Страница:
(Бабушка Джеймса ела красно-белые конфеты. Перечно-мятные – так она их называла. А еще она носила цветастые домашние платья.)
В доме, где жила Винни, имелись бассейн и теннисный корт. Ее отец был судьей. У Винни была теннисная ракетка «Принц» из черного графита.
Все это очень, очень важно.
Кто-то однажды притащил в школу обезьяну. Хвост у нее был облезлый.
Птицы чирикают. До чего же ужасный звук! Кто бы мог подумать, что в Нью-Йорке так много птиц?
Джеймс входит в свою квартиру. Он еще им всем покажет! Он еще целую книгу напишет. Земля задрожит. Люди должны узнать об этом.
– Винни! – зовет жену Джеймс.
Она лежит в кровати. Открывает глаза и смотрит на него в упор. Переворачивается на другой бок.
Но кто-то ведь должен об этом узнать!
Джеймс трясет жену:
– Винни, это чудовищный правительственный заговор. Винни, ты не спишь? Суть его заключается в переполнении ниш обитания, но вместо крыс использовали обезьян и обнаружили, что приматы ведут себя аналогичным образом, а значит, это имеет самое непосредственное отношение к жилищному кризису в центральной части города. Конечно, Стивен Джей Гулд открыл подобную же закономерность в своих опытах с улитками…
– Иди на… диван.
– …что он позднее распространил и на приматов, а Дарвин никогда не читал Менделя. Ты понимаешь, что это значит? Дарвин не читал Менделя!
– Что, черт возьми, ты несешь, Джеймс? – Винни смотрит на Джеймса. Потом присматривается пристальнее и видит нечто, заставляющее ее воскликнуть: – Ни хрена себе! Да ты весь в дерьме. Просто бездомный бродяга. А вонь-то какая!
– Прости, если разбудил, – извиняется Джеймс. Виноватым он себя не чувствует. Внезапно он ощущает прилив всепоглощающей (и необъяснимой) нежности к Винни. Его охватывает страстное желание. Он хочет секса. Он просто обязан заняться с ней сексом.
Джеймс садится на край кровати.
– Ты такая замечательная. Такая замечательная жена. Мне всегда хочется тебе сказать, как сильно я тебя люблю, но ты никогда не даешь мне этого сделать.
– Ты просто омерзителен, – говорит Винни. – Я бы хотела попросить тебя немедленно убраться из дома, но сейчас слишком поздно. А утром можешь отправляться в отель. – После чего она накрывается одеялом с головой.
– Все тобой так восхищаются. Таннер по тебе с ума сходит.
– Нет, это уж чересчур! – выдавливает Винни. Она готова взорваться. Ведь ей утром на работу. (И почему это все думают, будто их дерьмовые проблемы более важны, чем ее собственные? Хотелось бы, чтобы хоть кто-то осознал всю важность ее собственных дерьмовых проблем. Хоть когда-нибудь!)
Джеймс обнимает Винни одной рукой. Пытается ее поцеловать.
– Джеймс! – осаживает его Винни.
– Ты такая… прелесть, – бормочет Джеймс, пытаясь погладить ей волосы.
– Джеймс, иди спать… Джеймс, прекрати… Я потребую арестовать тебя за супружеское изнасилование… Джеймс, отстань от меня!
Винни вопит. Джеймс скатывается на бок. Он стонет.
– Иди на диван! – приказывает Винни.
– Не могу.
Винни откидывает одеяло.
– У нас завтра будет серьезный разговор. О твоем поведении. Пора что-то весьма серьезно изменить в нашей жизни.
– Винни…
– Нет, я не шучу, Джеймс. Ведь у нас ребенок. На тебе лежит ответственность. Почему, черт возьми, – и я действительно хочу это знать, – почему, черт возьми, тебе и Клею пришла в голову мысль, что вы можете валять дурака и вести себя, как шестилетние мальчишки? Ты когда-нибудь видел, чтобы я или Вероника шлялись невесть где, напивались, принимали наркотики и пропадали до четырех утра? Как бы тебе это понравилось? Что бы ты сказал, если бы я засовывала руку в штаны разным парням и принимала с ними наркотики в туалете и вообще вытворяла бог знает что еще? Впрочем, может, я еще нечто подобное учиню. И знаешь, Джеймс, почему? Потому что теперь мне на все наплевать. Я сыта тобой по горло.
– Винни!..
– А что касается проекта о шимпанзе и альфа-самцах, я начинаю думать, что ты это дело заранее проиграл. Очнись, Джеймс. Настало третье тысячелетие. Мужчины и женщины равны. Уразумел? Так почему бы тебе не подумать о моих переживаниях? Или ты считаешь, что мне доставляет удовольствие постоянно заботиться о тебе? А как насчет меня? Мне тоже хочется, чтобы обо мне заботились! Мне хотелось бы иметь мужа, способного по крайней мере платить за квартиру… полностью. Ты превратился в обузу, Джеймс. А я устала вкалывать на восемьдесят процентов, а зарабатывать только двадцать. Мне надоели твои…
– Винни!..
– Заткнись, Джеймс! Сейчас мой черед говорить. Мне пришлось выслушивать твою чушь весь вечер. А последние пять часов я тут лежала и думала, где тебя носит и что еще ты натворил. Меня от тебя мутит, Джеймс. Ты не лучше Эви. Она что, думает, будто мы не видели, как она пряталась в этом лимузине? Пряталась! И это в тридцать пять лет! Она наверняка хотела переспать с Клеем. И одному Богу известно, что она собирается вытворить с Таннером.
– С Клеем? – удивился Джеймс.
– Да. С Клеем. С женатым мужчиной.
– Винни, я…
– Что еще?
– Я… Я…
– Ну говори же!
– Винни, мне кажется, у меня инфаркт. Наверное, я умру. Ой, Винни! Ой, уже умираю…
– Эх, Джеймс. Какой же ты слабак! – Винни хватается руками за голову. – Даже кокаин толком принять не можешь.
IV
Джеймс говорит «нет»
Случилось нечто неприятное
Винни принимает решение
В доме, где жила Винни, имелись бассейн и теннисный корт. Ее отец был судьей. У Винни была теннисная ракетка «Принц» из черного графита.
Все это очень, очень важно.
Кто-то однажды притащил в школу обезьяну. Хвост у нее был облезлый.
Птицы чирикают. До чего же ужасный звук! Кто бы мог подумать, что в Нью-Йорке так много птиц?
Джеймс входит в свою квартиру. Он еще им всем покажет! Он еще целую книгу напишет. Земля задрожит. Люди должны узнать об этом.
– Винни! – зовет жену Джеймс.
Она лежит в кровати. Открывает глаза и смотрит на него в упор. Переворачивается на другой бок.
Но кто-то ведь должен об этом узнать!
