Страница:
Вот и сейчас, бодро опустошив пару немаленьких фужеров, он пустился повествовать Мазуру с Фредом, как однажды собственными глазами видел на реке Уакалере безмятежно плывущую двадцатиметровую анаконду. Мазур дипломатично помалкивал, Фред откровенно похохатывал, а потом в отместку рассказал про первых голландских колонистов на будущем Манхэттене, которые, чтобы избавиться от лишних ртов, лютыми зимами по особенной, только им ведомой методике месяца на три замораживали своих бабушек, дедушек и прочих бесполезных едоков, а весной возвращали к жизни.
– Абсурд! – выкатил глаза Мюнхгаузен.
– А почему? – невозмутимо вопросил Фред. – Ты, парень, укороти свою анаконду, тогда я, глядишь, насчет голландских бабушек немного подисправлю… Квит на квит, а?
Обиженный Мюнхгаузен надулся, полностью переключив внимание на шампанское. Фред подтолкнул локтем Мазура и тихонько посоветовал со своей обычной простотой:
– Полковник, ты чего киснешь? Ты ее поведи гулять по палубе, а я этому петуху, если надо, ряшку почищу… Луна там, звезды, и прочие кайманы, вы ж с ней одного поля ягода, не то что я, кошачий антиквар…
Мазур взглянул на Ольгу, танцевавшую в объятиях пыжившегося от законной гордости помощника: тьфу ты, даже этот коробейник из Коннектикута заметил…
– Девочкам нужна романтика, как в Голливуде, – продолжал простяга Фред. – Типа того: я, мол, стою на мостике крейсера, гляжу на звезды, а на сердце так одиноко без чистой любви… Что я, не знаю, как моряки умеют? У меня кореш моряк, всех баб штабелями укладывал – так он на авианосце какой-то мелкий хрен пониже боцмана, а ты целый полковник… Не, точно, давай, я его отсеку, а ты веди девочку гулять, от нее ж умом можно рехнуться…
Мазура подмывало воспользоваться советом и принять посильную помощь неожиданного союзника. Не успел – помощник проворно сменил кассету, грянуло что-то томное, в ритме танго, и Мазура ухватила за руку решительно настроенная Мэгги:
– Пойдемте, полковник? Вы словно и не моряк, честное слово, – на женщин смотрите, как на фонарные столбы, вас и заподозрить могут в чем-нибудь другом, хотя я и не знала ни одного морячка, который был бы голубым…
– А вдруг? – сказал Мазур, положив руки ей на талию. – В конце концов, у вас в Штатах голубые нынче – уважаемое меньшинство, скоро, смотришь, и в большинство превратится…
– Надеюсь, обойдется, – отрезала Мэгги, прижимаясь к нему. – Если наш милашка Билли вваливает девочке за щеку прямо в Белом доме – Америка еще на традиционный секс не наплевала… Я вас шокирую, полковник?
– Ну что вы, – сказал Мазур, колыхаясь в ритме. – Приятно видеть сторонницу традиционных ценностей…
– Вот это уже лучше, – сказала подвыпившая Мэгги, закинула ему на шею обнаженную руку и прижалась так, что все недомолвки начинали улетучиваться. – И не пяльтесь вы на эту белокурую светскую стервочку, все равно не обломится, такие, прежде чем пустить мужчину в постель, проверят родословную под микроскопом, у нас в Штатах таких холеных сучек тоже хватает, насмотрелась, и в школе, и в колледже… – в ее голосе звучала нешуточная обида. – Только все они, если копнуть, в душе последние шлюхи…
Этот клинч все меньше напоминал танец – Мэгги прильнула к нему так, что Мазур едва мог изображать медленную пародию на танго, оба раскачивались под стон «битлов»:
– Выведи меня на свежий воздух, – шепнула на ухо Мэгги. – Я, кажется, надралась, нужно проветриться…
– Не так уж и надралась…
– Выведи. А то шампанское на голову вылью, будет скандал…
Плюнув мысленно, Мазур потащился к выходу. Клятая девка повисла на руке, прижималась, как к личной собственности. Едва оказались в коридоре и свернули за поворот, остановилась, ловко прижала Мазура к стене и без лишних разговоров забрала его губы в рот, правой рукой шаря пониже ватерлинии предельно недвусмысленно. Он деликатненько высвобождался. Когда Мэгги попыталась встать перед ним на колени, дураку понятно, для чего, улучил момент и переместился правее по стеночке.
Она осталась на ногах, раздраженно спросила:
– Ты что выделываешься? Не хочешь здесь, пошли ко мне.
– А Дик?
– Дик и не пискнет, будь уверен. У нас свободные отношения свободных людей, усек?
– Это ты так говоришь, – сказал Мазур. – А он может об этом и не знать, выскочит с пистолетом, получится жуткий скандал, я как-никак дипломат, должен думать о репутации…
– Брось. Все так и обстоит. Пошли?
Припомнив кое-что из классики, он громко произнес:
– Ваши ковры прекрасны, но мне пора…
– Какие ковры? Какие еще, в жопу, ковры? – Она подбоченилась, так ничего и не понимая, но догадавшись уже, что ее прелестями решительно пренебрегают. – Ага-а… Западаешь на эту сраную аристократку? Все равно ничего не получится, такие ложатся или под активных лесби, или под каких-нибудь маркизов с наколотым на хрене родовым гербом…
– Хватит, – сказал Мазур уже серьезно. – Давай разойдемся по-хорошему, дорогая.
– Ах ты, дипломат траханый…
Она бросилась, растопырив коготки и всерьез собираясь на совесть пройтись ими по Мазуровой физиономии. Мазур, коему услуги такой, с позволения сказать, визажистки были ни к чему, вовремя поймал ее за запястья и немного попридержал, увернувшись от удара коленкой в пах. Девочка была не из слабых, еще какое-то время трепыхалась, пытаясь его достать, но потом смирилась, не столь уж была и пьяна. Зло бросила:
– Пусти, тварь!
– Отпущу, – сказал Мазур. – Но, честное слово, если опять начнешь дрыгаться, успокою без оглядки на пол. У вас в Штатах, насколько я знаю, феминистки в голос вопят, что к женщине буквально во всем нужно относиться, как к мужчине, не делая сексистских различий? Считай, что их идеи меня достали до самого сердца, проникся и принял… Усекла?
