Страница:
Какими бы могучими и всеведущими ни были эти богоподобные существа, после встречи с ними Джиллиан ощущала нечто похожее на жалость. Оказывается, они не древнейшие и величайшие порождения жизни, они только спрятались от жизни в односторонних сингулярностях в поисках лучшего.
Трусы, назвала она их в момент раздражения. Теперь она признает, что это несправедливо, хотя в такой характеристике и есть доля истины.
Они захвачены Объятием Приливов. И в то же время не хотят окончательно поддаваться его притяжению — то ли в высшее пространство, то ли в какую-то всеобщую систему переработки. И поэтому просто ждут, думают и планируют, пока время течет мимо. И делают исключение, только когда им кажется необходимым принести в жертву мириады младших форм жизни для достижения своих целей.
В целом такую компанию она не хотела бы пригласить к себе на ужин.
Когда дымка, оставшаяся после битвы, рассеялась, Джиллиан впервые после Китрупа приказала убрать потрескавшиеся и сплавившиеся броневые листы с иллюминаторов, что позволило ей постоять под мерцающим Млечным Путем — таким привычным рисунком созвездий, что они успокоили бы даже какого-нибудь пещерного человека, чья жизнь проходила в тяжелой борьбе за существование всего десять тысяч лет назад.
Скорость света медлительна, но неумолима, думала Джиллиан, глядя на сверкающие аллеи галактики. Через несколько тысяч лет эта звездная картина расцветится бесчисленными вспышками. Сверхновые принесут первую часть послания трансцендентов.
Простое послание, но настолько важное, что даже она способна его понять.
Приветствуем вас. Мы здесь. А кто еще есть здесь?
Джиллиан заметила, что Эмерсон, чьи обязанности в машинном отделении подошли к концу, торопливо направляется к Саре. Пара остановилась поблизости вместе с молчаливым спутником шимпом и смотрела на то же самое зрелище, обмениваясь чем-то личным.
Конечно, молодая женщина с Джиджо — еще один дар Земле, настоящее сокровище. Она, на основе только своего математического вдохновения, совершенно независимо предсказала Великий Разрыв. Одно это — впечатляющее достижение, но Сара идет дальше, она делает новые поразительные предположения, утверждая, что разрыв сам по себе — всего лишь симптом. Не симптом расширения вселенной, как утверждают земные ученые, но чего-то гораздо более сложного и необычного. Чего-то «приходящего из-за пределов нашей контекстуальной структуры», что бы это ни означало.
Сара полагает, что разгадка связана с судьбой таинственной расы, которая называется буйурами.
Джиллиан покачала головой. Ну, отныне этими проблемами могут заниматься другие. Опытные профессионалы с Земли — и десятка дружественных рас. Пусть они имеют дело с темными проблемами, а она снова станет простым врачом, целителем. Ведь к этой роли она и готовилась.
Больше до самой смерти никогда ничего никому не буду приказывать. Ни разу. Что бы ни говорили о моих достижениях в этом полете, я никогда больше не приму на себя команду.
Отныне я буду спасать жизни индивидов. Космос пусть спасает кто-нибудь другой.
В сущности она уже нашла своего первого пациента.
Как только начальник шпионов отпустит меня, я сосредоточусь на помощи Эмерсону. Попытаюсь вернуть ему дар речи. Надеюсь, на Земле уже проделаны нужные исследования, но даже если еще нет, я разорву небо пополам, чтобы их завершить.
Подгоняет ли ее сознание вины? Стремление исправить хотя бы отчасти ущерб, который принесли ее приказы? Или просто иметь удовольствие смотреть, как эти двое — Сара и Эмерсон — говорят друг с другом не только сердцем, но и умом.
Видя, как они держатся за руки, Джиллиан наконец слегка расслабилась.
Сердца достаточно. Оно выдержит.
К ней обратился Акеакемаи:
— Восстановлена двусторонняя голографическая связь, доктор Баскин. Идет передача.
Большой голографический дисплей неожиданно засветился, на нем показалась контрольная рубка приближающегося боевого корабля. Это корабль теннанинского производства. Большая часть экипажа — люди, но перед камерой сидит тимбрими, с острыми очертаниями прямоугольного красивого лица. Чувствительные к эмпатии щупальца колышутся за ушами.
…и мы находим ваши утверждения невероятными. Предоставьте доказательства, что вы действительно земной корабль «Стремительный». Повторяю…
Казалось, так легко удовлетворить это требование. Она столько лет напряженно трудилась, чтобы такой контакт стал возможен. Но Джиллиан почему-то не хотелось подчиняться.
После недолгого размышления она поняла почему.
Для любого человека существуют два царства: одно — Земля, второе — «где-то там».
Пока я в космосе, я могу воображать, что нахожусь близко к Тому. Что мы оба заблудились. Оба блуждаем по Пяти Галактикам. И хотя нас разделяют мегапарсеки, кажется, только вопрос времени, когда мы обнимем друг друга.
Но как только я ступлю на почву старой Земли, я окажусь дома. Земля окружит меня, а космос станет чем-то далеким. Огромной пустотой, в которой он потерялся — вместе с Крайдайки, Хикахи и остальными. Они где-то там преодолевают опасности, а я могу лишь стараться найти себе занятие и не чувствовать себя одинокой.
Джиллиан постаралась ответить тимбрими. Она хотела бы, чтобы это сделал кто-нибудь другой, чтобы кто-нибудь снял ношу с ее плеч. Чтобы она ощутила горькую радость конца изгнания.
И тут ее неожиданно выручил чей-то голос. Это был Эмерсон д'Аните. С улыбкой глядя на голограмму, он запел:
СУДЬБА
ПОСЛЕСЛОВИЕ
БЛАГОДАРНОСТИ
ЦИВИЛИЗАЦИЯ (РАЗВЯЗКА)
Трусы, назвала она их в момент раздражения. Теперь она признает, что это несправедливо, хотя в такой характеристике и есть доля истины.
