Страница:
И вот еще письмо, на этот раз пишет москвичка, служащая в храме.
"Уважаемый автор!
(Простите, что не называю вас полным именем. В газете не написано отчество, а без него обращаться к взрослому человеку на Руси не принято.)
Я вам очень благодарна за статью о Павлике Морозове и теперь в "Завтра", и в 1992 году в "Советской России". Спасибо, что вы для многих таких, как я, по неведению смущавшихся клеветой на него, открыли правду об этом чистом отроке, исповеднике и мученике за Истину - одном из самых ярких алмазов земли Российской, одном из самых славных ее святых.
Вот такие люди, как Павлик, как Зоя Космодемьянская, как Георгий Жуков, становятся ныне жертвами всяческих поношений от ненавистников России. И что больнее всего - они побуждают к тому же и многих, многих доверчивых наших соотечественников, которые впадают в грех хулы на угодников Божиих, чем вызывают еще большее нестроение гнев Создателя. И вы правы в своем негодовании, что в этот же грех впадают и те, кто считает себя защитниками чести родной страны - упомянутые в вашей статье и многие им подобные, зомбированные таким образом, что слова "коммунист" и "пионер" служат для них сигналом к злобному беснованию.
Особенно ярятся люди церковные, хотя им-то полагалось бы более взвешенно оценивать чужие поступки. Но, видно, по особому тяготению душ они выказывают свою "голубиную простоту" и "агнечью кротость" только в отношении егоров гайдаров. А уж "мудрости змиевой", судя по последним годам (да что годам - столетиям!), они и вовсе предпочитают избегать.
К статье 92-го года была приложена фотография: удивительно светлое, святое лицо маленького мученика. К сожалению, памятник, изображение которого помещено в газете "Завтра", не передает этих свойств. А сама статья очень хороша и своей документальностью, и образом, светлым и чистым, по особому промыслу Божию запечатленному даже в акте осмотра трупов. Участковый инспектор, составляющий акт, видимо, не мог не поразиться видом святого облика маленького мученика и написал это простыми словами, как мог*. А тело убитого брата Феди описано уже вполне протокольно, обыденно.
Имя отрока Павла, за Истину живот положившего, я поминаю в своих молитвах с 92-го года, еще с той вашей статьи, и пишу его в записках на Богослужении. Но рассказать о нем в своем приходе, даже сослуживцам по храму, не берусь. Не поймут. Даже о. настоятель не знает, за кого вынимает частички (?). **
Гражданская война не кончилась. Как мы предстанем на Страшный суд? Не понимающие друг друга, не примеренные, в отчаянии от неудачи с коммунистическим раем бросившиеся в капиталистический ад, топчущие Истину и при этом взывающие к Ней же: "Почай, Господи..."
Спаси вас Господи за Павлика Морозова, за Истину.
Раба Божья Надежда
17.01.98г."
* Видимо, на эту мысль мою читательницу навели заключительные слова описания:
"Волосы -русые, лицо - белое, глаза открыты, в ногах - две березы'. В самом деле, при чем здесь березы, если они не символ чего-то высокого. (В. Б.)
** Видимо, имеются в виду записки, в которых значатся имена усопших для поминания их за упокой. (В. Б.)
ВЫСТУПЛЕНИЕ
3 июни ( 1986 года в Малом зале ЩЩ на собрании московских писателей
с повесткой "Труд писателя. Социальные и правовые вопросы." Уважаемые товарищи,
В апреле состоялось очередное присуждение Ленинских премий. На другой день, как издавно заведено, в "Правде" появилась статья председателя Комитета по премиям в области литературы и искусства Г.М. Марков< в которой автор коротко рассказывал о новых лауреатах. Об одном из них, между прочим, в статье говорилось, что "его творчество давно вошло в сокровищницу мировой культуры". Я не называю имени этого лауреата, дабы не ставить хорошего человека и интересного художника даже заочно в конфузное положение. Ну, действительно, ведь мировая культура в её высших "сокровищных" проявлениях это египетские пирамиды и Парфенон. Сикстинская мадонна и Героическая симфония, Гомер и Шекспир, Моцарт и Чайковский, "Дон Кихот" и "Война и мир", Василий Блаженный и Тихий Дон", "Братья Карамазовы" и Шостакович, это изобретение радио самолётов, это атомная энергия и вакцина против чумы... Раньше определять, что именно входит в сокровищницу мировой культуры, было привилегией и правом лишь истории и потомков, лишь времени и человечества. вот ныне при посредстве "Правды" это трудное дело взвалил на свои немолодые плечи лично товарищ Марков Г.М. Не обинуясь, прямо, без дрожи голосе он при всём честном народе лепит в глаза собрату по Аполлону ты, мол, братец, того, в сокровищнице, среди бессмертных.
Человеку, читавшему хотя бы только "Капитанскую дочку", видеть несколько ошеломительно, даже загадочно, однако он легко поймёт т. Марвова и даже, может быть, отчасти извинит его, если примет во внимание, что Марков отнюдь не одинок в своих претензиях на прерогативы истории и всего человечество, что есть и ещё столь же неробкие да ухватистые ребята, и они, кстати говоря, пишут о Маркове то же самое, что он наш сал о неназванном здесь новом лауреате. Вот, допустим, Михаил Алексее! Перечислив в статье "Как хорошую песню спеть" ряд писателей, назвав десяток произведений, он уверенно извещает через посредство журнала "Советский воин" всё человечество, что в" эти произведения "по праву вошли в сокровищницу не только нашей, но и мировой культуры" /1986,№ 4, с.З/ И первым, как самое большое сокровище, М. Алексеев назвал роман Г.Маркова "Грядущему веку". Роман ещё не окончен, но Алексеева и это ничуть не смущает, он не намерен ждать не только оценки истории и человечества, но даже окончания публикации, ему аж руки жжёт от нетерпения" К тому же, он, как видно, боится, что его могут обскакать, допустим, И.Мотяшов, С.Смоляницкий, В.Литвинов и десятки других авторов, пишущих оголтело хвалебные статьи и книги о Г.Маркове.
