– Остановите машину!
   Все поворачиваются и смотрят на меня как на безумную и, похоже, думают, что так оно и есть. Машина притормаживает посреди Канн, и я ползу по трем мужикам и отчаянно хватаюсь за ручку дверцы, которая в конце концов поддается. Никто не успевает понять, что происходит, а я уже вываливаюсь из машины на тротуар многолюдной улицы. Я оглядываюсь на машину и сбрасываю туфли на шпильках. Сжимая их в руках, я бегу сквозь толпу к отелю «Мажестик», где полно фоторепортеров и горят софиты. Я сворачиваю в переулок, проношусь мимо бара с геями, среди которых есть мужчина в балетной пачке, и чуть не сбиваю с ног маленькую девочку с красными розами, которая берет меня за руку и говорит:
   – Мадам, идите со мной.
   И на этот раз я иду.
 
   Рано утром я возвращаюсь на яхту, страдая от чудовищного похмелья, я опустошена и вымотана, как никогда в жизни, если, конечно, не считать того времени, когда я была моложе и только что познакомилась с Таннером. Тогда мы проводили все выходные, нюхая кокаин и попивая водку. Я очень часто не могла прийти в себя в понедельник, но у меня не бывало неприятностей, потому что все знали: я встречаюсь с кинозвездой, – а это было куда полезнее для галереи, чем если бы я отвечала на телефонные звонки. Особенно полезно было, когда Таннер являлся за мной в галерею. Первое время он был так поглощен мной, что появлялся там довольно часто: просто убедиться, что другие мужчины не заигрывают со мной. Эти визиты исправно находили отражение в колонках сплетен (мое имя там не упоминалось, ведь тогда я еще была «никто») и подогревали интерес публики к нашей галерее. Все со мной ужасно носились и, казалось, испытывали ко мне искреннюю симпатию – а что им еще оставалось делать? Уже тогда меня ИСПОЛЬЗОВАЛИ другие люди – использовали мою способность нравиться мужчинам. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но вот сейчас задумываюсь: ЧЕМ бы я была без мужчин?
   Такси останавливается напротив яхты, и высокий красивый мужчина в рубашке-поло и джинсах идет ко мне. Я понимаю, что это – мой муж.
   Солнце светит вовсю; сейчас, должно быть, позже, чем мне казалось. Суматоха, царящая в гавани, овладевает моим сознанием – помощники капитана поливают из шланга палубы, молодая женщина торгует какими-то продуктами «с фермы», люди снуют туда-сюда по журналистским пропускам – и приближается Хьюберт, в руках у него видавший виды кожаный саквояж, и я впервые в жизни замечаю его удивительную непритязательность. Да как же это: несмотря на всю шумиху вокруг его семьи, и его внешнего вида, и его подноготной, он все-таки до сих пор ПРОСТО ПАРЕНЬ.
   – Эй, – спрашивает он, – что с тобой такое?
   – Ты о чем? – не понимаю я.
   – У тебя кровь течет. Руки в крови. – Он смотрит вниз. – И ноги. И в чернильных пятнах. А где твои туфли?
   – Понятия не имею.
   – Ну ладно, как ты? Получила мое послание?
   – Что ты приезжаешь?
   – Что я арендую быстроходный катер. Раз уж я здесь, то будет весело, если мы покатаемся на водных лыжах.
   На водных лыжах?
   Хьюберт вносит свою сумку на яхту.
   – У Марка де Белона здесь дом. Я подумал, может, нам с ним потусоваться?
   Потусоваться?
   – Эй, детка, – обращается он ко мне, – в чем дело? Тебе не нравится Марк де Белон?
   Я смотрю на свои окровавленные ладони и говорю:
   – Мои туфли забрали геи.

IX

   Дорогой дневник!
   Ты не поверишь, но я ВСЕ ЕЩЕ на этой чертовой лодке, которая бултыхается в водах Итальянской Ривьеры.
   И Хьюберт тоже все еще здесь.
   Ладно. Вот в чем проблема. Во-первых, мне кажется, я схожу с ума, но не знаю, оттого ли это, что мне до смерти надоело торчать на этой лодке с Дайаной и Хьюбертом, или оттого, что, может, я правда психопатка, как утверждают все.
