Браун Саймон. Огонь и меч

   А затем он так быстро пришел в чувство, что возникло ощущение, словно тело его внезапно занял кто-то другой. Со всех сторон его окружали Краснорукие, защищая собственными телами.
   – Хватит, – бросил он и вонзил шпоры в бока своей кобылы. Та рванулась вперед. Линан увидел, как на него надвигается огромный наемник с длинной саблей в одной руке и шипастой булавой в другой. Усмехнувшись Линану, он поднял саблю и рубанул сплеча. Линан парировал удар и пустил в ход собственный меч, легким движением руки выбивая у противника оружие. Сабля вылетела из рук наемника. Инерция атаки увлекла Линана мимо этого врага, но он отмахнулся мечом и угодил наемнику в шею. Вывернув меч из раны, он снова пришпорил лошадь, бросая ее в свалку, прорываясь сквозь вражеский строй. Он оказался окружен наемниками. Меч его так и засвистел, когда он рубил направо-налево, не нацеливая удары ни на кого конкретно. Он не прекращал двигаться, прорываясь сквозь любые преграды, не в состоянии справиться с овладевшей его душой и телом неукротимой яростью. Какой-то миг он был окружен вопящими людьми, запаленными лошадьми и почти всеподавляющим запахом крови и дерьма, а затем вырвался на волю.
   Перед Линаном вырос строй пеших лучников, отчаянно пускающих стрелы по щелкающим их с обоих флангов четтским конным стрелкам. Он ворвался в их строй, отсекая головы и руки. Лучники рассыпались, крича от страха, и Линан гнал их, пока опять не оказался окруженным давкой сражающихся и умирающих людей и лошадей.
   Он напал на всадника в мундире хаксусского офицера, какого-то совсем недавнего мальчишку. Офицер отчаянно попытался отразить нападение Линана и начал было кричать.
   – Пожалуйста… – заскулил он, парируя еще один выпад. – Пожалуйста…
   Но Линан только усмехнулся ему и напал снова. Его меч перерубил офицеру запястье, а затем рассек бедро. Офицер взвыл, когда Линан вонзил меч ему в грудь, забулькал и умер.
   Линан зарычал и погнал лошадь дальше. Еще трое врагов. Они увидели, как он несется на них, и разделились, собираясь напасть на него одновременно спереди и с боков. Линан рубанул того, который справа, меч его вошел всаднику глубоко в череп. Что-то воткнулось ему возле талии, и, опустив взгляд, он увидел там кинжал, половина клинка которого вошла в него. Он выпустил узду и двинул наемнику слева кулаком. Лицо скомкалось, и враг упал навзничь. Наемник перед ним в ужасе разинул рот и попытался заставить своего коня сдать назад. Линан вытащил из своего бока кинжал, увидел стекающую по его рубашке струйку темной-претемной крови, а затем бросил оружие в отступающего наемника, поразив его между глаз.
   Он круто развернул лошадь кругом, выискивая нового врага, но убивать больше было некого. Не осталось никаких наемников, ни всадников в хаксусских мундирах, ни лучников. К нему галопом скакал отряд Красноруких, выкрикивая его имя, с явственно написанной на их лицах отчаянной озабоченностью.
   – Со мной все в порядке, – заверил он их, а затем вспомнил о вонзенном в него кинжале. Линан опустил взгляд на рану, но, хотя он и нашел на рубашке четкий ромбовидный разрез, на коже под ней виднелся лишь слабый, еле заметный след.
 
