Брэдли Мэрион Зиммер. Верховная королева (Туманы Авалона - 2)

   - Дай Господи, чтобы день этот настал, - промолвила Гвенвифар, осеняя себя крестом. Так, вместе, стояли они на вершине холма, а внизу перед ними расстилалась Летняя страна.
   - А вон всадник едет, - заметил Артур, глядя на дорогу, ведущую к замку. И, едва всадник приблизился, добавил: - Да это Кевин Арфист прибыл с Авалона. И на сей раз по крайней мере у него хватило ума взять с собою слугу.
   - Никакой это не слуга, - возразила Гвенвифар; ее зоркие глаза задержались на хрупкой фигурке, восседающей на коне позади Кевина. - Это женщина. Стыд-то какой: я-то думала, что друиды, подобно священникам, воздерживаются от женщин.
   - Некоторые и воздерживаются, любимая, но я слыхал от Талиесина, будто тем, что не принадлежат к высшим чинам, вполне дозволено жениться, и очень многие так и поступают, - пояснил король. - Вероятно, что и Кевин обзавелся женой; или, может статься, просто подвез кого-нибудь по дороге. Пошли служанку известить Талиесина, что он прибыл, и еще одну - на кухню: если нынче вечером нам уготована музыка, так подобает нам устроить что-то вроде пира! Пойдем-ка поприветствуем его: арфист настолько искусный, как Кевин, достоин того, чтобы его встречал сам король.
   К тому времени как они дошли до главных врат, створки уже распахнулись, и Кэй лично вышел поприветствовать великого арфиста. Кевин поклонился королю, а взгляд Гвенвифар остановился на хрупкой, одетой в лохмотья фигурке позади него.
   - Вот я и возвратилась ко двору, братец, - промолвила Моргейна, поклонившись.
   Артур шагнул вперед и обнял сестру.
   - Добро пожаловать назад - слишком долго мы не виделись, - промолвил он, прижимаясь щекою к ее щеке. - Теперь, когда матушка наша нас покинула, нам, родичам, должно держаться вместе. Не покидай меня больше, сестра.
   - Я об этом и не помышляю, - заверила молодая женщина. Подошла Гвенвифар и в свой черед обняла гостью, чувствуя, как та исхудала: кожа да кости, право слово!
   - Ты, похоже, долго странствовала, сестра моя, - заметила она.
   - Верно... я приехала издалека, - отозвалась Моргейна. Взяв гостью за руку, Гвенвифар повела ее в замок.
   - Куда же ты пропала? Тебя так долго не было... я уж думала, ты вовсе не вернешься, - промолвила королева.
   - Порою и я так думала, - откликнулась Моргейна. Между прочим, ни словом не пояснив, где же она все-таки была.
   - Все твое добро - арфа, платья, всевозможный скарб - осталось в Каэрлеоне. Завтра я пошлю за ними самого быстрого гонца, - заверила Гвенвифар, уводя гостью в комнату, где спали ее дамы. - А до тех пор, ежели хочешь, я одолжу тебе свое платье... ты слишком долго пробыла в дороге, сестрица, и вид у тебя - точно в коровнике ночевала. На тебя, никак, напали разбойники и обобрали тебя до нитки?
   - В пути со мною и впрямь приключилась беда, - промолвила Моргейна, и если ты пришлешь ко мне служанку, чтобы мне помыться и переодеться в чистое, я буду благословлять тебя. А еще не одолжишь ли мне гребень, и шпильки для волос, и нижнюю рубашку?
   - Мое платье будет тебе слишком длинно, - размышляла вслух Гвенвифар, - но ты, конечно же, сумеешь как-нибудь заколоть его - до тех пор, пока не привезут твою собственную одежду. Гребни, покрывала и нижние рубашки я одолжу тебе с радостью, да и башмаки в придачу: эти выглядят так, как если бы ты прошла в них отсюда до Лотиана и обратно! - Королева жестом подозвала к себе одну из прислужниц. - Сходи принеси красное платье, и покрывало к нему, и нижнюю рубашку, и мою запасную пару домашних туфель, и чулки, выбирай все, что сочтешь нужным, дабы сестра моего супруга оделась, как подобает ее положению. И распорядись, чтобы приготовили ванну, и позови банщицу. - И, с отвращением глянув на снятое Моргейной платье, прибавила: А если вот это не удастся хорошенько проветрить и вычистить, отдай его какой-нибудь коровнице!
