Брэнд Макс. Остаться в живых

   — Молодец, малыш! Мы зададим им жару — будут улепетывать от нас со всех ног. Сейчас мы разгоним эту стаю шакалов и как по маслу докатимся до тюрьмы!
   Вот как обернулось дело! Мы с шерифом стали партнерами, объединенными общей задачей поскорее доставить меня в кэтхиллскую каталажку!
   Лорен Мэйс ловко перекинул револьвер из правой руки в левую, где тот смотрелся столь же естественно и отнюдь не менее грозно. Освободившейся рукой страж закона подхватил меня под локоть и заорал во весь голос:
   — Держи пушку наготове, братец, и, если рядом что-нибудь мелькнет, будь то всего-навсего носовой платочек, жми на курок и рази наповал! Я собираюсь преподать этим парням хороший урок, пусть даже мне придется писать его кровью! Это единственный вид грамоты, который им доступен, который они смогут прочесть и запомнить навсегда!
   Лорен Мэйс не сразу вывел меня из дому. Сначала мы заглянули в раздевалку, где все еще лежал покойник.
   Понурив голову, я уставился на ноги бедного Джоша Экера — снова увидеть его лицо было выше моих сил.
   — Превосходно, это и впрямь Джош, — бодро заметил шериф. — Твоя работа, Нельсон Грэй, не так ли?
   Меня удивило, что он так скоро узнал мое имя.
   — Первые два выстрела сделал Джош Экер, — ответил я. — Только после этого я послал в него пулю. По-моему, это необходимая мера самозащиты.
   — Отлично! Итак, Экер лежит на полу, а ты — тот, кто его уложил. Это все, что я хотел знать. Теперь ты отправишься в тюрьму, а судья и присяжные решат все остальное!
   Мэйс развернулся.
   — Кто-нибудь из вас, джентльмены, видел, как было дело? — крикнул он в толпу.
   И тут же опять подал голос Реджинальд Ченнинг Картер:
   — Я стоял у двери в тот момент, когда включился свет, и видел, что вот этот джентльмен держал в руке револьвер, в то время как руки Джоша Экера были пусты. Я видел, как этот, с позволения сказать, джентльмен вскинул оружие и выстрелил; а после того, как Экер упал, он вытащил револьвер Джоша и сделал пару выстрелов наугад, не целясь!
   Изложив свою версию событий, Картер шагнул ко мне и, очевидно, для того, чтобы сделать свою речь еще выразительнее, взмахнул указательным пальцем перед моим носом, после чего добавил:
   — Вы только взгляните на это лицо! Разве оно не обличает виновного?
   Само собой разумеется, я был ошеломлен силой и тяжестью предъявленного мне обвинения — никак не ожидал такой наглой, бесстыдной лжи! Не в силах вымолвить ни слова, я как идиот таращил глаза на негодяя, а тот все еще грозил мне пальцем.
   Шериф, оттолкнув длинную руку Ченнинга Картера, буркнул:
   — Ладно, судья и присяжные, возможно, с радостью тебя выслушают, но с нас вполне довольно. А что касается лично меня, то мне чертовски не нравится твой вид, Картер. Пойдем, малыш. Топай рядышком со мной, и я доставлю тебя на место, сей же миг.
   Я зашагал вслед за Мэйсом к выходу, и, когда мы добрались до двери на лестницу, я увидел Бобби Мид. Она, улыбаясь, помахала мне рукой. Я дотянулся до нее и, тихонько сжав запястье, сказал:
   — Если бы не ты, меня бы уже повысили.
   И это была чистая правда!
   — Выше нос, Нелли, — ободряюще заметила Бобби. — Эти лгуны ничего не смогут сделать, пока рядом с тобой Лорен Мэйс!
   И мы с шерифом стали спускаться по ступенькам.