   Прадо получил вторую рану за этот день – сильный удар по тыльной стороне правой руки. Нанес его лоцман. Прадо удивило, что низкорослый четт вообще умеет сражаться, не говоря уже о том, чтобы превзойти в бою кого-то вроде него, наемника, за плечами которого четверть века сражений. Как только они столкнулись, Прадо рубанул его мечом по голове, но четт увернулся с гибкостью мальчишки и обрушил эфес собственного меча на руку Прадо, поломав ему несколько костей и вынудив выпустить оружие. После этого все сделалось путаным. Он помнил, как его сшибли с коня, как двое молодчиков с красными руками рухнули на него и связали по рукам и ногам. На некоторое время он потерял сознание, а когда пришел в себя, битва уже закончилась. Тут снова появился лоцман, заставил его встать и вынудил посмотреть на поле боя.
   – Мы их подсчитали, – уведомил его старый знакомый с баржи. – Восемьдесят своих погибших мы унесли и уже сожгли их. Это их погребальный костер горит вон там. А все другие тела, которые ты видишь – трупы наших врагов. Их свыше шести тысяч. Ты единственный, кто остался в живых. – Четт наклонился к нему поближе и прошептал на ухо Прадо: – Но не надолго.
   Прадо снова повернули кругом. К нему приближалось еще пять фигур. Он узнал Камаля, Эйджера, Дженрозу и – он все еще не мог поверить этой перемене – принца Линана, но пятой была высокая четтка, которую он не знал. Когда они подошли достаточно близко, лоцман поклонился в пояс.
   – Ваше величество.
   – Гудон, – улыбнулся Линан. – Как ты себя чувствуешь?
   Четт, названный Гудоном, сделал глубокий вдох и присоединился к своим спутникам.
   – Омоложенным, – ответил он.
   – Что теперь? – спросила четтка принца. – Как ты хочешь умертвить его?
   – Гудон?
   – Я закончил сводить с ним счеты, маленький господин. Он знает, что погубил его я. Этого достаточно.
   Принц встал прямо перед Прадо. Наемник не смог заставить себя взглянуть в темные глаза на этом бледном лице, и ему пришлось посмотреть в сторону. В глубине его живота зародился, страх перед чем-то намного хуже смерти. Линан повернулся к Камалю.
   – Когда мы наконец воссоединились в Суаке Странников, ты, помнится, что-то сказал насчет Джеса Прадо.
   – Я сказал, что нарежу этого ублюдка на мелкие ленточки, – мрачно отозвался Камаль.
   Прадо побелел. Он ожидал, что его триумфально проведут перед победителями, а потом обезглавят. Но не…
   – Он твой, – сказал принц. – Но оставь его голову необезображенной.
 
   Остаток дня и весь следующий день заняла работа по собиранию трупов врагов и их сожжению. К отдаленному лагерю Рендла была отправлена экспедиция – позаботиться о любой охране, какая там оставлена, и привести всю добычу, какая найдется. Посланные вернулись с лошадьми, оружием и новостью, что, завидев их, один из охранников – солдат регулярных войск Хаксуса – выпустил нескольких почтовых голубей, и всем им удалось улететь.
   Вместе два отряда наемников предоставили великое множество потенциально полезной добычи – главным образом лошадей, но также и оружие, запасы еды, сено для лошадей, хорошую одежду, в том числе новенькие кожаные сапоги и безрукавки. Все погрузили на большую часть их же уцелевших лошадей и поручили нескольким наименее серьезно раненым четтам сопровождать добычу в Верхний Суак для распределения среди всех кланов – все, кроме нескольких жеребцов, на сохранении которых при армии настоял Камаль.
   – Из наших кобыл не выйдет хороших строевых лошадей, – сказал он своим спутникам. Линан с Кориганой обменялись улыбками. – Чего тут такого смешного?
   – Ты сказал «наших кобыл», – объяснил Линан.
   Камаль хмыкнул.
   – С помощью этих более крупных восточных жеребцов мы можем начать выводить породу настоящих боевых коней.
   – Мы прислушаемся к твоим советам, – сказала Коригана, и Камаль слегка поклонился, благодаря ее за проявляемое к нему расположение.
   – А зачем тебе нужна голова Прадо, малыш? – спросил у Линана Камаль.
   – Мы нашли останки Рендла?
   – Да, на склоне, – ответила Коригана. – Голову ему уже сняли с плеч. Ее порядком затоптали, но лицо узнаваемо.
   – Хорошо. Положите обе головы в корзину. Наполните корзину солью и принесите мне.
   – Отлично, – ровным тоном отозвалась Коригана и отдала приказ.
 