   За королевским столом Моргейна появилась в красном платье, что очень ей шло, скрадывая излишнюю бледность; ее умоляли спеть, но молодая женщина отказалась, говоря, что, раз в замке гостит Кевин, никто не станет слушать чириканье малиновки, ежели рядом - соловей.
   На следующий день Кевин испросил у короля частной аудиенции; он, Артур и еще Талиесин, затворившись в покоях, совещались на протяжении многих часов, и даже ужин им принесли туда; однако Гвенвифар так и не узнала, о чем они говорили; Артур почти не рассказывал ей о делах государственных. Вне всякого сомнения, друиды злились на короля за то, что тот счел нужным отречься от своих обетов Авалону, но рано или поздно им придется с этим смириться и признать, что Артур - христианский король. Что до Гвенвифар, у нее и других забот полно.
   Той весной при дворе свирепствовала лихорадка; заболели и некоторые ее дамы, так что вплоть до Пасхи королеве некогда было отвлекаться на что-то еще. Гвенвифар и думать не думала, что порадуется присутствию Моргейны; однако Моргейна многое знала о травах и о науке исцеления, и, скорее всего, только благодаря Моргейниной мудрости при дворе все выжили; по слухам, в окрестностях перемерло немало народу, главным образом маленькие дети и старики. Юная сводная сестра королевы, Изотта, тоже пала жертвой недуга, но о том прослышала ее мать и настояла на том, чтобы забрать дочь от двора, так что Изотту отослали обратно на остров, и ближе к концу месяца Гвенвифар сообщили о смерти девочки. Королева горько оплакивала ее кончину: она всей душой привязалась к Изотте и надеялась выдать ее замуж за кого-нибудь из Артуровых соратников, как только отроковица подрастет.
   Занедужил и Ланселет; и Артур распорядился, чтобы больного разместили в замке и приставили к нему дам из королевиной свиты. Пока существовала опасность заразиться, Гвенвифар к нему не приближалась: королева надеялась, что вновь забеременела, однако упования ее не оправдались, то были лишь тщетные надежды и иллюзии. Когда же Ланселет пошел на поправку, королева частенько навещала его и подолгу сиживала с ним рядом.
   Приходила и Моргейна - поиграть больному на арфе, пока тот прикован к постели. Однажды, наблюдая за этой парой, поглощенной беседой об Авалоне, Гвенвифар перехватила взгляд молодой женщины и подумала: "Да она же до сих пор его любит!" Королева знала: Артур все еще надеется сосватать Моргейну за Ланселета, и, изнывая от ревности, следила, как Ланселет внимает Моргейниной арфе.
   "Какой чудесный у нее голос; она не красавица, зато так мудра и всему обучена; красавиц вокруг пруд пруди, вон Элейна, например, и Мелеас, и даже Моргауза, но что до того Ланселету?" А как нежно и ласково приподнимает Моргейна больного и подносит ему травяные снадобья и жаропонижающие настойки! Она-то, Гвенвифар, в уходе за больными ничегошеньки не смыслит; и в целительском искусстве не сведуща; просто сидит себе, точно воды в рот набрала, а Моргейна между тем соловьем заливается, хохочет, развлекает недужного на все лады.
   Уже темнело, когда Моргейна наконец отложила арфу.
   - Я уже и струн не вижу, и охрипла, точно ворона; не могу больше петь. Изволь-ка выпить лекарство, Ланселет; а потом я пришлю к тебе слугу: пора тебе укладываться на ночь.
   Криво улыбнувшись, Ланселет принял чашу из ее рук.
   - Твои настойки и впрямь снимают жар, родственница, но - бр-р-р! Вкус у них...
