Страница:
Что я чувствовал, когда услышал ужасный звук пули, вонзающейся в плоть — в человеческую плоть! — я описать не в силах. Самое худшее из того, что последовало далее, — пустяк в сравнении с этим.
Затем, медленно поднимаясь на ноги — медленно, потому что колени мои вдруг ослабли, — я увидел, как, блеснув, выпал револьвер из руки Джоша Экера и пальцы его потянулись к груди.
— Ты, — сдавленно пробормотал он, вперив в меня неподвижный взгляд стекленеющих глаз, — ты пришел и убил меня!
Хочу напомнить вам, что Джош был крепким, сильным парнем и еще две секунды назад смотрел на меня злобно, как сам дьявол, намереваясь во что бы то ни стало проглотить и сожрать живьем. А теперь он вдруг превратился в перепуганного ребенка, и, пока говорил, тоненькая красная струйка пробилась сквозь пальцы прижатых к груди рук.
Джош почувствовал это и, оторвав от раны руку, уставился на нее, оцепенело разглядывая обагрившую ее влагу.
— Ты пришел и убил меня, — вновь обессиленно выдохнул он.
Казалось, эта мысль поразила Экера сильнее и сокрушительнее, чем настоящий кусок свинца, пробивший тело несколько секунд назад, потому что он тут же свалился на пол, ударившись о его поверхность с глухим мягким шлепком. Этот кошмарный звук падения расслабленного, обмякшего тела до сих пор явственно звучит у меня в ушах, когда я вспоминаю эту сцену.
Комната постепенно заполнялась людьми. Они толпой стояли вокруг нас, беспомощно опустив руки. Я подбежал к Джошу Экеру и опустился рядом на колени.
Обе его руки снова лежали на груди, и кровь медленно сочилась сквозь пальцы. Лицо побелело и вытянулось, глаза закрыты.
Открыв их, Джош увидел меня и с визгом вскинул руки в мою сторону.
— Уберите его! — завопил он. — Этот парень убил меня! Уберите его! Он убил меня!
Руки Джоша оказались у самого моего лица, и я увидел покрывавшую их липкую, густую влагу — кровь!
Вопль умирающего произвел сильное впечатление не только на меня, но и на окружающих. Чьи-то руки внезапно схватили меня за плечи и с силой рванули назад. Я не смог удержаться на ногах и, качнувшись, отлетел, так что с грохотом врезался спиной в стену этой маленькой комнатки. Полные угроз лица повернулись в мою сторону и свирепо, с ненавистью сверлили меня, предвещая недобрый конец.
Я хотел поскорее убраться оттуда, но мои ноги словно приросли к полу. Я не мог убежать до тех пор, пока Джош не умрет.
Как я сейчас жалею, что не сделал над собой усилие, потому что побег позволил бы мне счастливо избежать всех дальнейших передряг. Хотя нет, наверное, не всех, поскольку, похоже, дьявол уже вовсю гулял по этой части света, подсыпая яд дурных мыслей и желаний в головы ее обитателей. Но большей части того, что случилось впоследствии, думаю, удалось бы избежать, прислушайся я к своей интуиции.
Но сделанного не воротишь, я остался, а толпа все сгущалась вокруг Джоша, так что и не разглядеть, что с ним происходит. Все кругом твердили, что нужно расступиться и дать умирающему побольше воздуха, но никто не следовал благим советам. Напротив, ближние толпились все теснее и требовали теперь от тех, кто стоял за спиной, отойти подальше, они же, в свою очередь, обращались с таким требованием к наступавшим на них. Так все и Шипели друг на друга, а давка вокруг все увеличивалась.
Так я получил первое, слабое представление о психологии толпы — управляет ею обыкновенный стадный инстинкт, не более. Мне следовало бы узнать об этом гораздо раньше!
Появился доктор, и его с трудом проволокли сквозь эту мясорубку.
Я вновь услышал хныканье бедняги Джоша:
— О, док, он пришел и убил меня! Пришел и убил!
— Все будет хорошо, мальчик мой, — успокаивал его доктор твердым, сильным голосом. — Я надеюсь, с тобой все будет хорошо!
Как обрадовало меня звучание этого голоса! Его сила и уверенность, правильный и отчетливый выговор — все выдавало человека образованного. Кто знает, думал я, может быть, в наш век чудес науки и техники врач сумеет вытащить Джоша из пропасти мрачной, нескончаемой ночи, в которую он — я четко это осознавал и даже чувствовал — проваливался все глубже.
Кто-то дернул меня за руку. Я оглянулся и увидел, что рядом опять стоит Бобби Мид.
— Убирайся отсюда! — шепнула она мне на ухо. — Убирайся отсюда, и поскорее!
— Я не могу уйти, пока не узнаю, чем все это кончится, — пробормотал я.
— Ты узнаешь это, когда веревка обовьется вокруг твоей шеи!
Лицо Бобби напряглось. Все вокруг кидали на нас злые, безжалостные взгляды. Я понял, что Роберта Мид — из тех, кто не теряет головы в критической ситуации, но не мог воспользоваться ее советом удрать. Ноги как будто прикипели к полу.
— Нечестно будет, если я уйду, — выдавил я из себя.
— А будет честно, если они тебя линчуют? — взорвалась Бобби. — Это, по-твоему, лучше?
«Линчуют»! Мне часто приходилось слышать это слово, но я никак не мог взять в толк, что имеет в виду Бобби. Ведь это был честный поединок, если, конечно, такая вещь, как честный поединок, вообще возможна. И тому наверняка есть много свидетелей. Те, кто заглядывал в дверь, должны были знать, что в меня выстрелили дважды, до того как я пустил в ход свой револьвер. Так при чем тут суд Линча?
Да, мне следовало бы побольше знать, как люди ведут себя в толпе, о том, как работают их мозги при необычно большом скоплении народа. Жаль, что я не выяснил этого намного раньше!
Я снова услышал голос доктора, звучавший так же четко, как прежде, но уже более официально. Внезапная тишина жутким холодом объяла толпу, когда он заговорил:
— Джош, суровый долг обязывает меня предупредить, что жить тебе осталось, возможно, всего несколько минут. Может, ты хочешь что-нибудь сказать нам? Если тебе есть что сообщить или передать, Джош…
Вопль Экера не дал врачу закончить фразу.
— Ты все врешь, док! — завизжал он. — Я и не подумаю умирать! Господь не даст мне умереть. Я слишком молод для этого. Во мне еще море сил… Бог не допустит, чтобы какая-то подлая, трусливая вонючка пришла и убила меня!
Тяжкий вздох пронесся над толпой. Все до единого, включая и меня, затаили дыхание. Слово «убийство», так и звучавшее в каждом вопле Джоша, похоронным колоколом гудело у меня в голове. Впрочем, не менее ясно его слышали, разумеется, и все остальные.
