Страница:
— Как это ужасно! — рассеянно пробормотала миссис Милман. — Но, дорогая, видишь ли, сейчас мы с твоим отцом немного заняты…
Но Джон Милман как-то странно повернул голову и, казалось, затаив дыхание, ловил каждое слово дочери.
— Ты даже не представляешь, мама, насколько это было ужасно! — продолжала Джорджия. — Ведь у них на руках был не просто ребенок, а больной ребенок! Бедняжка был болен уже давно, но отец настаивал на том, чтобы пересечь пустыню и добраться до новых земель — Земли Обетованной, как он ее называл. Ах, бедняга, бедняга! И вот они потащились дальше. Малышу с каждым днем становилось все хуже и хуже. Его мать обезумела от страха. Это был их крестный путь, поверьте. Несчастным пришлось запрячь в повозку дойных коров, иначе они так и остались бы в пустыне. При этом они выбросили весь свой жалкий скарб — все, кроме остатков пищи. И все равно животные с трудом тащились по раскаленной пустыне, увязая в песке. Солнце палило немилосердно, и, наконец, одна из коров упала. Это была Пятнашка. Осталась вторая — Рыжуха. Несколько дней бедное животное, умирая от голода и жажды, тащило маленького мальчика на спине. Ужасно, правда?
— О Боже, Боже! — побледнев, прошептала миссис Милман. Материнские чувства заставили ее забыть обо всем, кроме этой страшной картины.
— А потом пала и Рыжуха. Но теперь они были уже на самом краю пустыни. На горизонте уже видели зелень Земли Обетованной! Им все-таки удалось до нее добраться! Но вскоре, не выдержав всех тягот, выпавших на их долю во время этого страшного пути, умерла мать Малыша. Сердце отца было навсегда разбито, а Кид, что ж, Кид вырос с одной лишь мыслью — во что бы то ни стало отомстить тем пятерым, которые много лет назад обрекли его семью на голод и муки!
— От души надеюсь, что ему это удалось! — с жаром воскликнула миссис Милман. — Держу пари, этот юноша из породы людей, которые способны долго помнить причиненное им зло. И пойти на что угодно, лишь бы свершилось возмездие!
— Да, ты права, мама. Вскоре Кид напал на их след, — сообщила девушка. — Не прошло и девяти лет, как он разыскал того самого мула, которого увели грабители. — С этими словами Джорджия украдкой метнула взгляд в сторону отца и едва не закричала от ужаса.
Побледнев, Милман будто обратился в камень, глаза его чуть не выпадали из орбит. Судя по всему, напряжение его было поистине невыносимым. Лицо превратилось в маску безумного ужаса и раскаяния.
Дочь не сводила с него глаз. Ею вдруг овладела жуткая слабость. Ноги подкашивались, кружилась голова, она едва не падала. Сейчас, видя, что происходит с отцом, ей стало еще страшнее, чем в тот момент, когда Кид нанес ей этот чудовищный удар.
В комнате повисло гробовое молчание, которое наконец привлекло внимание миссис Милман. Вскинув голову, она удивленно переводила глаза с дочери на мужа.
— Ужасная история, правда, Джон? — проговорила Элинор.
— Ужасная! — хрипло подтвердил он, явно с трудом выдавив из себя это единственное слово.
Вдруг миссис Милман вскочила на ноги и, обернувшись к Джорджии, спросила:
— Он назвал тебе их имена? Сказал, кто они такие?
Девушка прислонилась к стене. Голова у нее шла кругом. Комната вдруг медленно поплыла перед ее глазами.
— Сказал… Четверо из них уже мертвы.
Внезапно Джорджия ужаснулась. Что она наделала?! Ведь ей вовсе не хотелось, чтобы мать все узнала. И, украдкой взглянув на нее, вдруг поняла, что та обо всем догадалась. Лицо Элинор было мертвенно-бледным. Отец был похож на умирающего.
Теперь стало бессмысленно что-либо скрывать. И так слишком многое сказано. Стыд за собственную глупость, по которой она бросила всю эту историю в лицо родителям, судорогой свел губы девушки. Но мать все поняла.
— Думаю, — хрипло сказала Элинор, — так даже лучше. Сколько ни скрывай, правда все равно выплывет на свет. Да ведь так оно всегда и бывает, верно, Джон?
Дрожа и пошатываясь, Джон Милман с трудом встал на ноги.
— Пойду прогуляюсь, — пробормотал он. — Мне нужно глотнуть воздуха.
Ранчеро прошел мимо дочери, казалось, не видя ее, а потом долго, точно слепой, пытался нащупать ручку, чтобы открыть дверь.
Джорджии пришлось распахнуть ее перед отцом, а затем она молча проводила его взглядом, пока он медленно, оступаясь на каждом шагу, шел через холл, то и дело останавливаясь, хватаясь ослабевшей рукой то за одну, то за другую стену.
Джон Милман был раздавлен. Рассказ дочери поразил его, будто удар молнии.
Вдруг девушке вспомнились все четыре истории, рассказанные Кидом, а именно — как он поступал со своими жертвами. И она оцепенела. Впервые ей пришло в голову, что он ни разу не убил кого-то собственными руками. Нет, Малыш предпочитал действовать по-другому.
И вот сейчас он тоже не счел нужным прибегнуть к оружию. Зачем? Его чудовищный, дьявольский замысел осуществился куда проще. Слова собственной дочери сразили Милмана наповал вернее, чем пуля.
А она оказалась глупой, доверчивой дурой — игрушкой в руках злодея. Достаточно опасной игрушкой, способной погубить собственного отца.
Глава 32
Глава 33
Но Джон Милман как-то странно повернул голову и, казалось, затаив дыхание, ловил каждое слово дочери.
— Ты даже не представляешь, мама, насколько это было ужасно! — продолжала Джорджия. — Ведь у них на руках был не просто ребенок, а больной ребенок! Бедняжка был болен уже давно, но отец настаивал на том, чтобы пересечь пустыню и добраться до новых земель — Земли Обетованной, как он ее называл. Ах, бедняга, бедняга! И вот они потащились дальше. Малышу с каждым днем становилось все хуже и хуже. Его мать обезумела от страха. Это был их крестный путь, поверьте. Несчастным пришлось запрячь в повозку дойных коров, иначе они так и остались бы в пустыне. При этом они выбросили весь свой жалкий скарб — все, кроме остатков пищи. И все равно животные с трудом тащились по раскаленной пустыне, увязая в песке. Солнце палило немилосердно, и, наконец, одна из коров упала. Это была Пятнашка. Осталась вторая — Рыжуха. Несколько дней бедное животное, умирая от голода и жажды, тащило маленького мальчика на спине. Ужасно, правда?