   Потому что вот в чем вторая проблема: меня видели ночью в том кафе с той маленькой девочкой и ее друзьями. И там еще были какие-то геи, которые хотели взять мое платье – они все повторяли слово copier*, и я поняла, что они хотели посмотреть, как скроено платье, а затем отдать его обратно, – но времени у нас было мало. Помню море коньяка. Разбитый стакан на полу. Ну и, конечно, это «очередное скандальное происшествие» не обошла своим вниманием «Пари-матч».
   – Не стоит слишком надеяться, что я изменюсь к лучшему, – вполне серьезно предостерегла я Хьюберта, когда он, прочитав эту статейку, не говоря ни слова, обнаружил свое неудовольствие тем, что высоко приподнял брови. Дайана выступила в мою защиту:
   – Боже милосердный, Хьюб, на меня клепали, что я убила мужа. Половину его тела забрали инопланетяне. И ты еще расстраиваешься из-за того, что твою жену видели с бродяжками-малолетками и парочкой геев в женских нарядах?
   Тут, как мне показалось, я вполне уместно ввернула:
   – Мне всего лишь хотелось капельку внимания.
   Вообще-то так оно и есть. Это все, чего я хочу. Я так и не чувствую, что муж внимателен ко мне, а это действительно безумие с моей стороны, ведь он прилетел сюда и отложил на неделю все свои дела. Но я совсем не того хотела, чтобы он БЫЛ ЗДЕСЬ. Я хотела, чтобы он относился ко мне по-особенному, а он этого так и не понял.
   Когда мы вместе, я не чувствую своей… значимости. Я хочу быть для него всем. Я хочу быть необходимой ему. Я хочу, чтобы он не мог жить без меня, но что я могу поделать, если он не позволяет мне этого?
   А если так, то что же мне делать со своей жизнью?
   Похоже, мне не удается скрыть все эти переживания. По крайней мере мне так кажется, потому что сегодня утром я лежу в постели, а в каюту заходит Хьюберт (будто бы за солнцезащитным кремом). Он вдруг поворачивается ко мне и говорит таким тоном, который я иначе как грубым назвать не могу:
   – Что с тобой творится?
   Я знаю, мне следует ответить: «Да ничего, дорогой», – но мне надоело успокаивать его. Я говорю:
   – Не понимаю, что ты имеешь в виду. Вот с тобой что творится?
   Я отворачиваюсь к стенке.
   – Ха! – усмехается он. – Может, тебе стоит заснуть и попробовать проснуться заново?
   – Ну да, – говорю я, – может, и так.
   И он уходит.
   Я НЕНАВИЖУ его.
   Я выскакиваю из постели, натягиваю купальник и пулей вылетаю на верхнюю палубу.
   Дайана уже там. Она пьет кофе и красит ногти на ногах, что, как всем нам прекрасно известно, «ферботтен»* на этом судне, потому что лак может пролиться и испортить палубные доски из тика. И точно так же всем нам известно, что Дайана плевать на это хотела. Она и так уже нанесла яхте ущерб на несколько тысяч долларов тем, что разгуливала по ней на шпильках и умащивала свою кожу кремом для загара, оставляя повсюду пятна, которые матросы до сих пор тщетно пытаются оттереть.
   – Эй, я могла бы купить эту лодку, если бы захотела! – то и дело напоминает она им.
   Но правда состоит в том, что люди, подобные Дайане Мун, никогда не поступают так, как говорят.
   – Привет, мой сладкий, – говорит Дайана, не глядя на меня, – хочешь кофе?
   – От кофе меня тошнит. Вообще-то меня от всего тошнит.
   Она с тревогой поднимает глаза:
   – Но не от меня, ведь правда?
   – Нет, – вяло подтверждаю я и перегибаюсь через поручень. Ветер слегка теребит мои волосы. Этот ее нарциссизм, ее чудовищное легкомыслие все больше надоедают мне.
   – Я не выгляжу толстой? – спрашивает Дайана, и я механически отвечаю «нет», хотя Дайана действительно полновата. У нее комплекция женщины, которая раздается к тридцати пяти годам, на какие бы диеты и упражнения ни уповала. – Ты сегодня поедешь к тетке Хьюберта?
   Вот дерьмо. Принцесса Урсула. Я совсем забыла о ней и лишь угрюмо киваю, вспоминая, что принцесса Урсула ненавидит меня. Однажды, на похоронах, она подошла ко мне и сказала: «Ох, Сесилия, твое присутствие так уместно на похоронах, ведь у тебя всегда такое унылое выражение лица».