Джеймс трясет жену:
– Винни, это чудовищный правительственный заговор. Винни, ты не спишь? Суть его заключается в переполнении ниш обитания, но вместо крыс использовали обезьян и обнаружили, что приматы ведут себя аналогичным образом, а значит, это имеет самое непосредственное отношение к жилищному кризису в центральной части города. Конечно, Стивен Джей Гулд открыл подобную же закономерность в своих опытах с улитками…
– Иди на… диван.
– …что он позднее распространил и на приматов, а Дарвин никогда не читал Менделя. Ты понимаешь, что это значит? Дарвин не читал Менделя!
– Что, черт возьми, ты несешь, Джеймс? – Винни смотрит на Джеймса. Потом присматривается пристальнее и видит нечто, заставляющее ее воскликнуть: – Ни хрена себе! Да ты весь в дерьме. Просто бездомный бродяга. А вонь-то какая!
– Прости, если разбудил, – извиняется Джеймс. Виноватым он себя не чувствует. Внезапно он ощущает прилив всепоглощающей (и необъяснимой) нежности к Винни. Его охватывает страстное желание. Он хочет секса. Он просто обязан заняться с ней сексом.
Джеймс садится на край кровати.
– Ты такая замечательная. Такая замечательная жена. Мне всегда хочется тебе сказать, как сильно я тебя люблю, но ты никогда не даешь мне этого сделать.
– Ты просто омерзителен, – говорит Винни. – Я бы хотела попросить тебя немедленно убраться из дома, но сейчас слишком поздно. А утром можешь отправляться в отель. – После чего она накрывается одеялом с головой.
– Все тобой так восхищаются. Таннер по тебе с ума сходит.
– Нет, это уж чересчур! – выдавливает Винни. Она готова взорваться. Ведь ей утром на работу. (И почему это все думают, будто их дерьмовые проблемы более важны, чем ее собственные? Хотелось бы, чтобы хоть кто-то осознал всю важность ее собственных дерьмовых проблем. Хоть когда-нибудь!)
Джеймс обнимает Винни одной рукой. Пытается ее поцеловать.
– Джеймс! – осаживает его Винни.
– Ты такая… прелесть, – бормочет Джеймс, пытаясь погладить ей волосы.
– Джеймс, иди спать… Джеймс, прекрати… Я потребую арестовать тебя за супружеское изнасилование… Джеймс, отстань от меня!
Винни вопит. Джеймс скатывается на бок. Он стонет.
– Иди на диван! – приказывает Винни.
– Не могу.
Винни откидывает одеяло.
– У нас завтра будет серьезный разговор. О твоем поведении. Пора что-то весьма серьезно изменить в нашей жизни.
– Винни…
– Нет, я не шучу, Джеймс. Ведь у нас ребенок. На тебе лежит ответственность. Почему, черт возьми, – и я действительно хочу это знать, – почему, черт возьми, тебе и Клею пришла в голову мысль, что вы можете валять дурака и вести себя, как шестилетние мальчишки? Ты когда-нибудь видел, чтобы я или Вероника шлялись невесть где, напивались, принимали наркотики и пропадали до четырех утра? Как бы тебе это понравилось? Что бы ты сказал, если бы я засовывала руку в штаны разным парням и принимала с ними наркотики в туалете и вообще вытворяла бог знает что еще? Впрочем, может, я еще нечто подобное учиню. И знаешь, Джеймс, почему? Потому что теперь мне на все наплевать. Я сыта тобой по горло.
– Винни!..
– А что касается проекта о шимпанзе и альфа-самцах, я начинаю думать, что ты это дело заранее проиграл. Очнись, Джеймс. Настало третье тысячелетие. Мужчины и женщины равны. Уразумел? Так почему бы тебе не подумать о моих переживаниях? Или ты считаешь, что мне доставляет удовольствие постоянно заботиться о тебе? А как насчет меня? Мне тоже хочется, чтобы обо мне заботились! Мне хотелось бы иметь мужа, способного по крайней мере платить за квартиру… полностью. Ты превратился в обузу, Джеймс. А я устала вкалывать на восемьдесят процентов, а зарабатывать только двадцать. Мне надоели твои…
– Винни!..
– Заткнись, Джеймс! Сейчас мой черед говорить. Мне пришлось выслушивать твою чушь весь вечер. А последние пять часов я тут лежала и думала, где тебя носит и что еще ты натворил. Меня от тебя мутит, Джеймс. Ты не лучше Эви. Она что, думает, будто мы не видели, как она пряталась в этом лимузине? Пряталась! И это в тридцать пять лет! Она наверняка хотела переспать с Клеем. И одному Богу известно, что она собирается вытворить с Таннером.
– С Клеем? – удивился Джеймс.
– Да. С Клеем. С женатым мужчиной.
– Винни, я…
– Что еще?
– Я… Я…
– Ну говори же!
– Винни, мне кажется, у меня инфаркт. Наверное, я умру. Ой, Винни! Ой, уже умираю…
– Эх, Джеймс. Какой же ты слабак! – Винни хватается руками за голову. – Даже кокаин толком принять не можешь.
IV
Джеймс говорит «нет»
Джеймсу хочется, чтобы с ним нянчились и носились. (Как в детстве, когда он болел. Мать стелила ему на диване и разрешала смотреть телевизор целый день. А отец звонил по телефону и спрашивал: «Эй, спортсмен, ну как там спорт?»
Он хочет, чтобы Винни сказала ему: «О малыш Джеймс! Мой бедный, милый мальчик!» (Он хочет, чтобы Винни обращалась с ним как мама. Или хотя бы по-матерински.)
Но вместо этого она заявляет:
– Врачи сказали, с тобой все в порядке.
«Нет, не в порядке!» – хочет прокричать Джеймс. Он хочет, чтобы Винни ушла. Ему хочется сказать ей, чтобы она убралась прочь. Но он не может. Он никогда этого не сможет сделать.
– Я знаю, – говорит Джеймс.
– Можешь отправляться домой.
– Я знаю, – повторяет Джеймс и начинает нажимать кнопки пульта, переключая каналы телевизора, который закреплен перед ним на стене.
– Ну так мы идем, Джеймс? – спрашивает Винни. – Мне ведь еще надо успеть на работу.
– Но мне нужна одежда.
– Вот твои тряпки. – Винни берет в охапку вещи Джеймса с кресла и кидает на больничную койку.
Джеймс смотрит на свою рубашку, свитер (с эмблемой журнала Винни на груди), джинсы, носки и белые трусы. Вид у всего этого несвежий.
– Мне нужны чистые вещи, – произносит он.
– Тебе что, еще не надоело позориться? – шипит Винни сдавленным голосом. (Она не хочет, чтобы их разговор услышал старик, лежащий на соседней койке, – он уже и так одной ногой в могиле. А вторая – вся в гнойных струпьях – торчит из-под покрывала.)
– Домой я не пойду, – говорит Джеймс. – Я иду на пресс-конференцию.
Он ощупывает свои вещи. Чувствует он себя не совсем… в норме. (Он все еще на взводе. Вероятно, это из-за кокаина, которого он наглотался позапрошлой ночью, да еще вчера на ночь в больнице ему вкатили какой-то укол. Или, точнее, сегодня рано утром. Когда ему почудилось, что его хватил инфаркт из-за кокаина. Но другие-то еще более крутые. Героином ширяются. Правда, никто из них не женат на Винни.)
– У тебя не найдется лишнего блокнота?
– Я собираюсь домой.
– Нет, – бормочет Джеймс. Если он сейчас уступит, ему конец.
– Что значит «нет»?
– Нет, и все, – говорит Джеймс. – Или не ясно выразился?
– Ты явно еще на взводе, – замечает Винни.
– Возможно. – Джеймс смотрит на экран телевизора и чувствует, что ему не так уж и плохо. Оказывается, вот так, без всяких усилий с его стороны, жизнь может оказаться не такой уж плохой штукой.
– И куда же ты намерен податься?
– На пресс-конференцию. – (У него тоже могут быть свои, не менее важные дела.)
– Что за пресс-конференция?
– Обезьяны, – говорит Джеймс. – Шимпанзе.
– Какие еще обезьяны, Джеймс? – удивляется Винни. (Весьма умно с ее стороны, думает Джеймс. Если она вновь решила прибегнуть к старым трюкам, чтобы одурачить его, то, может, не так уж сильно и разъярилась.)
– Еще мне нужна ручка, – заявляет Джеймс. – И где мои часы? Я не могу уйти отсюда без часов.
– О, ради всего святого! – восклицает Винни. Отчеканив несколько шагов к изголовью его кровати, она жмет большим пальцем на кнопку звонка. (Кроме Винни, Джеймс не знает ни одного человека, который умел бы так маршировать.)
– Молю Бога, чтобы никто из твоих друзей не узнал об этом инциденте. Это может стоить тебе карьеры.
– Вполне возможно, – отвечает Джеймс.
– Тебя хоть это волнует?
– Нет, – признается Джеймс.
В палату заходит медсестра:
– Вызывали?
– Мой муж не может найти часы, – говорит Винни. – Не могли бы вы найти их?
– Они у него на руке.
– Вот те на! – удивляется Джеймс. Откинувшись на подушки, он с искренним восхищением смотрит на свой серебряный «Ролекс», как будто впервые его видит. – Уже десять тридцать.
– Я знаю, который теперь час. Мне ведь пришлось уйти с работы. А теперь вставай и быстро одевайся.
В палату входит доктор:
– Доброе утро. Ну, как мы себя чувствуем, мистер Дийк?
– Ричард? – поражается Винни.
– Винни?!
– Как поживаешь? – осведомляется Винни с милой улыбкой, словно рядом, на больничной койке, нет никакого одуревшего от наркотиков, полуголого и дурно пахнущего Джеймса. – Я и не знала, что ты работаешь в «Ленокс-Хилл».
– Да ты и не могла этого знать, – говорит Ричард. – Ведь мы не виделись с колледжа.
– Мы учились в одном колледже, – поясняет Джеймсу Винни. – Какое совпадение! Ричард Фэбл – мой муж Джеймс Дийк.
– Что ж, рад сообщить… с твоим мужем все в полном порядке, – говорит Ричард. – Результаты ЭКГ и рентгена грудной клетки в норме. Могу дать только один совет: поскольку никогда не известно, что в этой дряни намешано, держитесь от нее подальше. А уж если приспичит побаловаться чем-то запретным, выкурите косячок. Договорились? Я бы не хотел снова вас здесь видеть, ребята.
– Поверь, Ричард, это просто ужасное недоразумение, – оправдывается Винни. – Ни я, ни Джеймс, никогда…
– Я ведь вам не мама, – перебивает ее Ричард. – Кстати, вот что мы нашли в кармане у мистера Дийка. Наверное, будет лучше, если этот предмет останется у вас.
С этими словами он передает Винни маленькую бутылочку. Она наполовину заполнена белым порошком. Врач подмигивает им.
– Ох! – восклицает Винни. – Спасибо! – Она прячет пузырек в сумку, бросает испепеляющий взгляд в сторону Джеймса. Теперь и ее считают наркоманкой. Что будет, если ее поймают с этой штуковиной?
– Я читал вашу статью в «Эсквайре», – говорит Ричард, похлопывая Джеймса по ноге. – Видно, жизнь у вас бурная.
– Еще какая! – признает Джеймс и даже не смотрит на Винни.
– А у меня своя колонка в… – Винни называет свой журнал.
– А мы никогда и не сомневались, что ты добьешься успеха, – говорит Ричард.
– Давайте как-нибудь соберемся, – предлагает Винни с улыбкой и спрашивает: – А ты не женат?
– Я-то? Ну уж нет! Послушайте, ребята, мне пора на обход. Был рад тебя видеть, Винни, – говорит Ричард. И, кивнув в сторону Джеймса, добавляет: – С нетерпением буду ждать вашей следующей статьи. Так что держите хвост пистолетом, здоровяк.
Ричард выходит из комнаты. Винни оборачивается к Джеймсу.
– «Еще какая», говоришь?! – восклицает она. – Ну что ж, Джеймс. Теперь мне все о тебе известно.
Джеймс смотрит на Винни. Его так и подмывает показать ей язык. Но он сдерживается и лишь улыбается.
Он хочет, чтобы Винни сказала ему: «О малыш Джеймс! Мой бедный, милый мальчик!» (Он хочет, чтобы Винни обращалась с ним как мама. Или хотя бы по-матерински.)
Но вместо этого она заявляет:
– Врачи сказали, с тобой все в порядке.
«Нет, не в порядке!» – хочет прокричать Джеймс. Он хочет, чтобы Винни ушла. Ему хочется сказать ей, чтобы она убралась прочь. Но он не может. Он никогда этого не сможет сделать.
– Я знаю, – говорит Джеймс.
– Можешь отправляться домой.
– Я знаю, – повторяет Джеймс и начинает нажимать кнопки пульта, переключая каналы телевизора, который закреплен перед ним на стене.
– Ну так мы идем, Джеймс? – спрашивает Винни. – Мне ведь еще надо успеть на работу.
– Но мне нужна одежда.
– Вот твои тряпки. – Винни берет в охапку вещи Джеймса с кресла и кидает на больничную койку.
Джеймс смотрит на свою рубашку, свитер (с эмблемой журнала Винни на груди), джинсы, носки и белые трусы. Вид у всего этого несвежий.
– Мне нужны чистые вещи, – произносит он.
– Тебе что, еще не надоело позориться? – шипит Винни сдавленным голосом. (Она не хочет, чтобы их разговор услышал старик, лежащий на соседней койке, – он уже и так одной ногой в могиле. А вторая – вся в гнойных струпьях – торчит из-под покрывала.)
– Домой я не пойду, – говорит Джеймс. – Я иду на пресс-конференцию.
Он ощупывает свои вещи. Чувствует он себя не совсем… в норме. (Он все еще на взводе. Вероятно, это из-за кокаина, которого он наглотался позапрошлой ночью, да еще вчера на ночь в больнице ему вкатили какой-то укол. Или, точнее, сегодня рано утром. Когда ему почудилось, что его хватил инфаркт из-за кокаина. Но другие-то еще более крутые. Героином ширяются. Правда, никто из них не женат на Винни.)
– У тебя не найдется лишнего блокнота?
– Я собираюсь домой.
– Нет, – бормочет Джеймс. Если он сейчас уступит, ему конец.
– Что значит «нет»?
– Нет, и все, – говорит Джеймс. – Или не ясно выразился?
– Ты явно еще на взводе, – замечает Винни.
– Возможно. – Джеймс смотрит на экран телевизора и чувствует, что ему не так уж и плохо. Оказывается, вот так, без всяких усилий с его стороны, жизнь может оказаться не такой уж плохой штукой.
– И куда же ты намерен податься?
– На пресс-конференцию. – (У него тоже могут быть свои, не менее важные дела.)
– Что за пресс-конференция?
– Обезьяны, – говорит Джеймс. – Шимпанзе.
– Какие еще обезьяны, Джеймс? – удивляется Винни. (Весьма умно с ее стороны, думает Джеймс. Если она вновь решила прибегнуть к старым трюкам, чтобы одурачить его, то, может, не так уж сильно и разъярилась.)
– Еще мне нужна ручка, – заявляет Джеймс. – И где мои часы? Я не могу уйти отсюда без часов.
– О, ради всего святого! – восклицает Винни. Отчеканив несколько шагов к изголовью его кровати, она жмет большим пальцем на кнопку звонка. (Кроме Винни, Джеймс не знает ни одного человека, который умел бы так маршировать.)
– Молю Бога, чтобы никто из твоих друзей не узнал об этом инциденте. Это может стоить тебе карьеры.
– Вполне возможно, – отвечает Джеймс.
– Тебя хоть это волнует?
– Нет, – признается Джеймс.
В палату заходит медсестра:
– Вызывали?
– Мой муж не может найти часы, – говорит Винни. – Не могли бы вы найти их?
– Они у него на руке.
– Вот те на! – удивляется Джеймс. Откинувшись на подушки, он с искренним восхищением смотрит на свой серебряный «Ролекс», как будто впервые его видит. – Уже десять тридцать.
– Я знаю, который теперь час. Мне ведь пришлось уйти с работы. А теперь вставай и быстро одевайся.
В палату входит доктор:
– Доброе утро. Ну, как мы себя чувствуем, мистер Дийк?
– Ричард? – поражается Винни.
– Винни?!
– Как поживаешь? – осведомляется Винни с милой улыбкой, словно рядом, на больничной койке, нет никакого одуревшего от наркотиков, полуголого и дурно пахнущего Джеймса. – Я и не знала, что ты работаешь в «Ленокс-Хилл».
– Да ты и не могла этого знать, – говорит Ричард. – Ведь мы не виделись с колледжа.
– Мы учились в одном колледже, – поясняет Джеймсу Винни. – Какое совпадение! Ричард Фэбл – мой муж Джеймс Дийк.
– Что ж, рад сообщить… с твоим мужем все в полном порядке, – говорит Ричард. – Результаты ЭКГ и рентгена грудной клетки в норме. Могу дать только один совет: поскольку никогда не известно, что в этой дряни намешано, держитесь от нее подальше. А уж если приспичит побаловаться чем-то запретным, выкурите косячок. Договорились? Я бы не хотел снова вас здесь видеть, ребята.
– Поверь, Ричард, это просто ужасное недоразумение, – оправдывается Винни. – Ни я, ни Джеймс, никогда…
– Я ведь вам не мама, – перебивает ее Ричард. – Кстати, вот что мы нашли в кармане у мистера Дийка. Наверное, будет лучше, если этот предмет останется у вас.
С этими словами он передает Винни маленькую бутылочку. Она наполовину заполнена белым порошком. Врач подмигивает им.
– Ох! – восклицает Винни. – Спасибо! – Она прячет пузырек в сумку, бросает испепеляющий взгляд в сторону Джеймса. Теперь и ее считают наркоманкой. Что будет, если ее поймают с этой штуковиной?
– Я читал вашу статью в «Эсквайре», – говорит Ричард, похлопывая Джеймса по ноге. – Видно, жизнь у вас бурная.
– Еще какая! – признает Джеймс и даже не смотрит на Винни.
– А у меня своя колонка в… – Винни называет свой журнал.
– А мы никогда и не сомневались, что ты добьешься успеха, – говорит Ричард.
– Давайте как-нибудь соберемся, – предлагает Винни с улыбкой и спрашивает: – А ты не женат?
– Я-то? Ну уж нет! Послушайте, ребята, мне пора на обход. Был рад тебя видеть, Винни, – говорит Ричард. И, кивнув в сторону Джеймса, добавляет: – С нетерпением буду ждать вашей следующей статьи. Так что держите хвост пистолетом, здоровяк.
Ричард выходит из комнаты. Винни оборачивается к Джеймсу.
– «Еще какая», говоришь?! – восклицает она. – Ну что ж, Джеймс. Теперь мне все о тебе известно.
Джеймс смотрит на Винни. Его так и подмывает показать ей язык. Но он сдерживается и лишь улыбается.
Случилось нечто неприятное
Джеймс незаметно проскальзывает в дальний конец большого зала для приемов отеля «Хилтон» как раз в тот момент, когда у его дверей начинается оживленная суета.
Весьма привлекательная (а если присмотреться повнимательнее, даже очень привлекательная) темноволосая девушка в плотно облегающем пурпурном топике (груди у нее так стиснуты, что, кажется, из них вот-вот прыснет) отчаянно машет кому-то рукой.
– Эй, Дэнни, Дэнни! Где тут у нас таможенники? – обращается она к Дэнни Пико, начальнику таможенной службы.
Дэнни – лысоватый мужчина с сальными волосами, одетый в дешевый синий блейзер, отвечает рассерженно:
– Только не сегодня, Эмбер. Не сегодня!
Эмбер! Джеймс явственно представляет, какая у нее грудь. Большая и мягкая. Нежно трепещущая. У него не было девушки с такой грудью уже целую вечность.
– Ну, пожалуйста, Дэнни, – говорит Эмбер. – Почему доллары налогоплательщиков тратятся на совершенно бесполезные научные эксперименты?
– Следующий, – говорит Дэнни.
– Привет. Четвертая поправка. – Эмбер машет рукой; ногти у нее покрыты синим лаком.
(При чем здесь какая-то Четвертая поправка?)
– Пресс-конференция объявляется закрытой! – возвещает Дэнни Пико.
Зал наполняется гомоном. Эмбер поворачивается и, громко стуча каблучками в четыре дюйма, идет к выходу. На ней короткая юбка. Кожаная. Белая. Эмбер идет прямо на Джеймса.
– Простите, – говорит он и слегка касается руки девушки, когда она проходит мимо.
Эмбер останавливается и поворачивается к нему.
– Хм! – удивленно восклицает она. – Мы знакомы?
– Я – Джеймс Дийк.
Лицо девушки озаряет улыбка.
– Джеймс Дийк. Бог ты мой! – восклицает она. – Да вы же один из моих героев!
– Я? – (Неужто действительно он?)
– Ну да! Я просто влюбилась в вашу статью о спутниках. Вы единственный, кто сумел так увлекательно написать о сульфате магния. И так значительно. Вы не согласны?
– Правда? – удивляется Джеймс. (Надо же: сульфат магния!)
Девушка перекладывает бумаги под другой локоть. Потом протягивает руку и говорит:
– Эмбер Андерс.
– Ух ты! – восклицает Джеймс.
– Что значит «ух ты!»? – спрашивает она.
– Ваше имя. Так красиво звучит. – (Прямо как у порнозвезды.)
– Вы находите? Вообще-то мне всегда казалось, что оно неплохо выглядит как авторская подпись. Я пишу для… – И Эмбер называет тот же журнал, где работает Винни. – Я работаю помощником редактора. Надеюсь, не пожизненно. – Нагнувшись к Джеймсу, она добавляет: – Кое-кому приходится сидеть на таком месте всю жизнь. Представляете? Редакторы там – просто живые трупы; сидят в своих комнатушках, скукожившись за кипами старых статей.
– Вот что я вам скажу, – говорит Джеймс. – Редакторы-мертвяки – явление весьма обычное. И таково уж их призвание – сидеть в своих клетушках. И мучить пишущих журналистов.
– Знаете, с вами весело! А ведь никто и словом не обмолвился, что вы такой забавный.
– Наверное, меня просто не все знают, – отвечает Джеймс. И при этом в голове у него вертится мысль: а вдруг Эмбер знает Винни? (И еще: может, догадалась, что член у него уже успел встать?)
– Так для кого вы пишете про обезьянок? – спрашивает девушка.
– Для воскресного издания «Таймс».
– Класс! – восхищается Эмбер, после чего сует палец в рот и начинает покусывать ноготь. Потом она бросает взгляд на Джеймса. Глаза у нее большие, карие. – Эти парни ничего не рассказывают. Но это не важно. У меня есть адрес склада в Бруклине, где прячут этих гребаных обезьян.
– Обезьян? Гребаных? – удивляется Джеймс.
– Ну да, обезьян. Шимпанзе. Тех самых, на которых правительство проводит свои тайные эксперименты. Усекли?
Тут уж Джеймс не может с собой совладать (а что еще он мог сделать?), направляется за девицей, и они выходят из отеля на Пятьдесят шестую улицу.
– Вы ни за что не поверите, у кого я узнала этот адрес, – щебечет она. – У шофера Дэнни Пико. Представляете?
Они шагают по тротуару в сторону Пятой авеню.
– Сигаретки не найдется? Нет? Ну и ладно. Я и не думала, что вы курите. Слушайте, а не хотите наведаться туда вместе со мной?
– С вами? Куда? – удивляется Джеймс.
– Да на склад – вот чудак! На тот самый, в Бруклине. У меня же есть адрес. Или забыли?
– Ну конечно же! Адрес! – восклицает Джеймс. – Но как мы попадем в Бруклин?
Эмбер останавливается и смотрит на него:
– На машине компании. А как иначе?
– На машине компании? – удивляется Джеймс.
– Только вот заполнять путевой лист я не собираюсь.
Минут через пятнадцать она вновь обращается к нему:
– Эй, Джеймс! Я вот что подумала: почему бы нам не написать об этом вместе? Как Вудворд и Бернстайн*. Только я не хочу быть вроде того коротышки. Как там его зовут?
– Кого? – спрашивает Джеймс, уставившись на ее грудь. – Вудворда? Или Бернстайна?
– Ну да, – кивает Эмбер. – Его самого.
Они сидят на заднем сиденье нью-йоркского городского такси. Переезжают реку по Бруклинскому мосту. Эмбер наклоняется через подлокотник и, положив ладонь на руку Джеймса, говорит:
– А ведь все ахнут?
– Я тебе еще не рассказывал о своей теории насчет альфа-самцов? – спрашивает Джеймс.
Весьма привлекательная (а если присмотреться повнимательнее, даже очень привлекательная) темноволосая девушка в плотно облегающем пурпурном топике (груди у нее так стиснуты, что, кажется, из них вот-вот прыснет) отчаянно машет кому-то рукой.
– Эй, Дэнни, Дэнни! Где тут у нас таможенники? – обращается она к Дэнни Пико, начальнику таможенной службы.
Дэнни – лысоватый мужчина с сальными волосами, одетый в дешевый синий блейзер, отвечает рассерженно:
– Только не сегодня, Эмбер. Не сегодня!
Эмбер! Джеймс явственно представляет, какая у нее грудь. Большая и мягкая. Нежно трепещущая. У него не было девушки с такой грудью уже целую вечность.
– Ну, пожалуйста, Дэнни, – говорит Эмбер. – Почему доллары налогоплательщиков тратятся на совершенно бесполезные научные эксперименты?
– Следующий, – говорит Дэнни.
– Привет. Четвертая поправка. – Эмбер машет рукой; ногти у нее покрыты синим лаком.
(При чем здесь какая-то Четвертая поправка?)
– Пресс-конференция объявляется закрытой! – возвещает Дэнни Пико.
Зал наполняется гомоном. Эмбер поворачивается и, громко стуча каблучками в четыре дюйма, идет к выходу. На ней короткая юбка. Кожаная. Белая. Эмбер идет прямо на Джеймса.
– Простите, – говорит он и слегка касается руки девушки, когда она проходит мимо.
Эмбер останавливается и поворачивается к нему.
– Хм! – удивленно восклицает она. – Мы знакомы?
– Я – Джеймс Дийк.
Лицо девушки озаряет улыбка.
– Джеймс Дийк. Бог ты мой! – восклицает она. – Да вы же один из моих героев!
– Я? – (Неужто действительно он?)
– Ну да! Я просто влюбилась в вашу статью о спутниках. Вы единственный, кто сумел так увлекательно написать о сульфате магния. И так значительно. Вы не согласны?
– Правда? – удивляется Джеймс. (Надо же: сульфат магния!)
Девушка перекладывает бумаги под другой локоть. Потом протягивает руку и говорит:
– Эмбер Андерс.
– Ух ты! – восклицает Джеймс.
– Что значит «ух ты!»? – спрашивает она.
– Ваше имя. Так красиво звучит. – (Прямо как у порнозвезды.)
– Вы находите? Вообще-то мне всегда казалось, что оно неплохо выглядит как авторская подпись. Я пишу для… – И Эмбер называет тот же журнал, где работает Винни. – Я работаю помощником редактора. Надеюсь, не пожизненно. – Нагнувшись к Джеймсу, она добавляет: – Кое-кому приходится сидеть на таком месте всю жизнь. Представляете? Редакторы там – просто живые трупы; сидят в своих комнатушках, скукожившись за кипами старых статей.
– Вот что я вам скажу, – говорит Джеймс. – Редакторы-мертвяки – явление весьма обычное. И таково уж их призвание – сидеть в своих клетушках. И мучить пишущих журналистов.
– Знаете, с вами весело! А ведь никто и словом не обмолвился, что вы такой забавный.
– Наверное, меня просто не все знают, – отвечает Джеймс. И при этом в голове у него вертится мысль: а вдруг Эмбер знает Винни? (И еще: может, догадалась, что член у него уже успел встать?)
– Так для кого вы пишете про обезьянок? – спрашивает девушка.
– Для воскресного издания «Таймс».
– Класс! – восхищается Эмбер, после чего сует палец в рот и начинает покусывать ноготь. Потом она бросает взгляд на Джеймса. Глаза у нее большие, карие. – Эти парни ничего не рассказывают. Но это не важно. У меня есть адрес склада в Бруклине, где прячут этих гребаных обезьян.
– Обезьян? Гребаных? – удивляется Джеймс.
– Ну да, обезьян. Шимпанзе. Тех самых, на которых правительство проводит свои тайные эксперименты. Усекли?
Тут уж Джеймс не может с собой совладать (а что еще он мог сделать?), направляется за девицей, и они выходят из отеля на Пятьдесят шестую улицу.
– Вы ни за что не поверите, у кого я узнала этот адрес, – щебечет она. – У шофера Дэнни Пико. Представляете?
Они шагают по тротуару в сторону Пятой авеню.
– Сигаретки не найдется? Нет? Ну и ладно. Я и не думала, что вы курите. Слушайте, а не хотите наведаться туда вместе со мной?
– С вами? Куда? – удивляется Джеймс.
– Да на склад – вот чудак! На тот самый, в Бруклине. У меня же есть адрес. Или забыли?
– Ну конечно же! Адрес! – восклицает Джеймс. – Но как мы попадем в Бруклин?
Эмбер останавливается и смотрит на него:
– На машине компании. А как иначе?
– На машине компании? – удивляется Джеймс.
– Только вот заполнять путевой лист я не собираюсь.
Минут через пятнадцать она вновь обращается к нему:
– Эй, Джеймс! Я вот что подумала: почему бы нам не написать об этом вместе? Как Вудворд и Бернстайн*. Только я не хочу быть вроде того коротышки. Как там его зовут?
– Кого? – спрашивает Джеймс, уставившись на ее грудь. – Вудворда? Или Бернстайна?
– Ну да, – кивает Эмбер. – Его самого.
Они сидят на заднем сиденье нью-йоркского городского такси. Переезжают реку по Бруклинскому мосту. Эмбер наклоняется через подлокотник и, положив ладонь на руку Джеймса, говорит:
– А ведь все ахнут?
– Я тебе еще не рассказывал о своей теории насчет альфа-самцов? – спрашивает Джеймс.
Винни принимает решение
Душа Винни просит любви.
Она хочет нежности. Хочет, чтобы ее лелеяли. (Винни не знает, что такое «нежность». Да и кто знает, что это такое?) Ей хочется встретить такого мужчину, который скажет ей: «Я люблю тебя, Винни. Ты так прекрасна».
Ей хочется, чтобы он подарил ей красивое украшение.
Или, может, она хочет слишком многого?
И вообще, кто и когда ее любил? Вот мать ее любила. (Винни мчалась домой из школы, так хотелось поскорее оказаться рядом с матерью. Они вместе ходили в супермаркет. И в универмаг «Энн Тейлор». Там мать покупала ей цветастые юбки и свитера. И гольфы. Винни носила гольфы даже в колледже. И эластичные ленточки на голове.)
Отец ее критиковал. Сильно критиковал. По любому поводу, что бы она ни делала. (Если Винни начинала говорить что думает, а она по большей части именно так и поступала, он заявлял: «Только этого мне не надо! Только этого мне и не хватало услышать от моего ребенка.)
От общения с отцом у Винни возникало чувство, будто в ней скрыт какой-то изъян. Словно чего-то недостает (может быть, не хватает каких-то клеток в мозгу).
Иной раз он обращался к ней с вопросом:
– Винни, какой у тебя адрес?
– Один, один, один…
– Ну до чего же ты глупа!
Ей было всего три с половиной года. Разве можно называть человека глупым, когда ему три с половиной года?
– Винни? Что больше – луна или солнце?
Это была ловушка, и она чувствовала: тут кроется подвох. (Винни знала, что не слишком ловко умеет справляться с такими вопросами. Она вечно пыталась перехитрить себя.)
– Луна?
– Ну до чего же ты глупая. – (И это в четыре-то года!)
Отец ее не понимал. (Да и Джеймс не понимает.) Она тоже его не понимала. (Отца. И Джеймса.) Не понимала, почему все, что бы она ни делала, было не так. (Чего они от нее хотели? Что вообще мужчинам нужно? Да ничего. Наверное, чтобы их просто оставили в покое.) Она не могла понять, почему все, что бы ни сказал отец, было для нее законом, даже если он был не прав. (И почему она должна была его выслушивать? Почему он никогда не мог выслушать ее? А ведь он часто бывал не прав. Он разрешал их пуделю бегать без поводка, и на него напала немецкая овчарка. «Я знала, что так и будет», – сквозь слезы лепетала Винни. «Заткнись!» – отрезал отец.)
– Да, Винни, я строг с тобой, – как-то сказал он. – Я вынужден быть строгим. Ты ленива. Если я не буду проявлять твердость, то неизвестно, как сложится твоя жизнь.
Конечно же, Винни достаточно сообразительна (она многому научилась). Но почему она должна вновь и вновь завоевывать уважение к себе? Джеймс этого не делает.
Почему у нее такое ощущение, будто все относятся к ней как к последней суке? А все из-за того, что она умеет за себя постоять.
– Ты должна уметь постоять за себя, Винни, – повторял ей отец. – Никто другой за тебя этого не сделает.
Он был прав. Никто и никогда за нее не заступался. Особенно мужчины.
До чего же никчемные создания! После того как Винни исполнилось четыре года, и потом, когда ей пришлось ходить с мальчишками в школу, а еще когда мать завела себе приятеля, Винни укрепилась в убеждении, что мужской пол надо попросту уничтожать. Абортировать. Ну, хорошо, горстку избранных можно оставить. Но только ради их спермы. И это должны быть самые лучшие особи.
А что за чушь несли о тех из них, с которыми прошло ее детство? Что, мол, однажды одно из этих (жалких) созданий влюбится в нее (и действительно будет ее любить – вот смех! – и кто только придумал такое? Вот уж сморозил так сморозил: на целый казиллион долларов!) и осчастливит ее на всю жизнь. Даст ей нечто такое, без чего она не сможет обойтись. (Она вполне сумеет прожить без всех тех пенисов, с которыми успела повстречаться в жизни, так что все эти россказни – сплошная ложь.)
