Страница:
— Способность ощущать воздушные потоки и предвидеть наступление грозы была со мной с тех пор, как я себя помню, — ответил Донел. — Но тогда я считал ее не лараном, а обычным даром, в той или иной степени доступным любому человеку, вроде музыкального слуха. Когда я вырос, то немного научился управлять молниями. — Он рассказал о том, как в детстве отвел молнию, что могла ударить в дерево, под которым прятались они с матерью. — Но я могу использовать этот дар лишь в случае крайней необходимости, поскольку потом мне приходится долго восстанавливать силы. Поэтому я стараюсь лишь видеть движение стихий, а не управлять ими.
— Это самое мудрое решение, — согласилась Рената. — Все, что мы знаем о необычных формах ларана, научило нас тому, как опасно играть с этими силами: проливаешь дождь в одном месте и вызываешь засуху в другом. Один мудрец сказал: «Неразумно спускать с привязи огнедышащего дракона, чтобы поджарить себе кусок мяса». Однако я вижу, ты носишь звездный камень.
— Он маленький и служит лишь для забавы. Я могу левитировать, управлять планером, и знаю несколько мелочей, усвоенных от лерони нашей семьи.
— Телепатия тоже развилась у тебя с раннего детства?
— Нет. Она проявилась в пятнадцать лет, когда я уже не ожидал ничего подобного.
— Ты сильно страдал от пороговой болезни? — спросил Эллерт.
— Не слишком. Я испытывал головокружение и дезориентацию в течение одного-двух месяцев. В основном меня удручало то, что в это время приемный отец запрещал мне пользоваться планером. — Донел рассмеялся, но они оба могли прочесть его мысли: «Я и не подозревал, как сильно мой приемный отец любит меня, пока не почувствовал его страх за меня во время пороговой болезни».
— Судорог и конвульсий не было?
— Нет, ничего похожего.
Рената кивнула:
— В некоторых линиях пороговая болезнь проявляется гораздо сильнее, чем в других. У тебя, похоже, была сравнительно слабая форма, но в роду Алдаранов она летальна. В вашей семье случайно нет примеси крови Хастуров?
— Не имею ни малейшего представления, дамисела, — сдержанно отозвался Донел, но они уловили его возмущение, столь же отчетливое, как если бы он говорил вслух: «Разве я скаковая лошадь или племенной жеребец, чтобы судить обо мне по моей родословной?»
Рената громко рассмеялась:
— Прости меня, Донел. Возможно, я слишком долго жила в Башне и не учла, насколько оскорбительным может показаться подобный вопрос. Я столько лет занималась этими вещами! Хотя, честно говоря, друг мой, если мне предстоит обучать твою сестру, то я в самом деле должна изучить ее родословную и наследственность так же серьезно, как если бы она была племенной кобылой или чистопородной гончей. Нужно выяснить, какой ларан, какие летальные и рецессивные гены она может носить в себе. Даже если сейчас они не проявляются, неприятности могут начаться, когда наступит пора созревания. Но прошу меня извинить: я не собиралась тебя оскорблять.
— Это я должен просить у вас прощения, дамисела. Вы стремитесь помочь моей сестре, а я…
— Тогда давай простим друг друга, Донел, и останемся друзьями.
Наблюдая за ними, Эллерт ощутил неожиданный приступ зависти к этим молодым людям, которые могли смеяться, флиртовать и наслаждаться жизнью, даже обремененные предчувствием грядущих несчастий. Потом он устыдился. Доля Ренаты была нелегкой; она могла возложить всю ответственность на отца или мужа, однако с детства работала над собой и отвечала за свои поступки. Донел тоже не был беззаботным юнцом: он жил с сознанием странного ларана, который мог разрушить его жизнь и жизнь сестры.
Эллерт подумал, что каждое человеческое существо, возможно, идет по тропинке над пропастью, такой же бездонной, как и его собственная. Вдруг понял, что ведет себя так, как будто он один несет в себе ужасное проклятье, в то время как все остальные веселы и беззаботны. Постепенно им овладевали совершенно новые, необычные мысли: «Может быть, из-за неварсинского воспитания я отношусь к жизни с преувеличенной серьезностью? Если они могут жить со своей ношей и при этом сохранять легкость в сердце и радоваться миру, то, наверное, они мудрее меня».
Когда Эллерт подъехал к своим спутникам, он улыбался.
Они прибыли в Алдаран ранним вечером серого и дождливого дня. Вместе с дождем на землю падал мокрый снег. Рената надвинула на лицо капюшон и плотно обмотала шарфом нижнюю часть лица. Знаменосец убрал флаг, чтобы защитить его от непогоды, и ехал с суровым видом, закутавшись в дорожный плащ. Эллерт обнаружил, что здесь, на высоте, его сердце временами начинало гулко стучать, а голова немного кружилась от разреженного воздуха. Зато Донел с каждым часом, казалось, становился все более беззаботным, молодым и веселым, как если бы разреженный воздух и плохая погода были для него верными признаками возвращения домой. Даже в дождь он ехал с непокрытой головой, откинув капюшон плаща, не обращая внимания на мокрый снег. Его лицо раскраснелось от ветра и холода.
У подножия склона, ведущего к замку, Донел помедлил и помахал рукой, словно подавая какой-то сигнал.
— Мы должны взбираться вверх по этой козьей тропке? — недовольно проворчала горничная Ренаты. — Может быть, им кажется, будто мы умеем летать?
Даже Рената выглядела немного озабоченной.
— Это цитадель Алдарана? Она выглядит такой же неприступной, как Неварсин.
Донел рассмеялся:
— В старые дни, когда предкам моего отца приходилось отстаивать замок силой оружия, его расположение сослужило хорошую службу… леди, — с неожиданной серьезностью добавил он. За время путешествия они стали друг для друга «Эллертом», «Донелом» и «Ренатой». Неожиданное возвращение к формальной учтивости заставило их осознать, что путь окончен и на каждого из них снова возложена ноша его судьбы.
— Полагаю, солдаты, охраняющие эти стены, знают, что мы не собираемся нападать на них, — буркнул стражник.
— Нет, наш отряд слишком малочислен, — успокоил его Донел. — Смотрите — вон на крепостной стене стоит мой приемный отец вместе с Дорилис! Судя по всему, он узнал о нашем прибытии.
Эллерт увидел, как лицо Донела на мгновение приобрело бесстрастное выражение — как у телепата, находившегося в контакте с человеком за пределами слышимости.
— В конце концов, лошадиная тропка не такая уж крутая, — весело сказал юноша секунду спустя. — С другой стороны замка есть лестница, высеченная в камне, длиной в двести восемьдесят девять ступеней. Может быть, вы, сестра, предпочитаете подняться таким способом? — спросил он, обратившись к Люсетте.