   И это МОИ родственники?
   – Как думаешь, – спрашивает Дайана, разглядывая свой большой палец, – Лил Бит Парсонс будет там?
   Я совершенно не ожидала подобного вопроса, и он настолько застает меня врасплох, что я не в силах вымолвить ни слова. Как громом пораженная, думаю, что другие знают то, чего не знаю я.
   – Лил Бит Парсонс? – выдавливаю я.
   – Не хочу огорчать тебя, но я читала в «Стар», что она в Европе. На отдыхе с двумя детьми. – Дайана морщится, потому что я начинаю пошатываться и хватать руками воздух, чувствуя приступы тошноты. Затем она добавляет: – Там еще была ее фотография… в Сен-Тропезе.
   – Чертов ублюдок! – Мне каким-то образом удается взять себя в руки, и я скатываюсь по мостику в камбуз, где капитан Пол негромко беседует с коком, чье имя я все время забываю. – Где мой муж? – спрашиваю я.
   Пол переглядывается с коком.
   – Думаю, на корме. Готовится к заплыву с аквалангом.
   – Это ему так кажется, – отрезаю я и иду на корму, где Хьюберт возится с аквалангом.
   – Привет! – бросает он небрежно.
   – Что делаешь? – холодно осведомляюсь я.
   – Хочу сплавать с аквалангом в порт. Думаю, будет здорово.
   – Еще бы, – говорю я с сарказмом, – может, тебя зацепит винтом.
   – Ох, ради Бога, Сесилия… – Он закатывает глаза.
   – А на меня тебе, конечно, наплевать, ведь так?
   – Оставь меня в покое, хорошо? – Он натягивает лямки акваланга на плечи.
   – Меня достало то, что ты плюешь на меня! – кричу я и бросаюсь на него, и колочу его, пока он не хватает меня за запястья и грубо не утаскивает с палубы.
   – Да какого ж черта с тобой творится? – спрашивает он.
   Обессилев, я прижимаюсь спиной к стене. Ко мне начинает возвращаться способность соображать, и мне удается сказать:
   – Я хочу поговорить с тобой.
   – Да неужели? Ну а я не хочу с тобой разговаривать.
   Разве он когда-нибудь прежде говорил со мной ТАК?
   – Мне НАДО поговорить с тобой, – настаиваю я, – прямо сейчас.
   – Ты, по-моему, просто не понимаешь, – заявляет он, натягивая ласты.
   – Чего я не понимаю? – вопрошаю я.
   – Что я устал, сыт по горло твоими попытками постоянно меня контролировать. Понятно? Просто не мешай мне. Для разнообразия дай мне делать то, что мне нравится, ладно?
   – Что тебе нравится? Да ты ничего другого и не делаешь!
   Он не отвечает, и мы с ненавистью смотрим друг на друга. Потом он говорит:
   – Ну чего ты хочешь от меня, Сесилия?
   «Я хочу, чтобы ты любил меня», – эти слова готовы слететь с моих губ, но я не могу произнести их.
   – Ведь я прилетел сюда ради тебя, – напоминает он. – Ты захотела побыть на яхте Дайаны Мун – и вот мы у нее на яхте. Я с тобой. Ты все время жалуешься, что мы никогда не делаем того, что хочется тебе. А когда мы это делаем, этого все еще недостаточно.
   – Тогда зачем нам сегодня ехать к принцессе Урсуле? Мы всегда поступаем так, как хочешь ты.
   – Принцесса Урсула – член семьи. Неужели ты не понимаешь, в чем тут дело?
   – Дело не в том
   – А в чем? В чем же? Ну? Меня уже порядком утомили твои притязания.
   Господи Боже мой! Ну почему все, что я говорю, ни к чему не приводит? Почему я не могу сделать так, чтобы меня услышали?
   – Ты снова встречаешься с Лил Бит Парсонс, да? – спрашиваю я торжествующе.
   Это его пронимает.
   – Че… – начинает он, но отводит глаза, и я вижу, что попала в точку. – Черт, дай мне передохнуть. – Тон у него болезненный.
   – Ты встречаешься с ней. Я все знаю. Она в Европе, отдыхает со своими детьми. Она была в Сен-Тропезе.
   – Ну и что?
   – А то, что ты бегал к ней, – говорю я, хотя не имею об этом ни малейшего понятия и даже не припоминаю, когда бы такое могло произойти.
   – Перестань, – просит он.