— О Боже, Боже! — побледнев, прошептала миссис Милман. Материнские чувства заставили ее забыть обо всем, кроме этой страшной картины.
— А потом пала и Рыжуха. Но теперь они были уже на самом краю пустыни. На горизонте уже видели зелень Земли Обетованной! Им все-таки удалось до нее добраться! Но вскоре, не выдержав всех тягот, выпавших на их долю во время этого страшного пути, умерла мать Малыша. Сердце отца было навсегда разбито, а Кид, что ж, Кид вырос с одной лишь мыслью — во что бы то ни стало отомстить тем пятерым, которые много лет назад обрекли его семью на голод и муки!
— От души надеюсь, что ему это удалось! — с жаром воскликнула миссис Милман. — Держу пари, этот юноша из породы людей, которые способны долго помнить причиненное им зло. И пойти на что угодно, лишь бы свершилось возмездие!
— Да, ты права, мама. Вскоре Кид напал на их след, — сообщила девушка. — Не прошло и девяти лет, как он разыскал того самого мула, которого увели грабители. — С этими словами Джорджия украдкой метнула взгляд в сторону отца и едва не закричала от ужаса.
Побледнев, Милман будто обратился в камень, глаза его чуть не выпадали из орбит. Судя по всему, напряжение его было поистине невыносимым. Лицо превратилось в маску безумного ужаса и раскаяния.
Дочь не сводила с него глаз. Ею вдруг овладела жуткая слабость. Ноги подкашивались, кружилась голова, она едва не падала. Сейчас, видя, что происходит с отцом, ей стало еще страшнее, чем в тот момент, когда Кид нанес ей этот чудовищный удар.
В комнате повисло гробовое молчание, которое наконец привлекло внимание миссис Милман. Вскинув голову, она удивленно переводила глаза с дочери на мужа.
— Ужасная история, правда, Джон? — проговорила Элинор.
— Ужасная! — хрипло подтвердил он, явно с трудом выдавив из себя это единственное слово.
Вдруг миссис Милман вскочила на ноги и, обернувшись к Джорджии, спросила:
— Он назвал тебе их имена? Сказал, кто они такие?
Девушка прислонилась к стене. Голова у нее шла кругом. Комната вдруг медленно поплыла перед ее глазами.
— Сказал… Четверо из них уже мертвы.
Внезапно Джорджия ужаснулась. Что она наделала?! Ведь ей вовсе не хотелось, чтобы мать все узнала. И, украдкой взглянув на нее, вдруг поняла, что та обо всем догадалась. Лицо Элинор было мертвенно-бледным. Отец был похож на умирающего.
Теперь стало бессмысленно что-либо скрывать. И так слишком многое сказано. Стыд за собственную глупость, по которой она бросила всю эту историю в лицо родителям, судорогой свел губы девушки. Но мать все поняла.
— Думаю, — хрипло сказала Элинор, — так даже лучше. Сколько ни скрывай, правда все равно выплывет на свет. Да ведь так оно всегда и бывает, верно, Джон?
Дрожа и пошатываясь, Джон Милман с трудом встал на ноги.
— Пойду прогуляюсь, — пробормотал он. — Мне нужно глотнуть воздуха.
Ранчеро прошел мимо дочери, казалось, не видя ее, а потом долго, точно слепой, пытался нащупать ручку, чтобы открыть дверь.
Джорджии пришлось распахнуть ее перед отцом, а затем она молча проводила его взглядом, пока он медленно, оступаясь на каждом шагу, шел через холл, то и дело останавливаясь, хватаясь ослабевшей рукой то за одну, то за другую стену.
Джон Милман был раздавлен. Рассказ дочери поразил его, будто удар молнии.
Вдруг девушке вспомнились все четыре истории, рассказанные Кидом, а именно — как он поступал со своими жертвами. И она оцепенела. Впервые ей пришло в голову, что он ни разу не убил кого-то собственными руками. Нет, Малыш предпочитал действовать по-другому.
И вот сейчас он тоже не счел нужным прибегнуть к оружию. Зачем? Его чудовищный, дьявольский замысел осуществился куда проще. Слова собственной дочери сразили Милмана наповал вернее, чем пуля.
А она оказалась глупой, доверчивой дурой — игрушкой в руках злодея. Достаточно опасной игрушкой, способной погубить собственного отца.
Глава 32
МИЛМАН СХОДИТ СО СЦЕНЫ
Повернувшись к матери, Джорджия увидела ее испытующий взгляд, и вдруг на нее повеяло таким пронизывающим холодом, что она зябко поежилась. Будто в комнату ворвался ледяной ветер.
— Похоже, этот юноша успел немало тебе рассказать, так, Джорджия? — поинтересовалась Элинор.
— Только то, о чем я просила, — пробормотала она.
— Ты имеешь в виду отца?
— Нет. Я хотела знать, откуда он, как жил раньше, и все такое.
— Мне кажется, этот молодой человек тебя очень интересует, Джорджия. Или я ошибаюсь?
Девушка досадливо передернула плечами.
— Может, будет лучше, если мы поговорим об отце?
— Ты так считаешь? — чуть заметно вскинув брови, протянула мать.
Это был опасный знак. За многие годы Джорджия привыкла заранее чувствовать, когда приближалась гроза.
— В конце концов, мне нет до него никакого дела, — вспыхнула она. — И не было бы, если бы из-за него отцу не грозила опасность!
— Именно это я и надеялась услышать, — невозмутимо произнесла миссис Милман. — Мне необходимо знать, что этот Кид значит для тебя.
— Для меня?! Господи, да я и видела-то его всего пару раз!
— Но это ведь ничего не значит, правда? Во всяком случае, для него! Он влюблен в тебя, так ведь?
— Конечно же нет! — фыркнула Джорджия.
Но мать заметила, как она слегка порозовела.
— Так что же? — терпеливо спросила Элинор.
— Да… наверное, — неохотно выдавила дочь. — Но это совсем не то, что ты думаешь!
— Да мне и в голову не приходило, что он предложил тебе руку и сердце в первую же минуту, как только тебя увидел! Если, конечно, это именно то, что тебя волнует! — заявила миссис Милман все тем же резким, отрывистым тоном. — Но ведь он давно следит за тобой? Разве не так? Или я ошибаюсь?
Джорджия мучительно покраснела. Почему-то ей стало казаться, что даже в этом Киду удалось каким-то образом посмеяться над ней. И вдруг она почувствовала, как холодная ненависть к юноше шевельнулась в ее груди.
— Он видел меня много лет назад, — неохотно сообщила Джорджия.
— Где?
— Здесь. В этой самой комнате. Окно было распахнуто настежь. Был вечер, ты играла, я пела, а отец дремал на кушетке.
— А Кид, значит, заглянул в окно? Что ему было нужно?