Вслед за "Грядущим веком" М.Алексеев, поднатужившись, распахнув богатырским плечом ворота пошире, затаскивает в сокровищницу мировой культуры романы "Блокада" и "Победа" А.Чаковского, "Война" и "Москва, 41-й" И.Стаднюка, "Вечный зов" А.Иванова, "Берег" Ю.Бондарева, "Судьба" П. Проскурина и книгу одного покойного писателя, имя которого я опять-таки не назову: остальные-то могут оборониться от несколько назойливых ласк непрошенного доброхота, а покойный этой отрадной возможности, увы лишен(. Впрочем, и у некоторых благополучно здравствующих положение тоже весьма непростое. Взять, скажем, И.Стаднюка. Ведь ему предстоит оборониться от ласк не только своего друга М.Алексеева, но и любимого журнала, где он много лет заведовал отделом литературы и часто печатается до сих пор, да ещё и собственного сына Ю.И.Стаднюка, который ныне заведует в журнале отделом литературы и, следовательно, сам заказал, отредактировал и сдал в набор статью, где книги его папы объявляются шедеврами мировой литературы на все времена.
( Бросается в глаза, что в последнее время М.Алексеев прямо-таки пристрастился к роли непрошенного доброхота. Так, недавно по случаю 75-летия Н.М.Грибачёва он, желая воздать юбиляру высшую в своём понимании хвалу, написал в "Литературной газете" /да ещё будто бы со слов самого поэта!/, что у того нет, мол, в письменном столе ни одного стишка, ни единой строки - всё опубликовано! На другой день, выступая по телевидению в программе "Время", Н.Грибачёв, естественно, отклонил эту более чем сомнительную похвалу: кому же не ясно, что печатать всё выходящее из-под пера стремятся только литераторы, потерявшие над собой контроль. Да немало есть и других причин, не позволяющих печатать все написанное. Право же, очень верна пословица насчёт того, как опасна бывает в иных случаях услужливость, вышедшая из-под контроля разума.-В.Б.
Итак, Г. Марков поместил на наших глазах в сокровищницу мировой культуры одного коллегу, а М. Алексеев - сразу семерых. Как видно, в последнем случае сказалась давняя приверженность писателя к шеренге, строю, отряду и другим армейским понятиям. Он выстроил своих любимцев в одну шеренгу, приказал подравняться, повернул направо и зычно скомандовал:" Отряд! В сокровищницу мировой культуры шагом - марш!" И вся недолга.
Видеть произведенное М.Алексеевым отрядно-групповое зачисление в мировые классики, конечно же, ещё более удивительно, чем видеть то, что проделал Г.Марков. Но и Алексеева, как ни странно, понять можно: ведь и о нём пишут то же самое, что он пишет о Маркове, и его зачисляют в сокровищницу. Вот, скажем, книга о нём С. Борзунова. Критик не ограничивается бесконечными похвалами и восторгами своему герою, ему мало, что ученические стихи Алексеева он льстиво сопоставляет со стихами Твардовского, Борзунов вот ещё что пишет о родном селе писателя: "Уверен, что долго будет жить оно в памяти народной и займёт достойное место среди таких дорогих русскому сердцу названий, как толстовская Ясна Поляна, шолоховская Вёшенская, есенинское Константинове, тургеневское Спасское-Лутовиново, блоковское Шахматове. Так прославил своё село выдающийся советский писатель Михаил Алексеев"/ С.М.Борзунов.Михаил Ален с еев. Московский рабочий, 1983, с. 5/. Видимо, только по соображениям краткости критик не назвал здесь ещё и Михайловское, Тарханы, Овстуг, Кара биху и ряд других сел и деревень, к которым не зарастет народная тропа. Но и без этого добавления, конечно же, ясно, что и Алексеев там, в сокровищнице.
Если дело так пойдёт и дальше, то завтра в сокровищнице мировой культуры мы увидим и Семёна Михайловича Борзунова с его книгой "Михаил Алексеев". А есть веские и многочисленные свидетельства того, что дело именно так и пойдёт. Вот здесь присутствует Феликс Кузнецов, наш непотопляемый московский флагман. Не так давно он объявил, что Бела Ахмадулина- "поэт пушкинского дарования". Ну, а где место такому поэту? Конечно же, в сокровищнице?.. Как видим, и всесоюзный флагман Марков и столичный флагман Кузнецов едут одним твёрдым курсом. И, как видно, изменить этот достопечальный курс можно лишь одним способом - сменой самих флагманов.
Однако чем же все-таки объясняется столь упорный курс на амикошонство с сокровищницей мировой культуры? Я думаю, здесь возможны два объяснения. Первое: названные писатели просто не понимают значения слов "сокровищница мировой культуры", думают, что эта сокровищница нечто вроде личного холодильника, куда можно совать всё, что нравится: кусок колбасы, бутылку "жигулёвского", солёный огурец,.. Но если это если люди действительно не понимают, а, следовательно, и не могу объяснить значение употребляемых ими слов, то тут нельзя не вспомнить, что Толстой однажды сказал:" Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розог"/ПСС,т.62,с.438/. Вот вам и непротивленец злу!.. Ах, как было бы поучительно и благотворно накануне Восьмого съезда писателей, или во время его осуществить хотя бы вторую часть мудрого толст кого закона! - учинить воспитательную экзекуцию. Пусть не сто розог, а хотя бы двадцать пять. Пусть не всех пороть, а хотя бы одного Алексеева, как самого масштабного инвеститора в сокровищницу, или бы одного Кузнецова, как самого живучего, или одного Борзунова.
Хотя бы одного!.. И учинить это следовало бы непременно улице Воровского во дворе правления Союза писателей СССР перед памятником сидящего в кресле Толстого.
Конечно, людям которые мировую культуру путают с собственным холодильником, очень трудно занимать ответственные должности и руководить литературной жизнью великой страны, которая внесла в сокровищницу этой культуры столь достойный вклад. Им, пожалуй, даже труднее, чем их духовным собратьям из бывшего руководства Союзом кинематографистов, среди коих также имелись попытки несколько поспешного проникновения всё в ту же сокровищницу, за что недавно, в мае они и поплатились: ни один из них не был избран в состав нового руководства. Думаю, что они все во главе с Львом Кулиджановым охотно согласились бы и на сто розог, если это избавило бы их от того, что они получили. Впрочем, после ста розог они, вероятно, очень долго не могли бы погрузить свои афедровы в самые мягкие кресла...