   – Ты виделся с ней. Ты виноват.
   – Я не собираюсь обсуждать это, Сесилия.
   – Ты не собираешься обсуждать, потому что я права. Ты опять встречаешься с ней. Почему бы тебе просто не признать это?
   – Я же сказал, что не намерен это обсуждать.
   – Так знаешь что, дружок, – говорю я, – в последний раз, когда ты не хотел это обсуждать, это появилось… во всех… ГАЗЕТАХ! – Теперь я кричу так громко, что начинает болеть голова.
   Хьюберт смотрит на меня (с грустью, как мне кажется) и прыгает в воду. Я поворачиваюсь и прохожу мимо Пола и кока, которые имеют наглость сдержанно улыбаться мне, будто бы только что ничего не случилось. Я думаю о том, как вообще могу выносить такую жизнь, иду на палубу и, благодарение Богу, вижу там Дайану. Я сажусь и опускаю голову на сложенные руки.
   – На причале фоторепортеры, – предупреждает Дайана. – Наверняка будет впечатляющая фотография Хьюберта, как он тебя тащит. На обложке «Стар», это уж точно.
   – Я не могу так это оставить, – говорю я.
   – Она никогда не сдастся, понимаешь? – говорит Дайана. – Она кинозвезда. А кинозвезда не может быть отвергнутой. Она не может поверить, что он выбрал тебя, а не ее. Она будет ходить за ним по пятам до самой его смерти, детка. И даже тогда она будет оттирать тебя от гроба на похоронах. Совсем как Пола Йейтс*.
   Дайана зевает и поворачивается на бок, опрокидывая на палубу флакон с лаком для ногтей.
 
   Одна из уловок, которые вы постигаете, выйдя замуж, состоит в том, что не стоит доводить каждую схватку до победного конца. Вы можете сделать небольшой перерыв. Притвориться, что ничего не произошло. Я обнаружила, что это работаетс Хьюбертом, которого, как я теперь поняла, очень легко сбить с толку. Может, поэтому он и начал встречаться с Лил Бит Парсонс. Она просто манипулировала им.
   Вот почему сейчас, когда он поднимается на яхту и вода стекает по его костюму аквалангиста (который подчеркивает все его мускулы и подтянутый живот), мы с Дайаной смеемся и пьем шампанское, будто вообще ничего неприятного не произошло. Я наливаю ему шампанского, и он вздыхает с облегчением, думая, что, вероятно, гроза пронеслась.
   Но это не так.
   Она возобновляется, когда мы с Хьюбертом едем на такси к вилле сэра Эрни и принцессы Урсулы на холме в Порто-Эрколе.
   – Почему ты тогда порвал с ней? – начинаю я невинно.
   Хьюберт держит меня за руку и смотрит в окно на виноградники. Он поворачивается ко мне и спрашивает:
   – С кем?
   Что-то в его голосе убеждает меня: он понимает, о ком я говорю.
   – Ты знаешь, с Лил Бит.
   – Ох, – морщится он, – ну я же встретил тебя.
   Этот ответ, конечно, не удовлетворяет меня, по крайней мере не до конца удовлетворяет, и я продолжаю:
   – Вроде бы в сентябре Лил Бит всегда бывает у принцессы Урсулы…
   – Я не помню, – пожимает плечами он. – Они хорошие подруги. Они знакомы с тех пор, как Лил Бит училась в колледже в Швейцарии.
   – Колледж в Швейцарии. Чудесное словосочетание! – бросаю я желчно.
   Он удивляется:
   – А что в этом такого?
   Чтобы не уводить разговор от главной темы, я спрашиваю:
   – А ты ездил с ней? В Порто-Эрколе, к тетке, каждый сентябрь?
   – Ты же знаешь, что да.
   – Это, наверное, всех устраивало, – подхватываю я. – Все прекрасно ладят, все – лучшие друзья.
   – Это было неплохо, – подтверждает Хьюберт.
   – Я не виновата, что Урсула меня ненавидит.
   – Это не так. Просто она думает, что ты недостаточно хорошо обо мне заботишься.
   Я решаю не уточнять, что стоит за этими словами, демонстративно зеваю и заявляю:
   – Лил Бит Парсонс жилось легче всех, кого я знаю.
   – Ей не так уж легко жилось, – возражает Хьюберт, – ее парень ее избивал.
   – Ох, какое страшное несчастье! Ее парень ее избивал. У нее было несколько синяков. Если тот парень был таким чудовищем, почему она его не бросила?
   – Просто она не такая, понятно?
   – Ее папочка был богат, и когда ей было семнадцать, она начала карьеру модели, а в девятнадцать получила свою первую роль. Трудная жизнь.
   – Если она не выросла в коммуне, это еще не значит, что она не имеет представления о трудных временах.
   – То самое и значит, – не уступаю я, – ты понял?
   – Нет, – говорит он, – я не понял. И я не понимаю тебя.
   Остаток пути мы проезжаем молча.
   На вилле принцесса Урсула приветствует нас у бассейна; на ней купальник и саронг, обмотанный вокруг талии (ей пятьдесят пять, но она все еще думает, что у нее превосходная фигура, и не упускает случая ее продемонстрировать). Слегка поигрывая одновременно французским и английским акцентом, она небрежно замечает, что дорогая Лил Бит на самом деле в Порто-Эрколе – проводит две недели на собственной вилле, и что она – ха-ха! – приедет на ленч, и разве это не «прекрасный сюрприз»?
   Хьюберт смотрит на меня, но мне каким-то чудом удается скрыть свои чувства (так скрывает их пленник во вражеском лагере), и он берет меня за руку, говоря:
   – Это здорово. Мы с Сесилией только что говорили о том, будет здесь Лил Бит или нет. Сесилия сказала, что будет.
   Тетя Урсула смотрит на меня так, словно видит первый раз в жизни, и заявляет:
   – Что ж, возможно, Сесилия потенциальный медиум. У нее могут быть скрытые таланты, о существовании которых мы даже не подозревали.
   Это замечание просто невероятно язвительное, но сделано оно в такой форме, что Хьюберту этого никогда не понять, поэтому я решаю не отвечать.
   Я высокомерно и неприязненно улыбаюсь тете Урсуле, и она произносит:
   – Надеюсь, ты ничего не имеешь против Лил Бит. Вы подруги?
   – Я ее никогда не видела, – отвечаю я, – вообще-то Хьюберт никогда о ней не упоминает.
   – Ты ее полюбишь, – говорит тетя Урсула. И в этот самый момент выходит сэр Эрни Манчнот, в плавках, выпятив вперед грудь, которая, я должна признать, выглядит просто замечательно для его шестидесяти лет. Он обнимает Хьюберта, затем меня. Я громко хихикаю, когда приходит моя очередь, и поглядываю на тетю Урсулу, которая определенно следит за нами без всякого удовольствия.
   Я говорю:
   – Ох, дядя Эрни, так здорово видеть вас снова. Бог мой, какой вы молодец!
   И он отвечает:
   – А как поживает моя любимая племянница? Я всегда говорил Хьюберту, что если бы он не женился на тебе, это сделал бы я.
   Он обнимает меня, и мы направляемся к внутреннему дворику, куда три миниатюрные итальянки в белой униформе должны подать ленч.
   – Эй, – говорит дядя Эрни, – я и теперь проплываю по пять миль в день. Физические упражнения. Это ключ к жизни. Я все твержу об этом своим детям, но они не слушают.
   Принцесса Урсула строит гримасы и трясет головой. Она просто не может удержаться от напоминания о том, что на ленч приедет Лил Бит.
   – Лил Бит? Что ж… ладно, – кивает дядя Эрни. – Вот девочка, которой не помешало бы немножко рассудительности. Я все твержу ей, что она должна перестать маяться и заняться своей жизнью, но думаю, у нее все в голове перемешалось после того, как Хьюберт перестал с ней встречаться.
   Принцесса Урсула неодобрительно смотрит на него и замечает:
   – Лил Бит – просто чудо. Она не такая, как все прочие. – Эти слова адресованы явно мне. – Я всегда говорила, что она из ангелов Божьих.
   В этот самый момент на подъездной дорожке останавливается машина, и мы все смотрим на то, как оттуда появляется сам «ангел Божий», а потом ее двое незаконнорожденных детей, няня, детская коляска и куча пеленок. На Лил Бит – обратите внимание – индийское сари. Она держит одного ребенка на руках, а другого ведет за собой. С этой картинки материнского счастья она улыбается нам и игриво машет рукой.
   – Вы только взгляните на нее! – восклицает тетя Урсула. – Я всегда говорила, что Лил Бит – самая изящная женщина из всех, кого я знаю.
