Страница:
Переступив порог храма вслед за жертвенным животным, юноша споткнулся и, упав, потерял сознание.
Придя в себя Алкиний больше не чувствовал в своем теле слабости, словно и не сражался с жутким чудовищем и не терял кровь. Поднявшись с мраморного пола, юноша обнаружил свою одежду в абсолютном порядке. Страшной раны на груди больше не было, как и ссадин на руках и коленях.
Чудо?
Он быстро осмотрелся. Белая коза, которую он привел в храм, оставалась на месте у каменного алтаря. Осторожно, дабы не спугнуть животное, Алкиний завел правую руку за спину, намереваясь достать из-за пояса припрятанный там короткий нож.
– Что ты собираешься делать? – прогремел над его головой чей-то властный голос. – Разве ты заплатил за нее?
Алкиний замер, медленно подняв глаза на белую статую, но та не двигалась, оставаясь бездушным куском мрамора.
– Я здесь, – уточнил невидимый собеседник, – у колонны.
Алкиний обернулся. За его спиной стоял Ахилл – именно такой, каким юноша видел его в своем странном сне. Только сейчас могучий герой держал в руках боевой топор, отлитый из чистого золота.
– Не стоит доставать нож. Эта жертва мне ни к чему, я и так получил сегодня сполна.
И, запрокинув голову, Ахилл засмеялся, да так, что фундамент храма несколько раз содрогнулся под его ногами.
– Ступай с миром, смертный, – добродушно произнес герой, пребывающий, как видно, в прекрасном настроении, – завтра к острову пристанут торговые корабли с очередными дарами, и ты сможешь вернуться в Коринф. Платы с тебя не; возьмут – я им уже намекнул.
Не в силах что-либо произнести, юноша направился к выходу.
– Да, и еще одно… – спохватился герой, почему-то ухмыльнувшись.
Алкиний оглянулся.
– Тебя ждет небольшой подарок – лично от меня. Уж больно ты храбро сражался с той лошадью!
И Ахилл снова громко рассмеялся.
Не понимая, сон это или явь, юноша вышел из храма, сотрясаемого мощным смехом героя, но на пороге, словно пораженный молнией, остановился.
Внизу, у самых ступенек, стояла Мида. Девушка улыбалась…
…Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?
Глава третья
Придя в себя Алкиний больше не чувствовал в своем теле слабости, словно и не сражался с жутким чудовищем и не терял кровь. Поднявшись с мраморного пола, юноша обнаружил свою одежду в абсолютном порядке. Страшной раны на груди больше не было, как и ссадин на руках и коленях.
Чудо?
Он быстро осмотрелся. Белая коза, которую он привел в храм, оставалась на месте у каменного алтаря. Осторожно, дабы не спугнуть животное, Алкиний завел правую руку за спину, намереваясь достать из-за пояса припрятанный там короткий нож.
– Что ты собираешься делать? – прогремел над его головой чей-то властный голос. – Разве ты заплатил за нее?
Алкиний замер, медленно подняв глаза на белую статую, но та не двигалась, оставаясь бездушным куском мрамора.
– Я здесь, – уточнил невидимый собеседник, – у колонны.
Алкиний обернулся. За его спиной стоял Ахилл – именно такой, каким юноша видел его в своем странном сне. Только сейчас могучий герой держал в руках боевой топор, отлитый из чистого золота.
– Не стоит доставать нож. Эта жертва мне ни к чему, я и так получил сегодня сполна.
И, запрокинув голову, Ахилл засмеялся, да так, что фундамент храма несколько раз содрогнулся под его ногами.
– Ступай с миром, смертный, – добродушно произнес герой, пребывающий, как видно, в прекрасном настроении, – завтра к острову пристанут торговые корабли с очередными дарами, и ты сможешь вернуться в Коринф. Платы с тебя не; возьмут – я им уже намекнул.
Не в силах что-либо произнести, юноша направился к выходу.
– Да, и еще одно… – спохватился герой, почему-то ухмыльнувшись.
Алкиний оглянулся.
– Тебя ждет небольшой подарок – лично от меня. Уж больно ты храбро сражался с той лошадью!
И Ахилл снова громко рассмеялся.
Не понимая, сон это или явь, юноша вышел из храма, сотрясаемого мощным смехом героя, но на пороге, словно пораженный молнией, остановился.
Внизу, у самых ступенек, стояла Мида. Девушка улыбалась…
…Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?
Глава третья
ПОЧТА
«Все самое интересное приходит в нашу жизнь либо неожиданно, либо вообще никогда не приходит», – меланхолично рассуждал Гор, перебирая персональную корреспонденцию.
Газета, в которую устроился младший Енски, не могла претендовать на большой тираж, богатство оформления и высококачественную бумагу. Все, чем могла бы похвастаться «Evening London», – это здание редакции, расположенное почти в самом центре города, и замечательный вид на Темзу из окон кабинета главного редактора. Конечно, если быть точным, то газете принадлежало не все здание, такую роскошь могли позволить себе только крупные, солидные и по-настоящему толстые издания, а всего один этаж, самый верхний, и только потому, что владельцем дома был двоюродный брат главного редактора.
В пыльном кабинете, очень маленьком и тесном, ютился сразу весь журналистский состав «Evening London» – два человека, которые исправно исполняли свои роли начальника и подчиненного. Гор Енски, по бухгалтерским бумагам – начальник отдела, и Рональд Брагинский, являющийся по тем же бумагам его подчиненным. В комнате, кроме двух столов, доверху заваленных бумагами, находился также компьютер, громоздкий, дешевый, с залапанными грязными клавишами, и лаптоп, маленький и чистый, собственность Брагинского.
Большая, зеленая, явно неучтенная в табели о рангах муха наматывала круги над лысиной Рональда, который внимательно наблюдал за ней из-под кустистых черных бровей. Иногда муха, этот редакционный заключенный, предпринимала попытку побега и, срываясь с привычной орбиты, совершала прыжок в сторону окна. Там она смачно стукалась о стекло в нескольких сантиметрах от открытой форточки и возвращалась на место. После каждой такой попытки Брагинский чертил на листе бумаги одну полоску. На его столе, кроме лаптопа, лежало уже несколько исчирканных листиков.