Однако объяснение всей этой фантасмагории с сокровищницей ми вой культуры прямым невежеством, пожалуй, правильно лишь отчасти по отношению только к некоторым из названных литераторов. Есть другое, гораздо более правдоподобное объяснение. Чтобы его понять, вернёмся к сокровищному списку М.Алексеева. Не трудно видеть, что в нём преобладают главным образом представители высокого начальства и есть также личные дружки инвеститора. Почему Алексеев не зачислил в свой отряд. Например, В.Распутина?
Ведь не плане он, допустим, А.Иванова? Нет, конечно, не площе, но -не начальство, почему нет среди алексеевских сокровищников, скажем, Ч. Айтматова? Ведь не жиже он, предположим, А. Чаковского? Нет, никак не жиже, но - не дружок.
При виде того, как много среди нареченных Алексеевым классиками мировой литературы нашего благоденствующего литературного начальств сплошь секретари да председатели, главные редакторы да разные члены - кто редколлегий, кто редсоветов, а кто и самого -ЦК - при виде этого невольно закрадывается мысль о ныне, увы, столь частом небескорыстии. В самом деле, если не под дулом же пистолета, а совершенно добровольно человек вопреки рассудку объявляет даже незаконченную /о литературных достоинствах пока помолчим/ книгу 1-го секретаря Союза писателей, председателя Комитета по Ленинским премиям, члена ЦК сокровищем мировой литературы, то не вправе ли мы допустить, что за этим аморальным поступком стоит желание подольститься к высокопоставленному липу с целью получения от него каких-то благ, например, содействия в присуждении Ленинской премии, которой у того человека, как ни странно, до сих пор нет? Если книги другого члена ЦК, секретаря Союза писателей СССР и главного редактора влиятельного еженедельника тот же человек наперекор здравому смыслу и прогрессу всей литературы провозглашает редкостными жемчужинами мирового искусства, то не имеем ли мы основание предположить, что безнравственное деяние это направлено на то, чтобы, допустим, добиться от влиятельного еженедельника одобрения себе как писателю и общественному деятелю? Если... . Словом, так ли уж сильно мы ошибёмся, расценив эти постыдные действия, с одной стороны, как гомерическую художественную приписку - своеобразную разновидность мерзкого социального зла., проникшего во множество сфер нашей жизни, а с другой - как морально-эстетическую взятку, взятку льстивым словом, разновидность еще одного столь же ядовитого социального зла, поразившего едва ли не все области нашего бытия? Да, конечно же, отбросим сомнения, перед нами отвратительный симбиоз - приписка-взятка. Это явление имеет особенно циничный и социально опасный характер, ибо, во-первых, взятка делается не из своего кармана, а за счёт профанации подлинных сокровищ; во-вторых, приписка совершается на глазах миллионов посредством печати, то есть с использованием средств и орудий, принадлежащих обществу. В последнем пункте названные здесь писатели ничем не отличаются от шоферяги, который возит на общественном автобусе левых пассажиров, выручку гребёт себе, а в отчёте показывает сотни километров полезного пробега.
Впрочем, не надо понимать дело так, будто взятки в литературе даются только начальству, а лакейские приписки делаются лишь в отношении его. Отнюдь. Вот я упоминал, что Феликс Кузнецов назвал од ну наше современницу "поэтом пушкинского дарования". Эта писательница никаких постов не занимает, но у неё немало влиятельных почитаталей, и если приписка совершена в отношении именно её, то взятка дан не только ей, но и её почитателям. Такие тонкие взятки-приписки од на из причин поразительной непотопляемости многоопытного Кузнецова.
Могут сказать: "Ну, хорош о. допустим, Алексеев, Кузнецов, Борозунов и многие не названные здесь действительно приписчики и взяткодатели. Но Марков? Ведь он зачислил в сокровищницу одного ленинградского артиста, то есть человека, который для него никакой не начальник. Пусть это приписка, но уж никак не взятка". Действительно, надо признать: на этот раз Г. Марков выступил в роли только приписчика. Но вспомним другой не столь давний и гораздо более выразительный эпизод из его жизни. Вручая высшую литературную премию одному очень большому начальнику, Г.Марков назвал его сочинения "подлинно народными книгами", "событием огромного значения в духовной жизни общества", сказал, что "все мыслящие люди были потрясены" ими, что они "духовно обогатили и воодушевили на новые подвиги миллионы и миллионы людей не только в Советском Союзе, но и в других странах планеты", что они оказали "плодотворное влияние на все виды и все жанры литературы", что, наконец, "по популярности, по влиянию на масса, на их сознание они не имеют себе равных", - тут оратор вольнодумец в угодническом рвении даже задвинул на задний план книги Маркса, Энгельса и Ленина. Но и этого всего ему показалось мало. Ещё он пламенно облобызал нового лауреата и объявил его "великим сыном народа", "создателем, творцом народного счастья"/литературная газета, 1.4.1980/. Вскоре после этого Г.Марков получил свою вторую? Золотую Звезду, давшую ему право на прижизненный памятник. Кто же теперь докажет, что та его речь при вручении премии была не взятка ради памятника?
Примечание 2002 года: этот большой начальник был Л.И.Брежнев. Ему вручалась Ленинская премия за трилогию "Малая земля. Возрождение. Целина."
Выступление Владимира Бушина на митинге писателей Москвы 29 марта (НаТорбатом мосту у Дома Советов
Не знаю, как вы, товарищи, а я нахожу еще силы, чтобы в это страшное время читать русскую классику. На митинг я пришел с третьим томом "Войны и мира" Толстого. Только вчера я закончит его читать. Там в последних главах рассказывается, как французы заняли Москву, как русскую столицу захватили французы. Уже было Бородинское сражение. На военном совете в Филях Кутузов уже сказал свою бессмертную фразу : "Я их заставлю конину жрать!" Армия через Москву отходит на рязанскую дорогу. Почти всё население город ушло. Семья Ростовых из-за нерасторопности старого графа замешкалась. Они ждали подводы из своих подмосковных деревень. 31 августа на Поварской у ворот дома Ростовых остановился большой поезд раненых. Вид их был ужасен. У некоторых еще кровоточили раны. Бывшая ключница старушка Мавра Кузьминишна, обмирая от жалости и сострадания, подошла к одной кибитке и, не спросясь своих господ, предложила одному бледному офицеру остановиться в их доме, отдохнуть. Наташа, стоявшая рядом в белой косыночке на волосах, которую она держала обеими руками за кончики, тут же обратилась к майору, начальнику поезда. Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
-Как вам угодно, мамзель...
