Браун Сандра. Алиби

   Оказавшись на соседской лужайке, Хэммонд первым делом открыл шампанское. Пробка с шумом вылетела из бутылки, и это почему-то безумно развеселило обоих. Потом Хэммонд разлил вино по предусмотрительно захваченным с собой бокалам, которые они тут же осушили.
   Когда – всего через десять минут – они пили по третьему бокалу, Дэви неожиданно попросила Хэммонда помочь ей справиться с застежкой на спине ее воздушно-розового платья. Хэммонд с готовностью пришел Дэви на выручку, и вскоре платье уже упало к ее ногам вместе с лифчиком и чулочным поясом.
   Лишь взявшись за резинку трусиков, Дэви слегка замешкалась, но Хэммонд шепнул ей: «Что, слабо?» – и это придало ей решимости. Против этой «волшебной» фразы Дэви Бертон никогда не могла устоять, и та ночь не стала исключением.
   Стянув трусики, она на несколько мгновений замерла, позволив ему насладиться видом своего обнаженного тела, потом попятилась и по ступенькам спустилась в прохладную воду бассейна.
   Хэммонд не стал колебаться. За считанные секунды освободившись от смокинга и брюк (накануне свадьбы он потратил не менее получаса, чтобы надеть их), он тоже шагнул к бассейну, и у Дэви вырвался невольный вздох восхищения.
   – Ты здорово вырос с тех пор, как мы в последний раз играли в «доктора», – заметила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.
   Хэммонд прыгнул в воду.
   Они еще никогда не целовались, если не считать нескольких, носивших чисто познавательный характер поцелуев и объятий, которыми они обменялись, когда были подростками. Не целовались они и в ту ночь, по обоюдному молчаливому согласию решив не тратить на это время. Опасность быть застигнутыми на месте преступления, какой бы сомнительной ни была такая возможность, возбудила их настолько, что в предварительных ласках не было нужды. Едва оказавшись в воде, Хэммонд прижался к Дэви, а она широко развела ноги ему навстречу.
   Они были пьяны, и они все время смеялись. На все про все им понадобилось едва ли пять минут.
   После этого они не встречались почти два года. Когда же встреча наконец произошла, Хэммонд притворился, будто ни шампанского, ни плавательного бассейна не было вовсе, и Дэви поступила точно так же. Ни один из них не хотел, чтобы этот случайный эксперимент омрачил многолетнюю дружбу.
   – А здорово нам было когда-то вместе, верно? – спросила Дэви чуть печально, и у Хэммонда снова появилось ощущение, что она читает его мысли.
   – Да, – кивнул он и надолго замолчал. Дэви тоже не говорила ни слова, рассматривая пузырьки в своем бокале, которые – словно нити голубого жемчуга – тянулись от дна к поверхности. Наконец она поднесла бокал к губам и, сделав большой глоток, вздохнула.
   – К сожалению, мы выросли и поняли, что в жизни праздников меньше, чем будней.
   Ее рука безжизненно упала, свесившись с края кушетки, и Хэммонд едва успел подхватить готовый выпасть из ее пальцев бокал.
   – Я пришел, чтобы принести тебе свои соболезнования, Дэви. То, что случилось, – ужасно. Думаю, мои родители тоже навестят тебя.
   – О, завтра здесь будет полно сочувствующих и соболезнующих. Сегодня я решила никого не принимать, но завтра… – Она снова вздохнула. – Боюсь, от этой обязанности мне не отвертеться. Они явятся сюда толпой, явятся со своими пирогами, сладкими булочками и фальшивыми словами утешения, но на самом деле они придут поглазеть, как я воспринимаю смерть мужа.
   – И как ты ее воспринимаешь?
   Уловив в его голосе новые нотки, Дэви повернулась на бок и, прижимая к груди край простыни, села на кушетке, свесив босые ноги.
   – Ты спрашиваешь как друг или как самый очевидный претендент на кресло окружного прокурора? – спросила она.
   – Я мог бы оспорить последнее, но не вижу в этом смысла, – ответил он. – Я пришел как друг. Она глубоко вздохнула.
   – В таком случае я честно скажу, что не собираюсь надевать власяницу и посыпать голову пеплом. Я даже не собираюсь отрезать себе палец, словно вдова индейского воина в низкопробном вестерне. Нет, я буду вести себя подобающим образом. Ни шумного празднества, ни персидских плясок не будет хотя бы потому, что в них нет никакой особой необходимости: благодаря Люту обо мне все равно будут говорить так, словно я исполняла канкан на костях мужа. – Она фыркнула. – Так что вовсе незачем показывать людям, что я чувствую на самом деле.