Руку мою снова энергично встряхнули.
— Ну, теперь-то ты уйдешь, Нелли Грэй? — сердито шепнула Бобби.
Я пребывал в таком состоянии духа, что едва слышал ее. Куда уж тут решительно следовать дельному совету! Меня словно бы обволокло каким-то серым туманом. И сквозь эту дымку пробивались единственная мысль, единственное чувство — меня должны оправдать. Я хотел сказать что-нибудь, хотел объяснить, что у меня не было другого способа защититься, что я стрелял только для самообороны. Меня так и тянуло прокричать эти слова прямо им в уши. И тут я услышал доктора:
— Джош, каким бы сильным ты ни чувствовал себя сейчас, я все-таки обязан предупредить: через несколько минут ты будешь мертв. Мой долг — честно сказать
об этом.
— Будьте вы прокляты — и ты, и твой долг! — прокричал, задыхаясь, Джош. — О, я знаю, он убил меня! Он пришел и убил меня! Я хочу видеть его. Хочу видеть его лицо!
Толпа расступилась, словно околдованная этой просьбой. Мужчины обратили ко мне каменные лица. Железные руки схватили меня и поставили перед Экером.
Он ужасно изменился за эти несколько минут. Лицо совсем побелело, а всю грудь, теперь обнаженную, заливала кровь. Но самым ужасным было то, как напряглись его щеки и выпучились глаза, когда он узнал меня.
Джош вскинул руку — как хотелось бы мне избавиться от этого воспоминания! — и пригрозил кулаком.
— Ты, пес! Ты, собака! — захрипел Джош. — Ты прокрался сюда, замышляя убийство, и убил меня! Да, ты убил меня! Ты сделал это! Я налагаю на тебя проклятие! Я заклинаю воду» которую ты пьешь, и воздух, которым ты дышишь, и пищу, которую ты ешь. Пусть все это задушит, отравит, погубит тебя. Я проклинаю…
Он задохнулся на середине, совсем обессилев. Невозможно описать, как эти слова поразили меня. Грудь стеснило от страха, а сердце содрогнулось и сжалось в комок. Это были совсем не те слова, каких можно ожидать от грубого и неотесанного парня вроде Джоша, обычного ковбоя, то есть пастуха. Он мог обругать меня по-черному, мог заклеймить самыми крепкими выражениями. Но столь необычный и жуткий способ наложения проклятия привел меня в ужас. И страшнее всего было то, что слова эти исходили из уст умирающего.
Невыносимый холод сдавил мне горло, как будто я вдохнул леденящего мокрого тумана. И сразу стало нечем дышать.
В этот-то момент Джош как раз и умолк.
Он вдруг откинулся назад, повиснув на руках нескольких доброхотов. Но ни одна родная душа не смогла проводить беднягу в последний путь. По крайней мере, брата точно не было рядом. Том так и не вернулся назад. А появись он в зале, я бы, несомненно, первым узнал об этом — по граду пуль, пронзающих мое тело.
Итак, Джош лежал на руках горожан, хватая ртом воздух. Вдруг он судорожно подтянул ноги к груди так, что колени коснулись подбородка, а затем вновь конвульсивно выпрямил их, отчего все тело приподнялось над полом.
А затем произошло самое ужасное.
С последним приливом сил Джош стал указывать на меня, потрясая руками и кивая то в одну, то в другую сторону. Губы шевелились беззвучно, но казалось, Экер во весь голос сыплет самыми чудовищными угрозами и проклятиями. При этом из горла вырывалось лишь какое-то жуткое бульканье, не смолкавшее до тех пор, пока не лопнул бледно-красный пузырь на губах.
И тогда лицо Джоша как-то мгновенно набухло и почернело, а глаза еще больше выпучились, будто вот-вот вывалятся из орбит.
Он еще раз странно скособочился, дико всплеснул руками и умер. Тело вытянулось на полу, как прибитое гвоздями, — сам не знаю, почему такое сравнение возникло у меня в голове.
К несчастью моему, эта картина надолго запечатлелась в памяти!
Джош так и застыл неподвижно. Полуприкрытые глаза больше ничего не видели. Я знал, что это — смерть. Джош Экер лежал на полу, но его уже не было. А то, что распласталось у нас под ногами, — лишь оболочка, мертвая материя — все, оживлявшее ее, заставляя думать и чувствовать, ушло!
— Он мертв, — тихо сказал кто-то.
— Да, мертв, — строгим, официальным тоном повторил кто-то еще. — Бедный Джош мертв.
Один из мужчин встал на колени и закрыл ему глаза, потом взял раскинутые в стороны руки, сложил их на груди покойника.
— Ничего не трогайте, — громко скомандовал другой житель Кэтхилла. — Ни к чему не прикасайтесь, пока не придет шериф.
— Теперь это не имеет значения, — возразили ему. — Мы знаем, кто убил Джоша Экера!
Глава 11
Глава 12
Затем, медленно поднимаясь на ноги — медленно, потому что колени мои вдруг ослабли, — я увидел, как, блеснув, выпал револьвер из руки Джоша Экера и пальцы его потянулись к груди.
— Ты, — сдавленно пробормотал он, вперив в меня неподвижный взгляд стекленеющих глаз, — ты пришел и убил меня!
Хочу напомнить вам, что Джош был крепким, сильным парнем и еще две секунды назад смотрел на меня злобно, как сам дьявол, намереваясь во что бы то ни стало проглотить и сожрать живьем. А теперь он вдруг превратился в перепуганного ребенка, и, пока говорил, тоненькая красная струйка пробилась сквозь пальцы прижатых к груди рук.
Джош почувствовал это и, оторвав от раны руку, уставился на нее, оцепенело разглядывая обагрившую ее влагу.
— Ты пришел и убил меня, — вновь обессиленно выдохнул он.
Казалось, эта мысль поразила Экера сильнее и сокрушительнее, чем настоящий кусок свинца, пробивший тело несколько секунд назад, потому что он тут же свалился на пол, ударившись о его поверхность с глухим мягким шлепком. Этот кошмарный звук падения расслабленного, обмякшего тела до сих пор явственно звучит у меня в ушах, когда я вспоминаю эту сцену.
Комната постепенно заполнялась людьми. Они толпой стояли вокруг нас, беспомощно опустив руки. Я подбежал к Джошу Экеру и опустился рядом на колени.
Обе его руки снова лежали на груди, и кровь медленно сочилась сквозь пальцы. Лицо побелело и вытянулось, глаза закрыты.
Открыв их, Джош увидел меня и с визгом вскинул руки в мою сторону.
— Уберите его! — завопил он. — Этот парень убил меня! Уберите его! Он убил меня!
Руки Джоша оказались у самого моего лица, и я увидел покрывавшую их липкую, густую влагу — кровь!
