Брэдли Мэрион Зиммер. Королева бурь

   Рената видела, как образ Яна-Микела в призрачном мире поблек и отдалился. Хранитель собирался удостовериться, что Донел не томится в ловушке возле своего уже бесполезного тела. Рената смутно завидовала ему. Она знала, что контакт между живыми и мертвыми опасен для обоих, а потому находился под запретом, иначе живые могут раньше времени втянуться в потусторонние царства, где им нет места. Ян-Микел, с детства обучавшийся отрешенности, необходимой для Хранителя, мог оказать последнюю услугу другу, не подвергая себя опасности. Однако Рената знала, что если бы Донел был его близким родственником, то Ян-Микел не колеблясь поручил бы эту задачу кому-то другому, чьи чувства к покойному не носят глубоко личного характера.
   Усталая и отчаявшаяся, помнившая только о Донеле и о своей утрате, Рената обратила мысли к Хали. Она старалась сохранять спокойствие, зная, что слишком сильные эмоции могут вытолкнуть ее из этого плана, а мучительные воспоминания могут погрузить ее в бесконечные, ирреальные сны призрачного мира. Она будет уходить все дальше и дальше, пока не забудет дорогу назад.
   Серая мгла казалась бесконечной. Когда Рената наконец увидела вдалеке призрачную Башню Хали, мысли окончательно отказались повиноваться ей. Подхваченная вихрем эмоций, она медленно плыла в туманных, бесплотных пространствах…
   Затем ей показалось, что она видит вдалеке знакомую фигуру — живую, юную, смеющуюся. Далеко, так далеко… Донел! В этом царстве, где сами мысли были податливыми, словно глина под пальцами скульптора, что-то могло выжить… Рената помчалась вслед за исчезающей фигурой, мысленно крича от радости:
   «Донел! Донел, я здесь! Подожди меня, любимый!»
   Он был слишком далеко. Он не обернулся и не посмотрел на нее.
   «Нет! Это запрещено! Он ушел в место, еще недоступное для меня. Если я пересеку границу, то не вернусь обратно… Но я буду осторожна. Я должна снова увидеть его! Я должна хотя бы один раз взглянуть на него, попрощаться с ним… только раз, и больше никогда…»
   Она поспешила вслед Донелу. Мысли с невообразимой быстротой несли ее в серых пространствах призрачного мира. Оглянувшись по сторонам в поисках знакомых примет, она поняла, что окончательно потеряла из виду Башню Хали и осталась совершенно одна в сером безмолвии, где не было ничего, кроме маленькой, удаляющейся фигурки, маячившей у самого горизонта.
   «Нет! Это безумие! Это запрещено. Я должна вернуться, пока еще не поздно. — С ранних лет обучения в Башне Рената усвоила, что любое вторжение живых в царство мертвых может быть лишь очень кратковременным и обусловленным крайней необходимостью. Но осторожность почти покинула ее. — Я должна увидеть его один лишь раз, хотя бы один раз. Я должна поцеловать его, попрощаться с ним… Я должна, иначе не смогу жить. Нельзя же запретить обычное прощание… Я опытная лерони, я в совершенстве владею матриксом. Я знаю, что делаю, и это придаст мне сил…»
   Последний проблеск здравого смысла заставил ее усомниться в том, что фигурка, удалявшаяся за горизонт, в самом деле была Донелом. Может быть, это иллюзия, рожденная ее горем и томлением, нежеланием принять бесповоротность его смерти? Здесь, в царстве идей, ее разум мог создать иллюзию Довела и следовать за ней до тех пор, пока она не присоединится к нему.
   «Мне все равно! Все равно!» Ренате казалось, что она бежит, бежит изо всех сил за удаляющимся силуэтом… Затем ее движение замедлилось. Она как будто вязла в густом тумане. Не в силах двинуться с места, она издала последний отчаянный вопль: «Донел! Подожди!»
   Внезапно серая мгла истончилась, наполнилась лучами света. На пути Ренаты появилась туманная форма, и знакомый голос обратился к ней:
   — Рената… Рената, милая, не надо этого делать.
   Перед ней стояла Дорилис — не бесчеловечное существо, облаченное в молнии, не Королева бурь, но та маленькая Дорилис, которую она помнила в лето своей любви. В этом подвижном мире, где все вещи были такими, какими представлялись разуму, Дорилис осталась очаровательной девочкой. Длинные волосы свободно падали ей на плечи, старенькое детское платье едва доходило до колен.
   — Нет, Рената, это не Донел. Это иллюзия, рожденная твоим томлением, — призрак, за которым ты можешь следовать вечно. Возвращайся, дорогая, ты нужна им там …
   Внезапно Рената увидела зал в замке Алдаран, где под наблюдением Кассандры лежало ее безжизненное тело. Она остановилась и посмотрела на Дорилис: «Она убила… Она убила Донела…»
   — Не я, но мой ларан, — ответила Дорилис. Детское лицо было суровым и трагичным. — Но я больше никого не убью, Рената. В своей гордыне я не слушала тебя, а теперь уже слишком поздно. Ты должна вернуться и сказать им: я уже никогда не проснусь.
   Рената опустила голову, чувствуя, что девочка говорит правду.
   — Ты нужна им, Рената. Возвращайся. Донела здесь нет. Я тоже могла бы вечно следовать за ним к горизонту. Наверное, только теперь, когда тщеславие не ослепляет меня, я могу ясно видеть. Всю свою жизнь я видела в Донеле только это — иллюзию, свое наивное убеждение, будто он может стать таким, каким я хочу его видеть. Я… — лицо Дорилис неуловимо изменилось, и Рената увидела ее ребенком, которым она была, девушкой, которой она стала, и женщиной, которой она уже никогда не станет. — Я знаю, что он подарил тебе. В своем себялюбии я не могла принять этого; теперь я не согласилась бы принять это от него, даже добровольно. Я хотела получить от него то, что он мог дать только тебе.
   Она махнула рукой:
   — Возвращайся, Рената. Для меня все кончено.
   — Но что будет с тобой?
   — Ты должна воспользоваться своим матриксом, — ответила Дорилис, — и изолировать меня силовым полем вроде того, которое защищает вход в Башню Хали. Вы не сможете даже убить меня, Рената. Ларан в моем мозгу действует независимо от моего «я». Он будет убивать, чтобы защитить мое тело, хотя я сама больше не хочу жить. Рената, любимая, обещай мне, что ты больше не позволишь мне убивать тех, кого я люблю!
   «Это можно сделать, — подумала Рената. — Дорилис не умрет, но останется замкнутой в границах силового поля. Ее жизненные процессы замедлятся, почти остановятся».
   — Сделай так, чтобы я спала до тех пор, пока мое пробуждение не будет опасным для людей, — продолжала девочка.
   Рената содрогнулась. Дорилис останется одна в призрачном мире, за барьером силового поля, непроницаемым даже для ее разума.
   — Но как же ты, милая?..
   Ее улыбка была мудрой и невинной одновременно.
   — За такое долгое время — хотя времени здесь не существует — я могу поумнеть, если останусь жить. А если нет, что ж… я далеко не первая. Я не верю, что сознание исчезает навсегда. Возвращайся, Рената. Не позволяй мне покушаться на жизнь других людей. Донел уже недосягаем для тебя, но ты должна вернуться, должна жить ради его ребенка. Он заслужил право на жизнь.
   В следующее мгновение Рената обнаружила, что лежит в кресле, в праздничном зале замка Алдаран. Снаружи бушевала гроза…