Взять, к примеру, Джеймса.
Винни пришлось добиваться его. (А ведь все должно было быть совершенно иначе. Но если бы она стала выжидать, пока он сам «проявит инициативу», – а мужчины вечно настаивают на своем праве ее проявлять, – ей пришлось бы ждать этого по сей день.)
В случае с Джеймсом она была вынуждена, что называется, «взять быка за рога». Впрочем, она не раз так поступала в своей жизни. И как всегда, с присущей ей непреклонной решительностью.
– Послушай, Джеймс, – как-то сказала Винни в начале их отношений, вскоре после шестого свидания (переспали они на четвертый раз), – так вот, Джеймс. Я в игру «мальчики и девочки» играть не собираюсь.
Этот разговор произошел через неделю после их шестого свидания, когда телефонные звонки от Джеймса внезапно прекратились. Винни решила сама ему позвонить. (Да как он только смеет? И с какой стати? Кто дал ему право так с ней обращаться?)
– Работы было по горло, – объяснил Джеймс.
– И даже позвонить не мог? – спросила Винни. (Как бы ты ни был занят, всегда можно выкроить минутку и позвонить по телефону. Нет уж, простите, все эти разговоры о жуткой занятости – сплошной блеф!)
– Я забыл, – признался Джеймс.
– Забыл? – запинаясь переспросила Винни. (Ну где еще найдешь такого идиота?)
– У меня была срочная работа, – стоял на своем Джеймс. (Словно этим можно было оправдаться. Ей уже тогда следовало разгадать этот его трюк. И вообще бежать от него подальше куда глаза глядят.)
Нет, в такие игры Винни играть не умела.
– Значит, забыл, – сказала Винни. Уже в который раз. (И это говорит известный журналист, лауреат нескольких премий.) – Да как ты посмел забыть! – не выдержала она. – Ведь я спала с тобой, Джеймс. А значит, у нас с тобой особые отношения. Как ты смеешь мне такое говорить?
Винни швырнула трубку. (Ее трясло.) Потом снова набрала номер Джеймса и заявила:
– Тебе еще повезло, что встречаешься со мной.
Минут через десять он ей сам перезвонил:
– Не хочешь в понедельник пойти со мной на презентацию одной новой книги?
Винни согласилась.
А нужно было бежать. И чем дальше – тем лучше.
Но она не побежала.
(Однажды какой-то знакомый, рассказывая Винни о своих чувствах к прежней подруге, описывал это так: «Она была для меня и матерью, и любовницей, и сестрой, и дочерью одновременно». Что же до Джеймса, то Винни для него – только мать.)
Она нужна Джеймсу. (Но как и прежде, он пребывает в бездействии.)
Когда они познакомились, Джеймс жил в маленькой квартирке-студии с откидной кроватью. Еще там стояли конторка, рабочий стол, старый диван и книжные полки – из фанеры и цемента. Джеймсу было тридцать два года, и его раковина буквально извергалась грязными тарелками.
Винни перемыла все тарелки.
– Послушай, Джеймс, – сказала она ему. – Тебе чертовски повезло, что ты встретился со мной.
(К тому времени Винни работала редактором в женском журнале. Причем старшим редактором. Когда она задерживалась на работе позднее семи, ее отвозили домой на служебной машине. Винни распределяла задания между журналистами и завтракала с лучшими авторами, а иногда ей приходилось отклонять их материалы. В таком случае она звонила автору и говорила: «Извините, но этот материал нам никак не подходит. Может быть, вы попробуете пристроить его где-нибудь еще?» После таких слов некоторые ее собеседники начинали плакать. Но все уже тогда говорили, что Винни далеко пойдет.)
– Послушай, Джеймс, – сказала Винни. – По-моему, тебя пугает перспектива успеха. Ты боишься перемен. Ты боишься, что, если свяжешься со мной, тебе придется измениться. И принять собственный успех.
– Ты действительно так думаешь? – удивился Джеймс. – Я никогда об этом не задумывался. Возможно, ты права.
Все, на что способен Джеймс, – это соглашаться. Он соглашается, а потом ничего не делает.
– С меня хватит, Джеймс, – то и дело повторяет Винни. – Я сыта по горло.
– Знаю, – отвечает Джеймс. (Он не может самостоятельно спланировать даже поездку за город на выходные дни. Ей приходится самой это делать, а он лишь садится в машину и едет, куда повезут.)
Он просто бездействует.
Но теперь Винни знает, что ей нужно делать. Она должна перестать заботиться о Джеймсе. И начать заботиться о себе. Разве не об этом только и твердят все эти мозгоправы, когда речь заходит о супружеских отношениях? Прекратить фокусировать внимание на мужчине. И начать думать в первую очередь о самой себе. (Впрочем, если перестать фокусироваться на мужчине, он скорее всего просто уйдет. Но об этом теоретики почему-то забывают.)
Она хочет нежности. Хочет, чтобы ее лелеяли. (Винни не знает, что такое «нежность». Да и кто знает, что это такое?) Ей хочется встретить такого мужчину, который скажет ей: «Я люблю тебя, Винни. Ты так прекрасна».
Ей хочется, чтобы он подарил ей красивое украшение.
Или, может, она хочет слишком многого?
И вообще, кто и когда ее любил? Вот мать ее любила. (Винни мчалась домой из школы, так хотелось поскорее оказаться рядом с матерью. Они вместе ходили в супермаркет. И в универмаг «Энн Тейлор». Там мать покупала ей цветастые юбки и свитера. И гольфы. Винни носила гольфы даже в колледже. И эластичные ленточки на голове.)
Отец ее критиковал. Сильно критиковал. По любому поводу, что бы она ни делала. (Если Винни начинала говорить что думает, а она по большей части именно так и поступала, он заявлял: «Только этого мне не надо! Только этого мне и не хватало услышать от моего ребенка.)
От общения с отцом у Винни возникало чувство, будто в ней скрыт какой-то изъян. Словно чего-то недостает (может быть, не хватает каких-то клеток в мозгу).
Иной раз он обращался к ней с вопросом:
– Винни, какой у тебя адрес?
– Один, один, один…
– Ну до чего же ты глупа!
Ей было всего три с половиной года. Разве можно называть человека глупым, когда ему три с половиной года?
– Винни? Что больше – луна или солнце?
Это была ловушка, и она чувствовала: тут кроется подвох. (Винни знала, что не слишком ловко умеет справляться с такими вопросами. Она вечно пыталась перехитрить себя.)
– Луна?
– Ну до чего же ты глупая. – (И это в четыре-то года!)
