Страница:
Это происшествие еще больше его расстроило. Похоже, он души не чаял в своей собаке. В общем, спустя две недели, как я появился в городе, бедняга Гарри однажды вечером пустил себе пулю в лоб. Дети потом рассказывали, что накануне он поругался с женой.
— А как же они? Бедные малыши! — в отчаянии воскликнула Джорджия. Слезы навернулись ей на глаза.
— О, у них оставалась мать, прекрасная мать. А потом объявился и дядюшка, толстый, добрый. Он забрал их всех к себе, и они зажили вполне счастливо. Ну как, рассказывать дальше?
Девушка провела платком по вспотевшему лбу.
— Не знаю, — призналась она. — Честно говоря, я не думала, что это так страшно!
— Надеюсь, мой рассказ заставит нас с вами почувствовать себя — как вы сказали? — более близкими друзьями? На лице его заиграла. насмешливая улыбка.
— Пока что он заставил меня содрогнуться, — честно сказала она. — Но все равно я хотела бы услышать его до конца. Наверное, вы решили, что будет лучше, если вы каждого из этих людей доведете до самоубийства или…
— Видите ли, если бы я просто пристрелил их одного за другим, разве это можно было бы считать наказанием? — пояснил Кид. — Да и потом, с какой это радости мне болтаться в петле, да еще из-за подобных ублюдков?
— Наверное, вы правы, — согласилась она. — И кто же был следующим?
— А следующим был шериф, — ответил Малыш. — Мне на своем веку довелось немало их повидать, и, скажу вам откровенно, большинство из них оказывались вполне порядочными ребятами, огромное большинство! Но бывают и исключения! Чикаго Оливер как раз был одним из них. Конечно, когда я напал на его след, он уже давно перестал именовать себя Чикаго Оливером. У него было совсем другое имя, и в своем округе он пользовался всеобщим уважением. Да что там! Люди его боготворили, ведь шериф был у них грозой всех мошенников и бандитов. И он обожал свою работу! Тем более, что на его стороне был закон.
В один прекрасный день мы с ним столкнулись на улице. Должны были состояться перевыборы. Оливер как раз приехал, чтобы выставить свою кандидатуру. Всем в городе и так было понятно, что шериф будет переизбран на новый срок, и все же каждый считал своим долгом агитировать за него, произносить зажигательные речи на тему о том, как они все его любят. Оливер был щуплым малым, с серьезным и всегда немного грустным лицом, на котором странно выделялись маленькие глазки, которые так и шныряли вокруг в надежде не упустить ни крупицы восхищения и обожания граждан. Так вот, остановив его на улице, я сообщил ему, зачем явился в этот город.
Естественно, шерифу это страшно не понравилось. Убедившись в этом, я отправился дальше, оставив его в глубокой задумчивости. Оглянувшись через плечо, я убедился, что он бессильно прислонился к изгороди, изо всех сил стараясь не упасть на тротуар.
Когда мы встретились в другой раз, он набрался храбрости спросить, что я задумал. Надо сказать, что у него уже было свое ранчо, да и коров хватало, так что Оливер мог не задумываясь выложить мне кругленькую сумму. Пришлось объяснить, что деньги меня не интересуют. Шериф принялся меня уверять, что, дескать, в ту ночь вовсе не хотел нас ограбить, а лишь подчинился большинству, когда на него насели остальные. Но я напомнил ему, как он сказал моей плачущей матери, что такой хорошенькой девушке нечего оплакивать мула или тем более каких-то волов! Уж кому-кому, а к такой красотке, издевался он, удача всегда повернется лицом. Это заткнуло ему рот.
Днем позже в городе произошло ограбление. Уж как он старался впутать меня в это дело! Дошло даже до ареста, но когда меня через весь город вели под конвоем в тюрьму, я дождался, пока вокруг нас столпилось побольше народу, и принялся рассказывать кое-какие пикантные истории из прошлого Чикаго Оливера. Правда, успел я сообщить немного — шериф поспешил объявить, что произошла досадная ошибка. Задал мне парочку вопросов, потом извинился и снял наручники.
За день до выборов я столкнулся с ним в баре. Мы присели за столик в уголке, и Оливер со слезами принялся умолять принять от него все, чем он владеет. Представляете, заявил, что доброе имя для него — все! Я отказался. Объяснил, что еще не решил, как с ним покончить. В тот же самый вечер произошла развязка. Оливер прекратил предвыборную борьбу и тайком улизнул куда-то на юг, а округ лишился своего любимого шерифа. Он оставил письмо с несколькими словами — вынужден, дескать, уехать по причине плохого здоровья. В общем-то это было правдой, ведь с тех пор, как я перед ним появился, он потерял фунтов тридцать веса, не меньше. Вот и все, больше я о нем не слышал.
— Ах, так он единственный, кто остался в живых? — воскликнула Джорджия.
— В живых?! Ненадолго! Очень скоро все бандиты в наших краях каким-то образом пронюхали, что шериф сломался. И принялись за ним охотиться с таким же рвением, как он сам когда-то их преследовал. И так до тех пор, когда один из них, полукровка, не настиг Оливера в Веракрусе и не перерезал ему глотку. Нет, я не завидовал этому подонку, упаси Бог! Дело в том, что мне, знаете ли, почему-то никогда не нравилось пачкать руки! — Кид снова рассмеялся скрипучим, невеселым смехом.
Девушка, немного испуганная, подскочила на месте, но, взглянув на него, быстро успокоилась и снова присела.
— Вы нервничаете? — полюбопытствовал Малыш.
— Нет, — выдохнула она. — Думаю, я выдержу. К тому же остался-то ведь всего один. Я угадала?
— Знаете, — холодно усмехнулся он, — у вас такой вид, словно вы присутствуете на операции. Да еще когда кромсают вашего самого близкого друга!
Она небрежно махнула рукой и попросила его продолжать.
— Ладно, — согласился Кид. — Продолжу, чтобы вы, наконец, убедились, с каким чудовищем вас свела судьба. Последним в этой четверке был Микки Монро. Единственным из них, кто не бросил своего прежнего ремесла. Самый молодой из всех пятерых бандитов. Когда я напал на его след, ему едва перевалило за тридцать. Конечно, теперь и у него было ранчо и большую часть времени он проводил в делах. Но как только кончались деньги, а такое случалось часто, потому что страсть к игре сжигала его, Микки бросал коров и занимался куда более таинственными делами. Грабежи по-прежнему оставались для него самым увлекательным занятием. Ну а какие чудеса он творил с клеймом для скота, признаюсь, мне не доводилось видеть. Да что там — такого артиста, как Монро, еще поискать! Украсть и припрятать корову для него было раз плюнуть!