— Он разыскивал мула с отметиной на груди — у него остался шрам от колючей проволоки. И он обнаружил Блистера. Мама, это Блистер привел его к нашему дому!
Миссис Милман сжала пальцами подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев,
— Так, стало быть, это и был тот самый мул, которого у них украли?
— Да. По крайней мере, так сказал Кид.
— Джорджия, этот человек что-нибудь значит для тебя?
— Нет. Не знаю, — пробормотала девушка. — Мне кажется, я ненавижу его больше всех на свете!
— И любишь тоже?
— Да… наверное.
— Что еще он тебе говорил?
— Рассказал, как ему удалось расправиться с остальными четверыми грабителями.
— Должно быть, это было страшно занимательно.
— Знаешь, он ведь и пальцем не дотронулся ни до одного из них! Просто разбил им жизнь. Вот так уничтожил всех, одного за другим.
— Чужими руками? Используя для этого других людей? Как сегодня тебя?!
Это хлестнуло как пощечина. Джорджия почувствовала, что краска разом схлынула с ее щек. Собрав все силы, она недрогнувшим голосом ответила:
— Да. Теперь я тоже это понимаю.
— И как тебе это понравилось, Джорджия?
— Не знаю… Не понимаю, как объяснить…
— Очень романтично! Просто дрожь пробирает!
— Что ты хочешь этим сказать?
— О, это очень старая история. И герой все тот же: сильный, красивый, благородный незнакомец со слегка подмоченной репутацией, у которого в прошлом было какое-то тайное горе. Разве не так? История прямо-таки в духе Байрона, верно?
— Что за ерунда? — отшатнулась Джорджия. — Об этом не было и речи! — Подумав немного, она еще раз, уже увереннее, покачала головой. — Да нет, ничего подобного! Он вовсе не старался произвести на меня впечатление.
— Ты уверена, что понимаешь его до конца?
— Да нет. Как я могу быть уверена? Может быть, и не понимаю. Во всяком случае, я об этом и не думала.
— Еще бы! Ведь любая тайна так интересна, правда?
— Ну… может быть, и это сыграло свою роль, не спорю.
— И к тому же жалость, верно? К бедному, умирающему мальчику, его погибшей матери, не утешившемуся отцу. Я угадала?
— По-моему, ты просто не имеешь права так говорить! — воскликнула дочь.
Миссис Милман вдруг прикрыла глаза.
— Нет. Я стараюсь быть справедливой. Видишь ли, Джорджия, мне необходимо понять, что ты чувствуешь.
— Я с радостью расскажу тебе все, что ты хочешь знать, — вытянулась девушка точно туго натянутая струна. Все тело ее дрожало. До сих пор они с матерью всегда были очень близки.
— Тебе ведь многое известно о Киде, да?
— Только то, что он сам рассказал.
— И ты всему веришь?
Джорджия задумалась.
— Да, — призналась наконец и добавила, тщательно взвешивая каждое слово: — По крайней мере, сейчас я верю всему, что он сказал.
— Что тебе еще о нем известно?
— Да так, ничего особенного — всякие сплетни, досужие вымыслы… В общем, немного.
— Например?
— Ну, слышала, что он карточный шулер и наемный стрелок.
— Как просто это звучит, верно? А ты хоть понимаешь, что это значит?
— Конечно. Нет, это просто смешно! Мама, ты забываешь, что я уже не ребенок!
— Само собой разумеется, — кивнула миссис Милман. — Ты уже не ребенок. Ты достигла того возраста, когда считаешь, что уже в состоянии понять многие вещи. Во всяком случае, сама в этом уверена. А теперь попытайся представить себе воочию, кто это такой — профессиональный игрок или шулер. Человек, который благодаря ловкости рук добивается, чтобы фортуна повернулась к нему лицом, в то время как остальные игроки рассчитывают лишь на удачу. А наемный стрелок? Опасный головорез, пользующийся своей профессиональной сноровкой или данным природой талантом для того, чтобы без труда избавляться от менее удачливых, менее метких стрелков или от людей, у которых есть и другие дела, кроме как убивать себе подобных! А теперь скажи: разве у обычного человека останется хоть малейший шанс, если судьба сведет его с профессиональным игроком или с наемным убийцей?!
Девушка невозмутимо кивнула:
— Я уже размышляла об этом. Но…
— Что ты хотела сказать?
— Я не думаю, что Кид захочет воспользоваться таким преимуществом.
— Элинор Милман сделала нетерпеливое движение, изо всех сил стараясь держать себя в руках.
— Ты и в самом деле так считаешь, дорогая?
— Да, — просто ответила девушка. — Может быть, все дело в том, что Кид абсолютно уверен в себе? Но видишь ли, я готова держать пари, если он и плутует, то только лишь с профессиональными картежниками, с шулерами, ну, в общем, ты меня понимаешь. А если сражается, то лишь против таких же, как он сам.
В глазах ее матери вдруг мелькнула боль.
— Когда-то и мне такое приходило в голову, — неохотно призналась она. — Хотя сейчас невольно стараюсь думать о нем как можно хуже.
— О мама! — с раскаянием воскликнула Джорджия. — Хотелось бы мне быть такой же честной, как ты!
— Тогда постарайся прямо взглянуть правде в глаза! Что за жизнь ждет тебя с ним? Ни дома, ни детей! Разве ты сможешь доверить хрупкую душу ребенка такому необузданному человеку?! Неужели ты сама этого не видишь?
Девушка упорно молчала. Наконец, вздохнув, неохотно кивнула.
— Надеюсь, он объяснил, как много ты для него значишь?
— Нет, об этом Кид не сказал ни слова!
— О, какая досада! Впрочем, для этого не надо слов — порой достаточно взгляда или даже жеста…
— Ни жестом, ни вздохом, мама. Ведь такое чувствуешь, правда? Или я ошибаюсь?
— О, так, значит, этот молодой человек умнее, чем я думала!
— Может быть. Впрочем, не знаю. Видишь ли, мне кажется, он разрывается между двумя противоположными чувствами. Он ненавидит моего отца. И влюблен в меня. А кроме того, твердо намерен покончить с шайкой Диксона.
— Ты в этом уверена?
— Да, мама. Для него мучения животных значат куда больше, чем для любого из нас, поверь мне. Я не могу забыть его лица, когда до нас донеслось мычание коров возле Харри-Крик!
— Так что же ты намерена делать, Джорджия?
— Ждать, — прошептала девушка, — и молиться, чтобы судьба никогда больше не сводила нас вместе!
Миссис Милман, посмотрев на дочь как человек, который отчаянно цепляется за последнюю надежду, тяжело вздохнула.
— Думаю, Джорджия, ты все решила правильно. — И вдруг спохватилась: — А что насчет отца?
