Страница:
– Он здесь? – спросила Иринка.
– Кто? – не понял Сафронов.
– Тот, страшный… у-у-у… страшный… глаза белые… посмотрел… я и умерла…
Роман шагнул к раковине, плеснул себе в лицо водой из бутыли. Смотрел, как розовая пена вскипает на рыжем старом фаянсе. Его мутило. Что это было? С какой силой он только что столкнулся? Кто чуть не убил эту девчонку? Ни с чем подобным он еще не встречался. Похоже на черную волну, что едва не унесла Арка. Но нет, тут что-то другое. Гораздо сильнее! Или одна порча наложилась на другую? Возможно.
– Пусти меня, мне больно! – закричала Иринка.
Роман вернулся к кровати, брызнул водой на голову девчонке. Она мгновенно обмякла на руках отца, пробормотала уже по инерции: «Больно» – и уснула.
– Отвезите ее домой, – посоветовал колдун ошеломленному отцу. – Через три или четыре часа она придет в себя. Если никаких осложнений не обнаружат, забирайте ее отсюда. На нее было наложено охранное заклинание. Но кто-то его пробил и навел порчу.
Отец опустил Ирину на кровать и посмотрел на спящую с недоумением:
– Неужели она не рада, что мы ее спасли?
– Сейчас ей попросту очень больно. Я болевой шок снял… надеюсь… Можете на всякий случай попросить, чтобы ей сделали укол или дали таблеток. Не повредит.
– А дальше?
– Дальше не ко мне – Роман глотнул воды из бутыли. – Сейчас все от вас зависит и от ее матери. Может быть, еще от кого-то. Но не от меня.
– Осложнения возможны?
– В первый раз с таким сталкиваюсь. Скорее всего, амнезия возможна. В остальном все должно быть хорошо. Будет дальше жить, парням глазки строить, рисовать. Она же неплохо рисует. У нее дар.
Дар… Может быть, это слово – ключ к происходящему? Она прошла сквозь охранные заклинания Романа. А там, в саду, валялись отломанные стеклянные веточки. Неужели эта девочка может разбить волшебное дерево?
– Можно теперь позвать кого-нибудь? – спросил Сафронов. Похоже, он никак не мог поверить, что все уже позади.
– Разумеется.
– Врача можно?
– Конечно.
Сафронов вышел. Роман слышал, как Антон Николаевич отдает приказания Вадиму, как посылает медсестру за врачом. Роман посмотрел на спящую девчонку. Упрямая, дерзкая особа, сразу видно. Симпатичная? Конечно. В пятнадцать девчонки почти все симпатичные в отличие от ребят, которые похожи на гадких утят в эти годы. Роман наклонился, собрал с пола влажные листы бумаги и картона. Что на них было – не разобрать. Остались лишь серые потеки. Роман свернул испорченные работы в трубочку и сунул за тумбочку. После того как Иринка покинет палату, их выбросят. Она будет искать, злиться… «Куда пропали мои самые лучшие рисунки?» – спрашивать у отца и матери. Еще не зная, что лучшие работы всегда пропадают куда-то.
Неужели белоглазый пытался ее убить? Выходит, что так… Некроманту порой достаточно человека коснуться, чтобы в нетвердой душе дар убить.
В палату влетел Альберт Леонидович. Именно влетел – рассерженной огромной птицей. Несмотря на врачебное облачение, внешне врач как две капли походил на Антона Николаевича. Такой же крепко сбитый, уверенный в себе, коротко остриженный. Делец, а не подвижник.
– Что здесь происходит? Что за шабаш? Кто позволил?
Роман не отвечал. Да и что можно ответить на дурацкие вопросы?
– Что вы тут делали? Откуда кровь? – Врач указал пальцем на перепачканную рубашку Романа. – Вы что, не знаете, что находиться в это время в больнице посторонним запрещено?
Вслед за Альбертом Леонидовичем в палате очутились две женщины. Одна молодая и строгая, а вторая улыбчивая и какая-то не по-больничному разбитная.
– Неужели откачал! – воскликнула эта последняя с каким-то ребячьим восторгом. – А ведь мы уже и не надеялись. Думали, еще один больной «X».
Альберт Леонидович глянул на коллегу строго и, сняв с шеи стетоскоп, принялся выслушивать спящую.
Улыбчивая женщина-врач больше ничего не сказала, лишь подмигнула Роману по-заговорщицки. Тот невольно улыбнулся в ответ, хотя улыбаться ему вроде как и не хотелось.
– Вы дали ей снотворное? – Альберт Леонидович повернулся к колдуну.
– Нет, просто велел спать до обеда.
– Ага, конечно, и она сразу же заснула после вашего приказа! – снисходительно хмыкнул эскулап.
– Ей сейчас необходим отдых. Можете дать ей успокоительное…
– Надо же! Он мне разрешает! Может быть, еще укажете какое?
– Хотя бы настойку пустырника…
– О, разумеется! Это замечательное лекарство! – Ирония врача сделалась убийственной. – Да кто вообще вам сюда позволил прийти?!
– Я! – сказал Сафронов.
Врач посмотрел на него, хотел сказать что-то язвительное, но сдержался.
«Интересно, что этот человек творит с теми больными, у кого нет состояния Сафронова? Привязывает к кровати и оставляет гнить в собственной моче и дерьме, не давая ни есть, ни пить? Или по три раза делает без анестезии спинномозговую пункцию? Но не забывает с их родственников выцыганить сотню-другую за все прелести своих садистских экзерсизов», – подумал Роман.
– Так, может быть, ее выписать, раз наша помощь вам кажется недостаточной? – Альберт Леонидович старался говорить вежливо, но все равно получилось вызывающе.
– Я ее заберу, – сказал Сафронов.
– Ей сейчас лучше дома побыть. – Роман старался смотреть в пол, чтобы врач не мог разглядеть его лица.
Попытка Альберта Леонидовича изобразить, что он владеет ситуацией, выглядела, по крайней мере, нелепо.
– У вас что, есть медицинское образование? – С колдуном Альберт Леонидович не собирался церемониться.
– Нет. Но и вы ведь ничего не понимаете в колдовстве. А должны бы… Раз живете в Темногорске.
Роман вышел из палаты. Молодая и строгая врачиха осталась, а та, вторая, что подмигивала прежде Роману, устремилась за колдуном следом.
– Ада Владимировна! – Она протянула Иринкиному спасителю руку. Узкая крепкая ладонь. Рукопожатие почти мужское. Да и вид у нее такой же – коротко остриженные, начинающие седеть волосы и улыбка без тени кокетства. У нее наверняка много друзей и мало поклонников. – Я вам очень благодарна. Если честно, мы не надеялись ее спасти. За последние дни еще два случая было, похожих на этот. Молодая женщина и мальчик. В обоих случаях – летальный исход. Будем надеяться, Ира выживет.