Они захвачены Объятием Приливов. И в то же время не хотят окончательно поддаваться его притяжению — то ли в высшее пространство, то ли в какую-то всеобщую систему переработки. И поэтому просто ждут, думают и планируют, пока время течет мимо. И делают исключение, только когда им кажется необходимым принести в жертву мириады младших форм жизни для достижения своих целей.
В целом такую компанию она не хотела бы пригласить к себе на ужин.
Когда дымка, оставшаяся после битвы, рассеялась, Джиллиан впервые после Китрупа приказала убрать потрескавшиеся и сплавившиеся броневые листы с иллюминаторов, что позволило ей постоять под мерцающим Млечным Путем — таким привычным рисунком созвездий, что они успокоили бы даже какого-нибудь пещерного человека, чья жизнь проходила в тяжелой борьбе за существование всего десять тысяч лет назад.
Скорость света медлительна, но неумолима, думала Джиллиан, глядя на сверкающие аллеи галактики. Через несколько тысяч лет эта звездная картина расцветится бесчисленными вспышками. Сверхновые принесут первую часть послания трансцендентов.
Простое послание, но настолько важное, что даже она способна его понять.
Приветствуем вас. Мы здесь. А кто еще есть здесь?
Джиллиан заметила, что Эмерсон, чьи обязанности в машинном отделении подошли к концу, торопливо направляется к Саре. Пара остановилась поблизости вместе с молчаливым спутником шимпом и смотрела на то же самое зрелище, обмениваясь чем-то личным.
Конечно, молодая женщина с Джиджо — еще один дар Земле, настоящее сокровище. Она, на основе только своего математического вдохновения, совершенно независимо предсказала Великий Разрыв. Одно это — впечатляющее достижение, но Сара идет дальше, она делает новые поразительные предположения, утверждая, что разрыв сам по себе — всего лишь симптом. Не симптом расширения вселенной, как утверждают земные ученые, но чего-то гораздо более сложного и необычного. Чего-то «приходящего из-за пределов нашей контекстуальной структуры», что бы это ни означало.
Сара полагает, что разгадка связана с судьбой таинственной расы, которая называется буйурами.
Джиллиан покачала головой. Ну, отныне этими проблемами могут заниматься другие. Опытные профессионалы с Земли — и десятка дружественных рас. Пусть они имеют дело с темными проблемами, а она снова станет простым врачом, целителем. Ведь к этой роли она и готовилась.
Больше до самой смерти никогда ничего никому не буду приказывать. Ни разу. Что бы ни говорили о моих достижениях в этом полете, я никогда больше не приму на себя команду.
Отныне я буду спасать жизни индивидов. Космос пусть спасает кто-нибудь другой.
В сущности она уже нашла своего первого пациента.
Как только начальник шпионов отпустит меня, я сосредоточусь на помощи Эмерсону. Попытаюсь вернуть ему дар речи. Надеюсь, на Земле уже проделаны нужные исследования, но даже если еще нет, я разорву небо пополам, чтобы их завершить.
Подгоняет ли ее сознание вины? Стремление исправить хотя бы отчасти ущерб, который принесли ее приказы? Или просто иметь удовольствие смотреть, как эти двое — Сара и Эмерсон — говорят друг с другом не только сердцем, но и умом.
Видя, как они держатся за руки, Джиллиан наконец слегка расслабилась.
Сердца достаточно. Оно выдержит.
К ней обратился Акеакемаи:
— Восстановлена двусторонняя голографическая связь, доктор Баскин. Идет передача.
Большой голографический дисплей неожиданно засветился, на нем показалась контрольная рубка приближающегося боевого корабля. Это корабль теннанинского производства. Большая часть экипажа — люди, но перед камерой сидит тимбрими, с острыми очертаниями прямоугольного красивого лица. Чувствительные к эмпатии щупальца колышутся за ушами.
…и мы находим ваши утверждения невероятными. Предоставьте доказательства, что вы действительно земной корабль «Стремительный». Повторяю…
Казалось, так легко удовлетворить это требование. Она столько лет напряженно трудилась, чтобы такой контакт стал возможен. Но Джиллиан почему-то не хотелось подчиняться.
После недолгого размышления она поняла почему.
Для любого человека существуют два царства: одно — Земля, второе — «где-то там».
Пока я в космосе, я могу воображать, что нахожусь близко к Тому. Что мы оба заблудились. Оба блуждаем по Пяти Галактикам. И хотя нас разделяют мегапарсеки, кажется, только вопрос времени, когда мы обнимем друг друга.
Но как только я ступлю на почву старой Земли, я окажусь дома. Земля окружит меня, а космос станет чем-то далеким. Огромной пустотой, в которой он потерялся — вместе с Крайдайки, Хикахи и остальными. Они где-то там преодолевают опасности, а я могу лишь стараться найти себе занятие и не чувствовать себя одинокой.
Джиллиан постаралась ответить тимбрими. Она хотела бы, чтобы это сделал кто-нибудь другой, чтобы кто-нибудь снял ношу с ее плеч. Чтобы она ощутила горькую радость конца изгнания.
И тут ее неожиданно выручил чей-то голос. Это был Эмерсон д'Аните. С улыбкой глядя на голограмму, он запел:
Давайте радоваться жизни! Человек рожден для веселья!
Его стремления,
Его пустые оправдания
Только волнуют чувства и туманят мозг.
Худые или полные,
Мы прыгаем и скачем,
Так что давайте веселиться.
Веселье есть торжество
Мысли над материей,
Мы все вернемся домой и наконец посмеемся!
СУДЬБА
Компоненты-занги были лучше подготовлены к тому, чтобы воспринимать все философски. Существа машины, входящие в макросущество, называемое матерью, тоже.
И в водородной, и в машинной цивилизациях широко распространено представление о том, что так называемая «реальность» — это всего лишь вымысел. Все — от величайшей галактики до самого маленького микроба — есть просто часть большой модели. «Модели», которая создана для решения какой-то великой проблемы или сложной головоломки.