«Ждать чего-либо неожиданного от такой старомодной вещи, как бумажное письмо, – верх нелепости. – Гор щелкнул пальцами по краешку письма с рекламными проспектами внутри. Конверт спланировал на пол, в кучку себе подобных, обреченных на бессрочную ссылку в мусорное ведро еще со своей первой же наклеенной на них почтовой марки. – Самое смешное, что я никак не могу отказаться от этой глупой, в сущности, привычки. Читать и писать письма, делать копии на бумаге, когда есть компьютер, читать с листа, а не с монитора, водить ручкой над строчками, делать пометки. Неужели все это только для того, чтобы выглядеть более значимым, чем я есть на самом деле? Хотя перед кем? Перед Рональдом?»
Гор покосился на круглого губастого коллегу, который, закинув ноги на стол, удерживал упрямую муху в гипнотическом радаре своих масляных глаз.
«Смешно! Значит, я хочу казаться более значимым в собственных глазах?»
На пол отправился еще один конверт, на этот раз содержащий мягкий и убийственный, как удавка служителей богини Кали, ответ из «Times». Таких ответов из разных изданий у Гора накопилась уже немалая коллекция. Все они начинались одинаково:
Дорогой сэр,
Мы внимательно рассмотрели вашу кандидатуру и предложенные вами материалы касательно…
Заканчивались же не менее однообразно:
…с сожалением вынуждены отказать Вам в связи с тем, что…
Далее следовала некая вариантность концовки, не меняющая, впрочем, сути. Увы, солидные издания не интересовались ни статьями по социологии, ни этническими проблемами современной Европы, ни археологическими выкладками Енски-младшего. «Тimes» неизменно ссылалась на некоторое несоответствие представленных примеров реальному положению вещей, намекая на необходимую политкоррект-ность. «The Guardian» углублялась в детальную проработку стилистических особенностей статей Гора. «Sunday Times» вообще не указывала причин отказа, за что Гор был этому изданию весьма признателен.
Работа, поначалу представлявшаяся первой ступенькой на пути в большую журналистику, оказалась волчьей ямой, откуда выход был только один: повесить свою шкуру на стену мировому глобализму в качестве трофея.
– Опять отказ? – поинтересовался Брагинский.
Он настолько внимательно следил за мухой, что Гор даже не сразу понял, что Рональд обращается именно к нему.
«Наверное, я до крайности нелепо выгляжу в глазах Бетси, – промелькнула унылая мысль. – Со своими письмами, бумажками, приглашениями. Хорошо хоть она не знает истинного положения вещей! После той злополучной экспедиции в Индию я ухитрился крупно поссориться с отцом, оказаться без средств и вляпаться в „Evening London“. А все так хорошо начиналось!.,»
И Гор углубился в воспоминания…
– Опять отказ? – чуть громче спросил Брагинский, не отрываясь от мухи, которая явно вознамерилась совершить еще одну попытку побега.
– Что? – вздрогнул Гор.
– Откуда?
–А?!
Диалог звучал настолько нелепо, что Рональд оторвался от своих гипнотических упражнений с насекомым и обратил взгляд вечно удивленных глаз на Гора. В тот же момент муха (как ждала?!) сорвалась со своей орбиты и рванулась к окну. Миг – и насекомое, победно пожужжав на прощание, оказалось на свободе.
– Эк!.. – только и сказал Брагинский, разочарованно провожая муху взглядом. – Ну, что ты поделаешь?
– Сколько там? – спросил Гор, глядя на исчирканный полосками листок.
– Еще не считал. – Рональд почесал кругленький животик. – Кофе хочется. Давай загадаем, если четное число, то кофе делаешь ты, а если нечетное, то я. Давай?
– Нет уж, – возразил Гор, наученный горьким опытом. – Давай наоборот. Четное – ты, нечетное – я. Ты почти наверняка все уже посчитал.
– Как хочешь, – подозрительно легко согласился Брагинский. – Ты начальник, тебе и решать.
…Начальником Гор сделался только благодаря фамилии и тому, что главный редактор когда-то в юности увлекался археологией и даже пытался поступить в университет, где отец Гора благополучно завалил его на экзаменах. Главред на семейство Енски зла не держал. Как-то на очередном «дне рождения газеты» он признался, что благодарен «старику-профессору», ведь тот раскрыл ему, будущему редактору, глаза на его истинное призвание, то есть журналистику. Правда, когда стало ясно, что молодой Енски не поддерживает тесных связей со своим отцом и надеяться на дотации не приходится, карьерный рост Гора сильно замедлился, едва успев начаться…
Пока Рональд, высунув язык, подсчитывал закорючки на бумажке, Гор вытащил из середины еще одно письмо, на этот раз без обратного адреса, и, поборов зевоту, вскрыл конверт.
– Оп! – явно не к месту брякнул он, вытащив листок на свет Божий.
Чуть желтоватая плотная бумага с ясно видимыми водяными знаками в виде аккуратных вертикальных полосочек в сантиметр длиной. Ага, верже! Бумага дорогая, шикарная, повсеместно использующаяся в переписке разве что между посольствами двух враждующих государств.
Дорогой сэр, – значилось в заголовке, и Гор слегка поморщился, однако дальнейшее содержимое письма заставило его измениться в лице.
…будучи давним другом Вашей семьи и большим почитателем научных трудов Вашего отца и лично Ваших социологических изысканий, считаю своим долгом протянуть Вам руку помощи, которую Вы, я надеюсь, примете, оказав неоценимую услугу мне и серьезно поправив свое собственное положение, как материальное, так и общественное. Зная Вашу склонность к различного рода путешествиям и приключениям, а также веря в благородство Вашего сердца, рискну предложить Вам одно предприятие.
«А стиль хромает, – отстраненно подумал Гор, прочитав первый абзац. – Видно, не привык…»
Мысль оборвалась. Зерна лести упали в подготовленную неудачами почву.
…дело касается одной небезызвестной Вам особы женского пола (полагаю, что мне даже не потребуется называть ее по имени). И я более чем уверен, что Вы в состоянии обеспечить надлежащую опеку этой юной леди.
– Ну да, – не выдержал Гор вслух. – Еще бы!..
Брагинский с интересом посмотрел на своего коллегу. На своем журналистском веку он повидал немало, в том числе на его счету было несколько душещипательных интервью из домов скорби. Кажется, данный случай был из подобных…
«…Эта экспедиция представляет огромный интерес для науки. Конечно же, она будет интересна Вашему отцу, как большому специалисту и мировому светилу. Но ценность этого путешествия не ограничивается только делами личными или интересами науки. Зная Вашу подготовленность и несомненный литературный дар, рискну предложить Вам роль журналиста, освещающего все аспекты происходящего на этом маленьком острове. Могу заверить Вас, что этим материалом УЖЕ заинтересовались ведущие издания Великобритании, выставившие своих кандидатов на роль, отведенную Вам».