– Пусти, – угрюмо попросила она. – Черт с тобой… Импотент. Буржуазная свинья…
Разжав пальцы, Мазур изготовился, чтобы при необходимости выполнить обещанное. Мэгги, однако, отступила, пытаясь испепелить его взглядом:
– Попомнишь еще, скотина!
Поправила сползшую бретельку и удалилась в сторону бального зала походкой, которая ей наверняка казалась исполненной презрения. Осмотрев себя и обнаружив, что ширинка в результате женских усилий расстегнута донизу, Мазур привел себя в нормальный вид, пожал плечами и пробормотал под нос одну из любимых литературных фраз:
– Таков печальный итог…
В зале продолжалось веселье. Поразмыслив, он потащился на верхнюю палубу и долго торчал там, не мучаясь никакими особенными терзаниями, бездумно глядя, как порой в луче прожектора вспыхивают алыми рдеющими угольками глаза кайманов. «Смело идут речники, – констатировал он. – То ли прекрасно знают здешний фарватер, то ли аппаратура в рубке стоит отличная, с надежным эхолотом можно так лихо переть в лютом мраке…» Когда во рту стало горчить от сигарет, направился вниз, к себе в каюту. Лечь и выспаться без задних ног, благо время позднее, и пошло оно все к черту…
За поворотом коридора нос к носу столкнулся с Ольгой, уже взявшейся за вычурную ручку двери своей каюты. Никого, кроме них, в коридоре не было, вновь напомнило о себе все прежнее, и Мазур остановился возле нее, застыл классическим соляным столпом.
– Интересно, что у вас произошло? – Ольга уставилась на него лукаво, чуть хмельно. – Милая Мэгги влетела в зал с таким видом, словно ее изнасиловал Кинг-Конг… или, наоборот, отказался насиловать, как ни предлагали…
– Имело место как раз второе, – угрюмо сообщил Мазур.
– Ну, примерно так я и подумала… Интересно, а почему вы проявили столь несвойственную военному моряку нерешительность? – прищурилась она с хмельным, кокетливым лукавством. – Красива, сексуальна, была готова…
– Не нужна она мне, – сказал Мазур и, придвинувшись вплотную, неожиданно для себя бухнул: – Я не могу без тебя…
Подняв брови, Ольга смотрела на него снизу вверх серьезно и чуть беспомощно, прикусив нижнюю губу – еще один знакомый по прежней жизни жест…
– Послушай, – сказала она тихо. – Я не монашка и не ледышка. Могу тебя впустить… если только ты точно знаешь, чего от меня хочешь. А ты знаешь?
По-моему, нет. Я ведь не она, и мне вовсе не хочется, чтобы с помощью моего тела кто-то всего-навсего воскрешал милые сердцу воспоминания… Я же буду чем-то вроде резиновой куклы, сделанной по особому заказу…
– Да, конечно, – смятенно сказал Мазур, пылая от стыда. – Прости, сам не знаю…
– Прощать тут не за что, – сказала Ольга все так же тихо. – Ты только, пожалуйста, не забывай, что я – это я. Спокойной ночи, господин Каперанг.
Она привстала на цыпочки, коснулась губами его щеки и в две секунды исчезла за дверью. Мазур поплелся прочь. Ноги сами привели в «бальный зал» там уже наполовину поубавилось веселившихся, Мэгги танцевала с помощником, Фредди и Мюнхгаузен по-прежнему торчали у стола.
– Эй, а мы тут как раз спорим, полковник, – обрадованно повернулся к нему Фредди. – Этот чудак не верит, что русские пьют виски стаканами, а я ему доказываю – пьют, столько народу это видело… Скажите веское слово, а? Я с ним на полсотни баксов стукнулся. Вы ж полковник, дипломат, вашему авторитетному слову он поверит…
Мазур молча взял бутылку «Джим бим», выбрал чистый фужер граммов на сто пятьдесят, набулькал до краев. Он не играл – ошарашить себя алкоголем хотелось до того, что скулы сводило. Чуть отстранившись, чтобы не капнуть на белые брюки, примерился и ахнул одним глотком. И не дождался привычного ожога, огненного комка, прокатившегося бы по пищеводу. Принюхался – нет, чистое виски, без дураков…
Сеньор Мюнхгаузен таращился на него, выкатив глаза и раскрыв рот.
Усмехнувшись, Мазур указательным пальцем подвинул его челюсть на место деликатненько, чтобы, не дай бог, не прикусил язык. Налил себе еще, примерно половину, выпил столь же залихватски. На сей раз ощутил и вкус, и алкогольный жар в глотке. Из угла на него пытливо уставился Кацуба, Мэгги, склонившая голову на плечо помощнику, послала презрительный взгляд. Сидевший рядом с Кацубой Дик взирал на свою ветреную подружку, слившуюся с юным речником чуть ли не в единую плоть, с философическим смирением старого мудрого даоса. Пожалуй, насчет свободных нравов она не врала…
Мюнхгаузен что-то попытался спросить, но Фредди решительно отодвинул старичка и с неожиданной для него участливостью сказал Мазуру:
– Брось, полковник, не стоит она того, ни одна не стоит… Давай лучше хватанем по-русски, я тебе докажу, что и янки из Коннектикута перед таким сосудом не оплошает… – Взял фужер Мазура, придвинул себе чистый и налил виски, примерно на две трети. – Хлопнем, а?
– Хлопнем, – сказал Мазур.
Глава 8
– Абсурд! – выкатил глаза Мюнхгаузен.
– А почему? – невозмутимо вопросил Фред. – Ты, парень, укороти свою анаконду, тогда я, глядишь, насчет голландских бабушек немного подисправлю… Квит на квит, а?