Вопль умирающего произвел сильное впечатление не только на меня, но и на окружающих. Чьи-то руки внезапно схватили меня за плечи и с силой рванули назад. Я не смог удержаться на ногах и, качнувшись, отлетел, так что с грохотом врезался спиной в стену этой маленькой комнатки. Полные угроз лица повернулись в мою сторону и свирепо, с ненавистью сверлили меня, предвещая недобрый конец.
Я хотел поскорее убраться оттуда, но мои ноги словно приросли к полу. Я не мог убежать до тех пор, пока Джош не умрет.
Как я сейчас жалею, что не сделал над собой усилие, потому что побег позволил бы мне счастливо избежать всех дальнейших передряг. Хотя нет, наверное, не всех, поскольку, похоже, дьявол уже вовсю гулял по этой части света, подсыпая яд дурных мыслей и желаний в головы ее обитателей. Но большей части того, что случилось впоследствии, думаю, удалось бы избежать, прислушайся я к своей интуиции.
Но сделанного не воротишь, я остался, а толпа все сгущалась вокруг Джоша, так что и не разглядеть, что с ним происходит. Все кругом твердили, что нужно расступиться и дать умирающему побольше воздуха, но никто не следовал благим советам. Напротив, ближние толпились все теснее и требовали теперь от тех, кто стоял за спиной, отойти подальше, они же, в свою очередь, обращались с таким требованием к наступавшим на них. Так все и Шипели друг на друга, а давка вокруг все увеличивалась.
Так я получил первое, слабое представление о психологии толпы — управляет ею обыкновенный стадный инстинкт, не более. Мне следовало бы узнать об этом гораздо раньше!
Появился доктор, и его с трудом проволокли сквозь эту мясорубку.
Я вновь услышал хныканье бедняги Джоша:
— О, док, он пришел и убил меня! Пришел и убил!
— Все будет хорошо, мальчик мой, — успокаивал его доктор твердым, сильным голосом. — Я надеюсь, с тобой все будет хорошо!
Как обрадовало меня звучание этого голоса! Его сила и уверенность, правильный и отчетливый выговор — все выдавало человека образованного. Кто знает, думал я, может быть, в наш век чудес науки и техники врач сумеет вытащить Джоша из пропасти мрачной, нескончаемой ночи, в которую он — я четко это осознавал и даже чувствовал — проваливался все глубже.
Кто-то дернул меня за руку. Я оглянулся и увидел, что рядом опять стоит Бобби Мид.
— Убирайся отсюда! — шепнула она мне на ухо. — Убирайся отсюда, и поскорее!
— Я не могу уйти, пока не узнаю, чем все это кончится, — пробормотал я.
— Ты узнаешь это, когда веревка обовьется вокруг твоей шеи!
Лицо Бобби напряглось. Все вокруг кидали на нас злые, безжалостные взгляды. Я понял, что Роберта Мид — из тех, кто не теряет головы в критической ситуации, но не мог воспользоваться ее советом удрать. Ноги как будто прикипели к полу.
— Нечестно будет, если я уйду, — выдавил я из себя.
— А будет честно, если они тебя линчуют? — взорвалась Бобби. — Это, по-твоему, лучше?
«Линчуют»! Мне часто приходилось слышать это слово, но я никак не мог взять в толк, что имеет в виду Бобби. Ведь это был честный поединок, если, конечно, такая вещь, как честный поединок, вообще возможна. И тому наверняка есть много свидетелей. Те, кто заглядывал в дверь, должны были знать, что в меня выстрелили дважды, до того как я пустил в ход свой револьвер. Так при чем тут суд Линча?
Да, мне следовало бы побольше знать, как люди ведут себя в толпе, о том, как работают их мозги при необычно большом скоплении народа. Жаль, что я не выяснил этого намного раньше!
Я снова услышал голос доктора, звучавший так же четко, как прежде, но уже более официально. Внезапная тишина жутким холодом объяла толпу, когда он заговорил:
— Джош, суровый долг обязывает меня предупредить, что жить тебе осталось, возможно, всего несколько минут. Может, ты хочешь что-нибудь сказать нам? Если тебе есть что сообщить или передать, Джош…
Вопль Экера не дал врачу закончить фразу.
— Ты все врешь, док! — завизжал он. — Я и не подумаю умирать! Господь не даст мне умереть. Я слишком молод для этого. Во мне еще море сил… Бог не допустит, чтобы какая-то подлая, трусливая вонючка пришла и убила меня!
Тяжкий вздох пронесся над толпой. Все до единого, включая и меня, затаили дыхание. Слово «убийство», так и звучавшее в каждом вопле Джоша, похоронным колоколом гудело у меня в голове. Впрочем, не менее ясно его слышали, разумеется, и все остальные.
Руку мою снова энергично встряхнули.
— Ну, теперь-то ты уйдешь, Нелли Грэй? — сердито шепнула Бобби.
Я пребывал в таком состоянии духа, что едва слышал ее. Куда уж тут решительно следовать дельному совету! Меня словно бы обволокло каким-то серым туманом. И сквозь эту дымку пробивались единственная мысль, единственное чувство — меня должны оправдать. Я хотел сказать что-нибудь, хотел объяснить, что у меня не было другого способа защититься, что я стрелял только для самообороны. Меня так и тянуло прокричать эти слова прямо им в уши. И тут я услышал доктора:
— Джош, каким бы сильным ты ни чувствовал себя сейчас, я все-таки обязан предупредить: через несколько минут ты будешь мертв. Мой долг — честно сказать
об этом.
— Будьте вы прокляты — и ты, и твой долг! — прокричал, задыхаясь, Джош. — О, я знаю, он убил меня! Он пришел и убил меня! Я хочу видеть его. Хочу видеть его лицо!
Толпа расступилась, словно околдованная этой просьбой. Мужчины обратили ко мне каменные лица. Железные руки схватили меня и поставили перед Экером.
Он ужасно изменился за эти несколько минут. Лицо совсем побелело, а всю грудь, теперь обнаженную, заливала кровь. Но самым ужасным было то, как напряглись его щеки и выпучились глаза, когда он узнал меня.
Джош вскинул руку — как хотелось бы мне избавиться от этого воспоминания! — и пригрозил кулаком.
— Ты, пес! Ты, собака! — захрипел Джош. — Ты прокрался сюда, замышляя убийство, и убил меня! Да, ты убил меня! Ты сделал это! Я налагаю на тебя проклятие! Я заклинаю воду» которую ты пьешь, и воздух, которым ты дышишь, и пищу, которую ты ешь. Пусть все это задушит, отравит, погубит тебя. Я проклинаю…
Он задохнулся на середине, совсем обессилев. Невозможно описать, как эти слова поразили меня. Грудь стеснило от страха, а сердце содрогнулось и сжалось в комок. Это были совсем не те слова, каких можно ожидать от грубого и неотесанного парня вроде Джоша, обычного ковбоя, то есть пастуха. Он мог обругать меня по-черному, мог заклеймить самыми крепкими выражениями. Но столь необычный и жуткий способ наложения проклятия привел меня в ужас. И страшнее всего было то, что слова эти исходили из уст умирающего.