— Прямо сейчас пойду к нему и скажу…
— Подумай сначала хорошенько, девочка. Постарайся найти правильные слова.
— Я просто собираюсь сказать ему, что для меня совершенно не важно, что он сделал когда-то, тем более что это было так давно. Ни для меня, ни для тебя. Правда, мама?
У Элинор вырвался короткий вздох.
— Во всяком случае, постараемся, чтобы так оно и было. Ведь есть же такие вещи, как верность, преданность, доверие, наконец!
— Да, — согласилась Джорджия, — именно это я и чувствовала!
Мать встала и, подойдя к дочери, порывисто прижала ее к груди.
— Мы, дорогая, стоим на пороге гибели, — пробормотала она. — Еще вчера мы были богаты и счастливы, ни единое облачко нам не угрожало. А сегодня земля под нашими ногами заколебалась. Еще немного, и мы рухнем в пропасть, чтобы уже никогда не подняться. Из-за этого юноши жизни твоего отца угрожает страшная опасность! Только благодаря несчастному проступку, совершенному много лет назад, над всеми нами нависла угроза, которая не исчезнет, как бы все ни повернулось. Я уж не говорю о том, что все богатство нашей семьи вот-вот развеется как дым. И при этом меня еще гложет ужасная тревога за тебя, Джорджия. Но все равно, дорогая моя девочка, я уверена, что для нас существует только один путь — встретить опасность всем вместе, плечом к плечу!
— Да, — прошептала Джорджия, и внезапно ее затрясло как в ознобе.
Сжимая дочь в объятиях, Элинор шепнула:
— Это тяжелое для тебя время, дорогая. Ну ничего, все пройдет. А сейчас иди, да не забудь сказать отцу то, что хотела.
— Хорошо, — кивнула девушка.
Повернувшись к двери, она некоторое время постояла, стараясь унять охватившую ее непонятную слабость, от которой подкашивались ноги. Потом, с трудом собравшись с духом, тяжело вздохнула и, выйдя из дома, направилась к конюшне.
По дороге ей встретился одноногий, тщедушный Гарри Сэмс, ковылявший к дому с вилами в руках. Зубами он сжимал старую трубку, сделанную из кукурузного початка, мундштук которой уже не раз чинил, снова и снова остругивая ножом. Теперь от него осталось едва ли пара дюймов, потому едкий дым все время попадал в глаза. Гарри беспрестанно морщился и утирал слезы. Но все знали, что Сэм обожает старые трубки ничуть не меньше, чем старых друзей.
— Гарри, — окликнула его Джорджия, — ты не видел папу?
— Угу, — буркнул он. — Выскочил как чумной, забрал с собой того бледного малого на кауром мерине да поскакал к Харри-Крик, будто вслед ему черти из пушки палили!
Джорджия помертвела. Известие поразило ее, будто удар молнии. С пронзительной отчетливостью она поняла, что отец, потеряв всякую надежду, ринулся навстречу смерти!
— Похоже, этот юноша успел немало тебе рассказать, так, Джорджия? — поинтересовалась Элинор.
— Только то, о чем я просила, — пробормотала она.
— Ты имеешь в виду отца?
— Нет. Я хотела знать, откуда он, как жил раньше, и все такое.
— Мне кажется, этот молодой человек тебя очень интересует, Джорджия. Или я ошибаюсь?
Девушка досадливо передернула плечами.
— Может, будет лучше, если мы поговорим об отце?
— Ты так считаешь? — чуть заметно вскинув брови, протянула мать.
Это был опасный знак. За многие годы Джорджия привыкла заранее чувствовать, когда приближалась гроза.
— В конце концов, мне нет до него никакого дела, — вспыхнула она. — И не было бы, если бы из-за него отцу не грозила опасность!
— Именно это я и надеялась услышать, — невозмутимо произнесла миссис Милман. — Мне необходимо знать, что этот Кид значит для тебя.
— Для меня?! Господи, да я и видела-то его всего пару раз!
— Но это ведь ничего не значит, правда? Во всяком случае, для него! Он влюблен в тебя, так ведь?
— Конечно же нет! — фыркнула Джорджия.
Но мать заметила, как она слегка порозовела.
— Так что же? — терпеливо спросила Элинор.
— Да… наверное, — неохотно выдавила дочь. — Но это совсем не то, что ты думаешь!
— Да мне и в голову не приходило, что он предложил тебе руку и сердце в первую же минуту, как только тебя увидел! Если, конечно, это именно то, что тебя волнует! — заявила миссис Милман все тем же резким, отрывистым тоном. — Но ведь он давно следит за тобой? Разве не так? Или я ошибаюсь?
Джорджия мучительно покраснела. Почему-то ей стало казаться, что даже в этом Киду удалось каким-то образом посмеяться над ней. И вдруг она почувствовала, как холодная ненависть к юноше шевельнулась в ее груди.
— Он видел меня много лет назад, — неохотно сообщила Джорджия.
— Где?
— Здесь. В этой самой комнате. Окно было распахнуто настежь. Был вечер, ты играла, я пела, а отец дремал на кушетке.
— А Кид, значит, заглянул в окно? Что ему было нужно?
— Он разыскивал мула с отметиной на груди — у него остался шрам от колючей проволоки. И он обнаружил Блистера. Мама, это Блистер привел его к нашему дому!
Миссис Милман сжала пальцами подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев,
— Так, стало быть, это и был тот самый мул, которого у них украли?
— Да. По крайней мере, так сказал Кид.
— Джорджия, этот человек что-нибудь значит для тебя?
— Нет. Не знаю, — пробормотала девушка. — Мне кажется, я ненавижу его больше всех на свете!
— И любишь тоже?
— Да… наверное.
— Что еще он тебе говорил?
— Рассказал, как ему удалось расправиться с остальными четверыми грабителями.
— Должно быть, это было страшно занимательно.
— Знаешь, он ведь и пальцем не дотронулся ни до одного из них! Просто разбил им жизнь. Вот так уничтожил всех, одного за другим.
— Чужими руками? Используя для этого других людей? Как сегодня тебя?!
Это хлестнуло как пощечина. Джорджия почувствовала, что краска разом схлынула с ее щек. Собрав все силы, она недрогнувшим голосом ответила:
— Да. Теперь я тоже это понимаю.
— И как тебе это понравилось, Джорджия?
— Не знаю… Не понимаю, как объяснить…
— Очень романтично! Просто дрожь пробирает!
— Что ты хочешь этим сказать?
— О, это очень старая история. И герой все тот же: сильный, красивый, благородный незнакомец со слегка подмоченной репутацией, у которого в прошлом было какое-то тайное горе. Разве не так? История прямо-таки в духе Байрона, верно?