В этом месте Енски-младший гневно зарычал. Брагинский поднял брови домиком и на всякий случай дорисовал еще одну палочку на бумажке.
«…Моих связей и финансов будет достаточно, чтобы обеспечить Вас и Вашего уважаемого отца всем необходимым для этого интереснейшего путешествия. Вы можете не беспокоиться относительно…»
Гор застонал, чем вызвал у своего коллеги приступ замешательства. Брагинский пребывал в немалом сомнении относительно психического здоровья своего начальника и теперь вполне серьезно прикидывал свои шансы на успешный побег, если этот мускулистый блондин вдруг сделается буйным.
«Не люблю белобрысых, – вздохнул Рональд, понятное дело, не вслух. – Вечно им что-то в голову бьет! То Третий Интернационал, то Третий Рейх. А кому от этого в конечном итоге становится хуже, а?»
Гор тем временем уже не читал, а буквально глотал строки одну за другой.
«…готовые документы будут ждать Вас… места забронированы… Одесса… остров Змеиный… Ахилл…»
И наконец:
…Письмо, близкое по содержанию, а также все необходимые материалы будут посланы одновременно и Вашему отцу. Прошу Вас не медлить с решением и отправляться как можно быстрее. Все формальности с Вашей работой я возьму на себя. Если Вы, конечно, будете не против.
Всегда Ваш
Голос Прогрессивного Человечества.
– ДА!!!
Гор вскочил, опрокидывая на пол клавиатуру, засиженную мухами, расшвыривая бумаги, рекламные буклеты, недописанные статьи и нескончаемые отказы.
– Да! Вот оно! Я же говорил, говорил, гово… Ставь кофе, Брагинский, и пей его сам! К дьяволу твой кофе!..
И Енски-младший в восторге швырнул в воздух пачку нераспечатанных писем, которые разлетелись белыми птицами по запыленному кабинету. Рональд испуганно смотрел на разбушевавшегося начальника и осторожно пятился к двери, прикрываясь массивным стулом.
– Позвонить отцу! – крикнул Гор, выдергивая из-под бумажного хлама черную коробку телефона.
…Хлопнула дверь. Брагинский мудро решил переждать снаружи.
– Я ему скажу… Я ему скажу… – возбужденно бормотал Гор, набирая номер и путаясь в цифрах. – Скажу ему: «Отец!» Да, так и скажу. Отец! Все-таки есть справедливость на свете. Есть! И вообще попрошу у него прощения. В самом деле, какого дьявола… Что мы с ним, дети?
– Да? – раздался в трубке незнакомый голос.
– Добрый день, – крикнул Гор, еще не осознав, что трубку поднял непонятно кто. – Мне нужен Алекс Енски. Мой отец… Он…
– Вы Гор Енски? – поинтересовались в трубке.
– Да. – Гор почувствовал себя неуверенно. – Кто вы?
– Доктор Петерсон. Я выполняю поручение вашего отца.
– Ка… Какое поручение? – Сердце Гора словно оборвалось. Краешком сознания он отметил шведскую фамилию доктора и его едва заметный северный акцент. – А где доктор Роджер Парсонс? Это наш семейный врач…
– Я оставлен тут, что бы предупредить вас…
– Что с отцом?
– Не волнуйтесь. Мистер Енски в больнице. Он просил передать вам, что все бумаги… Алло? Алло? Мистер Енски… Алло?
Доктор Улаф Петерсон, шведский эмигрант в первом поколении, недавно работающий ассистентом у личного доктора семейства Енски напрасно пытался докричаться до абонента – Гора уже не было в кабинете. Его даже не было в здании редакции «Evening London».
Длинными прыжками Енски-младший несся по эскалатору подземки.
Где-то там, далеко, был болен отец. Тот факт, что вы вдрызг разругались со своими родственниками, совсем не делает вас чужими. Есть вещи незыблемые в любой ситуации.
В свое время этот дом в предместьях Кентербери был полон гостей, талантливых, умных, подающих надежды. Студенты, истекающие тихой восторженностью, сопровождали своих преподавателей, ученые мужи сидели за столиками, стараясь из уважения к хозяину дома не вдаваться в рискованные дискуссии о роли той или иной личности в истории. Когда-то Алекс Енски был негласным «человеком года» в научной среде Объединенного Королевства. Он мог шутя развить совершенно немыслимую теорию, найти подтверждающие документы, потрясти незыблемость основ. Просто так, спора ради. Ах это «когда-то»… Оно было так давно.
Увы, Алекс Енски, защитивший блистательную диссертацию в двадцать с небольшим лет, с тех пор сильно изменился. Неудачный брак, рождение ребенка, неверность супруги изрядно подкосили интерес к жизни. Буквально за несколько лет из тигра научных джунглей Алекс превратился в старого, побитого кабана, а потом и вовсе не поймешь во что. Вся его энергия была теперь направлена на борьбу с ветряными мельницами, восстановление справедливости, статьи, разоблачения и даже, увы, судебные тяжбы.
Главным врагом этот научный Дон-Кихот определил для себя «черных археологов», гнусных авантюристов, которые сделали себе имя одной-двумя удачными, дерзкими экспедициями. Эванс, Шлиман и прочие, по выражению профессора, «рвачи, шарлатаны и неучи» должны были быть заклеймены, а все их открытия обесславлены и забыты.
Естественно, такая борьба требовала больших сил, которых у самого Алекса Енски уже не хватало. Он пробовал черпать их у своего сына Гора, заставляя его выслушивать бесконечные брюзгливые монологи на тему безграмотной современной молодежи, бардака в стране, бессовестного авантюризма, царившего в научных кругах, продажности политиков и безнадежности самого Гора – как продолжателя семейных традиций.
…Традиции же, к слову сказать, в роду Енски имелись. Дед Алекса, Генри Енски, несколько десятилетий был членом парламента и даже, будучи уже в преклонном возрасте и находясь не совсем в ладах с собственным рассудком, установил во дворе дома бронзовую статую Уинстона Черчилля. Его сын Джулиан углубился в науку. Книги о колониальном прошлом Великобритании прославили его как радикала и человека прогрессивного. От этой в то время сомнительной славы ему пришлось впоследствии довольно долго открещиваться. Так или иначе, семейство Енски обладало обширными связями и знакомствами как в политической, так и в научной сферах. Само собой, профессору очень хотелось видеть в сыне продолжателя и верного последователя…
Но (в третий раз, увы!) Гор Енски не желал до конца своих дней корпеть над рассыпающимися от старости манускриптами, вдыхать пыль библиотек, потеть на раскопках и отбиваться от скорпионов в пустыне, где даже и помыться толком нельзя. И все это в то время, когда мир переживает очередной кризис, связанный с глобализацией национальных рынков и вытеснением с них отечественного производителя, новой волной эмиграции с Востока, объединением европейских государств и развалом «Империи Зла». Молодого Енски интересовали социология, журналистика, история общества. Ему хотелось действовать – но не где-то, в чужой стране, под обволакивающе жгучим солнцем, поднимая пыль щеточкой, а там, где он может принести реальную пользу. В родной его сердцу Британии.