Невыносимый холод сдавил мне горло, как будто я вдохнул леденящего мокрого тумана. И сразу стало нечем дышать.
В этот-то момент Джош как раз и умолк.
Он вдруг откинулся назад, повиснув на руках нескольких доброхотов. Но ни одна родная душа не смогла проводить беднягу в последний путь. По крайней мере, брата точно не было рядом. Том так и не вернулся назад. А появись он в зале, я бы, несомненно, первым узнал об этом — по граду пуль, пронзающих мое тело.
Итак, Джош лежал на руках горожан, хватая ртом воздух. Вдруг он судорожно подтянул ноги к груди так, что колени коснулись подбородка, а затем вновь конвульсивно выпрямил их, отчего все тело приподнялось над полом.
А затем произошло самое ужасное.
С последним приливом сил Джош стал указывать на меня, потрясая руками и кивая то в одну, то в другую сторону. Губы шевелились беззвучно, но казалось, Экер во весь голос сыплет самыми чудовищными угрозами и проклятиями. При этом из горла вырывалось лишь какое-то жуткое бульканье, не смолкавшее до тех пор, пока не лопнул бледно-красный пузырь на губах.
И тогда лицо Джоша как-то мгновенно набухло и почернело, а глаза еще больше выпучились, будто вот-вот вывалятся из орбит.
Он еще раз странно скособочился, дико всплеснул руками и умер. Тело вытянулось на полу, как прибитое гвоздями, — сам не знаю, почему такое сравнение возникло у меня в голове.
К несчастью моему, эта картина надолго запечатлелась в памяти!
Джош так и застыл неподвижно. Полуприкрытые глаза больше ничего не видели. Я знал, что это — смерть. Джош Экер лежал на полу, но его уже не было. А то, что распласталось у нас под ногами, — лишь оболочка, мертвая материя — все, оживлявшее ее, заставляя думать и чувствовать, ушло!
— Он мертв, — тихо сказал кто-то.
— Да, мертв, — строгим, официальным тоном повторил кто-то еще. — Бедный Джош мертв.
Один из мужчин встал на колени и закрыл ему глаза, потом взял раскинутые в стороны руки, сложил их на груди покойника.
— Ничего не трогайте, — громко скомандовал другой житель Кэтхилла. — Ни к чему не прикасайтесь, пока не придет шериф.
— Теперь это не имеет значения, — возразили ему. — Мы знаем, кто убил Джоша Экера!
Глава 11
ДУХ ТОЛПЫ
Джошу Экеру пришел конец. Я рванулся к двери маленькой комнаты, чувствуя, что и меня постигнет такая же участь, если сию секунду не окажусь на открытом воздухе.
И только я собрался задать стрекача, как увидел за дверью Бобби Мид. Она стояла, скрестив на груди руки и слегка опустив голову, и с любопытством смотрела на меня. Губы девушки кривила грустная и насмешливая улыбка.
Тут кто-то злобно рявкнул:
— Мы знаем, кто убил бедного Джоша Экера, и он здесь, в наших руках!
— Мы должны схватить его! — заорал кто-то другой.
И внезапно масса народу наводнила все пространство между мной и дверью, преградив путь к отступлению.
Я замер на месте, не в силах ничего сделать и с тоской взирая на перегородку, отделявшую закуток — она была футов десяти высотой, — так что не перепрыгнешь!
Но я все еще не терял надежды. Ведь я был прав! Конечно, если вообще уместно говорить о правоте человека, лишившего жизни себе подобное существо. Если бы я сумел ясно изложить этим людям все факты…
Но когда я всмотрелся в их лица, меня охватил озноб. Много лет назад мне уже довелось увидеть такое выражение человеческих лиц: когда, совсем мальчишкой, я попал в новую школу и на первой же большой перемене столкнулся с компанией школьных хулиганов, их вместе со мной мгновенно окружила толпа других ребят, с любопытством ожидавших развития событий.
На большинстве физиономий тех, кто стоял передо мной сейчас, читались те же звериная ненависть, безжалостность и упоение чужими болью и страданием, какие видел я в глазах тех мальчишек много лет назад. Но теперь все было гораздо хуже, потому что подобные чувства овладели не детьми, а взрослыми мужчинами.
А когда человек вдруг отбрасывает все, что было в нем человеческого, все представления о морали и ответственности и отдается грубым инстинктам, он и выглядит, и ведет себя хуже любого зверя.
Еще никто не прикоснулся ко мне, но по свирепому блеску их глаз я понимал, что кэтхильцы готовы сейчас же разорвать меня на куски.
— Послушайте, люди, — обратился я к ним, еще надеясь все объяснить. — Вы заблуждаетесь. Эту историю начали Экеры. Они искали неприятностей, приключений. И когда…
Но мне не дали договорить.
— Заткните ему глотку! — распорядился чей-то громкий голос.
И мгновенно тяжелый кулак заехал мне прямо в лицо, отшвырнув к самой перегородке и полуоглушив.
В сознание меня привел дикий хор ревущих вокруг голосов. Рев вырывался из каждой пасти. Еще не вполне придя в себя, я смотрел вокруг сквозь легкий туман, но видел лишь неистовствующую толпу со злобными, безумными глазами, ужаснее которых и представить нельзя.
Тот, кто взялся командовать этой толпой, снова заговорил. Это был высокий, плотный мужчина, сюда он, похоже, пришел не из зала, а откуда-то с улицы. По крайней мере, судя по увенчивавшей голову незнакомца широкополой черной шляпе. Еще я обратил внимание на его бледное, вытянутое лицо и удивительно важную манеру держаться, — ни дать ни взять министр или священник. И говорил он так же — глубоким, уверенным голосом, тщательно выделяя и подчеркивая каждое слово, да и жестикулировал совсем как служитель культа: медленно, плавно, важно простирая руки над толпой.
— Я думаю, братья, — вещал незнакомец, — наступил момент, когда мы не должны ждать, пока закон примется за дело. Закон требует времени. Закон требует денег. И откуда? Из наших карманов. От нас, честных граждан и налогоплательщиков. Все мы — избиратели, это мы оплачиваем расходы на судебное преследование таких негодяев, как этот. Но сейчас — будь на то моя воля, — сейчас, когда несчастный юноша лежит на спине, устремив взгляд в небеса… когда бедняга, потерявший отца и мать, которые любили его, потерявший брата… когда мальчик, весело игравший на наших улицах, а повзрослев, превратившийся в прекрасного молодого мужчину… да, в этот самый момент, когда мертвый Джош Экер лежит сейчас здесь, я взял бы его убийцу и немедленно вздернул на одной из балок танцевального зала. И я оставил бы его там, джентльмены, раскачиваться взад и вперед, будь на то моя воля. Рано и поздно этому типу все равно предстоит отправиться в ад, так почему бы не отправить его туда прямо сейчас?