   А у меня за спиной опять гремел зычный голос Реджинальда Ченнинга Картера. На сей раз он подстрекал оставшихся в зале мужчин броситься за нами в погоню. Я тщетно ломал голову, что могло возбудить такую ненависть ко мне в человеке, которого я до сих пор ни разу не видел. Я не причинил Картеру никакого вреда, а моя смерть не принесла бы ему ни малейшей выгоды, если не считать минутной власти над толпой и дурной славы ее предводителя. Должно быть, все дело в этом, думал я, Картером движет лишь дикая, первобытная страсть к лидерству, жажда оказаться в центре внимания, видеть, что все взгляды устремлены на него!
   Ничуть не меньше удивляло меня и поведение толпы. По крайней мере половина ее состояла из людей порядочных, хороших — то есть не хуже нормального, среднего человека. Но все они с легкостью поддались бурному, злобному водовороту эйфории слепого возмездия. Поодиночке каждый был вполне разумным и добродушным малым, вроде нас с вами, а может, и лучше. Вместе же они превратились в свору беспощадных, диких зверей, по-волчьи свирепых, но гораздо более опасных, а перед лицом настоящего мужчины — шерифа — трусливых и малодушных.
   Итак, Лорен Мэйс вел меня вниз по лестнице, и, когда мы добрались до самой нижней ступени, из темноты вынырнул Дэн Порсон. Увидев нас, он пересек улицу и поспешил навстречу. Шляпу Дэн потерял, а на лице застыло какое-то полубезумное выражение.
   — В чем дело, Нельс, что случилось? — выпалил он, задыхаясь.
   — Это — шериф, а я арестован за убийство Джоша Экера, — с горечью отозвался я, не в силах забыть, что на эту проклятую вечеринку угодил по милости Дэна и всеми обрушившимися на меня бедами с начала и до конца обязан ему.
   Порсон слегка пошатнулся и тяжело вздохнул.
   — Ты задел его? — спросил он. — Джошу снова досталось?
   — Еще как досталось, — ответил за меня шериф, — он мертв. Пойдем с нами. Ты ведь, насколько я понимаю, Дэн Порсон? Но не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус, чтобы освободить дружка. К добру это не приведет, даже если сумеете избавиться от меня. Взгляни только на этих псов — они готовы задушить вас, как кроликов!
   Мэйс ни капельки не преувеличивал. Двадцать или тридцать парней шли за нами по пятам, и голоса их звучали угрожающе, подобно близким раскатам грома. Один-единственный дружный залп мог запросто смести с лица земли нас троих — шерифа, Дэна и меня!
   — У меня и в мыслях нет нарушать закон! — пылко заявил Дэн. — Я всегда держусь в его рамках и не намерен выходить за них до конца своих дней!
   — Да, — скептически проворчал шериф, — именно так и чувствуют себя люди на следующее утро, после того как…
   Я повернулся к Дэну:
   — Расскажи теперь ты! Что случилось? Что было с тобой?
   — Мне больно видеть тебя в таком положении. — Дэн пропустил мой вопрос мимо ушей. — Но я буду с тобой, дружище. Я буду с тобой, даже если для этого потребуется влезть в ту же самую петлю, которую затянут вокруг твоей шеи! Только до этого дело не дойдет, ручаюсь. Я найму лучшего адвоката!
   — Спасибо, — поблагодарил я, возможно, чуть-чуть суховато, но искренне. — Так что все-таки произошло у вас с Томом Экером в раздевалке?
   — Я услышал в темноте голос, — начал рассказывать Дэн, — сразу после того, как погас свет. И мне показалось, что это голос Лэнки. Я был чертовски рад слышать его, уж поверь мне. В жизни не чувствовал себя счастливее! Лэнки, если это был он, угрожал Тому, а потом вроде бы хлопнула дверь в раздевалку, но при такой темени я конечно же ничего не мог увидеть. Короче, побрел я на ощупь туда, где, по моим прикидкам, двери следовало находиться, отыскал ее, вышел, и тут впереди как будто мелькнул неясный силуэт такого же длинного и тощего парня, как Лэнки. Я рванул за ним сквозь толпу, но скоро потерял из виду.
   Тогда я подумал, что коли наш долговязый друг изловил Тома Экера, то наверняка потащит его на улицу, и в общей суматохе стал пробиваться к лестнице. Издали мне удалось-таки еще раз увидеть две поспешно удаляющиеся фигуры, причем один из этих двоих был очень высоким. Но они уже почти спустились. Я поскакал следом, но оба как будто растворились в темноте. В общем, я тут обегал все окрестности, но не нашел и следов. Наконец, весь измотанный, на последнем дыхании я возвращаюсь назад и вижу, что ты арестован. Как это произошло?
   — Как? — повторил я. — Одному Богу известно, не мне! Думаю, Экеры заранее распустили слух, будто некий буян и задира собирается здесь кого-нибудь прикончить. А Лэнки, наверное, устроил так, чтобы погас свет. Что до всего остального — у меня в голове полная мешанина. Знаю только, что Джош Экер мертв, а меня, скорее всего, повесят за его убийство!

Глава 13
В ТЮРЬМЕ

   Итак, меня привезли в тюрьму, и там, в дверях, Дэн Порсон пожал мне на прощанье руку и поклялся, что они с отцом будут защищать меня до последнего. Я провожал его взглядом, пока не закрыли дверь.
   — Он настоящий друг, этот Порсон, правда? — спросил шериф.
   — Да, с этим у Дэна все в порядке, — подтвердил я.
   — Да-да, уж у него-то все в порядке, насколько я понимаю, — проворчал Мэйс. — Вот только говорит очень много, как я заметил.
   Мы вошли в здание, и там меня должным образом зарегистрировали как Нельсона Грэя, родившегося у таких-то и таких-то родителей, в такое-то время и в таком-то месте. Я имел определенный рост и вес, но никаких особых примет. Волосы — каштановые, глаза — серые, телосложение — среднее. Похоже, я оказался «средним. « во всех отношениях — по каждому пункту регистрационного листа.
   — Ты принадлежишь к тому типу людей, которых трудно найти в случае необходимости и очень непросто выследить, — признался шериф. — Чертовски хорошо, что, как правило, такие «средние» джентльмены не совершают преступлений, иначе нам приходилось бы проделывать чертовски сложную работу, чтобы поймать их и привлечь к ответственности!
   Затем он записал, в каком преступлении я обвиняюсь.
   «Убийство»!
   Я стоял и смотрел, как рука шерифа старательно выводит на листе бумаги это слово, но в тот момент оно значило для меня не больше любого другого. Я все еще не оправился от шока, и ничто на этом свете меня не трогало: сколько ни дави на кнопку, если электричество отключено, звонок не издаст ни звука.
   Меня обыскали и отняли револьвер. Помню, как шериф, осмотрев его, похвалил меня за содержание оружия в образцовом порядке.
   — Хороший кольт прослужит мужчине всю жизнь, если за ним как следует ухаживать, — сказал Мэйс. — Но молодые в основном таскают оружие только для красоты и позволяют ржавчине сглодать его изнутри, а сами за год не могут научиться попасть в стену сарая. Но кольт, который сейчас у меня в руках, я назвал бы трудягой, рабочей лошадкой. Этот револьвер весь день наготове, да и по ночам не смыкает глаз, ожидая момента, когда его попросят высказаться.
   Я помню, как слушал этот монолог сквозь густой туман в голове, а потом шериф отвел меня в камеру и запер дверь. Там я сразу же почувствовал такую страшную усталость, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Я будто подкошенный рухнул на койку, а Лорен Мэйс, задержавшись еще на мгновение у решетки, сказал:
   — Желаю удачи, малыш. Друзья Бобби Мид — мои друзья. Спокойной ночи.
   И действительно, ночь у меня прошла-таки спокойно — без снов, без метаний в постели. А утром я со вздохом проснулся от того, что услышал голос (как мне показалось, нашего повара), кричавший:
   — Вставай! Подъем!
   Но нет, это был не повар. Кричал какой-то прохожий на улице.
   На завтрак я получил бекон, яйца, оладьи из муки грубого помола, черную патоку и кофе — сколько влезет. А на десерт дали апельсин.
   Меня даже разобрало любопытство.
   — Послушай, Джордж, если ты так замечательно кормишь здешних постояльцев, то, хотел бы я знать, почему все горожане не стремятся попасть в тюрьму? — спросил я негра, который принес завтрак.
   — У нас тут бывает много всякого народу, мистер, — ответил он, — но редко кого кормят так хорошо, как вас. Сюда их посадили не за то же самое…
   Я понял, что он имеет в виду. Обвиняемые в убийстве имели кое-какие мелкие привилегии, как будто закон хотел немного скрасить оставшиеся им считанные дни. Я вспомнил, что тем, кого перед казнью отправляли в камеру смертников, когда-то позволялось удовлетворить последнее желание.
   Но даже столь мрачный намек Джорджа не испортил мне аппетита, потому что, когда наступило утро и кофе прояснил мозги, прогнав остатки вчерашней усталости, я мог четко и подробно вспомнить все случившееся накануне и подвести итог.
   По моим представлениям (а их, я мог поклясться, должен был разделить всякий здравомыслящий обитатель штата), я не совершил ничего противозаконного. Друг, попав в беду, попросил меня о помощи. Я пошел с ним. Двое пригласивших его сюда парней, по сути дела, загнали нас в угол. Защищаясь, я убил одного из них.
   А что касается клеветнических показаний Реджинальда Ченнинга Картера — что ж, при ярком свете дня этот тип наверняка не посмеет открыть рот и повторить такую наглую ложь!
   К тому же за мной стояло все богатство поместья Порсонов — уж они-то, бесспорно, в состоянии нанять мне лучшего адвоката. Так к чему беспокоиться о наказании? О нет, тюрьма станет для меня чем-то вроде санатория. А когда я выйду отсюда, все конечно же будут относиться ко мне с большим уважением, чем раньше, — после всех этих событий я вырасту в их глазах. Не исключено, что старик Порсон даже сделает меня одним из управляющих ранчо, а то и поможет обзавестись маленьким клочком земли, о котором я так давно грезил. Это позволит мне стать хоть и мелким, но все-таки скотовладельцем с собственным клеймом.
   Я просто сойду с ума от счастья, когда увижу, как мое личное тавро впервые появится на боку моего собственного теленка. И чуть ли не полдня я размышлял, какую форму выбрать для своего клейма!
   И вот, сидя с тюрьме, я чувствовал себя вполне довольным жизнью и судьбой. Только мысль об убитом мною человеке возвращалась снова и снова, и тогда ужасные тьма и холод охватывали душу и тело. В такие минуты я отчетливо осознавал, что именно я, Нельсон Грэй, собственноручно лишил жизни человеческое существо!
   В тот день произошло несколько важных событий.
   Первым из них стал визит репортера «Вечернего вестника». Точнее, и репортера, и главного редактора в одном лице. Этот господин, с физиономией, похожей на мордочку хорька и бегающими, непрестанно помаргивающими глазками-бусинками, явился во всеоружии — прихватив целый набор остро заточенных, готовых к работе карандашей.
   Он хотел знать обо мне все: и что я чувствую, впервые убив человека, и сколько часов я тратил каждый день, тренируясь в стрельбе из револьвера, и были ли до меня убийцы среди членов моей семьи и тому подобный вздор. Я ответил, что не хочу ничего о себе рассказывать, что я не бандит, что в моей семье головорезов отродясь не бывало и все, о чем я мечтаю в этой жизни, — трудиться не покладая рук, разводить скот и обзавестись собственным тавром.
   Газетчик терпеливо выслушал меня, а затем сказал, что получил массу удовольствия от моего рассказа, но было бы лучше, если бы я выложил всю правду, поскольку случай мой безнадежен — все против меня. А коли я расскажу ему всю историю целиком, в красках и мельчайших подробностях, он изложит ее таким образом, что статью перепечатают газеты и западных, и восточных штатов, городок, дабы присутствовать на судебном разбирательстве, наводнят самые знаменитые репортеры, а я стану фигурой национального масштаба. В противном же случае меня просто повесят и никто об этом не узнает.
   Я полюбопытствовал, почему он считает мое дело безнадежным. Журналист на пальцах объяснил мне всю безвыходность ситуации. Итак, я специально прибыл в Кэтхилл, чтобы участвовать в разборке со стрельбой, — так ведь? Здесь я целенаправленно и терпеливо дожидался своего противника. Когда Экер явился, я сразу подошел к нему. Кроме того, есть свидетель, видевший, что я выстрелил в Джоша Экера прежде, чем он успел достать револьвер!
   Все это, вместе взятое, не оставляло ни тени надежды!
   Да уж, голова у меня просто кругом пошла, когда я услышал подобное толкование своих поступков! Я тут же вспомнил гнусную и отталкивающую, как у вурдалака, физиономию Реджинальда Ченнинга Картера. Вся цепь выдвинутых против меня обвинений рухнула бы, будь из нее изъято это одно-единственное звено! Но такому талантливому лжецу и искушенному оратору ничто не доставит большего удовольствия, чем выступление на суде в роли основного свидетеля. Ни один адвокат не сумеет нарушить плавного течения его разглагольствований.
   Да, видимо, добиться, чтобы меня вздернули повыше, Картеру будет не сложнее, чем запустить в небеса воздушного змея!
   Я лаконично бросил представителю «Вечернего вестника», что мне нечего сказать, но есть о чем поразмыслить. Он медленно поднялся со стула:
   — Значит, вы хотите разговаривать только с парнями из солидных газет больших городов? Я правильно понял? Дело ваше, но хочу предупредить вас, Грэй: в этом городе, повесить человека или освободить, решает общественное мнение!
   Я понял, что он имеет в виду, и, вконец потеряв терпение, велел убираться ко всем чертям.
   Газетчик неторопливо удалился, кидая злобные взгляды через плечо.
   Тем же утром, но чуть позже меня пришла повидать Бобби Мид и привела с собой отца — широкоплечего гиганта с ясными голубыми глазами, явно способными не моргнув встретить любую беду. Мид пожал мне руку сквозь решетку камеры, заметив, что дочь рассказала ему обо мне и он верит, что я стрелял только ради самозащиты.
   Но в городе чересчур много кривотолков, добавил он и поинтересовался, есть ли у меня хороший адвокат и смогу ли я оплатить его услуги.
   Да, слушая этого доброго, участливого человека, я почувствовал себя намного лучше и спокойнее. Только что все жители Кэтхилла — все, без исключения! — представлялись мне сворой подлых койотов. Но теперь я подумал, что, пожалуй, смогу довериться общественному мнению.
   Бобби обронила всего несколько слов, лишь сочувственно улыбалась и поглядывала то на отца, то на меня. Я рассказал мистеру Миду, что она сделала для меня, и говорил все прямо, без утайки, так, как оно и происходило на самом деле, — не было нужды что-либо преувеличивать, поскольку я просто не представлял ничего прекраснее и благороднее, чем действительно совершенное ею.
   Когда я окончил свой рассказ, Мид усмехнулся:
   — Это не новость. Бобби вечно сломя голову бросается в самое пекло и постоянно впутывается в какие-нибудь истории.
   Они ушли, оставив меня возносить горячую благодарность Богу за то, что в этом ужасном мире еще есть такие славные люди.