   На следующий день ему с утра пораньше преподнесли корзину. Он открыл ее и положил в нее Ключ Единения. Окружающие ахнули от удивления.
   – Что ты делаешь? – спросил Эйджер.
   Линан позвал Макона, и через несколько мгновений тот появился, отвесив низкий поклон.
   – Ваше величество?
   – В отсутствие Гудона ты отлично действовал, командуя моими Краснорукими.
   – Благодарю вас, ваше величество.
   – У меня есть для тебя еще одно важное поручение. Ты не должен провалить его. Можешь взять с собой отряд Красноруких, чтоб я мог быть твердо уверен, что тебя не перехватят.
   – Что за поручение, мой повелитель?
   Линан показал Макону содержимое корзины.
   – Тебе надо отвезти это к Эйнону, вождю клана Лошади.
   Макон не смог скрыть удивления.
   – Эйнону? И Ключ Единения тоже?
   – Ты должен сказать Эйнону, что головы эти – подарок от Линана Розетема, вернувшегося Белого Волка. И как символ моего доверия к нему я также присылаю Ключ Единения, дабы он мог найти меня и вернуть его.
   Никто не сказал ни слова, когда Макон плотно закрыл корзину и завязал ее жилами.
   – Отправлюсь немедля.
   Когда Макон исчез, Линан посмотрел на лица Кориганы и Камаля, ожидая от них сильнейшей вспышки возмущения, но и он, и она казались спокойными.
   – Неужели ни у кого из вас нет возражений? Камаль покачал головой.
   – Не сомневаюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал великан.
   – А я восхищаюсь стратегией, стоящей за этим ходом, ваше величество, – добавила Коригана. – Вы и впрямь отлично играете в королевскую власть.
   – А-а… – тихо произнес Линан. – Это потому, что я не считаю ее игрой.

ГЛАВА 24

   Арива хотела сделать церемонию инвеституры, как и все прочие, короткой, но Оркид возражал, уверяя, что ей следует использовать ее в качестве повода для празднования.
   – Празднования! – воскликнула Арива. – Мы ВОЮЕМ, канцлер. Примас Гирос Нортем умер. Мой муж в сотнях лиг от столицы рискует жизнью и здоровьем…
   – Именно, ваше величество. Как раз потому вашему народу и нужно видеть, что вы уверены в будущем, а не одержимы донимающими королевство трудностями…
   – Конечно же, я одержима ими! – резко возразила она.
   – …А на самом деле рады случаю устроить для города увеселение.
   – Увеселение?
   – Празднование, ваше величество. Используйте инвеституру отца Поула как предлог показать королевству, что вы на коне и что, несмотря на войну, королевство следует своим путем.
   Арива неохотно согласилась и была не уверена, можно ли считать принятое ею решение самым лучшим. Вплоть до настоящей минуты. Глядя во двор дворца, она видела сияющие лица своих подданных, когда те наслаждались солнцем ранней весны, бесплатной едой и напитками – и все это означало, что даже во время войны королевство и его монархиня оставались достаточно сильны и уверенны, чтобы устроить такое славное и полное помпы празднество. Отец Поул, выглядящий превосходно в официальной мантии примаса Церкви Подлинного Бога, прогуливался среди граждан Кендры, раздавая благословения и благодарности всем, выражавшим благие пожелания.
   Внешне Арива оставалась безучастной, но была рада видеть, что ее народ настолько доволен. На южной галерее к ней на некоторое время присоединился Олио. Он коснулся ладонью ее живота.
   – Маги говорят, через шесть месяцев, – сказала она, и лицо ее сделалось печальным.
   – Может, он сумеет вернуться вовремя, – попытался утешить ее Олио.
   – Нет, только не сейчас, – покачала головой Арива. – Салокан полностью захватил нас врасплох. Сендарус вернется уже после того, как родится его дочь.
   – Дочь?
   – О да. Это девочка.
   – Ты назовешь ее Ашарной?
   Лицо Аривы отчасти утратило печаль.
   – А как же еще я могла бы назвать дочь?
   – Ну не знаю. – Он вдруг усмехнулся. – Олио было бы неплохим именем.
   Арива казалась потрясенной.
   – Это только запутало бы бедную малышку. Иметь дядю с таким же именем, как у нее. Что она подумает?
   – Ну конечно же, что ее дяде крайне повезло быть названным в ее честь.
   – Это правда, – рассмеялась Арива. – Если она будет в чем-то похожей на меня, то думаю, такая уверенность не удивила бы тебя.
   Олио внезапно поцеловал ее в щеку.
   – В тебе меня все удивляет, сестрица. – Он на короткий миг взял ее за руку. – Ты спустишься?
   – Нет. Предпочитаю смотреть отсюда. Но тебе спуститься следует. Им нужно, чтобы с ними пообщался кто-то из Розетемов.
   – Думаю, они предпочли бы тебя.
   Арива покачала головой.
   – Ты совершенно неправ, братик. МЕНЯ они предпочли бы видеть здесь, наверху. Таким образом, все на своих местах, и они знают, что с их миром все в порядке.
 