Конечно, вполне естественно, что оба порядка жизни пришли к одинаковому заключению. Занги подошли к созданию моделей оригинально, образуя их в собственных телах. Машины делают это в виде программ, переносимых цифровым сознанием. Но в целом это одно и то же. И, наконец объединившись, они нашли общий взгляд на жизнь.
Мы — и все то, что мы видим вокруг себя, включая могущественных трансцендентов, — существуем лишь как часть грандиозного сценария, как модель какого-то компьютера более высокого уровня, возможно, иного плана существования или чего-то вроде Пункта Омега, где кончается время и все достигает своего завершения.
В любом случае не имеет смысла гадать о своем значении. Космос, который мы воспринимаем, лишь один из бесчисленных рассматриваемых параллельных вариантов, которые незначительно отличаются друг от друга. Словно в шахматной программе, рассматривается каждый ход и в мельчайших подробностях учитываются все возможные последствия.
Так объясняли Линг и Ларку положение другие компоненты матери. Даже джофуры-треки признавались, что им нетрудно воспринять такое представление, поскольку их сознательная жизнь включает множество мысленных экспериментов, проплывающих в капающем воске, который окружает их сердечник.
Только людям и дельфинам — членам консорциума — трудно было принять этот образ, но по разным причинам.
Зачем?— спрашивал Ларк.
Зачем тратить на это огромные ресурсы? Чтобы рассчитать лучший из возможных миров?
Ну а когда они его найдут… что они сделают с результатом?
И что сделают с мириадами моделей, созданных в ходе эксперимента?
Что они сделают с нами?
Вопрос как будто поразил компоненты-занги, но не машины, которые с необычной откровенной удовлетворенностью ответили Ларку.
Вы, кислородники, одержимы собственным значением.
Конечно, все эти модели проиграны, оценены и отброшены. Наше ощущение существования — всего лишь иллюзия. Проявление моделированного времени.
Ларку такое отношение показалось ужасным. Но Линг только усмехнулась, согласившись с дельфинами, которые лишь недавно присоединились к сообществу на борту и явно считали весь этот метафизический спор нелепым.
Олело, предводитель группы бывших членов экипажа «Стремительного», суммировала их точку зрения в хайку на тринари:
Вслушайтесь в гром
Прибоя на том рифе
И скажите мне, что он нереален!
Ларк по нескольким причинам радовался появлению на борту новичков. У них любопытный, свежий взгляд на вещи. И они поддерживают сторону кислородных существ в бесконечном споре. Впереди еще много дискуссий за те субъективные годы, которые проведет в пути «Полкджи», прежде чем достигнет цели.
Он с помощью своих новых чувств связался с одним из внешних приборов и снова бросил взгляд на космос. Вернее, на то, что здесь называют космосом.
Мало кто видел такое. Чернота, которая совершенно не похожа на обычный, яркий черный цвет. Не видно ни одной эллиптической или спиральной галактики в обычной форме — как скопление светящихся точек. С этой точки зрения не видно звезд, и, если постараешься, можно разглядеть лишь легкую рябь.
Все кажется плоским, эфемерным, едва ощутимым — как грубо сделанная модель подлинной вещи. В сущности «Полкджи» более не часть этой вселенной. Скользя по внешнему илему, преображенный корабль движется с волной, которая не состоит ни из материи, ни из энергии, ни даже из несформировавшейся метрики. После консультаций с другими и изучения материалов бортовой библиотеки Ларк мог лишь сказать, что корабль движется на раскачивающейся складке контекста. Того фона фундаментального закона, из которого некогда возникла вселенная, когда возмущение принципа неопределенности Гейзенберга позволило произойти неожиданному взрыву, названному Большим Бэнгом.
Это появление Чего-то из Ничего.
То, что он сейчас видит, — не вещи и не объекты, а вихри причинных связей, присоединяющих одну возможность к другой.
За кораблем, уменьшаясь с каждым дуром, видны несколько таких перекрестков, еще извивающихся от недавнего разъединения. Разрыв древних связей.
Ларк почувствовал, как рядом с его сознанием скользнуло сознание Линг, воспринимая то же, что и он. Немного погодя Линг подтолкнула его.
Все это позади. Давай смотреть вперед, туда, где наша судьба.
Хотя на этой плоскости не существует ничего осязаемого — ни материи, ни мемо, ни даже направления, — Линг тем не менее ощущала, где «вперед»… куда они направляются. По словам трансцендентов, это большое скопление галактик в полумиллиарде парсеков от Второй Галактики. Оттуда давно приходят загадочные сигналы, намекая на существование разума. Возможно, там другая великая цивилизация, с которой можно вступить в контакт. Можно поделиться. Поздороваться.
Единственным ее проявлением — в восприятии Ларка — был клубок едва заметно светящихся изгибов и спиралей. Слабый намек на место, где тоже могут существовать гипердвигатели, пункты перехода и все удобства, которые сопровождают жизнь разумных живых существ.
Мы увидим это, прислала свою мысль Линг. И многое другое. Ты рад, что мы полетели?
В отличие от дельфинов трансценденты не спросили у Ларка, чего он хочет. Но он чувствовал себя замечательно.
Да, я рад.
Мне не хватает кое-кого. И Джиджо. Но кто бы отказался от такой возможности?
На самом деле некоторые отказались. Джиллиан Баскин, которую удержало сознание долга. И Сара, чью любовь он всегда будет ощущать. Послав дюжину дельфинов, Баскин передала с ними и другие дары, которые отправятся на «Полкджи»: архивы «Стремительного», генетические образцы, собранные во время длительной исследовательской миссии.
И еще один предмет.
Ларк посмотрел на самого уникального члена материнского консорциума, заключенного в золотистый кокон топоргического застывшего времени. Древний труп, возможно, в миллиард лет возрастом, который путешествовал с невезучим экипажем «Стремительного» с того самого посещения Мелкого скопления.
Его зовут Херби.