Этот Микки, о котором я говорю, всегда был веселым, бесшабашным парнем. Все ему было трын-трава. Постоянно улыбался, слыл душой любой компании. Все его обожали, кроме, естественно, тех, у кого то и дело непонятным образом исчезал скот, да еще тех немногих, кто понимал, какая черная душа скрывается за этим вечно смеющимся лицом. Сколько времени я ломал голову, гадая, как же прижать Микки, — вы не поверите! Наконец придумал одну забавную штуку.
Мне удалось узнать, что существовали на свете две вещи, по которым Микки сходил с ума. Одна — игра в фаро [5], а другая — премиленькая мексиканочка, делавшая вид, что дежурит за стойкой в небольшой гостинице. На самом деле ее посадили туда для того, чтобы посетители не замечали ни отвратительной стряпни, ни непомерно высоких цен. Плутовка и впрямь была хороша! Глядя на нее, мужчина с радостью слопал бы свой сапог, лишь бы только никто не мешал ему жевать и любоваться ее очаровательным личиком. Красотка принесла целое состояние тому мошеннику, которому принадлежала гостиница, походя разбила в округе немало сердец, но так было только до тех пор, пока на горизонте не появился Микки Монро.
Он был так же дьявольски хорош собой, как и она, к тому же легок на подъем и свободен как ветер. При этом умел обращаться с женщинами. Ну, короче, они влюбились друг в друга без памяти. Микки даже ненадолго выкинул из головы фаро. Работал как сумасшедший, хотел подкопить денег и жениться на девушке. Нет, только не подумайте, что Кармелита была жадной! Она готова была ютиться даже в хижине, лишь бы вместе с ним. Любопытная, черт возьми, парочка! Эта девушка, мексиканка, была совершенно бесчувственной, таким же был и Микки. Донжуан и отчаянная кокетка, при этом оба профессионалы, и без ума друг от друга! В те дни немного находилось охотников зайти в гостиницу пообедать, а те, кто отваживался, были обречены наблюдать, как эти двое пялились друг на друга телячьими глазами.
Как бы там ни было, я решил заставить Кармелиту передумать и выставить на роль жениха свою кандидатуру. Для этого мне пришлось вырядиться настоящим мексиканцем. Ну, вы понимаете: золотые и серебряные позументы, всякие там блестки, даже кружевные манжеты. На голову напялил самое огромное сомбреро, какое только удалось отыскать, и выдумал себе имечко — с ходу и не выговорить! После этого явился в город и устроил так, что Кармелита мигом узнала о моем приезде.
Малышка, похоже, тут же положила на меня глаз. Девчонки вроде нее вообще обожают яркие перышки. Тут уж забеспокоилась мужская половина города. Кое-кто даже принялся утверждать, что я, дескать, никакой не испанский идальго, а самый настоящий неженка и хлыщ. Господи, да они были бы рады вышвырнуть меня из города уже на следующий день! Только такие дела больше по моей части. В общем, уже к вечеру Кармелита считала меня не только первым красавцем в округе, но и отчаянным храбрецом. — Кид замолчал и принялся сворачивать цигарку. Закурив, с блаженным видом выпустил дым и заметил: — Что-то я разговорился сегодня.
— Но я же сама вас попросила, — запротестовала Джорджия. Голос ее немного охрип от волнения. — Так что же случилось с Кармелитой? Вы разбили ей сердце?
— Такое сердце, как у нее, не разбивается, — усмехнулся Кид. — Разве только если швырнуть его с десятого этажа небоскреба! С таким же успехом можно было бы надеяться разбить индийский алмаз щипцами для колки орехов! Но она была хороша собой, эта плутовка, дьявольски хороша! А танцевала как! Я просто с ума сходил! Приходилось то и дело встряхиваться и напоминать себе, для чего я здесь, не то совсем потерял бы голову!
Так вот, должен вам сказать, Микки Монро перенес удар очень тяжело. Первым делом он отправился к Кармелите, но услышал, что у нее от его крика раскалывается голова. После этого явился ко мне. Конечно, Микки привык сражаться до конца, но тогда еще не успели утихнуть слухи о том, как я разделался с теми, кто пытался вышвырнуть меня из города, поэтому ему даже не пришло в голову сделать еще одну попытку. Вместо этого он попробовал уговорить меня — принялся убеждать, что Кармелита не для такого, как я. Я уверил его, что он ошибается. А потом немного порассказал о себе и добавил еще кое-что о нем самом и его прежних делишках, что его, естественно, заинтересовало больше.
Микки понял, что дело плохо.
Он попытался перерезать мне горло. Дурачок убедил себя, что стоит только мне исчезнуть с горизонта, как Кармелита тут же вернется к нему. В общем-то он был прав. Память этой красотки, в особенности когда дело касалось мужчин, напоминала паутинку, которую любой, даже самый слабенький порыв ветра грозится унести прочь.
Стоило только Микки решиться убрать меня, как он принялся методично приводить свой план в действие.
Теперь, когда Кармелита была для него потеряна, по крайней мере на какое-то время, само собой, он совсем потерял голову из-за любви к ней. Я прожил в этом городе целых три недели, ожидая развития событий, и — не поверите! — за это время бедняга Микки так исхудал и посерел, что стал похож на дряхлого старика. Не думаю, что ему удалось хоть раз за эти дни забыться сном. Больше всего он напоминал мне загнанного в угол дикого кота.
Много же раз он пытался избавиться от меня. Сначала подсыпал яд, потом подложил бомбу домашнего изготовления с часовым механизмом. А уж сколько раз пытался подстрелить из-за угла или в темноте пырнуть ножом — не сосчитать! Но ему не везло, хотя бомба и взорвалась. Правда, я, как ни странно, остался цел, а пострадали четверо ни в чем не повинных людей, причем двое чуть было не умерли.
Само собой, я не преминул сообщить их приятелям, кто это позаботился подложить несчастным такую игрушку. После этого для бедняги Микки события стали разворачиваться совсем скверно.
Теперь он мог пробираться в город только темной ночью. За ним охотились, как за бешеной собакой. Кармелита, стоило ей только увидеть его в гостинице, смеялась ему в лицо, потому что теперь окончательно убедилась: связаться с подобным типом — только зря терять время.