Роман слушал ее, не перебивая, и лишь отхлебывал из бутылки воду – он все еще не мог прийти в себя. Провел ладонью по лицу: ему казалось, что на щеках и на лбу нет кожи и обнаженными нервами он ощущает малейшее движение воздуха.
– Что у вас с лицом? – спросила Ада Владимировна.
– Чем вам не нравится мое лицо? Обычно женщины говорят, что, наоборот, я – очаровашка! – Колдун вновь тронул щеку.
– Все сосуды просвечивают.
– Это пройдет. Скоро.
– Если в ближайшие дни к нам поступит пациент с подобными симптомами, можно мне обратиться к вам? – спросила Ада Владимировна.
– Нет.
– Понимаю, вы работаете за деньги, и немалые, но…
– Попросту не хватит сил. Еще одного я вытянуть не смогу. – Роман отрицательно покачал головой.
– Человек будет умирать, а вы откажетесь? – Кажется, Ада Владимировна была разочарована.
– Да, откажусь. Бессмысленное геройство не в моем характере.
– Тогда скажите… Еще возможны такие же случаи?
Хороший вопрос. Черные волны и внезапные смерти связаны – тут гадать не приходится. Значит, пока новых волн нет, не будет и смертей.
– Возможно, я смогу почувствовать опасность и вас предупредить, – сказал Роман.
Он прошел по широкому коридору к огромному трехстворчатому окну. Весеннее солнце с восторгом растапливало наваливший за ночь снег. Давно наступило утро.
Не переоценил ли свои силы водный колдун? Если сейчас, сей миг, снова накатит черная волна и… водная нить распадется?
Нет-нет, оберег защитит. Роман стиснул руку так, что зеленый камень, повернутый внутрь, вновь впился в ладонь.
Сколько времени колдун простоял у окна в коридоре, он точно не знал. Может, несколько минут, может, час. Он как будто выпал из реальности. Очнулся, лишь когда Сафронов тронул его за плечо.
Роман повернулся, краем глаза заметил, как по оконному стеклу скользнуло, на миг проступив, отражение его лица, белое, в размыто-голубом рисунке сосудов.
– Роман Васильевич, все идет отлично! – заговорил Антон Николаевич радостным тоном. – Иринка спит. Я подписал бумагу, что отказываюсь от дальнейшего лечения и завтра забираю дочь домой.
– А почему только завтра?
– Меня уговорили оставить девочку в больнице до утра. Хотят понаблюдать… Но с ней непременно кто-нибудь будет все время.
– Ну, как знаете! – Роману эта задержка не понравилась. Больница у него вызывала почти суеверный страх.
– Жене сообщил, – продолжил свой рассказ Сафронов. – Она ревмя ревет. Сейчас Вадим жену привезет, потом вас до дома подбросит.
– Не стоит.
– Но вы свою машину оставили в гараже, – напомнил Сафронов. – И вы устали. Едва на ногах держитесь. Я же вижу. – Сафронов понизил голос:– Мне сообщили: в городе черт-те что творится.
– Да у нас каждый день черт-те что. Хоть бы один день без вывертов – для разнообразия. Ну хорошо… пусть Вадим меня подвезет, – уступил Роман.
– Вот и отлично! Тогда приступим к приятному. – Сафронов достал бумажник. – Сколько я вам должен?
– Тысячу.
– Будем считать, что это аванс. На самом деле я перед вами в неоплатном долгу. – Сафронов принялся отсчитывать купюры. – Я понимаю…
– Вы ничего не понимаете. Как и я. – Роман спрятал деньги в бумажник, присел на узкую, обтянутую черным дерматином скамейку, хлебнул пустосвятовской воды из бутыли и выбросил пустую пластиковую литровку в урну.
– Ваша жена любит дочь? – спросил колдун.
– Конечно, – ни на миг не задумавшись, ответил Сафронов.
– Конечно или любит?
– Души в ней не чает. Вы это к чему?
– Да так просто. Ищу, за что зацепиться. На человека, которого любят, трудно наслать порчу. Любовь – это очень сильная колдовская защита. Но если под маской любви прячется всего лишь садистская жажда власти, такого человека можно отправить на тот свет простеньким проклятием. А вы сами дочь любите?
– Все, что угодно, для нее. Поверьте.
– Я верю.
Колдун поднялся:
– Когда Ира проснется, непременно будьте в эту минуту рядом с нею. Если девочке станет хуже, пришлите за мной кого-нибудь. И еще… знаете… один совет. Увезите куда-нибудь вашу дочь из города. Как можно скорее.
– Ее охранять?
– Не знаю, поможет ли ваша охрана. Но я бы оставил с ней кого-нибудь на ночь. Даже если Альберт Леонидович будет возражать.
Сомневаться не приходилось: охрану к дочери Сафронов непременно поставит. Только как могут оборонить бодигардеры от убивающей ненависти, господин Вернон представить не мог.
Роман направился к выходу.
Антон Николаевич, опешивший на мгновение, кинулся за ним. Догнал уже у выхода с отделения.
– Что вы имеете в виду? Вы что-то знаете?
– Пока ничего, – покачал головой колдун. – Я только чувствую.
Уже на лестнице, почти у самого выхода, Роман столкнулся с высокой красивой женщиной лет сорока в норковом манто. Она медленно поднималась по ступеням. Красавица лишь мазнула взглядом по лицу колдуна, брезгливо скривила губы и даже отстранилась слегка, чтобы, не дай Бог, не соприкоснуться с проходящим человеком. Что и неудивительно: этим утром Роман меньше всего походил на могущественного повелителя вод – лицо у него было, как у бомжа после похмелья, – столько эта ночь отняла сил.
«Иринкина мать, – догадался Роман. – Если бы Юл был здесь, он бы сумел оценить, как сильно эта женщина любит свою дочь».
Глава 2
– Кто? – не понял Сафронов.
– Тот, страшный… у-у-у… страшный… глаза белые… посмотрел… я и умерла…
Роман шагнул к раковине, плеснул себе в лицо водой из бутыли. Смотрел, как розовая пена вскипает на рыжем старом фаянсе. Его мутило. Что это было? С какой силой он только что столкнулся? Кто чуть не убил эту девчонку? Ни с чем подобным он еще не встречался. Похоже на черную волну, что едва не унесла Арка. Но нет, тут что-то другое. Гораздо сильнее! Или одна порча наложилась на другую? Возможно.
– Пусти меня, мне больно! – закричала Иринка.
Роман вернулся к кровати, брызнул водой на голову девчонке. Она мгновенно обмякла на руках отца, пробормотала уже по инерции: «Больно» – и уснула.
– Отвезите ее домой, – посоветовал колдун ошеломленному отцу. – Через три или четыре часа она придет в себя. Если никаких осложнений не обнаружат, забирайте ее отсюда. На нее было наложено охранное заклинание. Но кто-то его пробил и навел порчу.