Но увидев, как молодая женщина серьёзна, он перестал улыбаться.
-О да. отчего ж, можно...
"Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых,- пишет Толстой,- и десятки телег с ранеными стали по приглашениям городских жителей заворачивать в дворы Поварской...
Наташа вместе с Маврой Кузьминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых."
А потом пришли подводы из подмосковных деревень. Тридцать подвод. И дворовые люди Ростовых начали грузить барские вещи - мебель, сундуки, зеркала фамильные сервизы... А раненые остались без транспорта: кто-то забрал их лошадей, видимо, для каких-то важных нужд отходящей армии. И на другой день, 1 сентября, иные из них просили Васильича, дворецкого Ростовых, прихватить их с собой, дав местечко на подводе. Но Васильич даже не решался передать такую просьбу графу. Тогда один офицер подошел к нему на крыльце и сказал: "Граф. сделайте одолжение, позвольте мне...ради Бога... приютиться на ваших подводах...
- А! да, да, да, - поспешно заговорил граф.- Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги...
Граф оглянулся вокруг: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу...''
Но жена была против. Граф пытался её урезонить: "Ведь это всё дело наживное; а каково им оставаться, ты подумай?.."
А потом произошло вот что. Младший брат Петя спросил Наташу, знает ли она за что поссорились родители. "Она не отвечала.
- За то, что папенька хотел отдать все подводы под раненых.-сказал Петя.- Мне Васильич сказал. По-моему...
По-моему,- почти закричала Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, - по-моему, это такая гадость, такая мерзость...я не знаю! Разве мы немцы какие-нибудь?..- Горло её задрожало от судорожных рыданий, и она стремительно бросилась по лестнице...
Граф с трубкой в руке ходил по комнате, когда Наташа с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
- Это гадость! Это мерзость! - закричала она.- Это не может
быть, чтобы вы приказали.
Граф остановился у окна. прислушиваясь.
- Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе!- кричала Наташа.Они остаются!..
-Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
- Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже...Ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе... Маменька!.. Это не может быть!... Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал Наташу. Вдруг он засопел и приблизил лицо к окну. Графиня взглянула на дочь, увидала её пристыженное за мать лицо, её волнение, поняла, отчего муж не оглядывался и с растерянным видом оглянулась вокруг.
- Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому-нибудь! -сказала она.
- Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
-Моn cher, ты распорядись, как надо... Граф утвердительно кивнул головой, а Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала на двор. Люди собрались около Наташи, но до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания отдать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело... Многие из раненых просили не снимать вещей, а только посадить их сверху, но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться..."
Так семья Ростовых спасла от плена или гибели много героев Бородинской битвы.
А сегодня ранена русская литература, сегодня истекает кровью вся наша культура. Кто их спасёт? Если бы Наташа Ростова пришла сегодня в свой родовой дом, она бы всё сразу поняла и быстрым бегом, каким бегивала в горелки, помчалась бы в Кремль. Там с изуродованным злобой лицом она, как буря ворвалась бы в самый высокий кабинет и бросила бы в лицо его обитателю:
-Что вы сделали с моей родиной! Посмотрите, что на дворе! В вас нет ничего русского. Вы немец! Второй год раздаете награды да хлопаете ушами. Вы, верховный главнокомандующий русской армии, каждый день произносите такие же дутые патриотические речи, как:
- Что вы сделали с моей Родиной? Вы и ваши учителя-шкурники. Кто вы по национальности - немец или дзюдоист? Второй год занимаетесь раздачей наград да хитроумными рокировочками, а страна гибнет, народ вымирает. Вы понимаете, что творите? В Минводах и Черкесске чеченцы только что убили больше двадцати человек, около сотни раненых. И все русские. За одно это министра внутренних дел Рушайло следовало вытряхнуть из кресла, а вы именно в эти дни пересадили его в еще более высокое .Назначьте его по совместительству еще и министром культуры. А чем вас пленил антисоветчик Грызлов, о невежестве которого я читала недавно в "Завтра"?.. Вам не приходилось есть конину? Наташа схватила со стола что-то тяжелое и со словами "Вот вам от Льва Толстого и от нашей семьи!" запустила в обитателя кабинета. .Из Кремля она помчалась в Дом Советов, и там разыскала самый высокий кабинет. "Сударь,- сказала она и этому обитателю, - вас зовут так и как .Кутузова - Михаил. Но князь был истинный мужчина и подлинный русский герой. А вы - баба безо всякой национальности. Недавно в Италии вы брякнули, что ваше правительство защищает интересы частника, не государство. Тем самым вы на весь мир объявили, что ваше правительство сборище врагов России.
Наташа сняла белую косынку и повязала её вокруг самодовольной лоснящейся рожи обитателя. А потом кликнула дворецкого: "- Васильич, вяжи его! И немедленно - на конюшню. Распорядись, чтобы всыпали ему за бездарность и наглость сотен пять батогов."
Потом графиня поспешила в министерство культуры и разыскала там его шефа. "Полупочтеннейший сказала она ему, - как вам не стыдно занимать пост министра культуры России. Вам, который ночей не спит из-за того, что гимн России написал не Иосиф Бродский. Кто вам дал право так убогим и лакейским журналам, как "Знамя" и " новый мир" отмусоливать по два с половиной миллиона в год - это 200 тысяч рублей на каждый номер! - а газетам "Завтра", журналам "Правда", "Советская Россия", журналам "Нашему современнику", "Москве", "Слову" - ни рубля. Это же деньги всего народа!.. Васильич! Ближайшим авиарейсом отправить его Израиль. Может быть, там он пригодится заведовать бакалейной лавкой.