Загадочная улыбка мумии словно говорила о всезнании. И о полной уверенности в себе.
— Это ваш самый драгоценный реликт? — спросил Ларк в лихорадочные мгновения перед взрывом сверхновой, когда переносились образцы со «Стремительного» и защитная оболочка «Полкджи» сомкнулась вокруг них.
Херб и я много времени провели вместе, ответила Джиллиан. Но мне кажется, важнее, чтобы он отправился с вами, друзья. Он способен рассказать о нас далекой цивилизации больше, чем целая Библиотека.
Женщина с земли выглядела уставшей, но непреклонной, как будто чувствовала, что ее испытания скоро кончатся.
К тому же если «Стремительный» выдержит предстоящее, я думаю, что Херби не незаменим.
Я знаю, где можно раздобыть еще много таких.
Ларк вспомнил это загадочное замечание, глядя на проносящееся мимо свечение — нити и связки, которые всегда остаются скрытыми за задником великой трагикомедии жизни. Почему-то это напомнило ему хорошо разработанный и гладко разворачивающийся сюжет. Сюжет, в котором он продолжает участвовать, хотя все связи и все нити причинности разорваны.
Кто-то скользнул рядом с плавающими людьми. Дельфин, длинный, гладкий, со множеством шрамов. Их тела слегка покачнулись от волны, поднятой ударами его хвоста. Они почувствовали присутствие рядом мощного сознания, вместе с ними глядящего на пустоту за корпусом «Полкджи».
Вскоре их новый спутник пропел комментарий.
Даже когда позади
Остались Древние,
Трансценденты
И боги,
Кто может сказать,
Что ждет нас в небесных просторах?
Линн восхищенно вздохнула, Ларк кивнул. Он повернулся, чтобы поздравить дельфина с умением так великолепно подытожить их общее впечатление.
И замигал, потому что увидел лишь пустую полоску в богатом материнском органическом вареве.
Он мог бы поклясться, что рядом плыла большая серая тень, гладкая, теплая, такая близкая, что ее можно коснуться! Но этого дельфина среди вновь прибывших он не встречал.
Рядом никого не было.
И пройдет много лет, прежде чем Ларк снова услышит этот голос.
И в водородной, и в машинной цивилизациях широко распространено представление о том, что так называемая «реальность» — это всего лишь вымысел. Все — от величайшей галактики до самого маленького микроба — есть просто часть большой модели. «Модели», которая создана для решения какой-то великой проблемы или сложной головоломки.
Конечно, вполне естественно, что оба порядка жизни пришли к одинаковому заключению. Занги подошли к созданию моделей оригинально, образуя их в собственных телах. Машины делают это в виде программ, переносимых цифровым сознанием. Но в целом это одно и то же. И, наконец объединившись, они нашли общий взгляд на жизнь.
Мы — и все то, что мы видим вокруг себя, включая могущественных трансцендентов, — существуем лишь как часть грандиозного сценария, как модель какого-то компьютера более высокого уровня, возможно, иного плана существования или чего-то вроде Пункта Омега, где кончается время и все достигает своего завершения.
В любом случае не имеет смысла гадать о своем значении. Космос, который мы воспринимаем, лишь один из бесчисленных рассматриваемых параллельных вариантов, которые незначительно отличаются друг от друга. Словно в шахматной программе, рассматривается каждый ход и в мельчайших подробностях учитываются все возможные последствия.
Так объясняли Линг и Ларку положение другие компоненты матери. Даже джофуры-треки признавались, что им нетрудно воспринять такое представление, поскольку их сознательная жизнь включает множество мысленных экспериментов, проплывающих в капающем воске, который окружает их сердечник.
Только людям и дельфинам — членам консорциума — трудно было принять этот образ, но по разным причинам.
Зачем?— спрашивал Ларк.
Зачем тратить на это огромные ресурсы? Чтобы рассчитать лучший из возможных миров?
Ну а когда они его найдут… что они сделают с результатом?
И что сделают с мириадами моделей, созданных в ходе эксперимента?
Что они сделают с нами?
Вопрос как будто поразил компоненты-занги, но не машины, которые с необычной откровенной удовлетворенностью ответили Ларку.
Вы, кислородники, одержимы собственным значением.
Конечно, все эти модели проиграны, оценены и отброшены. Наше ощущение существования — всего лишь иллюзия. Проявление моделированного времени.
Ларку такое отношение показалось ужасным. Но Линг только усмехнулась, согласившись с дельфинами, которые лишь недавно присоединились к сообществу на борту и явно считали весь этот метафизический спор нелепым.
Олело, предводитель группы бывших членов экипажа «Стремительного», суммировала их точку зрения в хайку на тринари:
Вслушайтесь в гром
Прибоя на том рифе
И скажите мне, что он нереален!
Ларк по нескольким причинам радовался появлению на борту новичков. У них любопытный, свежий взгляд на вещи. И они поддерживают сторону кислородных существ в бесконечном споре. Впереди еще много дискуссий за те субъективные годы, которые проведет в пути «Полкджи», прежде чем достигнет цели.
Он с помощью своих новых чувств связался с одним из внешних приборов и снова бросил взгляд на космос. Вернее, на то, что здесь называют космосом.
Мало кто видел такое. Чернота, которая совершенно не похожа на обычный, яркий черный цвет. Не видно ни одной эллиптической или спиральной галактики в обычной форме — как скопление светящихся точек. С этой точки зрения не видно звезд, и, если постараешься, можно разглядеть лишь легкую рябь.
Все кажется плоским, эфемерным, едва ощутимым — как грубо сделанная модель подлинной вещи. В сущности «Полкджи» более не часть этой вселенной. Скользя по внешнему илему, преображенный корабль движется с волной, которая не состоит ни из материи, ни из энергии, ни даже из несформировавшейся метрики. После консультаций с другими и изучения материалов бортовой библиотеки Ларк мог лишь сказать, что корабль движется на раскачивающейся складке контекста. Того фона фундаментального закона, из которого некогда возникла вселенная, когда возмущение принципа неопределенности Гейзенберга позволило произойти неожиданному взрыву, названному Большим Бэнгом.