Обиженный Мюнхгаузен надулся, полностью переключив внимание на шампанское. Фред подтолкнул локтем Мазура и тихонько посоветовал со своей обычной простотой:
– Полковник, ты чего киснешь? Ты ее поведи гулять по палубе, а я этому петуху, если надо, ряшку почищу… Луна там, звезды, и прочие кайманы, вы ж с ней одного поля ягода, не то что я, кошачий антиквар…
Мазур взглянул на Ольгу, танцевавшую в объятиях пыжившегося от законной гордости помощника: тьфу ты, даже этот коробейник из Коннектикута заметил…
– Девочкам нужна романтика, как в Голливуде, – продолжал простяга Фред. – Типа того: я, мол, стою на мостике крейсера, гляжу на звезды, а на сердце так одиноко без чистой любви… Что я, не знаю, как моряки умеют? У меня кореш моряк, всех баб штабелями укладывал – так он на авианосце какой-то мелкий хрен пониже боцмана, а ты целый полковник… Не, точно, давай, я его отсеку, а ты веди девочку гулять, от нее ж умом можно рехнуться…
Мазура подмывало воспользоваться советом и принять посильную помощь неожиданного союзника. Не успел – помощник проворно сменил кассету, грянуло что-то томное, в ритме танго, и Мазура ухватила за руку решительно настроенная Мэгги:
– Пойдемте, полковник? Вы словно и не моряк, честное слово, – на женщин смотрите, как на фонарные столбы, вас и заподозрить могут в чем-нибудь другом, хотя я и не знала ни одного морячка, который был бы голубым…
– А вдруг? – сказал Мазур, положив руки ей на талию. – В конце концов, у вас в Штатах голубые нынче – уважаемое меньшинство, скоро, смотришь, и в большинство превратится…
– Надеюсь, обойдется, – отрезала Мэгги, прижимаясь к нему. – Если наш милашка Билли вваливает девочке за щеку прямо в Белом доме – Америка еще на традиционный секс не наплевала… Я вас шокирую, полковник?
– Ну что вы, – сказал Мазур, колыхаясь в ритме. – Приятно видеть сторонницу традиционных ценностей…
– Вот это уже лучше, – сказала подвыпившая Мэгги, закинула ему на шею обнаженную руку и прижалась так, что все недомолвки начинали улетучиваться. – И не пяльтесь вы на эту белокурую светскую стервочку, все равно не обломится, такие, прежде чем пустить мужчину в постель, проверят родословную под микроскопом, у нас в Штатах таких холеных сучек тоже хватает, насмотрелась, и в школе, и в колледже… – в ее голосе звучала нешуточная обида. – Только все они, если копнуть, в душе последние шлюхи…
Этот клинч все меньше напоминал танец – Мэгги прильнула к нему так, что Мазур едва мог изображать медленную пародию на танго, оба раскачивались под стон «битлов»:
В сторону Ольги неловко было смотреть. Мазур осторожненько попытался чуточку отклеить от себя затянутое в тесное платье горячее тело – не получилось.
You'll never know how much i really love you,
You'll never know how much i really love you, care.
Listen, do you want to know a secret?
Do you promise not to tell?[21]
– Выведи меня на свежий воздух, – шепнула на ухо Мэгги. – Я, кажется, надралась, нужно проветриться…
– Не так уж и надралась…
– Выведи. А то шампанское на голову вылью, будет скандал…
Плюнув мысленно, Мазур потащился к выходу. Клятая девка повисла на руке, прижималась, как к личной собственности. Едва оказались в коридоре и свернули за поворот, остановилась, ловко прижала Мазура к стене и без лишних разговоров забрала его губы в рот, правой рукой шаря пониже ватерлинии предельно недвусмысленно. Он деликатненько высвобождался. Когда Мэгги попыталась встать перед ним на колени, дураку понятно, для чего, улучил момент и переместился правее по стеночке.
Она осталась на ногах, раздраженно спросила:
– Ты что выделываешься? Не хочешь здесь, пошли ко мне.
– А Дик?
– Дик и не пискнет, будь уверен. У нас свободные отношения свободных людей, усек?
– Это ты так говоришь, – сказал Мазур. – А он может об этом и не знать, выскочит с пистолетом, получится жуткий скандал, я как-никак дипломат, должен думать о репутации…
– Брось. Все так и обстоит. Пошли?
Припомнив кое-что из классики, он громко произнес:
– Ваши ковры прекрасны, но мне пора…
– Какие ковры? Какие еще, в жопу, ковры? – Она подбоченилась, так ничего и не понимая, но догадавшись уже, что ее прелестями решительно пренебрегают. – Ага-а… Западаешь на эту сраную аристократку? Все равно ничего не получится, такие ложатся или под активных лесби, или под каких-нибудь маркизов с наколотым на хрене родовым гербом…
– Хватит, – сказал Мазур уже серьезно. – Давай разойдемся по-хорошему, дорогая.
– Ах ты, дипломат траханый…
Она бросилась, растопырив коготки и всерьез собираясь на совесть пройтись ими по Мазуровой физиономии. Мазур, коему услуги такой, с позволения сказать, визажистки были ни к чему, вовремя поймал ее за запястья и немного попридержал, увернувшись от удара коленкой в пах. Девочка была не из слабых, еще какое-то время трепыхалась, пытаясь его достать, но потом смирилась, не столь уж была и пьяна. Зло бросила:
– Пусти, тварь!
– Отпущу, – сказал Мазур. – Но, честное слово, если опять начнешь дрыгаться, успокою без оглядки на пол. У вас в Штатах, насколько я знаю, феминистки в голос вопят, что к женщине буквально во всем нужно относиться, как к мужчине, не делая сексистских различий? Считай, что их идеи меня достали до самого сердца, проникся и принял… Усекла?
– Пусти, – угрюмо попросила она. – Черт с тобой… Импотент. Буржуазная свинья…
Разжав пальцы, Мазур изготовился, чтобы при необходимости выполнить обещанное. Мэгги, однако, отступила, пытаясь испепелить его взглядом:
– Попомнишь еще, скотина!
Поправила сползшую бретельку и удалилась в сторону бального зала походкой, которая ей наверняка казалась исполненной презрения. Осмотрев себя и обнаружив, что ширинка в результате женских усилий расстегнута донизу, Мазур привел себя в нормальный вид, пожал плечами и пробормотал под нос одну из любимых литературных фраз:
– Таков печальный итог…
В зале продолжалось веселье. Поразмыслив, он потащился на верхнюю палубу и долго торчал там, не мучаясь никакими особенными терзаниями, бездумно глядя, как порой в луче прожектора вспыхивают алыми рдеющими угольками глаза кайманов. «Смело идут речники, – констатировал он. – То ли прекрасно знают здешний фарватер, то ли аппаратура в рубке стоит отличная, с надежным эхолотом можно так лихо переть в лютом мраке…» Когда во рту стало горчить от сигарет, направился вниз, к себе в каюту. Лечь и выспаться без задних ног, благо время позднее, и пошло оно все к черту…
За поворотом коридора нос к носу столкнулся с Ольгой, уже взявшейся за вычурную ручку двери своей каюты. Никого, кроме них, в коридоре не было, вновь напомнило о себе все прежнее, и Мазур остановился возле нее, застыл классическим соляным столпом.
– Интересно, что у вас произошло? – Ольга уставилась на него лукаво, чуть хмельно. – Милая Мэгги влетела в зал с таким видом, словно ее изнасиловал Кинг-Конг… или, наоборот, отказался насиловать, как ни предлагали…
– Имело место как раз второе, – угрюмо сообщил Мазур.
– Ну, примерно так я и подумала… Интересно, а почему вы проявили столь несвойственную военному моряку нерешительность? – прищурилась она с хмельным, кокетливым лукавством. – Красива, сексуальна, была готова…
– Не нужна она мне, – сказал Мазур и, придвинувшись вплотную, неожиданно для себя бухнул: – Я не могу без тебя…
Подняв брови, Ольга смотрела на него снизу вверх серьезно и чуть беспомощно, прикусив нижнюю губу – еще один знакомый по прежней жизни жест…
– Послушай, – сказала она тихо. – Я не монашка и не ледышка. Могу тебя впустить… если только ты точно знаешь, чего от меня хочешь. А ты знаешь?
По-моему, нет. Я ведь не она, и мне вовсе не хочется, чтобы с помощью моего тела кто-то всего-навсего воскрешал милые сердцу воспоминания… Я же буду чем-то вроде резиновой куклы, сделанной по особому заказу…
– Да, конечно, – смятенно сказал Мазур, пылая от стыда. – Прости, сам не знаю…
– Прощать тут не за что, – сказала Ольга все так же тихо. – Ты только, пожалуйста, не забывай, что я – это я. Спокойной ночи, господин Каперанг.
Она привстала на цыпочки, коснулась губами его щеки и в две секунды исчезла за дверью. Мазур поплелся прочь. Ноги сами привели в «бальный зал» там уже наполовину поубавилось веселившихся, Мэгги танцевала с помощником, Фредди и Мюнхгаузен по-прежнему торчали у стола.
– Эй, а мы тут как раз спорим, полковник, – обрадованно повернулся к нему Фредди. – Этот чудак не верит, что русские пьют виски стаканами, а я ему доказываю – пьют, столько народу это видело… Скажите веское слово, а? Я с ним на полсотни баксов стукнулся. Вы ж полковник, дипломат, вашему авторитетному слову он поверит…
Мазур молча взял бутылку «Джим бим», выбрал чистый фужер граммов на сто пятьдесят, набулькал до краев. Он не играл – ошарашить себя алкоголем хотелось до того, что скулы сводило. Чуть отстранившись, чтобы не капнуть на белые брюки, примерился и ахнул одним глотком. И не дождался привычного ожога, огненного комка, прокатившегося бы по пищеводу. Принюхался – нет, чистое виски, без дураков…
Сеньор Мюнхгаузен таращился на него, выкатив глаза и раскрыв рот.
Усмехнувшись, Мазур указательным пальцем подвинул его челюсть на место деликатненько, чтобы, не дай бог, не прикусил язык. Налил себе еще, примерно половину, выпил столь же залихватски. На сей раз ощутил и вкус, и алкогольный жар в глотке. Из угла на него пытливо уставился Кацуба, Мэгги, склонившая голову на плечо помощнику, послала презрительный взгляд. Сидевший рядом с Кацубой Дик взирал на свою ветреную подружку, слившуюся с юным речником чуть ли не в единую плоть, с философическим смирением старого мудрого даоса. Пожалуй, насчет свободных нравов она не врала…
Мюнхгаузен что-то попытался спросить, но Фредди решительно отодвинул старичка и с неожиданной для него участливостью сказал Мазуру:
– Брось, полковник, не стоит она того, ни одна не стоит… Давай лучше хватанем по-русски, я тебе докажу, что и янки из Коннектикута перед таким сосудом не оплошает… – Взял фужер Мазура, придвинул себе чистый и налил виски, примерно на две трети. – Хлопнем, а?
– Хлопнем, – сказал Мазур.
Глава 8
НЕ ТО ЧУМА, НЕ ТО ВЕСЕЛЬЕ НА КОРАБЛЕ…
Давным-давно известно, что под разными географическими широтами один и тот же человек на спиртное реагирует по-разному. Мазур исключением не был: если, скажем, на Урале голова у него после перепоя чувствительно потрескивала, то в Питере практически не болела, а в Минске и вовсе не случалось вредных симптомчиков, хоть ведро вылакай. Оказалось, что республика Санта-Кроче мало чем в этом плане уступает белорусской земле – вчера ночью они-таки нарезались с Фредом так, словно с утра должен был наступить сухой закон с расстрелом за нарушение. Правда, кино, как говорится, не рвалось – Мазур все помнил: и как волок Фреда в каюту к соскучившимся котейкам, и как не вполне по-джентльменски послал Мэгги очень далеко в ответ на какую-то крайне ехидную реплику. И все остальное – в общем, ничего такого, за что следовало бы терзаться похмельными ужасами.
А главное, голова ничуть не болела, разве что во рту ощущалась неприятная сухость, но и она прошла, когда влез под душ.
Потом поплелся в обеденный зал – время было раннее, но оставалась надежда на кофе. Корабль казался вымершим, даже на кормовой палубе стояла непривычная тишина.
Кофейный автомат, о чудо, функционировал под присмотром хмурого невыспавшегося стюарда. Мазур тут же понял, что заставило бедолагу встать ни свет ни заря – у стола с остатками вчерашнего застолья в гордом одиночестве сидел Сеньор Мюнхгаузен и совершенно по-русски похмелялся степлившимся шампанским. «Нет, и в этой богом забытой стране есть люди! – умилился Мазур мимолетно. – И рученьки-то трясутся, как у нашего Ваньки, и рожа соответствующая…»
Он сел напротив, выпил кофе, словно лекарство, подумав, попросил пару бутылок пива и налил в высокий бокал. Пиво здесь было отличное.
Мюнхгаузен тем временем опростал второй фужер, немного пришел в себя, похмельно порозовел. После третьего стал совсем похож на человека – и с ходу обрушил на Мазура очередную «подлинную» историю.
На сей раз речь зашла о генерале Чунчо – личности, давно овеянной зловещими и неисчислимыми легендами. Один из былых верных псов Дона Астольфо, сей субъект был известен даже Мазуру, частенько читавшему газеты на протяжении последних тридцати лет.
Генерал Чунчо, чье настоящее имя, равно как внешность, возраст, социальное происхождение и национальность до сих пор оставались загадкой, взмыл к вершинам неожиданно. Уж эта история, Мазур слышал от коллег, была невымышленной…
Лет тридцать назад очередные леваки старательно подготовили очередное покушение на Дона Астольфо. Человек десять с автоматами засели в кузовах поставленных у дороги грузовиков и, когда показался огромный «кадиллак» хефе, открыли пальбу от всей широты души. Машина умчалась, виляя под огнем,но до того притормозила на миг, и с заднего сиденья выкатился подполковник морской пехоты с ручным пулеметом. И взялся за работу. Когда через четверть часа к тому месту на полудюжине битком набитых джипов примчались парашютисты из охраны дворца, они, обнаружив полное отсутствие всякого перемещения живых существ, взялись было искать тело героически павшего национального героя, но тут подполковник объявился из канавы, в трех местах слегка поцарапанный пулями, но живехонький. А вот покушавшиеся все до одного, как выражались некогда русские староверы, оказались «записаны в книгу животну под номером будущего века»…
Подполковник ухитрился их всех уделать в одиночку. Это и был будущий генерал Чунчо, как легко догадаться, после таких подвигов мало того что попавший в небывалый фавор, но ухитрившийся так никогда и не пасть. Согласно крохам достоверной информации, он быстро занял немаленький пост в тогдашней охранке, но, в противоположность иным гориллам, обожавшим самолично вырывать ногти подследственным мужского пола и первыми опробовать угодивших в подвалы красоток, кровавых забав и сексуальных утех сторонился, был скорее стратегом, чем тактиком, на публике практически не появлялся и перед фотокамерами не засветился ни разу. Чем он занимался, никто толком не знал, но все сходились на том, что личность эта обладает огромным влиянием.
После переворота победившие «революционные майоры» особой ясности не внесли. Трижды в газетах появлялись сообщения о расстреле кровавой собаки, генерала Чунчо, но, поскольку речь шла о трех разных людях, никто особенно газетам не верил. Ходили слухи, что генерал Чунчо то ли бежал в Штаты, то ли купил ферму в Австралии, то ли спасался на торпедном катере, который со всем экипажем был потоплен революционным вертолетом, то ли погиб при штурме дворца. С переходом власти от «революционных майоров» к выборному президенту и столь же выборному парламенту о генерале Чунчо писать почти перестали, хотя иные газеты и поныне, на безрыбье, пытались связать его с тем или иным неопознанным трупом, то времен переворота, то свежим. Да и версии вроде виллы в Испании или особнячка на Гернси, где якобы доживает век полупарализованный старичок, до сих пор всплывали порой в средствах массовой информации.
Так вот, Сеньор Мюнхгаузен старательно и с фантазией вкручивал Мазуру, что во времена Дона Астольфо, – о которых теперь, слава богу, можно говорить спокойно, не рискуя получить по голове от юных леваков, и это прекрасно, сеньор коммодор, историческому процессу вредны чрезмерные эмоции, вы читали Коллингвуда? – так вот, во времена Дона Астольфо они с генералом Чунчо имели охотничьи домики буквально по соседству. На правом берегу Уакалеры, знаете ли. Как сейчас помню, сеньор коммодор…
Увы, дальнейшее повествование было лишено самой элементарной логики, Мюнхгаузен то заверял, что не единожды пивал со страшным генералом кофий, а то и пиво, то, решительно себе противореча, утверждал, будто Чунчо приезжал на фазенду исключительно под покровом темноты, в парике и темных очках, причем бдительная охрана тут же пристреливала на месте всякого, имевшего неосторожность узреть верного сподвижника хефе. Осушив еще пару фужеров, он окончательно потерял нить повествования – и, опять-таки совершенно по-русски, начал заковыристо врать, будто служил при Доне Астольфо в гвардии – девятая кавалерийская, слышали? На самом деле, конечно, не было никаких коней, это старинное название… и принимал из его рук орден.
Осторожными расспросами Мазур быстро установил, что этот «гвардеец» совершенно на разбирался в оружии и военной технике, и тут уж все стало ясно. Однако высказывать свои мысли вслух он, понятное дело, не стал – к чему огорчать милейшего старичка? Быть может, это у него единственная отрада в жизни – кормить случайных попутчиков увлекательными байками…
Так они и сидели в совершеннейшей идиллии – Мазур умеренно попивал пиво, все еще не прикончив вторую бутылку, а вконец рассолодевший Сеньор Мюнхгаузен, такое впечатление, вот-вот собирался заявить, что генерал Чунчо – это он сам и есть. По крайней мере, пара его последних фраз определенно служила мостиком к этому сенсационному откровению…
И Мазур с любопытством ждал, когда же старикан возьмет на душу грех самозванства.
Так и не дождавшись, стал придумывать подначивающие вопросы, способные еще более разгорячить фантазию собеседника. Потом тренированным ухом разобрал новые оттенки в слабом, едва долетавшем до обеденного зала ворчании дизелей. Положительно, корабль замедлял ход. Чтобы проверить, Мазур уставился в окно. Так и есть: косматая, словно бы вспененная стена леса уже не проплывала мимо замерла. Раздался громкий, пронзительный скрежет якорных цепей по обоим бортам.
Ольга не вошла – влетела, белые брюки прямо-таки свистели, словно широченные клеша драпающего от патруля морячка. Прямиком направилась к Мазуру:
– Можно с тобой посоветоваться? Некогда было радоваться, что они и на трезвую голову перешли на «ты» – очень уж встревоженное, озабоченное у нее лицо…
– Конечно, – сказал Мазур.
– Пойдем.
Торопливо бросив извинение Сеньору Мюнхгаузену, Мазур поспешил за девушкой, спросил на ходу:
– Что-то случилось?
– Да как сказать… – бросила она, не оборачиваясь.
Буквально втолкнула Мазура в свою каюту, захлопнула за ним дверь, уставилась потемневшими от злости глазищами:
– Мой ноутбук пропал.
– Когда?
– Не знаю. Вчера вечером, перед балом, во всяком случае, был на месте,она распахнула дверцу белоснежного подвесного шкафа и продемонстрировала пустую полку. – Вот здесь он и стоял.
– А ты, часом, не ошиблась? Хорошо помнишь?
– Карахо[22], я еще не склеротичка! Именно сюда я его и ставила – только в этом шкафчике высокий бортик, даже если корабль здорово качнет, ни за что не вывалится. Везде уже смотрела – ни следа…
– Стюарды шалят? – вслух предположил Мазур. – Или кто-то с кормы под шумок решил поживиться у белых сахибов?