   – А что ты чувствуешь на самом деле?
   Она улыбнулась так радостно и светло, что Хэммонд невольно вспомнил ее выпускной бал. Точно так же она улыбалась, когда он пригласил ее танцевать.
   – Я рада, что этот сукин сын сдох, – сказала Дэви, и ее золотисто-карие глаза сверкнули. «Только попробуй что-нибудь сказать мне на это!» – предупреждал этот взгляд. Хэммонд промолчал, и Дэви, рассмеявшись, повернулась к массажисту:
   – Сандро, будь добр, разомни мне плечи и шею. С того самого момента, когда она села на кушетке, названный Сандро неподвижно стоял у зеркальной стены, сложив мощные руки на необъятной груди.
   Услышав просьбу Дэви, Сандро шагнул вперед и опустил руки на ее обнаженные плечи, но его глаза были по-прежнему устремлены на Хэммонда. Несомненно, он видел в нем соперника, и Хэммонд догадался, что услуги, которые Сандро оказывает Дэви, не ограничиваются одним массажем. Ему захотелось сказать парню, что он может расслабиться и что они с Дэви – просто друзья детства, но промолчал. Во-первых, Сандро вряд ли бы ему поверил, а во-вторых, это не казалось Хэммонду важным. Гораздо важнее было предупредить Дэви, что сейчас ей следует вести себя с максимальной осторожностью. В ее положении любой вызов общественной нравственности мог привести к самым непредсказуемым последствиям, в особенности учитывая настойчивое желание Стефи внести Дэви под номером один в список подозреваемых.
   – Я восхищаюсь твоей прямотой, Дэви, но…
   – К чему лгать и притворяться? Разве тебе Лют нравился?
   – Совсем нет, – честно ответил Хэммонд. – Он был мошенником, проходимцем, нечистоплотным дельцом, который никогда не был особенно разборчив в выборе средств к достижению своей цели. Он без колебаний делал больно тем, кто позволял ему это, и использовал тех, кто был сильнее.
   – Я тоже ценю твою откровенность, Хэммонд, – промолвила Дэви. – Большинство людей думают так же, но не всем хватает мужества высказать это вслух. Особенно в такой день… – Она хмыкнула. – Он многим насолил при жизни, и я не одинока в своем отношении к нему. Это отрадно.
   – Люта многие ненавидели, – согласился Хэммонд, – но ты – его вдова.
   – Я не только его вдова. – Дэви криво улыбнулась. – Я – его наследница и так далее, и так далее. Но я не лицемерка, и я не собираюсь горевать из-за того, что он наконец сыграл в ящик. Ни горевать, ни делать вид, будто я горюю.
   – Если кто-нибудь услышит, как ты говоришь подобные вещи, ты попадешь в беду, – предупредил Хэммонд.
   – Ты имеешь в виду Рори Смайлоу и ту суку, которая приезжала с ним ко мне вчера вечером? Эта штучка Стефи… Кажется, она работает с тобой?
   Он кивнул.
   – Знаешь, она просто ужасна, – пожаловалась Дэви.
   – Действительно, многие ее недолюбливают, – согласился Хэммонд, – Стефи очень честолюбива. К тому же ей все равно, какие чувства других людей она задевает, а это не всем нравится. Словом, Стефи вряд ли когда-нибудь завоюет титул «Мисс Обаяние».
   – Да что уж там, она просто злобная маленькая сучка!
   – Она не такая плохая, если узнать ее поближе.
   – Я не собираюсь узнавать ее поближе, Хэммонд. Она вызывает у меня желание придавить ее на месте, словно гадкое, кусачее насекомое.
   – Ты несправедлива, Дэви. Ведь ты не знаешь, откуда, из каких…
   – Она родом со Среднего Запада, она сама сказала.
   – Я имел в виду не географию, Дэви. Я имел в виду ее прошлое. Что, так сказать, заставляет часы тикать. У нее были свои проблемы, свои разочарования, в том числе и карьерные. Теперь Стефи пытается компенсировать себе свои неудачи и порой действует излишне жестко, излишне напористо.
   – Если ты не перестанешь защищать ее, я рассержусь. С этими словами она закинула руку за голову и приподняла волосы, чтобы Сандро было удобнее массировать ей шею. Эта поза была откровенно провокационной, и Хэммонду показалось, что Дэви пытается таким образом рассеять его внимание.