Это появление Чего-то из Ничего.
То, что он сейчас видит, — не вещи и не объекты, а вихри причинных связей, присоединяющих одну возможность к другой.
За кораблем, уменьшаясь с каждым дуром, видны несколько таких перекрестков, еще извивающихся от недавнего разъединения. Разрыв древних связей.
Ларк почувствовал, как рядом с его сознанием скользнуло сознание Линг, воспринимая то же, что и он. Немного погодя Линг подтолкнула его.
Все это позади. Давай смотреть вперед, туда, где наша судьба.
Хотя на этой плоскости не существует ничего осязаемого — ни материи, ни мемо, ни даже направления, — Линг тем не менее ощущала, где «вперед»… куда они направляются. По словам трансцендентов, это большое скопление галактик в полумиллиарде парсеков от Второй Галактики. Оттуда давно приходят загадочные сигналы, намекая на существование разума. Возможно, там другая великая цивилизация, с которой можно вступить в контакт. Можно поделиться. Поздороваться.
Единственным ее проявлением — в восприятии Ларка — был клубок едва заметно светящихся изгибов и спиралей. Слабый намек на место, где тоже могут существовать гипердвигатели, пункты перехода и все удобства, которые сопровождают жизнь разумных живых существ.
Мы увидим это, прислала свою мысль Линг. И многое другое. Ты рад, что мы полетели?
В отличие от дельфинов трансценденты не спросили у Ларка, чего он хочет. Но он чувствовал себя замечательно.
Да, я рад.
Мне не хватает кое-кого. И Джиджо. Но кто бы отказался от такой возможности?
На самом деле некоторые отказались. Джиллиан Баскин, которую удержало сознание долга. И Сара, чью любовь он всегда будет ощущать. Послав дюжину дельфинов, Баскин передала с ними и другие дары, которые отправятся на «Полкджи»: архивы «Стремительного», генетические образцы, собранные во время длительной исследовательской миссии.
И еще один предмет.
Ларк посмотрел на самого уникального члена материнского консорциума, заключенного в золотистый кокон топоргического застывшего времени. Древний труп, возможно, в миллиард лет возрастом, который путешествовал с невезучим экипажем «Стремительного» с того самого посещения Мелкого скопления.
Его зовут Херби.
Загадочная улыбка мумии словно говорила о всезнании. И о полной уверенности в себе.
— Это ваш самый драгоценный реликт? — спросил Ларк в лихорадочные мгновения перед взрывом сверхновой, когда переносились образцы со «Стремительного» и защитная оболочка «Полкджи» сомкнулась вокруг них.
Херб и я много времени провели вместе, ответила Джиллиан. Но мне кажется, важнее, чтобы он отправился с вами, друзья. Он способен рассказать о нас далекой цивилизации больше, чем целая Библиотека.
Женщина с земли выглядела уставшей, но непреклонной, как будто чувствовала, что ее испытания скоро кончатся.
К тому же если «Стремительный» выдержит предстоящее, я думаю, что Херби не незаменим.
Я знаю, где можно раздобыть еще много таких.
Ларк вспомнил это загадочное замечание, глядя на проносящееся мимо свечение — нити и связки, которые всегда остаются скрытыми за задником великой трагикомедии жизни. Почему-то это напомнило ему хорошо разработанный и гладко разворачивающийся сюжет. Сюжет, в котором он продолжает участвовать, хотя все связи и все нити причинности разорваны.
Кто-то скользнул рядом с плавающими людьми. Дельфин, длинный, гладкий, со множеством шрамов. Их тела слегка покачнулись от волны, поднятой ударами его хвоста. Они почувствовали присутствие рядом мощного сознания, вместе с ними глядящего на пустоту за корпусом «Полкджи».
Вскоре их новый спутник пропел комментарий.
Даже когда позади
Остались Древние,
Трансценденты
И боги,
Кто может сказать,
Что ждет нас в небесных просторах?
Линн восхищенно вздохнула, Ларк кивнул. Он повернулся, чтобы поздравить дельфина с умением так великолепно подытожить их общее впечатление.
И замигал, потому что увидел лишь пустую полоску в богатом материнском органическом вареве.
Он мог бы поклясться, что рядом плыла большая серая тень, гладкая, теплая, такая близкая, что ее можно коснуться! Но этого дельфина среди вновь прибывших он не встречал.
Рядом никого не было.
И пройдет много лет, прежде чем Ларк снова услышит этот голос.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Я считаю, что писателю не следует застревать в одной особенной «вселенной», снова и снова рассказывая об одних и тех же героях и обстоятельствах. Чтобы не «протухнуть», я стараюсь не писать подряд две книги об одной и той же «вселенной». Но трилогия Бури Возвышения («Риф яркости», «Берег бесконечности» и «Небесные просторы») представляет исключение. Заранее я никогда не решаю «написать трилогию», но эта работа по мере продолжения приобретала текстуру и все нарастающую сложность. Так бывает в жизни. Когда бросаешь камень в пруд, рисунок разбегающихся кругов может казаться ясным. Но брось еще несколько камней подряд, и рисунок изменится так, как ты себе и представить не мог. Реалистичное повествование примерно такое же. Усложения и последствия разбегаются во всех направлениях.
Меня много раз спрашивали о моей серии «Возвышение». Это определенно не первый случай, когда писатель размышляет о возможностях генетического изменения животных, не обладающих разумом. Среди примеров «Остров доктора Моро», «Планета обезьян» и серия «Инструменталии» Кордвайнера Смита. Я вырос, восхищенно читая эти книги и произведения многочисленных последователей этих писателей. Но я заметил также, что авторы таких историй обязательно считают, будто «хозяева»-люди всегда поступают максимально злобно и глупо. Иными словами, если мы изменяем животных, чтобы усилить их интеллект, то это всегда делается, чтобы поработить их и жестоко с ними обращаться.