Та изобразила на лице притворный ужас.
— Тогда пошли. Мой приемный отец ждет нас.
За время долгой поездки Эллерт не раз применял технику, усвоенную в Неварсине, и удерживал калейдоскопические образы будущего на расстоянии. Поскольку он не мог ничего с ними поделать, размышления о них могли вызвать лишь страхи и жалость к себе, непозволительные в критические моменты. Необходимо принять свою судьбу, заглядывать вперед стоило лишь в тех случаях, когда появлялись веские причины полагать, что его выбор может принести пользу. Но когда путники достигли вершины крутого, продуваемого всеми ветрами склона и вступили в защищенный навесом внутренний двор, Эллерт понял, что уже проживал эту сцену в предвидении. Охваченный мгновенным замешательством, он услышал звонкий детский голос. Показалось, что полыхнула молния, и он физически сжался за долю секунды до того, как голос достиг его слуха. Нет — никакой опасности, никаких молний. Ничего, кроме радостного детского голоса, выкрикивавшего имя Довела. Маленькая девочка в развевавшемся на ветру длинном платье выбежала навстречу и обняла Донела.
— Я знала, что это ты и твои новые друзья! Эта женщина будет моей новой учительницей? Как ее зовут? Она тебе нравится? На что похожи равнины? Там действительно круглый год цветут сады, как я однажды слышала? А ты не видел какую-нибудь нечисть по дороге? Ты привез мне подарок? Кто эти люди и что за странные животные, на которых они едут?
— Тише, тише, Дорилис, — укоризненно произнес глубокий мужской голос. — Наши гости по праву сочтут нас горными варварами, если ты будешь болтать без умолку. Отпусти своего брата и приветствуй гостей, как подобает настоящей леди.
Донел позволил сестре крепко уцепиться за руку, но отпустил ее, когда Микел Алдаранский заключил его в объятия.
— Мне очень не хватало тебя, дорогой мой мальчик. Ты представишь мне наших почтенных гостей?
— Это Рената Лейнье, лерони из Башни Хали, — сказал Донел.
Рената сделала глубокий реверанс.
— Вы оказали нам огромную честь, леди, и мы глубоко польщены. Позвольте мне представить вам свою дочь и наследницу, Дорилис Рокравен.
Дорилис стыдливо опустила глаза и присела в реверансе.
— С'диа шайа, домна, — пробормотала она.
Затем лорд Алдаран представил Ренате Маргали:
— Вот лерони, которая заботилась о девочке со дня ее рождения.
Рената внимательно взглянула на пожилую женщину. Несмотря на бледность и хрупкость черт, седеющие волосы и морщины, избороздившие ее лицо, в Маргали еще чувствовалась внутренняя сила. «Если она заботилась о девочке с младенчества, но Алдаран считает, что его дочери нужна более суровая опека, то чего, во имя всех богов, он так боится? Ведь я вижу перед собой лишь очаровательную маленькую девочку».
Донел представил Эллерта своему приемному отцу. Поклонившись старику, Хастур поднял голову и посмотрел на ястребиное лицо дома Микела. Внезапно со смешанным ощущением приязни и страха он понял, что видел это лицо раньше в снах и видениях. Каким-то образом в руках этого горного лорда находился ключ к его судьбе, но Эллерт мог различить лишь комнату со сводчатым потолком, стены из белого камня, мерцающие огни и ощущение отчаяния. Он боролся с пугающими, непрошеными образами, пытаясь найти в них хоть какое-то рациональное зерно.
«Мой ларан бесполезен, — подумал он. — Он годится лишь на то, чтобы пугать меня!»
Когда их вели по замку в подготовленные для них покои, Эллерт поймал себя на том, что нервно осматривается, надеясь увидеть комнату со сводчатым потолком — место, где могла разыграться какая-то еще неясная для него трагедия. Но не видел ничего похожего на это помещение. Возможно, с горечью подумал он, в замке Алдаран вообще нет такой комнаты. Возможно, ее вообще не существует.
— Это самое мудрое решение, — согласилась Рената. — Все, что мы знаем о необычных формах ларана, научило нас тому, как опасно играть с этими силами: проливаешь дождь в одном месте и вызываешь засуху в другом. Один мудрец сказал: «Неразумно спускать с привязи огнедышащего дракона, чтобы поджарить себе кусок мяса». Однако я вижу, ты носишь звездный камень.
— Он маленький и служит лишь для забавы. Я могу левитировать, управлять планером, и знаю несколько мелочей, усвоенных от лерони нашей семьи.
— Телепатия тоже развилась у тебя с раннего детства?
— Нет. Она проявилась в пятнадцать лет, когда я уже не ожидал ничего подобного.
— Ты сильно страдал от пороговой болезни? — спросил Эллерт.
— Не слишком. Я испытывал головокружение и дезориентацию в течение одного-двух месяцев. В основном меня удручало то, что в это время приемный отец запрещал мне пользоваться планером. — Донел рассмеялся, но они оба могли прочесть его мысли: «Я и не подозревал, как сильно мой приемный отец любит меня, пока не почувствовал его страх за меня во время пороговой болезни».
— Судорог и конвульсий не было?
— Нет, ничего похожего.
Рената кивнула:
— В некоторых линиях пороговая болезнь проявляется гораздо сильнее, чем в других. У тебя, похоже, была сравнительно слабая форма, но в роду Алдаранов она летальна. В вашей семье случайно нет примеси крови Хастуров?
— Не имею ни малейшего представления, дамисела, — сдержанно отозвался Донел, но они уловили его возмущение, столь же отчетливое, как если бы он говорил вслух: «Разве я скаковая лошадь или племенной жеребец, чтобы судить обо мне по моей родословной?»
Рената громко рассмеялась:
— Прости меня, Донел. Возможно, я слишком долго жила в Башне и не учла, насколько оскорбительным может показаться подобный вопрос. Я столько лет занималась этими вещами! Хотя, честно говоря, друг мой, если мне предстоит обучать твою сестру, то я в самом деле должна изучить ее родословную и наследственность так же серьезно, как если бы она была племенной кобылой или чистопородной гончей. Нужно выяснить, какой ларан, какие летальные и рецессивные гены она может носить в себе. Даже если сейчас они не проявляются, неприятности могут начаться, когда наступит пора созревания. Но прошу меня извинить: я не собиралась тебя оскорблять.
— Это я должен просить у вас прощения, дамисела. Вы стремитесь помочь моей сестре, а я…
— Тогда давай простим друг друга, Донел, и останемся друзьями.