— Что за ерунда? — отшатнулась Джорджия. — Об этом не было и речи! — Подумав немного, она еще раз, уже увереннее, покачала головой. — Да нет, ничего подобного! Он вовсе не старался произвести на меня впечатление.
— Ты уверена, что понимаешь его до конца?
— Да нет. Как я могу быть уверена? Может быть, и не понимаю. Во всяком случае, я об этом и не думала.
— Еще бы! Ведь любая тайна так интересна, правда?
— Ну… может быть, и это сыграло свою роль, не спорю.
— И к тому же жалость, верно? К бедному, умирающему мальчику, его погибшей матери, не утешившемуся отцу. Я угадала?
— По-моему, ты просто не имеешь права так говорить! — воскликнула дочь.
Миссис Милман вдруг прикрыла глаза.
— Нет. Я стараюсь быть справедливой. Видишь ли, Джорджия, мне необходимо понять, что ты чувствуешь.
— Я с радостью расскажу тебе все, что ты хочешь знать, — вытянулась девушка точно туго натянутая струна. Все тело ее дрожало. До сих пор они с матерью всегда были очень близки.
— Тебе ведь многое известно о Киде, да?
— Только то, что он сам рассказал.
— И ты всему веришь?
Джорджия задумалась.
— Да, — призналась наконец и добавила, тщательно взвешивая каждое слово: — По крайней мере, сейчас я верю всему, что он сказал.
— Что тебе еще о нем известно?
— Да так, ничего особенного — всякие сплетни, досужие вымыслы… В общем, немного.
— Например?
— Ну, слышала, что он карточный шулер и наемный стрелок.
— Как просто это звучит, верно? А ты хоть понимаешь, что это значит?
— Конечно. Нет, это просто смешно! Мама, ты забываешь, что я уже не ребенок!
— Само собой разумеется, — кивнула миссис Милман. — Ты уже не ребенок. Ты достигла того возраста, когда считаешь, что уже в состоянии понять многие вещи. Во всяком случае, сама в этом уверена. А теперь попытайся представить себе воочию, кто это такой — профессиональный игрок или шулер. Человек, который благодаря ловкости рук добивается, чтобы фортуна повернулась к нему лицом, в то время как остальные игроки рассчитывают лишь на удачу. А наемный стрелок? Опасный головорез, пользующийся своей профессиональной сноровкой или данным природой талантом для того, чтобы без труда избавляться от менее удачливых, менее метких стрелков или от людей, у которых есть и другие дела, кроме как убивать себе подобных! А теперь скажи: разве у обычного человека останется хоть малейший шанс, если судьба сведет его с профессиональным игроком или с наемным убийцей?!
Девушка невозмутимо кивнула:
— Я уже размышляла об этом. Но…
— Что ты хотела сказать?
— Я не думаю, что Кид захочет воспользоваться таким преимуществом.
— Элинор Милман сделала нетерпеливое движение, изо всех сил стараясь держать себя в руках.
— Ты и в самом деле так считаешь, дорогая?
— Да, — просто ответила девушка. — Может быть, все дело в том, что Кид абсолютно уверен в себе? Но видишь ли, я готова держать пари, если он и плутует, то только лишь с профессиональными картежниками, с шулерами, ну, в общем, ты меня понимаешь. А если сражается, то лишь против таких же, как он сам.
В глазах ее матери вдруг мелькнула боль.
— Когда-то и мне такое приходило в голову, — неохотно призналась она. — Хотя сейчас невольно стараюсь думать о нем как можно хуже.
— О мама! — с раскаянием воскликнула Джорджия. — Хотелось бы мне быть такой же честной, как ты!
— Тогда постарайся прямо взглянуть правде в глаза! Что за жизнь ждет тебя с ним? Ни дома, ни детей! Разве ты сможешь доверить хрупкую душу ребенка такому необузданному человеку?! Неужели ты сама этого не видишь?
Девушка упорно молчала. Наконец, вздохнув, неохотно кивнула.
— Надеюсь, он объяснил, как много ты для него значишь?
— Нет, об этом Кид не сказал ни слова!
— О, какая досада! Впрочем, для этого не надо слов — порой достаточно взгляда или даже жеста…
— Ни жестом, ни вздохом, мама. Ведь такое чувствуешь, правда? Или я ошибаюсь?
— О, так, значит, этот молодой человек умнее, чем я думала!
— Может быть. Впрочем, не знаю. Видишь ли, мне кажется, он разрывается между двумя противоположными чувствами. Он ненавидит моего отца. И влюблен в меня. А кроме того, твердо намерен покончить с шайкой Диксона.
— Ты в этом уверена?
— Да, мама. Для него мучения животных значат куда больше, чем для любого из нас, поверь мне. Я не могу забыть его лица, когда до нас донеслось мычание коров возле Харри-Крик!
— Так что же ты намерена делать, Джорджия?
— Ждать, — прошептала девушка, — и молиться, чтобы судьба никогда больше не сводила нас вместе!
Миссис Милман, посмотрев на дочь как человек, который отчаянно цепляется за последнюю надежду, тяжело вздохнула.
— Думаю, Джорджия, ты все решила правильно. — И вдруг спохватилась: — А что насчет отца?
— Прямо сейчас пойду к нему и скажу…
— Подумай сначала хорошенько, девочка. Постарайся найти правильные слова.
— Я просто собираюсь сказать ему, что для меня совершенно не важно, что он сделал когда-то, тем более что это было так давно. Ни для меня, ни для тебя. Правда, мама?
У Элинор вырвался короткий вздох.
— Во всяком случае, постараемся, чтобы так оно и было. Ведь есть же такие вещи, как верность, преданность, доверие, наконец!
— Да, — согласилась Джорджия, — именно это я и чувствовала!
Мать встала и, подойдя к дочери, порывисто прижала ее к груди.
— Мы, дорогая, стоим на пороге гибели, — пробормотала она. — Еще вчера мы были богаты и счастливы, ни единое облачко нам не угрожало. А сегодня земля под нашими ногами заколебалась. Еще немного, и мы рухнем в пропасть, чтобы уже никогда не подняться. Из-за этого юноши жизни твоего отца угрожает страшная опасность! Только благодаря несчастному проступку, совершенному много лет назад, над всеми нами нависла угроза, которая не исчезнет, как бы все ни повернулось. Я уж не говорю о том, что все богатство нашей семьи вот-вот развеется как дым. И при этом меня еще гложет ужасная тревога за тебя, Джорджия. Но все равно, дорогая моя девочка, я уверена, что для нас существует только один путь — встретить опасность всем вместе, плечом к плечу!
— Да, — прошептала Джорджия, и внезапно ее затрясло как в ознобе.
Сжимая дочь в объятиях, Элинор шепнула:
— Это тяжелое для тебя время, дорогая. Ну ничего, все пройдет. А сейчас иди, да не забудь сказать отцу то, что хотела.