   – Ты действительно считаешь, что они могут заподозрить в убийстве меня?
   – Это не исключено, – уклончиво ответил он. – В конце концов, Стефи действует по шаблону – «ищи, кому это было выгодно», а ты самый подходящий кандидат. Как ты сама сказала, ты унаследуешь все его деньги.
   – Вообще-то ты прав, – произнесла Дэви задумчиво. – Кроме того, все знают, что мой покойный супруг не пропускал ни одной юбки. Он как будто задался целью трахнуть как можно больше моих подруг. Я не знаю, действительно ли Лют решил переспать с каждой из женщин, с которыми я общалась, хотя я его понимаю: меня всегда окружали самые известные красавицы Чарлстона. Или, может быть, они возбуждали его аппетит именно потому, что были моими подругами. Скорее всего – последнее, поскольку, к примеру, у Глории Арендейл такая большая задница, что нормальному мужчине понадобится не меньше недели, чтобы общупать ее всю. Впрочем, именно на неделю Лют и вывез ее на пляж в Киова.
   А Эмили Сазерленд? У нее комплекция страдающего ожирением слона; и все равно Лют трахнул ее несколько раз. Я даже знаю, где это произошло: в этом ее липовом «Пороховом погребе», где, как она утверждает, хранили оружие ее предки-южане.
   Хэммонд от души рассмеялся, хотя Дэви отнюдь не шутила.
   – А ты, конечно, все это время была верна своему развратнику-мужу?
   – Разумеется. – Дэви позволила простыне опуститься на дюйм или два, так что Хэммонду стала видна большая часть ее груди. Хэммонд с сомнением покачал головой.
   – Ваш брак определенно был не из тех, что заключаются на небесах.
   – Я никогда не говорила, что люблю Люта. И он знал, что я не люблю его, однако у нашего брака были свои выгодные стороны. Я была нужна ему, чтобы хвастаться… В конце концов, он оказался единственным в Чарлстоне мужчиной, который смог захомутать Дэви Бертон. А я… – Она ненадолго замолчала, и лицо ее стало неподдельно печальным. – Короче говоря, у меня были свои резоны, чтобы выйти за него замуж. И меньше всего я ожидала, что он сделает меня счастливой.
   Она опустила руку и тряхнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам. Сандро переключился на ее позвоночник.
   – Ты морщишься, Хэммонд. Тебя что-нибудь не устраивает?
   – Меня не устраивает все, Дэви. Все, что ты говоришь, может служить достаточным мотивом для совершения убийства.
   Она насмешливо рассмеялась.
   – Если бы я решила убить Люта, я бы ни в коем случае не действовала подобным образом. И ни за какие коврижки я бы не поперлась в центр города жарким субботним полднем, когда Чарлстон буквально кишит этими потными, вонючими янки. И уж тем более я бы не стала стрелять ему в спину, как какая-нибудь белая рвань.
   – Думаю, тебе хотелось бы, чтобы так считал и Смайлоу, правда?
   – Реверсивная психология? Я умна, конечно, но не настолько же!
   Он посмотрел на нее таким взглядом, который как будто говорил: «Ты гораздо умнее, чем хочешь казаться!»
   – О'кей, – вздохнула Дэви, прочтя его мысли. – Я далеко не дура. Но чтобы совершить это преступление, мне, кроме ума, понадобилось бы трудолюбие, а даже мои враги не могут не признать, что я ленива, как сто тысяч чертей.
   – При чем здесь трудолюбие?
   – При том. Чтобы совершить преступление, необходимы не только ненависть и желание, но и готовность предпринять определенные усилия, чтобы сначала совершить то, что задумал, а потом – скрыть следы. А я всегда предпочитала фантазии действиям. Можешь мне поверить, в мечтах я убивала Люта тысячу раз, но в действительности… – Она покачала головой. – Я бы и пальцем не пошевелила, чтобы устранить его, даже если бы мне пообещали полную конфиденциальность, безопасность и миллион долларов в придачу.
   – Я верю тебе, – кивнул Хэммонд. – Но, боюсь, в истории юриспруденции еще не было случая, чтобы подозреваемого оправдали на основании того, что он-де был слишком ленив.
