Буревой Роман. Темногорск

   – Я поеду в больницу, раз ты ничего не можешь сделать. Помоги мне собраться.
   В ее тоне, в ее движениях появилось что-то уж слишком деловое, отстраненное. Как будто она выполняла некий ритуал. Он не сразу догадался, что происходящее для нее привычно. Она не раз и не два занималась тем же самым. Знала в глубине души, что надежды никакой уже нет, но для себя делала вид, что шанс остается, пыталась выиграть несколько никому не нужных часов. Роман стал помогать ей собираться. Потом его разозлила бессмысленность происходящего.
   – Надя, в больнице тебе ничем не помогут. Все уже кончилось. Пойми…
   – Нет! – отрезала она.
   – Выпей заговоренной воды. Будет выкидыш. Кровотечение прекратится.
   – Я не позволю его убить. – Голос был механический, неживой.
   Роман отвез ее в больницу и долго ждал в приемном отделении.
   Наконец Надежда вышла – уже в халате, держа в одной руке пакет с бельем, в другой – горсть таблеток.
   – Они ничего не могут пока точно сказать. Положили на сохранение. Приходи днем после трех.
   Роман кивнул. Надежда сделала вид, что еще можно надеяться.
   «Почему я не наложил охранные заклинания на ребенка?» – задал сам себе колдун запоздалый вопрос.
   Охранное заклинание – от кого?
   Когда он пришел в три, Надю только что привезли из операционной. Роман уселся подле нее на шаткой больничной табуретке, неловко согнув ноги и ссутулившись, будто то, что произошло, и в нем что-то сломало. Три женщины, что занимали соседние койки, поспешно вышли из палаты.
   Надя лежала, отвернувшись, и говорила монотонно, будто не Роману рассказывала, а этой серой корявой больничной стене:
   – Сегодня ночью мне приснился сон. Я сижу у нас в спальне и ласкаю маленького котеночка. Крохотулечку, у него только глазки открылись. Голубенькие такие. И он за меня коготочками цепляется и мяукает непрерывно. Я ласкаю его, ласкаю, а потом стискиваю его шейку пальцами и душу его. Он лапками дрыгает, а я душу и не даю ему сделать вдох. Он дергает лапками все медленнее, медленнее и замирает. Тогда, еще во сне, все поняла. Я убила своего ребенка. Как прежде убивала. Это замкнутый круг. Тот маленький примитивный кружок, который нам всем очерчен проклятой судьбой. Я убила его. Но почему? Почему? Ведь я его хотела. Была уверена, что еще раз этот ад не переживу. Однако, как видишь, пережила. – Надежда издала слабый смешок. – Вот оно, самое подлое, самое страшное колдовство нашей жизни: возвращать нас всякий раз туда, откуда мы страстно хотим вырваться.
   Если бы она заплакала, наверное, ей стало бы легче. Но Надежда не плакала. Она даже пыталась шутить. Время от времени ехидный смешок срывался с ее губ.
   «Мне надо было наложить охранное заклинание, оберегающее малыша от самой Нади», – запоздало понял Роман.
   – Ну что ты молчишь? – Она наконец повернулась к любовнику. – У тебя есть хоть какое-то объяснение?
   Объяснение у него было. Но такое страшное, что Роман объяснять и себе не желал. Колдун все же придумал решение. Как тогда показалось, удачное. Почти.
   – Весной в половодье, когда Пустосвятовка поднимается до самого моста и уносит с берега сараи и плохо закрепленные лодки, надо войти в воду и с рассвета до заката купаться в стремнине, чтобы вешний поток вымыл все сожженные частицы из души и из тела, – проговорил он, будто заученный урок ответил. – Дед однажды так спас меня. Весной…
   – Ага. Отлично! – Надежда скривила губы. – У тебя есть решения на все случаи жизни. Твоя река. Твой дар. Все это ложь, Роман! Ты не спасаешь, ты убегаешь! Нет спасения. Нет! Нет!
   «Нет спасания! Нет! Нет!» – этот выкрик долго звучал в его мозгу.
   Колдун не знал, сколько истинной боли было в том крике, а сколько игры и самой обычной злости. Перед Надей он всегда терялся. Были люди, понятные ему до самого дна. Как Тина, к примеру. О, милая девочка Тина вся была как на ладони! Надя с первой минуты их знакомства и до последней оставалась загадкой.