Ну вот, вскоре и в этой истории наступила развязка, правда, довольно скучная. Хотя я по сей день уверен, что бедняга Микки намучился куда сильнее, чем остальные трое, вместе взятые. Видите ли, в нем еще оставалось достаточно благородства, по крайней мере для того, чтобы искренне любить женщину. Так что, говорю я вам, сердце его было разбито, и именно это послужило причиной его смерти. Однажды ночью я слышал сам, как он стонал и плакал у нее под окном. Ну, как ребенок… А эта негодяйка только крикнула, чтобы он убирался, иначе она, мол, кликнет меня и попросит вышвырнуть его из города. И Микки уехал. Понимаете, дух его был сломлен! Он не стал бороться дальше, просто выкинул белый флаг!
— Как все остальные! — тихо прошептала девушка.
— Да, — задумчиво протянул Кид и глубоко затянулся. — Доктор потом утверждал, что это было попросту алкогольное отравление — ведь в тот вечер он в одиночку выпил целую бутылку виски, но я лично продолжаю думать, что Микки умер от разбитого сердца.
— А девушка, Кармелита? Что стало с ней?
— С ней? Знаете, имена первых двух ее мужей мне какое-то время еще удавалось держать в памяти, но потом я сбился со счета и бросил эту затею.
Глава 28
— А как же они? Бедные малыши! — в отчаянии воскликнула Джорджия. Слезы навернулись ей на глаза.
— О, у них оставалась мать, прекрасная мать. А потом объявился и дядюшка, толстый, добрый. Он забрал их всех к себе, и они зажили вполне счастливо. Ну как, рассказывать дальше?
Девушка провела платком по вспотевшему лбу.
— Не знаю, — призналась она. — Честно говоря, я не думала, что это так страшно!
— Надеюсь, мой рассказ заставит нас с вами почувствовать себя — как вы сказали? — более близкими друзьями? На лице его заиграла. насмешливая улыбка.
— Пока что он заставил меня содрогнуться, — честно сказала она. — Но все равно я хотела бы услышать его до конца. Наверное, вы решили, что будет лучше, если вы каждого из этих людей доведете до самоубийства или…
— Видите ли, если бы я просто пристрелил их одного за другим, разве это можно было бы считать наказанием? — пояснил Кид. — Да и потом, с какой это радости мне болтаться в петле, да еще из-за подобных ублюдков?
— Наверное, вы правы, — согласилась она. — И кто же был следующим?
— А следующим был шериф, — ответил Малыш. — Мне на своем веку довелось немало их повидать, и, скажу вам откровенно, большинство из них оказывались вполне порядочными ребятами, огромное большинство! Но бывают и исключения! Чикаго Оливер как раз был одним из них. Конечно, когда я напал на его след, он уже давно перестал именовать себя Чикаго Оливером. У него было совсем другое имя, и в своем округе он пользовался всеобщим уважением. Да что там! Люди его боготворили, ведь шериф был у них грозой всех мошенников и бандитов. И он обожал свою работу! Тем более, что на его стороне был закон.
В один прекрасный день мы с ним столкнулись на улице. Должны были состояться перевыборы. Оливер как раз приехал, чтобы выставить свою кандидатуру. Всем в городе и так было понятно, что шериф будет переизбран на новый срок, и все же каждый считал своим долгом агитировать за него, произносить зажигательные речи на тему о том, как они все его любят. Оливер был щуплым малым, с серьезным и всегда немного грустным лицом, на котором странно выделялись маленькие глазки, которые так и шныряли вокруг в надежде не упустить ни крупицы восхищения и обожания граждан. Так вот, остановив его на улице, я сообщил ему, зачем явился в этот город.
Естественно, шерифу это страшно не понравилось. Убедившись в этом, я отправился дальше, оставив его в глубокой задумчивости. Оглянувшись через плечо, я убедился, что он бессильно прислонился к изгороди, изо всех сил стараясь не упасть на тротуар.
Когда мы встретились в другой раз, он набрался храбрости спросить, что я задумал. Надо сказать, что у него уже было свое ранчо, да и коров хватало, так что Оливер мог не задумываясь выложить мне кругленькую сумму. Пришлось объяснить, что деньги меня не интересуют. Шериф принялся меня уверять, что, дескать, в ту ночь вовсе не хотел нас ограбить, а лишь подчинился большинству, когда на него насели остальные. Но я напомнил ему, как он сказал моей плачущей матери, что такой хорошенькой девушке нечего оплакивать мула или тем более каких-то волов! Уж кому-кому, а к такой красотке, издевался он, удача всегда повернется лицом. Это заткнуло ему рот.
Днем позже в городе произошло ограбление. Уж как он старался впутать меня в это дело! Дошло даже до ареста, но когда меня через весь город вели под конвоем в тюрьму, я дождался, пока вокруг нас столпилось побольше народу, и принялся рассказывать кое-какие пикантные истории из прошлого Чикаго Оливера. Правда, успел я сообщить немного — шериф поспешил объявить, что произошла досадная ошибка. Задал мне парочку вопросов, потом извинился и снял наручники.
За день до выборов я столкнулся с ним в баре. Мы присели за столик в уголке, и Оливер со слезами принялся умолять принять от него все, чем он владеет. Представляете, заявил, что доброе имя для него — все! Я отказался. Объяснил, что еще не решил, как с ним покончить. В тот же самый вечер произошла развязка. Оливер прекратил предвыборную борьбу и тайком улизнул куда-то на юг, а округ лишился своего любимого шерифа. Он оставил письмо с несколькими словами — вынужден, дескать, уехать по причине плохого здоровья. В общем-то это было правдой, ведь с тех пор, как я перед ним появился, он потерял фунтов тридцать веса, не меньше. Вот и все, больше я о нем не слышал.
— Ах, так он единственный, кто остался в живых? — воскликнула Джорджия.
— В живых?! Ненадолго! Очень скоро все бандиты в наших краях каким-то образом пронюхали, что шериф сломался. И принялись за ним охотиться с таким же рвением, как он сам когда-то их преследовал. И так до тех пор, когда один из них, полукровка, не настиг Оливера в Веракрусе и не перерезал ему глотку. Нет, я не завидовал этому подонку, упаси Бог! Дело в том, что мне, знаете ли, почему-то никогда не нравилось пачкать руки! — Кид снова рассмеялся скрипучим, невеселым смехом.
Девушка, немного испуганная, подскочила на месте, но, взглянув на него, быстро успокоилась и снова присела.
— Вы нервничаете? — полюбопытствовал Малыш.
— Нет, — выдохнула она. — Думаю, я выдержу. К тому же остался-то ведь всего один. Я угадала?