— Хорошо, — кивнула девушка.
Повернувшись к двери, она некоторое время постояла, стараясь унять охватившую ее непонятную слабость, от которой подкашивались ноги. Потом, с трудом собравшись с духом, тяжело вздохнула и, выйдя из дома, направилась к конюшне.
По дороге ей встретился одноногий, тщедушный Гарри Сэмс, ковылявший к дому с вилами в руках. Зубами он сжимал старую трубку, сделанную из кукурузного початка, мундштук которой уже не раз чинил, снова и снова остругивая ножом. Теперь от него осталось едва ли пара дюймов, потому едкий дым все время попадал в глаза. Гарри беспрестанно морщился и утирал слезы. Но все знали, что Сэм обожает старые трубки ничуть не меньше, чем старых друзей.
— Гарри, — окликнула его Джорджия, — ты не видел папу?
— Угу, — буркнул он. — Выскочил как чумной, забрал с собой того бледного малого на кауром мерине да поскакал к Харри-Крик, будто вслед ему черти из пушки палили!
Джорджия помертвела. Известие поразило ее, будто удар молнии. С пронзительной отчетливостью она поняла, что отец, потеряв всякую надежду, ринулся навстречу смерти!
Глава 33
ОПАСНОСТЬ, КОТОРАЯ ЖДЕТ ВПЕРЕДИ
А в это время Кид, спустившись, на сколько хватило длины веревки, вдруг обнаружил, что ногами все равно не достает Бог знает сколько футов до земли или до воды, кто там разберет? Опустив глаза, он смог различить только белые бурунчики, там, где ручей бился о скалы, нет, конечно, не белые — в тусклом полумраке они казались скорее грязно-серыми. Сумерки сгустились настолько, что Малыш даже не понимал, что под ним: то ли вода, то ли выступ скалы, высоко поднимавшийся со дна каньона.
Уцепившись за веревку одной мускулистой рукой, он осторожно вытащил из кармана спичку и каким-то образом умудрился чиркнуть ею. Та слабо вспыхнула, но через мгновение, окутанная облаком водяной пыли, с шипением погасла. Однако этого было достаточно, чтобы Кид, бросив быстрый взгляд вокруг, тут же убедился — он угодил как раз в то место, где ручей бушевал с яростью и силой водопада. А прямо под ним из воды поднимался узкий выступ скалы едва ли больше фута в длину.
На него он и прыгнул.
Конечно, случись это днем, для Кида такой прыжок был бы детской забавой. Но сейчас каждый неверный шаг грозил гибелью, и он, бормоча проклятия, отчаянно клял себя за беспечность. Какого дьявола ему не пришло в голову заглянуть сюда еще до заката?!
С трудом удерживая равновесие, Малыш снова и снова пытался зажечь спички. Но то ли ветер изменился, то ли висевшая в воздухе водяная пыль стала гуще, только они гасли одна за другой. Вокруг царила почти полная темнота. Однако стоило ему поднять голову, как далеко в вышине, там, где стены каньона почти смыкались, оставляя лишь узкую щель, он увидел слабое мерцание звезд. Киду даже удалось различить одну планету. Впрочем, названия ее он так и не смог вспомнить.
Теперь грохот и рев ручья обступили его со всех сторон. От этого оглушительного гула, похожего на близкую канонаду, дрожали скалы — Малыш почувствовал это, когда коснулся ладонью выступа. Сейчас он был почти рад отсутствию света — по крайней мере, мог лишь догадываться, что за ад царил вокруг него.
Поразмыслив, Малыш плотно зажмурился, чтобы помешать даже какому-нибудь случайному отблеску света попасть в глаза, и принялся ощупью пробираться вперед, лихорадочно шаря ладонями по стенам каньона.
Пройдя немного, он понял, что ручей сворачивает влево. Попытался припомнить, как выглядит Харри-Крик сверху, когда смотришь на него с вершины холма, и вновь выругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Однако теперь уже было слишком поздно сожалеть о своей беспечности. В настоящее время Кид, можно сказать, был прикован к этой склизкой, гладкой каменной стене. Стоит ему только поскользнуться — и все будет кончено.
Однако это была не единственная опасность.
Не успел он сделать нескольких шагов, как внезапно какая-то темная масса с треском обрушилась перед ним, чуть было не сбив его с ног своей тяжестью, и шумно закачалась на поверхности воды.
Малыш задрожал. Задев выступ скалы в нескольких дюймах от того места, где он стоял, неизвестный предмет буквально разнес его вдребезги. Затем, отлетев в сторону, со страшным грохотом ударился об угол огромного камня, рухнул вниз, в воду, и через несколько секунд его утащило быстрым течением.
После того как шумный всплеск воды сообщил ему, что опасность миновала, Кид заставил себя осторожно приоткрыть глаза. Он уже понял, что это было дерево, которое стремительное течение попросту выдернуло из земли, и вот теперь оно мчалось вперед, будто тяжелый дротик, брошенный сильной рукой. Еще одно такое дерево, поморщился Кид, и от него останется лишь мокрое место. Оно просто отшвырнет его в сторону, и, слетев со скалы, он размозжит себе голову.
И все же юноша упрямо пошел вперед. Впрочем, выбора у него не было. Вернуться назад не представлялось возможным. К тому же мрачное упорство и желание во что бы то ни стало добиться своего не покидали его ни на минуту.
Зажмурившись и все еще слегка вздрагивая, он все шел и шел, пока не добрался до места, где выступ скалы почти сливался со стеной, так что стоять на нем было уже нельзя. Вытянувшись во весь свой рост, Кид принялся шарить впотьмах по шершавой поверхности камня в надежде зацепиться за какую-нибудь выбоину. От сплошной завесы водяной пыли, стоявшей в воздухе, одежда его промокла и отяжелела.
Наконец его пальцы нащупали крохотную выемку. Кое-как подтянувшись, Кид умудрился вскарабкаться на скалу. Пыхтя и отдуваясь, он понемногу продвигался вперед, все больше забирая влево, туда, где течение резко сворачивало за угол.
Это была тяжелая, неприятная, а главное — страшная работа. У юноши заныли онемевшие кончики пальцев. Он почти висел в воздухе, перебирая руками, лишь раз или два ухитрившись найти опору для ног. Порой случалось так, что он повисал на одной руке, лихорадочно ощупывая другой шершавую поверхность камня в надежде отыскать очередную выбоину или щербинку, за которую можно было бы зацепиться хотя бы кончиками пальцев. Пару раз чуть было не сорвался вниз. И вдруг почувствовал, как вода хлынула в сапоги. Он встал на ноги. Тут же течение, будто чья-то сильная рука, резко толкнуло его вперед. Кид едва удержался, ухватившись за стену. Его прошиб холодный пот — ведь еще бы немного, и ему конец.