   – Надя, я придумаю, как все исправить. – Роман взял ее за руку.
   Надежда закрыла глаза:
   – Ничего не надо придумывать. Я хочу на ту сторону…
   – Что?
   – Ладно, потом объясню. Просто держи меня за руку и не отпускай.
   Роман сжал ее пальцы.
   Он неотрывно вглядывался в Надино лицо, наблюдая, как оно становится сначала спокойным, потом неподвижным, а потом вдруг что-то стало уходить из ее прекрасных черт, меняться… Наверное, прошло несколько секунд, прежде чем он понял: Надя больше не дышала, и сердце не билось. Он держал за руку мертвую…
   Нет! Ему захотелось немедленно вырвать ее назад. Но Роман сдержался. Понял, что происходит. Надо ждать. Он стиснул зубы. Посмотрел на неподвижное лицо. Удары его собственного сердца звучали колоколом в висках. Секунды смерти. Сколько их будет? Его сердце билось все чаще, все сильнее, Роман больше не мог этого выносить…
   – Надя! – Он рванул ее за руку, будто выдергивал из воды.
   Она сделала глубокий вдох и открыла глаза. Б первый момент, кажется, еще не понимала, где находится, потом тряхнула головой и сказала тихо:
   – Ты поторопился.
   – О, Вода-Царица! Я не мог на это смотреть… не мог… мне показалось, у тебя опять ресницы в инее. Зачем ты это сделала?
   – Ты не понимаешь?
   – Ничего не понимаю. Ведь я воскресил тебя! Ты – живая!
   – Да, живая. Но для меня исчезла грань между жизнью и смертью, я прохожу ее, не замечая преграды. Мне ничего не стоит минуту-другую побыть на той стороне. Потом я возвращаюсь. Одно странно: то, что видела там, запоминаю частями. Какие-то куски тут же забываются. Так бывает со снами. То есть помнишь весь сон в первый миг после пробуждения, а потом почти все забываешь. Лишь какой-то один очень яркий фрагмент может остаться в памяти.
   Роман попытался осмыслить услышанное. Проходить на ту сторону и видеть… что? Что видит Надежда за гранью жизни?
   – Значит, ты можешь перейти грань и встретиться, с кем захочешь?
   – Роман, ты смешной. Ну да, я вижу ту сторону. Но это не значит, что встречаю кого-то из ушедших. Я вижу тех, кто заглядывает туда ненадолго. Но и только.
   – А наш малыш?! Почему ты не помчалась за ним, когда он ушел на ту сторону…
   Нет, не нужно было задавать этот вопрос. Едва губы это произнесли, Роман тут же пожалел об этом.
   – Нерожденного назад не вытащить, – только и ответила Надя.
   И тогда он понял, что ночью, когда проснулся и не услышал ее дыхания, Надежда устремилась на ту сторону в безумной попытке вернуть малыша.
   Но не смогла.
   Но зачем она попыталась пройти на ту сторону сейчас, что рассчитывала там отыскать?
   Об этом мертвая невеста колдуну не поведала.
   Роман положил для себя, как рубеж, весеннее половодье. Дожить до него, добрести, не сломавшись и не сломив Надежду, а там река все решит сама, все смоет, очистит, спасет. Он понимал, что Надю злит это чисто внешнее, почти техническое решение. Но ничего другого колдун придумать не мог. Дар был его спасением. Без реки он бы давно погиб. Он и Наде предлагал тот же путь, не ведая, способна ли она сделать по нему хоть шаг.
   Ах, если бы он мог вновь создать для нее ожерелье. Но Роман не знал, как вернуть дар тому, кто от него отказался. Второй шанс, вторая жизнь, вторая любовь. Он блуждал между этими «вторыми», в чем-то ущербными, понятиями и не мог отыскать, где ошибся, где выбрал неверное решение.
   Пустосвятово, Темногорск – вот замкнутый круг, по которому несется колдун год за годом. Знакомые дома и деревья мелькают все быстрее и быстрее. Ничего нового, ни единой капли, ни одного штриха. Все меняется, и одновременно все остается прежним. Совсем недавно Надя была рядом. Теперь ее нет. А Роман все мчится по своему замкнутому кругу.