Впечатляющая речь, и она казалась довольно убедительной, хотя незнакомец и не подумал доказывать, кто прав, кто виноват, и ни один из пунктов не подтвердил аргументами. Я давно заметил, что именно таким образом и поступают самые умные ораторы. Они никогда не дают аудитории подумать, ни в коем случае не утруждают себя аргументацией, а исходят из того, что все здравомыслящие люди должны с ними согласиться. И тем вернее их успех, чем больше в толпе дураков да мошенников, которым выгодно хранить молчание и не выдавать себя. Но, так или этак, с самого начала было ясно, что все это сборище, все кэтхильцы до единого, — на стороне мужчины в черной шляпе.
Боже правый! Как жадно всматривался я в их лица, отыскивая тех, кто хоть немного бы колебался, сострадал или возмущался происходящим. Но — нет, я не нашел ни одного такого человека. Толпа — это чудовище с тысячей тел и одной головой, и разум в этой голове, можно не сомневаться, по уровню развития вряд ли выше разума самого недалекого индивида из всех собравшихся.
Это нижайший общий знаменатель сознания толпы!
Да, новая волна рева немедленно покатилась по закутку, и десятки пар рук, схватив меня, оторвали от пола.
Словно подхваченный вихрем, вылетел я из раздевалки и мгновенно очутился в танцевальном зале, где с центральной балки уже свисал толстый канат.
— Вздернем его, ребята! — заорал незнакомец в черной шляпе.
И, не дожидаясь помощи, он сам обмотал веревку вокруг моей шеи. Одной рукой палач придерживал меня за горло, а второй подтягивал слабину на веревке, и я мог видеть, какая отвратительная радость пламенем свечи дрожала и трепыхалась в его глазах все время, пока этот зверь готовил меня к повешению!
С гнусным удовольствием он осмотрел меня с ног до головы, одобрительно взирая на результаты трудов своих и предвкушая близкий момент уготованной мне ужасной смерти, а затем, ухмыляясь, отступил назад.
Итак, мне предстояло умереть. Я знал, что сейчас погибну, понимал, что, как мужчине, мне следовало сопротивляться, когда мои руки завели за спину и начали связывать веревкой, но не мог сдвинуться с места, не мог даже пошевелиться. Единственное, на что я был способен, это беспомощно глядеть перед собой, оставаясь безучастным наблюдателем.
Я не раз слышал, что у многих людей в смертный час проплывает перед глазами вся жизнь. Но со мной получилось не так. То, что предстало сейчас перед моим внутренним взором, было не более чем беспорядочным мельтешением мыслей, лиц, страхов, печалей, сожалений и обид, перепутанных и перемешанных в каком-то тумане, где эти чувства и образы, ни один из которых так и не обрел сколько-нибудь четкой и ясной формы, хаотически сталкивались друг с другом.
— Вздерните его! — взвыл чей-то голос.
Неожиданно передо мной оказалась та самая девушка — Бобби Мид. Ухватив обмотанную вокруг моей шеи веревку, девушка прижалась ко мне, и, когда она заговорила, я невольно почувствовал, как Бобби задыхается и дрожит от негодования.
— Кэтхилл — неподходящее название для этого города, — крикнула она. — Ему следовало бы называться Рэтхиллом 2. Вы — свора мерзких, отвратительных крыс! Мне стыдно смотреть на вас — людей, которых я знала всю жизнь, людей, которых всегда уважала. Что случилось с вами? Или вы все здесь с ума посходили? Перед вами несчастный парень, он приехал сюда с другом только потому, что тот попросил помочь в трудную минуту. Они с Дэном Порсоном прискакали в Кэтхилл по приглашению братьев Экер, после того как молодой Дэниел ранил Джоша, а Тома изгнали с ранчо Порсонов.
Эти двое явились на зов, как настоящие мужчины, — продолжала Бобби. — И они рассчитывали встретить здесь не менее достойных противников, надеясь на справедливое решение дела. А вместо этого нарвались на убийц!
— Это он — убийца! — оборвал ее мужчина с длинным бледным лицом и в широкополой шляпе. — Он — убийца, Бобби Мид!
— Идиоты! — воскликнула девушка, не обратив внимания на эту реплику. — Вы позволяете хитрому торговцу патентованными снадобьями, этому дешевому плуту, пройдохе, фигляру и мошеннику распоряжаться тут и решать за вас ваши дела, вы позволяете ему навсегда покрыть ваш город позором! Хороши же вы после этого!
— Уберите ее! — прокричал кто-то из глубины толпы.
— Узнаю твой голос, Лем Уолтере! — мгновенно отозвалась Бобби. — И если этого человека линчуют, ты будешь опознан и предстанешь перед судом, уж это я тебе могу обещать. Ручаюсь своей жизнью и душой, что не пожалею денег, лишь бы разыскать вас, всех до единого. И кто сказал, что этот парень убил бедного Джоша Экера? Все знают, для чего сюда приехали Экеры. Они искали неприятностей на свою голову, и вот они их получили. Если это было убийством, то где теперь Том Экер? Где Дэн Порсон? Почему бы не отыскать обоих и не спросить у них, что случилось? Кто посмеет сказать, что он видел своими глазами, как этот человек воспользовался преимуществом и первым выстрелил в Джоша Экера?
Вот эту речь я не мог не оценить по достоинству и, задыхаясь, процедил сквозь нервно постукивающие зубы:
— Благослови тебя Господь, Бобби!
Пока девушка отчитывала сограждан, бледнолицый заводила в черной шляпе молча кусал губы с досады. Его безобразный рот кривила злобная гримаса. Глумливо усмехаясь, он смотрел на меня, словно дьявол, сошедший на землю творить беззакония. А когда почувствовал, что Бобби Мид удалось перехватить инициативу и погасить разожженную им в толпе жажду убийства, этот изверг снова разразился напыщенной речью:
— Братья, среди нас нет ни одного человека, в ком не проснулась бы жалость к несчастной девушке, защищающей своего возлюбленного. Говорю вам, с нашей стороны было совершенно правильно стоять и слушать, как подобает истинным джентльменам, пока она не выскажется. Но теперь, позвольте напомнить, самое время приступить к делу. А дело нам предстоит не самое приятное, братья. Но мы не имеем права оставить этот мусор на улице. Мы должны очистить наш город от грязи. Мы не дадим убийце беззаконно разгуливать среди нас. Нет, братья, мы не допустим этого и сохраним за собой право называться мужчинами!
— Томми Кларк, Ред Малверн, Бен, Винс! Вы позволите этому негодяю загипнотизировать вас? — возмутилась девушка, просовывая вторую руку под затянутую вокруг моей шеи петлю.