"Уважаемый автор!
(Простите, что не называю вас полным именем. В газете не написано отчество, а без него обращаться к взрослому человеку на Руси не принято.)
Я вам очень благодарна за статью о Павлике Морозове и теперь в "Завтра", и в 1992 году в "Советской России". Спасибо, что вы для многих таких, как я, по неведению смущавшихся клеветой на него, открыли правду об этом чистом отроке, исповеднике и мученике за Истину - одном из самых ярких алмазов земли Российской, одном из самых славных ее святых.
Вот такие люди, как Павлик, как Зоя Космодемьянская, как Георгий Жуков, становятся ныне жертвами всяческих поношений от ненавистников России. И что больнее всего - они побуждают к тому же и многих, многих доверчивых наших соотечественников, которые впадают в грех хулы на угодников Божиих, чем вызывают еще большее нестроение гнев Создателя. И вы правы в своем негодовании, что в этот же грех впадают и те, кто считает себя защитниками чести родной страны - упомянутые в вашей статье и многие им подобные, зомбированные таким образом, что слова "коммунист" и "пионер" служат для них сигналом к злобному беснованию.
Особенно ярятся люди церковные, хотя им-то полагалось бы более взвешенно оценивать чужие поступки. Но, видно, по особому тяготению душ они выказывают свою "голубиную простоту" и "агнечью кротость" только в отношении егоров гайдаров. А уж "мудрости змиевой", судя по последним годам (да что годам - столетиям!), они и вовсе предпочитают избегать.
К статье 92-го года была приложена фотография: удивительно светлое, святое лицо маленького мученика. К сожалению, памятник, изображение которого помещено в газете "Завтра", не передает этих свойств. А сама статья очень хороша и своей документальностью, и образом, светлым и чистым, по особому промыслу Божию запечатленному даже в акте осмотра трупов. Участковый инспектор, составляющий акт, видимо, не мог не поразиться видом святого облика маленького мученика и написал это простыми словами, как мог*. А тело убитого брата Феди описано уже вполне протокольно, обыденно.
Имя отрока Павла, за Истину живот положившего, я поминаю в своих молитвах с 92-го года, еще с той вашей статьи, и пишу его в записках на Богослужении. Но рассказать о нем в своем приходе, даже сослуживцам по храму, не берусь. Не поймут. Даже о. настоятель не знает, за кого вынимает частички (?). **
Гражданская война не кончилась. Как мы предстанем на Страшный суд? Не понимающие друг друга, не примеренные, в отчаянии от неудачи с коммунистическим раем бросившиеся в капиталистический ад, топчущие Истину и при этом взывающие к Ней же: "Почай, Господи..."
Спаси вас Господи за Павлика Морозова, за Истину.
Раба Божья Надежда
17.01.98г."
* Видимо, на эту мысль мою читательницу навели заключительные слова описания:
"Волосы -русые, лицо - белое, глаза открыты, в ногах - две березы'. В самом деле, при чем здесь березы, если они не символ чего-то высокого. (В. Б.)
** Видимо, имеются в виду записки, в которых значатся имена усопших для поминания их за упокой. (В. Б.)
ВЫСТУПЛЕНИЕ
3 июни ( 1986 года в Малом зале ЩЩ на собрании московских писателей
с повесткой "Труд писателя. Социальные и правовые вопросы." Уважаемые товарищи,
В апреле состоялось очередное присуждение Ленинских премий. На другой день, как издавно заведено, в "Правде" появилась статья председателя Комитета по премиям в области литературы и искусства Г.М. Марков< в которой автор коротко рассказывал о новых лауреатах. Об одном из них, между прочим, в статье говорилось, что "его творчество давно вошло в сокровищницу мировой культуры". Я не называю имени этого лауреата, дабы не ставить хорошего человека и интересного художника даже заочно в конфузное положение. Ну, действительно, ведь мировая культура в её высших "сокровищных" проявлениях это египетские пирамиды и Парфенон. Сикстинская мадонна и Героическая симфония, Гомер и Шекспир, Моцарт и Чайковский, "Дон Кихот" и "Война и мир", Василий Блаженный и Тихий Дон", "Братья Карамазовы" и Шостакович, это изобретение радио самолётов, это атомная энергия и вакцина против чумы... Раньше определять, что именно входит в сокровищницу мировой культуры, было привилегией и правом лишь истории и потомков, лишь времени и человечества. вот ныне при посредстве "Правды" это трудное дело взвалил на свои немолодые плечи лично товарищ Марков Г.М. Не обинуясь, прямо, без дрожи голосе он при всём честном народе лепит в глаза собрату по Аполлону ты, мол, братец, того, в сокровищнице, среди бессмертных.
Человеку, читавшему хотя бы только "Капитанскую дочку", видеть несколько ошеломительно, даже загадочно, однако он легко поймёт т. Марвова и даже, может быть, отчасти извинит его, если примет во внимание, что Марков отнюдь не одинок в своих претензиях на прерогативы истории и всего человечество, что есть и ещё столь же неробкие да ухватистые ребята, и они, кстати говоря, пишут о Маркове то же самое, что он наш сал о неназванном здесь новом лауреате. Вот, допустим, Михаил Алексее! Перечислив в статье "Как хорошую песню спеть" ряд писателей, назвав десяток произведений, он уверенно извещает через посредство журнала "Советский воин" всё человечество, что в" эти произведения "по праву вошли в сокровищницу не только нашей, но и мировой культуры" /1986,№ 4, с.З/ И первым, как самое большое сокровище, М. Алексеев назвал роман Г.Маркова "Грядущему веку". Роман ещё не окончен, но Алексеева и это ничуть не смущает, он не намерен ждать не только оценки истории и человечества, но даже окончания публикации, ему аж руки жжёт от нетерпения" К тому же, он, как видно, боится, что его могут обскакать, допустим, И.Мотяшов, С.Смоляницкий, В.Литвинов и десятки других авторов, пишущих оголтело хвалебные статьи и книги о Г.Маркове.