— Знаете, — холодно усмехнулся он, — у вас такой вид, словно вы присутствуете на операции. Да еще когда кромсают вашего самого близкого друга!
Она небрежно махнула рукой и попросила его продолжать.
— Ладно, — согласился Кид. — Продолжу, чтобы вы, наконец, убедились, с каким чудовищем вас свела судьба. Последним в этой четверке был Микки Монро. Единственным из них, кто не бросил своего прежнего ремесла. Самый молодой из всех пятерых бандитов. Когда я напал на его след, ему едва перевалило за тридцать. Конечно, теперь и у него было ранчо и большую часть времени он проводил в делах. Но как только кончались деньги, а такое случалось часто, потому что страсть к игре сжигала его, Микки бросал коров и занимался куда более таинственными делами. Грабежи по-прежнему оставались для него самым увлекательным занятием. Ну а какие чудеса он творил с клеймом для скота, признаюсь, мне не доводилось видеть. Да что там — такого артиста, как Монро, еще поискать! Украсть и припрятать корову для него было раз плюнуть!
Этот Микки, о котором я говорю, всегда был веселым, бесшабашным парнем. Все ему было трын-трава. Постоянно улыбался, слыл душой любой компании. Все его обожали, кроме, естественно, тех, у кого то и дело непонятным образом исчезал скот, да еще тех немногих, кто понимал, какая черная душа скрывается за этим вечно смеющимся лицом. Сколько времени я ломал голову, гадая, как же прижать Микки, — вы не поверите! Наконец придумал одну забавную штуку.
Мне удалось узнать, что существовали на свете две вещи, по которым Микки сходил с ума. Одна — игра в фаро [5], а другая — премиленькая мексиканочка, делавшая вид, что дежурит за стойкой в небольшой гостинице. На самом деле ее посадили туда для того, чтобы посетители не замечали ни отвратительной стряпни, ни непомерно высоких цен. Плутовка и впрямь была хороша! Глядя на нее, мужчина с радостью слопал бы свой сапог, лишь бы только никто не мешал ему жевать и любоваться ее очаровательным личиком. Красотка принесла целое состояние тому мошеннику, которому принадлежала гостиница, походя разбила в округе немало сердец, но так было только до тех пор, пока на горизонте не появился Микки Монро.
Он был так же дьявольски хорош собой, как и она, к тому же легок на подъем и свободен как ветер. При этом умел обращаться с женщинами. Ну, короче, они влюбились друг в друга без памяти. Микки даже ненадолго выкинул из головы фаро. Работал как сумасшедший, хотел подкопить денег и жениться на девушке. Нет, только не подумайте, что Кармелита была жадной! Она готова была ютиться даже в хижине, лишь бы вместе с ним. Любопытная, черт возьми, парочка! Эта девушка, мексиканка, была совершенно бесчувственной, таким же был и Микки. Донжуан и отчаянная кокетка, при этом оба профессионалы, и без ума друг от друга! В те дни немного находилось охотников зайти в гостиницу пообедать, а те, кто отваживался, были обречены наблюдать, как эти двое пялились друг на друга телячьими глазами.
Как бы там ни было, я решил заставить Кармелиту передумать и выставить на роль жениха свою кандидатуру. Для этого мне пришлось вырядиться настоящим мексиканцем. Ну, вы понимаете: золотые и серебряные позументы, всякие там блестки, даже кружевные манжеты. На голову напялил самое огромное сомбреро, какое только удалось отыскать, и выдумал себе имечко — с ходу и не выговорить! После этого явился в город и устроил так, что Кармелита мигом узнала о моем приезде.
Малышка, похоже, тут же положила на меня глаз. Девчонки вроде нее вообще обожают яркие перышки. Тут уж забеспокоилась мужская половина города. Кое-кто даже принялся утверждать, что я, дескать, никакой не испанский идальго, а самый настоящий неженка и хлыщ. Господи, да они были бы рады вышвырнуть меня из города уже на следующий день! Только такие дела больше по моей части. В общем, уже к вечеру Кармелита считала меня не только первым красавцем в округе, но и отчаянным храбрецом. — Кид замолчал и принялся сворачивать цигарку. Закурив, с блаженным видом выпустил дым и заметил: — Что-то я разговорился сегодня.
— Но я же сама вас попросила, — запротестовала Джорджия. Голос ее немного охрип от волнения. — Так что же случилось с Кармелитой? Вы разбили ей сердце?
— Такое сердце, как у нее, не разбивается, — усмехнулся Кид. — Разве только если швырнуть его с десятого этажа небоскреба! С таким же успехом можно было бы надеяться разбить индийский алмаз щипцами для колки орехов! Но она была хороша собой, эта плутовка, дьявольски хороша! А танцевала как! Я просто с ума сходил! Приходилось то и дело встряхиваться и напоминать себе, для чего я здесь, не то совсем потерял бы голову!
Так вот, должен вам сказать, Микки Монро перенес удар очень тяжело. Первым делом он отправился к Кармелите, но услышал, что у нее от его крика раскалывается голова. После этого явился ко мне. Конечно, Микки привык сражаться до конца, но тогда еще не успели утихнуть слухи о том, как я разделался с теми, кто пытался вышвырнуть меня из города, поэтому ему даже не пришло в голову сделать еще одну попытку. Вместо этого он попробовал уговорить меня — принялся убеждать, что Кармелита не для такого, как я. Я уверил его, что он ошибается. А потом немного порассказал о себе и добавил еще кое-что о нем самом и его прежних делишках, что его, естественно, заинтересовало больше.
Микки понял, что дело плохо.
Он попытался перерезать мне горло. Дурачок убедил себя, что стоит только мне исчезнуть с горизонта, как Кармелита тут же вернется к нему. В общем-то он был прав. Память этой красотки, в особенности когда дело касалось мужчин, напоминала паутинку, которую любой, даже самый слабенький порыв ветра грозится унести прочь.
Стоило только Микки решиться убрать меня, как он принялся методично приводить свой план в действие.
Теперь, когда Кармелита была для него потеряна, по крайней мере на какое-то время, само собой, он совсем потерял голову из-за любви к ней. Я прожил в этом городе целых три недели, ожидая развития событий, и — не поверите! — за это время бедняга Микки так исхудал и посерел, что стал похож на дряхлого старика. Не думаю, что ему удалось хоть раз за эти дни забыться сном. Больше всего он напоминал мне загнанного в угол дикого кота.