Отец опустил Ирину на кровать и посмотрел на спящую с недоумением:
– Неужели она не рада, что мы ее спасли?
– Сейчас ей попросту очень больно. Я болевой шок снял… надеюсь… Можете на всякий случай попросить, чтобы ей сделали укол или дали таблеток. Не повредит.
– А дальше?
– Дальше не ко мне – Роман глотнул воды из бутыли. – Сейчас все от вас зависит и от ее матери. Может быть, еще от кого-то. Но не от меня.
– Осложнения возможны?
– В первый раз с таким сталкиваюсь. Скорее всего, амнезия возможна. В остальном все должно быть хорошо. Будет дальше жить, парням глазки строить, рисовать. Она же неплохо рисует. У нее дар.
Дар… Может быть, это слово – ключ к происходящему? Она прошла сквозь охранные заклинания Романа. А там, в саду, валялись отломанные стеклянные веточки. Неужели эта девочка может разбить волшебное дерево?
– Можно теперь позвать кого-нибудь? – спросил Сафронов. Похоже, он никак не мог поверить, что все уже позади.
– Разумеется.
– Врача можно?
– Конечно.
Сафронов вышел. Роман слышал, как Антон Николаевич отдает приказания Вадиму, как посылает медсестру за врачом. Роман посмотрел на спящую девчонку. Упрямая, дерзкая особа, сразу видно. Симпатичная? Конечно. В пятнадцать девчонки почти все симпатичные в отличие от ребят, которые похожи на гадких утят в эти годы. Роман наклонился, собрал с пола влажные листы бумаги и картона. Что на них было – не разобрать. Остались лишь серые потеки. Роман свернул испорченные работы в трубочку и сунул за тумбочку. После того как Иринка покинет палату, их выбросят. Она будет искать, злиться… «Куда пропали мои самые лучшие рисунки?» – спрашивать у отца и матери. Еще не зная, что лучшие работы всегда пропадают куда-то.
Неужели белоглазый пытался ее убить? Выходит, что так… Некроманту порой достаточно человека коснуться, чтобы в нетвердой душе дар убить.
В палату влетел Альберт Леонидович. Именно влетел – рассерженной огромной птицей. Несмотря на врачебное облачение, внешне врач как две капли походил на Антона Николаевича. Такой же крепко сбитый, уверенный в себе, коротко остриженный. Делец, а не подвижник.
– Что здесь происходит? Что за шабаш? Кто позволил?
Роман не отвечал. Да и что можно ответить на дурацкие вопросы?
– Что вы тут делали? Откуда кровь? – Врач указал пальцем на перепачканную рубашку Романа. – Вы что, не знаете, что находиться в это время в больнице посторонним запрещено?
Вслед за Альбертом Леонидовичем в палате очутились две женщины. Одна молодая и строгая, а вторая улыбчивая и какая-то не по-больничному разбитная.
– Неужели откачал! – воскликнула эта последняя с каким-то ребячьим восторгом. – А ведь мы уже и не надеялись. Думали, еще один больной «X».
Альберт Леонидович глянул на коллегу строго и, сняв с шеи стетоскоп, принялся выслушивать спящую.
Улыбчивая женщина-врач больше ничего не сказала, лишь подмигнула Роману по-заговорщицки. Тот невольно улыбнулся в ответ, хотя улыбаться ему вроде как и не хотелось.
– Вы дали ей снотворное? – Альберт Леонидович повернулся к колдуну.
– Нет, просто велел спать до обеда.
– Ага, конечно, и она сразу же заснула после вашего приказа! – снисходительно хмыкнул эскулап.
– Ей сейчас необходим отдых. Можете дать ей успокоительное…
– Надо же! Он мне разрешает! Может быть, еще укажете какое?
– Хотя бы настойку пустырника…
– О, разумеется! Это замечательное лекарство! – Ирония врача сделалась убийственной. – Да кто вообще вам сюда позволил прийти?!
– Я! – сказал Сафронов.
Врач посмотрел на него, хотел сказать что-то язвительное, но сдержался.
«Интересно, что этот человек творит с теми больными, у кого нет состояния Сафронова? Привязывает к кровати и оставляет гнить в собственной моче и дерьме, не давая ни есть, ни пить? Или по три раза делает без анестезии спинномозговую пункцию? Но не забывает с их родственников выцыганить сотню-другую за все прелести своих садистских экзерсизов», – подумал Роман.
– Так, может быть, ее выписать, раз наша помощь вам кажется недостаточной? – Альберт Леонидович старался говорить вежливо, но все равно получилось вызывающе.
– Я ее заберу, – сказал Сафронов.
– Ей сейчас лучше дома побыть. – Роман старался смотреть в пол, чтобы врач не мог разглядеть его лица.
Попытка Альберта Леонидовича изобразить, что он владеет ситуацией, выглядела, по крайней мере, нелепо.
– У вас что, есть медицинское образование? – С колдуном Альберт Леонидович не собирался церемониться.
– Нет. Но и вы ведь ничего не понимаете в колдовстве. А должны бы… Раз живете в Темногорске.
Роман вышел из палаты. Молодая и строгая врачиха осталась, а та, вторая, что подмигивала прежде Роману, устремилась за колдуном следом.
– Ада Владимировна! – Она протянула Иринкиному спасителю руку. Узкая крепкая ладонь. Рукопожатие почти мужское. Да и вид у нее такой же – коротко остриженные, начинающие седеть волосы и улыбка без тени кокетства. У нее наверняка много друзей и мало поклонников. – Я вам очень благодарна. Если честно, мы не надеялись ее спасти. За последние дни еще два случая было, похожих на этот. Молодая женщина и мальчик. В обоих случаях – летальный исход. Будем надеяться, Ира выживет.
Роман слушал ее, не перебивая, и лишь отхлебывал из бутылки воду – он все еще не мог прийти в себя. Провел ладонью по лицу: ему казалось, что на щеках и на лбу нет кожи и обнаженными нервами он ощущает малейшее движение воздуха.
– Что у вас с лицом? – спросила Ада Владимировна.
– Чем вам не нравится мое лицо? Обычно женщины говорят, что, наоборот, я – очаровашка! – Колдун вновь тронул щеку.
– Все сосуды просвечивают.
– Это пройдет. Скоро.
– Если в ближайшие дни к нам поступит пациент с подобными симптомами, можно мне обратиться к вам? – спросила Ада Владимировна.
– Нет.
– Понимаю, вы работаете за деньги, и немалые, но…
– Попросту не хватит сил. Еще одного я вытянуть не смогу. – Роман отрицательно покачал головой.
– Человек будет умирать, а вы откажетесь? – Кажется, Ада Владимировна была разочарована.
– Да, откажусь. Бессмысленное геройство не в моем характере.