   - А ну, пей без разговоров! - рассмеялась Моргейна. - Артур отдал тебя в мое распоряжение - пока не поправишься...
   - Ага, и, конечно же, если я откажусь, ты меня поколотишь и отправишь спать без ужина, а если я выпью лекарство, как хороший мальчик, меня поцелуют и угостят медовым пирогом, - съязвил Ланселет.
   - Медового пирога тебе пока нельзя, обойдешься и вкусной кашкой-размазней, - прыснула Моргейна. - Но если ты все-таки выпьешь настойку, я поцелую тебя на ночь, а медовый пирог испеку, когда ты поправишься.
   - Да, матушка, - отвечал Ланселет, наморщив нос. Гвенвифар видела: шутка Моргейне не по душе; но как только больной осушил чашу, молодая женщина склонилась над ним, легонько поцеловала в лоб и подоткнула ему одеяло - ни дать ни взять мать, укладывающая ребенка в колыбельку. - Ну вот, хороший ты мой мальчик, засыпай теперь, - смеясь, промолвила она, однако в смехе ее звучала горечь.
   Когда за Моргейной закрылась дверь, Гвенвифар подошла к кровати больного.
   - Она права, дорогой мой; тебе нужно выспаться хорошенько.
   - Моргейна всегда права, и до чего же мне это осточертело, - в сердцах отозвался Ланселет. - Посиди со мной немного, любимая моя...
   Нечасто осмеливался он так обращаться к своей королеве; однако Гвенвифар присела на край постели и позволила больному завладеть своей рукой. Очень скоро Ланселет заставил ее улечься рядом с собою и поцеловал; вытянувшись на самом краешке кровати, Гвенвифар позволяла целовать себя снова и снова; но спустя какое-то время Ланселет устало вздохнул и, не протестуя, дал ей подняться.
   - Любимая моя, ненаглядная, так дальше продолжаться не может. Дозволь мне уехать от двора.
   - Куда же? Гоняться за ненаглядным Пелиноровым драконом? А чем же тогда Пелинор станет развлекаться на старости лет? Он же охоту просто обожает, - отшутилась Гвенвифар, хотя сердце ее сжалось от боли.
   Ланселет схватил ее за плечи и вновь уложил рядом с собою.
   - Нет, не шути так, Гвен... ты знаешь, и я знаю, и Господь помоги нам обоим, думается мне, что знает и Артур: я никого не любил, кроме тебя, с тех самых пор, как впервые увидел тебя в доме твоего отца, - и никого другого вовеки не полюблю. А если надеюсь я сохранить верность королю своему и другу, тогда должно мне уехать от двора и никогда больше тебя не видеть...
   - Если ты считаешь, что в том твой долг, я не стану тебя удерживать, промолвила Гвенвифар.
   - А я ведь уже уезжал прежде, - исступленно выкрикнул он. - Всякий раз, когда я отправлялся на войну, некая часть меня мечтала, чтобы я погиб от руки саксов и не возвращался более к безнадежной любви - прости меня Господи, порою я ненавидел своего короля, - а ведь я клялся любить его и служить ему верой и правдой! - а в следующий миг думал, что ни одной женщине не удастся разорвать нашу дружбу, и я давал слово не думать о тебе иначе, как о супруге моего сюзерена. Но ныне войны закончились, и вынужден я сидеть здесь целыми днями и глядеть на тебя рядом с ним, восседающим на высоком троне, и представлять тебя в его постели, женой счастливой и довольной...
   - С чего ты взял, что я более счастлива и более довольна, чем ты? дрожащим голосом осведомилась Гвенвифар. - По крайней мере, тебе дано выбирать, ехать тебе или задержаться, а меня вручили Артуру, даже не спросив, хочу я того или нет! И не могу я взять и уехать от двора, если происходящее мне не по душе, но должна оставаться здесь, в стенах крепости, и выполнять то, чего от меня ждут... если надо тебе уехать, я не могу сказать: "Останься!" - а если ты останешься, не могу потребовать: "Уезжай!" Ты по крайней мере, свободен оставаться или покинуть нас, в зависимости от того, что сделает тебя счастливее!