Бобби была единственной женщиной, которой хватило мужества остаться в зале. А мне казалось, и единственной на свете.
«Сколько отваги, какое бесстрашие! — думал я. — Ведь Бобби — такая маленькая и хрупкая, а не побоялась противостоять озлобленной толпе!»
— Что касается девушки, — гнул свое бледнолицый, — как ни грустно, нам придется увести ее отсюда и Скорбно, безрадостно выполнить свой долг, памятуя лицо несчастного юноши, лежащего сейчас вон там, в соседней комнате, где он был застрелен этим негодяем, памятуя, как тяжко он расставался с жизнью, как, задыхаясь, не сумел завершить начатые им обвинения. Но не обязательно было ему их заканчивать, потому что в Кэтхилле есть еще мужчины, способные постоять за справедливость, способные сделать все, чтобы правосудие восторжествовало, и немедленно!
К этому времени зал опять был в его руках, и он вертел толпой как хотел. Несколько человек послушно устремились к девушке, пытаясь оттащить ее в сторону. Но Бобби с диким визгом крепко вцепилась в веревку, хоть и дрожала всем телом, словно бы под электрическим током.
Я видел, как эти парни добрались до нее и хватили за руки. А верзила в черной шляпе, грубо оттолкнув девушку, сам ухватился за веревку, собираясь довести дело до конца и все-таки удавить меня. Но тут я увидел, как в зал, фыркая и выпуская пар из ноздрей, как самый настоящий бык, вбегает весь красный, запыхавшийся шериф Лорен Мэйс. Он трижды выстрелил в воздух, и банда линчевателей бросилась врассыпную. Представитель закона шел прямо ко мне, и сознание того, что я буду официально арестован за убийство, делало меня счастливейшим человеком в мире!
И только я собрался задать стрекача, как увидел за дверью Бобби Мид. Она стояла, скрестив на груди руки и слегка опустив голову, и с любопытством смотрела на меня. Губы девушки кривила грустная и насмешливая улыбка.
Тут кто-то злобно рявкнул:
— Мы знаем, кто убил бедного Джоша Экера, и он здесь, в наших руках!
— Мы должны схватить его! — заорал кто-то другой.
И внезапно масса народу наводнила все пространство между мной и дверью, преградив путь к отступлению.
Я замер на месте, не в силах ничего сделать и с тоской взирая на перегородку, отделявшую закуток — она была футов десяти высотой, — так что не перепрыгнешь!
Но я все еще не терял надежды. Ведь я был прав! Конечно, если вообще уместно говорить о правоте человека, лишившего жизни себе подобное существо. Если бы я сумел ясно изложить этим людям все факты…
Но когда я всмотрелся в их лица, меня охватил озноб. Много лет назад мне уже довелось увидеть такое выражение человеческих лиц: когда, совсем мальчишкой, я попал в новую школу и на первой же большой перемене столкнулся с компанией школьных хулиганов, их вместе со мной мгновенно окружила толпа других ребят, с любопытством ожидавших развития событий.
На большинстве физиономий тех, кто стоял передо мной сейчас, читались те же звериная ненависть, безжалостность и упоение чужими болью и страданием, какие видел я в глазах тех мальчишек много лет назад. Но теперь все было гораздо хуже, потому что подобные чувства овладели не детьми, а взрослыми мужчинами.
А когда человек вдруг отбрасывает все, что было в нем человеческого, все представления о морали и ответственности и отдается грубым инстинктам, он и выглядит, и ведет себя хуже любого зверя.
Еще никто не прикоснулся ко мне, но по свирепому блеску их глаз я понимал, что кэтхильцы готовы сейчас же разорвать меня на куски.
— Послушайте, люди, — обратился я к ним, еще надеясь все объяснить. — Вы заблуждаетесь. Эту историю начали Экеры. Они искали неприятностей, приключений. И когда…
Но мне не дали договорить.
— Заткните ему глотку! — распорядился чей-то громкий голос.
И мгновенно тяжелый кулак заехал мне прямо в лицо, отшвырнув к самой перегородке и полуоглушив.
В сознание меня привел дикий хор ревущих вокруг голосов. Рев вырывался из каждой пасти. Еще не вполне придя в себя, я смотрел вокруг сквозь легкий туман, но видел лишь неистовствующую толпу со злобными, безумными глазами, ужаснее которых и представить нельзя.
Тот, кто взялся командовать этой толпой, снова заговорил. Это был высокий, плотный мужчина, сюда он, похоже, пришел не из зала, а откуда-то с улицы. По крайней мере, судя по увенчивавшей голову незнакомца широкополой черной шляпе. Еще я обратил внимание на его бледное, вытянутое лицо и удивительно важную манеру держаться, — ни дать ни взять министр или священник. И говорил он так же — глубоким, уверенным голосом, тщательно выделяя и подчеркивая каждое слово, да и жестикулировал совсем как служитель культа: медленно, плавно, важно простирая руки над толпой.
— Я думаю, братья, — вещал незнакомец, — наступил момент, когда мы не должны ждать, пока закон примется за дело. Закон требует времени. Закон требует денег. И откуда? Из наших карманов. От нас, честных граждан и налогоплательщиков. Все мы — избиратели, это мы оплачиваем расходы на судебное преследование таких негодяев, как этот. Но сейчас — будь на то моя воля, — сейчас, когда несчастный юноша лежит на спине, устремив взгляд в небеса… когда бедняга, потерявший отца и мать, которые любили его, потерявший брата… когда мальчик, весело игравший на наших улицах, а повзрослев, превратившийся в прекрасного молодого мужчину… да, в этот самый момент, когда мертвый Джош Экер лежит сейчас здесь, я взял бы его убийцу и немедленно вздернул на одной из балок танцевального зала. И я оставил бы его там, джентльмены, раскачиваться взад и вперед, будь на то моя воля. Рано и поздно этому типу все равно предстоит отправиться в ад, так почему бы не отправить его туда прямо сейчас?
Впечатляющая речь, и она казалась довольно убедительной, хотя незнакомец и не подумал доказывать, кто прав, кто виноват, и ни один из пунктов не подтвердил аргументами. Я давно заметил, что именно таким образом и поступают самые умные ораторы. Они никогда не дают аудитории подумать, ни в коем случае не утруждают себя аргументацией, а исходят из того, что все здравомыслящие люди должны с ними согласиться. И тем вернее их успех, чем больше в толпе дураков да мошенников, которым выгодно хранить молчание и не выдавать себя. Но, так или этак, с самого начала было ясно, что все это сборище, все кэтхильцы до единого, — на стороне мужчины в черной шляпе.