Вслед за "Грядущим веком" М.Алексеев, поднатужившись, распахнув богатырским плечом ворота пошире, затаскивает в сокровищницу мировой культуры романы "Блокада" и "Победа" А.Чаковского, "Война" и "Москва, 41-й" И.Стаднюка, "Вечный зов" А.Иванова, "Берег" Ю.Бондарева, "Судьба" П. Проскурина и книгу одного покойного писателя, имя которого я опять-таки не назову: остальные-то могут оборониться от несколько назойливых ласк непрошенного доброхота, а покойный этой отрадной возможности, увы лишен(. Впрочем, и у некоторых благополучно здравствующих положение тоже весьма непростое. Взять, скажем, И.Стаднюка. Ведь ему предстоит оборониться от ласк не только своего друга М.Алексеева, но и любимого журнала, где он много лет заведовал отделом литературы и часто печатается до сих пор, да ещё и собственного сына Ю.И.Стаднюка, который ныне заведует в журнале отделом литературы и, следовательно, сам заказал, отредактировал и сдал в набор статью, где книги его папы объявляются шедеврами мировой литературы на все времена.
( Бросается в глаза, что в последнее время М.Алексеев прямо-таки пристрастился к роли непрошенного доброхота. Так, недавно по случаю 75-летия Н.М.Грибачёва он, желая воздать юбиляру высшую в своём понимании хвалу, написал в "Литературной газете" /да ещё будто бы со слов самого поэта!/, что у того нет, мол, в письменном столе ни одного стишка, ни единой строки - всё опубликовано! На другой день, выступая по телевидению в программе "Время", Н.Грибачёв, естественно, отклонил эту более чем сомнительную похвалу: кому же не ясно, что печатать всё выходящее из-под пера стремятся только литераторы, потерявшие над собой контроль. Да немало есть и других причин, не позволяющих печатать все написанное. Право же, очень верна пословица насчёт того, как опасна бывает в иных случаях услужливость, вышедшая из-под контроля разума.-В.Б.
Итак, Г. Марков поместил на наших глазах в сокровищницу мировой культуры одного коллегу, а М. Алексеев - сразу семерых. Как видно, в последнем случае сказалась давняя приверженность писателя к шеренге, строю, отряду и другим армейским понятиям. Он выстроил своих любимцев в одну шеренгу, приказал подравняться, повернул направо и зычно скомандовал:" Отряд! В сокровищницу мировой культуры шагом - марш!" И вся недолга.
Видеть произведенное М.Алексеевым отрядно-групповое зачисление в мировые классики, конечно же, ещё более удивительно, чем видеть то, что проделал Г.Марков. Но и Алексеева, как ни странно, понять можно: ведь и о нём пишут то же самое, что он пишет о Маркове, и его зачисляют в сокровищницу. Вот, скажем, книга о нём С. Борзунова. Критик не ограничивается бесконечными похвалами и восторгами своему герою, ему мало, что ученические стихи Алексеева он льстиво сопоставляет со стихами Твардовского, Борзунов вот ещё что пишет о родном селе писателя: "Уверен, что долго будет жить оно в памяти народной и займёт достойное место среди таких дорогих русскому сердцу названий, как толстовская Ясна Поляна, шолоховская Вёшенская, есенинское Константинове, тургеневское Спасское-Лутовиново, блоковское Шахматове. Так прославил своё село выдающийся советский писатель Михаил Алексеев"/ С.М.Борзунов.Михаил Ален с еев. Московский рабочий, 1983, с. 5/. Видимо, только по соображениям краткости критик не назвал здесь ещё и Михайловское, Тарханы, Овстуг, Кара биху и ряд других сел и деревень, к которым не зарастет народная тропа. Но и без этого добавления, конечно же, ясно, что и Алексеев там, в сокровищнице.
Если дело так пойдёт и дальше, то завтра в сокровищнице мировой культуры мы увидим и Семёна Михайловича Борзунова с его книгой "Михаил Алексеев". А есть веские и многочисленные свидетельства того, что дело именно так и пойдёт. Вот здесь присутствует Феликс Кузнецов, наш непотопляемый московский флагман. Не так давно он объявил, что Бела Ахмадулина- "поэт пушкинского дарования". Ну, а где место такому поэту? Конечно же, в сокровищнице?.. Как видим, и всесоюзный флагман Марков и столичный флагман Кузнецов едут одним твёрдым курсом. И, как видно, изменить этот достопечальный курс можно лишь одним способом - сменой самих флагманов.
Однако чем же все-таки объясняется столь упорный курс на амикошонство с сокровищницей мировой культуры? Я думаю, здесь возможны два объяснения. Первое: названные писатели просто не понимают значения слов "сокровищница мировой культуры", думают, что эта сокровищница нечто вроде личного холодильника, куда можно совать всё, что нравится: кусок колбасы, бутылку "жигулёвского", солёный огурец,.. Но если это если люди действительно не понимают, а, следовательно, и не могу объяснить значение употребляемых ими слов, то тут нельзя не вспомнить, что Толстой однажды сказал:" Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розог"/ПСС,т.62,с.438/. Вот вам и непротивленец злу!.. Ах, как было бы поучительно и благотворно накануне Восьмого съезда писателей, или во время его осуществить хотя бы вторую часть мудрого толст кого закона! - учинить воспитательную экзекуцию. Пусть не сто розог, а хотя бы двадцать пять. Пусть не всех пороть, а хотя бы одного Алексеева, как самого масштабного инвеститора в сокровищницу, или бы одного Кузнецова, как самого живучего, или одного Борзунова.
Хотя бы одного!.. И учинить это следовало бы непременно улице Воровского во дворе правления Союза писателей СССР перед памятником сидящего в кресле Толстого.
Конечно, людям которые мировую культуру путают с собственным холодильником, очень трудно занимать ответственные должности и руководить литературной жизнью великой страны, которая внесла в сокровищницу этой культуры столь достойный вклад. Им, пожалуй, даже труднее, чем их духовным собратьям из бывшего руководства Союзом кинематографистов, среди коих также имелись попытки несколько поспешного проникновения всё в ту же сокровищницу, за что недавно, в мае они и поплатились: ни один из них не был избран в состав нового руководства. Думаю, что они все во главе с Львом Кулиджановым охотно согласились бы и на сто розог, если это избавило бы их от того, что они получили. Впрочем, после ста розог они, вероятно, очень долго не могли бы погрузить свои афедровы в самые мягкие кресла...