   - Ты думаешь, для меня речь идет о счастье, неважно, остаюсь я или уезжаю? - вопросил Ланселет, и на мгновение Гвенвифар показалось, что он того и гляди разрыдается. Но вот рыцарь овладел собою. - Любимая, так что же мне делать? Господь меня сохрани причинять тебе новые горести! Если я уеду от двора, тогда долг твой окажется прост и ясен: быть хорошей женой Артуру, не более, но и не менее. А если я останусь... - Он умолк на полуслове.
   - Если ты считаешь, что долг твой призывает тебя прочь, - промолвила она, - тогда уезжай. - И по лицу ее, затуманивая взор, хлынули слезы.
   - Гвенвифар... - проговорил рыцарь, и голос его прозвучал так напряженно, словно он только что получил смертельную рану. Ланселет так редко называл ее полным именем; он всегда обращался к ней "моя госпожа" или "моя королева", а если в шутку - то просто Гвен. И теперь, услышав свое имя из его уст, королева подумала, что в жизни не внимала музыке слаще. Гвенвифар, отчего ты плачешь?
   Вот теперь ей придется солгать, и солгать умело, ибо честь не позволяет сказать ему правду.
   - Потому что... - начала она, и умолкла, и сдавленно докончила: Потому что я не знаю, как мне жить, если ты уедешь прочь.
   Ланселет судорожно сглотнул и сжал ее руки в своих.
   - Но тогда... послушай, любовь моя... я не король, но отец подарил мне в Бретани небольшое поместье. Отчего бы тебе не уехать из Камелота вместе со мною? Я... я сам не знаю... может, так оно достойнее, нежели оставаться здесь, при Артуровом дворе, и соблазнять его жену...
   "Так значит, он меня любит, - думала Гвенвифар, - его влечет ко мне, это - достойный выход..." Но тут же нахлынула паника. Уехать Бог знает куда, одной, так далеко - даже если рядом будет Ланселет... и сей же миг королева представила, что о ней скажут, если она покроет себя бесчестием...
   Ланселет лежал, по-прежнему сжимая ее руку.
   - Мы никогда не смогли бы вернуться, ты ведь понимаешь - никогда. И, скорее всего, нас обоих отлучили бы от церкви... для меня это ничего не значит, не такой уж я убежденный христианин. Но ты, моя Гвенвифар...
   Она закрыла лицо покрывалом и зарыдала: какая же она жалкая трусиха!
   - Гвенвифар, - промолвил он. - Я не хотел бы ввести тебя в грех...
   - Мы уже согрешили, и ты, и я, - горько выкрикнула она.
   - И, если священники не врут, мы будем за это прокляты, - с ожесточением отозвался Ланселет, - и однако же я не получил от тебя ничего, кроме этих поцелуев: зла и вины перепало нам с лихвою, но ни малой толики наслаждения, что таит в себе грех. И, сдается мне, не верю я священникам что же это за Бог такой, что расхаживает в темноте вроде как ночной сторож, подглядывая и подсматривая, точно старая деревенская сплетница, любопытствующая, не спит ли кто-нибудь с женою соседа...
   - Вот и мерлин говорил что-то похожее, - тихо промолвила Гвенвифар. Иногда мне кажется, что в этих словах есть смысл, а в следующий миг я задумываюсь, уж не дьявольское ли это искушение...
   - Ох, только не говори мне про дьявола, - воскликнул Ланселет, снова заставляя ее улечься рядом. - Любимая, родная моя, я уйду, если ты того хочешь, или останусь, но только не в силах я видеть, как ты горюешь...
   - Я сама не знаю, чего хочу, - рыдала и всхлипывала она, позволяя себя обнять. Наконец Ланселет прошептал:
   - За грех мы уже заплатили... - и припал к ее губам. Трепеща, Гвенвифар уступила поцелую, и вот уже жадные, нетерпеливые ладони его легли ей на грудь. Королева почти надеялась, что на сей раз одними поцелуями он не удовольствуется, но тут в коридоре послышались шаги, и Гвенвифар в панике выпрямилась. Когда в комнату вошел Ланселетов оруженосец, она уже чинно сидела на краешке кровати.