Боже правый! Как жадно всматривался я в их лица, отыскивая тех, кто хоть немного бы колебался, сострадал или возмущался происходящим. Но — нет, я не нашел ни одного такого человека. Толпа — это чудовище с тысячей тел и одной головой, и разум в этой голове, можно не сомневаться, по уровню развития вряд ли выше разума самого недалекого индивида из всех собравшихся.
Это нижайший общий знаменатель сознания толпы!
Да, новая волна рева немедленно покатилась по закутку, и десятки пар рук, схватив меня, оторвали от пола.
Словно подхваченный вихрем, вылетел я из раздевалки и мгновенно очутился в танцевальном зале, где с центральной балки уже свисал толстый канат.
— Вздернем его, ребята! — заорал незнакомец в черной шляпе.
И, не дожидаясь помощи, он сам обмотал веревку вокруг моей шеи. Одной рукой палач придерживал меня за горло, а второй подтягивал слабину на веревке, и я мог видеть, какая отвратительная радость пламенем свечи дрожала и трепыхалась в его глазах все время, пока этот зверь готовил меня к повешению!
С гнусным удовольствием он осмотрел меня с ног до головы, одобрительно взирая на результаты трудов своих и предвкушая близкий момент уготованной мне ужасной смерти, а затем, ухмыляясь, отступил назад.
Итак, мне предстояло умереть. Я знал, что сейчас погибну, понимал, что, как мужчине, мне следовало сопротивляться, когда мои руки завели за спину и начали связывать веревкой, но не мог сдвинуться с места, не мог даже пошевелиться. Единственное, на что я был способен, это беспомощно глядеть перед собой, оставаясь безучастным наблюдателем.
Я не раз слышал, что у многих людей в смертный час проплывает перед глазами вся жизнь. Но со мной получилось не так. То, что предстало сейчас перед моим внутренним взором, было не более чем беспорядочным мельтешением мыслей, лиц, страхов, печалей, сожалений и обид, перепутанных и перемешанных в каком-то тумане, где эти чувства и образы, ни один из которых так и не обрел сколько-нибудь четкой и ясной формы, хаотически сталкивались друг с другом.
— Вздерните его! — взвыл чей-то голос.
Неожиданно передо мной оказалась та самая девушка — Бобби Мид. Ухватив обмотанную вокруг моей шеи веревку, девушка прижалась ко мне, и, когда она заговорила, я невольно почувствовал, как Бобби задыхается и дрожит от негодования.
— Кэтхилл — неподходящее название для этого города, — крикнула она. — Ему следовало бы называться Рэтхиллом 2. Вы — свора мерзких, отвратительных крыс! Мне стыдно смотреть на вас — людей, которых я знала всю жизнь, людей, которых всегда уважала. Что случилось с вами? Или вы все здесь с ума посходили? Перед вами несчастный парень, он приехал сюда с другом только потому, что тот попросил помочь в трудную минуту. Они с Дэном Порсоном прискакали в Кэтхилл по приглашению братьев Экер, после того как молодой Дэниел ранил Джоша, а Тома изгнали с ранчо Порсонов.
Эти двое явились на зов, как настоящие мужчины, — продолжала Бобби. — И они рассчитывали встретить здесь не менее достойных противников, надеясь на справедливое решение дела. А вместо этого нарвались на убийц!
— Это он — убийца! — оборвал ее мужчина с длинным бледным лицом и в широкополой шляпе. — Он — убийца, Бобби Мид!
— Идиоты! — воскликнула девушка, не обратив внимания на эту реплику. — Вы позволяете хитрому торговцу патентованными снадобьями, этому дешевому плуту, пройдохе, фигляру и мошеннику распоряжаться тут и решать за вас ваши дела, вы позволяете ему навсегда покрыть ваш город позором! Хороши же вы после этого!
— Уберите ее! — прокричал кто-то из глубины толпы.
— Узнаю твой голос, Лем Уолтере! — мгновенно отозвалась Бобби. — И если этого человека линчуют, ты будешь опознан и предстанешь перед судом, уж это я тебе могу обещать. Ручаюсь своей жизнью и душой, что не пожалею денег, лишь бы разыскать вас, всех до единого. И кто сказал, что этот парень убил бедного Джоша Экера? Все знают, для чего сюда приехали Экеры. Они искали неприятностей на свою голову, и вот они их получили. Если это было убийством, то где теперь Том Экер? Где Дэн Порсон? Почему бы не отыскать обоих и не спросить у них, что случилось? Кто посмеет сказать, что он видел своими глазами, как этот человек воспользовался преимуществом и первым выстрелил в Джоша Экера?
Вот эту речь я не мог не оценить по достоинству и, задыхаясь, процедил сквозь нервно постукивающие зубы:
— Благослови тебя Господь, Бобби!
Пока девушка отчитывала сограждан, бледнолицый заводила в черной шляпе молча кусал губы с досады. Его безобразный рот кривила злобная гримаса. Глумливо усмехаясь, он смотрел на меня, словно дьявол, сошедший на землю творить беззакония. А когда почувствовал, что Бобби Мид удалось перехватить инициативу и погасить разожженную им в толпе жажду убийства, этот изверг снова разразился напыщенной речью:
— Братья, среди нас нет ни одного человека, в ком не проснулась бы жалость к несчастной девушке, защищающей своего возлюбленного. Говорю вам, с нашей стороны было совершенно правильно стоять и слушать, как подобает истинным джентльменам, пока она не выскажется. Но теперь, позвольте напомнить, самое время приступить к делу. А дело нам предстоит не самое приятное, братья. Но мы не имеем права оставить этот мусор на улице. Мы должны очистить наш город от грязи. Мы не дадим убийце беззаконно разгуливать среди нас. Нет, братья, мы не допустим этого и сохраним за собой право называться мужчинами!
— Томми Кларк, Ред Малверн, Бен, Винс! Вы позволите этому негодяю загипнотизировать вас? — возмутилась девушка, просовывая вторую руку под затянутую вокруг моей шеи петлю.
Бобби была единственной женщиной, которой хватило мужества остаться в зале. А мне казалось, и единственной на свете.
«Сколько отваги, какое бесстрашие! — думал я. — Ведь Бобби — такая маленькая и хрупкая, а не побоялась противостоять озлобленной толпе!»
— Что касается девушки, — гнул свое бледнолицый, — как ни грустно, нам придется увести ее отсюда и Скорбно, безрадостно выполнить свой долг, памятуя лицо несчастного юноши, лежащего сейчас вон там, в соседней комнате, где он был застрелен этим негодяем, памятуя, как тяжко он расставался с жизнью, как, задыхаясь, не сумел завершить начатые им обвинения. Но не обязательно было ему их заканчивать, потому что в Кэтхилле есть еще мужчины, способные постоять за справедливость, способные сделать все, чтобы правосудие восторжествовало, и немедленно!