После не самой удачной поездки в Индию Гор, навсегда потеряв интерес к археологии, перевелся на факультет журналистики и блестяще его окончил экстерном, что было по достоинству оценено его отцом.
– Более бесполезного занятия ты придумать не мог! – вместо приветствия заявил Алекс Енски, когда взволнованный Гор появился на пороге дома с дипломом в руках. – Идеальный повод к тому, чтобы ничего не делать!
После этого заявления между отцом и сыном последовал довольно резкий и нелицеприятный разговор, результатом которого стало изгнание Гора из отчего дома.
Изгнав сына, Алекс Енски заперся в кабинете и тут же, на волне возмущения, написал исключительно едкую статью по поводу очередной монографии Бетси МакДугал «Особенности фаллических культов в древних культурах Востока». Статья имела некоторый резонанс, на скандальную монографию даже поставили гриф с возрастным ограничением. Гор же уехал в Лондон, где с удивлением понял, что в современном, таком на первый взгляд прогрессивном обществе связи играют роль едва ли не первостепенную. Молодой журналист с амбициями был никому не интересен – отчасти потому, что таких «самородков» вокруг было как грязи, а отчасти и стараниями старшего Енски, желавшего проучить свое строптивое чадо. В результате еще не построенная лодка Мечты расшиблась об острые прибрежные скалы Реальности Наконец после нескольких месяцев мытарств Гора подобрала третьесортная газетенка…
И вот теперь такой случай! Возможность посмотреть на обломки великой страны, собрать интересный материал, дописать наконец статью по социологии, свое маленькое исследование… От перспектив, надуманных и реальных, у Гора кружилась голова. Однако к воротам своего старого дома он подходил уже с совсем другими мыслями. Младший Енски тревожился за отца, которого после все той же неудачной экспедиции в Индию постоянно беспокоил желудок. И если бы только желудок! Профессор в свои пятьдесят с небольшим старел и дряхлел на глазах.
Мчась по дорожке, усыпанной гранитной крошкой, Гор краешком глаза заметил свежие цветы перед статуей Черчилля, с геометрической аккуратностью подстриженные кусты и ровный ковер газона – атрибуты незыблемости и постоянства в доме Енски. Все это и успокаивало, и одновременно вселяло в сердце неуверенность. С одной стороны, все осталось, как и было всегда, но с другой – что-то изменилось в самой важной составляющей – в хозяине дома.
«Что же случилось? Что?» – Гор взлетел по лестнице туда, куда всегда шел с неохотой, – в кабинет отца. Распахнул дверь.
Пусто.
Побежал дальше по коридору. Еще двери. Спальня.
Пусто!
Наконец в библиотеке обнаружился худой, высокий и нескладный человек с длинными волосами, явно не вяжущимися с его солидной внешностью. Гор застал его сидящим на полу возле стеллажа. На коленях нежданный гость держал толстенную книжищу, раскрытую на середине.
– Мистер Енски? – поинтересовался он, поднимаясь с пола.
– Да. А вы…
– Доктор Петерсон. – Человек резкими шагами пересек библиотеку и затряс руку Гора. – Это я звонил вам. К сожалению, связь неожиданно…
– Где отец? Что с ним?
– …прервалась, и я не смог договорить, – словно не услышав, продолжил доктор Пстсрсон. – Очень хорошо, что вы приехали так быстро. Я читал интересную книгу о бальзамировании в Древнем Египте. В вашей библиотеке много интересных книг, но это, пожалуй, самая…
– Что с отцом?
– …интересная. Знаете, в университете я подрабатывал патологоанатомом и хочу сказать, что эти египтяне были очень изобретательны. При их уровне технологии…
– Что с отцом?!! – проорал Гор Доктор удивленно заморгал.
– Да, мне понятно ваше желание узнать о мистере Енски. С вашим отцом все в порядке. Он в больнице. Случился небольшой приступ, и ваш семейный врач принял решение о госпитализации…
– Какой приступ? – выдохнул Гор.
– …и настоял на том, чтобы я подежурил в вашем доме. Потому что ваш слуга взял отпуск и уехал, кажется, в Суонси. Или в Йорк… Я точно не помню…
– Что с отцом?! Дьявол вас всех возьми, вы можете связно сказать?!
– Совсем не стоит так ругаться, – невозмутимо продолжал доктор Петсрсон. Его речь была ровной, непрерывной и гипнотизирующей, как Темза, видимая из окна главного редактора «Evening London». – Как я и сказал, с вашим отцом все в порядке. Хотя ваш слуга уехал в Йорк. В чем я не совсем уверен, к сожалению. Но вы всегда можете спросить об этом у него. Кажется, он должен вернуться завтра днем. Ваш врач, мистер Парсонс, сегодня звонил из больницы и интересовался…
– Он звонил? Какой номер? Где эта больница? – Гор бросился к телефону. – Какой номер?
– Как я говорил, звонил сам мистер Парсонс, а не я, – донеслось до него бормотание долговязого Пстерсона. – Если бы я звонил сам, то, безусловно, помнил бы номер…
– Вы что, не знаете номера больницы, где работаете?
– Я не работаю в больнице. – Петерсон почему-то обиделся – Странно, что вы решили так! Я просто ассистент доктора Роджера Парсонса. Когда-нибудь я обязательно возьмусь за самостоятельную практику, но сейчас…
– К дьяволу! – рявкнул Гор, с трудом подавив в себе желание ухватить доктора за ворот серого пиджака. – Где больница?
– В городе. – Улаф Петерсон ответил на удивление внятно и быстро – вероятно, что-то в глазах Гора заставило его сделать это. – Праед-стрит, 65. Большое семиэтажное здание… Куда вы? У меня есть машина, мы можем поехать…
– Тогда скорее. – Гор ухватил Петерсона за руку и потащил по лестнице.
– Но книга, – слабо протестовал доктор. – Книга…
– Я вышлю ее вам! По почте! Нет, пришлю с посыльным. На мотоцикле! Живее!..