– Ерунда, – отрезала Ольга. – Вон кольцо, на столике. Между прочим, бриллиант в шесть каратов. Вчера я его на бал не надевала, любой воришка в первую очередь цапнул бы побрякушку… и деньги, а они на месте…
– Значит, в Барралоче так и не позвонила?
– Ты удивительно догадлив… Говорю же, со вчерашнего вечера до него не дотрагивалась…
– Послушай, что-то мне это не нравится, – тихо сказал Мазур. – Нужно позвать Лопеса и Мигеля…
– Я об этом в первую очередь подумала, – сказала Ольга. – Только их в каютах нет, а где они, неизвестно. Вполне могли полезть в трюм, от Лопеса этого можно ждать…
– От Мигеля тоже, – кивнул Мазур. – По-моему, следует…
– Pare, manos arriba![23] – раздался одновременно со стуком распахнувшейся двери истошный вопль.
Смысл вопля остался для Мазура темен, но, поскольку его наглядно иллюстрировали два ствола, нацеленные на них с Ольгой, долго гадать не приходилось…
– Р-руки, мать вашу! – рявкнула Мэгги уже на английском, скользнула в каюту, встала у стены, держа «вальтер» с глушителем довольно-таки умело. – Кому сказано?
Мазур медленно поднял руки на уровень плеч.
– За голову, тварь! И ты тоже!
Пришлось подчиниться – для броска далеко, а выхватить свой револьвер он ни за что не успел бы. Ворвавшийся вместе с Мэгги юнец – ага, тот, что так зло таращился на Мазура с кормы – держал автомат наизготовку, успел бы превратить в решето…
«Ах, вот оно что», – подумал Мазур. Пылкая Мэгги красовалась в пятнистых маскировочных шортах и желтой футболке с огромными черными буквами «PIR» Партия Каких-то-там Революционеров. Ее спутник остался в прежней одежде, но густейшие иссиня-черные волосы перевязал красной лентой с теми же буквами.
Где-то поблизости протрещала длинная очередь – это не СЕТМЕ и не «хеклер-кох» Лопеса, определенно пистолет-пулемет из разряда коротышек, скорее всего, излюбленный всякой шпаной «ингрэм». Скверно. Значит, они уже не скрываются, палят в открытую – то ли чувствуют себя хозяевами положения, то ли и впрямь стали ими…
– Медленно-медленно отстегни кобуру, – распорядилась Мэгги. – И без глупостей, иначе эта кукла получит пулю меж глаз… Двумя пальцами разними застежку… брось подальше…
Мазур отбросил кобуру на белую постель – ничего больше не оставалось делать. Парнишка таращился на него так, словно готов был перегрызть глотку зубами, а вот Мазур, рассмотрев его повнимательнее, вдруг понял, что дела обстоят не так уж и плохо. Совсем неплохо обстоят, лишь бы улучить момент…
– Я член дипломатического корпуса, – сказал он громко. – Я требую, чтобы…
Ви-жиххх! Над самой головой у него знакомо жикнуло, пуля звонко влепилась в деревянную переборку. Надо признать, эта сучка стреляла неплохо…
– Дипломатические привилегии – выдумка зажравшейся буржуазии, – сказала Мэгги. Даже не зло – наставительно. – Усек, милый? – Она вдруг улыбнулась во все тридцать два зуба. – Но поскольку эти скоты все еще соблюдают правила игры, ты, сладкий, автоматически превращаешься в товар для обмена…
– Ага, – сказал Мазур, решив вовлечь ее в разговор, как учили. – Товарищи в тюрьмах и тому подобное?
– Не смей скалить зубы, тварь!
– Помилуй, я и не пытаюсь… – сказал он с видом полнейшего добродушия.
Лишь бы этот сопляк не вздумал… Есть шанс, и какой…
– Ты, – в тот угол, она – в другой! – распорядилась Мэгги. – Вот так, чудненько… Корабль захвачен Партией Левых Революционеров, как вы, быть может, догадываетесь. Если хотите спасти шкуры, не дергайтесь. Один гражданин США, два дипломата, еще несколько жирных рыбок – неплохо… Ну что, принцесса? – она уставилась на Ольгу пустыми, прозрачными глазами фанатички. – Кофе в постель на серебряном подносе, Кембридж, бриллиантики, лакеи в буклях… Вот только ты не у себя на ранчо…
– Мэгги, здесь, в Санта-Кроче, «ранчо» означает… – начал было Мазур спокойно.
– Молчать! – отрезала она. – Будешь говорить, когда я разрешу. Если ты предмет для торга, это еще не означает, что тебе нельзя отхватить яйца мачете… Понял?
Он молча кивнул, всерьез продумывая план, проистекавший из обращения мальчишки со своим автоматом, о чем юнец и не подозревал, судя по всему…
Мэгги бросила мальчишке что-то по-испански – он подобрался, навел на Мазура автомат и замер. «Волнуется, щенок, – констатировал Мазур, – быть может, в первый раз пошел на дело, оттого так и лопухнулся…»
Убедившись, что Мазур надежно «запечатан» в своем углу, Мэгги вразвалочку подошла к Ольге, уперла ей глушитель под нижнюю челюсть и улыбнулась почти дружелюбно:
– Стой спокойно, кукла капиталистическая, иначе мозги так и брызнут…
Глядя ей в глаза, с кривой ухмылочкой свободной рукой стала расстегивать на Ольге блузку сверху донизу – медленно, со смаком, крутя каждую пуговицу меж пальцами. Ольга смотрела на нее испуганно и беспомощно, как кролик на удава, ойкнула, попыталась поднять руки, но получила звонкую пощечину и встала неподвижно, прижавшись спиной к переборке. Мазур стиснул зубы, но терпел – время не подошло.
А главное, голова ничуть не болела, разве что во рту ощущалась неприятная сухость, но и она прошла, когда влез под душ.
Потом поплелся в обеденный зал – время было раннее, но оставалась надежда на кофе. Корабль казался вымершим, даже на кормовой палубе стояла непривычная тишина.
Кофейный автомат, о чудо, функционировал под присмотром хмурого невыспавшегося стюарда. Мазур тут же понял, что заставило бедолагу встать ни свет ни заря – у стола с остатками вчерашнего застолья в гордом одиночестве сидел Сеньор Мюнхгаузен и совершенно по-русски похмелялся степлившимся шампанским. «Нет, и в этой богом забытой стране есть люди! – умилился Мазур мимолетно. – И рученьки-то трясутся, как у нашего Ваньки, и рожа соответствующая…»
Он сел напротив, выпил кофе, словно лекарство, подумав, попросил пару бутылок пива и налил в высокий бокал. Пиво здесь было отличное.