   - Лорд мой? - откашлявшись, произнес вошедший. - Леди Моргейна сказала, что тебе пора спать. С твоего позволения, госпожа?..
   "Снова Моргейна, будь она проклята!" Рассмеявшись, Ланселет выпустил руку Гвенвифар.
   - Да, к тому же госпожа моя наверняка устала. Пообещаешь ли ты навестить меня завтра, моя королева?
   Гвенвифар и радовалась, и злилась на то, что голос его звучит так спокойно. Она отвернулась от светильника, что принес с собою слуга; королева знала, что покрывало ее сбилось на сторону, платье измято, лицо покраснело от слез, волосы растрепались. Да уж, вид у нее не лучший; что только слуга подумает? Гвенвифар набросила покрывало на лицо и поднялась на ноги.
   - Доброй ночи, сэр Ланселет. Керваль, смотри, хорошенько позаботься о лучшем друге моего короля, - промолвила она и вышла, слабо надеясь на то, что успеет добраться до собственных покоев, прежде чем вновь разрыдается. "Ох, Господи, как... как же смею я молить Господа о том, чтобы грешить и дальше? Молиться должно о том, чтобы избавиться от искушения - а я не могу!"
   Глава 16
   За день-два до кануна праздника Белтайн при дворе Артура вновь появился Кевин. Моргейна ему обрадовалась: весна выдалась бесконечно долгая и безрадостная. Ланселет, исцелившись от лихорадки, отправился на север, в Лотиан; Моргейна подумывала о том, не съездить ли в Лотиан и ей, поглядеть, как там ее сын; но путешествовать в обществе Ланселета ей не хотелось, да и тот вряд ли пожелал бы ее в спутницы. "Моему сыну хорошо там, где он есть; навещу его в следующий раз", - в конце концов решила про себя она.
   Гвенвифар сделалась молчалива и печальна; за те годы, что Моргейна провела вдали от двора, королева из беззаботной девочки превратилась в женщину немногословную, задумчивую и не в меру набожную. Моргейна подозревала про себя, что королева тоскует о Ланселете; и, зная Ланселета, не без презрения думала, что тот и в покое женщину не оставит, и в грех толком не введет. Впрочем, Гвенвифар его стоит: она и не отдастся любимому, и из рук его не выпустит. Любопытно, что на этот счет думает Артур? Впрочем, чтобы спросить его напрямую у Моргейны не хватало храбрости.
   Моргейна радушно встретила Кевина, прикидывая про себя, что, скорее всего, Белтайн они отпразднуют вместе: солнечные токи пылали у нее в крови, и если уж не дано заполучить того мужчину, что ей желанен (а Моргейна знала: ее по-прежнему влечет к Ланселету), отчего бы не взять любовника, которому в радость она сама; ведь так приятно чувствовать себя дорогой и желанной. И в отличие от Артура с Ланселетом Кевин свободно говорил с нею о делах государственных. В горькую минуту Моргейна с сожалением думала о том, что, останься она на Авалоне, сейчас с нею уже советовались бы по поводу всех важных событий ее времени.
   Что ж, поздно сожалеть о том, чего не воротишь, что сделано, то сделано. Так что Моргейна приняла Кевина в парадном зале и распорядилась, чтобы подали вино и снедь, - эту миссию Гвенвифар охотно перепоручила своей придворной даме. Королева весьма любила послушать игру Кевина на арфе, но самого музыканта на дух не переносила. Так что Моргейна прислуживала ему за столом - и расспрашивала об Авалоне.
   - В добром ли здравии Вивиана?
   - В добром и по-прежнему собирается приехать в Камелот на Пятидесятницу, - сообщил Кевин. - Оно и к лучшему, меня Артур даже слушать не стал. Хотя пообещал не запрещать костры Белтайна - по крайней мере, в этом году.
   - Запрещай не запрещай - все равно толку с того будет мало, отозвалась Моргейна. - Но у Артура есть и иные заботы - и куда ближе к собственному дому. Там, за окном, так близко, что с вершины холма разглядеть можно, - она указала рукой, - лежит островное королевство Леодегранса. Ты не слышал?
   - Встречный путник сообщил мне, что Леодегранс скончался, не оставив сына, - откликнулся Кевин. - Его жена Альенор умерла вместе с младшим ее ребенком через несколько дней после смерти мужа. В тех краях лихорадка собрала обильную жатву.
   - Гвенвифар даже на похороны не поехала, - продолжала Моргейна. Впрочем, причины для слез у нее нет: любящим отцом Леодегранса никак нельзя было назвать. Артуру придется посоветоваться с ней насчет того, чтобы послать туда регента: он говорит, что теперь королевство принадлежит ей, и ежели у них родится второй сын, так ему-то остров и достанется. Однако непохоже на то, что Гвенвифар хотя бы одного сына родит.
   Кевин медленно кивнул:
   - Да, помнится, у нее был выкидыш перед самой битвой при горе Бадон, и королева едва от него оправилась. А сколько ей, кстати?
   - Думаю, по меньшей мере двадцать пять, - предположила Моргейна, не будучи, впрочем, вполне уверена: слишком долго прожила она в волшебной стране.
   - Для первого ребенка это многовато, - отозвался Кевин, - хотя не сомневаюсь, что, как любая бесплодная женщина, она молится о чуде. А что не так с Верховной королевой, что она никак не может зачать?
   - Я ж не повитуха, - пожала плечами Моргейна. - С виду она вполне здорова, на молитвах все коленки стерла, но все тщетно.
   - Что ж, все в воле Богов, - отозвался Кевин, - однако милость их этой стране куда как понадобится, ежели Верховный король умрет, не оставив наследника! А теперь, когда извне не напирают саксы, что помешает соперничающим королям Британии наброситься друг на друга и разорвать землю на мелкие клочки? Лоту я никогда не доверял, но теперь Лот мертв, а Гавейн верен Артуру безоговорочно, так что со стороны Лотиана страшиться нечего, разве что Моргауза найдет себе любовника, достаточно честолюбивого, чтобы претендовать на титул Верховного короля.
   - Туда уехал Ланселет, но надолго он там не задержится, - сообщила Моргейна.
   - Вот и Вивиана зачем-то собралась в Лотиан; хотя все мы считаем, что для такого путешествия она уже слишком стара, - отозвался Кевин.
   "Но ведь тогда она увидит моего сына..." Сердце Моргейны дрогнуло, а в горле стеснилось от боли - или это слезы? Впрочем, Кевин вроде бы ничего не заметил.
   - Ланселета я в пути не встретил: наверное, мы разминулись, промолвил он. - Или, может, он к матери завернул поздороваться, или, Кевин лукаво усмехнулся, - праздник Белтайн отметить. То-то обрадуются женщины Лотиана, если он там задержится! А уж Моргауза такой нежный кусочек из когтей ни за что не выпустит!
   - Моргауза - сестра его матери, - отрезала Моргейна, - и думаю я, Ланс для этого - слишком хороший христианин. У него хватает отваги сойтись с саксами в открытом бою, но для такой битвы смелости у него недостанет.
   Кевин изогнул брови:
   - Ого, вот, значит, как? Не сомневаюсь, что говоришь ты, исходя из опыта, но учтивости ради предположим, что исходя из Зрения! Однако Моргауза куда как порадуется возможности опозорить лучшего Артурова рыцаря... тогда Гавейн приблизится к трону еще на шаг-другой. А перед этой дамой ни один мужчина устоять не в силах... она ведь еще не стара, и до сих пор красавица, и в рыжих кудрях ее - ни одного седого волоса...
   - На ярмарках Лотиана, знаешь ли, торгуют хной, привезенной из самого Египта, - ядовито отметила Моргейна.
   - И талия у нее тонка, и говорят, будто она весьма сведуща в магических искусствах и любого мужчину способна приворожить, - продолжал Кевин. - Но это лишь сплетни, и ничего больше. Я слыхал, Лотианом она правит неплохо. А ты ее настолько не любишь, Моргейна?