– Тогда скажите… Еще возможны такие же случаи?
Хороший вопрос. Черные волны и внезапные смерти связаны – тут гадать не приходится. Значит, пока новых волн нет, не будет и смертей.
– Возможно, я смогу почувствовать опасность и вас предупредить, – сказал Роман.
Он прошел по широкому коридору к огромному трехстворчатому окну. Весеннее солнце с восторгом растапливало наваливший за ночь снег. Давно наступило утро.
Не переоценил ли свои силы водный колдун? Если сейчас, сей миг, снова накатит черная волна и… водная нить распадется?
Нет-нет, оберег защитит. Роман стиснул руку так, что зеленый камень, повернутый внутрь, вновь впился в ладонь.
* * *
Сколько времени колдун простоял у окна в коридоре, он точно не знал. Может, несколько минут, может, час. Он как будто выпал из реальности. Очнулся, лишь когда Сафронов тронул его за плечо.
Роман повернулся, краем глаза заметил, как по оконному стеклу скользнуло, на миг проступив, отражение его лица, белое, в размыто-голубом рисунке сосудов.
– Роман Васильевич, все идет отлично! – заговорил Антон Николаевич радостным тоном. – Иринка спит. Я подписал бумагу, что отказываюсь от дальнейшего лечения и завтра забираю дочь домой.
– А почему только завтра?
– Меня уговорили оставить девочку в больнице до утра. Хотят понаблюдать… Но с ней непременно кто-нибудь будет все время.
– Ну, как знаете! – Роману эта задержка не понравилась. Больница у него вызывала почти суеверный страх.
– Жене сообщил, – продолжил свой рассказ Сафронов. – Она ревмя ревет. Сейчас Вадим жену привезет, потом вас до дома подбросит.
– Не стоит.
– Но вы свою машину оставили в гараже, – напомнил Сафронов. – И вы устали. Едва на ногах держитесь. Я же вижу. – Сафронов понизил голос:– Мне сообщили: в городе черт-те что творится.
– Да у нас каждый день черт-те что. Хоть бы один день без вывертов – для разнообразия. Ну хорошо… пусть Вадим меня подвезет, – уступил Роман.
– Вот и отлично! Тогда приступим к приятному. – Сафронов достал бумажник. – Сколько я вам должен?
– Тысячу.
– Будем считать, что это аванс. На самом деле я перед вами в неоплатном долгу. – Сафронов принялся отсчитывать купюры. – Я понимаю…
– Вы ничего не понимаете. Как и я. – Роман спрятал деньги в бумажник, присел на узкую, обтянутую черным дерматином скамейку, хлебнул пустосвятовской воды из бутыли и выбросил пустую пластиковую литровку в урну.
– Ваша жена любит дочь? – спросил колдун.
– Конечно, – ни на миг не задумавшись, ответил Сафронов.
– Конечно или любит?
– Души в ней не чает. Вы это к чему?
– Да так просто. Ищу, за что зацепиться. На человека, которого любят, трудно наслать порчу. Любовь – это очень сильная колдовская защита. Но если под маской любви прячется всего лишь садистская жажда власти, такого человека можно отправить на тот свет простеньким проклятием. А вы сами дочь любите?
– Все, что угодно, для нее. Поверьте.
– Я верю.
Колдун поднялся:
– Когда Ира проснется, непременно будьте в эту минуту рядом с нею. Если девочке станет хуже, пришлите за мной кого-нибудь. И еще… знаете… один совет. Увезите куда-нибудь вашу дочь из города. Как можно скорее.
– Ее охранять?
– Не знаю, поможет ли ваша охрана. Но я бы оставил с ней кого-нибудь на ночь. Даже если Альберт Леонидович будет возражать.
Сомневаться не приходилось: охрану к дочери Сафронов непременно поставит. Только как могут оборонить бодигардеры от убивающей ненависти, господин Вернон представить не мог.
Роман направился к выходу.
Антон Николаевич, опешивший на мгновение, кинулся за ним. Догнал уже у выхода с отделения.
– Что вы имеете в виду? Вы что-то знаете?
– Пока ничего, – покачал головой колдун. – Я только чувствую.
Уже на лестнице, почти у самого выхода, Роман столкнулся с высокой красивой женщиной лет сорока в норковом манто. Она медленно поднималась по ступеням. Красавица лишь мазнула взглядом по лицу колдуна, брезгливо скривила губы и даже отстранилась слегка, чтобы, не дай Бог, не соприкоснуться с проходящим человеком. Что и неудивительно: этим утром Роман меньше всего походил на могущественного повелителя вод – лицо у него было, как у бомжа после похмелья, – столько эта ночь отняла сил.
«Иринкина мать, – догадался Роман. – Если бы Юл был здесь, он бы сумел оценить, как сильно эта женщина любит свою дочь».
Глава 2
УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИЦА
У главного входа больницы поджидала машина Сафронова. Вадим услужливо распахнул дверцу.
Прежде чем сесть, Роман глянул на окна второго этажа. Определил без труда окно Иринкиной палаты – оно все было обрамлено наростами разнокалиберных сосулек.
Водный колдун расположился на сиденье поудобнее, глаза тут же сами собой закрылись. Сразу же начал сниться странный сон: как будто он смотрел фильм, но не с начала, а с середины. Мелькали полосы света, похожие на развешанные в темном коридоре полотнища; лицо Иринки – белое, неживое уже, с остановившимися глазами. А потом Роман ухнул в черную пропасть. Закрутилась воронка, засасывая. Колдун распахнул глаза и выдрался из цепких лап навалившейся дремы. Колдовская порча настигла и чуть не придушила обессилевшего после ночи в больнице целителя.
«Идиот, ты едва не заснул в чужом месте! – одернул он себя. – Забыл, что колдун во время сна уязвим, как младенец. Темная волна попросту тебя задушит!>>
Вадим схватил его за плечо, спросил с тревогой:
– Что с вами?
– Все в норме! – Роман глотнул из серебряной фляги. В голове зашумело, будто вода эта была заговоренной на спирт. Он стиснул руку с оберегом в кулак. Ошиблись, господа! Ну-ка попробуйте пробить мою защиту!
«Только это не очередная волна, – пришло запоздало прозрение. – Кто-то пытался навести порчу именно на меня. Направленный удар».
Нападал тот, кому известно: кейс со знаками исчез, сейчас определить невозможно, кто нарушает законы Синклита. Кто-то из побывавших ночью в доме Чудодея. Хотя не исключено, что посвященные успели проговориться… Колдуны – болтливый народ. А врагов и завистников у водного колдуна в Темногорске хватает.
– Ну вот, приехали! – Вадим затормозил у ворот. – Может, позвать кого нужно? Видуха у вас не очень…
– Это называется – колдовское похмелье. Все в норме! – Роман выскочил, едва машина замерла, споткнулся, упал. Ноги его не держали.