Однако объяснение всей этой фантасмагории с сокровищницей ми вой культуры прямым невежеством, пожалуй, правильно лишь отчасти по отношению только к некоторым из названных литераторов. Есть другое, гораздо более правдоподобное объяснение. Чтобы его понять, вернёмся к сокровищному списку М.Алексеева. Не трудно видеть, что в нём преобладают главным образом представители высокого начальства и есть также личные дружки инвеститора. Почему Алексеев не зачислил в свой отряд. Например, В.Распутина?
Ведь не плане он, допустим, А.Иванова? Нет, конечно, не площе, но -не начальство, почему нет среди алексеевских сокровищников, скажем, Ч. Айтматова? Ведь не жиже он, предположим, А. Чаковского? Нет, никак не жиже, но - не дружок.
При виде того, как много среди нареченных Алексеевым классиками мировой литературы нашего благоденствующего литературного начальств сплошь секретари да председатели, главные редакторы да разные члены - кто редколлегий, кто редсоветов, а кто и самого -ЦК - при виде этого невольно закрадывается мысль о ныне, увы, столь частом небескорыстии. В самом деле, если не под дулом же пистолета, а совершенно добровольно человек вопреки рассудку объявляет даже незаконченную /о литературных достоинствах пока помолчим/ книгу 1-го секретаря Союза писателей, председателя Комитета по Ленинским премиям, члена ЦК сокровищем мировой литературы, то не вправе ли мы допустить, что за этим аморальным поступком стоит желание подольститься к высокопоставленному липу с целью получения от него каких-то благ, например, содействия в присуждении Ленинской премии, которой у того человека, как ни странно, до сих пор нет? Если книги другого члена ЦК, секретаря Союза писателей СССР и главного редактора влиятельного еженедельника тот же человек наперекор здравому смыслу и прогрессу всей литературы провозглашает редкостными жемчужинами мирового искусства, то не имеем ли мы основание предположить, что безнравственное деяние это направлено на то, чтобы, допустим, добиться от влиятельного еженедельника одобрения себе как писателю и общественному деятелю? Если... . Словом, так ли уж сильно мы ошибёмся, расценив эти постыдные действия, с одной стороны, как гомерическую художественную приписку - своеобразную разновидность мерзкого социального зла., проникшего во множество сфер нашей жизни, а с другой - как морально-эстетическую взятку, взятку льстивым словом, разновидность еще одного столь же ядовитого социального зла, поразившего едва ли не все области нашего бытия? Да, конечно же, отбросим сомнения, перед нами отвратительный симбиоз - приписка-взятка. Это явление имеет особенно циничный и социально опасный характер, ибо, во-первых, взятка делается не из своего кармана, а за счёт профанации подлинных сокровищ; во-вторых, приписка совершается на глазах миллионов посредством печати, то есть с использованием средств и орудий, принадлежащих обществу. В последнем пункте названные здесь писатели ничем не отличаются от шоферяги, который возит на общественном автобусе левых пассажиров, выручку гребёт себе, а в отчёте показывает сотни километров полезного пробега.
Впрочем, не надо понимать дело так, будто взятки в литературе даются только начальству, а лакейские приписки делаются лишь в отношении его. Отнюдь. Вот я упоминал, что Феликс Кузнецов назвал од ну наше современницу "поэтом пушкинского дарования". Эта писательница никаких постов не занимает, но у неё немало влиятельных почитаталей, и если приписка совершена в отношении именно её, то взятка дан не только ей, но и её почитателям. Такие тонкие взятки-приписки од на из причин поразительной непотопляемости многоопытного Кузнецова.
Могут сказать: "Ну, хорош о. допустим, Алексеев, Кузнецов, Борозунов и многие не названные здесь действительно приписчики и взяткодатели. Но Марков? Ведь он зачислил в сокровищницу одного ленинградского артиста, то есть человека, который для него никакой не начальник. Пусть это приписка, но уж никак не взятка". Действительно, надо признать: на этот раз Г. Марков выступил в роли только приписчика. Но вспомним другой не столь давний и гораздо более выразительный эпизод из его жизни. Вручая высшую литературную премию одному очень большому начальнику, Г.Марков назвал его сочинения "подлинно народными книгами", "событием огромного значения в духовной жизни общества", сказал, что "все мыслящие люди были потрясены" ими, что они "духовно обогатили и воодушевили на новые подвиги миллионы и миллионы людей не только в Советском Союзе, но и в других странах планеты", что они оказали "плодотворное влияние на все виды и все жанры литературы", что, наконец, "по популярности, по влиянию на масса, на их сознание они не имеют себе равных", - тут оратор вольнодумец в угодническом рвении даже задвинул на задний план книги Маркса, Энгельса и Ленина. Но и этого всего ему показалось мало. Ещё он пламенно облобызал нового лауреата и объявил его "великим сыном народа", "создателем, творцом народного счастья"/литературная газета, 1.4.1980/. Вскоре после этого Г.Марков получил свою вторую? Золотую Звезду, давшую ему право на прижизненный памятник. Кто же теперь докажет, что та его речь при вручении премии была не взятка ради памятника?
Примечание 2002 года: этот большой начальник был Л.И.Брежнев. Ему вручалась Ленинская премия за трилогию "Малая земля. Возрождение. Целина."
Выступление Владимира Бушина на митинге писателей Москвы 29 марта (НаТорбатом мосту у Дома Советов
Не знаю, как вы, товарищи, а я нахожу еще силы, чтобы в это страшное время читать русскую классику. На митинг я пришел с третьим томом "Войны и мира" Толстого. Только вчера я закончит его читать. Там в последних главах рассказывается, как французы заняли Москву, как русскую столицу захватили французы. Уже было Бородинское сражение. На военном совете в Филях Кутузов уже сказал свою бессмертную фразу : "Я их заставлю конину жрать!" Армия через Москву отходит на рязанскую дорогу. Почти всё население город ушло. Семья Ростовых из-за нерасторопности старого графа замешкалась. Они ждали подводы из своих подмосковных деревень. 31 августа на Поварской у ворот дома Ростовых остановился большой поезд раненых. Вид их был ужасен. У некоторых еще кровоточили раны. Бывшая ключница старушка Мавра Кузьминишна, обмирая от жалости и сострадания, подошла к одной кибитке и, не спросясь своих господ, предложила одному бледному офицеру остановиться в их доме, отдохнуть. Наташа, стоявшая рядом в белой косыночке на волосах, которую она держала обеими руками за кончики, тут же обратилась к майору, начальнику поезда. Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
-Как вам угодно, мамзель...