   Ему вдруг показалась смешной эта нелепая гонка.
   Зачем? К чему? Вопросы сами по себе были коварны, поскольку соврать куда легче, чем дать верный ответ.
   Только теперь, когда Надя ушла, понял колдун, что совершил непростительную ошибку: пытался любимую врастить в свою старую жизнь. Темногорск, Пустосвятово, Синклит. Надо было уехать, все переиначить, изменить, сломать раз и навсегда, но Роман продолжал жить по-прежнему или почти по-прежнему, и Надя все больше чувствовала себя лишней. Что ей делать здесь, в Темногорске? Лишь скучать да бездельничать. Прежде, наделенная ожерельем, она могла усилить в другом человеке его дар. Роману казалось порой, что, утратив ожерелье, Надя поступает ровно наоборот. То есть в других душах таланты гасит. Отъезд Надежды причинил колдуну жуткую боль, но в глубине души Роман знал, что Надежда правильно поступила.
 

* * *

 
   «Кто сказал, что нельзя создать новое ожерелье? Почему?» – безмолвный вопрос прозвучал так отчетливо, что Роман вздрогнул и едва не съехал с дороги в канаву.
   Взвизгнули тормоза.
   В самом деле – почему?
   Нельзя создать точно такое же ожерелье взамен утраченного – это правда. Новое ожерелье должно быть иным. Нить – особенной… Весь вопрос – какой? Роман почувствовал что-то похожее на эйфорию. Он творил новое волшебство. Лишь очень немногим колдунам это под силу. Роман знал, что это под силу и ему.
   «Главное, – говаривал Стен, – правильно сформулировать задачу».
   В обычном ожерелье – живая нить. То есть из живой воды. Но Надя умерла и воскресла. Значит, ее нить должна быть из воды мертвой. Да, именно так, из мертвой воды.
   Но что есть мертвая вода, если живая – разновидность времени? Всего лишь прошлое, которое нельзя изменить. Для Надиного ожерелья колдун должен выдернуть нить из прошлого и вплести в волосы, которые срезал уже давно. Но где взять воду и волосы из прошлого? Он ведь не хранил срезанные пряди. И – насколько он помнил – мать тоже его волос не хранила.
   Что же делать?
   Отправиться в Беловодье? Нет, не то…
   Ему вдруг почудилось, что Надя именно для того и ушла (не бросила его, нет, а временно удалилась), чтобы он мог создать для нее ожерелье.
   Все теперь показалось ему почти очевидным. Но почему он не догадался раньше?
   Почему?!
   Есть ли у него теперь на это время?
   И сколько времени осталось вообще?
   «До рассвета», – услышал он насмешливый голос Аглаи.
 

* * *

 
   Юл сидел на кухне, дожидаясь возвращения учителя. Своему ученику (единственному из четверых) Роман сообщил охранные заклинания не только от калитки, но и от входной двери. Теперь Юл Стеновский мог приходить в дом колдуна в любой день и в любое время.
   – Давно ждешь? – спросил Роман, ставя кастрюлю с борщом на плиту.
   Прежде чем зажечь спичку, смочил пальцы водой. Спички в руках водного колдуна всегда рассерженно шипели.
   Борщ варила Марфа. Но готовила она куда хуже Тины. Мысль о Тине неожиданно причинила сильную боль.
   А вдруг и Типу задело волной? Нет, не может быть. У нее же ожерелье, уже с душой сросшееся, давно подаренное – защитит.
   – Скоро час жду, – отозвался Юл.
   – Воду из кого изгонял?
   – Откуда вы знаете?! – вскинулся ученик. Но тут же догадался, сбавил тон. – Ожерелье сказало. Так, значит, это вы…
   – Нет, все сделал ты. А вот что и как – рассказывай.
   Юл передернул плечами:
   – Придурок один в кафухе привязался. Заметил плетенку у меня на шее. Ну и пристал… решил показать, какой он крутой. Схватил меня за грудки. Ну я ему и вмазал.
   – Руки отсушил? – угадал Роман.
   Начинающий колдун кивнул.
   – Как этого человека зовут, хоть знаешь?
   – Нет, только погоняло.