Роджер Парсонс был человеком с широкими взглядами как на жизнь в общем, так и на образование в частности. Среди врачей он слыл личностью немного странной и неожиданной. Некоторые же из его выходок послужили даже поводом для ряда анекдотов, на которые, впрочем, сам Роджер никогда не обижался, вероятно, в силу все той же широты взглядов.
«Человеческая история убедительно доказывает, что даже из идиота можно сделать врача, который будет лечить других идиотов». Именно за эти слова доктора Парсонса лишили места в одном из британских медицинских университетов. Среди студентов, которых приветствовал таким образом Роджер, оказались люди с невеликим чувством юмора, но зато с непомерно раздутым чувством собственной значимости и большими связями.
Когда в начале больничного коридора появилась стремительная фигура младшего Енски и нелепо прыгающая позади него фигура доктора Петерсона, Роджер Парсонс как раз работал над своим персональным учебником латыни – языка, к которому он сам питал самые нежные чувства.
– Где мой отец?!
В который раз за день Гор повторял эту фразу, уже не надеясь добиться от врачей правды.
– Ваш отец, дорогой мой мистер Енски, – Парсонс поднялся со стула, – находится в этой палате.
Гор было кинулся к дверям, но доктор крепко ухватил его за руку.
– Подождите, мой юный друг. Есть одно обстоятельство, которое препятствует вам видеть своего любимого pater familias.
– И что же это за обстоятельство? – раздраженно бросил Гор.
Его выводила из себя намеренно усложненная манера разговора, к которой был склонен почтенный медик. К тому же Енски-младшему уже поперек горла стояли рассудительные и непробиваемо спокойные люди – особенно из числа докторской братии.
– У вашего горячо уважаемого мною отца сейчас такой момент… Во время которого я бы не отважился его дополнительно perturbare. Вы можете присесть вместе со мной и подождать… К тому же я бы показал вам, как удивительно остроумно можно обыграть на латыни слова «цинга» и «цикады». Представьте себе, мой друг, эти совершенно разные по , своему написанию и смыслу слова имеют между тем семантическую общность. Да, да! Если вдуматься и провести небольшой анализ, то можно заметить, что цинга, scorbutus, и цикада, cicada, могут быть переведены в одном из языков…
Газета, в которую устроился младший Енски, не могла претендовать на большой тираж, богатство оформления и высококачественную бумагу. Все, чем могла бы похвастаться «Evening London», – это здание редакции, расположенное почти в самом центре города, и замечательный вид на Темзу из окон кабинета главного редактора. Конечно, если быть точным, то газете принадлежало не все здание, такую роскошь могли позволить себе только крупные, солидные и по-настоящему толстые издания, а всего один этаж, самый верхний, и только потому, что владельцем дома был двоюродный брат главного редактора.
В пыльном кабинете, очень маленьком и тесном, ютился сразу весь журналистский состав «Evening London» – два человека, которые исправно исполняли свои роли начальника и подчиненного. Гор Енски, по бухгалтерским бумагам – начальник отдела, и Рональд Брагинский, являющийся по тем же бумагам его подчиненным. В комнате, кроме двух столов, доверху заваленных бумагами, находился также компьютер, громоздкий, дешевый, с залапанными грязными клавишами, и лаптоп, маленький и чистый, собственность Брагинского.
Большая, зеленая, явно неучтенная в табели о рангах муха наматывала круги над лысиной Рональда, который внимательно наблюдал за ней из-под кустистых черных бровей. Иногда муха, этот редакционный заключенный, предпринимала попытку побега и, срываясь с привычной орбиты, совершала прыжок в сторону окна. Там она смачно стукалась о стекло в нескольких сантиметрах от открытой форточки и возвращалась на место. После каждой такой попытки Брагинский чертил на листе бумаги одну полоску. На его столе, кроме лаптопа, лежало уже несколько исчирканных листиков.
«Ждать чего-либо неожиданного от такой старомодной вещи, как бумажное письмо, – верх нелепости. – Гор щелкнул пальцами по краешку письма с рекламными проспектами внутри. Конверт спланировал на пол, в кучку себе подобных, обреченных на бессрочную ссылку в мусорное ведро еще со своей первой же наклеенной на них почтовой марки. – Самое смешное, что я никак не могу отказаться от этой глупой, в сущности, привычки. Читать и писать письма, делать копии на бумаге, когда есть компьютер, читать с листа, а не с монитора, водить ручкой над строчками, делать пометки. Неужели все это только для того, чтобы выглядеть более значимым, чем я есть на самом деле? Хотя перед кем? Перед Рональдом?»
Гор покосился на круглого губастого коллегу, который, закинув ноги на стол, удерживал упрямую муху в гипнотическом радаре своих масляных глаз.
«Смешно! Значит, я хочу казаться более значимым в собственных глазах?»
На пол отправился еще один конверт, на этот раз содержащий мягкий и убийственный, как удавка служителей богини Кали, ответ из «Times». Таких ответов из разных изданий у Гора накопилась уже немалая коллекция. Все они начинались одинаково:
Дорогой сэр,
Мы внимательно рассмотрели вашу кандидатуру и предложенные вами материалы касательно…
Заканчивались же не менее однообразно:
…с сожалением вынуждены отказать Вам в связи с тем, что…
Далее следовала некая вариантность концовки, не меняющая, впрочем, сути. Увы, солидные издания не интересовались ни статьями по социологии, ни этническими проблемами современной Европы, ни археологическими выкладками Енски-младшего. «Тimes» неизменно ссылалась на некоторое несоответствие представленных примеров реальному положению вещей, намекая на необходимую политкоррект-ность. «The Guardian» углублялась в детальную проработку стилистических особенностей статей Гора. «Sunday Times» вообще не указывала причин отказа, за что Гор был этому изданию весьма признателен.
Работа, поначалу представлявшаяся первой ступенькой на пути в большую журналистику, оказалась волчьей ямой, откуда выход был только один: повесить свою шкуру на стену мировому глобализму в качестве трофея.
– Опять отказ? – поинтересовался Брагинский.
Он настолько внимательно следил за мухой, что Гор даже не сразу понял, что Рональд обращается именно к нему.
«Наверное, я до крайности нелепо выгляжу в глазах Бетси, – промелькнула унылая мысль. – Со своими письмами, бумажками, приглашениями. Хорошо хоть она не знает истинного положения вещей! После той злополучной экспедиции в Индию я ухитрился крупно поссориться с отцом, оказаться без средств и вляпаться в „Evening London“. А все так хорошо начиналось!.,»
И Гор углубился в воспоминания…
– Опять отказ? – чуть громче спросил Брагинский, не отрываясь от мухи, которая явно вознамерилась совершить еще одну попытку побега.