Наблюдая за ними, Эллерт ощутил неожиданный приступ зависти к этим молодым людям, которые могли смеяться, флиртовать и наслаждаться жизнью, даже обремененные предчувствием грядущих несчастий. Потом он устыдился. Доля Ренаты была нелегкой; она могла возложить всю ответственность на отца или мужа, однако с детства работала над собой и отвечала за свои поступки. Донел тоже не был беззаботным юнцом: он жил с сознанием странного ларана, который мог разрушить его жизнь и жизнь сестры.
Эллерт подумал, что каждое человеческое существо, возможно, идет по тропинке над пропастью, такой же бездонной, как и его собственная. Вдруг понял, что ведет себя так, как будто он один несет в себе ужасное проклятье, в то время как все остальные веселы и беззаботны. Постепенно им овладевали совершенно новые, необычные мысли: «Может быть, из-за неварсинского воспитания я отношусь к жизни с преувеличенной серьезностью? Если они могут жить со своей ношей и при этом сохранять легкость в сердце и радоваться миру, то, наверное, они мудрее меня».
Когда Эллерт подъехал к своим спутникам, он улыбался.
Они прибыли в Алдаран ранним вечером серого и дождливого дня. Вместе с дождем на землю падал мокрый снег. Рената надвинула на лицо капюшон и плотно обмотала шарфом нижнюю часть лица. Знаменосец убрал флаг, чтобы защитить его от непогоды, и ехал с суровым видом, закутавшись в дорожный плащ. Эллерт обнаружил, что здесь, на высоте, его сердце временами начинало гулко стучать, а голова немного кружилась от разреженного воздуха. Зато Донел с каждым часом, казалось, становился все более беззаботным, молодым и веселым, как если бы разреженный воздух и плохая погода были для него верными признаками возвращения домой. Даже в дождь он ехал с непокрытой головой, откинув капюшон плаща, не обращая внимания на мокрый снег. Его лицо раскраснелось от ветра и холода.
У подножия склона, ведущего к замку, Донел помедлил и помахал рукой, словно подавая какой-то сигнал.
— Мы должны взбираться вверх по этой козьей тропке? — недовольно проворчала горничная Ренаты. — Может быть, им кажется, будто мы умеем летать?
Даже Рената выглядела немного озабоченной.
— Это цитадель Алдарана? Она выглядит такой же неприступной, как Неварсин.
Донел рассмеялся:
— В старые дни, когда предкам моего отца приходилось отстаивать замок силой оружия, его расположение сослужило хорошую службу… леди, — с неожиданной серьезностью добавил он. За время путешествия они стали друг для друга «Эллертом», «Донелом» и «Ренатой». Неожиданное возвращение к формальной учтивости заставило их осознать, что путь окончен и на каждого из них снова возложена ноша его судьбы.
— Полагаю, солдаты, охраняющие эти стены, знают, что мы не собираемся нападать на них, — буркнул стражник.
— Нет, наш отряд слишком малочислен, — успокоил его Донел. — Смотрите — вон на крепостной стене стоит мой приемный отец вместе с Дорилис! Судя по всему, он узнал о нашем прибытии.
Эллерт увидел, как лицо Донела на мгновение приобрело бесстрастное выражение — как у телепата, находившегося в контакте с человеком за пределами слышимости.
— В конце концов, лошадиная тропка не такая уж крутая, — весело сказал юноша секунду спустя. — С другой стороны замка есть лестница, высеченная в камне, длиной в двести восемьдесят девять ступеней. Может быть, вы, сестра, предпочитаете подняться таким способом? — спросил он, обратившись к Люсетте.
Та изобразила на лице притворный ужас.
— Тогда пошли. Мой приемный отец ждет нас.
За время долгой поездки Эллерт не раз применял технику, усвоенную в Неварсине, и удерживал калейдоскопические образы будущего на расстоянии. Поскольку он не мог ничего с ними поделать, размышления о них могли вызвать лишь страхи и жалость к себе, непозволительные в критические моменты. Необходимо принять свою судьбу, заглядывать вперед стоило лишь в тех случаях, когда появлялись веские причины полагать, что его выбор может принести пользу. Но когда путники достигли вершины крутого, продуваемого всеми ветрами склона и вступили в защищенный навесом внутренний двор, Эллерт понял, что уже проживал эту сцену в предвидении. Охваченный мгновенным замешательством, он услышал звонкий детский голос. Показалось, что полыхнула молния, и он физически сжался за долю секунды до того, как голос достиг его слуха. Нет — никакой опасности, никаких молний. Ничего, кроме радостного детского голоса, выкрикивавшего имя Довела. Маленькая девочка в развевавшемся на ветру длинном платье выбежала навстречу и обняла Донела.
— Я знала, что это ты и твои новые друзья! Эта женщина будет моей новой учительницей? Как ее зовут? Она тебе нравится? На что похожи равнины? Там действительно круглый год цветут сады, как я однажды слышала? А ты не видел какую-нибудь нечисть по дороге? Ты привез мне подарок? Кто эти люди и что за странные животные, на которых они едут?
— Тише, тише, Дорилис, — укоризненно произнес глубокий мужской голос. — Наши гости по праву сочтут нас горными варварами, если ты будешь болтать без умолку. Отпусти своего брата и приветствуй гостей, как подобает настоящей леди.
Донел позволил сестре крепко уцепиться за руку, но отпустил ее, когда Микел Алдаранский заключил его в объятия.
— Мне очень не хватало тебя, дорогой мой мальчик. Ты представишь мне наших почтенных гостей?
— Это Рената Лейнье, лерони из Башни Хали, — сказал Донел.
Рената сделала глубокий реверанс.
— Вы оказали нам огромную честь, леди, и мы глубоко польщены. Позвольте мне представить вам свою дочь и наследницу, Дорилис Рокравен.
Дорилис стыдливо опустила глаза и присела в реверансе.
— С'диа шайа, домна, — пробормотала она.
Затем лорд Алдаран представил Ренате Маргали:
— Вот лерони, которая заботилась о девочке со дня ее рождения.
Рената внимательно взглянула на пожилую женщину. Несмотря на бледность и хрупкость черт, седеющие волосы и морщины, избороздившие ее лицо, в Маргали еще чувствовалась внутренняя сила. «Если она заботилась о девочке с младенчества, но Алдаран считает, что его дочери нужна более суровая опека, то чего, во имя всех богов, он так боится? Ведь я вижу перед собой лишь очаровательную маленькую девочку».