   – Прозвище, – поморщился Роман. – Я же просил – не употреблять.
   – Кликуха у него Вован.
   – Может быть, имя? А если этот Вован в Синклит пожалуется?
   – Не-а. Побоится. И потом, разве Синклит меня не оправдает? – с вызовом спросил ученик. – Оправдает. Гавриил обещал.
   – Я же запретил тебе…
   – По-любому это была самооборона, – заявил мальчишка с вызовом.
   Хотя какой он мальчишка? Ему уже пятнадцать. А душой он гораздо старше. Гораздо. Или это так кажется? Дар старит?
   – Ну хорошо. – Роман не стал развивать тему. – Ты под волну попал?
   Юл кивнул.
   – Что-нибудь почувствовал, когда волна надвигалась?
   – Сердце как будто остановилось. А потом забилось как сумасшедшее.
   – Плохо.
   Плохо, что Юл почувствовал волну. Значит, с ним могло произойти примерно то же, что случилось с Аркадием Сидоренко.
   – На улице эта волна двоих накрыла. Они больше не встали. Телка какая-то и пацан, – добавил юный чародей.
   – Что с ними дальше случилось?
   – Пацана «скорая» забрала. А девушка на скамейке сидела и как будто не в себе была. Бормотала всякую хрень. Ей бабка таблетку в рот совала.
   – Волна была до изгнания воды или после? – как бы между прочим спросил Роман.
   – До, – произнес Юл с неохотой.
   – До, – повторил Роман. Что-то пока не сходилось.
   – Но потом еще одна волна прошла, поменьше. Будто грязной водой пол и мостовую залило, – вспомнил мальчишка.
   – Остаточный эффект…
   – Угу, – согласился ученик.
   Если неумело наложить заклинание, забрать слишком много энергии у стихии, отдача может быть… ого-го какая! Нет, не похоже. Даже если бы Юл перемудрил, все равно бы такой волны поднять не сумел. Ну, дождь бы начался или снег пошел, лед бы на реке взломался после бесконечной зимы. Здесь что-то другое. Иные силы. Кто-то из очень сильных колдунов такое мог сотворить. Неужели один из членов Синклита рискнул навести порчу?
   – Что такого особенного приключилось? – пожал плечами ученик.
   – Не знаю пока. Погоди! Ты сколько волн почувствовал?
   – Две.
   – Точно? – Роман задумался. Сам он первой волны не заметил. Видел только, что свет померк, а потом начался ураган. Но Роман в тот момент был дома. Здесь повсюду охранные заклинания. – Юл, выходит, ты не почувствовал первого удара. А вот под второй попал. Где ты был часа в два?
   – Я в саду был стеклянном… то есть на запретном участке. А про то, что волн было три, я слышал – мужик рассказывал… Он говорил – как будто затмение. Тьма упала, и свет погас.
   – Стеклянный сад, говоришь?
   – Вы его видели?
   – Вчера вечером. Там дверь открытая в Беловодье. Нездешнее волшебство могло тебя защитить.
   – Думаете?
   – Все на свете взаимосвязано.
   – Ну да, я знаю, каждый взмах крыльев бабочки… Только кто бы просчитал, сколько этих бабочек давят просто так, от злости? Потому как красивое давить приятно. – Губы мальчишки зло скривились.
   – Каждый взмах крыльев бабочки, – без всякой насмешки повторил Роман. – Но тот, кто к тебе всех ближе, сильнее всего душу твою гвоздит. Мать, отец, брат, учителя. Ну-ка прикинь, сколько раз надо бабочке крыльями взмахнуть, чтобы влияние ближних стереть? – Мальчишка молчал, насупившись. – Мне не нравится твоя самоуверенность.
   – А мне не нравится, что у вас власть над моим ожерельем, – брякнул Юл. – И вы меня за нитку, как собачку за поводок, дергать можете.
   – С чего ты взял? – глянул на ученика исподлобья Роман.
   – Так есть власть или нет? – принялся напирать Юл, чувствуя свою правоту.
   – Нет, – отрезал водный колдун.
   – Вы мое ожерелье все время чувствуете! Только не лгите!
   – Чувствую – да, – не стал спорить колдун. – Но власти у меня над тобой нет. И не было никогда.