Отец ее не понимал. (Да и Джеймс не понимает.) Она тоже его не понимала. (Отца. И Джеймса.) Не понимала, почему все, что бы она ни делала, было не так. (Чего они от нее хотели? Что вообще мужчинам нужно? Да ничего. Наверное, чтобы их просто оставили в покое.) Она не могла понять, почему все, что бы ни сказал отец, было для нее законом, даже если он был не прав. (И почему она должна была его выслушивать? Почему он никогда не мог выслушать ее? А ведь он часто бывал не прав. Он разрешал их пуделю бегать без поводка, и на него напала немецкая овчарка. «Я знала, что так и будет», – сквозь слезы лепетала Винни. «Заткнись!» – отрезал отец.)
– Да, Винни, я строг с тобой, – как-то сказал он. – Я вынужден быть строгим. Ты ленива. Если я не буду проявлять твердость, то неизвестно, как сложится твоя жизнь.
Конечно же, Винни достаточно сообразительна (она многому научилась). Но почему она должна вновь и вновь завоевывать уважение к себе? Джеймс этого не делает.
Почему у нее такое ощущение, будто все относятся к ней как к последней суке? А все из-за того, что она умеет за себя постоять.
– Ты должна уметь постоять за себя, Винни, – повторял ей отец. – Никто другой за тебя этого не сделает.
Он был прав. Никто и никогда за нее не заступался. Особенно мужчины.
До чего же никчемные создания! После того как Винни исполнилось четыре года, и потом, когда ей пришлось ходить с мальчишками в школу, а еще когда мать завела себе приятеля, Винни укрепилась в убеждении, что мужской пол надо попросту уничтожать. Абортировать. Ну, хорошо, горстку избранных можно оставить. Но только ради их спермы. И это должны быть самые лучшие особи.
А что за чушь несли о тех из них, с которыми прошло ее детство? Что, мол, однажды одно из этих (жалких) созданий влюбится в нее (и действительно будет ее любить – вот смех! – и кто только придумал такое? Вот уж сморозил так сморозил: на целый казиллион долларов!) и осчастливит ее на всю жизнь. Даст ей нечто такое, без чего она не сможет обойтись. (Она вполне сумеет прожить без всех тех пенисов, с которыми успела повстречаться в жизни, так что все эти россказни – сплошная ложь.)
Взять, к примеру, Джеймса.
Винни пришлось добиваться его. (А ведь все должно было быть совершенно иначе. Но если бы она стала выжидать, пока он сам «проявит инициативу», – а мужчины вечно настаивают на своем праве ее проявлять, – ей пришлось бы ждать этого по сей день.)
В случае с Джеймсом она была вынуждена, что называется, «взять быка за рога». Впрочем, она не раз так поступала в своей жизни. И как всегда, с присущей ей непреклонной решительностью.
– Послушай, Джеймс, – как-то сказала Винни в начале их отношений, вскоре после шестого свидания (переспали они на четвертый раз), – так вот, Джеймс. Я в игру «мальчики и девочки» играть не собираюсь.
Этот разговор произошел через неделю после их шестого свидания, когда телефонные звонки от Джеймса внезапно прекратились. Винни решила сама ему позвонить. (Да как он только смеет? И с какой стати? Кто дал ему право так с ней обращаться?)
– Работы было по горло, – объяснил Джеймс.
– И даже позвонить не мог? – спросила Винни. (Как бы ты ни был занят, всегда можно выкроить минутку и позвонить по телефону. Нет уж, простите, все эти разговоры о жуткой занятости – сплошной блеф!)
– Я забыл, – признался Джеймс.
– Забыл? – запинаясь переспросила Винни. (Ну где еще найдешь такого идиота?)
– У меня была срочная работа, – стоял на своем Джеймс. (Словно этим можно было оправдаться. Ей уже тогда следовало разгадать этот его трюк. И вообще бежать от него подальше куда глаза глядят.)
Нет, в такие игры Винни играть не умела.
– Значит, забыл, – сказала Винни. Уже в который раз. (И это говорит известный журналист, лауреат нескольких премий.) – Да как ты посмел забыть! – не выдержала она. – Ведь я спала с тобой, Джеймс. А значит, у нас с тобой особые отношения. Как ты смеешь мне такое говорить?
Винни швырнула трубку. (Ее трясло.) Потом снова набрала номер Джеймса и заявила:
– Тебе еще повезло, что встречаешься со мной.
Минут через десять он ей сам перезвонил:
– Не хочешь в понедельник пойти со мной на презентацию одной новой книги?
Винни согласилась.
А нужно было бежать. И чем дальше – тем лучше.
Но она не побежала.
(Однажды какой-то знакомый, рассказывая Винни о своих чувствах к прежней подруге, описывал это так: «Она была для меня и матерью, и любовницей, и сестрой, и дочерью одновременно». Что же до Джеймса, то Винни для него – только мать.)
Она нужна Джеймсу. (Но как и прежде, он пребывает в бездействии.)
Когда они познакомились, Джеймс жил в маленькой квартирке-студии с откидной кроватью. Еще там стояли конторка, рабочий стол, старый диван и книжные полки – из фанеры и цемента. Джеймсу было тридцать два года, и его раковина буквально извергалась грязными тарелками.
Винни перемыла все тарелки.
– Послушай, Джеймс, – сказала она ему. – Тебе чертовски повезло, что ты встретился со мной.
(К тому времени Винни работала редактором в женском журнале. Причем старшим редактором. Когда она задерживалась на работе позднее семи, ее отвозили домой на служебной машине. Винни распределяла задания между журналистами и завтракала с лучшими авторами, а иногда ей приходилось отклонять их материалы. В таком случае она звонила автору и говорила: «Извините, но этот материал нам никак не подходит. Может быть, вы попробуете пристроить его где-нибудь еще?» После таких слов некоторые ее собеседники начинали плакать. Но все уже тогда говорили, что Винни далеко пойдет.)
– Послушай, Джеймс, – сказала Винни. – По-моему, тебя пугает перспектива успеха. Ты боишься перемен. Ты боишься, что, если свяжешься со мной, тебе придется измениться. И принять собственный успех.
– Ты действительно так думаешь? – удивился Джеймс. – Я никогда об этом не задумывался. Возможно, ты права.
Все, на что способен Джеймс, – это соглашаться. Он соглашается, а потом ничего не делает.
– С меня хватит, Джеймс, – то и дело повторяет Винни. – Я сыта по горло.
– Знаю, – отвечает Джеймс. (Он не может самостоятельно спланировать даже поездку за город на выходные дни. Ей приходится самой это делать, а он лишь садится в машину и едет, куда повезут.)
Он просто бездействует.
Но теперь Винни знает, что ей нужно делать. Она должна перестать заботиться о Джеймсе. И начать заботиться о себе. Разве не об этом только и твердят все эти мозгоправы, когда речь заходит о супружеских отношениях? Прекратить фокусировать внимание на мужчине. И начать думать в первую очередь о самой себе. (Впрочем, если перестать фокусироваться на мужчине, он скорее всего просто уйдет. Но об этом теоретики почему-то забывают.)