 

 
   — Это возможно, — тихо произнес Эллерт. — Нам втроем это по силам. Ее жизненные процессы замедлятся настолько, что она не будет представлять опасности для окружающих. Возможно, она умрет… или погрузится в летаргический сон и когда-нибудь проснется, полностью владея собой и своим даром. Но скорее всего она будет все глубже погружаться в призрачный мир и уже не вернется обратно. Так или иначе, она обретет свободу, а мы избавимся от опасности…
   Так и было сделано. Дорилис лежала в часовне замка Алдаран, в комнате со сводчатыми стенами — той самой, которую Эллерт видел в своем предвидении, — неподвижная, с застывшим лараном, окруженная непроницаемым силовым полем.
   — Мы должны отвезти ее в Хали, — сказал Эллерт. — Там она останется навеки… или до тех пор, пока не проснется.
   Лорд Алдаран взял Ренату за руку.
   — У меня нет наследника, — сказал он. — Я очень стар и одинок. Мое величайшее желание — чтобы сын Донела правил здесь, когда я умру. Ждать осталось недолго. Рената, — добавил он, посмотрев ей в глаза, — согласишься ли ты выйти за меня замуж? Мне больше нечего тебе предложить. Если я объявлю твоего ребенка своим сыном и наследником, никто не осмелится противоречить мне.
   Рената медленно кивнула:
   — Ради сына Донела да будет так.
   Алдаран протянул к ней дрожащие руки и нежно поцеловал ее в лоб. Последние защитные барьеры рухнули, и впервые с тех пор, как Донел умер у нее на глазах, Рената заплакала. Казалось, ее слезы никогда не прекратятся.
   Эллерт понимал, что смерть Донела не сломит ее. Она будет жить и когда-нибудь даже оправится от своей утраты. Придет день, когда старый лорд объявит сына Донела наследником Алдарана, как и показывал ларан Эллерта…
   Они выехали следующим утром, на рассвете. Тело Дорилис, уложенное в открытый гроб, покоилось в силовом поле, Эллерт и Кассандра ехали сбоку. Рената и старый лорд Алдаран наблюдали за их отъездом — безмолвные, неподвижные, скорбные.
   «Я никогда не перестану оплакивать их, — думал Эллерт, пока они медленно спускались в долину. — Донела, погибшего в расцвете сил, в зените своей победы; Дорилис, с ее красотой, гордостью и своеволием; сурового старика, сломленного горем. Я тоже сломлен. Я буду королем, хотя и не хочу трона. Однако лишь я один могу спасти эту землю от катастрофы, и у меня нет выбора». Он опустил голову, едва замечая Кассандру, пока она не прикоснулась к его рукаву своей изящной шестипалой рукой.
   — Придет время, любимый, когда мы будем слагать песни, а не воевать, — сказала она. — Мой ларан не похож на твой, но я предвижу это.
   «Я не один, — подумал Эллерт. — И я не должен горевать, хотя бы ради нее».
   Он поднял голову и вскинул руку в прощальном жесте. Позади оставался замок Алдаран, который он больше никогда не увидит, и Рената, с которой — он это знал — они расстаются лишь ненадолго.
   Двигаясь по дороге вслед за траурным кортежем, сопровождавшим Королеву бурь к месту ее последнего упокоения, Эллерт готовился к встрече с посланцами, которые уже сейчас во весь опор скакали к замку Алдаран, чтобы предложить ему непрошеную корону. Небо над его головой было серым и безмолвным; казалось, что раскаты грома никогда не тревожили эти земли.