Бегом кинулся в гараж.
«А ведь могу и не доехать до родной речки, – мелькнула мысль. – Прежде сдохну… Кому ж я поперек дороги встал? Неужели все из-за девчонки?»
В багажнике «Форда» оставались еще две канистры из прежних запасов. Одну Роман вылил на себя, из второй облил машину, произнес охранные заклинания.
Чтобы доехать до родного Пустосвятова, силы этой воды должно хватить.
Даже если кто-то опять попробует нанести колдовской удар. Лишь бы не было новой темной волны…
И тут мелькнула какая-то догадка. Смутная, невнятная. Будто кто-то произнес одно-единственное слово.
«Печать», – шепнул неведомый голос.
Но о какой печати идет речь, поведать не пожелал.
До Пустосвятова Роман добрался без приключений. Никто больше порчу не насылал, никто в пути повелителю вод не препятствовал.
Река ждала его.
Как всегда.
Изо дня в день.
Из года в год.
Никуда им друг без друга.
Никогда.
После купания в реке сила вернулась к водному колдуну, а вместе с силой – хмельное веселое настроение.
В Темногорск он решил погодить возвращаться – уж коли завернул в Пустосвятово, надо пустующий дом матери проведать, к отцу заглянуть. Ну, к отцу во вторую очередь, на минутку или две – уж больно не хотелось с Варварой встречаться. А в родной дом, пусть и покинутый всеми, он входил всегда со странным щемящим чувством, будто всякий раз надеялся на чудо, на возможность хотя бы на миг вернуться в детство и увидеть вновь деда Севастьяна.
Мать еще осенью старый дом покинула, куда перебралась – Роману было неведомо. Однажды он встретил ее в Темногорске.
Встреча та была неприятной и странной: мать с родным сыном на улице вела разговор, как с чужим.
На вопрос, где она теперь проживает, Марья Севастьяновна ответила: «Есть добрые люди, приютили».
«Но почему ты уехала?» – недоуменно спросил Роман.
«Меня в Пустосвятове ведьмой знали, боялись и ненавидели. А теперь, когда я силы лишилась, – заклюют».
«Так что ж, будешь скитаться по углам?»
«Нам всем на роду написана смерть в чужом доме».
«Перебирайся ко мне», – предложил Роман.
«Ну уж нет! – Торжествующая улыбка скользнула по губам Марьи Севастьяновны. – Чтоб ты меня слабой и убогой после смерти моей помнил? Ни – за – что!»
Как отрезала.
Роман в тот момент посмотрел на нее с восхищением. Подле матери ему всегда не хватало тепла. Но вот силы – силы было в избытке. Марья Севастьяновна ничему и никому не желала поддаваться, ни сантиментам, ни чужой воле, ни времени.
«Ты была очень сильной колдуньей, – сказал он, понимая, что этим „была" причиняет матери боль. – Но разменяла свой дар на мелочи».
«Я свой дар похоронила. – Опять торжество отчетливо послышалось в ее голосе. – Дедушка Сева свой дар употребил, чтобы речки да озера убивать. А я… я книжки детям в библиотеке выдавала. Наше поколение еще долго будут скороспелые судьи попрекать: одних – за то, что служили, бомбы делали, ракеты; что-то строили, возводили, губили. Других – за то, что не служили, устранились. Но тем, кто не служил, – проще. На нас нельзя поименно указать пальцем, потому что о своем выборе мы не возвестили. Молчание нельзя услышать. Особенно молчание одиночек. Неучастие незаметно само по себе. Видны лишь его результаты».
Она посмотрела на сына снизу вверх, и лицо ее сделалось моложавым, гордым, красивым.
«Подвиг несвершения – один из самых трудных, поверь. Все, что не довелось тебе в своей жизни сотворить, переплавляется в одно чувство – в злобу. Смертельную злобу. Я всегда была злой. Прости. Посмотри, сколько злобы вокруг! Мутные реки текут вокруг нас».
«Несвершение – это не для меня!» – рассмеялся тогда Роман.
Только теперь он понял, как Марью Севастьяновну этим смехом уязвил.
Иринка проснулась, как и обещал Роман Вернон, после обеда. В больнице был тихий час. В это время посетителей не пускали. Девочка лежала, не в силах ничего понять. Где она? Кто рядом? Тоска и одиночество, которые наполняли здание больницы, тут же на нее навалились. Захотелось немедленно бежать.
– Мама! – Иринка села на кровати.
Слабости она не чувствовала. Была какая-то странная легкость во всем теле. И еще ощущение, что ее совсем недавно сдавливала дикая страшная сила, готовая раздавить слабую плоть, исковеркать, смять. Наверное, после рождения маленький человечек испытывает то же самое.
В коридоре раздались женские голоса, звякнуло стекло. Прогромыхала каталка, прошаркали шаги за дверью.
– Таисья! Кто тут наследил! – раздался невдалеке пронзительный голос. – Таи… – и вдруг оборвался на какой-то невозможной ноте.
Послышался противный хлюпающий звук.
Иринка застыла, сердце бешено заколотилось в горле. Она вдруг поняла, что все происходящее в коридоре имеет отношение к ней.
Новый вскрик, что-то шлепнулось на пол (какой-то тяжелый тюк… с бельем?). Раздался звук совсем неопределимый – то ли шипение, то ли свист. И опять – звук падения. Шаги (едва слышные) быстро приблизились. Дверь распахнулась.
На пороге стоял человек в длинном темном пальто – сразу видно, только с улицы, от него пахло холодом.
– Кто вы? – Иринка привстала.
Хотела закричать, но незнакомец приложил палец к губам, и девочка лишь беззвучно открыла рот. Не сразу она узнала гостя. В субботу Иринка видела его возле школы, рядом с синим «Фордом». Кажется, там, в саду, Юл сказал, что это – его старший брат. Что ему нужно? Зачем он явился в больницу?
Стеновский наклонился и стал поднимать что-то. Или кого-то? Шагнул в палату. Иринка увидела, что Стен втащил (лучше «втащил», он же тяжелый) Вадима. Голова охранника запрокинулась, казавшаяся неестественно длинной рука безвольно висела.
Происходящее было каким-то невсамделишным. Может, это бредовый сон?
Иринка соскользнула с кровати, догадавшись, что Стен хочет положить Вадима на ее место. Он так и сделал, подоткнул под голову находившегося без сознания Вадима подушку. Наволочка тут же испачкалась кровью.
– Кто его так? Вы? – спросила Иринка шепотом.
– Нет. Мой экземпляр на каталке отдыхает.
Стен нажал кнопку вызова сестры, после чего повернулся и легко, будто играючи, поднял девчонку на руки. Иринка почему-то не испугалась. Наоборот, доверчиво обняла старшего брата Цезаря за шею.