Не поймите меня неверно! Эти истории с их моралью помогли продвинуть наше коллективное сознание к эмпатии и терпимости. Однако я считаю, с известным оттенком иронии, маловероятно, чтобы наша цивилизация не стала жестоко относиться к новым разумным существам потому, что эти книги сделали свое дело.
В серии «Возвышения» проблема переносится на новый уровень. Допустим, мы генетически преобразуем шимпов, дельфинов и других животных, сделаем это с лучшими намерениями и предоставим им право голоса и гражданство в нашей многообразной культуре. Разве при этом не возникнут проблемы? Достаточно интересные, чтобы стоить одной-двух историй? На самом деле я ожидаю, что мы когда-нибудь действительно пойдем по этому пути. Одиночество рано или поздно заставит нас предпринять попытку Возвышения. И когда обезьяна заговорит, кто посмеет сказать: «Верните ее в прежнее состояние»?
Пора подумать о дилеммах, которые встанут перед нами, даже если мы поведем себя разумно.
Как «Великолепное время года» позволило мне исследовать широкий круг отношений, возникающих при самоклонировании, так Вселенная Возвышения дает шанс поэкспериментировать с различными представлениями о межзвездной цивилизации. И поскольку это совершенно беззастенчивая космическая опера, оба эти представления могут быть сведены и доведены до высокой степени! Например, если мы предполагаем возможность передвижения быстрее скорости света, я иду дальше и изобретаю десяток способов обмануть Эйнштейна. Чем больше, тем веселей!
Во многих произведениях предполагается, что, когда мы выходим на звездные линии, все уже готово к большим приключениям. (Например, злодеи хоть и опасны, но всегда существует возможность победить их с помощью какого-нибудь отважного героя.) На самом деле в нормальном состоянии в любой части вселенной все находится в равновесии. Положение такое же, каким стало очень давно. Это равновесие закона или, может быть, смерти. Мы можем быть самыми первыми, как в моих «Хрустальных сферах». Или можем опаздывать, как в книгах о Возвышении. Но очень маловероятно, чтобы мы встретились с чужаками как равные.
Еще одна тема этой серии — сохранение окружающей среды. То, что мы делаем с Землей, заставляет меня думать, не прошел ли по галактике «лесной пожар», экологический холокост, развязанный предшествующими звездными расами, которые беззаботно использовали населенные планеты и их «Галактическая империя» перегорела за какие-нибудь десять тысяч лет. (Заметьте, как часто в фантастических романах слышен крик: «Давайте заполним галактику!» И если так действительно происходило несколько раз, возможно, это и есть объяснение очевидной пустоты: кажется, в данный момент в галактике немного голосов, если вообще не один.)
Галактика может очень быстро «перегореть», если не существует правил, регулирующих использование колонистами планет и заставляющих их мыслить долговременно, а не в терминах своих современных эгоистических интересов. Вселенная Возвышения показывает одну такую возможность. Что касается неприятных особенностей некоторых из моих галактов — их одержимости прошлым или фанатизма, например, — то все же приоритет отдается сохранению планет, обиталищ и потенциальной разумной жизни. В результате возникает шумная, энергичная, полная ссор вселенная, заполненная жизнью в гораздо больше степени, чем при других предпосылках.
Кстати, я не думаю, чтобы мы жили в такой дикой экстравагантной Вселенной Возвышения. Но мне кажется, что, наряду с серьезными проблемами, забавно поиграть и в такое царство.
Громоздите чудеса друг на друга!
И ждите. Их будет еще больше.
Меня много раз спрашивали о моей серии «Возвышение». Это определенно не первый случай, когда писатель размышляет о возможностях генетического изменения животных, не обладающих разумом. Среди примеров «Остров доктора Моро», «Планета обезьян» и серия «Инструменталии» Кордвайнера Смита. Я вырос, восхищенно читая эти книги и произведения многочисленных последователей этих писателей. Но я заметил также, что авторы таких историй обязательно считают, будто «хозяева»-люди всегда поступают максимально злобно и глупо. Иными словами, если мы изменяем животных, чтобы усилить их интеллект, то это всегда делается, чтобы поработить их и жестоко с ними обращаться.
Не поймите меня неверно! Эти истории с их моралью помогли продвинуть наше коллективное сознание к эмпатии и терпимости. Однако я считаю, с известным оттенком иронии, маловероятно, чтобы наша цивилизация не стала жестоко относиться к новым разумным существам потому, что эти книги сделали свое дело.
В серии «Возвышения» проблема переносится на новый уровень. Допустим, мы генетически преобразуем шимпов, дельфинов и других животных, сделаем это с лучшими намерениями и предоставим им право голоса и гражданство в нашей многообразной культуре. Разве при этом не возникнут проблемы? Достаточно интересные, чтобы стоить одной-двух историй? На самом деле я ожидаю, что мы когда-нибудь действительно пойдем по этому пути. Одиночество рано или поздно заставит нас предпринять попытку Возвышения. И когда обезьяна заговорит, кто посмеет сказать: «Верните ее в прежнее состояние»?
Пора подумать о дилеммах, которые встанут перед нами, даже если мы поведем себя разумно.
Как «Великолепное время года» позволило мне исследовать широкий круг отношений, возникающих при самоклонировании, так Вселенная Возвышения дает шанс поэкспериментировать с различными представлениями о межзвездной цивилизации. И поскольку это совершенно беззастенчивая космическая опера, оба эти представления могут быть сведены и доведены до высокой степени! Например, если мы предполагаем возможность передвижения быстрее скорости света, я иду дальше и изобретаю десяток способов обмануть Эйнштейна. Чем больше, тем веселей!