Донел представил Эллерта своему приемному отцу. Поклонившись старику, Хастур поднял голову и посмотрел на ястребиное лицо дома Микела. Внезапно со смешанным ощущением приязни и страха он понял, что видел это лицо раньше в снах и видениях. Каким-то образом в руках этого горного лорда находился ключ к его судьбе, но Эллерт мог различить лишь комнату со сводчатым потолком, стены из белого камня, мерцающие огни и ощущение отчаяния. Он боролся с пугающими, непрошеными образами, пытаясь найти в них хоть какое-то рациональное зерно.
«Мой ларан бесполезен, — подумал он. — Он годится лишь на то, чтобы пугать меня!»
Когда их вели по замку в подготовленные для них покои, Эллерт поймал себя на том, что нервно осматривается, надеясь увидеть комнату со сводчатым потолком — место, где могла разыграться какая-то еще неясная для него трагедия. Но не видел ничего похожего на это помещение. Возможно, с горечью подумал он, в замке Алдаран вообще нет такой комнаты. Возможно, ее вообще не существует.
15
Проснувшись, Рената ощутила присутствие в комнате постороннего человека. Потом она увидела хорошенькое девичье лицо Дорилис, выглядывающее из-за занавески.
— Мне очень жаль, — застенчиво произнесла Дорилис. — Я разбудила вас, домна?
— Наверное. — Рената моргнула, стряхивая остатки сна, в которых мелькали крылья планеров, языки пламени и лицо Донела. — Но это не имеет значения, дитя; Люсетта все равно должна была разбудить меня к обеду.
Дорилис вышла из-за занавески и опустилась на край кровати.
— Ваше путешествие было не слишком утомительным, домна? Надеюсь, вы вскоре избавитесь от усталости.
Рената улыбнулась, слушая эту смесь ребяческой серьезности и формальной вежливости.
— Ты очень хорошо говоришь на языке каста, — заметила она. — Разве он здесь принят?
— Нет, — ответила Дорилис. — Но Маргали воспитывалась в Тендаре. Она говорит, что я должна научиться говорить на языке жителей равнин, так что если мне придется поехать в столицу, никто не сможет назвать меня горной дикаркой.
— Значит, Маргали превосходно справилась со своей работой, потому что у тебя очень правильное произношение.
— Вы тоже учились в Башне, ваи лерони?
— Да, но не нужно так формально обращаться ко мне. — Рената почувствовала, что девочка ей нравится. — Называй меня кузиной или родственницей, как пожелаешь.
— Вы выглядите очень молодо для лерони, кузина, — сказала Дорилис, выбрав наиболее интимное из двух обращений.
— Я начинала примерно в твоем возрасте… — начала было Рената, но вдруг замешкалась. Дорилис казалась слишком ребячливой для четырнадцати-пятнадцатилетней юной девушки, которой казалась. Если ей предстоит учить девочку, она должна положить конец забавам, запретить беготню с распущенными волосами и пронзительные вопли. Может быть, Дорилис немного слабоумная?
— Сколько тебе лет… пятнадцать? — осторожно спросила Рената.
Дорилис хихикнула и покачала головой:
— Все говорят, что я выгляжу на пятнадцать, и Маргали постоянно твердит мне, что я уже слишком взрослая то для одного, то для другого. Но мне еще одиннадцать лет. Вернее, исполнится двенадцать к празднику урожая.
Рената резко изменила свое мнение о девочке. Стало быть, это не ребячливая и плохо образованная молодая женщина, какой она кажется на первый взгляд, но рано развившаяся и не по годам разумная девочка, которая скоро станет девушкой. Возможно, ей не повезло, что она выглядит старше своих лет, ибо любой незнакомый человек будет ожидать от Дорилис большей опытности и зрелости в суждениях, чем свойственно ее возрасту.
— Тебе нравится быть лерони? — спросила Дорилис. — А что такое «Наблюдающая»?
— Ты это выяснишь, когда я буду обследовать тебя. Это необходимо сделать, прежде чем я начну учить тебя искусству обращаться с лараном.
— А чем ты занималась в Башне?
— Разными вещами, — ответила Рената. — Поднимала металлы на поверхность земли, чтобы кузнецы могли обрабатывать их; заряжала батареи для освещения домов и аэрокаров; работала на связи с другими Башнями, чтобы о происходящем в одном месте могло стать известно везде, причем гораздо быстрее, чем через вестовых…
Дорилис внимательно слушала. Наконец она испустила долгий, зачарованный вздох:
— И ты научишь меня всем этим вещам?
— Может быть, и нет, но ты узнаешь все, что следует знать настоящей леди из Великого Домена. Кроме того, ты узнаешь вещи, которые положено знать всем женщинам, если они хотят обладать властью над собственным телом и разумом.
— Ты научишь меня читать мысли? Донел, отец и Маргали умеют читать мысли, а я не умею. Они могут разговаривать молча, а я их не слышу и сержусь, потому что они говорят обо мне.
— Я не могу научить тебя телепатии, но если у тебя обнаружится талант, научу, как им пользоваться. Ты еще слишком мала, и неизвестно, обладаешь ли ты этим даром.
— А матрикс у меня будет?
— Будет, когда ты научишься им пользоваться, — ответила Рената. Ей показалось странным, что Маргали еще не испытывала способности ребенка и не научила девочку управлять матриксом. Что ж… Маргали была уже в годах. Возможно, она опасалась, что своевольная воспитанница может злоупотребить огромными возможностями матрикса.
— Ты знаешь, в чем заключается твой ларан, Дорилис?
Девочка опустила глаза:
— Немножко. Наверное, ты слышала, что случилось на моей помолвке…
— Я слышала лишь, что твой жених скоропостижно скончался.
Внезапно Дорилис расплакалась:
— Он умер, и все сказали, что это я убила его! Но я не делала этого, кузина! Я не хотела убивать его — мне только хотелось, чтобы он убрал от меня свои руки.
Глядя на всхлипывающую девочку, Рената захотела обнять Дорилис и утешить ее. «Разумеется, она не собиралась убивать его! Как это жестоко — возложить вину за кровь на такую юную девочку!» Но прежде, чем Рената успела протянуть руки, интуиция заставила ее замереть на месте.
Несмотря на свою молодость, Дорилис обладала лараном, способным убивать. Такой ларан в руках ребенка, еще не умеющего размышлять здраво… Сама мысль об этом заставила Ренату содрогнуться. Если Дорилис достаточно взрослая для своего устрашающего дара, то она достаточно взрослая и для того, чтобы научиться контролировать и правильно использовать его.