Когда они вышли из палаты, Иринка с удивлением обнаружила, что Вадим – не единственный пострадавший в коридорной баталии. На скамейке у стены лежала тетка в сером халате. Подле скамейки стояла каталка с грязным бельем, в которой, наполовину прикрытый простыней, покоился тип в камуфляжной форме. Он точно был не из людей Сафронова – никогда прежде Иринка его не видела.
Их никто не остановил, никто не попался им навстречу, пока спускались по черной лестнице.
У выхода из больницы стояла машина. Тот самый синий «Форд», который Иринка видела в субботу возле школы.
Она уже раз десять могла бы кликнуть кого-нибудь на помощь. Однако не стала. К Стеновскому девочка испытывала странное доверие, будто кто-то ей недавно сказал, что на этого человека можно положиться.
Иринка удобно расположилась на заднем сиденье «Форда», накинула на голые коленки заранее приготовленный хозяином машины плед.
– Этот тип в каталке, он меня убить пришел? Да? – спросила девочка так, будто речь шла о чем-то самом обыденном.
– Я успел вовремя, – заявил Стен.
– Что им надо? Я кому-то мешаю? Это все из-за отца? Из-за его работы?
– Ты – очень сильная колдунья, только не знала об этом.
Роман остановил машину у знакомой калитки. Снег лежал вокруг дома, старые яблони, как будто мертвые уже, сплетались друг с другом корявыми ветвями. К крыльцу по снегу вела узкая дорожка. Надо же: нигде в Пустосвятове снега нет, а здесь лежит белый, пуховой, искрится. И следы… Роман поднял голову и оторопел. Над двускатной крышей, над снежной нахлобучкой поднимался из трубы сизый дымок. Тихо так в морозном воздухе вился. Будто дышал там внутри кто-то слабой грудью. Дорожка, протоптанная в снегу? Дым?
Роман взбежал на крыльцо, распахнул незапертую дверь. В сенях все было по-прежнему: ведра с водой в углу, на полках посуда. И гораздо холоднее, чем на улице. Дверь в жилую часть была приоткрыта. Роман толкнул ее. В большой комнате посередине все так же стоял обеденный стол под белой скатертью, восемь стульев – по два с каждой стороны – вокруг. Здесь было теплее, чем в сенях, наличествовал жилой дух-Тишина стояла невероятная, оглушительная, можно сказать, тишина – от нее в самом деле закладывало уши.
За столом сидела Тина в черном платье и белом пуховом платке, по-ученически сложив на коленях руки. Роман только теперь заметил, как Тина изменилась. Пополнела немного и похорошела. Что-то в ней было теперь такое, особенное. Свое. Почему-то этих происшедших с ней перемен Роман при встрече в доме Чудодея не заметил. А теперь вот обратил внимание. И оценил.
Потом вспомнил, что сам накладывал охранные заклинания на дверь и окна, чтобы воришки местные да пришлые старый дом не разорили.
– Как ты сюда вошла?!
Невольно он говорил шепотом – в этом покинутом доме можно было говорить только так. Крик показался бы здесь кощунством.
– Угадала я твои заклинания, – улыбнулась Тина. – Не ожидал? – увидев, как колдун гневно сдвинул брови, рассмеялась. – У меня ключ от двери есть. А против того, кто с настоящим ключом пришел, заклинания не действуют, так ведь? Не хочешь спросить, откуда у меня ключ?
Роман уселся подле нее.
– Ты думал обо мне? – спросила Тина так же шепотом.
– Сегодня – да.
– Я – тоже. У тебя седина на висках, вон сколько! Это от одиночества. Только не позволяй волоски никому выдергивать, – прошептала молодая колдунья. – В седых волосах силы больше, поверь.
Колдун обнял прежнюю свою любу, привлек к себе.
Тина засмеялась кокетливо:
– Роман, прекрати! Ты же меня не любишь.
– Ну и что? – Он впитывал знакомый запах ее волос, кожи. – Все равно у тебя никого, кроме меня, не будет.
– Что за чушь?! Ну ты и самоуверен, как всегда… – Тина вновь попробовала рассмеяться. Но смех замер на губах. – Это точно?
– Я заклятие наложил, когда ожерелье создавал. Не знаю почему. Коснулся губами нити и сказал: «Только моя!»
– Но ты предлагал когда-то избавить меня от любви к тебе? Помнишь? Ты тогда чуть глаза не лишился.
– Да уж, не забыл.
– Так когда ты врал? Сейчас? Или тогда? Если любовь к тебе в водную нить впаяна, ни одно заклятие ее не снимет.
– Поздравляю, дорогуша! – рассмеялся колдун. – Ты научилась мыслить логически. И это замечательно! Но в одном ты ошибаешься, милая моя. Все еще есть одно заклинание, которое может из водной нити заговор извлечь. Мне одному известное. Со мной и умрет.
– Роман, так нельзя, я не собачка, на которую ты ошейник нацепил. Свистнул – позвал, надоела – пинком из дома выгнал.
– Но ты хочешь, чтобы я остался здесь до утра с тобой. Так? – Колдун взял ее за руку.
– Не боишься? – Она стиснула его ладонь.
– С чего вдруг?
– У меня сила другая, не такая, как у всех.
Роман пожал плечами:
– Все колдуны друг с другом не схожи.
– Идем. – Тина повела его в спальню.
Дверь заскрипела пронзительно. С болью. Здесь тоже было холодно. Но Роман, хотя холод чувствовал, после купания в Пустосвятовке не мерз. И Тина, похоже, тоже.
Прибранная кровать стояла белая, будто изо льда. Тина откинула одеяло, раскидала подушки. Белье на кровати было свежее, только что, видать, смененное. В воздухе стоял приятный запах лаванды и еще каких-то трав. От пола и мебели пахло свежей речной водой. Значит, девушка, готовясь к их встрече, все в доме колодезной водой вымыла.
Прежде чем сесть, Роман глянул на окна второго этажа. Определил без труда окно Иринкиной палаты – оно все было обрамлено наростами разнокалиберных сосулек.
Водный колдун расположился на сиденье поудобнее, глаза тут же сами собой закрылись. Сразу же начал сниться странный сон: как будто он смотрел фильм, но не с начала, а с середины. Мелькали полосы света, похожие на развешанные в темном коридоре полотнища; лицо Иринки – белое, неживое уже, с остановившимися глазами. А потом Роман ухнул в черную пропасть. Закрутилась воронка, засасывая. Колдун распахнул глаза и выдрался из цепких лап навалившейся дремы. Колдовская порча настигла и чуть не придушила обессилевшего после ночи в больнице целителя.
«Идиот, ты едва не заснул в чужом месте! – одернул он себя. – Забыл, что колдун во время сна уязвим, как младенец. Темная волна попросту тебя задушит!>>
Вадим схватил его за плечо, спросил с тревогой:
– Что с вами?