Во многих произведениях предполагается, что, когда мы выходим на звездные линии, все уже готово к большим приключениям. (Например, злодеи хоть и опасны, но всегда существует возможность победить их с помощью какого-нибудь отважного героя.) На самом деле в нормальном состоянии в любой части вселенной все находится в равновесии. Положение такое же, каким стало очень давно. Это равновесие закона или, может быть, смерти. Мы можем быть самыми первыми, как в моих «Хрустальных сферах». Или можем опаздывать, как в книгах о Возвышении. Но очень маловероятно, чтобы мы встретились с чужаками как равные.
Еще одна тема этой серии — сохранение окружающей среды. То, что мы делаем с Землей, заставляет меня думать, не прошел ли по галактике «лесной пожар», экологический холокост, развязанный предшествующими звездными расами, которые беззаботно использовали населенные планеты и их «Галактическая империя» перегорела за какие-нибудь десять тысяч лет. (Заметьте, как часто в фантастических романах слышен крик: «Давайте заполним галактику!» И если так действительно происходило несколько раз, возможно, это и есть объяснение очевидной пустоты: кажется, в данный момент в галактике немного голосов, если вообще не один.)
Галактика может очень быстро «перегореть», если не существует правил, регулирующих использование колонистами планет и заставляющих их мыслить долговременно, а не в терминах своих современных эгоистических интересов. Вселенная Возвышения показывает одну такую возможность. Что касается неприятных особенностей некоторых из моих галактов — их одержимости прошлым или фанатизма, например, — то все же приоритет отдается сохранению планет, обиталищ и потенциальной разумной жизни. В результате возникает шумная, энергичная, полная ссор вселенная, заполненная жизнью в гораздо больше степени, чем при других предпосылках.
Кстати, я не думаю, чтобы мы жили в такой дикой экстравагантной Вселенной Возвышения. Но мне кажется, что, наряду с серьезными проблемами, забавно поиграть и в такое царство.
Громоздите чудеса друг на друга!
И ждите. Их будет еще больше.
БЛАГОДАРНОСТИ
Хочу поблагодарить проницательных и откровенных читателей, познакомившихся в рукописи с отдельными частями этой книги, особенно Стивена Джонса, Стайна Сигурдс-сона, Рубена Краснопольски, Дэмиена Салливана и Эриха Р. Шнайдера. Очень помогли также Кевин Лено, Ксавье Фэн, Рей Рейнольде, Эд Аллен, Ларри Фредриксон, Мартин Фогг, Даг Макэлвин, Джозеф Трела, Дэвид и Джой Криспы, Карло Джоджа, Брэд Де Лонг, Лесли Матесон, Сара Милкович, Джеррит Керквуд, Энн Келли, Анита Гулд, Данкан Одом, Джим Панетта, Нэнси Хэйс, Роберт Болендер, Кэтлин Хол-ланд, Маркус Сарофим, Майкл Тайс, Пэт Мэннион, Грег Смит, Мэтью Джонсон, Кевин Конод, Пол Ротемунд, Ричард Мэйсон, Уилл Смит, Грант Свенсон, Ройан Эгнор, Джейсон М. Робертсон, Майка Олтман, Роберт Херт, Ма-нодж Касичайнула, Энди Эшкрофт, Скотт Мартин и Джеффри Слостад. Полезные наблюдения сделали профессора Джозеф Миллер и Грегори Бенфорд. Роберт Колкинбаш составил словари. Роман много выиграл благодаря проницательности и помощи со стороны моего агента Ральфа Вичи-нанцы, а также Пэт ЛоБрутто и Тома Дюпре из «Бэнтам букс».
Последняя песня Эмерсона взята из финала оперы Джу-зеппе Верди «Фальстаф».
Некоторые идеи книги зародились не в моем искаженном воображении. Фрактальный Мир, эта грандиозная структура, сплошные пушистые острия, предоставляющие гораздо большую поверхность (для окон), чем любая сфера Дайсона, описан доктором Дэвидом Крисвеллом в его пророческой работе «Межзвездная миграция и опыт человечества», изданной Беном Финни и Эриком Джонсом (Издательство Калифорнийского университета).
Как обычно, книга была бы гораздо беднее без мудрого и очень человечного вклада моей жены — доктора Черил Бригхем.
А теперь… подарок![8]
Я однажды уже поступил так — после послесловия к «Земле». Небольшая развязка — рассказ после окончания истории — для тех, кто внимательно прочел последние строки книги. Мы навещаем одного из героев спустя примерно год после Великого Разрыва и делаем попытку связать хотя бы несколько (из очень многих) разорванных нитей.
Наслаждайтесь.
Последняя песня Эмерсона взята из финала оперы Джу-зеппе Верди «Фальстаф».
Некоторые идеи книги зародились не в моем искаженном воображении. Фрактальный Мир, эта грандиозная структура, сплошные пушистые острия, предоставляющие гораздо большую поверхность (для окон), чем любая сфера Дайсона, описан доктором Дэвидом Крисвеллом в его пророческой работе «Межзвездная миграция и опыт человечества», изданной Беном Финни и Эриком Джонсом (Издательство Калифорнийского университета).
Как обычно, книга была бы гораздо беднее без мудрого и очень человечного вклада моей жены — доктора Черил Бригхем.
А теперь… подарок![8]
Я однажды уже поступил так — после послесловия к «Земле». Небольшая развязка — рассказ после окончания истории — для тех, кто внимательно прочел последние строки книги. Мы навещаем одного из героев спустя примерно год после Великого Разрыва и делаем попытку связать хотя бы несколько (из очень многих) разорванных нитей.
Наслаждайтесь.
ЦИВИЛИЗАЦИЯ (РАЗВЯЗКА)
Морская вода на Хурмуфте солоней, чем на Джиджо.
Ветры дуют неустойчиво, но необычно ритмичными порывами, поэтому идти короткими галсами опасно и трудно.
Пока вы не уловите последовательности. После этого вы улавливаете темп и чувствуете каждый порыв. Легко придерживая руль, можно оседлать бриз и заполнить паруса, так что корабль понесется, едва касаясь верхушек волн!