   – Вранье! Гамаюнов Лешку хотел на цепь посадить. И вы так же!
   – Можешь не верить, твое право. – Роман усмехнулся, вспомнив тот день в Пустосвятове, когда создал для Юла ожерелье. День, когда даруется ожерелье, – особый. – Но клянусь Водой-Царицей, ничего подобного я не сделал. Хотел, не отрицаю. Не посмел. Я только связь с твоей нитью установил. Больше ничего. Но зато я всегда чувствую, когда ты в беде. Помочь могу, силу свою передать, защитить от удара. В ответ ты мое ожерелье слышишь. Приказывать я тебе не способен. Запретить – не в моих силах. Но сегодня, когда ты изгнание воды применил и силы тебе не хватило, я тебя поддержал.
   – Мог бы и не давать, – бросил Юл грубо, не как учителю, а как мальчишке-ровне. И тут же почувствовал – дернулось ожерелье.
   Чертов дар эмпата. Чужая боль – твоя боль.
   Губы почти сами произнесли:
   – Извините, я не то хотел сказать.
   Из кастрюли на плите повалил пар.
   – Борща хочешь? – предложил колдун.
   – Со сметаной?
   – Конечно. Хлеб ржаной есть, сальце с чесноком.
   – Давайте!
   – Вырастешь, станешь сильнее меня – перекроешь канал. – Роман налил себе и Юлу по тарелке до краев, Щедро добавил сметаны.
   – А вы разве этого хотите? – спросил Юл.
   Когда он начинал злиться, остановиться не мог. Его будто несло по льду на санях. Даже чужая боль остановить не всегда могла.
   – Колдун кому-то дар спой передать должен, иначе колдовская сила его из могилы поднимет. Можно остатки в могильный камень слить. Но камень есть камень – с человеческой душой не сравнишь.
   Замолчал. Вспомнил, как расколол на перекрестке надгробье, пытаясь обмануть Судьбу. Обманул? Или нет? Неведомо. Две недели, о которых толковала Аглая, еще не миновали. Смерть, она рядом бродит, рукой костлявой шарит вокруг.
   «Все решает Танатос», – сказала Надежда.
   – Неужели вы мне свою силу готовы отдать? – спросил Юл насмешливо.
   – Почему бы и нет? Если будешь прилежным учеником, выучишь нужные заклинания, то лет этак через пятьдесят я оставлю тебе в наследство свою силу. Если что-то останется, – усмехнулся.
   – Издеваетесь?
   – Всего лишь шучу. Когда не знаешь, что делать, остается только шутить. Эта черная вода, что нам мерещится – а ведь она нам только мерещится, – это колдовская порча, – сказал Роман, сделав вид, что ссора позабыта. – Она сегодня Аркашу Сидоренко чуть не убила.
   – Серьезно? Сильно вдарило?
   – Успел вытащить. Тамару и Олега лишь зацепило. Тебя – тоже. Любого из вас могло в воронку затащить, как и Аркадия. Однако не затащило. Почему? – вслух размышлял колдун.
   – Я вывернулся! – гордо объявил Юл. – Вы же сами говорили: у меня особенный дар.
   – Так распоряжайся им осмотрительно!
   Роман вдруг схватил Юла за руку, задрал рукав свитера. На коже пунктиром краснел незаживший шрам – юный чародей слишком глубоко порезал кожу, создавая водную нить.
   – Кому ты даровал ожерелье? – тоном инквизитора спросил колдун, разглядывая свежий шрам, оставшийся от неумелой работы строптивого ученика.
   – Лешке.
   – Что? У него же есть ожерелье! Или… Стен его потерял?
   Даровать ожерелье повторно! Неужели братьям это удалось? Невероятно!
   – Ничего он не терял! Я второе сделал. Две нити теперь будут его душить. – Юл схватился свободной рукой за горло, вывалил язык и изобразил зверскую физиономию.
   – Вы – два идиота! – Роман отпустил руку ученика. – Разве я т, ебе не рассказал о том, для чего и как даруется ожерелье?! А?! Стен же мог умереть!
   Юл молчал, сознавая, что виновен и оправданий ему нет. Ожидал продолжения взбучки. Если колдун разгневается – мало не будет. Может любую хворь наслать. Или наложит заклинание вечной жажды. Хуже пытки придумать нельзя.