   Оркид подождал, пока новый примас не закончил принимать от всех поздравления, а затем догнал его, когда тот возвращался к западному крылу снять с себя церемониальное облачение и переодеться.
   – Равновесие сил снова меняется, – сказал Оркид.
   Поул безо всякого выражения посмотрел на него.
   – Это самое интересное приветствие, какое мне доводилось слышать за довольно долгое время.
   – Теперь, когда отошел примас Нортем – да позаботится бог о его душе…
   – Да позаботится бог о его душе, – повторил за ним Поул.
   – …То, чувствую, Королевский Совет станет с большим сочувствием прислушиваться не к королеве, а к Двадцати Домам и некоторым торговым кругам в городе.
   – Только не с моей стороны, канцлер.
   – Я всегда считал, что вы на стороне королевы. Именно потому я ранее и говорил с вами для установления особой связи между нами.
   – За что я вам благодарен. К сожалению, последние события не позволили нам воспользоваться этим для общего блага.
   – Обстоятельства могут измениться. Но ВЫ по-прежнему заинтересованы в поддержании особых отношений с моей канцелярией?
   – Безусловно, канцлер. Вы считаете, что это окажется важным в ближайшем будущем?
   – Трудно сказать, ваша милость. – Оркид произнес этот титул с чем-то похожим на почтение, что не осталось незамеченным Поупом. – Состояние войны искажает обычную картину. В данное время все мы на одной стороне, но кто знает, что произойдет, когда война закончится?
   – Наверняка ведь это зависит от того, победим мы или нет?
   – О, победить-то мы победим, – заверил его Оркид. – Может, не завтра, и не на следующей неделе, но Хаксус неизбежно поплатится за свои прегрешения.
   Поул остановился и посмотрел на Оркида.
   – «Прегрешения», канцлер? Интересный выбор слова. Вы считаете, что греховность или безгрешность чего-либо определяется происхождением совершившего? К примеру, Салокан грешен, потому что он из Хаксуса и вторгается в Гренду-Лир?
   – То, что нравственно в одной стране – если это ИСТИННО нравственно, – наверняка ведь должно быть нравственным и в другой стране? – возразил канцлер.
   – Именно об этом я и говорю. – Поул снова двинулся к своему крылу дворца. – Мне бы не хотелось думать, что мы опустились до такого уровня, что считаем, будто грех – это когда кто-то делает нечто, нам не нравящееся, безотносительно к намерениям или методам.
   – Вы оправдываете вторжение Салокана? – спросил Оркид, даже не пытаясь скрыть удивления в голосе.
   – Ни в коем случае. Речь всего лишь о терминологии. Но давайте на миг забудем о «грехе». Вы считаете, что мы выиграем войну?
   – Да, и более того, считаю, что как только это произойдет, мы увидим, как Королевский Совет расколется на две фракции – ту, которая поддерживает ее величество, и ту, которая поддерживает Двадцать Домов и определенные денежные круги, которые выгадают от ослабления монархии, особенно если Хаксус будет захвачен и появятся готовые для использования новые земли и новые возможности.
   – Традиция МОЕГО дома – поддерживать монарха во всем, что он – или, в нашем случае, она – делает.
   – Традиция, которую вы намерены продолжать.
   – Несомненно.
   – Рад это слышать, так как, видите ли, есть-таки способ обеспечить восстановление равновесия в Совете.
   – И какой же?
   – Со смертью Нортема его кресло в Совете наследуете вы.
   – О, понимаю, – сообразил Поул. – А это означает, что мое место становится вакантным и будет занято новым исповедником королевы.
   – Именно, – подтвердил Оркид. – А исповедника королевы выберете вы.
   Поул остановился.
   – Да, это верно. – Он странно посмотрел на Оркида. – Весьма удачно для нас.
 