Когда я в первый раз сделал это с Дор-хуниф на борту, она вопила так, словно сама Смерть поднялась из глубин, чтобы лично ей пропеть Песню Призыва. К тому времени как мы вернулись в новую пристань, промокшие с ног до головы, она так дрожала, что я подумал, что зашел слишком далеко.
Как я ошибался! Как только мы переступили через порог нашей маленькой прибрежной куты, она схватила меня и мы целых три мидура занимались любовью! Несколько дней после этого у меня болели позвонки.
(Вскоре я понял, что цивилизованные хуны редко испытывают порывы опьяняющего возбуждения. На Джиджо это было частью повседневной жизни и помогало уравновешивать инстинктивную хунскую осторожность. Но у наших звездных родичей такая спокойная, устоявшаяся жизнь — за исключением короткого периода течки раз в году, — что они вряд ли думают о сексе! К счастью, Дор-хуниф понравился этот новый подход — как урам сразу понравилась лава.)
Увы, у нас все меньше времени для совместных романтических путешествий. Бизнес разрастается; по высокогорьям, где тысячи лет располагаются хунские поселки, с аккуратными городскими улицами, далеко от прибоя, распространяется новость. Думаю, что после всего этого времени накопилось очень много напряжения. А может, это связано с тем, как недавно были потрясены Пять Галактик. В любом случае очень многие, особенно молодое поколение, готовы для разнообразия испытать нечто новое. Что-то такое, чему нас не учили наши патроны гутатса.
Ежедневно к нашему дому на пустынном берегу прибывают все новые группы, выходят из своих летающих экипажей и смотрят на сверкающую лагуну. Их явно пугает такое количество воды, они с детства усвоили урок: океан опасен.
Конечно, любой хунский бухгалтер знает, что риск может быть оправданным, если выгода превышает потенциальные потери.
Требуется всего одно короткое плавание по ветреному заливу, чтобы убедить большинство.
Бывают вещи, которые стоят небольшого риска.
Мой тесть занимается подробностями нашего бизнеса. Твафу-ануф ушел в отставку со своего поста в Институте Миграции, чтобы управлять нашим маленьким домом отдыха, встречаться с инвесторами, получать разрешения на использование среды и брать в аренду как можно большие участки берега, прежде чем другие хуны поймут их истинную ценность. Он все еще считает наше предприятие безумным и сам ни за что не заходит на палубу. Но всякий раз как старик просматривает счета, я слышу, как он начинает счастливо ворчать.
Его нынешняя любимая песня? «Что нам делать с пьяным моряком»!
Меня слегка тревожит, что ни волшебные образы Мел-вилла, ни джиджоанская морская поэзия Фвхун-дау не произвели на Твафу-ануфа такого впечатления, как несколько земных застольных песен. И когда он переходит к той части, где говорится о том, как пьянице бреют брюхо ржавой бритвой, балки дрожат от его голоса.
Ветры дуют неустойчиво, но необычно ритмичными порывами, поэтому идти короткими галсами опасно и трудно.
Пока вы не уловите последовательности. После этого вы улавливаете темп и чувствуете каждый порыв. Легко придерживая руль, можно оседлать бриз и заполнить паруса, так что корабль понесется, едва касаясь верхушек волн!
Когда я в первый раз сделал это с Дор-хуниф на борту, она вопила так, словно сама Смерть поднялась из глубин, чтобы лично ей пропеть Песню Призыва. К тому времени как мы вернулись в новую пристань, промокшие с ног до головы, она так дрожала, что я подумал, что зашел слишком далеко.
Как я ошибался! Как только мы переступили через порог нашей маленькой прибрежной куты, она схватила меня и мы целых три мидура занимались любовью! Несколько дней после этого у меня болели позвонки.
(Вскоре я понял, что цивилизованные хуны редко испытывают порывы опьяняющего возбуждения. На Джиджо это было частью повседневной жизни и помогало уравновешивать инстинктивную хунскую осторожность. Но у наших звездных родичей такая спокойная, устоявшаяся жизнь — за исключением короткого периода течки раз в году, — что они вряд ли думают о сексе! К счастью, Дор-хуниф понравился этот новый подход — как урам сразу понравилась лава.)
Увы, у нас все меньше времени для совместных романтических путешествий. Бизнес разрастается; по высокогорьям, где тысячи лет располагаются хунские поселки, с аккуратными городскими улицами, далеко от прибоя, распространяется новость. Думаю, что после всего этого времени накопилось очень много напряжения. А может, это связано с тем, как недавно были потрясены Пять Галактик. В любом случае очень многие, особенно молодое поколение, готовы для разнообразия испытать нечто новое. Что-то такое, чему нас не учили наши патроны гутатса.
Ежедневно к нашему дому на пустынном берегу прибывают все новые группы, выходят из своих летающих экипажей и смотрят на сверкающую лагуну. Их явно пугает такое количество воды, они с детства усвоили урок: океан опасен.
Конечно, любой хунский бухгалтер знает, что риск может быть оправданным, если выгода превышает потенциальные потери.
Требуется всего одно короткое плавание по ветреному заливу, чтобы убедить большинство.
Бывают вещи, которые стоят небольшого риска.
Мой тесть занимается подробностями нашего бизнеса. Твафу-ануф ушел в отставку со своего поста в Институте Миграции, чтобы управлять нашим маленьким домом отдыха, встречаться с инвесторами, получать разрешения на использование среды и брать в аренду как можно большие участки берега, прежде чем другие хуны поймут их истинную ценность. Он все еще считает наше предприятие безумным и сам ни за что не заходит на палубу. Но всякий раз как старик просматривает счета, я слышу, как он начинает счастливо ворчать.
Его нынешняя любимая песня? «Что нам делать с пьяным моряком»!
Меня слегка тревожит, что ни волшебные образы Мел-вилла, ни джиджоанская морская поэзия Фвхун-дау не произвели на Твафу-ануфа такого впечатления, как несколько земных застольных песен. И когда он переходит к той части, где говорится о том, как пьянице бреют брюхо ржавой бритвой, балки дрожат от его голоса.