К этому времени зал опять был в его руках, и он вертел толпой как хотел. Несколько человек послушно устремились к девушке, пытаясь оттащить ее в сторону. Но Бобби с диким визгом крепко вцепилась в веревку, хоть и дрожала всем телом, словно бы под электрическим током.
Я видел, как эти парни добрались до нее и хватили за руки. А верзила в черной шляпе, грубо оттолкнув девушку, сам ухватился за веревку, собираясь довести дело до конца и все-таки удавить меня. Но тут я увидел, как в зал, фыркая и выпуская пар из ноздрей, как самый настоящий бык, вбегает весь красный, запыхавшийся шериф Лорен Мэйс. Он трижды выстрелил в воздух, и банда линчевателей бросилась врассыпную. Представитель закона шел прямо ко мне, и сознание того, что я буду официально арестован за убийство, делало меня счастливейшим человеком в мире!
Глава 12
ЗАКОН
Шериф явно дошел до белого каления. Хлопнув меня по плечу одной рукой и сняв петлю с моей шеи — второй, он заявил, что я арестован именем закона.
— Сделано по высшему разряду, — громыхнул Лорен Мэйс. — Должен признать, это ярчайший образец аккуратной, качественной работы. Но я раскопаю все это и доберусь до истины! Что, господа, в Кэтхилле настали времена, когда человека нельзя повесить в соответствии с законом? По-вашему, закон не в состоянии обойтись без помощи шайки головорезов и никчемных бродяг, без таких дешевок и жалких отбросов, как вы, джентльмены? Вы хотели выставить меня дураком, не так ли? Я покажу вам, кто дурак! Назад, все назад! Или я мигом превращу вас в решето! Хотите поработать живыми мишенями, чучела набивные? Назад, я сказал! И дайте мне воздуху!
Линчеватели поспешно отступили. Один из них навсегда врезался в мою память — высокий мужчина в черной шляпе, на лице которого в тот момент попеременно вспыхивали то гнев, то смятение, то злоба, то разочарование.
В суматохе, наступившей после грозных обещаний шерифа, вновь раздался его голос.
— Разве мы можем допустить, чтобы один человек пришел и забрал его у нас? — вновь подогрел он толпу. — Неужели один человек может вот так, запросто взять да и влепить пощечину всем нам, всему Кэтхиллу?
Шериф оставил меня, и, пока он прорывался сквозь толпу, я чувствовал себя изгоем, отщепенцем, былинкой, брошенной дрейфовать в жестокий шторм. Лорен Мэйс ловко схватил бледнолицего за плечи и, хорошенько встряхнув, зарычал:
— А ты кто такой, длинномордый? Новый гробовщик?
Человек в широкополой шляпе и не думал терять хладнокровие.
— Уберите руки от законопослушного горожанина, — с важным видом потребовал он. — Мое имя — Реджинальд Ченнинг Картер, сэр.
— Я тебе покажу Реджинальда Ченнинга Картера! — пригрозил шериф, еще больше распаляясь. — Живо упрячу за решетку, если услышу еще хоть слово. Я…
Пока он препирался с этим проклятым Картером, толпа снова поперла на меня. Я вспомнил наконец о своем револьвере и решил, что сейчас самое время пустить его в дело. Я не собирался стрелять в людей, просто сообразил, что шерифу необходима некоторая поддержка, иначе он вряд ли сумеет доставить меня в тюрьму. Ничтоже сумняшеся, я выхватил свой кольт и завопил во всю глотку не помню что.
Результат получится тот же, как если бы я взмахнул пылающим факелом перед мордами диких зверей. Они мгновенно повскидывали руки вверх, словно пытаясь прикрыть глаза, и с воплями кинулись наутек. Услышав возню у себя за спиной, Лорен Мэйс резко развернулся и что-то рявкнул. Судя по выражению лица, по тому, как он схватился за револьвер, похоже, шериф был близок к тому, чтобы всадить порцию свинца в кого-нибудь из непокорных. Однако, видя, что они расступились, освободив дорогу, Мэйс прокричал мне:
— Сделано по высшему разряду, — громыхнул Лорен Мэйс. — Должен признать, это ярчайший образец аккуратной, качественной работы. Но я раскопаю все это и доберусь до истины! Что, господа, в Кэтхилле настали времена, когда человека нельзя повесить в соответствии с законом? По-вашему, закон не в состоянии обойтись без помощи шайки головорезов и никчемных бродяг, без таких дешевок и жалких отбросов, как вы, джентльмены? Вы хотели выставить меня дураком, не так ли? Я покажу вам, кто дурак! Назад, все назад! Или я мигом превращу вас в решето! Хотите поработать живыми мишенями, чучела набивные? Назад, я сказал! И дайте мне воздуху!
Линчеватели поспешно отступили. Один из них навсегда врезался в мою память — высокий мужчина в черной шляпе, на лице которого в тот момент попеременно вспыхивали то гнев, то смятение, то злоба, то разочарование.
В суматохе, наступившей после грозных обещаний шерифа, вновь раздался его голос.
— Разве мы можем допустить, чтобы один человек пришел и забрал его у нас? — вновь подогрел он толпу. — Неужели один человек может вот так, запросто взять да и влепить пощечину всем нам, всему Кэтхиллу?
Шериф оставил меня, и, пока он прорывался сквозь толпу, я чувствовал себя изгоем, отщепенцем, былинкой, брошенной дрейфовать в жестокий шторм. Лорен Мэйс ловко схватил бледнолицего за плечи и, хорошенько встряхнув, зарычал:
— А ты кто такой, длинномордый? Новый гробовщик?
Человек в широкополой шляпе и не думал терять хладнокровие.
— Уберите руки от законопослушного горожанина, — с важным видом потребовал он. — Мое имя — Реджинальд Ченнинг Картер, сэр.
— Я тебе покажу Реджинальда Ченнинга Картера! — пригрозил шериф, еще больше распаляясь. — Живо упрячу за решетку, если услышу еще хоть слово. Я…
Пока он препирался с этим проклятым Картером, толпа снова поперла на меня. Я вспомнил наконец о своем револьвере и решил, что сейчас самое время пустить его в дело. Я не собирался стрелять в людей, просто сообразил, что шерифу необходима некоторая поддержка, иначе он вряд ли сумеет доставить меня в тюрьму. Ничтоже сумняшеся, я выхватил свой кольт и завопил во всю глотку не помню что.
Результат получится тот же, как если бы я взмахнул пылающим факелом перед мордами диких зверей. Они мгновенно повскидывали руки вверх, словно пытаясь прикрыть глаза, и с воплями кинулись наутек. Услышав возню у себя за спиной, Лорен Мэйс резко развернулся и что-то рявкнул. Судя по выражению лица, по тому, как он схватился за револьвер, похоже, шериф был близок к тому, чтобы всадить порцию свинца в кого-нибудь из непокорных. Однако, видя, что они расступились, освободив дорогу, Мэйс прокричал мне: