Страница:
Я почувствовал, как пересохло во рту.
— А Бета?
Теперь в ее смехе проскользнуло напряжение. Риту кивнула в сторону надвигающегося отряда.
— Он? О, Бета много работает, это надо признать. У него есть желание. Голод. Амбиции. Аппетиты.
И еще одно, — добавила Риту. — Он помнит.
Глава 50
Глава 51
Глава 52
— А Бета?
Теперь в ее смехе проскользнуло напряжение. Риту кивнула в сторону надвигающегося отряда.
— Он? О, Бета много работает, это надо признать. У него есть желание. Голод. Амбиции. Аппетиты.
И еще одно, — добавила Риту. — Он помнит.
Глава 50
ЧЕРЕЗ ВИДИМОСТЬ
…или глазер и зеркало…
Какая честь! Я вышел на уровень гения.
Я часть Постоянной Волны, наполняющей огромное пространство. Она пульсирует с невероятной мощью, о которой я и не подозревал.
Должно быть, Махарал знал, что подошел к эпохальному прорыву, одновременно прекрасному и ужасающему. И этот ужас сказался на нем. Страх, неотъемлемая часть синдрома Смерша-Фолкслейтнера, схватился со стремлением изменить мир, и этот конфликт поверг его в безумие.
Безумие, которое призрак Махарала демонстрирует в полной мере, готовя нас/меня к роли волны-носителя. Я/мы вознесем душу Йосила к олимпийскому величию…
И все это на фоне приближающихся взрывов…
— Знаете, Моррис, ужасно, как люди относятся к чудесам, воспринимая их как нечто само собой разумеющееся. В XX веке они адаптировались к более быстрой жизни, потому что появились реактивные самолеты и автомобили. Наши предки уже могли получить любую книгу по Интернету. Мы привыкли жить параллельными жизнями. На протяжении двух поколений мы просто использовали големтехнологию, не внося, по сути, никаких улучшений, не раздвигая ее границы.
Какая банальность! Люди получили чудесный дар. Но им не хватило ни воли, ни проницательности, чтобы воспользоваться им в полной мере.
Да, презрение к массам — один из ярчайших симптомов Смерша-Фолкслейтнера. Но лучше не отвечать. Он думает, что я уже поглощен гигантской волной, генерируемой его аппаратом, тем мощным духовным полем, которое, согласно его планам, употребит талант Альберта Морриса, сведя на нет самосознание.
Что-то в плане Йосила сработало не так, потому что я сознаю себя. Более того — побежденный, раздавленный, униженный, а затем многократно усиленный и вездесущий, я кажусь себе могущественным и вездесущим. Во мне бушуют электрические токи. Я вибрирую одновременно в дюжине измерений и воспринимаю то, чего не замечал раньше — например, мириады чешуек кристаллической слюды, плывущих подобно блестящим диатомам в окружающем океане ко мне.
Это и есть океан, океан магмы, текшей здесь много веков назад. Горы — волны. Я ощущаю движение этой волны, оно замедляется, потому что магма остывает и замерзает. Но движение продолжается. Повсюду. Мое восприятие выходит за пределы горы, оно тянется дальше, к полиспектральным искоркам, мерцающим вдали, — похожим на тонкие, нежные ниточки дыма… или на светлячков, дрожащих от моего прикосновения…
С метафорами у меня плохо. Неужели я ощущаю других людей? Другие души, находящиеся за стенами подземной лаборатории?
Какое неприятное, даже пугающее ощущение. Оно как напоминание о чем-то, что мы все обычно подавляем, потому что иначе оно способно свести с ума.
Одиночество личности. Полная чуждость других. И всей вселенной.
— Подлинный стимул — удовольствие, — продолжает дитЙосил, подкручивая ручку настройки для полной синхронизации. — Возьмите индустрию развлечений прошлого века. Люди хотели смотреть то, что хочется и когда захочется. Спрос породил аналоговую видеозапись, появившуюся за три десятилетия до цифровой. Подумать только, какое нерациональное решение — магнитные головки и шумные движущиеся части. Однако видеомагнитофоны продавались миллионами, чтобы люди могли записывать и смотреть то, что пожелают.
Похоже на использование дитто, а, Моррис? Неуклюжая, сложная, неповоротливая индустрия, рассылающая ежедневно сотни миллионов аналоговых систем по всему миру. Какая суета! Какое разбазаривание ресурсов и денег! И тем не менее люди покупают с радостью, потому что это позволяет им быть там, где они хотят, и тогда, когда они хотят.
Восхитительно процветающая индустрия! И мой друг Эней Каолин считает, что так будет продолжаться всегда.
Но скоро ей конец, так ведь, Моррис? Потому что мы близки к решающему прорыву, подобному победе цифровой системы над аналоговой. Победе реактивного самолета над лошадью. После того, что мы совершим сегодня, все будет иначе.
Маятник мерно раскачивается, прорезая нашу/мою Постоянную Волну, вызывая каждым своим качанием всплеск неимоверно сложных гармоний. Сейчас дитЙосил взберется на платформу, и его отвратительная личность начнет накапливать энергию, приручать ее, готовясь к тому, чтобы оседлать луч глазера и устремиться к вершинам могущества.
Если бы на кону стояло только это, я был бы счастлив помочь. Я — расходный материал, это знает каждый голем. И как ни неприятен мне Махарал со всем его бессердечием и жестокостью, научное значение эксперимента столь велико, что я посчитал бы разумным принести себя в жертву. На одном уровне я понимаю, что он прав. Человечество погрязло в оргии самоудовлетворения, растрачивая огромные ресурсы на мелкие личные прихоти. Тупиковый путь.
Впереди нас ждет нечто большее. Я абсолютно уверен в этом, и моя уверенность крепнет по мере нарастания мощности поля. Махарал — пусть и тронутый серьезной болезнью — сумел увидеть то, чего не пожелали увидеть другие. Он осознал неизбежное и нашел спрятанную дверь.
Да, но он допустил какую-то ошибку. Мое эго никуда не исчезло. Я не превратился в идеальную матрицу — наоборот, мое ощущение самости только выросло и продолжает расти. Эта экспансия души уже не воспринимается как боль, она представляется блаженством.
И вдруг мне приходит в голову… а может быть, все не так уж плохо. Даже…
Кто из нас более способен эксплуатировать эту великолепную машину? Ее изобретатель? Тот, кто понимает теорию? Или тот, кто обитает внутри раздражающей Постоянной Волны? Тот, кто своим талантом копирования реализовал замыслы ученого? Тот, кто, скажем так, рожден для этого?
Кто сказал, что он должен быть наездником, а я скакуном?
А почему бы не наоборот?
Я часть Постоянной Волны, наполняющей огромное пространство. Она пульсирует с невероятной мощью, о которой я и не подозревал.
Должно быть, Махарал знал, что подошел к эпохальному прорыву, одновременно прекрасному и ужасающему. И этот ужас сказался на нем. Страх, неотъемлемая часть синдрома Смерша-Фолкслейтнера, схватился со стремлением изменить мир, и этот конфликт поверг его в безумие.
Безумие, которое призрак Махарала демонстрирует в полной мере, готовя нас/меня к роли волны-носителя. Я/мы вознесем душу Йосила к олимпийскому величию…
И все это на фоне приближающихся взрывов…
— Знаете, Моррис, ужасно, как люди относятся к чудесам, воспринимая их как нечто само собой разумеющееся. В XX веке они адаптировались к более быстрой жизни, потому что появились реактивные самолеты и автомобили. Наши предки уже могли получить любую книгу по Интернету. Мы привыкли жить параллельными жизнями. На протяжении двух поколений мы просто использовали големтехнологию, не внося, по сути, никаких улучшений, не раздвигая ее границы.
Какая банальность! Люди получили чудесный дар. Но им не хватило ни воли, ни проницательности, чтобы воспользоваться им в полной мере.
Да, презрение к массам — один из ярчайших симптомов Смерша-Фолкслейтнера. Но лучше не отвечать. Он думает, что я уже поглощен гигантской волной, генерируемой его аппаратом, тем мощным духовным полем, которое, согласно его планам, употребит талант Альберта Морриса, сведя на нет самосознание.
Что-то в плане Йосила сработало не так, потому что я сознаю себя. Более того — побежденный, раздавленный, униженный, а затем многократно усиленный и вездесущий, я кажусь себе могущественным и вездесущим. Во мне бушуют электрические токи. Я вибрирую одновременно в дюжине измерений и воспринимаю то, чего не замечал раньше — например, мириады чешуек кристаллической слюды, плывущих подобно блестящим диатомам в окружающем океане ко мне.
Это и есть океан, океан магмы, текшей здесь много веков назад. Горы — волны. Я ощущаю движение этой волны, оно замедляется, потому что магма остывает и замерзает. Но движение продолжается. Повсюду. Мое восприятие выходит за пределы горы, оно тянется дальше, к полиспектральным искоркам, мерцающим вдали, — похожим на тонкие, нежные ниточки дыма… или на светлячков, дрожащих от моего прикосновения…
С метафорами у меня плохо. Неужели я ощущаю других людей? Другие души, находящиеся за стенами подземной лаборатории?
Какое неприятное, даже пугающее ощущение. Оно как напоминание о чем-то, что мы все обычно подавляем, потому что иначе оно способно свести с ума.
Одиночество личности. Полная чуждость других. И всей вселенной.
— Подлинный стимул — удовольствие, — продолжает дитЙосил, подкручивая ручку настройки для полной синхронизации. — Возьмите индустрию развлечений прошлого века. Люди хотели смотреть то, что хочется и когда захочется. Спрос породил аналоговую видеозапись, появившуюся за три десятилетия до цифровой. Подумать только, какое нерациональное решение — магнитные головки и шумные движущиеся части. Однако видеомагнитофоны продавались миллионами, чтобы люди могли записывать и смотреть то, что пожелают.
Похоже на использование дитто, а, Моррис? Неуклюжая, сложная, неповоротливая индустрия, рассылающая ежедневно сотни миллионов аналоговых систем по всему миру. Какая суета! Какое разбазаривание ресурсов и денег! И тем не менее люди покупают с радостью, потому что это позволяет им быть там, где они хотят, и тогда, когда они хотят.
Восхитительно процветающая индустрия! И мой друг Эней Каолин считает, что так будет продолжаться всегда.
Но скоро ей конец, так ведь, Моррис? Потому что мы близки к решающему прорыву, подобному победе цифровой системы над аналоговой. Победе реактивного самолета над лошадью. После того, что мы совершим сегодня, все будет иначе.
Маятник мерно раскачивается, прорезая нашу/мою Постоянную Волну, вызывая каждым своим качанием всплеск неимоверно сложных гармоний. Сейчас дитЙосил взберется на платформу, и его отвратительная личность начнет накапливать энергию, приручать ее, готовясь к тому, чтобы оседлать луч глазера и устремиться к вершинам могущества.
Если бы на кону стояло только это, я был бы счастлив помочь. Я — расходный материал, это знает каждый голем. И как ни неприятен мне Махарал со всем его бессердечием и жестокостью, научное значение эксперимента столь велико, что я посчитал бы разумным принести себя в жертву. На одном уровне я понимаю, что он прав. Человечество погрязло в оргии самоудовлетворения, растрачивая огромные ресурсы на мелкие личные прихоти. Тупиковый путь.
Впереди нас ждет нечто большее. Я абсолютно уверен в этом, и моя уверенность крепнет по мере нарастания мощности поля. Махарал — пусть и тронутый серьезной болезнью — сумел увидеть то, чего не пожелали увидеть другие. Он осознал неизбежное и нашел спрятанную дверь.
Да, но он допустил какую-то ошибку. Мое эго никуда не исчезло. Я не превратился в идеальную матрицу — наоборот, мое ощущение самости только выросло и продолжает расти. Эта экспансия души уже не воспринимается как боль, она представляется блаженством.
И вдруг мне приходит в голову… а может быть, все не так уж плохо. Даже…
Кто из нас более способен эксплуатировать эту великолепную машину? Ее изобретатель? Тот, кто понимает теорию? Или тот, кто обитает внутри раздражающей Постоянной Волны? Тот, кто своим талантом копирования реализовал замыслы ученого? Тот, кто, скажем так, рожден для этого?
Кто сказал, что он должен быть наездником, а я скакуном?
А почему бы не наоборот?
Глава 51
ТАКАЯ ВОТ СУДЬБА
…или как Зеленый пробивает крышу…
Не очень-то удобно двигаться, когда половина тебя либо отвалилась, либо бездействует.
Смятый и обожженный, изуродованный и деформированный, я мог рассчитывать лишь на одну ногу, опираясь на которую, кое-как прополз вдоль фюзеляжа к кокпиту и заглянул в кабину. До всех кнопок было не дотянуться. Я попробовал включить радио, чтобы передать сигнал бедствия. Но после нескольких обнадеживающих попыток, сопровождавшихся попискиванием приборов, умудрился каким-то образом включить автопилот!
— Процедура экстренного взлета активирована, — сообщил голос достаточно громкий, чтобы его услышали мои обожженные уши.
Дрожь скайцикла передалась моему парализованному, окаменевшему телу.
— Закройте кабину. Приготовьтесь к подъему.
Еще не оправившись после кошмарного полета под фюзеляжем, я лишь с опозданием понял — или заметил, — что стеклянная панель начала опускаться. Голову я убрать успел, но рука осталась, и момент нерешительности обошелся мне дорого — она оказалась прижатой.
Черт! Я уже привык к боли, но когда прозрачный колпак ударил по псевдоплоти… автоматика почему-то не почувствовала препятствия. Неисправность? Или Бета запрограммировал все так, чтобы при экстренном взлете помехи в счет не принимались?
Что мне оставалось делать? Реальная живая плоть уже не выдержала бы, глиняная же еще могла передавать сигналы мозга. Неужели дурацкая машина не понимает, что в кабине никого нет? А может, Бета использовал скайцикл в качестве беспилотного курьера для доставки небольших предметов, например, отрубленных голов?
Земля под моей левой ногой ушла вниз. Я снова летел! Пальцы зажатой руки продолжали шарить по панели, вслепую тычась по кнопкам, а стеклянная гильотина не оставляла попыток завершить экзекуцию. В конце концов она победила. Теперь меня уже ничто не удерживало. Я успел взглянуть вниз…
…примерно в 15—20 метрах подо мной проплывала крыша домика Махарала.
Каким-то чудом я исхитрился повернуться, изогнуться и выставить вперед свою бесполезную правую ногу.
Вы когда-нибудь испытывали чувство, что наблюдаете свою жизнь через перевернутую трубу телескопа? Все, что происходило со мной с момента падения, казалось каким-то далеким, смазанным, словно происходящим с кем-то другим. Очередная волна отчужденности подхватила меня и как бы удержала, давая возможность оценить все со стороны. Само время каким-то странным образом растянулось, а изъеденная термитами крыша растворилась, когда я пролетел через нее и неспешно опустился среди облака щепок, пыли, насекомых и прочего мусора.
Приземлившись на спину, я услышал тяжелый удар. Но другие органы чувств восприняли контакт иначе, не столь драматично. Конечно, это было лишь иллюзией, потому что я почувствовал, как от меня отвалилось еще несколько кусков.
Открыв глаза, я увидел над собой неровный участок неба, ограниченный проломленными балками. Затем пыль осела, и на фоне звезд проступили контуры скайцикла. Машина, зависшая над домом, отчаянно пыталась выправить положение. В конце концов ей удалось это сделать, и она, натужно гудя, поползла в сторону.
На запад, догадался я, узнав созвездие Стрельца. Хорошее решение, если ты хочешь получить помощь или… разбиться.
Мысль о возможной гибели скайцикла навела меня на еще более печальную мысль. Похоже, одну из веток раскидистого дерева под названием Альберт Моррис можно списать. Усталость — слишком слабое слово для обозначения моего состояния.
Я уже не испытывал тяги к дому, «рефлекс лосося» умер. Осталась лишь песнь сирен, зов рециклера, надежда на то, что, влившись в великий круговорот глины, моя физическая субстанция найдет лучшее применение в каком-нибудь более удачливом дитто.
Но уже никто не увидит и не сделает больше, чем я. Вот в чем мое утешение. Эти последние дни, они были интересными. Жалеть почти не о чем.
Жаль только, что Клара не узнает всей истории…
Да, это плохо, согласился я.
…и что плохие парни взяли-таки верх.
О черт. Ну что же за противный голос, сидящий в глубине меня. Зачем напоминать? Если бы я мог, я бы вырвал его из себя!
Заткнись и дай мне умереть!
Будешь лежать и позволишь им остаться безнаказанными?
Дерьмо. Что толку вырывать его из некоего уголка души дешевого зеленого голема, рожденного Франки… ставшего призраком… и вот-вот превратящегося в растворяющийся труп.
Кто труп? Говори за себя.
Какая ирония! Какое остроумие! Действительно, говори за себя. И хотя я постарался сделать вид, что ничего не слышу, со мной вдруг произошло нечто удивительное. Правая рука шевельнулась, дрожащие пальцы распрямились. Потом дернулась левая нога. Не получая команд от сознания, они, реагируя на импринтированные миллион лет назад привычки, начали взаимодействовать друг с другом, перемещать вес тела, переворачивать меня.
Ну что ж, может, и справимся.
Как я уже говорил, Альберт всегда отличался тупоголовым упрямством. Упорством, настойчивостью, и, наверное, именно милая черта его натуры передалась мне во вторник утром, когда он передал свою душу инертной глиняной кукле и приказал ей пошевеливаться. Наверное, с таким же бодрым оптимизмом древние шумерские писцы царапали значки на глиняных табличках, твердо веря в то, что каждая черточка несет с собой нечто священное и магическое. Что они — пусть на короткое мгновение — отодвигают обступающую их тьму.
Вот я и пополз, опираясь на одну ногу и отталкиваясь одной рукой, мимо побитой мебели и засыпанных мусором ковриков с западным орнаментом, через открытую дверь с вывалившимся замком, по свежим следам, которые вели в длинный коридор, упиравшийся прямо в скалу. По следам Беты.
А что мне еще оставалось, если я, похоже, был слишком упрям, чтобы умереть?
Смятый и обожженный, изуродованный и деформированный, я мог рассчитывать лишь на одну ногу, опираясь на которую, кое-как прополз вдоль фюзеляжа к кокпиту и заглянул в кабину. До всех кнопок было не дотянуться. Я попробовал включить радио, чтобы передать сигнал бедствия. Но после нескольких обнадеживающих попыток, сопровождавшихся попискиванием приборов, умудрился каким-то образом включить автопилот!
— Процедура экстренного взлета активирована, — сообщил голос достаточно громкий, чтобы его услышали мои обожженные уши.
Дрожь скайцикла передалась моему парализованному, окаменевшему телу.
— Закройте кабину. Приготовьтесь к подъему.
Еще не оправившись после кошмарного полета под фюзеляжем, я лишь с опозданием понял — или заметил, — что стеклянная панель начала опускаться. Голову я убрать успел, но рука осталась, и момент нерешительности обошелся мне дорого — она оказалась прижатой.
Черт! Я уже привык к боли, но когда прозрачный колпак ударил по псевдоплоти… автоматика почему-то не почувствовала препятствия. Неисправность? Или Бета запрограммировал все так, чтобы при экстренном взлете помехи в счет не принимались?
Что мне оставалось делать? Реальная живая плоть уже не выдержала бы, глиняная же еще могла передавать сигналы мозга. Неужели дурацкая машина не понимает, что в кабине никого нет? А может, Бета использовал скайцикл в качестве беспилотного курьера для доставки небольших предметов, например, отрубленных голов?
Земля под моей левой ногой ушла вниз. Я снова летел! Пальцы зажатой руки продолжали шарить по панели, вслепую тычась по кнопкам, а стеклянная гильотина не оставляла попыток завершить экзекуцию. В конце концов она победила. Теперь меня уже ничто не удерживало. Я успел взглянуть вниз…
…примерно в 15—20 метрах подо мной проплывала крыша домика Махарала.
Каким-то чудом я исхитрился повернуться, изогнуться и выставить вперед свою бесполезную правую ногу.
Вы когда-нибудь испытывали чувство, что наблюдаете свою жизнь через перевернутую трубу телескопа? Все, что происходило со мной с момента падения, казалось каким-то далеким, смазанным, словно происходящим с кем-то другим. Очередная волна отчужденности подхватила меня и как бы удержала, давая возможность оценить все со стороны. Само время каким-то странным образом растянулось, а изъеденная термитами крыша растворилась, когда я пролетел через нее и неспешно опустился среди облака щепок, пыли, насекомых и прочего мусора.
Приземлившись на спину, я услышал тяжелый удар. Но другие органы чувств восприняли контакт иначе, не столь драматично. Конечно, это было лишь иллюзией, потому что я почувствовал, как от меня отвалилось еще несколько кусков.
Открыв глаза, я увидел над собой неровный участок неба, ограниченный проломленными балками. Затем пыль осела, и на фоне звезд проступили контуры скайцикла. Машина, зависшая над домом, отчаянно пыталась выправить положение. В конце концов ей удалось это сделать, и она, натужно гудя, поползла в сторону.
На запад, догадался я, узнав созвездие Стрельца. Хорошее решение, если ты хочешь получить помощь или… разбиться.
Мысль о возможной гибели скайцикла навела меня на еще более печальную мысль. Похоже, одну из веток раскидистого дерева под названием Альберт Моррис можно списать. Усталость — слишком слабое слово для обозначения моего состояния.
Я уже не испытывал тяги к дому, «рефлекс лосося» умер. Осталась лишь песнь сирен, зов рециклера, надежда на то, что, влившись в великий круговорот глины, моя физическая субстанция найдет лучшее применение в каком-нибудь более удачливом дитто.
Но уже никто не увидит и не сделает больше, чем я. Вот в чем мое утешение. Эти последние дни, они были интересными. Жалеть почти не о чем.
Жаль только, что Клара не узнает всей истории…
Да, это плохо, согласился я.
…и что плохие парни взяли-таки верх.
О черт. Ну что же за противный голос, сидящий в глубине меня. Зачем напоминать? Если бы я мог, я бы вырвал его из себя!
Заткнись и дай мне умереть!
Будешь лежать и позволишь им остаться безнаказанными?
Дерьмо. Что толку вырывать его из некоего уголка души дешевого зеленого голема, рожденного Франки… ставшего призраком… и вот-вот превратящегося в растворяющийся труп.
Кто труп? Говори за себя.
Какая ирония! Какое остроумие! Действительно, говори за себя. И хотя я постарался сделать вид, что ничего не слышу, со мной вдруг произошло нечто удивительное. Правая рука шевельнулась, дрожащие пальцы распрямились. Потом дернулась левая нога. Не получая команд от сознания, они, реагируя на импринтированные миллион лет назад привычки, начали взаимодействовать друг с другом, перемещать вес тела, переворачивать меня.
Ну что ж, может, и справимся.
Как я уже говорил, Альберт всегда отличался тупоголовым упрямством. Упорством, настойчивостью, и, наверное, именно милая черта его натуры передалась мне во вторник утром, когда он передал свою душу инертной глиняной кукле и приказал ей пошевеливаться. Наверное, с таким же бодрым оптимизмом древние шумерские писцы царапали значки на глиняных табличках, твердо веря в то, что каждая черточка несет с собой нечто священное и магическое. Что они — пусть на короткое мгновение — отодвигают обступающую их тьму.
Вот я и пополз, опираясь на одну ногу и отталкиваясь одной рукой, мимо побитой мебели и засыпанных мусором ковриков с западным орнаментом, через открытую дверь с вывалившимся замком, по свежим следам, которые вели в длинный коридор, упиравшийся прямо в скалу. По следам Беты.
А что мне еще оставалось, если я, похоже, был слишком упрям, чтобы умереть?
Глава 52
ПРОТОТИПЫ
…или как реальный Альберт добирается до сути…
Ключи были. Слишком хитроумные для таких, как я, но кто-то посмышленее догадался бы о них и сотню лет назад.
Бета — имя, обозначавшее, «число два» или вторую версию. Второе имя Риту — Лизабет. Махарал — имя, принятое ее отцом еще до ее рождения — титул, присвоенный средневековому творцу големов. Кстати, другое наименование того, кто обладал таким же умением, — Беталель или Бетцалель.
И так далее, и так далее. Детские загадки, столь простые, что остается только рычать от собственной глупости.
Почему же я все-таки не разгадал их? Может быть, из-за того, что в душе я старомоден. Половые различия между прекрасной и сдержанной Риту и шумным хвастуном Бетой не должны были сбить с толку такого опытного парня, как я, повидавшего на своем веку немало фокусов со смешением роксов. Тот факт, что я поддался на нехитрый трюк, доказывает, что я все-таки чертовски устарел.
Необоснованные предположения смертельно опасны для частного сыщика.
Переварить все это достаточно трудно, и я отчаянно стараюсь вспомнить, что мне известно о психическом расстройстве, называемом расщеплением личности.
Проблема не из числа «или — или». У многих людей отмечается появление параллельных аморфных «суб-я», ведущих внутренний спор, когда возникает необходимость принятия трудных решений. Этот воображаемый диалог продолжается до тех пор, пока конфликт не решается. При этом никакой опасности для личности не возникает, иллюзия ее целостности сохраняется.
Но бывают и крайние случаи, когда личность раскалывается на два или более противостоящих друг другу «суб-я», придерживающихся полярных ценностей, говорящих разными голосами, называющих себя разными именами и ведущих между собой борьбу за контроль.
Во времена, предшествовавшие появлению големтехнологии, примеры настоящего расщепления личности встречались очень редко, если не принимать во внимание немногие знаменитые случаи. Почему? Да потому, что в одном теле и одном мозге просто мало места! В рамках одного черепа командное положение обычно занимает один доминантный характер. Если в результате травмы или какого-то другого события появляются другие, то им ничего не остается, как вести партизанскую войну или осуществлять акты саботажа.
Все изменилось, когда в нашу жизнь ворвались дитто. Хотя расщепление личности по-прежнему редкое явление, я не раз замечал, как при импринтинге на свободу вырывается нечто неожиданное. Некая странность, дремавшая или пребывавшая в подавленном состоянии в оригинале, расцветает в дубликате.
Но такое сальто-мортале, как в случае с Риту/ Бетой, на моей памяти первое! Чтобы оригинал, вполне компетентный профессионал, даже не догадывался о самом существовании «альтер эго», похищающего едва ли не всех сделанных ею дитто, — это нечто невообразимое!
Я частный детектив, а не эксперт-психодиагност. Возможно, здесь есть связь с болезнью Янга-Пимителя. Возможно, вариант Смерша-Фокслейтнера. Может быть, редкая и опасная разновидность синдрома моральной ортогональности. Жуткое дело! Особенно с учетом того, что некоторые из этих расстройств в значительной степени ассоциируются с худшей разновидностью гения. Склонного к убедительному самообману, способного оправдать любое преступление.
История показывает, что отдельные психопатологии наследственны и переходят от одного поколения к другому. Если так, то понятно, почему меня переигрывали с самого начала.
Все это за несколько секунд промелькнуло у меня в голове после того, как Риту иносказательно, через притчу о куколке, открыла мне правду. Наверное, в этой ситуации было бы уместно остановиться, вытаращиться или замигать, сбивчиво произнести пару-тройку несвязных вопросов, то есть выразить свое крайнее удивление проверенными временем средствами, но время не позволяло такой роскоши, а посему мы лишь возобновили торопливый марш. А что еще делать, если впереди идет штурмовая группа, а сзади подпирает резервный отряд?
Теперь я наконец понял, почему нас оставили в покое. Риту — архи этих големов — была надежно защищена с обеих сторон и вместе с тем находилась под рукой на случай, если бы возникла необходимость в создании новых солдат.
Но что же все-таки происходит?
Я снова и снова задавал себе этот вопрос.
Риту всегда могла уничтожить Бету, просто не подходя к дубликатору! Если бабочка отказывается откладывать яйца, то очень скоро никаких гусениц просто не будет.
Для того чтобы обезопасить себя, параноику Бете приходилось создавать по всему городу запасы замороженных копий. На одну из них я и наткнулся после налета на Теллер-билдинг во вторник, когда растворяющийся дитто сообщил о ком-то, кто прибирает к рукам бизнес Беты. Не одна ли из этих копий проследовала за нами сюда и затащила Риту на импринтер?
Но почему Риту за все это время так и не предупредила меня?
Ладно, однажды она упомянула, что ее дитто «ненадежны», что большинство их необъяснимым образом исчезают. И даже возвратившиеся приносят домой лишь часть воспоминаний, потому что — теперь я это знал — другую часть захватывал и накапливал прото-Бета, затаившийся в ее мозге. С точки зрения Риту, копирование получалось у нее кошмарно неэффективным и неудовлетворительным даже до того, как она узнала правду о Бете.
Но в таком случае зачем вообще это делать?
Рационализация. У людей есть особый талант находить объяснения совершаемым ими глупостям. Возможно, Риту беспокоило бытующее в обществе мнение, что те, у кого не получаются копии, бесплодны, что у них нет души.
А может быть, являясь сотрудником «Всемирных печей», она была обязана делать копии, даже если лишь одна из четырех выполняла данные ей указания. А расходы Риту могла себе позволить.
Кто знает, не исключено, что ей хотелось притворяться, считать себя такой, как все.
О наличии еще одной причины я мог лишь догадываться. Внутреннее побуждение, давление, удовлетворить которое можно лишь одним способом — лечь между зондами, почувствовать, как они притрагиваются к Постоянной Волне, массируют ее, впечатывают во влажную глину. К этому привыкаешь, в этом испытываешь потребность. А тут еще упрямое ощущение возникшей зависимости, характерное для всех наркоманов.
Что же тут удивляться, что Риту понадобились годы, чтобы вслух признать наличие проблемы.
Я удивлялся тому, как Бете удалось проследовать за нами через открытое пространство пустыни, миновать посты охраны и пробраться на военную базу. Теперь все стало ясно. Ничего такого он не делал. Бета просто спрятался внутри Риту, а потом, желая выбраться, усилил давление. Когда оно стало невыносимым, она сбежала от нас с Ченом и устремилась к ближайшей автопечи. Ненавидя себя за слабость, как ненавидят себя все рабы вредных привычек, Риту улеглась на стол, чтобы найти облегчение между нежными щупальцами тетраграматрона, уступить своей настойчивой, более сильной половине — дитнэпперу и авантюристу. Бесшабашному бандиту, бросающему вызов всем законам общества.
Вот почему я так и не смог связать Бету с реальным человеком. Сколько часов мои эбеновые двойники провели у компьютера, прилежно отмечая фрагменты речи и другие особенности личности, а затем отыскивая в Сети людей с похожими манерами речи, синтаксисом, акцентом — всем тем, что позволяет опытному детективу выследить самого хитрого преступника. В данном случае вся эта работа оказалась напрасной. Потому что у злодея было идеальное убежище, а в речевых манерах Риту ничто не выдавало Бету.
И вот наконец мой враг, мой Мориарти, был рядом, в темном туннеле. Риту шла, держа меня за руку, дрожа от страха и стыдливо отводя взгляд. Как же долго продолжалось это тайное перевоплощение, пока она не заподозрила наконец существование своей жуткой половины?
Не потому ли Риту решила нанять меня? Чтобы получить союзника в лице давнего преследователя Беты? Поначалу, возможно, поиски пропавшего отца не имели к этому никакого отношения. До тех пор, пока Йосила Махарала не нашли мертвым на автостраде.
И все же связь должна была быть прочнее.
Покачав головой, я обнаружил, что эмоции мешают сосредоточиться. Я просто кипел от злости!
Риту знала, что происходит, сознавала потенциал опасности еще до того, как мы покинули город вечером во вторник. Почему же она не предупредила меня? За то время, что мы провели в пустыне, а потом в подземелье, она ни разу не упомянула о нарастающем давлении. Ни словом не обмолвилась об отложенном в ее мозге дьявольском яйце, готовом расколоться при первой удобной возможности.
Черт бы побрал эту эгоистичную, думающую только о себе…
Должно быть, Риту как-то заметила мое изменившееся отношение к ней. А может, суровая реальность сложившейся ситуации развеяла последнюю из ее иллюзий. Так или иначе, но пройдя несколько минут в молчании, моя спутница наконец заговорила:
— Я… мне очень жаль, Альберт.
Взглянув в ее лицо, я понял, какого мужества стоило этой женщине произнести простое извинение. Но я не собирался так вот легко отпускать ее с крючка. Потому что мы оба знали, что сделает Бета — что он обязан сделать, — чтобы выжить.
Если бы Риту выкарабкалась из этого переплета, то могла бы наконец признать серьезность своего состояния и укрыться в хорошей клинике на время, необходимое для истечения срока действия всех запасенных Бетой копий. Опытные врачи вызвали бы ее вторую личность, поставили перед необходимостью оправдаться или подвергнуться решительному медицинскому воздействию.
Даже если бы Риту стала все отрицать и отказалась от лечения, я бы, конечно, доложил о ее положении Каолину и ее личному врачу. В любом случае, с терапией или без таковой, Бета был бы уничтожен как криминальный закулисный руководитель. Риту оказалась бы под постоянным наблюдением Мирового Глаза и сотен любителей, которые не выпустили бы ее дитто из поля зрения. На долгие годы. Деятели подпольного мира не любят быть на свету, он им мешает.
Чтобы избежать всего этого, Бета не мог отпустить нас на свободу, не мог позволить нам уйти. Он должен был изыскать способ удержать Риту в плену, сохранить ее в качестве рабыни репродукционного цикла.
Подвергнуть себя такому самоизнасилованию!
У меня, наверное, мурашки побежали бы по коже, если бы я еще больше не беспокоился по поводу своей судьбы.
Потому что сохранять мне жизнь у Беты не было абсолютно никаких оснований!
Пытаясь сложить кусочки мозаики, я подумал, что, должно быть, именно Бета выпустил ракету по моему дому.
Я взял след?
Но тогда получается бессмыслица! Разве не двойник Энея Каолина рыскал по дому Махарала вечером во вторник? Именно Каолин стрелял в нас с Риту, когда мы ехали через пустыню.
Вероятно, он догадался о связи Риту и Беты еще раньше ее самой.
Уж не он ли прибирал к рукам бизнес Беты?
Я вспомнил первую встречу с Риту и ее боссом в роскошном лимузине. Оба, похоже, искренне желали нанять меня для поисков пропавшего профессора Махарала. Казалось, они были заодно. Но при этом каждый, должно быть, думал о том, как использовать мой опыт для контроля над Бетой… в своих интересах.
Но к вечеру вторника все изменилось. Энея что-то насторожило.
Прионовая атака на «Всемирные печи»? Или что-то другое? Имеющее отношение к отцу Риту?
Тогда можно объяснить, почему он послал одного из своих Платиновых в засаду на шоссе. Мы с Риту были замаскированы под Серых. Каолин мог подумать, что я заключил союз с Бетой и вместе с ним отправляюсь на рандеву с…
Мой мозг хватался за ниточки, тянувшиеся в разные стороны. Но прежде, чем я успел связать их и дернуть за все разом, передо мной возникло кое-что, требовавшее принятия срочного решения. Кое-что, дающее лучик надежды.
Я увидел уходящий влево боковой коридор.
Выход?
Этот туннель был поменьше и ответвлялся от главного под острым углом. Мне показалось, что он ведет к какой-то части военной базы. Возможно, профессор Махарал обеспечил себе доступ к нескольким кладовым, не стесняясь пользоваться государственными секретами и запасами.
Более узкий и сырой, туннель все же давал шанс на спасение, и я без колебаний устремился к нему, таща за собой Риту.
Она не сопротивлялась и не жаловалась, отгородившись от мира ширмой пассивной покорности.
Ничего странного, что ею смог управлять плод воображения, с досадой подумал я. Странно, что подавленной оказалась именно агрессивная, волевая, сильная ее часть, проявляющаяся только в копиях. Нелегкое у нее, должно быть, было детство.
Идти было трудно, почти все время приходилось пригибаться. Похоже, тот, кто строил этот туннель, не рассчитывал пользоваться им слишком часто. Тут и там виднелись следы недавнего боя. Фрагменты роботов-постовых валялись рядом лужицами, оставшимися от растворившихся големов. Суррогаты глины и силикона сошлись здесь в коротком, но упорном бою.
Пережил ли его кто-то? И более важно — сохранилась ли у них настройка на запрет нанесения вреда реальным людям?
Я уже не понимал, куда мы идем и сколько времени. Имплантат, конечно, не работал. Но ощущение надежды сохранялось. Мне казалось, что мы приближаемся к базе, к той части, на прокладку туннеля к которой Йосилу понадобились годы. Я уже решил, что, добравшись до нее, сразу же позвоню…
Неожиданно я споткнулся обо что-то хлюпкое. Тело застонало и протянуло ко мне огромную руку, но я ухитрился отскочить. Преследовать меня голем не мог, потому что три четверти его было оторвано.
Бета — имя, обозначавшее, «число два» или вторую версию. Второе имя Риту — Лизабет. Махарал — имя, принятое ее отцом еще до ее рождения — титул, присвоенный средневековому творцу големов. Кстати, другое наименование того, кто обладал таким же умением, — Беталель или Бетцалель.
И так далее, и так далее. Детские загадки, столь простые, что остается только рычать от собственной глупости.