Много же раз он пытался избавиться от меня. Сначала подсыпал яд, потом подложил бомбу домашнего изготовления с часовым механизмом. А уж сколько раз пытался подстрелить из-за угла или в темноте пырнуть ножом — не сосчитать! Но ему не везло, хотя бомба и взорвалась. Правда, я, как ни странно, остался цел, а пострадали четверо ни в чем не повинных людей, причем двое чуть было не умерли.
Само собой, я не преминул сообщить их приятелям, кто это позаботился подложить несчастным такую игрушку. После этого для бедняги Микки события стали разворачиваться совсем скверно.
Теперь он мог пробираться в город только темной ночью. За ним охотились, как за бешеной собакой. Кармелита, стоило ей только увидеть его в гостинице, смеялась ему в лицо, потому что теперь окончательно убедилась: связаться с подобным типом — только зря терять время.
Ну вот, вскоре и в этой истории наступила развязка, правда, довольно скучная. Хотя я по сей день уверен, что бедняга Микки намучился куда сильнее, чем остальные трое, вместе взятые. Видите ли, в нем еще оставалось достаточно благородства, по крайней мере для того, чтобы искренне любить женщину. Так что, говорю я вам, сердце его было разбито, и именно это послужило причиной его смерти. Однажды ночью я слышал сам, как он стонал и плакал у нее под окном. Ну, как ребенок… А эта негодяйка только крикнула, чтобы он убирался, иначе она, мол, кликнет меня и попросит вышвырнуть его из города. И Микки уехал. Понимаете, дух его был сломлен! Он не стал бороться дальше, просто выкинул белый флаг!
— Как все остальные! — тихо прошептала девушка.
— Да, — задумчиво протянул Кид и глубоко затянулся. — Доктор потом утверждал, что это было попросту алкогольное отравление — ведь в тот вечер он в одиночку выпил целую бутылку виски, но я лично продолжаю думать, что Микки умер от разбитого сердца.
— А девушка, Кармелита? Что стало с ней?
— С ней? Знаете, имена первых двух ее мужей мне какое-то время еще удавалось держать в памяти, но потом я сбился со счета и бросил эту затею.
Глава 28
ПЯТЫЙ
Как только Кид умолк, Джорджия вскочила на ноги и принялась шагать по лужайке, стараясь перевести дыхание, успокоить бешено колотившееся сердце. А Малыш, поглядывая на взволнованную девушку из-под полуопущенных век, молча курил. Он лениво следил, как от цигарки медленно поднимался вверх голубоватый дымок, а потом подносил ее к губам и глубоко затягивался.
— Похоже, вас не слишком волнует, что я об этом думаю, — вдруг спросила она, остановившись прямо перед ним.
Он вздрогнул, будто очнулся от сна, и вскинул на нее глаза.
— Волнует? — озадаченно переспросил Кид. — Ну конечно волнует, а как же иначе?
— О Господи, а то я не вижу?! — взорвалась она.
— Ну что вы! — невозмутимо покачал головой Малыш. — Это, можно сказать, единственное, что меня волнует в этом мире!
Он заявил это так торжественно, что Джорджия невольно отпрянула назад, упрямо вздернув подбородок. Но щеки ее по-прежнему заливала бледность.
— Я — не Кармелита! — заявила она.
— Нет, конечно, — с полным самообладанием подтвердил Кид. — У меня и в мыслях не было флиртовать с такой девушкой, как вы.
Джорджия окинула его подозрительным взглядом и призналась:
— Не знаю, что и сказать.
— А вы не спешите, — посоветовал он. — Но что бы ни выразили, предупреждаю — я переживу.
Наконец Джорджия собралась с духом:
— Знаете, никогда в жизни не слышала ничего подобного тому, что вы рассказали! Я имею в виду эти четыре истории. Даже не хочется верить! И я не поверила, так и знайте! Вы, скорее всего, совершили нечто ужасное, такое ужасное, что и поделиться нельзя! А теперь выдумали все это, чтобы не шокировать меня. Я угадала?
— Дорогая моя, — отозвался Кид, — уверяю вас, в этой истории нет ни слова лжи! Ни слова, ничего, кроме грустной правды.
Подозрительно уставившись на него, Джорджия убедилась, что он не обманывает.
— Тогда… — воскликнула она, но остальные слова замерли у нее на губах.
А Малыш сидел и молча ждал.
— Теперь вы — мой судья и суд присяжных, — наконец сказал он. — Можете считать меня виновным и приговорить к смерти.
— Для чего вы мне все это рассказали?!
— Потому что вы сами об этом попросили.
— Нет, — твердо произнесла она. — Не только поэтому! Вряд ли вы решились бы на это просто потому, что я попросила!
— Мне хотелось, чтобы вы представляли себе, что я за человек, — терпеливо пояснил Кид. — Вот поэтому я и сознался.
— Вы хотели бы, чтобы я знала?
— Да, это так.
— Ответьте мне еще на один вопрос.
— Хорошо, попробую.
— Вы получили удовольствие от того, что сделали с этими людьми?
— Когда я добрался до первого из этих ублюдков, — не задумываясь ответил он, — то готов был разорвать его в клочья, а потом сжечь на костре. Наверное, я был бы счастлив слышать, как он воет и скулит от боли, будто волк в ночи. Но еще задолго до того, как все это закончилось, я признался себе, что пресытился местью.
— Тогда почему же вы не бросили все это?
— Потому что каждый раз конец этой истории уже не зависел от меня. Понимаете, я только писал сценарий, а потом актеры сами играли до конца, а я был лишь одним из зрителей. Посмотрите. Репутация Турка Реминга — то, чем он дорожил, была погублена задолго до его смерти. Бизнес Гарри Дилла пришел в упадок, а с ним — и его счастье. Всегдашняя уверенность Оливера в том, что все ему подвластно — а именно так он привык думать, — лопнула, как яичная скорлупа. И, наконец, Микки Монро, на глазах превратившийся в развалину. Под конец я даже вроде как испытывал к ним нечто похожее на жалость. Но было уже слишком поздно.
— Предположим, в один прекрасный день кто-нибудь возьмется судить вас по тем же законам, что и вы их? — проговорила девушка. — Как бы вы это восприняли?
Кид с понимающим видом кивнул:
— Кажется, я понял, что вы имеете в виду. — Подняв голову вверх, он всмотрелся в гущу листвы, откуда доносился неумолчный стук дятла. Треск раздавался беспрерывно, будто кто-то у них над головой водил палкой по штакетнику. Чешуйки коры легким дождем сыпались вниз, а лесной санитар все не унимался. — В один прекрасный день так и случится, — произнес он. — И это будет самый черный день в моей жизни. Я не пытаюсь найти себе оправдания. И все же, доведись мне снова решать, поступил бы точно так же. И опять прошел бы этот путь до конца.