   Затем я долго ожидал какой-нибудь весточки от Порсонов.
   Но не дождался ничего. Ни единого слова!
   Никаких известий не пришло от них ни утром, ни днем. Я решил, что Порсоны заняты поисками адвоката и не появятся, пока не уладят все мои дела.
   Однако вечером я получил письмо. Разорвав конверт, я прочел то, что было внутри, — один раз, затем второй, а потом и третий.
   Вот что было в записке:
   «Дорогой Нельс! Дай знать, когда мы сможем что-нибудь для тебя сделать. Мне хотелось бы повидаться с тобой, но люди в Кэтхилле слишком возбуждены и приезжать туда было бы крайне небезопасно.
   Тем не менее мы постоянно думаем о тебе, и, если в наших силах чем-то помочь, напиши.
   Очень скверно, что ты решил прикончить Джоша Экера.
   Пока,
   Дэн Порсон».
   Я прочел записку в четвертый раз… в пятый. Последняя строка добила меня окончательно. «Очень скверно, что ты решил прикончить Джоша Экера!»

Глава 14
ПРОЙДОХА АДВОКАТ

   Да, теперь, увидев, как все обернулось, я вспомнил то, о чем не раз слышал в прошлом: богачи сначала берут простого парня под покровительство, а использовав его, спокойно вышвыривают вон! Не знаю, почему это так. Возможно, из-за того, что обычно богатые люди, временно нанимая работников и платя им в конце месяца, легко расстаются с ними, и такое отношение к наемным трудягам постепенно входит в привычку. В сущности, то же самое произошло и тут, за исключением одной мелочи: Порсоны не смогли достойно заплатить мне, не смогли рассчитаться со мной по совести. Так или этак, теперь мне предстояло выкарабкиваться в одиночку, собственными силами и идти своей дорогой, даже если она вела к виселице!
   Я снова вспомнил сцену за столом — тот момент, когда Дэн Порсон выбрал для поездки в Кэтхилл меня.
   А затем перед глазами всплыла последняя строчка письма — ему, видите ли, очень жаль, что я «решил прикончить Джоша Экера»!
   Да, какое-то время в отношении обитателей этой части штата к Порсонам будет ощущаться тяжелый, неприятный осадок. Но все в конце концов забывается, со временем даже самые мерзкие поступки стираются из памяти, особенно если совершивший их человек владеет огромным ранчо и нанимает на работу множество людей. У кого хватит духу отказаться от дружбы с Порсонами? Какая девушка будет настолько глупа, чтобы повернуться спиной к Дэну и всему стоящему за ним богатству?
   Я долго пытался убедить себя, что виновен здесь главным образом старик Порсон, а не Дэн, во многом зависимый от отца, но эта мысль так и не смогла сколь-нибудь прочно утвердиться в голове. Сколько себя помню, меня постоянно преследовали неудачи; ну а сейчас просто досталось немного больше лиха, чем всегда. Может, и к лучшему, что отправлюсь на виселицу сейчас, не успев собрать полную коллекцию ударов судьбы и разочарований.
   Но где-то внутри, на сердце ли, на душе ли — что бы это ни было, называйте как угодно, — становилось все тяжелее и холоднее, все тяжелее и холоднее… с каждой минутой. Я чувствовал, как странная, непроизвольная улыбка растягивает углы моих губ, и в ней не было ничего хорошего.
   Тот вечер готовил мне еще кое-какие сюрпризы. Прислуживавший в тюрьме негр принес свежий номер вечерней газеты.
   — Тот человек из «Вестника»… вы ему не понравились, босс, — предупредил он.
   Я развернул газету. Верхнюю часть первой полосы украшал гигантский заголовок:
   «НЕЛЬСОН ГРЭЙ ОТКАЗЫВАЕТСЯ
   ОТВЕЧАТЬ НА ВОПРОСЫ!»