Почему же я все-таки не разгадал их? Может быть, из-за того, что в душе я старомоден. Половые различия между прекрасной и сдержанной Риту и шумным хвастуном Бетой не должны были сбить с толку такого опытного парня, как я, повидавшего на своем веку немало фокусов со смешением роксов. Тот факт, что я поддался на нехитрый трюк, доказывает, что я все-таки чертовски устарел.
Необоснованные предположения смертельно опасны для частного сыщика.
Переварить все это достаточно трудно, и я отчаянно стараюсь вспомнить, что мне известно о психическом расстройстве, называемом расщеплением личности.
Проблема не из числа «или — или». У многих людей отмечается появление параллельных аморфных «суб-я», ведущих внутренний спор, когда возникает необходимость принятия трудных решений. Этот воображаемый диалог продолжается до тех пор, пока конфликт не решается. При этом никакой опасности для личности не возникает, иллюзия ее целостности сохраняется.
Но бывают и крайние случаи, когда личность раскалывается на два или более противостоящих друг другу «суб-я», придерживающихся полярных ценностей, говорящих разными голосами, называющих себя разными именами и ведущих между собой борьбу за контроль.
Во времена, предшествовавшие появлению големтехнологии, примеры настоящего расщепления личности встречались очень редко, если не принимать во внимание немногие знаменитые случаи. Почему? Да потому, что в одном теле и одном мозге просто мало места! В рамках одного черепа командное положение обычно занимает один доминантный характер. Если в результате травмы или какого-то другого события появляются другие, то им ничего не остается, как вести партизанскую войну или осуществлять акты саботажа.
Все изменилось, когда в нашу жизнь ворвались дитто. Хотя расщепление личности по-прежнему редкое явление, я не раз замечал, как при импринтинге на свободу вырывается нечто неожиданное. Некая странность, дремавшая или пребывавшая в подавленном состоянии в оригинале, расцветает в дубликате.
Но такое сальто-мортале, как в случае с Риту/ Бетой, на моей памяти первое! Чтобы оригинал, вполне компетентный профессионал, даже не догадывался о самом существовании «альтер эго», похищающего едва ли не всех сделанных ею дитто, — это нечто невообразимое!
Я частный детектив, а не эксперт-психодиагност. Возможно, здесь есть связь с болезнью Янга-Пимителя. Возможно, вариант Смерша-Фокслейтнера. Может быть, редкая и опасная разновидность синдрома моральной ортогональности. Жуткое дело! Особенно с учетом того, что некоторые из этих расстройств в значительной степени ассоциируются с худшей разновидностью гения. Склонного к убедительному самообману, способного оправдать любое преступление.
История показывает, что отдельные психопатологии наследственны и переходят от одного поколения к другому. Если так, то понятно, почему меня переигрывали с самого начала.
Все это за несколько секунд промелькнуло у меня в голове после того, как Риту иносказательно, через притчу о куколке, открыла мне правду. Наверное, в этой ситуации было бы уместно остановиться, вытаращиться или замигать, сбивчиво произнести пару-тройку несвязных вопросов, то есть выразить свое крайнее удивление проверенными временем средствами, но время не позволяло такой роскоши, а посему мы лишь возобновили торопливый марш. А что еще делать, если впереди идет штурмовая группа, а сзади подпирает резервный отряд?
Теперь я наконец понял, почему нас оставили в покое. Риту — архи этих големов — была надежно защищена с обеих сторон и вместе с тем находилась под рукой на случай, если бы возникла необходимость в создании новых солдат.
Но что же все-таки происходит?
Я снова и снова задавал себе этот вопрос.
Риту всегда могла уничтожить Бету, просто не подходя к дубликатору! Если бабочка отказывается откладывать яйца, то очень скоро никаких гусениц просто не будет.
Для того чтобы обезопасить себя, параноику Бете приходилось создавать по всему городу запасы замороженных копий. На одну из них я и наткнулся после налета на Теллер-билдинг во вторник, когда растворяющийся дитто сообщил о ком-то, кто прибирает к рукам бизнес Беты. Не одна ли из этих копий проследовала за нами сюда и затащила Риту на импринтер?
Но почему Риту за все это время так и не предупредила меня?
Ладно, однажды она упомянула, что ее дитто «ненадежны», что большинство их необъяснимым образом исчезают. И даже возвратившиеся приносят домой лишь часть воспоминаний, потому что — теперь я это знал — другую часть захватывал и накапливал прото-Бета, затаившийся в ее мозге. С точки зрения Риту, копирование получалось у нее кошмарно неэффективным и неудовлетворительным даже до того, как она узнала правду о Бете.
Но в таком случае зачем вообще это делать?
Рационализация. У людей есть особый талант находить объяснения совершаемым ими глупостям. Возможно, Риту беспокоило бытующее в обществе мнение, что те, у кого не получаются копии, бесплодны, что у них нет души.
А может быть, являясь сотрудником «Всемирных печей», она была обязана делать копии, даже если лишь одна из четырех выполняла данные ей указания. А расходы Риту могла себе позволить.
Кто знает, не исключено, что ей хотелось притворяться, считать себя такой, как все.
О наличии еще одной причины я мог лишь догадываться. Внутреннее побуждение, давление, удовлетворить которое можно лишь одним способом — лечь между зондами, почувствовать, как они притрагиваются к Постоянной Волне, массируют ее, впечатывают во влажную глину. К этому привыкаешь, в этом испытываешь потребность. А тут еще упрямое ощущение возникшей зависимости, характерное для всех наркоманов.
Что же тут удивляться, что Риту понадобились годы, чтобы вслух признать наличие проблемы.
Я удивлялся тому, как Бете удалось проследовать за нами через открытое пространство пустыни, миновать посты охраны и пробраться на военную базу. Теперь все стало ясно. Ничего такого он не делал. Бета просто спрятался внутри Риту, а потом, желая выбраться, усилил давление. Когда оно стало невыносимым, она сбежала от нас с Ченом и устремилась к ближайшей автопечи. Ненавидя себя за слабость, как ненавидят себя все рабы вредных привычек, Риту улеглась на стол, чтобы найти облегчение между нежными щупальцами тетраграматрона, уступить своей настойчивой, более сильной половине — дитнэпперу и авантюристу. Бесшабашному бандиту, бросающему вызов всем законам общества.
Вот почему я так и не смог связать Бету с реальным человеком. Сколько часов мои эбеновые двойники провели у компьютера, прилежно отмечая фрагменты речи и другие особенности личности, а затем отыскивая в Сети людей с похожими манерами речи, синтаксисом, акцентом — всем тем, что позволяет опытному детективу выследить самого хитрого преступника. В данном случае вся эта работа оказалась напрасной. Потому что у злодея было идеальное убежище, а в речевых манерах Риту ничто не выдавало Бету.