Но увидев, как молодая женщина серьёзна, он перестал улыбаться.
-О да. отчего ж, можно...
"Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых,- пишет Толстой,- и десятки телег с ранеными стали по приглашениям городских жителей заворачивать в дворы Поварской...
Наташа вместе с Маврой Кузьминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых."
А потом пришли подводы из подмосковных деревень. Тридцать подвод. И дворовые люди Ростовых начали грузить барские вещи - мебель, сундуки, зеркала фамильные сервизы... А раненые остались без транспорта: кто-то забрал их лошадей, видимо, для каких-то важных нужд отходящей армии. И на другой день, 1 сентября, иные из них просили Васильича, дворецкого Ростовых, прихватить их с собой, дав местечко на подводе. Но Васильич даже не решался передать такую просьбу графу. Тогда один офицер подошел к нему на крыльце и сказал: "Граф. сделайте одолжение, позвольте мне...ради Бога... приютиться на ваших подводах...
- А! да, да, да, - поспешно заговорил граф.- Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги...
Граф оглянулся вокруг: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу...''
Но жена была против. Граф пытался её урезонить: "Ведь это всё дело наживное; а каково им оставаться, ты подумай?.."
А потом произошло вот что. Младший брат Петя спросил Наташу, знает ли она за что поссорились родители. "Она не отвечала.
- За то, что папенька хотел отдать все подводы под раненых.-сказал Петя.- Мне Васильич сказал. По-моему...
По-моему,- почти закричала Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, - по-моему, это такая гадость, такая мерзость...я не знаю! Разве мы немцы какие-нибудь?..- Горло её задрожало от судорожных рыданий, и она стремительно бросилась по лестнице...
Граф с трубкой в руке ходил по комнате, когда Наташа с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
- Это гадость! Это мерзость! - закричала она.- Это не может
быть, чтобы вы приказали.
Граф остановился у окна. прислушиваясь.
- Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе!- кричала Наташа.Они остаются!..
-Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
- Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже...Ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе... Маменька!.. Это не может быть!... Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал Наташу. Вдруг он засопел и приблизил лицо к окну. Графиня взглянула на дочь, увидала её пристыженное за мать лицо, её волнение, поняла, отчего муж не оглядывался и с растерянным видом оглянулась вокруг.
- Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому-нибудь! -сказала она.
- Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
-Моn cher, ты распорядись, как надо... Граф утвердительно кивнул головой, а Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала на двор. Люди собрались около Наташи, но до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания отдать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело... Многие из раненых просили не снимать вещей, а только посадить их сверху, но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться..."
Так семья Ростовых спасла от плена или гибели много героев Бородинской битвы.
А сегодня ранена русская литература, сегодня истекает кровью вся наша культура. Кто их спасёт? Если бы Наташа Ростова пришла сегодня в свой родовой дом, она бы всё сразу поняла и быстрым бегом, каким бегивала в горелки, помчалась бы в Кремль. Там с изуродованным злобой лицом она, как буря ворвалась бы в самый высокий кабинет и бросила бы в лицо его обитателю:
-Что вы сделали с моей родиной! Посмотрите, что на дворе! В вас нет ничего русского. Вы немец! Второй год раздаете награды да хлопаете ушами. Вы, верховный главнокомандующий русской армии, каждый день произносите такие же дутые патриотические речи, как:
- Что вы сделали с моей Родиной? Вы и ваши учителя-шкурники. Кто вы по национальности - немец или дзюдоист? Второй год занимаетесь раздачей наград да хитроумными рокировочками, а страна гибнет, народ вымирает. Вы понимаете, что творите? В Минводах и Черкесске чеченцы только что убили больше двадцати человек, около сотни раненых. И все русские. За одно это министра внутренних дел Рушайло следовало вытряхнуть из кресла, а вы именно в эти дни пересадили его в еще более высокое .Назначьте его по совместительству еще и министром культуры. А чем вас пленил антисоветчик Грызлов, о невежестве которого я читала недавно в "Завтра"?.. Вам не приходилось есть конину? Наташа схватила со стола что-то тяжелое и со словами "Вот вам от Льва Толстого и от нашей семьи!" запустила в обитателя кабинета. .Из Кремля она помчалась в Дом Советов, и там разыскала самый высокий кабинет. "Сударь,- сказала она и этому обитателю, - вас зовут так и как .Кутузова - Михаил. Но князь был истинный мужчина и подлинный русский герой. А вы - баба безо всякой национальности. Недавно в Италии вы брякнули, что ваше правительство защищает интересы частника, не государство. Тем самым вы на весь мир объявили, что ваше правительство сборище врагов России.
Наташа сняла белую косынку и повязала её вокруг самодовольной лоснящейся рожи обитателя. А потом кликнула дворецкого: "- Васильич, вяжи его! И немедленно - на конюшню. Распорядись, чтобы всыпали ему за бездарность и наглость сотен пять батогов."
Потом графиня поспешила в министерство культуры и разыскала там его шефа. "Полупочтеннейший сказала она ему, - как вам не стыдно занимать пост министра культуры России. Вам, который ночей не спит из-за того, что гимн России написал не Иосиф Бродский. Кто вам дал право так убогим и лакейским журналам, как "Знамя" и " новый мир" отмусоливать по два с половиной миллиона в год - это 200 тысяч рублей на каждый номер! - а газетам "Завтра", журналам "Правда", "Советская Россия", журналам "Нашему современнику", "Москве", "Слову" - ни рубля. Это же деньги всего народа!.. Васильич! Ближайшим авиарейсом отправить его Израиль. Может быть, там он пригодится заведовать бакалейной лавкой.