Но сильные, тренированные руки опять, в который раз, выручили его. Скрипнув зубами, он удержался.
Так понемногу Малыш продвигался вперед. Прошло еще какое-то время, и он догадался, что миновал тот самый выступ, за которым течение сворачивало влево. Правда, легче от этого ему не стало. По-прежнему Кид висел в воздухе, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть. Опоры для ног не было, а руки от запястья и до плеч болели так, словно его поднимали на дыбе. От боли и усталости они тряслись, причем дрожь эта с каждой минутой становилась все сильнее, каждую секунду угрожая смертью. Один неверный шаг — и, скользнув по скале, руки сорвутся, а он кубарем полетит вниз.
Кид открыл глаза.
Вокруг по-прежнему царила непроглядная темень!
Но где-то далеко впереди, чуть левее, слабо мерцала красноватая звездочка. Ему показалось, что она чуть заметно дружески подмигивает ему. Малыш даже улыбнулся и одновременно почувствовал, как по спине пробежал холодок. Конечно, как это он сразу не догадался?! Кид вгляделся пристальнее, и теперь он уже не сомневался — он видел костер, разведенный в лагере наемниками Диксона.
И то, что в общем-то должно было бы привести его в ужас, вдруг обернулось неожиданной радостью. В груди впервые вдруг пробудилась неясная надежда, а вместе с ней вернулись и силы.
Малыш не мог заставить себя вернуться туда, где он был еще несколько минут назад. Одна мысль об этом привела его в бешенство. Вместо этого он упрямо продолжал карабкаться вперед, до боли стиснув зубы, пока, наконец, челюсти не заныли так же мучительно, как и руки.
И вдруг, когда юноша, в очередной раз вытянув вперед одну руку, лихорадочно нащупывал выступ в скале, нога его коснулась твердой опоры.
Несколько минут, привалившись всем телом к стене, он отдыхал.
Немного придя в себя, Кид принялся шарить руками по скале, возле которой стоял. Она показалась ему достаточно надежной, и он облегченно вздохнул. От радости кровь ударила в голову с такой силой, что все поплыло перед глазами. С трудом справившись с собой, Малыш еще сильнее прильнул к стене, опасаясь, как бы не свалиться.
Дрожь все еще сотрясала его с головы до пят, кончики пальцев онемели так, что он почти их не чувствовал, но зато дышал уже ровнее и в голове немного прояснилось.
Те, кому случалось рисковать, то и дело теряя надежду и погружаясь в мрачную пучину отчаяния, наверное, знают по опыту, что чем тяжелее начало, тем драгоценнее будет награда, ожидающая смельчака в конце пути. По крайней мере, так сейчас твердил себе Кид, стоя в кромешной тьме на самом дне ущелья, сплошь покрытый каплями ледяной воды.
В этом месте стены каньона немного раздвинулись. На небе сияли звезды. В их призрачном свете он мог видеть все, что происходило впереди.
Малыш сразу понял, что легкой дороги ждать не приходится. Гребень скалы, на котором он стоял, через пару шагов обрывался, бесследно исчезая в стене. Но сами стены уже не были так обрывисты, как раньше, и не вздымались так круто вверх, и он с мрачным удовлетворением подумал, что теперь уж ему не придется то и дело цепляться за крохотные, почти незаметные глазу, выступы, повисая в воздухе всем телом и отчаянно надеясь, что и на этот раз ему повезет.
Кид принялся растирать ноющие руки. С большим трудом ему удалось, наконец, заставить кровь быстрее бежать по жилам. Вскоре острая боль подтвердила, что к пальцам вернулась чувствительность. Отдохнув немного, смельчак опять двинулся в путь, направляясь к выходу из каньона.
Теперь у него был драгоценный опыт. Кроме этого, впереди, указывая ему дорогу, горел огонь, а значит, дело должно было пойти куда легче, чем прежде. Наконец он добрался до места, где зев каньона раскрывался еще шире, а ручей, освободившись из каменных объятий, перестал свирепо рычать и лениво нежился, будто на просторном ложе. Однако немного дальше Харри-Крик опять пускался вскачь и с ревом несся вперед, пока с шумом и брызгами не разбивался об острые зубья скал, которыми каньон, будто хищник, коварно перемалывал его, прежде чем окончательно выпустить на волю.
Уцепившись за веревку одной мускулистой рукой, он осторожно вытащил из кармана спичку и каким-то образом умудрился чиркнуть ею. Та слабо вспыхнула, но через мгновение, окутанная облаком водяной пыли, с шипением погасла. Однако этого было достаточно, чтобы Кид, бросив быстрый взгляд вокруг, тут же убедился — он угодил как раз в то место, где ручей бушевал с яростью и силой водопада. А прямо под ним из воды поднимался узкий выступ скалы едва ли больше фута в длину.
На него он и прыгнул.
Конечно, случись это днем, для Кида такой прыжок был бы детской забавой. Но сейчас каждый неверный шаг грозил гибелью, и он, бормоча проклятия, отчаянно клял себя за беспечность. Какого дьявола ему не пришло в голову заглянуть сюда еще до заката?!
С трудом удерживая равновесие, Малыш снова и снова пытался зажечь спички. Но то ли ветер изменился, то ли висевшая в воздухе водяная пыль стала гуще, только они гасли одна за другой. Вокруг царила почти полная темнота. Однако стоило ему поднять голову, как далеко в вышине, там, где стены каньона почти смыкались, оставляя лишь узкую щель, он увидел слабое мерцание звезд. Киду даже удалось различить одну планету. Впрочем, названия ее он так и не смог вспомнить.
Теперь грохот и рев ручья обступили его со всех сторон. От этого оглушительного гула, похожего на близкую канонаду, дрожали скалы — Малыш почувствовал это, когда коснулся ладонью выступа. Сейчас он был почти рад отсутствию света — по крайней мере, мог лишь догадываться, что за ад царил вокруг него.
Поразмыслив, Малыш плотно зажмурился, чтобы помешать даже какому-нибудь случайному отблеску света попасть в глаза, и принялся ощупью пробираться вперед, лихорадочно шаря ладонями по стенам каньона.
Пройдя немного, он понял, что ручей сворачивает влево. Попытался припомнить, как выглядит Харри-Крик сверху, когда смотришь на него с вершины холма, и вновь выругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Однако теперь уже было слишком поздно сожалеть о своей беспечности. В настоящее время Кид, можно сказать, был прикован к этой склизкой, гладкой каменной стене. Стоит ему только поскользнуться — и все будет кончено.
Однако это была не единственная опасность.
Не успел он сделать нескольких шагов, как внезапно какая-то темная масса с треском обрушилась перед ним, чуть было не сбив его с ног своей тяжестью, и шумно закачалась на поверхности воды.