И вот наконец мой враг, мой Мориарти, был рядом, в темном туннеле. Риту шла, держа меня за руку, дрожа от страха и стыдливо отводя взгляд. Как же долго продолжалось это тайное перевоплощение, пока она не заподозрила наконец существование своей жуткой половины?
Не потому ли Риту решила нанять меня? Чтобы получить союзника в лице давнего преследователя Беты? Поначалу, возможно, поиски пропавшего отца не имели к этому никакого отношения. До тех пор, пока Йосила Махарала не нашли мертвым на автостраде.
И все же связь должна была быть прочнее.
Покачав головой, я обнаружил, что эмоции мешают сосредоточиться. Я просто кипел от злости!
Риту знала, что происходит, сознавала потенциал опасности еще до того, как мы покинули город вечером во вторник. Почему же она не предупредила меня? За то время, что мы провели в пустыне, а потом в подземелье, она ни разу не упомянула о нарастающем давлении. Ни словом не обмолвилась об отложенном в ее мозге дьявольском яйце, готовом расколоться при первой удобной возможности.
Черт бы побрал эту эгоистичную, думающую только о себе…
Должно быть, Риту как-то заметила мое изменившееся отношение к ней. А может, суровая реальность сложившейся ситуации развеяла последнюю из ее иллюзий. Так или иначе, но пройдя несколько минут в молчании, моя спутница наконец заговорила:
— Я… мне очень жаль, Альберт.
Взглянув в ее лицо, я понял, какого мужества стоило этой женщине произнести простое извинение. Но я не собирался так вот легко отпускать ее с крючка. Потому что мы оба знали, что сделает Бета — что он обязан сделать, — чтобы выжить.
Если бы Риту выкарабкалась из этого переплета, то могла бы наконец признать серьезность своего состояния и укрыться в хорошей клинике на время, необходимое для истечения срока действия всех запасенных Бетой копий. Опытные врачи вызвали бы ее вторую личность, поставили перед необходимостью оправдаться или подвергнуться решительному медицинскому воздействию.
Даже если бы Риту стала все отрицать и отказалась от лечения, я бы, конечно, доложил о ее положении Каолину и ее личному врачу. В любом случае, с терапией или без таковой, Бета был бы уничтожен как криминальный закулисный руководитель. Риту оказалась бы под постоянным наблюдением Мирового Глаза и сотен любителей, которые не выпустили бы ее дитто из поля зрения. На долгие годы. Деятели подпольного мира не любят быть на свету, он им мешает.
Чтобы избежать всего этого, Бета не мог отпустить нас на свободу, не мог позволить нам уйти. Он должен был изыскать способ удержать Риту в плену, сохранить ее в качестве рабыни репродукционного цикла.
Подвергнуть себя такому самоизнасилованию!
У меня, наверное, мурашки побежали бы по коже, если бы я еще больше не беспокоился по поводу своей судьбы.
Потому что сохранять мне жизнь у Беты не было абсолютно никаких оснований!
Пытаясь сложить кусочки мозаики, я подумал, что, должно быть, именно Бета выпустил ракету по моему дому.
Я взял след?
Но тогда получается бессмыслица! Разве не двойник Энея Каолина рыскал по дому Махарала вечером во вторник? Именно Каолин стрелял в нас с Риту, когда мы ехали через пустыню.
Вероятно, он догадался о связи Риту и Беты еще раньше ее самой.
Уж не он ли прибирал к рукам бизнес Беты?
Я вспомнил первую встречу с Риту и ее боссом в роскошном лимузине. Оба, похоже, искренне желали нанять меня для поисков пропавшего профессора Махарала. Казалось, они были заодно. Но при этом каждый, должно быть, думал о том, как использовать мой опыт для контроля над Бетой… в своих интересах.
Но к вечеру вторника все изменилось. Энея что-то насторожило.
Прионовая атака на «Всемирные печи»? Или что-то другое? Имеющее отношение к отцу Риту?
Тогда можно объяснить, почему он послал одного из своих Платиновых в засаду на шоссе. Мы с Риту были замаскированы под Серых. Каолин мог подумать, что я заключил союз с Бетой и вместе с ним отправляюсь на рандеву с…
Мой мозг хватался за ниточки, тянувшиеся в разные стороны. Но прежде, чем я успел связать их и дернуть за все разом, передо мной возникло кое-что, требовавшее принятия срочного решения. Кое-что, дающее лучик надежды.
Я увидел уходящий влево боковой коридор.
Выход?
Этот туннель был поменьше и ответвлялся от главного под острым углом. Мне показалось, что он ведет к какой-то части военной базы. Возможно, профессор Махарал обеспечил себе доступ к нескольким кладовым, не стесняясь пользоваться государственными секретами и запасами.
Более узкий и сырой, туннель все же давал шанс на спасение, и я без колебаний устремился к нему, таща за собой Риту.
Она не сопротивлялась и не жаловалась, отгородившись от мира ширмой пассивной покорности.
Ничего странного, что ею смог управлять плод воображения, с досадой подумал я. Странно, что подавленной оказалась именно агрессивная, волевая, сильная ее часть, проявляющаяся только в копиях. Нелегкое у нее, должно быть, было детство.
Идти было трудно, почти все время приходилось пригибаться. Похоже, тот, кто строил этот туннель, не рассчитывал пользоваться им слишком часто. Тут и там виднелись следы недавнего боя. Фрагменты роботов-постовых валялись рядом лужицами, оставшимися от растворившихся големов. Суррогаты глины и силикона сошлись здесь в коротком, но упорном бою.
Пережил ли его кто-то? И более важно — сохранилась ли у них настройка на запрет нанесения вреда реальным людям?
Я уже не понимал, куда мы идем и сколько времени. Имплантат, конечно, не работал. Но ощущение надежды сохранялось. Мне казалось, что мы приближаемся к базе, к той части, на прокладку туннеля к которой Йосилу понадобились годы. Я уже решил, что, добравшись до нее, сразу же позвоню…
Неожиданно я споткнулся обо что-то хлюпкое. Тело застонало и протянуло ко мне огромную руку, но я ухитрился отскочить. Преследовать меня голем не мог, потому что три четверти его было оторвано.