– Все в норме! – Роман глотнул из серебряной фляги. В голове зашумело, будто вода эта была заговоренной на спирт. Он стиснул руку с оберегом в кулак. Ошиблись, господа! Ну-ка попробуйте пробить мою защиту!
«Только это не очередная волна, – пришло запоздало прозрение. – Кто-то пытался навести порчу именно на меня. Направленный удар».
Нападал тот, кому известно: кейс со знаками исчез, сейчас определить невозможно, кто нарушает законы Синклита. Кто-то из побывавших ночью в доме Чудодея. Хотя не исключено, что посвященные успели проговориться… Колдуны – болтливый народ. А врагов и завистников у водного колдуна в Темногорске хватает.
– Ну вот, приехали! – Вадим затормозил у ворот. – Может, позвать кого нужно? Видуха у вас не очень…
– Это называется – колдовское похмелье. Все в норме! – Роман выскочил, едва машина замерла, споткнулся, упал. Ноги его не держали.
Бегом кинулся в гараж.
«А ведь могу и не доехать до родной речки, – мелькнула мысль. – Прежде сдохну… Кому ж я поперек дороги встал? Неужели все из-за девчонки?»
В багажнике «Форда» оставались еще две канистры из прежних запасов. Одну Роман вылил на себя, из второй облил машину, произнес охранные заклинания.
Чтобы доехать до родного Пустосвятова, силы этой воды должно хватить.
Даже если кто-то опять попробует нанести колдовской удар. Лишь бы не было новой темной волны…
И тут мелькнула какая-то догадка. Смутная, невнятная. Будто кто-то произнес одно-единственное слово.
«Печать», – шепнул неведомый голос.
Но о какой печати идет речь, поведать не пожелал.
* * *
До Пустосвятова Роман добрался без приключений. Никто больше порчу не насылал, никто в пути повелителю вод не препятствовал.
Река ждала его.
Как всегда.
Изо дня в день.
Из года в год.
Никуда им друг без друга.
Никогда.
* * *
После купания в реке сила вернулась к водному колдуну, а вместе с силой – хмельное веселое настроение.
В Темногорск он решил погодить возвращаться – уж коли завернул в Пустосвятово, надо пустующий дом матери проведать, к отцу заглянуть. Ну, к отцу во вторую очередь, на минутку или две – уж больно не хотелось с Варварой встречаться. А в родной дом, пусть и покинутый всеми, он входил всегда со странным щемящим чувством, будто всякий раз надеялся на чудо, на возможность хотя бы на миг вернуться в детство и увидеть вновь деда Севастьяна.
Мать еще осенью старый дом покинула, куда перебралась – Роману было неведомо. Однажды он встретил ее в Темногорске.
Встреча та была неприятной и странной: мать с родным сыном на улице вела разговор, как с чужим.
На вопрос, где она теперь проживает, Марья Севастьяновна ответила: «Есть добрые люди, приютили».
«Но почему ты уехала?» – недоуменно спросил Роман.
«Меня в Пустосвятове ведьмой знали, боялись и ненавидели. А теперь, когда я силы лишилась, – заклюют».
«Так что ж, будешь скитаться по углам?»
«Нам всем на роду написана смерть в чужом доме».
«Перебирайся ко мне», – предложил Роман.
«Ну уж нет! – Торжествующая улыбка скользнула по губам Марьи Севастьяновны. – Чтоб ты меня слабой и убогой после смерти моей помнил? Ни – за – что!»
Как отрезала.
Роман в тот момент посмотрел на нее с восхищением. Подле матери ему всегда не хватало тепла. Но вот силы – силы было в избытке. Марья Севастьяновна ничему и никому не желала поддаваться, ни сантиментам, ни чужой воле, ни времени.
«Ты была очень сильной колдуньей, – сказал он, понимая, что этим „была" причиняет матери боль. – Но разменяла свой дар на мелочи».
«Я свой дар похоронила. – Опять торжество отчетливо послышалось в ее голосе. – Дедушка Сева свой дар употребил, чтобы речки да озера убивать. А я… я книжки детям в библиотеке выдавала. Наше поколение еще долго будут скороспелые судьи попрекать: одних – за то, что служили, бомбы делали, ракеты; что-то строили, возводили, губили. Других – за то, что не служили, устранились. Но тем, кто не служил, – проще. На нас нельзя поименно указать пальцем, потому что о своем выборе мы не возвестили. Молчание нельзя услышать. Особенно молчание одиночек. Неучастие незаметно само по себе. Видны лишь его результаты».
Она посмотрела на сына снизу вверх, и лицо ее сделалось моложавым, гордым, красивым.
«Подвиг несвершения – один из самых трудных, поверь. Все, что не довелось тебе в своей жизни сотворить, переплавляется в одно чувство – в злобу. Смертельную злобу. Я всегда была злой. Прости. Посмотри, сколько злобы вокруг! Мутные реки текут вокруг нас».
«Несвершение – это не для меня!» – рассмеялся тогда Роман.
Только теперь он понял, как Марью Севастьяновну этим смехом уязвил.
* * *
Иринка проснулась, как и обещал Роман Вернон, после обеда. В больнице был тихий час. В это время посетителей не пускали. Девочка лежала, не в силах ничего понять. Где она? Кто рядом? Тоска и одиночество, которые наполняли здание больницы, тут же на нее навалились. Захотелось немедленно бежать.
– Мама! – Иринка села на кровати.
Слабости она не чувствовала. Была какая-то странная легкость во всем теле. И еще ощущение, что ее совсем недавно сдавливала дикая страшная сила, готовая раздавить слабую плоть, исковеркать, смять. Наверное, после рождения маленький человечек испытывает то же самое.
В коридоре раздались женские голоса, звякнуло стекло. Прогромыхала каталка, прошаркали шаги за дверью.
– Таисья! Кто тут наследил! – раздался невдалеке пронзительный голос. – Таи… – и вдруг оборвался на какой-то невозможной ноте.
Послышался противный хлюпающий звук.
Иринка застыла, сердце бешено заколотилось в горле. Она вдруг поняла, что все происходящее в коридоре имеет отношение к ней.
Новый вскрик, что-то шлепнулось на пол (какой-то тяжелый тюк… с бельем?). Раздался звук совсем неопределимый – то ли шипение, то ли свист. И опять – звук падения. Шаги (едва слышные) быстро приблизились. Дверь распахнулась.
На пороге стоял человек в длинном темном пальто – сразу видно, только с улицы, от него пахло холодом.
– Кто вы? – Иринка привстала.
Хотела закричать, но незнакомец приложил палец к губам, и девочка лишь беззвучно открыла рот. Не сразу она узнала гостя. В субботу Иринка видела его возле школы, рядом с синим «Фордом». Кажется, там, в саду, Юл сказал, что это – его старший брат. Что ему нужно? Зачем он явился в больницу?