– Что? – вздрогнул Гор.
– Откуда?
–А?!
Диалог звучал настолько нелепо, что Рональд оторвался от своих гипнотических упражнений с насекомым и обратил взгляд вечно удивленных глаз на Гора. В тот же момент муха (как ждала?!) сорвалась со своей орбиты и рванулась к окну. Миг – и насекомое, победно пожужжав на прощание, оказалось на свободе.
– Эк!.. – только и сказал Брагинский, разочарованно провожая муху взглядом. – Ну, что ты поделаешь?
– Сколько там? – спросил Гор, глядя на исчирканный полосками листок.
– Еще не считал. – Рональд почесал кругленький животик. – Кофе хочется. Давай загадаем, если четное число, то кофе делаешь ты, а если нечетное, то я. Давай?
– Нет уж, – возразил Гор, наученный горьким опытом. – Давай наоборот. Четное – ты, нечетное – я. Ты почти наверняка все уже посчитал.
– Как хочешь, – подозрительно легко согласился Брагинский. – Ты начальник, тебе и решать.
…Начальником Гор сделался только благодаря фамилии и тому, что главный редактор когда-то в юности увлекался археологией и даже пытался поступить в университет, где отец Гора благополучно завалил его на экзаменах. Главред на семейство Енски зла не держал. Как-то на очередном «дне рождения газеты» он признался, что благодарен «старику-профессору», ведь тот раскрыл ему, будущему редактору, глаза на его истинное призвание, то есть журналистику. Правда, когда стало ясно, что молодой Енски не поддерживает тесных связей со своим отцом и надеяться на дотации не приходится, карьерный рост Гора сильно замедлился, едва успев начаться…
Пока Рональд, высунув язык, подсчитывал закорючки на бумажке, Гор вытащил из середины еще одно письмо, на этот раз без обратного адреса, и, поборов зевоту, вскрыл конверт.
– Оп! – явно не к месту брякнул он, вытащив листок на свет Божий.
Чуть желтоватая плотная бумага с ясно видимыми водяными знаками в виде аккуратных вертикальных полосочек в сантиметр длиной. Ага, верже! Бумага дорогая, шикарная, повсеместно использующаяся в переписке разве что между посольствами двух враждующих государств.
Дорогой сэр, – значилось в заголовке, и Гор слегка поморщился, однако дальнейшее содержимое письма заставило его измениться в лице.
…будучи давним другом Вашей семьи и большим почитателем научных трудов Вашего отца и лично Ваших социологических изысканий, считаю своим долгом протянуть Вам руку помощи, которую Вы, я надеюсь, примете, оказав неоценимую услугу мне и серьезно поправив свое собственное положение, как материальное, так и общественное. Зная Вашу склонность к различного рода путешествиям и приключениям, а также веря в благородство Вашего сердца, рискну предложить Вам одно предприятие.
«А стиль хромает, – отстраненно подумал Гор, прочитав первый абзац. – Видно, не привык…»
Мысль оборвалась. Зерна лести упали в подготовленную неудачами почву.
…дело касается одной небезызвестной Вам особы женского пола (полагаю, что мне даже не потребуется называть ее по имени). И я более чем уверен, что Вы в состоянии обеспечить надлежащую опеку этой юной леди.
– Ну да, – не выдержал Гор вслух. – Еще бы!..
Брагинский с интересом посмотрел на своего коллегу. На своем журналистском веку он повидал немало, в том числе на его счету было несколько душещипательных интервью из домов скорби. Кажется, данный случай был из подобных…
«…Эта экспедиция представляет огромный интерес для науки. Конечно же, она будет интересна Вашему отцу, как большому специалисту и мировому светилу. Но ценность этого путешествия не ограничивается только делами личными или интересами науки. Зная Вашу подготовленность и несомненный литературный дар, рискну предложить Вам роль журналиста, освещающего все аспекты происходящего на этом маленьком острове. Могу заверить Вас, что этим материалом УЖЕ заинтересовались ведущие издания Великобритании, выставившие своих кандидатов на роль, отведенную Вам».
В этом месте Енски-младший гневно зарычал. Брагинский поднял брови домиком и на всякий случай дорисовал еще одну палочку на бумажке.
«…Моих связей и финансов будет достаточно, чтобы обеспечить Вас и Вашего уважаемого отца всем необходимым для этого интереснейшего путешествия. Вы можете не беспокоиться относительно…»
Гор застонал, чем вызвал у своего коллеги приступ замешательства. Брагинский пребывал в немалом сомнении относительно психического здоровья своего начальника и теперь вполне серьезно прикидывал свои шансы на успешный побег, если этот мускулистый блондин вдруг сделается буйным.
«Не люблю белобрысых, – вздохнул Рональд, понятное дело, не вслух. – Вечно им что-то в голову бьет! То Третий Интернационал, то Третий Рейх. А кому от этого в конечном итоге становится хуже, а?»
Гор тем временем уже не читал, а буквально глотал строки одну за другой.
«…готовые документы будут ждать Вас… места забронированы… Одесса… остров Змеиный… Ахилл…»
И наконец:
…Письмо, близкое по содержанию, а также все необходимые материалы будут посланы одновременно и Вашему отцу. Прошу Вас не медлить с решением и отправляться как можно быстрее. Все формальности с Вашей работой я возьму на себя. Если Вы, конечно, будете не против.
Всегда Ваш
Голос Прогрессивного Человечества.
– ДА!!!
Гор вскочил, опрокидывая на пол клавиатуру, засиженную мухами, расшвыривая бумаги, рекламные буклеты, недописанные статьи и нескончаемые отказы.
– Да! Вот оно! Я же говорил, говорил, гово… Ставь кофе, Брагинский, и пей его сам! К дьяволу твой кофе!..
И Енски-младший в восторге швырнул в воздух пачку нераспечатанных писем, которые разлетелись белыми птицами по запыленному кабинету. Рональд испуганно смотрел на разбушевавшегося начальника и осторожно пятился к двери, прикрываясь массивным стулом.
– Позвонить отцу! – крикнул Гор, выдергивая из-под бумажного хлама черную коробку телефона.
…Хлопнула дверь. Брагинский мудро решил переждать снаружи.