   – Ты действительно считаешь, что дело дойдет до этого? – Эту фразу она произнесла с оттенком презрения. – Неужто детектив Смайлоу действительно меня подозревает? Я была лучшего мнения о его умственных способностях! – воскликнула она. – Что касается мотивов, то у него было куда больше оснований убить Люта, чем у меня. Ведь он так и не простил ему того, что случилось с его сестрой.
   Хэммонд нахмурился:
   – Я не понимаю…
   – Неужели не помнишь? Сестра Смайлоу Маргарет была первой женой Люта. Она покончила с собой. Возможно, она с самого начала была психопаткой. Такие вещи, как маниакально-депрессивный синдром, трудно диагностируются, но брак с Лютом, несомненно, привел к обострению болезни. В один прекрасный день она дошла до ручки и съела на ужин целый флакончик снотворных таблеток. Смайлоу обвинил в ее смерти Люта. На похоронах Маргарет они едва не схватились врукопашную, и их с трудом растащили… Об этом еще долго говорили…
   – Теперь, когда ты напомнила, что-то такое всплывает в памяти… Действительно, скандал вышел довольно громким.
   – С тех пор Смайлоу возненавидел Люта, поэтому его я не боюсь. Если он обвинит меня в убийстве мужа, я напомню ему, что он сам угрожал разделаться с ним.
   – Я готов заплатить большие деньги, чтобы увидеть, какое у него при этом будет лицо, – заметил Хэммонд. Дэви улыбнулась.
   – Можешь мне поверить, вид у него будет бледный. Я кое-что знаю…
   – Что?
   Она улыбнулась загадочно.
   – Я вижу, ты допил шампанское. Хочешь еще?
   – Нет, спасибо.
   – А я, пожалуй, выпью… Монро Мейсон, наверное, уже звонил тебе? – спросила она, пока Хэммонд наливал ей вино. – Я рада, что ты будешь представлять обвинение, когда убийцу поймают.
   – Думаю, так и будет, если не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего. Кстати, спасибо, что замолвила за меня словечко.
   Дэви поднесла к губам бокал и сделала большой глоток.
   – Я умею быть верным другом, Хэммонд. Это одно из моих достоинств.
   Хэммонду стало неловко. Прокурор округа Мейсон уже давно объявил о своей грядущей отставке. Его первый заместитель Уоллес был серьезно болен и не собирался выставлять свою кандидатуру на ноябрьских выборах. Хэммонд, в качестве заместителя по особым поручениям, был третьим на иерархической лестнице, и Мейсон не скрывал, что хотел бы видеть его своим преемником.
   То, что Дэви говорила о нем с Мейсоном, заставило его испытать даже некоторую досаду. Он искренне ценил ее дружеский порыв, однако ему было ясно, что, если Дэви попадет на скамью подсудимых, он сам окажется в двусмысленном положении.
   – Прослушай, Дэви… Я обязан спросить: насколько надежно твое алиби?
   Она улыбнулась.
   – Кажется, в таких случаях говорят «железное». – Откинув голову назад, она звонко расхохоталась. – Хэммонд, дорогой, ты просто прелесть! Ты что, действительно боишься, что тебе придется предъявить мне обвинение в убийстве мужа?
   Соскочив с кушетки, она шагнула к нему, придерживая у груди волочившуюся по полу простыню. Привстав на цыпочки, она поцеловала его в щеку и сказала:
   – Можешь не беспокоиться, дорогой. Если бы я захотела убить Люта, я не стала бы стрелять ему в спину. Что за радость убивать человека, который об этом не подозревает? Нет, нажимая на курок, я хотела бы смотреть ему в глаза!
   – Этот аргумент немногим лучше заявления, что тебе, дескать, неохота было убивать его в такую жару.
   – Я вообще не собираюсь оправдываться, – возмутилась Дэви. – Я даю слово, что не убивала его! – Она быстро перекрестилась. – Ни его, ни кого-нибудь другого, хотя – видит бог! – мне ужасно хотелось это сделать.
   Хэммонд был рад слышать, что она отрицает свою вину с такой искренней горячностью, но Дэви все испортила, добавив:
   –..Эти тюремные робы – они такие ужасные!
   Закрыв глаза, Дэви откинулась на спину, чувствуя во всем теле приятное тепло после массажа и последовавшего секса с Сандро – секса, который не требовал с ее стороны никаких усилий. Она просто лежала, позволяя ему проделывать с собой разные приятные вещи, которые разрешились бурным и продолжительным оргазмом.
   Сандро все еще был возбужден, но Дэви больше не обращала на него внимания. Поудобнее устроившись на подушке, она собиралась задремать, когда Сандро неожиданно пошевелился.