   Но Роман больше ничего не сказал. Долго сидел, хмуря брови и глядя в одну точку:
   Юл отодвинул опустевшую тарелку:
   – Ну, я пойду. Уроки еще на завтра сделать надо.
   – Подожди! – одернул ученика водный колдун.
   Тот замер – уже у двери.
   – Гавриил тебе предложил вступить в Синклит? – спросил Роман.
   – Откуда?!.. – Юл растерянно огляделся.
   Вдруг мелькнула догадка, что водный колдун без труда чужие мысли читает.
   – Ты же сам проговорился, мол, Гавриил обещал тебе помощь. Сам понимаешь, набор обещаний у главы Синклита невелик.
   – Неужели вы против моего появления в Синклите? Наверняка скажете, что мне еще рано, учиться надо, заклинания зубрить и ответственность повышать. – Сам того не желая, Юл принялся передразнивать учителя.
   Роман махнул рукой, давая понять, что слушать этот бред обиженного самолюбия не намерен.
   – Тебе Гавриил объяснил, с чем связано вступление в Синклит? – поинтересовался колдун, и в голосе его послышалась плохо скрытая насмешка.
   Юл почуял ловушку. Ловушкой на колдовской кухне в этот миг запахло куда сильнее, чем борщом…
   «Вот гады!» – выругался мысленно юный чародей.
   – Нет, ничего он не сказал. Я и сам знаю. Взносы там, обязательство порчу не наводить друг на друга и на прочих смертных. Ясное дело.
   – И свой знак, – добавил ласковым голосом колдун.
   Юл тряхнул головой, потому как не понял, что имеет в виду учитель.
   – Какой знак? – спросил, сознавая, что сейчас вид у него самый что ни есть идиотский.
   – Перед вступлением в Синклит колдун изготавливает тайный знак своего могущества и передает главе Синклита. – Роман говорил сухо, монотонно, как будто рассказывал о чем-то незначительном, неважном. – По этому знаку можно легко определить, чье колдовство имело место, кто навел порчу или создал оберег. Если колдун провинится, то Синклит может приговорить его к наказанию и даже к лишению колдовской силы. Для этого, правда, необходимо согласие всех членов Синклита, и к тому же – участие всех четырех повелителей стихий в исполнении приговора.
   – И зачем вы себе такую фигню устроили? – спросил Юл зло.
   – Все не так уж и глупо. Во-первых, глава Синклита контролирует ситуацию в городе, чтобы один колдун другого своей силой не извел. Во-вторых, без настройки знаков в Темногорске сильные колдуны одной стихии друг дружке постоянно бы мешали. У нас же предусмотрена для особого дара своя магическая частота. Как в радиоприемнике для каждой станции. Так что Синклит очень внимательно следит, чтобы один колдун другого не «глушил» и накладки соседям во время сеансов не устраивал. Иначе пойдут такие искажения – только держись. Приедет человек за исцелением, а его в оборотня превратят, потому что соседний колдун собачку от порчи заговаривал. С другой стороны, мы друг дружку усиливать не должны. Если колдовская сила в резонанс войдет, можно в три секунды город разнести. Разумеется, об этом помалкивают. Не в наших интересах людей пугать. Опять же с властями проще договариваться Синклиту, а не каждому из нас по отдельности.
   – А из Синклита можно выйти?
   – Конечно. – Роман кивнул. – И колдовской знак тебе вернут. Но тогда из Темногорска уехать придется. Никто такому колдуну не позволит здесь практиковать. Спору нет, на Темногорске свет клином не сошелся. К примеру, я бы мог в Пустосвятове поселиться. Дед Севастьян в Синклит так и не вступил – на заседания гостем являлся. И мне советовал от Темногорска подальше держаться. Но сидеть одному в деревне – тоже удовольствие среднее. А самое главное – лежит на этом городе магическая тень Темной горы, она любой дар усиливает.
   – И что Синклит с колдуном сделать может, если он законы Синклита нарушит? – спросил Юл очень тихо.
   – Обычно изгоняют из Синклита. Как Медоноса осенью.
   – Неужели ему вернули его знак?
   – Как раз ему не вернули. Просто потому, что со смерти Чудодея знаки никто не трогал, они в особом кейсе лежат. Пока нового главу Синклита не изберут.