– Я ему скажу… Я ему скажу… – возбужденно бормотал Гор, набирая номер и путаясь в цифрах. – Скажу ему: «Отец!» Да, так и скажу. Отец! Все-таки есть справедливость на свете. Есть! И вообще попрошу у него прощения. В самом деле, какого дьявола… Что мы с ним, дети?
– Да? – раздался в трубке незнакомый голос.
– Добрый день, – крикнул Гор, еще не осознав, что трубку поднял непонятно кто. – Мне нужен Алекс Енски. Мой отец… Он…
– Вы Гор Енски? – поинтересовались в трубке.
– Да. – Гор почувствовал себя неуверенно. – Кто вы?
– Доктор Петерсон. Я выполняю поручение вашего отца.
– Ка… Какое поручение? – Сердце Гора словно оборвалось. Краешком сознания он отметил шведскую фамилию доктора и его едва заметный северный акцент. – А где доктор Роджер Парсонс? Это наш семейный врач…
– Я оставлен тут, что бы предупредить вас…
– Что с отцом?
– Не волнуйтесь. Мистер Енски в больнице. Он просил передать вам, что все бумаги… Алло? Алло? Мистер Енски… Алло?
Доктор Улаф Петерсон, шведский эмигрант в первом поколении, недавно работающий ассистентом у личного доктора семейства Енски напрасно пытался докричаться до абонента – Гора уже не было в кабинете. Его даже не было в здании редакции «Evening London».
Длинными прыжками Енски-младший несся по эскалатору подземки.
Где-то там, далеко, был болен отец. Тот факт, что вы вдрызг разругались со своими родственниками, совсем не делает вас чужими. Есть вещи незыблемые в любой ситуации.
В свое время этот дом в предместьях Кентербери был полон гостей, талантливых, умных, подающих надежды. Студенты, истекающие тихой восторженностью, сопровождали своих преподавателей, ученые мужи сидели за столиками, стараясь из уважения к хозяину дома не вдаваться в рискованные дискуссии о роли той или иной личности в истории. Когда-то Алекс Енски был негласным «человеком года» в научной среде Объединенного Королевства. Он мог шутя развить совершенно немыслимую теорию, найти подтверждающие документы, потрясти незыблемость основ. Просто так, спора ради. Ах это «когда-то»… Оно было так давно.
Увы, Алекс Енски, защитивший блистательную диссертацию в двадцать с небольшим лет, с тех пор сильно изменился. Неудачный брак, рождение ребенка, неверность супруги изрядно подкосили интерес к жизни. Буквально за несколько лет из тигра научных джунглей Алекс превратился в старого, побитого кабана, а потом и вовсе не поймешь во что. Вся его энергия была теперь направлена на борьбу с ветряными мельницами, восстановление справедливости, статьи, разоблачения и даже, увы, судебные тяжбы.
Главным врагом этот научный Дон-Кихот определил для себя «черных археологов», гнусных авантюристов, которые сделали себе имя одной-двумя удачными, дерзкими экспедициями. Эванс, Шлиман и прочие, по выражению профессора, «рвачи, шарлатаны и неучи» должны были быть заклеймены, а все их открытия обесславлены и забыты.
Естественно, такая борьба требовала больших сил, которых у самого Алекса Енски уже не хватало. Он пробовал черпать их у своего сына Гора, заставляя его выслушивать бесконечные брюзгливые монологи на тему безграмотной современной молодежи, бардака в стране, бессовестного авантюризма, царившего в научных кругах, продажности политиков и безнадежности самого Гора – как продолжателя семейных традиций.
…Традиции же, к слову сказать, в роду Енски имелись. Дед Алекса, Генри Енски, несколько десятилетий был членом парламента и даже, будучи уже в преклонном возрасте и находясь не совсем в ладах с собственным рассудком, установил во дворе дома бронзовую статую Уинстона Черчилля. Его сын Джулиан углубился в науку. Книги о колониальном прошлом Великобритании прославили его как радикала и человека прогрессивного. От этой в то время сомнительной славы ему пришлось впоследствии довольно долго открещиваться. Так или иначе, семейство Енски обладало обширными связями и знакомствами как в политической, так и в научной сферах. Само собой, профессору очень хотелось видеть в сыне продолжателя и верного последователя…
Но (в третий раз, увы!) Гор Енски не желал до конца своих дней корпеть над рассыпающимися от старости манускриптами, вдыхать пыль библиотек, потеть на раскопках и отбиваться от скорпионов в пустыне, где даже и помыться толком нельзя. И все это в то время, когда мир переживает очередной кризис, связанный с глобализацией национальных рынков и вытеснением с них отечественного производителя, новой волной эмиграции с Востока, объединением европейских государств и развалом «Империи Зла». Молодого Енски интересовали социология, журналистика, история общества. Ему хотелось действовать – но не где-то, в чужой стране, под обволакивающе жгучим солнцем, поднимая пыль щеточкой, а там, где он может принести реальную пользу. В родной его сердцу Британии.
После не самой удачной поездки в Индию Гор, навсегда потеряв интерес к археологии, перевелся на факультет журналистики и блестяще его окончил экстерном, что было по достоинству оценено его отцом.
– Более бесполезного занятия ты придумать не мог! – вместо приветствия заявил Алекс Енски, когда взволнованный Гор появился на пороге дома с дипломом в руках. – Идеальный повод к тому, чтобы ничего не делать!
После этого заявления между отцом и сыном последовал довольно резкий и нелицеприятный разговор, результатом которого стало изгнание Гора из отчего дома.
Изгнав сына, Алекс Енски заперся в кабинете и тут же, на волне возмущения, написал исключительно едкую статью по поводу очередной монографии Бетси МакДугал «Особенности фаллических культов в древних культурах Востока». Статья имела некоторый резонанс, на скандальную монографию даже поставили гриф с возрастным ограничением. Гор же уехал в Лондон, где с удивлением понял, что в современном, таком на первый взгляд прогрессивном обществе связи играют роль едва ли не первостепенную. Молодой журналист с амбициями был никому не интересен – отчасти потому, что таких «самородков» вокруг было как грязи, а отчасти и стараниями старшего Енски, желавшего проучить свое строптивое чадо. В результате еще не построенная лодка Мечты расшиблась об острые прибрежные скалы Реальности Наконец после нескольких месяцев мытарств Гора подобрала третьесортная газетенка…
И вот теперь такой случай! Возможность посмотреть на обломки великой страны, собрать интересный материал, дописать наконец статью по социологии, свое маленькое исследование… От перспектив, надуманных и реальных, у Гора кружилась голова. Однако к воротам своего старого дома он подходил уже с совсем другими мыслями. Младший Енски тревожился за отца, которого после все той же неудачной экспедиции в Индию постоянно беспокоил желудок. И если бы только желудок! Профессор в свои пятьдесят с небольшим старел и дряхлел на глазах.