   – Странно… – пробормотал он.
   – Что? – Дэви приоткрыла один глаз.
   – Твой друг все ходил вокруг да около, но ни разу не спросил прямо, убила ты своего мужа или нет. Приподнявшись на локте, Дэви посмотрела на него.
   – Что ты хочешь этим сказать? Сандро пожал плечами:
   – Он твой друг. Может быть, ему просто не хочется знать ответ на этот вопрос.
   Дэви долго молчала. Потом, глядя в пространство, она невольно высказала вслух то, о чем думала:
   – Или, может быть, он уверен в том, что я этого не делала.

Глава 11

   Отъезжая от особняка Петтиджонов, Хэммонд думал о том, что не хотел бы ни видеть Дэви в суде, ни подвергать ее перекрестному допросу. И для этого у него были причины. Во-первых, они были близкими друзьями. Дэви ему искренне нравилась, и, хотя ее вряд ли можно было назвать столпом добредете ли, она никогда не притворялась и не старалась казаться лучше, чем была.
   Множество женщин сплетничали и злословили по ее адресу, хотя сами вели себя нисколько не лучше. Вся разница заключалась в том, то они грешили потихоньку, втайне, Дэви же, казалось, специально выставляла свои проделки напоказ. Ее выходки, заставлявшие общественное мнение бурлить от возмущения, были сознательным эпатажем. Истина же заключалась в том, что никто или почти никто из критиков и судей не догадывался о том, какова Дэви на самом деле. Хорошие же стороны своей натуры Дэви тщательно скрывала.
   Хэммонд давно понял, что Дэви просто пыталась защитить себя таким оригинальным способом. Чтобы не дать окружающим ранить себя, она спешила нанести упреждающий удар, не подпуская к себе тех, кто мог сделать ей больно. И, учитывая, каким было ее детство, подобное поведение было вполне объяснимо. Насколько Хэммонд мог судить, Максина Бертон была скверной матерью. Дэви и ее сестры росли как трава, не зная ни тепла, ни материнской заботы. Несмотря на это, Дэви продолжала регулярно навещать мать в элитном доме для престарелых, куда она ездила каждую неделю. Она не только оплачивала ее содержание, но и сама исполняла личные просьбы и пожелания матери, и Хэммонд был, наверное, единственным, кто знал об этом. Дэви, впрочем, ничего ему не рассказывала, и он, наверное, так и остался бы в неведении, если бы однажды Сара Берч не проболталась ему об этой тайне своей хозяйки.
   Второй причиной, по которой ему не хотелось бы допрашивать Дэви, была ее способность лгать – лгать вдохновенно и правдоподобно. Слушать ее было так приятно, что легко было потерять осторожность и попасться.
   Впрочем, он знал, что присяжные часто относятся к таким людям, как Дэви, довольно благосклонно. Хэммонд почти не сомневался, что, если ее вызовут в суд для дачи показаний, она наверняка оденется так, что не заметить ее будет просто невозможно. И если во время заслушивания обычных свидетелей присяжные иногда позволяли себе дремать, то с Дэви этот номер не пройдет.
   Хэммонд очень хорошо представлял себе, что может сказать Дэви, поднявшись на возвышение для свидетелей. Если она заявит, что не убивала Люта Петтиджона, но тем не менее ничуть не сожалеет о его смерти, поскольку он был неверным мужем, обманывавшим ее при каждом удобном и неудобном случае, если она скажет, что он заслуживал смерти, поскольку был лживым, жестоким негодяем, присяжные скорее всего согласятся с ней.
   Нет, он не хотел бы допрашивать Дэви в связи с убийством Петтиджона. Но если до этого дойдет, ему придется… Да, придется, потому что это дело было лучшим в его карьере. Хэммонд надеялся только, что Смайлоу и его люди сумеют собрать достаточно улик, чтобы обвиняемый не сумел уйти от наказания под каким-нибудь формальным предлогом.
   Впрочем, и ему тоже предстояло постараться. Вряд ли это дело будет простым, рассуждал Хэммонд, слишком уж заметной фигурой был Лют Петтиджон, чтобы его смерть не задела интересы многих и многих высокопоставленных политиков и дельцов. Ему придется быть предельно внимательным и осторожным, чтобы не ошибиться и не испортить все, но только так Хэммонд мог узнать, чего стоит он сам. Только получив реальные доказательства своей компетентности и способности противостоять нажиму сильных мира сего, он сможет принять участие в ноябрьских выборах прокурора округа. А ему очень хотелось не только принять в них участие, но и победить. Победить заслуженно, а не потому, что он будет фотогеничнее других кандидатов, или потому, что у него будет более мощная финансовая поддержка.