Овладение лараном было непростой задачей. Никто лучше Ренаты, профессиональной Наблюдающей, прошедшей тренировку в Башне, не знал, какой упорной работой и жесточайшей самодисциплиной должны постигаться даже азы обучения. Как может испорченная, избалованная маленькая девочка, каждое слово которой служило законом для обожающих ее родственников, найти в себе силы и желание вступить на этот трудный путь? Возможно, смерть, причиной которой она послужила, наряду со страхом и чувством вины, могут послужить отправной точкой. Ренате не нравилось пользоваться страхом для обучения, но в тот момент она еще недостаточно хорошо знала Дорилис и не могла упускать даже самое слабое преимущество.
Она не прикоснулась к Дорилис, но позволила ей выплакаться, глядя на нее с отрешенной нежностью и сохраняя на лице бесстрастное выражение, не позволявшее понять, что творится у нее в душе. Наконец заговорила, выбрав для этого случая первое правило дисциплины, усвоенное ею в башне Хали:
— Ларан — огромный дар, означающий огромную ответственность. Управлять им очень непросто. Ты сама должна сделать выбор, будешь ли ты управлять своим лараном или же он будет править тобой. Если ты готова упорно трудиться, придет время, когда ты будешь свободно пользоваться своим даром. Я приехала сюда учить тебя этому, чтобы с тобой больше не случалось никаких неприятных неожиданностей.
— Ты — более чем почетный гость в моем замке. — Микел, лорд Алдаранский, подавшись вперед на высоком сиденье, встретился взглядом с Эллертом. — Уже давно я не имел удовольствия принимать у себя одного из своих родичей из Нижних Земель. Надеюсь, наше гостеприимство не разочарует тебя. Но я не льщу себя мыслью, что наследник Элхалина выполняет поручение, посильное для любого гонца, лишь ради того, чтобы оказать мне честь, а тем более — когда Домен Элхалинов находится в состоянии войны. Тебе или твоему Домену что-то нужно от меня. Ты поведаешь мне истинную цель своей миссии, родич?
Эллерт задумался над дюжиной ответов, следя за игрой света на лице старика и понимая, что лишь действие его ларана заставляет это лицо принимать разные выражения — гнева, благожелательности, оскорбленного достоинства, горечи и сострадания. Неужели цель его миссии способна пробудить в лорде Алдаране все эти чувства, или между ними предстоит произойти чему-то иному?
— Мой лорд, ваши слова справедливы, хотя для меня было большим удовольствием совершить путешествие на север с вашим приемным сыном, и я не сожалею о том, что оказался вдали от полей сражений, — сказал он, тщательно взвешивая каждое слово.
Лорд Алдаран приподнял седую бровь:
— Я полагал, что в военное время тебе не слишком хотелось покидать свой Домен. Ведь ты наследник своего брата, не так ли?
— Я его регент и управляющий, сир, но я поклялся поддерживать права его сыновей-недестро.
— Мне думается, ты мог бы предусмотреть лучшую участь для себя, — заметил дом Микел. — Если твой брат погибнет в бою, то ты будешь править Доменом лучше, чем любой из мальчишек, законных или незаконных. И без сомнения, народ твоего Домена предпочтет видеть верховным лордом тебя. Воистину сказано: кот со двора — у мышек игра! Так же и с Доменами. В трудные времена нужна сильная рука. Во время войны младший сын или даже наследник третьей очереди может неожиданно занять положение, недоступное для него в мирную пору.
«Но я не настолько честолюбив, чтобы стремиться к власти над своим Доменом, — подумал Эллерт. Впрочем, он знал, что лорд Алдаран никогда этому не поверит. Для людей такого сорта личные амбиции были единственной движущей силой для мужчины, члена правящего дома. — Именно из-за этого нас раздирают братоубийственные войны…» Но вслух Эллерт этого не сказал, так как лорд Алдаран немедленно пришел бы к выводу, что видит перед собой женоподобное существо или обыкновенного труса.
— Сир, мой брат и верховный лорд полагает, что я смогу лучше послужить своему Домену, выполняя эту миссию.
— Вот как? — сурово спросил Алдаран. — Должно быть, она более важна, чем мне представлялось сначала. Расскажи о своем деле, родич, раз уж оно столь неотложное, что твоему брату пришлось доверить его своему младшему брату.
Дом Микел выглядел сердитым и настороженным. Эллерт понял, что ему не удалось произвести хорошего впечатления. Однако, слушая его рассказ, Алдаран мало-помалу расслабился и откинулся на спинку своего кресла. Потом медленно кивнул и глубоко вздохнул:
— Не так плохо, как я ожидал. Кое-что я предвидел, а кое-что сумел прочесть в твоих мыслях, хотя и немногое. Интересно, где ты научился так хорошо охранять их? Я опасался, что ты обратишься ко мне ради старой дружбы между мною и твоим отцом и попытаешься убедить меня присоединиться к твоему роду в этой войне. Хотя я искренне любил твоего отца, но на такой шаг я пошел бы с большой неохотой. Возможно, я решился бы оказать помощь в обороне Элхалина, будь ваше положение отчаянным, но я не хочу принимать участия в атаке на Риденоу.
— Мы не решились бы просить вас об этом, — вежливо признал Эллерт. — Но не будете ли вы любезны объяснить почему?
— Почему? Почему, ты спрашиваешь? Скажи, мой мальчик, какую обиду ты держишь на Риденоу?
— Я? Никакой, сир, за исключением того, что они напали на аэрокар, в котором летели мы с отцом, и мы оказались на волосок от смерти. Но все Домены Нижних Земель злы на Риденоу, потому что они вторглись в древний Домен Серраиса и забрали себе их женщин.
— Разве это так плохо? — спросил Алдаран. — Разве женщины Серраиса просили вас воспрепятствовать этим бракам, или же у вас есть доказательства, что их выдали замуж насильно?
— Нет, но… — Эллерт замешкался. Он знал, что женщины из рода Хастуров по закону могут выходить замуж только за родственников. Алдаран прочел эту мысль и невесело усмехнулся:
— Так я и думал. Дело лишь в том, что эти женщины приходятся вам отдаленными родственницами и вы не хотите выпустить их за пределы собственного Домена. Я слышал, что мужская линия в Серраисе вымирает; именно генетическая программа поставила ее на грань гибели. Если женщины Серраиса снова начнут вступать в брак с представителями рода Хастуров, то могу с достаточной уверенностью предсказать, что их ларан не протянет и ста лет. Этому дому нужна свежая кровь, а Риденоу здоровы и плодовиты. Для женщин Серраиса браки с Риденоу — наилучшая участь, какую можно представить.
Эллерт не смог скрыть гримасу отвращения.
— Простите меня за прямоту, сир, — сказал он, — но я нахожу возмутительным говорить об отношениях между мужчинами и женщинами лишь в терминах проклятой генетической программы Доменов.