Мчась по дорожке, усыпанной гранитной крошкой, Гор краешком глаза заметил свежие цветы перед статуей Черчилля, с геометрической аккуратностью подстриженные кусты и ровный ковер газона – атрибуты незыблемости и постоянства в доме Енски. Все это и успокаивало, и одновременно вселяло в сердце неуверенность. С одной стороны, все осталось, как и было всегда, но с другой – что-то изменилось в самой важной составляющей – в хозяине дома.
«Что же случилось? Что?» – Гор взлетел по лестнице туда, куда всегда шел с неохотой, – в кабинет отца. Распахнул дверь.
Пусто.
Побежал дальше по коридору. Еще двери. Спальня.
Пусто!
Наконец в библиотеке обнаружился худой, высокий и нескладный человек с длинными волосами, явно не вяжущимися с его солидной внешностью. Гор застал его сидящим на полу возле стеллажа. На коленях нежданный гость держал толстенную книжищу, раскрытую на середине.
– Мистер Енски? – поинтересовался он, поднимаясь с пола.
– Да. А вы…
– Доктор Петерсон. – Человек резкими шагами пересек библиотеку и затряс руку Гора. – Это я звонил вам. К сожалению, связь неожиданно…
– Где отец? Что с ним?
– …прервалась, и я не смог договорить, – словно не услышав, продолжил доктор Пстсрсон. – Очень хорошо, что вы приехали так быстро. Я читал интересную книгу о бальзамировании в Древнем Египте. В вашей библиотеке много интересных книг, но это, пожалуй, самая…
– Что с отцом?
– …интересная. Знаете, в университете я подрабатывал патологоанатомом и хочу сказать, что эти египтяне были очень изобретательны. При их уровне технологии…
– Что с отцом?!! – проорал Гор Доктор удивленно заморгал.
– Да, мне понятно ваше желание узнать о мистере Енски. С вашим отцом все в порядке. Он в больнице. Случился небольшой приступ, и ваш семейный врач принял решение о госпитализации…
– Какой приступ? – выдохнул Гор.
– …и настоял на том, чтобы я подежурил в вашем доме. Потому что ваш слуга взял отпуск и уехал, кажется, в Суонси. Или в Йорк… Я точно не помню…
– Что с отцом?! Дьявол вас всех возьми, вы можете связно сказать?!
– Совсем не стоит так ругаться, – невозмутимо продолжал доктор Петсрсон. Его речь была ровной, непрерывной и гипнотизирующей, как Темза, видимая из окна главного редактора «Evening London». – Как я и сказал, с вашим отцом все в порядке. Хотя ваш слуга уехал в Йорк. В чем я не совсем уверен, к сожалению. Но вы всегда можете спросить об этом у него. Кажется, он должен вернуться завтра днем. Ваш врач, мистер Парсонс, сегодня звонил из больницы и интересовался…
– Он звонил? Какой номер? Где эта больница? – Гор бросился к телефону. – Какой номер?
– Как я говорил, звонил сам мистер Парсонс, а не я, – донеслось до него бормотание долговязого Пстерсона. – Если бы я звонил сам, то, безусловно, помнил бы номер…
– Вы что, не знаете номера больницы, где работаете?
– Я не работаю в больнице. – Петерсон почему-то обиделся – Странно, что вы решили так! Я просто ассистент доктора Роджера Парсонса. Когда-нибудь я обязательно возьмусь за самостоятельную практику, но сейчас…
– К дьяволу! – рявкнул Гор, с трудом подавив в себе желание ухватить доктора за ворот серого пиджака. – Где больница?
– В городе. – Улаф Петерсон ответил на удивление внятно и быстро – вероятно, что-то в глазах Гора заставило его сделать это. – Праед-стрит, 65. Большое семиэтажное здание… Куда вы? У меня есть машина, мы можем поехать…
– Тогда скорее. – Гор ухватил Петерсона за руку и потащил по лестнице.
– Но книга, – слабо протестовал доктор. – Книга…
– Я вышлю ее вам! По почте! Нет, пришлю с посыльным. На мотоцикле! Живее!..
Роджер Парсонс был человеком с широкими взглядами как на жизнь в общем, так и на образование в частности. Среди врачей он слыл личностью немного странной и неожиданной. Некоторые же из его выходок послужили даже поводом для ряда анекдотов, на которые, впрочем, сам Роджер никогда не обижался, вероятно, в силу все той же широты взглядов.
«Человеческая история убедительно доказывает, что даже из идиота можно сделать врача, который будет лечить других идиотов». Именно за эти слова доктора Парсонса лишили места в одном из британских медицинских университетов. Среди студентов, которых приветствовал таким образом Роджер, оказались люди с невеликим чувством юмора, но зато с непомерно раздутым чувством собственной значимости и большими связями.
Когда в начале больничного коридора появилась стремительная фигура младшего Енски и нелепо прыгающая позади него фигура доктора Петерсона, Роджер Парсонс как раз работал над своим персональным учебником латыни – языка, к которому он сам питал самые нежные чувства.
– Где мой отец?!
В который раз за день Гор повторял эту фразу, уже не надеясь добиться от врачей правды.
– Ваш отец, дорогой мой мистер Енски, – Парсонс поднялся со стула, – находится в этой палате.
Гор было кинулся к дверям, но доктор крепко ухватил его за руку.
– Подождите, мой юный друг. Есть одно обстоятельство, которое препятствует вам видеть своего любимого pater familias.
– И что же это за обстоятельство? – раздраженно бросил Гор.
Его выводила из себя намеренно усложненная манера разговора, к которой был склонен почтенный медик. К тому же Енски-младшему уже поперек горла стояли рассудительные и непробиваемо спокойные люди – особенно из числа докторской братии.
– У вашего горячо уважаемого мною отца сейчас такой момент… Во время которого я бы не отважился его дополнительно perturbare. Вы можете присесть вместе со мной и подождать… К тому же я бы показал вам, как удивительно остроумно можно обыграть на латыни слова «цинга» и «цикады». Представьте себе, мой друг, эти совершенно разные по , своему написанию и смыслу слова имеют между тем семантическую общность. Да, да! Если вдуматься и провести небольшой анализ, то можно заметить, что цинга, scorbutus, и цикада, cicada, могут быть переведены в одном из языков…