгать с относительной легкостью.
– Смайлоу удалось поймать мисс Кэрти на лжи, но Перкинсу, как мне кажется, будет довольно легко отбиться, если дело попадет к судье.
– Как именно?
– Все дело в том, что обвинение… в лице Смайлоу и моем, пока не сумело добыть ни одной бесспорной улики, указывающей на причастность мисс Кэрти к убийству Петтиджона.
– Но почему тогда эта мисс Кэрти выдумала целую историю вместо того, чтобы прямо ответить, где она была в субботу вечером?
– Мейсон, я вижу, ничего не забыл, – вздохнул Хэммонд.
– Но разве стала бы она лгать, если бы ей было нечего скрывать?
– Ну а если у нее было свидание? Если она солгала просто для того, чтобы не втягивать своего любовника в это сомнительное дело? – желчно осведомился Хэммонд. – Об этом вы с Мейсоном не подумали?
– Что ж, это возможно… – задумчиво проговорил Престон. – Но в любом случае ложь остается ложью, и я рад, что Смайлоу удалось разоблачить эту дамочку. Я знаю, сын, ты его недолюбливаешь, но даже ты не можешь не признать, что Смайлоу – отличный детектив.
– Спорить с тобой я, во всяком случае, не собираюсь.
– А тебе известно, что он к тому же дипломированный юрист? Услышав эти слова, Хэммонд внутренне собрался. Он достаточно хорошо изучил своего отца и знал его тактику. Это последнее замечание Престона можно было сравнить с коротким джебом[3] в лицо, призванным не столько поразить противника, сколько отвлечь его внимание от зубодробительного апперкота, после которого легко можно было оказаться в нокдауне. И удар не заставил себя ждать.
– Надеюсь, – добавил Престон, – Смайлоу не планирует в ближайшее время перевестись из полиции в прокуратуру, потому что в этом случае ты, сынок, можешь остаться без работы.
Хэммонд крепко сжал зубы, борясь с соблазном послать отца куда подальше.
– Я говорил твоей матери…
– Ты обсуждал это дело с мамой?
– Почему бы нет?
– Потому что… Потому что это нечестно.
– По отношению к кому?
– По отношению ко всем, кого это касается. К полиции, к прокуратуре, к подозреваемой, к самому Смайлоу, наконец… Что, если эта женщина ни в чем не виновата? Ее репутация может оказаться погубленной ни за что ни про что, а если разразится скандал, отвечать придется Смайлоу…
Ему было плевать на Смайлоу, но из тактических соображений он все же упомянул о нем, чтобы отец ничего не заподозрил.
– Не пойму, почему ты так расстраиваешься…
– Надеюсь, – отчеканил Хэммонд, – мама не станет распространяться об этом в бридж-клубе и делиться с партнершами подробностями расследования?
– По-моему, ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Хэммонд подумал, что его отец, возможно, прав, однако он ничего не мог с собой поделать. Чем дольше продолжался этот идиотский телефонный разговор, тем больше он раздражался и тем сильнее нервничал. Меньше всего ему хотелось, чтобы Престон контролировал каждый его шаг. Судебный процесс такого масштаба требовал от любого участвующего в нем юриста предельной сосредоточенности и максимального напряжения сил. Хэммонд хорошо знал, что, когда работаешь с полной отдачей, часы кажутся днями, а недели тянутся, как месяцы, но с этим он вполне способен был справиться. Больше того, от такой работы он даже получал удовольствие. Но неизмеримо труднее ему было справиться с потоками критики, на которую его отец никогда не скупился. Это было не просто неприятно, как неприятен любой удар по самолюбию, – это было даже опасно, так как могло подорвать его уверенность в правильности выбранной тактики и заставить мучительно обдумывать каждый следующий шаг.
– Послушай, па, я знаю, что делаю, – сказал он как можно более миролюбиво.
– Я никогда не сомневался в твоей компетентности и профессиональной…
– Черта с два! – не выдержал Хэммонд. – Ты подвергаешь сомнению мою компетентность каждый раз, когда беседуешь с Мейсоном и выуживаешь у него подробности, которые тебе знать не положено. Почему тебе не приходит в голову, что, если бы Мейсон не был доволен моей работой, он никогда бы не поручил мне вести это дело? И уж конечно, он бы не считал меня своим самым вероятным преемником…
– Все, что ты говоришь, верно, – невозмутимо заявил Престон. – Тем больше у меня оснований беспокоиться, как бы ты не допустил какой-нибудь ошибки.
– С чего ты взял, что я должен совершить ошибку?
– Насколько мне известно, эта мисс Кэрти – очень привлекательная женщина…
Этого Хэммонд не ожидал. Выпад был настолько неожиданным, что он даже пошатнулся. Престон Кросс прекрасно умел выбирать самые незащищенные места.
–] Это… – процедил Хэммонд сквозь зубы, —..это самая оскорбительная вещь из всех, что ты мне только что наговорил.