Алдаран фыркнул:
— Однако тебя устраивает мысль о том, что женщины Серраиса должны выходить замуж за Хастуров, Элхалинов и Эйлардов, не так ли? Разве это не является выведением потомства ради ларана? Говорю тебе: в этом случае их род не продлится и трех поколений. Сколько жизнеспособных сыновей родилось от женщин Домена Серраиса за последние сорок лет? Полно, неужели ты считаешь лордов в Тендаре милосердными мизантропами, пекущимися о целомудрии Серраиса? Ты молод, но едва ли можешь быть столь наивен. Род Хастуров скорее позволит Домену Серраиса вымереть поголовно, чем допустит смешение его крови с чужаками. Но у этих Риденоу, похоже, другие планы. И это единственная надежда для Серраисов: новые гены! Если бы вы, люди Доменов, проявили достаточно выдержки и благоразумия, то встретили бы Риденоу с распростертыми объятиями и связали бы их узами брака с собственными дочерями!
Эллерт был шокирован.
— Позволить Риденоу брать в жены женщин рода Хастуров? Но в их жилах нет ни капли крови Хастура и Кассильды!
— Зато она будет у их сыновей, — резко отозвался Алдаран. — С притоком новой крови старая линия Серраиса может выжить, вместо того чтобы выродиться до полной стерильности. Эйларды уже сделали это с Валероном, а некоторые из Хастуров занимаются этим в наши дни. Сколько сыновей-эммаска родилось у Хастуров из Каркосы или из Элхалина за последние сто лет?
— Боюсь, слишком много. — Эллерт подумал о молодых монахах, которых встречал в Неварсине: не мужчины и не женщины, бесплодные, а некоторые и с другими врожденными дефектами. — Но я не изучал этот вопрос специально.
— Однако претендуешь на собственное мнение? — Алдаран снова поднял бровь. — Я слышал, что ты женился на дочери Эйлардов; сколько здоровых сыновей и дочерей у вас родилось? Хотя об этом не стоило и спрашивать. Если бы ты имел собственных детей, то едва ли согласился бы принести клятву верности бастардам брата.
— Мы женаты менее полугода, — раздраженно возразил Эллерт.
— Сколько здоровых законнорожденных сыновей есть у твоего брата? Полно, Эллерт, — ты не хуже меня знаешь, что если твоим генам суждено выжить, то лишь в крови сыновей-недестро. Это справедливо и для меня. Моя жена была из рода Ардаисов и принесла мне не больше живых детей, чем сможет принести твоя леди из рода Эйлардов.
Эллерт опустил глаза, охваченный внезапным приступом душевной боли. «Неудивительно, что мужчины нашего рода забавляются с ришья. Наши жены дарят нам так мало радостей. Мы разрываемся между чувством вины перед ними и страхом перед участью, которая может их постичь».
Увидев игру эмоций на лице молодого человека, лорд Алдаран смягчился:
— Ну-ну, родственник, нам нет нужды ссориться. Я не хотел обидеть тебя. Но мы, потомки Хастура и Кассильды, связавшись с генетической программой, подвергли свои жизни большей угрозе, чем может исходить от самых отъявленных бандитов, — и спасение может принимать странные формы. Мне кажется, Риденоу могут послужить спасению Домена Серраиса, если вы, люди Элхалина, не будете препятствовать им. Однако ни вы, ни они не склонны к компромиссам. Передай своему брату, что если бы я и хотел вступить в войну — а я этого не хочу, — то все равно ничего бы не смог поделать. Я сам оказался в трудном положении, поссорившись со своим братом из Скатфелла, и сейчас меня беспокоят его мстительные замыслы. Какие козни он строит? Здесь, в Алдаране, много лакомых кусочков… Иногда мне кажется, что другие горные лорды кружат надо мною словно стервятники. Я уже стар. У меня нет законного наследника, нет даже живого сына — ни единого ребенка моей крови, кроме маленькой дочери.
— Мне очень жаль, — застенчиво произнесла Дорилис. — Я разбудила вас, домна?
— Наверное. — Рената моргнула, стряхивая остатки сна, в которых мелькали крылья планеров, языки пламени и лицо Донела. — Но это не имеет значения, дитя; Люсетта все равно должна была разбудить меня к обеду.
Дорилис вышла из-за занавески и опустилась на край кровати.
— Ваше путешествие было не слишком утомительным, домна? Надеюсь, вы вскоре избавитесь от усталости.
Рената улыбнулась, слушая эту смесь ребяческой серьезности и формальной вежливости.
— Ты очень хорошо говоришь на языке каста, — заметила она. — Разве он здесь принят?
— Нет, — ответила Дорилис. — Но Маргали воспитывалась в Тендаре. Она говорит, что я должна научиться говорить на языке жителей равнин, так что если мне придется поехать в столицу, никто не сможет назвать меня горной дикаркой.
— Значит, Маргали превосходно справилась со своей работой, потому что у тебя очень правильное произношение.
— Вы тоже учились в Башне, ваи лерони?
— Да, но не нужно так формально обращаться ко мне. — Рената почувствовала, что девочка ей нравится. — Называй меня кузиной или родственницей, как пожелаешь.
— Вы выглядите очень молодо для лерони, кузина, — сказала Дорилис, выбрав наиболее интимное из двух обращений.
— Я начинала примерно в твоем возрасте… — начала было Рената, но вдруг замешкалась. Дорилис казалась слишком ребячливой для четырнадцати-пятнадцатилетней юной девушки, которой казалась. Если ей предстоит учить девочку, она должна положить конец забавам, запретить беготню с распущенными волосами и пронзительные вопли. Может быть, Дорилис немного слабоумная?
— Сколько тебе лет… пятнадцать? — осторожно спросила Рената.
Дорилис хихикнула и покачала головой:
— Все говорят, что я выгляжу на пятнадцать, и Маргали постоянно твердит мне, что я уже слишком взрослая то для одного, то для другого. Но мне еще одиннадцать лет. Вернее, исполнится двенадцать к празднику урожая.
Рената резко изменила свое мнение о девочке. Стало быть, это не ребячливая и плохо образованная молодая женщина, какой она кажется на первый взгляд, но рано развившаяся и не по годам разумная девочка, которая скоро станет девушкой. Возможно, ей не повезло, что она выглядит старше своих лет, ибо любой незнакомый человек будет ожидать от Дорилис большей опытности и зрелости в суждениях, чем свойственно ее возрасту.
— Тебе нравится быть лерони? — спросила Дорилис. — А что такое «Наблюдающая»?
— Ты это выяснишь, когда я буду обследовать тебя. Это необходимо сделать, прежде чем я начну учить тебя искусству обращаться с лараном.
— А чем ты занималась в Башне?