   Дела, требующие напряжения всех сил – такие, как убийство Люта Петтиджона, – попадались действительно редко. Именно поэтому Хэммонд буквально набросился на представившуюся ему возможность. Именно поэтому он так и не сказал Монро Мейсону о том, что встречался с Петтиджоном в день смерти последнего. Он просто должен был получить это дело, получить во что бы то ни стало и добиться обвинительного приговора. Только такое громкое дело, как это, могло помочь ему заработать своего рода политический капитал перед ноябрьскими выборами.
   Кроме того, дело Люта Петтиджона было для Хэммонда прекрасным средством досадить собственному отцу.
   И для него это была едва ли не самая убедительная причина желать этого дела. Много лет назад, когда Хэммонд принял решение стать прокурором, а не адвокатом, его отец, Престон Кросс, резко возражал против этого. Его главным аргументом была разница в доходах адвоката и прокурора, и он едко высмеивал желание сына стать слугой общества и получать за это жалкие гроши. Но совсем недавно Хэммонд узнал, что дело было вовсе не в деньгах.
   На самом деле его решение развело их с отцом по разные стороны баррикады, поскольку Престон Кросс был тесно связан с Лютом Петтиджоном и участвовал в некоторых его неблаговидных аферах. И больше всего он боялся, что судить его будет собственный сын. Хэммонд пытался поговорить с отцом, но не достиг понимания, а лишь усилил враждебность в отношениях между ними.
   Но думать об этом сейчас он не хотел. Каждый раз, когда Хэммонд вспоминал об отце, он неизменно оказывался в таком глубоком эмоциональном ступоре, что у него буквально опускались руки. Анализировать их отношения ему было тяжело физически, к тому же ни малейшей надежды на примирение он не видел.
   И он решил отложить этот вопрос на потом.
   Вначале он, однако, подумал не о самом деле, а об обстоятельствах, не имевших к нему непосредственного отношения, но тем не менее важных. Хэммонд был рад, что не был теперь связан со Стефи. Бремя близких отношений с ней только мешало бы ему, отвлекая и рассеивая внимание. Разумеется, Стефи будет крайне недовольна, когда узнает, что в расследовании ей отведена второстепенная роль, но Хэммонд надеялся как-нибудь это уладить. Уже давно он не испытывал такого прилива сил.
   Хэммонд снял одну руку с руля автомобиля и, достав из нагрудного кармана сложенный листок бумаги, еще раз перечитал записанный на нем адрес.

* * *

   Слегка запыхавшись, Стефи ворвалась в больничную палату.
   – Я приехала сразу, как только смогла, – заявила она еще с порога. – Я пропустила что-нибудь интересное?
   Смайлоу дозвонился до нее незадолго до того, как Стефи уехала от Хэммонда, и сообщил, что дежурный врач разрешил ему допросить находящихся в больнице свидетелей.
   Хэммонд жил недалеко от больницы, однако это не помешало Стефи несколько раз нарушить правила дорожного движения – так она торопилась.
   Когда она приехала в больницу, Смайлоу уже допрашивал мужчину лет пятидесяти, который лежал на кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Несмотря на это, Стефи заметила, что лицо у него было нездорового серого цвета, а глубоко запавшие глаза обведены темными кругами. Правая рука лежала поверх одеяла, и к ней была подсоединена капельница.
   На стуле возле кровати сидела женщина, очевидно жена.
   Смайлоу, стоявший в ногах кровати, представил Стефи больному.
   – Это мисс Манделл, она работает в окружной прокуратуре и имеет к этому расследованию самое непосредственное отношение. А это мистер и миссис Дэниэлс.
   – Здравствуйте, мистер Дэниэлс, – приветливо поздоровалась Стефи.
   – Здравствуйте. – Голос мужчины был слабым.
   – Как вы себя чувствуете? Надеюсь, вам лучше?
   – Не знаю. Во всяком случае, я перестал молиться, чтобы бог забрал меня к себе.
   – Что ж, это тоже прогресс. – Стефи вопросительно покосилась на миссис Дэниэлс. – А вы, мэм? Вы не заболели? Она слабо улыбнулась.
   – Я ела только суп из креветок.