   Олио и Эдейтор вошли в приют через заднюю дверь. Священник поздоровался с ними и провел на кухню, кланяясь и расшаркиваясь всю дорогу.
   – Вы в этом деле новичок, не так ли? – спросил Олио.
   Священник болезненно улыбнулся.
   – Ваше высочество орлиным оком видит мои недостатки.
   – Вы меня неправильно поняли, отец. Я всего лишь хотел сказать, что при посещении приюта мы привыкли к несколько неофициальному обращению. Я предпочел бы, чтоб вы не называли меня моим титулом.
   – Обращаться к вам, не титулуя, ваше высочество? – неуверенно переспросил священник.
   Олио потрепал его по плечу.
   – Вижу, это потребует некоторого навыка.
   – Мне сегодня сообщили, что у вас есть умирающий ребенок, – с некоторым нетерпением вмешался Эдейтор. Ему не нравилось, что постоянного священника внезапно заменили новым прелатом. Им с Олио действительно надо встретиться с Поулом и кое в чем разобраться.
   – Ребенок, прелат? – Священник, казалось, пребывал в замешательстве. – Нет. У меня мужчина лет шестидесяти с лишним. У него больное сердце…
   – Мы зря теряем здесь время, ваше высочество, – резко бросил Эдейтор, а затем растолковал священнику: – Его высочество занимается только теми, кто умирает раньше срока, от болезни или несчастного случая.
   Священник, казалось, ужаснулся.
   – Но пациент очень хороший человек, у него много маленьких детей…
   – И тем не менее, – перебил Эдейтор, – это не входило в первоначальное соглашение… – Он оставил эту фразу незаконченной. Эдейтор Фэнхоу и так уже слишком много сказал тому, кто не был причастен к первоначальной договоренности.
   – Может, только на этот раз, Эдейтор? – попросил Олио. Ему было крайне неприятно позволить умирать отцу малышей.
   – Ваше высочество, вы не можете исцелить все поражающие Кендру болезни, – несколько нетерпеливо указал Эдейтор. – Мы уже обсуждали это. Если вы и правда желаете помочь своему народу, то должны бережливо пускать в ход свои силы и только там, где это будет полезней всего. Нам надо идти, и идти сейчас же.
   Священник пребывал в замешательстве и пришел в еще большее замешательство, когда принц и прелат ушли, не повидав его умирающего пациента. Когда они удалились, он поспешил вернуться на кухню и записал все, сказанное ими тремя. Он потратил на это некоторое время, пытаясь вспомнить все до последнего слова и нюанса. В этом отношении инструкции примаса Поула были совершенно недвусмысленны.
 
   Было уже далеко за полночь, и Деджанус собирался покинуть кабинет и отправиться к себе в покои, когда к нему постучался и открыл дверь один из гвардейцев, впустив в кабинет низкорослого человечка с крысиным лицом, который чувствовал себя неуютно в присутствии стольких людей, носящих столько оружия.
   – Он говорит, что у него есть для вас какие-то сведения, – с сомнением в голосе доложил гвардеец.
   Деджанус кивнул, и гвардеец вышел.
   – Хрелт. – Он произнес это имя, словно какое-то ругательство, и, подойдя к коротышке, остановился, высясь над ним. – Как приятно снова видеть тебя.
   Хрелт поклонился.
   – Ваше великолепие, вы просили меня прийти, если у меня будут какие-то новости о прин…
   Рука Деджануса резко метнулась вперед закрыть Хрелту рот.
   – И я также просил никогда не приходить ко мне во дворец, не забыл? – прошипел он. – Докладывать мне только в таверне!
   Хрелт покачал головой; Деджанус удержался от искушения свернуть ее с плеч. Он отпустил коротышку и подошел к двери. Подойдя к ней, он быстро открыл ее, и ему не понравилось То, как решительно вытянулся караульный по стойке «смирно».
   – Найди-ка немного вина, – отрывисто скомандовал Деджанус. – Разве не видишь, что мой гость изнывает от жажды?
   – Слушаюсь! – гаркнул гвардеец и убежал выполнять поручение.
   Деджанус закрыл за ним дверь и снова повернулся к Хрелту.
   – Ладно, быстро. Какие новости насчет принца?
   – Они с Эдейтором Фэнхоу ходили в тот приют, за которым вы меня попросили понаблюдать. Вошли через заднюю дверь, оставались там всего несколько минут, а потом снова ушли. Прелат проводил принца Олио обратно до самого дворца, а потом отправился к себе домой.
   – И они пробыли в приюте всего несколько минут? Ты уверен?
   Хрелт энергично кивнул.
   – И есть еще кое-что.
   – Еще кое-что?
   – Я шел обратно, когда увидел, как священник из приюта тоже бежит во дворец. Это было примерно через десять минут после того, как вернулся принц.
   – Вероятно, он живет в западном крыле, – разумно предположил Деджанус.
   – Может быть, – пожал плечами Хрелт. – Направился он определенно именно туда, но меньше чем через десять минут уже снова несся обратно в приют.
   – В самом деле? – задумчиво протянул Деджанус.
   Хрелт снова кивнул.
   – Сожалею, что пришел во дворец, ваша коннетабельность, но мне подумалось, что вы захотите узнать…
   – Да-да. Ты был прав.
   Дверь открылась, и вошел гвардеец с кувшином вина и двумя кружками. Деджанус покосился на кружки – теперь, будучи коннетаблем, он привык к лучшей посуде, – но, по крайней мере, они были чистыми. Караульный гвардеец вышел из кабинета снова занять свой пост.
   – Так значит, по-твоему, портовые патрули хорошо справляются со своей работой? – спросил Деджанус.
   Хрелт с миг вопросительно смотрел на него, а затем в глазах у него забрезжило понимание. Деджанусу снова захотелось убить его.
   Деджанус налил ему кружку вина и подал ее. Хрелт выпил почти все одним глотком, а потом прошептал:
   – Э, мы еще не обсудили мой гонорар, сударь.
   – Ты только что выпил кружку марочного сторийского вина. Как по твоему, сколько оно стоит?
   – Оно очень неплохое, сударь, – признал Хрелт, – но оно не накормит моих детей.
   – Нет у тебя никаких детей.
   Хрелт с миг подумал над этим.
   – Хм, это правда.
   Деджанус открыл сумку с монетами и бросил крысенышу два гроша.
   – Тебе хватит прокормиться по меньшей мере неделю или пить не просыхая два дня.
   Хрелт отвесил легкий поклон и смылся.
   Деджанус налил себе вина и снова сел за стол.
   «Так значит, нас по меньшей мере двое – таких, кто собирает сведения о принце Олио, – подумал он. – И какой же интерес во всем этом нового примаса?»
   У Деджануса не было ответа на этот вопрос, но его это не слишком беспокоило. Примас был новой метлой и, вероятно, просто хотел хорошенько разобраться в обстановке, прежде чем начать мести по-новому. И все же не вредно будет приглядывать и за Поулом. Может быть, всего лишь может быть, примас окажется полезным союзником, и тогда в совете их будет уже двое, тайно противостоящих канцлеру Оркиду Грейвспиру. А вот об этом стоило подумать.