— Разными вещами, — ответила Рената. — Поднимала металлы на поверхность земли, чтобы кузнецы могли обрабатывать их; заряжала батареи для освещения домов и аэрокаров; работала на связи с другими Башнями, чтобы о происходящем в одном месте могло стать известно везде, причем гораздо быстрее, чем через вестовых…
Дорилис внимательно слушала. Наконец она испустила долгий, зачарованный вздох:
— И ты научишь меня всем этим вещам?
— Может быть, и нет, но ты узнаешь все, что следует знать настоящей леди из Великого Домена. Кроме того, ты узнаешь вещи, которые положено знать всем женщинам, если они хотят обладать властью над собственным телом и разумом.
— Ты научишь меня читать мысли? Донел, отец и Маргали умеют читать мысли, а я не умею. Они могут разговаривать молча, а я их не слышу и сержусь, потому что они говорят обо мне.
— Я не могу научить тебя телепатии, но если у тебя обнаружится талант, научу, как им пользоваться. Ты еще слишком мала, и неизвестно, обладаешь ли ты этим даром.
— А матрикс у меня будет?
— Будет, когда ты научишься им пользоваться, — ответила Рената. Ей показалось странным, что Маргали еще не испытывала способности ребенка и не научила девочку управлять матриксом. Что ж… Маргали была уже в годах. Возможно, она опасалась, что своевольная воспитанница может злоупотребить огромными возможностями матрикса.
— Ты знаешь, в чем заключается твой ларан, Дорилис?
Девочка опустила глаза:
— Немножко. Наверное, ты слышала, что случилось на моей помолвке…
— Я слышала лишь, что твой жених скоропостижно скончался.
Внезапно Дорилис расплакалась:
— Он умер, и все сказали, что это я убила его! Но я не делала этого, кузина! Я не хотела убивать его — мне только хотелось, чтобы он убрал от меня свои руки.
Глядя на всхлипывающую девочку, Рената захотела обнять Дорилис и утешить ее. «Разумеется, она не собиралась убивать его! Как это жестоко — возложить вину за кровь на такую юную девочку!» Но прежде, чем Рената успела протянуть руки, интуиция заставила ее замереть на месте.
Несмотря на свою молодость, Дорилис обладала лараном, способным убивать. Такой ларан в руках ребенка, еще не умеющего размышлять здраво… Сама мысль об этом заставила Ренату содрогнуться. Если Дорилис достаточно взрослая для своего устрашающего дара, то она достаточно взрослая и для того, чтобы научиться контролировать и правильно использовать его.
Овладение лараном было непростой задачей. Никто лучше Ренаты, профессиональной Наблюдающей, прошедшей тренировку в Башне, не знал, какой упорной работой и жесточайшей самодисциплиной должны постигаться даже азы обучения. Как может испорченная, избалованная маленькая девочка, каждое слово которой служило законом для обожающих ее родственников, найти в себе силы и желание вступить на этот трудный путь? Возможно, смерть, причиной которой она послужила, наряду со страхом и чувством вины, могут послужить отправной точкой. Ренате не нравилось пользоваться страхом для обучения, но в тот момент она еще недостаточно хорошо знала Дорилис и не могла упускать даже самое слабое преимущество.
Она не прикоснулась к Дорилис, но позволила ей выплакаться, глядя на нее с отрешенной нежностью и сохраняя на лице бесстрастное выражение, не позволявшее понять, что творится у нее в душе. Наконец заговорила, выбрав для этого случая первое правило дисциплины, усвоенное ею в башне Хали:
— Ларан — огромный дар, означающий огромную ответственность. Управлять им очень непросто. Ты сама должна сделать выбор, будешь ли ты управлять своим лараном или же он будет править тобой. Если ты готова упорно трудиться, придет время, когда ты будешь свободно пользоваться своим даром. Я приехала сюда учить тебя этому, чтобы с тобой больше не случалось никаких неприятных неожиданностей.
— Ты — более чем почетный гость в моем замке. — Микел, лорд Алдаранский, подавшись вперед на высоком сиденье, встретился взглядом с Эллертом. — Уже давно я не имел удовольствия принимать у себя одного из своих родичей из Нижних Земель. Надеюсь, наше гостеприимство не разочарует тебя. Но я не льщу себя мыслью, что наследник Элхалина выполняет поручение, посильное для любого гонца, лишь ради того, чтобы оказать мне честь, а тем более — когда Домен Элхалинов находится в состоянии войны. Тебе или твоему Домену что-то нужно от меня. Ты поведаешь мне истинную цель своей миссии, родич?
Эллерт задумался над дюжиной ответов, следя за игрой света на лице старика и понимая, что лишь действие его ларана заставляет это лицо принимать разные выражения — гнева, благожелательности, оскорбленного достоинства, горечи и сострадания. Неужели цель его миссии способна пробудить в лорде Алдаране все эти чувства, или между ними предстоит произойти чему-то иному?
— Мой лорд, ваши слова справедливы, хотя для меня было большим удовольствием совершить путешествие на север с вашим приемным сыном, и я не сожалею о том, что оказался вдали от полей сражений, — сказал он, тщательно взвешивая каждое слово.
Лорд Алдаран приподнял седую бровь:
— Я полагал, что в военное время тебе не слишком хотелось покидать свой Домен. Ведь ты наследник своего брата, не так ли?
— Я его регент и управляющий, сир, но я поклялся поддерживать права его сыновей-недестро.
— Мне думается, ты мог бы предусмотреть лучшую участь для себя, — заметил дом Микел. — Если твой брат погибнет в бою, то ты будешь править Доменом лучше, чем любой из мальчишек, законных или незаконных. И без сомнения, народ твоего Домена предпочтет видеть верховным лордом тебя. Воистину сказано: кот со двора — у мышек игра! Так же и с Доменами. В трудные времена нужна сильная рука. Во время войны младший сын или даже наследник третьей очереди может неожиданно занять положение, недоступное для него в мирную пору.
«Но я не настолько честолюбив, чтобы стремиться к власти над своим Доменом, — подумал Эллерт. Впрочем, он знал, что лорд Алдаран никогда этому не поверит. Для людей такого сорта личные амбиции были единственной движущей силой для мужчины, члена правящего дома. — Именно из-за этого нас раздирают братоубийственные войны…» Но вслух Эллерт этого не сказал, так как лорд Алдаран немедленно пришел бы к выводу, что видит перед собой женоподобное существо или обыкновенного труса.
— Сир, мой брат и верховный лорд полагает, что я смогу лучше послужить своему Домену, выполняя эту миссию.