   А располагавшаяся под ним статья гласила:
   «Нельсон Грэй, признанный убийцей юного Джошуа Экера, встретившись сегодня в камере с представителем нашей газеты, не пожелал отвечать на вопросы. Сидя с презрительной гримасой на лице и не поднимая глаз, он откровенно насмехался над репортером. Из кратких, но безобразно грубых замечаний Грэя следовало, что говорить для публикаций он не намерен. Услышав имя своей жертвы, он с бессердечным равнодушием пожал плечами и заявил, что никакие кары ему не грозят, как бы там события ни развивались дальше».
   Там было еще много чего понаписано, и все в том же Духе. А то и похлеще! В заключение подлец редактор объяснял, будто вера молодого Грэя в свою полную безнаказанность основана на том, что, по слухам, за ним стоят богачи Порсоны и их деньги. Но, писал дальше этот злобный подстрекатель, пришло, возможно, то время, когда толстосумы и их подручные, наемники без стыда и совести, не смогут больше чинить злодеяния, не ожидая расплаты. Оскорбленные граждане, сплотившись, должны восстановить справедливость!
   Можете себе представить, какое прекрасное начало вечеру положила эта статья.
   Чуть позднее с улицы стали доноситься неистовые, возмущенные крики, и негр не замедлил известить меня, в чем дело. Он сказал, что Реджинальд Ченнинг Картер становится в Кэтхилле все более известной и влиятельной персоной и уже успел произнести великое множество направленных против меня речей, призывая сограждан взять дело в свои руки, не дожидаясь, пока вмешательство богачей позволит преступнику уйти от ответственности.
   И вот теперь огромная процессия разгневанных горожан шествовала по улицам Кэтхилла с плакатами-лозунгами: «Правосудие важнее денег», «Справедливость выше капитала», «Деньги не дают права убивать» и так далее и тому подобное.
   Волнения в городе продолжались довольно долго.
   После ужина я лег спать, шум за стенами тюрьмы еще не утих. К тому моменту я окончательно уверовал, что повешения мне не избежать, теперь это лишь вопрос времени, а поэтому, наверное, будет даже лучше, если они прорвутся в тюрьму, вытащат меня и вздернут на ближайшем суку. Какой смысл томиться ожиданием неделю за неделей?
   С такими мыслями я и уснул, а наутро, едва проснувшись, узнал от Джорджа о последних событиях — озлобленность против меня горожан возрастала катастрофически.
   После завтрака мне разрешили побриться, а затем прибыл первый в тот день посетитель. Им оказался высокий мужчина с плоской физиономией и широким, но таким тонкогубым ртом, что создавалось впечатление, будто верхней губы у него нет вовсе. Сдвинув на затылок шляпу и вставив большие пальцы в карманы жилета, незнакомец долго смотрел на меня сверху вниз.
   — Что, малыш, вляпался, а? — спросил он.
   Я, не сводя с него глаз, свернул сигаретку, прикурил и, щелкнув пальцами, стрельнул спичкой сквозь решетку так, что она упала на пол у самых ног незваного гостя.
   Тюремщик, здоровенный, покрытый шрамами детина по фамилии Дженкинс, стоял рядом, тупо взирая на нас исподлобья. Незнакомец повернулся к нему.
   — Исчезни, братишка, — потребовал он. — Мальчуган разговаривает сейчас со своим адвокатом, и он имеет право потолковать без свидетелей.
   Тюремщик молча пожал плечами и побрел куда-то, насвистывая и позвякивая связкой ключей.
   — Ты — крутой, да? — ухмыльнулся мне тонкогубый. — Так могу тебя уверить, в здешних краях — чем круче яйца, тем скорее лопается скорлупа!
   — Кто ты такой и что тебе нужно? — спросил я.
   Сдвинув шляпу еще дальше на затылок, он важно изрек:
   — Я представитель защиты.