Мюнхгаузен тем временем опростал второй фужер, немного пришел в себя, похмельно порозовел. После третьего стал совсем похож на человека – и с ходу обрушил на Мазура очередную «подлинную» историю.
На сей раз речь зашла о генерале Чунчо – личности, давно овеянной зловещими и неисчислимыми легендами. Один из былых верных псов Дона Астольфо, сей субъект был известен даже Мазуру, частенько читавшему газеты на протяжении последних тридцати лет.
Генерал Чунчо, чье настоящее имя, равно как внешность, возраст, социальное происхождение и национальность до сих пор оставались загадкой, взмыл к вершинам неожиданно. Уж эта история, Мазур слышал от коллег, была невымышленной…
Лет тридцать назад очередные леваки старательно подготовили очередное покушение на Дона Астольфо. Человек десять с автоматами засели в кузовах поставленных у дороги грузовиков и, когда показался огромный «кадиллак» хефе, открыли пальбу от всей широты души. Машина умчалась, виляя под огнем,но до того притормозила на миг, и с заднего сиденья выкатился подполковник морской пехоты с ручным пулеметом. И взялся за работу. Когда через четверть часа к тому месту на полудюжине битком набитых джипов примчались парашютисты из охраны дворца, они, обнаружив полное отсутствие всякого перемещения живых существ, взялись было искать тело героически павшего национального героя, но тут подполковник объявился из канавы, в трех местах слегка поцарапанный пулями, но живехонький. А вот покушавшиеся все до одного, как выражались некогда русские староверы, оказались «записаны в книгу животну под номером будущего века»…
Подполковник ухитрился их всех уделать в одиночку. Это и был будущий генерал Чунчо, как легко догадаться, после таких подвигов мало того что попавший в небывалый фавор, но ухитрившийся так никогда и не пасть. Согласно крохам достоверной информации, он быстро занял немаленький пост в тогдашней охранке, но, в противоположность иным гориллам, обожавшим самолично вырывать ногти подследственным мужского пола и первыми опробовать угодивших в подвалы красоток, кровавых забав и сексуальных утех сторонился, был скорее стратегом, чем тактиком, на публике практически не появлялся и перед фотокамерами не засветился ни разу. Чем он занимался, никто толком не знал, но все сходились на том, что личность эта обладает огромным влиянием.
После переворота победившие «революционные майоры» особой ясности не внесли. Трижды в газетах появлялись сообщения о расстреле кровавой собаки, генерала Чунчо, но, поскольку речь шла о трех разных людях, никто особенно газетам не верил. Ходили слухи, что генерал Чунчо то ли бежал в Штаты, то ли купил ферму в Австралии, то ли спасался на торпедном катере, который со всем экипажем был потоплен революционным вертолетом, то ли погиб при штурме дворца. С переходом власти от «революционных майоров» к выборному президенту и столь же выборному парламенту о генерале Чунчо писать почти перестали, хотя иные газеты и поныне, на безрыбье, пытались связать его с тем или иным неопознанным трупом, то времен переворота, то свежим. Да и версии вроде виллы в Испании или особнячка на Гернси, где якобы доживает век полупарализованный старичок, до сих пор всплывали порой в средствах массовой информации.
Так вот, Сеньор Мюнхгаузен старательно и с фантазией вкручивал Мазуру, что во времена Дона Астольфо, – о которых теперь, слава богу, можно говорить спокойно, не рискуя получить по голове от юных леваков, и это прекрасно, сеньор коммодор, историческому процессу вредны чрезмерные эмоции, вы читали Коллингвуда? – так вот, во времена Дона Астольфо они с генералом Чунчо имели охотничьи домики буквально по соседству. На правом берегу Уакалеры, знаете ли. Как сейчас помню, сеньор коммодор…
Увы, дальнейшее повествование было лишено самой элементарной логики, Мюнхгаузен то заверял, что не единожды пивал со страшным генералом кофий, а то и пиво, то, решительно себе противореча, утверждал, будто Чунчо приезжал на фазенду исключительно под покровом темноты, в парике и темных очках, причем бдительная охрана тут же пристреливала на месте всякого, имевшего неосторожность узреть верного сподвижника хефе. Осушив еще пару фужеров, он окончательно потерял нить повествования – и, опять-таки совершенно по-русски, начал заковыристо врать, будто служил при Доне Астольфо в гвардии – девятая кавалерийская, слышали? На самом деле, конечно, не было никаких коней, это старинное название… и принимал из его рук орден.
Осторожными расспросами Мазур быстро установил, что этот «гвардеец» совершенно на разбирался в оружии и военной технике, и тут уж все стало ясно. Однако высказывать свои мысли вслух он, понятное дело, не стал – к чему огорчать милейшего старичка? Быть может, это у него единственная отрада в жизни – кормить случайных попутчиков увлекательными байками…
Так они и сидели в совершеннейшей идиллии – Мазур умеренно попивал пиво, все еще не прикончив вторую бутылку, а вконец рассолодевший Сеньор Мюнхгаузен, такое впечатление, вот-вот собирался заявить, что генерал Чунчо – это он сам и есть. По крайней мере, пара его последних фраз определенно служила мостиком к этому сенсационному откровению…
И Мазур с любопытством ждал, когда же старикан возьмет на душу грех самозванства.
Так и не дождавшись, стал придумывать подначивающие вопросы, способные еще более разгорячить фантазию собеседника. Потом тренированным ухом разобрал новые оттенки в слабом, едва долетавшем до обеденного зала ворчании дизелей. Положительно, корабль замедлял ход. Чтобы проверить, Мазур уставился в окно. Так и есть: косматая, словно бы вспененная стена леса уже не проплывала мимо замерла. Раздался громкий, пронзительный скрежет якорных цепей по обоим бортам.
Ольга не вошла – влетела, белые брюки прямо-таки свистели, словно широченные клеша драпающего от патруля морячка. Прямиком направилась к Мазуру:
– Можно с тобой посоветоваться? Некогда было радоваться, что они и на трезвую голову перешли на «ты» – очень уж встревоженное, озабоченное у нее лицо…
– Конечно, – сказал Мазур.
– Пойдем.
Торопливо бросив извинение Сеньору Мюнхгаузену, Мазур поспешил за девушкой, спросил на ходу:
– Что-то случилось?
– Да как сказать… – бросила она, не оборачиваясь.