   – А разъять водную нить могут? – продолжал допытываться Юл.
   – Смеешься? За что? – Учитель давно понял, что ученик накуролесил немало, но сделал вид, что не замечает его тревоги.
   – Выходит, лучше держаться подальше от Синклита, – 'сделал вывод Юл.
   – Тебе решать. Но советую не принимать скоропалительных решений. То, что происходит в городе, очень серьезно.
   – Я понял.
   – Очень серьезно, – повторил Роман. – Сегодня опасности уже нет. Тот, кто наслал порчу, судя по всему, на сегодня выдохся. Но через пару дней он может повторить атаку.
   – Зачем?
   – Если бы я знал! – вздохнул Роман немного театрально. – Подвезти тебя на машине?
   – Не надо, – мотнул головой мальчишка. – Сам добегу.
   Роман как будто небрежно похлопал ученика по плечу, шевельнул губами. Усилил охранные заклинания. Выдержат ли? Колдун не был уверен. Он ни в чем не был уверен. Даже в том, может ли еще накладывать заклинания на ученика, или этот мальчишка уже настолько силен, что Роман ему только делает хуже.

Глава 6
НА ДРУГОЕ УТЮ

   Водного колдуна многие почитали всемогущим. Однако власть его зависела от водной стихии, и потому в самую силу господин Верном входил осенью, когда на окрестные леса и поля рушились холодные дожди, или зимой, когда снежная круговерть налетала на Темно-горек из-за леса. В такие дни с Романом никто соперничать не мог. Опять же весной, в половодье, сила его прибывала так, что казалось, через край готова была переплеснуть, и тогда мог учудить колдун какую-нибудь нелепицу, просто так, лишь бы силу свою избыть. К началу июня ощущал Роман Вернон усталость, да и зимой в бесснежную пору его постоянно тянуло в сон. Хотя он не оставлял свою практику и принимал посетителей, что являлись с просьбами отыскать пропавших людей или похищенное добро, но все же работалось в засуху через силу. К тому же раз в неделю непременно приходилось ездить в Пустосвятово, в реке купаться да привозить с собой канистры с пустосвятовской водой.
   Многим Пустосвятовка казалась речкой самой обычной. Ну, питали ее ключи с Красной горки, ну, была в ней вода чистая, особенно если выше моста брать. Так ведь рек подобных не счесть.
   Только для водного колдуна речка была особенной. В ней – источник его сил, вдали от родной реки дар чудодейный оскудевал.
   Помнится, Ромке было лет восемь, когда предложил он Глашке отправиться на поиски истоков Пустосвятовки. Когда им в школе рассказали о крошечном роднике, дающем начало Волге, запала в голову Ромке мысль отыскать начало своей реки. Он дождался летних каникул, посвятил в свои планы Глашу, и они отправились на поиски. День выдался солнечный, довольно жаркий. Роман взял с собой старую отцовскую флягу с водой и половинку батона. Глаша прихватила кулек конфет. Они долго шли, наверное, целый час, а может, и больше, вдоль берега, пока не уперлись в бетонный забор. Забор увечил берег, спускаясь к самой воде, по воде протянута была – до продолжения бетонного забора на другой стороне – стальная сетка. У Ромки тогда еще не было водного ожерелья, и он не рискнул проплыть по стремнине вверх там, где сетка провисала и уходила под воду. Решили обогнуть серый забор. Ребята шли и шли, а забор все не кончался. Он был какой-то бесконечный. Без ворот или надписей, просто серый забор – и все. Глашка устала, начала хныкать и проситься назад, но упрямый Ромка продолжал идти. Наконец забор повернул. Вместе с ним повернули и юные путешественники, двинулись параллельно реке. Небо было серым, не пасмурным, а именно серым, без солнца. Блеклый свет лился неведомо откуда. Было жарко. Забор казался нескончаемым. На ржавых пиках, торчавших сверху, накручена была колючая проволока. Наконец забор сделал новый поворот. Ну вот, еще немного усилий, и ребята вернутся к реке. Скорее! Ромка даже пустился бегом. Но Глашка заплакала и упала в пыльную траву. Он вернулся, ухватил се за руку, потащил за собой.