— Но что двигало вами? — все не унималась Джорджия. — Мне кажется, вы ничуть не раскаиваетесь в том, что сделали, верно? Что же толкнуло вас на это? Скорбь? Гнев? Желание отомстить за смерть матери?
— Нет, — немного подумав, ответил Кид. — Не только. Конечно, о ней я помнил каждую минуту. Да и об отце тоже, о том, какая боль навсегда застыла в его глазах. Но что больше всего преследовало меня все эти годы и жгло, как огнем, так это воспоминание о двух тощих, старых коровах, которые тащили нас через пустыню и умерли. Эти несчастные создания отдали свои жизни ради меня. Я все время помнил о них, помнил, какая стояла жара, когда мы тащились через пустыню, помнил, как подо мной пошатывалась и стонала старая Рыжуха — вот о чем я думал, когда смотрел на каждого из этих четверых, которые стали причиной всех наших бед.
— Но ведь был еще и пятый? — вспомнила девушка.
— Да.
— Это Билли Шей! — вдруг вскричала она.
— Нет, — покачал головой Кид.
— Похоже, вы не собираетесь сказать, кто он?
— Почему же, скажу! Именно поэтому я и рассказал вам всю эту историю.
— Так кто же он?
— Его имя — Джон Милман.
Джорджия вздрогнула и вскочила на ноги. Кид тоже встал и тут же быстро шагнул к ней, чтобы подхватить, заметив, как она покачнулась. Потом бережно ее усадил.
— Я не собираюсь свалиться в обморок! — пробормотала девушка, стиснув зубы. В лице ее не было ни кровинки. И вдруг с яростью произнесла: — Я не поддамся! — Кровь мгновенно прихлынула к ее щекам. Почувствовав это, она добавила: — Скверная шутка!
Малыш неохотно выпустил Джорджию из рук, все еще не уверенный, что она не рухнет в обморок.
— Уж не хотите ли вы сказать, что мой родной отец… что Джон Милман был в ту ночь среди тех людей? — не без злости промолвила девушка. А пока она говорила, ветер немного переменился, стал сильнее, и до них вдруг донесся непонятный, тоскливый звук.
— Да, ваш родной отец, муж вашей матери, Джон Милман. Да, он был одним из той пятерки, — подтвердил Кид.
— Вы это где-то услышали, но это неправда! — закричала Джорджия. — Господи, да ведь это же должно было случиться уже после моего рождения… после того, как мы осели в этих местах… после… И вы рассчитываете, что я вам поверю?!
— Надеюсь, — выдохнул он.
— Трудную же вы взяли на себя задачку, — яростно заметила она. Да вы попросту искали, кого бы выбрать своей жертвой, а кого именно — вам плевать! Но на этот раз… — вдруг голос ее упал. — Ну скажите, почему вы решили, что я вам поверю?!
— Хорошо, постараюсь объяснить, — пообещал Малыш. — Конечно, все это случилось ночью. Я был болен, так что вы можете подумать, что мне не удалось хорошо разглядеть этих людей. Но все дело в том, что они ведь не особенно маскировались, знаете ли! В те далекие времена люди не очень-то боялись нарушать законы. Поэтому им и в голову не пришло хотя бы надеть маски или отворачиваться, когда они прикуривали! Я до сих пор помню их лица, будто это случилось только вчера. Странная вещь — память, особенно когда речь идет о больном ребенке, верно? Но я до сих пор вижу, как смеялся Турок Реминг и как ослепительно сверкали его белоснежные зубы, когда он подносил зажженную спичку другому бандиту — парню среднего роста, с выпуклым лбом и приятными чертами лица. У этого человека была ямочка на подбородке, а на нижней челюсти с правой стороны — крохотная красная метка, вроде как след от пули или родинка…
Он умолк, а девушка, облизнув сухие побелевшие губы, впилась в него глазами. Она тяжело дышала. Сердце в ее груди стучало, словно молот.
— И что вы собираетесь делать? — поинтересовалась Джорджия.
— Не знаю, — ответил Кид. — Понимаете, они ведь не стреляли… Не стреляли ни в отца, ни в мать… Не стреляли даже в старую Рыжуху и Пятнашку. Вообще не стреляли.
— Но ведь у вас нет другого способа разделаться с ним?
— Может, и так, — неопределенно ответил Малыш.
— Можете ворошить его прошлое, сколько вам заблагорассудится, но вам никогда не удастся погубить его репутацию! — окончательно овладев собой, быстро заговорила девушка. — Слишком много лет он творил только добро. Господи, да ведь отец просто наводнил ранчо теми, кого он подобрал и пригрел! Не знаю и знать не хочу, что у вас за методы, но вам никогда не удастся погубить его так же, как вы погубили тех несчастных безмозглых идиотов!
— Конечно, я понимаю. В том, что вы говорите, много правды, — признался он. — Похоже, с той ночи Милман и впрямь вел честную жизнь. Да разве я об этом не думал? Именно поэтому-то все откладывал и откладывал… — Глянув на девушку, Кид неожиданно отметил, что под ее глазами залегли синеватые тени.
— Хотите сказать, что следили за ним?
— Годами! — кивнул он. — Видите ли, именно ему принадлежал тот самый мул. И именно его дом я обнаружил первым.
Джорджия закрыла лицо ладонями, но руки ее бессильно упали.
Между тем Кид, не сводя с нее глаз, продолжал:
— Серый мул. То есть серым он был тогда, а к тому времени, когда я его разыскал, стал уже почти серебряным. На груди у него был старый шрам — след колючей проволоки. Такое не часто встретишь у мулов. Знаете, ведь они в общем-то неглупые животные…
— Блистер! — ахнула девушка. — Так это вы о старике Блистере!
Он молча кивнул.
— Но если вы отыскали моего отца первым, почему вы медлили с ним? Не потому ли, что вопреки всему были уверены, что он хороший человек?
— Я все бросил и уехал… Из-за вас.
— Из-за меня?
— Вы ведь обычно ездили на старом Блистере, правда?
— Да, именно на нем я училась ездить верхом. Он был такой спокойный. Он…
— Однажды вы ехали на нем по тропе между холмами. Как раз через эти холмы, если не ошибаюсь. На тропе столкнулись с парнем, одетым в лохмотья. На одной ноге у него был сапог, на другой — мокасин. Он отдыхал у ручья, и вы посоветовали ему заглянуть на ранчо, мол, может, ему повезет и для него найдется работа.