   - Ничего подобного. Она - моя родственница, и она всегда была добра ко мне, - возразила Моргейна и уже собиралась было добавить: "Она взяла на воспитание мое дитя", - это позволило бы ей спросить, не слышал ли Кевин новостей о Гвидионе... но тут же прикусила язык. Даже Кевину она этой тайны не откроет. И вместо того Моргейна докончила:
   - Но не по душе мне, когда о родственнице моей Моргаузе повсюду судачат как о шлюхе.
   - Да не так все плохо, - рассмеялся Кевин, отставляя чашу. - Если дама и загляделась на молодого красавца, так не она первая и не она последняя. А сейчас, когда Моргауза овдовела, никто не вправе с нее спрашивать, с кем она делит ложе. Но не должно мне заставлять ждать Верховного короля. Пожелай мне удачи, Моргейна, ибо несу я королю дурные вести, а ты ведь знаешь, какая судьба ждала в старину гонца, доставившего королю нежелательные для него новости!
   - Артур не из таких, - заверила Моргейна. - Но, ежели это не тайна, скажи, что это за дурные вести?
   - Ничего нового, - пожал плечами Кевин. - Ибо говорилось уже не раз и не два, что Авалон не дозволит ему править как христианскому королю, какой бы уж веры сам он ни придерживался в сердце своем. Не должно ему дозволять священникам запрещать обряды Богини и вырубать дубовые рощи. А ежели он так поступит, велено мне передать ему от имени Владычицы: рука, вручившая ему священный меч друидов, повернет клинок в руке его так, что острие обратится против него же.
   - Таким вестям он и впрямь не порадуется, - кивнула Моргейна, - но, может статься, вспомнит о принесенной клятве.
   - О да, а у Вивианы есть против него и еще одно оружие, - отозвался Кевин, но какое именно, так и не сказал.
   Кевин ушел, а Моргейна осталась сидеть, размышляя о наступающем вечере. За ужином будет музыка, а потом... что ж, Кевин - замечательный любовник, он ласков, тщится угодить ей, и весьма надоело ей спать одной.
   Моргейна еще не ушла к себе, когда Кэй возвестил прибытие нового гостя.
   - Твой родич, леди Моргейна. Не поздороваешься ли ты с ним и не подашь ли ему вина?
   Моргейна кивнула, - неужто Ланселет возвратился так скоро? - но прибывший оказался Баланом.
   В первый момент молодая женщина едва его узнала: он заметно раздался вширь; надо думать, не всякий конь ныне выдержит этакого великана! А вот Балан сразу же ее признал.
   - Моргейна! Приветствую тебя, родственница, - промолвил он и, усевшись рядом с нею, принял чашу из ее рук. Молодая женщина сообщила гостю, что сейчас Артур беседует с Кевином и мерлином, но непременно увидится с ним за ужином и расспросит о новостях.
   - Да новость у меня лишь одна: на севере опять объявился дракон, рассказывал Балан, - нет-нет, никакой это не вымысел и не бредни старика Пелинора, - я сам видел след и разговаривал с двумя очевидцами. Они не лгут и не выдумывают Бог весть что, дабы позабавить собеседника и придать себе весу; они за собственную жизнь дрожат. Говорят, будто чудовище выбралось из озера и сцапало их слугу... они мне башмак показывали.
   - Б-башмак, кузен?
   - Бедняга потерял его, угодив в пасть; башмак был весь в какой-то слизи, и... я даже притронуться к ней побоялся, - отозвался Балан. - Хочу попросить у Артура полдюжины рыцарей себе в помощь: с чудовищем надо покончить.
   - Если Ланселет вернется, позови заодно и его, - промолвила Моргейна как можно беспечнее. - Познакомиться с драконами поближе ему не помешает. Я так понимаю, Артур пытается женить Ланселета на Пелиноровой дочке.
   Балан внимательно поглядел на собеседницу.
   - Не завидую я девушке, что получит в мужья моего маленького братца, промолвил он. - Слыхал я, что сердце его ему не принадлежит... или, может быть, мне не следует...