Малыш задрожал. Задев выступ скалы в нескольких дюймах от того места, где он стоял, неизвестный предмет буквально разнес его вдребезги. Затем, отлетев в сторону, со страшным грохотом ударился об угол огромного камня, рухнул вниз, в воду, и через несколько секунд его утащило быстрым течением.
После того как шумный всплеск воды сообщил ему, что опасность миновала, Кид заставил себя осторожно приоткрыть глаза. Он уже понял, что это было дерево, которое стремительное течение попросту выдернуло из земли, и вот теперь оно мчалось вперед, будто тяжелый дротик, брошенный сильной рукой. Еще одно такое дерево, поморщился Кид, и от него останется лишь мокрое место. Оно просто отшвырнет его в сторону, и, слетев со скалы, он размозжит себе голову.
И все же юноша упрямо пошел вперед. Впрочем, выбора у него не было. Вернуться назад не представлялось возможным. К тому же мрачное упорство и желание во что бы то ни стало добиться своего не покидали его ни на минуту.
Зажмурившись и все еще слегка вздрагивая, он все шел и шел, пока не добрался до места, где выступ скалы почти сливался со стеной, так что стоять на нем было уже нельзя. Вытянувшись во весь свой рост, Кид принялся шарить впотьмах по шершавой поверхности камня в надежде зацепиться за какую-нибудь выбоину. От сплошной завесы водяной пыли, стоявшей в воздухе, одежда его промокла и отяжелела.
Наконец его пальцы нащупали крохотную выемку. Кое-как подтянувшись, Кид умудрился вскарабкаться на скалу. Пыхтя и отдуваясь, он понемногу продвигался вперед, все больше забирая влево, туда, где течение резко сворачивало за угол.
Это была тяжелая, неприятная, а главное — страшная работа. У юноши заныли онемевшие кончики пальцев. Он почти висел в воздухе, перебирая руками, лишь раз или два ухитрившись найти опору для ног. Порой случалось так, что он повисал на одной руке, лихорадочно ощупывая другой шершавую поверхность камня в надежде отыскать очередную выбоину или щербинку, за которую можно было бы зацепиться хотя бы кончиками пальцев. Пару раз чуть было не сорвался вниз. И вдруг почувствовал, как вода хлынула в сапоги. Он встал на ноги. Тут же течение, будто чья-то сильная рука, резко толкнуло его вперед. Кид едва удержался, ухватившись за стену. Его прошиб холодный пот — ведь еще бы немного, и ему конец.
Но сильные, тренированные руки опять, в который раз, выручили его. Скрипнув зубами, он удержался.
Так понемногу Малыш продвигался вперед. Прошло еще какое-то время, и он догадался, что миновал тот самый выступ, за которым течение сворачивало влево. Правда, легче от этого ему не стало. По-прежнему Кид висел в воздухе, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть. Опоры для ног не было, а руки от запястья и до плеч болели так, словно его поднимали на дыбе. От боли и усталости они тряслись, причем дрожь эта с каждой минутой становилась все сильнее, каждую секунду угрожая смертью. Один неверный шаг — и, скользнув по скале, руки сорвутся, а он кубарем полетит вниз.
Кид открыл глаза.
Вокруг по-прежнему царила непроглядная темень!
Но где-то далеко впереди, чуть левее, слабо мерцала красноватая звездочка. Ему показалось, что она чуть заметно дружески подмигивает ему. Малыш даже улыбнулся и одновременно почувствовал, как по спине пробежал холодок. Конечно, как это он сразу не догадался?! Кид вгляделся пристальнее, и теперь он уже не сомневался — он видел костер, разведенный в лагере наемниками Диксона.
И то, что в общем-то должно было бы привести его в ужас, вдруг обернулось неожиданной радостью. В груди впервые вдруг пробудилась неясная надежда, а вместе с ней вернулись и силы.
Малыш не мог заставить себя вернуться туда, где он был еще несколько минут назад. Одна мысль об этом привела его в бешенство. Вместо этого он упрямо продолжал карабкаться вперед, до боли стиснув зубы, пока, наконец, челюсти не заныли так же мучительно, как и руки.
И вдруг, когда юноша, в очередной раз вытянув вперед одну руку, лихорадочно нащупывал выступ в скале, нога его коснулась твердой опоры.
Несколько минут, привалившись всем телом к стене, он отдыхал.
Немного придя в себя, Кид принялся шарить руками по скале, возле которой стоял. Она показалась ему достаточно надежной, и он облегченно вздохнул. От радости кровь ударила в голову с такой силой, что все поплыло перед глазами. С трудом справившись с собой, Малыш еще сильнее прильнул к стене, опасаясь, как бы не свалиться.
Дрожь все еще сотрясала его с головы до пят, кончики пальцев онемели так, что он почти их не чувствовал, но зато дышал уже ровнее и в голове немного прояснилось.
Те, кому случалось рисковать, то и дело теряя надежду и погружаясь в мрачную пучину отчаяния, наверное, знают по опыту, что чем тяжелее начало, тем драгоценнее будет награда, ожидающая смельчака в конце пути. По крайней мере, так сейчас твердил себе Кид, стоя в кромешной тьме на самом дне ущелья, сплошь покрытый каплями ледяной воды.
В этом месте стены каньона немного раздвинулись. На небе сияли звезды. В их призрачном свете он мог видеть все, что происходило впереди.
Малыш сразу понял, что легкой дороги ждать не приходится. Гребень скалы, на котором он стоял, через пару шагов обрывался, бесследно исчезая в стене. Но сами стены уже не были так обрывисты, как раньше, и не вздымались так круто вверх, и он с мрачным удовлетворением подумал, что теперь уж ему не придется то и дело цепляться за крохотные, почти незаметные глазу, выступы, повисая в воздухе всем телом и отчаянно надеясь, что и на этот раз ему повезет.
Кид принялся растирать ноющие руки. С большим трудом ему удалось, наконец, заставить кровь быстрее бежать по жилам. Вскоре острая боль подтвердила, что к пальцам вернулась чувствительность. Отдохнув немного, смельчак опять двинулся в путь, направляясь к выходу из каньона.
Теперь у него был драгоценный опыт. Кроме этого, впереди, указывая ему дорогу, горел огонь, а значит, дело должно было пойти куда легче, чем прежде. Наконец он добрался до места, где зев каньона раскрывался еще шире, а ручей, освободившись из каменных объятий, перестал свирепо рычать и лениво нежился, будто на просторном ложе. Однако немного дальше Харри-Крик опять пускался вскачь и с ревом несся вперед, пока с шумом и брызгами не разбивался об острые зубья скал, которыми каньон, будто хищник, коварно перемалывал его, прежде чем окончательно выпустить на волю.