— Вот как? — сурово спросил Алдаран. — Должно быть, она более важна, чем мне представлялось сначала. Расскажи о своем деле, родич, раз уж оно столь неотложное, что твоему брату пришлось доверить его своему младшему брату.
Дом Микел выглядел сердитым и настороженным. Эллерт понял, что ему не удалось произвести хорошего впечатления. Однако, слушая его рассказ, Алдаран мало-помалу расслабился и откинулся на спинку своего кресла. Потом медленно кивнул и глубоко вздохнул:
— Не так плохо, как я ожидал. Кое-что я предвидел, а кое-что сумел прочесть в твоих мыслях, хотя и немногое. Интересно, где ты научился так хорошо охранять их? Я опасался, что ты обратишься ко мне ради старой дружбы между мною и твоим отцом и попытаешься убедить меня присоединиться к твоему роду в этой войне. Хотя я искренне любил твоего отца, но на такой шаг я пошел бы с большой неохотой. Возможно, я решился бы оказать помощь в обороне Элхалина, будь ваше положение отчаянным, но я не хочу принимать участия в атаке на Риденоу.
— Мы не решились бы просить вас об этом, — вежливо признал Эллерт. — Но не будете ли вы любезны объяснить почему?
— Почему? Почему, ты спрашиваешь? Скажи, мой мальчик, какую обиду ты держишь на Риденоу?
— Я? Никакой, сир, за исключением того, что они напали на аэрокар, в котором летели мы с отцом, и мы оказались на волосок от смерти. Но все Домены Нижних Земель злы на Риденоу, потому что они вторглись в древний Домен Серраиса и забрали себе их женщин.
— Разве это так плохо? — спросил Алдаран. — Разве женщины Серраиса просили вас воспрепятствовать этим бракам, или же у вас есть доказательства, что их выдали замуж насильно?
— Нет, но… — Эллерт замешкался. Он знал, что женщины из рода Хастуров по закону могут выходить замуж только за родственников. Алдаран прочел эту мысль и невесело усмехнулся:
— Так я и думал. Дело лишь в том, что эти женщины приходятся вам отдаленными родственницами и вы не хотите выпустить их за пределы собственного Домена. Я слышал, что мужская линия в Серраисе вымирает; именно генетическая программа поставила ее на грань гибели. Если женщины Серраиса снова начнут вступать в брак с представителями рода Хастуров, то могу с достаточной уверенностью предсказать, что их ларан не протянет и ста лет. Этому дому нужна свежая кровь, а Риденоу здоровы и плодовиты. Для женщин Серраиса браки с Риденоу — наилучшая участь, какую можно представить.
Эллерт не смог скрыть гримасу отвращения.
— Простите меня за прямоту, сир, — сказал он, — но я нахожу возмутительным говорить об отношениях между мужчинами и женщинами лишь в терминах проклятой генетической программы Доменов.
Алдаран фыркнул:
— Однако тебя устраивает мысль о том, что женщины Серраиса должны выходить замуж за Хастуров, Элхалинов и Эйлардов, не так ли? Разве это не является выведением потомства ради ларана? Говорю тебе: в этом случае их род не продлится и трех поколений. Сколько жизнеспособных сыновей родилось от женщин Домена Серраиса за последние сорок лет? Полно, неужели ты считаешь лордов в Тендаре милосердными мизантропами, пекущимися о целомудрии Серраиса? Ты молод, но едва ли можешь быть столь наивен. Род Хастуров скорее позволит Домену Серраиса вымереть поголовно, чем допустит смешение его крови с чужаками. Но у этих Риденоу, похоже, другие планы. И это единственная надежда для Серраисов: новые гены! Если бы вы, люди Доменов, проявили достаточно выдержки и благоразумия, то встретили бы Риденоу с распростертыми объятиями и связали бы их узами брака с собственными дочерями!
Эллерт был шокирован.
— Позволить Риденоу брать в жены женщин рода Хастуров? Но в их жилах нет ни капли крови Хастура и Кассильды!
— Зато она будет у их сыновей, — резко отозвался Алдаран. — С притоком новой крови старая линия Серраиса может выжить, вместо того чтобы выродиться до полной стерильности. Эйларды уже сделали это с Валероном, а некоторые из Хастуров занимаются этим в наши дни. Сколько сыновей-эммаска родилось у Хастуров из Каркосы или из Элхалина за последние сто лет?
— Боюсь, слишком много. — Эллерт подумал о молодых монахах, которых встречал в Неварсине: не мужчины и не женщины, бесплодные, а некоторые и с другими врожденными дефектами. — Но я не изучал этот вопрос специально.
— Однако претендуешь на собственное мнение? — Алдаран снова поднял бровь. — Я слышал, что ты женился на дочери Эйлардов; сколько здоровых сыновей и дочерей у вас родилось? Хотя об этом не стоило и спрашивать. Если бы ты имел собственных детей, то едва ли согласился бы принести клятву верности бастардам брата.
— Мы женаты менее полугода, — раздраженно возразил Эллерт.
— Сколько здоровых законнорожденных сыновей есть у твоего брата? Полно, Эллерт, — ты не хуже меня знаешь, что если твоим генам суждено выжить, то лишь в крови сыновей-недестро. Это справедливо и для меня. Моя жена была из рода Ардаисов и принесла мне не больше живых детей, чем сможет принести твоя леди из рода Эйлардов.
Эллерт опустил глаза, охваченный внезапным приступом душевной боли. «Неудивительно, что мужчины нашего рода забавляются с ришья. Наши жены дарят нам так мало радостей. Мы разрываемся между чувством вины перед ними и страхом перед участью, которая может их постичь».
Увидев игру эмоций на лице молодого человека, лорд Алдаран смягчился:
— Ну-ну, родственник, нам нет нужды ссориться. Я не хотел обидеть тебя. Но мы, потомки Хастура и Кассильды, связавшись с генетической программой, подвергли свои жизни большей угрозе, чем может исходить от самых отъявленных бандитов, — и спасение может принимать странные формы. Мне кажется, Риденоу могут послужить спасению Домена Серраиса, если вы, люди Элхалина, не будете препятствовать им. Однако ни вы, ни они не склонны к компромиссам. Передай своему брату, что если бы я и хотел вступить в войну — а я этого не хочу, — то все равно ничего бы не смог поделать. Я сам оказался в трудном положении, поссорившись со своим братом из Скатфелла, и сейчас меня беспокоят его мстительные замыслы. Какие козни он строит? Здесь, в Алдаране, много лакомых кусочков… Иногда мне кажется, что другие горные лорды кружат надо мною словно стервятники. Я уже стар. У меня нет законного наследника, нет даже живого сына — ни единого ребенка моей крови, кроме маленькой дочери.