— Кажется, у него были синие глаза, — подхватила Джорджия. — И… — Она осеклась и почти с ужасом взглянула на Малыша, прикрыв ладонью рот. — Так это были вы!
— Да, — подтвердил Кид. — Это был я. В тот вечер я спустился в долину, подошел к вашему дому и долго следил за вами. Вы сидели в комнате, где стоит рояль. Ваша мать играла, вы пели, а ваш отец дремал в кресле. Вы были еще подростком, но в тот вечер у открытого настежь окна пели любовную песню. А там, за окном, в темноте ночи, стоял я. — Он немного помолчал, воскрешая в памяти тот далекий вечер. Потом продолжил: — И с тех пор я не раз возвращался сюда. Каждый раз по ночам. Несколько раз еще слышал, как вы пели… С того самого дня, хоть мне и было всего лишь пятнадцать, вы остались в моей памяти как что-то чудесное… Такое бывает только в детстве.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, — пробормотала девушка.
— Понимаете, — усмехнулся Кид. — Вы все понимаете, даже то, чего я не говорю. И хорошо знаете что.
— Похоже, вас не слишком волнует, что я об этом думаю, — вдруг спросила она, остановившись прямо перед ним.
Он вздрогнул, будто очнулся от сна, и вскинул на нее глаза.
— Волнует? — озадаченно переспросил Кид. — Ну конечно волнует, а как же иначе?
— О Господи, а то я не вижу?! — взорвалась она.
— Ну что вы! — невозмутимо покачал головой Малыш. — Это, можно сказать, единственное, что меня волнует в этом мире!
Он заявил это так торжественно, что Джорджия невольно отпрянула назад, упрямо вздернув подбородок. Но щеки ее по-прежнему заливала бледность.
— Я — не Кармелита! — заявила она.
— Нет, конечно, — с полным самообладанием подтвердил Кид. — У меня и в мыслях не было флиртовать с такой девушкой, как вы.
Джорджия окинула его подозрительным взглядом и призналась:
— Не знаю, что и сказать.
— А вы не спешите, — посоветовал он. — Но что бы ни выразили, предупреждаю — я переживу.
Наконец Джорджия собралась с духом:
— Знаете, никогда в жизни не слышала ничего подобного тому, что вы рассказали! Я имею в виду эти четыре истории. Даже не хочется верить! И я не поверила, так и знайте! Вы, скорее всего, совершили нечто ужасное, такое ужасное, что и поделиться нельзя! А теперь выдумали все это, чтобы не шокировать меня. Я угадала?
— Дорогая моя, — отозвался Кид, — уверяю вас, в этой истории нет ни слова лжи! Ни слова, ничего, кроме грустной правды.
Подозрительно уставившись на него, Джорджия убедилась, что он не обманывает.
— Тогда… — воскликнула она, но остальные слова замерли у нее на губах.
А Малыш сидел и молча ждал.
— Теперь вы — мой судья и суд присяжных, — наконец сказал он. — Можете считать меня виновным и приговорить к смерти.
— Для чего вы мне все это рассказали?!
— Потому что вы сами об этом попросили.
— Нет, — твердо произнесла она. — Не только поэтому! Вряд ли вы решились бы на это просто потому, что я попросила!
— Мне хотелось, чтобы вы представляли себе, что я за человек, — терпеливо пояснил Кид. — Вот поэтому я и сознался.
— Вы хотели бы, чтобы я знала?
— Да, это так.
— Ответьте мне еще на один вопрос.
— Хорошо, попробую.
— Вы получили удовольствие от того, что сделали с этими людьми?
— Когда я добрался до первого из этих ублюдков, — не задумываясь ответил он, — то готов был разорвать его в клочья, а потом сжечь на костре. Наверное, я был бы счастлив слышать, как он воет и скулит от боли, будто волк в ночи. Но еще задолго до того, как все это закончилось, я признался себе, что пресытился местью.
— Тогда почему же вы не бросили все это?
— Потому что каждый раз конец этой истории уже не зависел от меня. Понимаете, я только писал сценарий, а потом актеры сами играли до конца, а я был лишь одним из зрителей. Посмотрите. Репутация Турка Реминга — то, чем он дорожил, была погублена задолго до его смерти. Бизнес Гарри Дилла пришел в упадок, а с ним — и его счастье. Всегдашняя уверенность Оливера в том, что все ему подвластно — а именно так он привык думать, — лопнула, как яичная скорлупа. И, наконец, Микки Монро, на глазах превратившийся в развалину. Под конец я даже вроде как испытывал к ним нечто похожее на жалость. Но было уже слишком поздно.
— Предположим, в один прекрасный день кто-нибудь возьмется судить вас по тем же законам, что и вы их? — проговорила девушка. — Как бы вы это восприняли?
Кид с понимающим видом кивнул:
— Кажется, я понял, что вы имеете в виду. — Подняв голову вверх, он всмотрелся в гущу листвы, откуда доносился неумолчный стук дятла. Треск раздавался беспрерывно, будто кто-то у них над головой водил палкой по штакетнику. Чешуйки коры легким дождем сыпались вниз, а лесной санитар все не унимался. — В один прекрасный день так и случится, — произнес он. — И это будет самый черный день в моей жизни. Я не пытаюсь найти себе оправдания. И все же, доведись мне снова решать, поступил бы точно так же. И опять прошел бы этот путь до конца.
— Но что двигало вами? — все не унималась Джорджия. — Мне кажется, вы ничуть не раскаиваетесь в том, что сделали, верно? Что же толкнуло вас на это? Скорбь? Гнев? Желание отомстить за смерть матери?
— Нет, — немного подумав, ответил Кид. — Не только. Конечно, о ней я помнил каждую минуту. Да и об отце тоже, о том, какая боль навсегда застыла в его глазах. Но что больше всего преследовало меня все эти годы и жгло, как огнем, так это воспоминание о двух тощих, старых коровах, которые тащили нас через пустыню и умерли. Эти несчастные создания отдали свои жизни ради меня. Я все время помнил о них, помнил, какая стояла жара, когда мы тащились через пустыню, помнил, как подо мной пошатывалась и стонала старая Рыжуха — вот о чем я думал, когда смотрел на каждого из этих четверых, которые стали причиной всех наших бед.
— Но ведь был еще и пятый? — вспомнила девушка.
— Да.