– Послушай, Хэммонд, я…
– Нет, это ты послушай!.. Я исполню свой долг, чего бы это ни стоило, и, если будет необходим смертный приговор, я без колебаний его потребую. И точно так же я потребую обвинительного приговора для тебя, когда вскроются все твои неблаговидные дела.
– По-моему, ты блефуешь, парень, – сказал Престон после небольшой паузы.
– Ты так думаешь? – фыркнул Хэммонд.
– Тогда сделай это. Отдай меня под суд, только не забудь сначала уяснить себе мотивы…
– Какие?
– Обыкновенные. Прежде чем предъявить мне обвинение, убедись, что у тебя в руках – настоящие, серьезные улики, а не мелочная зависть или недовольство. Не стоит тратить свое и мое время и ставить себя в неловкое положение только из-за того, что ты за что-то на меня обижен, потому что по этой «статье» меня никогда не приговорят. Пытаясь досадить мне, ты сделаешь хуже прежде всего себе.
Хэммонд с такой силой сжал трубку, что у него заныли пальцы.
– До свидания, папа, – твердо сказал он и дал отбой.
* * *
Несмотря на дождь, Юджин все-таки решила немного пробежаться и сразу обнаружила, что ливень ей нисколько не мешает. Напротив, она с меньшим отчаянием думала о том хаосе, в который погрузилась вся ее остальная жизнь. Из-за поездки в полицию ей пришлось перенести несколько лечебных сеансов на более поздний час, что было не просто тяжело физически, но и означало существенную умственную и эмоциональную перегрузку. Но бег трусцой быстро избавил ее от внутреннего напряжения и дал отдых усталому мозгу.Шлепая кроссовками по лужам, Юджин размышляла о своих пациентах. Что будет с ее практикой, думала она, когда станет известно, что ее подозревают в убийстве Петтиджона? Как поведут себя ее больные? Изменит ли это их мнение о ней?
Разумеется, изменит, ответила она себе. Довольно глупо было надеяться, что все останется как прежде. Вряд ли ее пациенты отнесутся равнодушно к тому, что их лечащий врач оказался в самом центре скандала, связанного с расследованием убийства. Пожалуй, нужно уже завтра направить их к другим врачам, чтобы лечение не прерывалось, даже если случится непредвиденное. Например, если ее возьмут под стражу, а судья откажется выпустить се под залог.
С другой стороны, с какой-то странной отрешенностью подумала Юджин, поиск врачей, которые продолжали бы лечение, это уже не ее проблема. Когда ее пациенты узнают, что их психотерапевт обвиняется в убийстве, они, скорее всего, покинут ее сами.
Пробегая мимо автомобиля, припаркованного у тротуара неподалеку от ее дома, Юджин заметила, что стекла его запотели. Кто-то был внутри. Еще через несколько шагов она услышала и негромкое урчание работающего на холостых оборотах мотора, хотя ни подфарники, ни габаритные огни не были включены.
Только пробежав еще двадцать ярдов или около того, Юджин разрешила себе обернуться. На ее глазах автомобиль включил подфарники и отъехал, почти сразу скрывшись за утлом улицы, которую она только что пересекла.
Это пустяки, убеждала она себя. Просто совпадение. Но в это не очень-то верилось. Неужели кто-то следит за ней?
Например, полиция. Смайлоу ничего не стоило отправить своих людей присматривать за непокорной мисс Кэрти. Интересно, так всегда делается или у Смайлоу были какие-то свои соображения?
Кроме полиции, за ней мог следить и Бобби, который наверняка боялся, как бы она не исчезла с его деньгами. Правда, машина, которую она только что видела, не была его «Мерседесом» с откидным верхом, но Бобби умел быть изобретательным, особенно когда речь шла о его интересах.
Существовала и еще одна возможность, возможность куда более страшная. Юджин даже думать об этом не хотелось, хотя она и понимала, что это было бы непростительной глупостью. Ведь следить за ней мог и убийца Петтиджона, который – узнав, что ее видели неподалеку от места преступления, – мог вообразить, будто и она заметила что-то, что могло представлять опасность лично для него.
Подумав об этом, Юджин вздрогнула, но не потому, что боялась смерти, хотя эта мысль тоже приходила ей в голову. Все дело было в том, что она больше не могла распоряжаться собственной жизнью, и это было страшнее всего. В каком-то смысле это обстоятельство было для нее важнее всего.
Двадцать лет прошло с тех пор, как Юджин поклялась себе, что никогда не отдаст свою жизнь в чужие руки и не позволит никому распоряжаться ею. Двадцать лет ей понадобилось, чтобы убедить себя в том, что она наконец сумела сбросить с себя последние путы и может сама определять свое будущее.
Но тут появился Бобби, и все снова полетело вверх тормашками. Огромное количество людей, о существовании которых еще неделю назад она даже не подозревала, определяли теперь ее судьбу, и она была бессильна что-либо изменить.