Стеновский наклонился и стал поднимать что-то. Или кого-то? Шагнул в палату. Иринка увидела, что Стен втащил (лучше «втащил», он же тяжелый) Вадима. Голова охранника запрокинулась, казавшаяся неестественно длинной рука безвольно висела.
Происходящее было каким-то невсамделишным. Может, это бредовый сон?
Иринка соскользнула с кровати, догадавшись, что Стен хочет положить Вадима на ее место. Он так и сделал, подоткнул под голову находившегося без сознания Вадима подушку. Наволочка тут же испачкалась кровью.
– Кто его так? Вы? – спросила Иринка шепотом.
– Нет. Мой экземпляр на каталке отдыхает.
Стен нажал кнопку вызова сестры, после чего повернулся и легко, будто играючи, поднял девчонку на руки. Иринка почему-то не испугалась. Наоборот, доверчиво обняла старшего брата Цезаря за шею.
Когда они вышли из палаты, Иринка с удивлением обнаружила, что Вадим – не единственный пострадавший в коридорной баталии. На скамейке у стены лежала тетка в сером халате. Подле скамейки стояла каталка с грязным бельем, в которой, наполовину прикрытый простыней, покоился тип в камуфляжной форме. Он точно был не из людей Сафронова – никогда прежде Иринка его не видела.
Их никто не остановил, никто не попался им навстречу, пока спускались по черной лестнице.
У выхода из больницы стояла машина. Тот самый синий «Форд», который Иринка видела в субботу возле школы.
Она уже раз десять могла бы кликнуть кого-нибудь на помощь. Однако не стала. К Стеновскому девочка испытывала странное доверие, будто кто-то ей недавно сказал, что на этого человека можно положиться.
Иринка удобно расположилась на заднем сиденье «Форда», накинула на голые коленки заранее приготовленный хозяином машины плед.
– Этот тип в каталке, он меня убить пришел? Да? – спросила девочка так, будто речь шла о чем-то самом обыденном.
– Я успел вовремя, – заявил Стен.
– Что им надо? Я кому-то мешаю? Это все из-за отца? Из-за его работы?
– Ты – очень сильная колдунья, только не знала об этом.
* * *
Роман остановил машину у знакомой калитки. Снег лежал вокруг дома, старые яблони, как будто мертвые уже, сплетались друг с другом корявыми ветвями. К крыльцу по снегу вела узкая дорожка. Надо же: нигде в Пустосвятове снега нет, а здесь лежит белый, пуховой, искрится. И следы… Роман поднял голову и оторопел. Над двускатной крышей, над снежной нахлобучкой поднимался из трубы сизый дымок. Тихо так в морозном воздухе вился. Будто дышал там внутри кто-то слабой грудью. Дорожка, протоптанная в снегу? Дым?
Роман взбежал на крыльцо, распахнул незапертую дверь. В сенях все было по-прежнему: ведра с водой в углу, на полках посуда. И гораздо холоднее, чем на улице. Дверь в жилую часть была приоткрыта. Роман толкнул ее. В большой комнате посередине все так же стоял обеденный стол под белой скатертью, восемь стульев – по два с каждой стороны – вокруг. Здесь было теплее, чем в сенях, наличествовал жилой дух-Тишина стояла невероятная, оглушительная, можно сказать, тишина – от нее в самом деле закладывало уши.
За столом сидела Тина в черном платье и белом пуховом платке, по-ученически сложив на коленях руки. Роман только теперь заметил, как Тина изменилась. Пополнела немного и похорошела. Что-то в ней было теперь такое, особенное. Свое. Почему-то этих происшедших с ней перемен Роман при встрече в доме Чудодея не заметил. А теперь вот обратил внимание. И оценил.
Потом вспомнил, что сам накладывал охранные заклинания на дверь и окна, чтобы воришки местные да пришлые старый дом не разорили.
– Как ты сюда вошла?!
Невольно он говорил шепотом – в этом покинутом доме можно было говорить только так. Крик показался бы здесь кощунством.
– Угадала я твои заклинания, – улыбнулась Тина. – Не ожидал? – увидев, как колдун гневно сдвинул брови, рассмеялась. – У меня ключ от двери есть. А против того, кто с настоящим ключом пришел, заклинания не действуют, так ведь? Не хочешь спросить, откуда у меня ключ?
Роман уселся подле нее.
– Ты думал обо мне? – спросила Тина так же шепотом.
– Сегодня – да.
– Я – тоже. У тебя седина на висках, вон сколько! Это от одиночества. Только не позволяй волоски никому выдергивать, – прошептала молодая колдунья. – В седых волосах силы больше, поверь.
Колдун обнял прежнюю свою любу, привлек к себе.
Тина засмеялась кокетливо:
– Роман, прекрати! Ты же меня не любишь.
– Ну и что? – Он впитывал знакомый запах ее волос, кожи. – Все равно у тебя никого, кроме меня, не будет.
– Что за чушь?! Ну ты и самоуверен, как всегда… – Тина вновь попробовала рассмеяться. Но смех замер на губах. – Это точно?
– Я заклятие наложил, когда ожерелье создавал. Не знаю почему. Коснулся губами нити и сказал: «Только моя!»
– Но ты предлагал когда-то избавить меня от любви к тебе? Помнишь? Ты тогда чуть глаза не лишился.
– Да уж, не забыл.
– Так когда ты врал? Сейчас? Или тогда? Если любовь к тебе в водную нить впаяна, ни одно заклятие ее не снимет.
– Поздравляю, дорогуша! – рассмеялся колдун. – Ты научилась мыслить логически. И это замечательно! Но в одном ты ошибаешься, милая моя. Все еще есть одно заклинание, которое может из водной нити заговор извлечь. Мне одному известное. Со мной и умрет.
– Роман, так нельзя, я не собачка, на которую ты ошейник нацепил. Свистнул – позвал, надоела – пинком из дома выгнал.
– Но ты хочешь, чтобы я остался здесь до утра с тобой. Так? – Колдун взял ее за руку.
– Не боишься? – Она стиснула его ладонь.
– С чего вдруг?
– У меня сила другая, не такая, как у всех.
Роман пожал плечами:
– Все колдуны друг с другом не схожи.
– Идем. – Тина повела его в спальню.
Дверь заскрипела пронзительно. С болью. Здесь тоже было холодно. Но Роман, хотя холод чувствовал, после купания в Пустосвятовке не мерз. И Тина, похоже, тоже.
Прибранная кровать стояла белая, будто изо льда. Тина откинула одеяло, раскидала подушки. Белье на кровати было свежее, только что, видать, смененное. В воздухе стоял приятный запах лаванды и еще каких-то трав. От пола и мебели пахло свежей речной водой. Значит, девушка, готовясь к их встрече, все в доме колодезной водой вымыла.