— Это Билли Шей! — вдруг вскричала она.
— Нет, — покачал головой Кид.
— Похоже, вы не собираетесь сказать, кто он?
— Почему же, скажу! Именно поэтому я и рассказал вам всю эту историю.
— Так кто же он?
— Его имя — Джон Милман.
Джорджия вздрогнула и вскочила на ноги. Кид тоже встал и тут же быстро шагнул к ней, чтобы подхватить, заметив, как она покачнулась. Потом бережно ее усадил.
— Я не собираюсь свалиться в обморок! — пробормотала девушка, стиснув зубы. В лице ее не было ни кровинки. И вдруг с яростью произнесла: — Я не поддамся! — Кровь мгновенно прихлынула к ее щекам. Почувствовав это, она добавила: — Скверная шутка!
Малыш неохотно выпустил Джорджию из рук, все еще не уверенный, что она не рухнет в обморок.
— Уж не хотите ли вы сказать, что мой родной отец… что Джон Милман был в ту ночь среди тех людей? — не без злости промолвила девушка. А пока она говорила, ветер немного переменился, стал сильнее, и до них вдруг донесся непонятный, тоскливый звук.
— Да, ваш родной отец, муж вашей матери, Джон Милман. Да, он был одним из той пятерки, — подтвердил Кид.
— Вы это где-то услышали, но это неправда! — закричала Джорджия. — Господи, да ведь это же должно было случиться уже после моего рождения… после того, как мы осели в этих местах… после… И вы рассчитываете, что я вам поверю?!
— Надеюсь, — выдохнул он.
— Трудную же вы взяли на себя задачку, — яростно заметила она. Да вы попросту искали, кого бы выбрать своей жертвой, а кого именно — вам плевать! Но на этот раз… — вдруг голос ее упал. — Ну скажите, почему вы решили, что я вам поверю?!
— Хорошо, постараюсь объяснить, — пообещал Малыш. — Конечно, все это случилось ночью. Я был болен, так что вы можете подумать, что мне не удалось хорошо разглядеть этих людей. Но все дело в том, что они ведь не особенно маскировались, знаете ли! В те далекие времена люди не очень-то боялись нарушать законы. Поэтому им и в голову не пришло хотя бы надеть маски или отворачиваться, когда они прикуривали! Я до сих пор помню их лица, будто это случилось только вчера. Странная вещь — память, особенно когда речь идет о больном ребенке, верно? Но я до сих пор вижу, как смеялся Турок Реминг и как ослепительно сверкали его белоснежные зубы, когда он подносил зажженную спичку другому бандиту — парню среднего роста, с выпуклым лбом и приятными чертами лица. У этого человека была ямочка на подбородке, а на нижней челюсти с правой стороны — крохотная красная метка, вроде как след от пули или родинка…
Он умолк, а девушка, облизнув сухие побелевшие губы, впилась в него глазами. Она тяжело дышала. Сердце в ее груди стучало, словно молот.
— И что вы собираетесь делать? — поинтересовалась Джорджия.
— Не знаю, — ответил Кид. — Понимаете, они ведь не стреляли… Не стреляли ни в отца, ни в мать… Не стреляли даже в старую Рыжуху и Пятнашку. Вообще не стреляли.
— Но ведь у вас нет другого способа разделаться с ним?
— Может, и так, — неопределенно ответил Малыш.
— Можете ворошить его прошлое, сколько вам заблагорассудится, но вам никогда не удастся погубить его репутацию! — окончательно овладев собой, быстро заговорила девушка. — Слишком много лет он творил только добро. Господи, да ведь отец просто наводнил ранчо теми, кого он подобрал и пригрел! Не знаю и знать не хочу, что у вас за методы, но вам никогда не удастся погубить его так же, как вы погубили тех несчастных безмозглых идиотов!
— Конечно, я понимаю. В том, что вы говорите, много правды, — признался он. — Похоже, с той ночи Милман и впрямь вел честную жизнь. Да разве я об этом не думал? Именно поэтому-то все откладывал и откладывал… — Глянув на девушку, Кид неожиданно отметил, что под ее глазами залегли синеватые тени.
— Хотите сказать, что следили за ним?
— Годами! — кивнул он. — Видите ли, именно ему принадлежал тот самый мул. И именно его дом я обнаружил первым.
Джорджия закрыла лицо ладонями, но руки ее бессильно упали.
Между тем Кид, не сводя с нее глаз, продолжал:
— Серый мул. То есть серым он был тогда, а к тому времени, когда я его разыскал, стал уже почти серебряным. На груди у него был старый шрам — след колючей проволоки. Такое не часто встретишь у мулов. Знаете, ведь они в общем-то неглупые животные…
— Блистер! — ахнула девушка. — Так это вы о старике Блистере!
Он молча кивнул.
— Но если вы отыскали моего отца первым, почему вы медлили с ним? Не потому ли, что вопреки всему были уверены, что он хороший человек?
— Я все бросил и уехал… Из-за вас.
— Из-за меня?
— Вы ведь обычно ездили на старом Блистере, правда?
— Да, именно на нем я училась ездить верхом. Он был такой спокойный. Он…
— Однажды вы ехали на нем по тропе между холмами. Как раз через эти холмы, если не ошибаюсь. На тропе столкнулись с парнем, одетым в лохмотья. На одной ноге у него был сапог, на другой — мокасин. Он отдыхал у ручья, и вы посоветовали ему заглянуть на ранчо, мол, может, ему повезет и для него найдется работа.
— Кажется, у него были синие глаза, — подхватила Джорджия. — И… — Она осеклась и почти с ужасом взглянула на Малыша, прикрыв ладонью рот. — Так это были вы!
— Да, — подтвердил Кид. — Это был я. В тот вечер я спустился в долину, подошел к вашему дому и долго следил за вами. Вы сидели в комнате, где стоит рояль. Ваша мать играла, вы пели, а ваш отец дремал в кресле. Вы были еще подростком, но в тот вечер у открытого настежь окна пели любовную песню. А там, за окном, в темноте ночи, стоял я. — Он немного помолчал, воскрешая в памяти тот далекий вечер. Потом продолжил: — И с тех пор я не раз возвращался сюда. Каждый раз по ночам. Несколько раз еще слышал, как вы пели… С того самого дня, хоть мне и было всего лишь пятнадцать, вы остались в моей памяти как что-то чудесное… Такое бывает только в детстве.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, — пробормотала девушка.
— Понимаете, — усмехнулся Кид. — Вы все понимаете, даже то, чего я не говорю. И хорошо знаете что.