ГЛАВА 25

   Знай Салокан заранее, что Даавис окажется таким крепким орешком, он мог бы пересмотреть свою стратегию. Генералы постоянно уверяли его, что город скоро падет, но пока единственное, что ему предстояло увидеть – это еще один неудачный и кровопролитный штурм. Он устал смотреть, как длинные потоки раненых хаксусцев тянутся к госпитальному углу лагеря, в то время как стены Даависа стояли опаленные и потрепанные, но все же не рушились. Он понятия не имел, какие потери несли войска Чарионы, но был чертовски уверен, что они существенно меньше тех, которые она наносила ему.
   – Когда я возьму город, – вслух проговорил Салокан, – то повешу королеву Чариону на главных воротах. Повешу за ноги. Живой. И голой.
   Некоторые из стоящих поблизости офицеров оценивающе засмеялись, втайне испытывая облегчение, что пока он не говорит о намерении повесить на стенах Даависа вверх ногами и голыми их самих. Они понимали, что если город вскорости не падет, им не придется ожидать от короля особенной доброты. Вся беда в том, что никто не ожидал от Чарионы такой действенной организации обороны своей столицы.
   Салокан изучил взглядом своих офицеров, читая их мысли, как в раскрытой книге. «Мне нужно какое-то преимущество, – подумал он. – Нужно что-то такое, чего нет у Чарионы». Он тяжело вздохнул. И конечно же, этим «чем-то» был Линан Розетем. Вот тогда он мог бы возить изгнанного принца по стране, подымая провинцию за провинцией против их же осажденной сейчас в Даависе тщедушной королевы. Он понимал, как важны символы, точно так же, как понимал, что продолжающиеся неудачи его армии со взятием города тоже символ – символ провала его вторжения в Гренду-Лир.
   «Такого оборота не предполагалось», – сказал он себе. К данному времени ему полагалось быть уже в Даависе и готовиться к неизбежному контрнаступлению, с Линаном в одном кармане и Чарионой в другом.
   Позади него раздался крик, и оглянувшись, он увидел, как несколько солдат показывают на стаю голубей, летящих с запада и направляющихся на северо-восток.