Буквально втолкнула Мазура в свою каюту, захлопнула за ним дверь, уставилась потемневшими от злости глазищами:
– Мой ноутбук пропал.
– Когда?
– Не знаю. Вчера вечером, перед балом, во всяком случае, был на месте,она распахнула дверцу белоснежного подвесного шкафа и продемонстрировала пустую полку. – Вот здесь он и стоял.
– А ты, часом, не ошиблась? Хорошо помнишь?
– Карахо[22], я еще не склеротичка! Именно сюда я его и ставила – только в этом шкафчике высокий бортик, даже если корабль здорово качнет, ни за что не вывалится. Везде уже смотрела – ни следа…
– Стюарды шалят? – вслух предположил Мазур. – Или кто-то с кормы под шумок решил поживиться у белых сахибов?
– Ерунда, – отрезала Ольга. – Вон кольцо, на столике. Между прочим, бриллиант в шесть каратов. Вчера я его на бал не надевала, любой воришка в первую очередь цапнул бы побрякушку… и деньги, а они на месте…
– Значит, в Барралоче так и не позвонила?
– Ты удивительно догадлив… Говорю же, со вчерашнего вечера до него не дотрагивалась…
– Послушай, что-то мне это не нравится, – тихо сказал Мазур. – Нужно позвать Лопеса и Мигеля…
– Я об этом в первую очередь подумала, – сказала Ольга. – Только их в каютах нет, а где они, неизвестно. Вполне могли полезть в трюм, от Лопеса этого можно ждать…
– От Мигеля тоже, – кивнул Мазур. – По-моему, следует…
– Pare, manos arriba![23] – раздался одновременно со стуком распахнувшейся двери истошный вопль.
Смысл вопля остался для Мазура темен, но, поскольку его наглядно иллюстрировали два ствола, нацеленные на них с Ольгой, долго гадать не приходилось…
– Р-руки, мать вашу! – рявкнула Мэгги уже на английском, скользнула в каюту, встала у стены, держа «вальтер» с глушителем довольно-таки умело. – Кому сказано?
Мазур медленно поднял руки на уровень плеч.
– За голову, тварь! И ты тоже!
Пришлось подчиниться – для броска далеко, а выхватить свой револьвер он ни за что не успел бы. Ворвавшийся вместе с Мэгги юнец – ага, тот, что так зло таращился на Мазура с кормы – держал автомат наизготовку, успел бы превратить в решето…
«Ах, вот оно что», – подумал Мазур. Пылкая Мэгги красовалась в пятнистых маскировочных шортах и желтой футболке с огромными черными буквами «PIR» Партия Каких-то-там Революционеров. Ее спутник остался в прежней одежде, но густейшие иссиня-черные волосы перевязал красной лентой с теми же буквами.
Где-то поблизости протрещала длинная очередь – это не СЕТМЕ и не «хеклер-кох» Лопеса, определенно пистолет-пулемет из разряда коротышек, скорее всего, излюбленный всякой шпаной «ингрэм». Скверно. Значит, они уже не скрываются, палят в открытую – то ли чувствуют себя хозяевами положения, то ли и впрямь стали ими…
– Медленно-медленно отстегни кобуру, – распорядилась Мэгги. – И без глупостей, иначе эта кукла получит пулю меж глаз… Двумя пальцами разними застежку… брось подальше…
Мазур отбросил кобуру на белую постель – ничего больше не оставалось делать. Парнишка таращился на него так, словно готов был перегрызть глотку зубами, а вот Мазур, рассмотрев его повнимательнее, вдруг понял, что дела обстоят не так уж и плохо. Совсем неплохо обстоят, лишь бы улучить момент…
– Я член дипломатического корпуса, – сказал он громко. – Я требую, чтобы…
Ви-жиххх! Над самой головой у него знакомо жикнуло, пуля звонко влепилась в деревянную переборку. Надо признать, эта сучка стреляла неплохо…
– Дипломатические привилегии – выдумка зажравшейся буржуазии, – сказала Мэгги. Даже не зло – наставительно. – Усек, милый? – Она вдруг улыбнулась во все тридцать два зуба. – Но поскольку эти скоты все еще соблюдают правила игры, ты, сладкий, автоматически превращаешься в товар для обмена…
– Ага, – сказал Мазур, решив вовлечь ее в разговор, как учили. – Товарищи в тюрьмах и тому подобное?
– Не смей скалить зубы, тварь!
– Помилуй, я и не пытаюсь… – сказал он с видом полнейшего добродушия.
Лишь бы этот сопляк не вздумал… Есть шанс, и какой…
– Ты, – в тот угол, она – в другой! – распорядилась Мэгги. – Вот так, чудненько… Корабль захвачен Партией Левых Революционеров, как вы, быть может, догадываетесь. Если хотите спасти шкуры, не дергайтесь. Один гражданин США, два дипломата, еще несколько жирных рыбок – неплохо… Ну что, принцесса? – она уставилась на Ольгу пустыми, прозрачными глазами фанатички. – Кофе в постель на серебряном подносе, Кембридж, бриллиантики, лакеи в буклях… Вот только ты не у себя на ранчо…
– Мэгги, здесь, в Санта-Кроче, «ранчо» означает… – начал было Мазур спокойно.
– Молчать! – отрезала она. – Будешь говорить, когда я разрешу. Если ты предмет для торга, это еще не означает, что тебе нельзя отхватить яйца мачете… Понял?
Он молча кивнул, всерьез продумывая план, проистекавший из обращения мальчишки со своим автоматом, о чем юнец и не подозревал, судя по всему…
Мэгги бросила мальчишке что-то по-испански – он подобрался, навел на Мазура автомат и замер. «Волнуется, щенок, – констатировал Мазур, – быть может, в первый раз пошел на дело, оттого так и лопухнулся…»
Убедившись, что Мазур надежно «запечатан» в своем углу, Мэгги вразвалочку подошла к Ольге, уперла ей глушитель под нижнюю челюсть и улыбнулась почти дружелюбно:
– Стой спокойно, кукла капиталистическая, иначе мозги так и брызнут…
Глядя ей в глаза, с кривой ухмылочкой свободной рукой стала расстегивать на Ольге блузку сверху донизу – медленно, со смаком, крутя каждую пуговицу меж пальцами. Ольга смотрела на нее испуганно и беспомощно, как кролик на удава, ойкнула, попыталась поднять руки, но получила звонкую пощечину и встала неподвижно, прижавшись спиной к переборке. Мазур стиснул зубы, но терпел – время не подошло.