После получасовой пробежки Юджин вернулась домой. Поднявшись на террасу, она первым делом заглянула в прачечную и, стащив с себя насквозь промокшую спортивную форму, завернулась в банную простыню.
Всю свою взрослую жизнь она прожила одна, и возвращаться в пустой дом ей было не привыкать. Одиночество… С ним она тоже свыклась, хотя по временам оно по-настоящему пугало ее. Юджин старалась выработать в себе силу воли и твердый характер, чтобы противостоять длинным пустым уик-эндам и праздникам, когда даже компания хороших друзей не могла заменить ей отсутствия семьи. Но даже сидя вечерами у пылающего камина в уютном кресле восемнадцатого века, она продолжала ощущать свое безнадежное одиночество, и если по ночам Юджин частенько вскакивала на постели и всматривалась во тьму, то вовсе не потому, что ей слышались подозрительные шорохи. То, что будило ее, носило совсем другое название. Тишина одинокого дома и страх, что придется оставаться одной до конца жизни, – вот были имена демонов, которые терзали ее, не давая спать по ночам.
Сегодня, однако, Юджин чувствовала себя несколько иначе. Какое-то смутное беспокойство, легкая тревога овладевали ею, однако она старалась не поддаваться им. Погасив свет на первом этаже, Юджин стала подниматься наверх. Старые деревянные ступеньки негромко поскрипывали под ее ногами, и хотя она всегда любила этот домашний звук, сейчас он только раздражал ее, заглушая другие, гораздо более тихие звуки, которые ловил ее напряженный слух.
Но вот лестница осталась позади, и Юджин ненадолго остановилась на верхней площадке, чтобы перевести дух. Внизу было тихо и темно, и она снова попыталась убедить себя в том, что у нее просто разыгрались нервы.
Должно быть, это дождь во всем виноват, решила она, продвигаясь по коридору к своей спальне. После нескольких дней удушающей жары обрушившийся на город тропический ливень не мог, как и всякая резкая перемена, не вселять тревоги. Потоки воды, грохотавшие по крыше, хлеставшие по стеклам и бурлившие в водостоках, отнюдь не способствовали успокоению, и душа ее находилась в смятении и бунтовала вместе со стихией.
Остановившись в дверях спальни, Юджин посмотрела в окно. Пышная гардения, росшая в большом глиняном горшке внизу, наклонилась на одну сторону и практически плавала в грязно-бурой жиже, в которую превратилась размытая земля. Небольшой фонтан в центре сада был переполнен, а все дорожки засыпаны сбитыми с деревьев белыми и розовыми лепестками. Водоотводные канавки вышли из берегов, и дождевая вода подмывала кусты роз и клумбы с камелиями.
«Ну просто всемирный потоп», – подумала Юджин и решительно вошла в спальню, заперев за собой дверь. Шум дождя сразу стал тише, и она снова поежилась. Такой ливень был способен поселить тревогу в одинокой душе. К счастью, он не сопровождался грозой, однако, возможно, именно от этого обрушивающиеся на землю каскады воды рождали ощущение вселенской катастрофы.
Отогнав от себя тревожные мысли, Юджин прошла в душ. Повесив махровую простыню на латунную решетку, она повернула кран в ванной, чтобы слить застоявшуюся в трубах воду, а сама стала чистить зубы. Выпрямляясь, она заметила в зеркале над раковиной какой-то силуэт и резко обернулась.
Это был всего лишь ее купальный халат, висевший на крючке возле двери.
Ощущая в коленях противную слабость, Юджин облокотилась на раковину и приказала себе успокоиться. Определенно, с ней творилось что-то из ряда вон выходящее. Еще никогда она не реагировала так резко на воображаемые опасности. Что же случилось с нею сегодня?
«Бобби, – решила она наконец. – Во всем виноват этот мерзавец!»
Но прошло совсем немного времени, и она даже улыбнулась, подумав о том, что ее слабость не была на самом деле такой уж необъяснимой. Юджин сама не раз рекомендовала пациентам не стараться справиться с собой, а напротив – разрядиться, проявить свою реакцию непосредственно и бурно. Что должен испытывать человек, чей с трудом созданный и тщательно оберегаемый мир начал трещать по швам и рушиться? Гнев, ярость, растерянность, детский страх, подступающую панику. Как видно, этот закон распространялся и на нее, иначе бы она не приняла халат за притаившееся чудовище.
Еще раз усмехнувшись, Юджин снова подумала о Бобби Тримбле. Любому воображаемому чудищу было до него далеко. Бобби умел ломать судьбы. Однажды он уже чуть было не сломал ей жизнь и теперь угрожал сделать это снова. Именно поэтому сейчас она боялась его даже больше, чем раньше.
И именно поэтому она начала вздрагивать при виде собственной тени, лгать и совершать другие безответственные поступки. Это она втянула Хэммонда Кросса во что-то ужасное, в чем и сама еще не разобралась до конца.