   – Посмотрите-ка на Кирби, – обращается Лил Бит вроде бы ко всем, но преимущественно, я думаю, к Хьюберту. У нее тихий, нежный голос, почти шепот. Она сама застенчивость, с этими длинными светлыми волосами, почти скрывающими лицо. Боже милосердный! Я когда-то выглядела так же. Я когда-то проделывала это с ним. Это то, что он любит. Это то, что действует на него. И сейчас мне от этого плохо.
   Вообще-то мне бы хотелось наброситься на Лил Бит и выцарапать ей глаза, но я напоминаю себе, что я победила. Я получила его, а она – нет. Я победила, потому что была умнее ее. Я вела совсем другую игру. Была неуловимой. Загадочной. В то время как она изображала жертву. Ему это наскучило. Но это ли было истинной причиной? А может, все дело в двух незаконнорожденных детях, которых он не мог, в конце концов, посадить себе на шею?
   – Привет! – Она протягивает мне длинную, худую руку. – Ты, должно быть, Сесилия?
   На секунду наши глаза встречаются, потом она передает малышку – двухгодовалую девочку – принцессе Урсуле, которая тут же начинает премерзко ворковать над ней, а Кирби – угрюмого шестилетнего мальчика – подталкивает к Хьюберту.
   – Эй, Кирби, – спрашивает Хьюберт, поднимая мальчика и слегка встряхивая, – помнишь меня?
   – Нет, – отвечает Кирби (как мне кажется, вполне осмысленно), но Хьюберт этого не улавливает; он громко смеется и продолжает:
   – Что, ты не помнишь, как мы играли в бейсбол? Ну-ка отбивай!
   Он раскачивает мальчика так, что тот начинает кричать, а потом, как всегда в таких случаях бывает, детей куда-то быстренько уводят, возможно, для того, чтобы накормить в кухне какой-нибудь кашкой.
   – А своих детей все нет? – спрашивает Лил Бит, глядя на Хьюберта из-под копны светлых волос, таким тоном, словно это какая-то понятная только им двоим шутка.
   А потом без какой-либо видимой причины Лил Бит Парсонс выбегает в центр маленького вымощенного камнем дворика и начинает носиться по кругу, пока не валится на землю.
   Мне хочется закричать: «Эта женщина просто психопатка!» – но так как я, похоже, единственная, кто так думает (потому что все остальные восторженно смеются, как на выступлении Марселя Марсо), я прикусываю язык и лишь недовольно поджимаю губы.
   Ну и после этого мне не остается ничего другого, кроме как вытерпеть долгий, томительный ленч, во время которого всеобщее внимание прочно принадлежит Лил Бит и ее рассказам о том, что она училась у гуру (вообще-то она решила и сама стать гуру, поскольку уже была им в прежней жизни), о важности защиты прав животных, о вреде кофеина и о том, что она задумала основать свою собственную интернет-компанию и (вы только подумайте!) переехать в Нью-Йорк.
   Все это время она подчеркнуто не замечает меня, и хотя совершенно очевидно, что эта женщина – полная идиотка, я чувствую, что становлюсь все меньше и меньше, и спрашиваю себя, почему я дала отрезать мои волосы, и думаю, что, может быть, мне нужно купить новую, более эффектную одежду. Я сижу в кресле очень прямо, держу столовые приборы согласно правилам этикета и почти ничего не говорю, позволяя себе лишь слегка улыбаться время от времени.
   – Ох, Сесилия… так ведь? Сесилия, – спрашивает Лил Бит, когда ленч подходит к концу, – ты работаешь… или как?
   – Сесилия собирается заняться благотворительностью, – уверенно говорит Хьюберт, хотя, насколько помню, я никогда не интересовалась благотворительностью и не собиралась ею заниматься.
   – Да неужели, – мурлычет Лил Бит, – а чем именно?
   – Дети, больные энцефалитом, – отвечаю я, – знаешь, такие, с большими головами.
   – Вот как? – говорит принцесса Урсула, покачивая головой. – Тебе не стоит шутить о…
   – Ой, а у меня кое-что есть для вас, – обращается Лил Бит к Хьюберту, доставая свою сумку и вытаскивая из нее колоду карт. – Это гадальные карты американских индейцев, – хихикает она, – они у меня с тех времен, когда я жила в вигваме в резервации, в Монтане. Я защищала права индейцев.
   – Вот спасибо, – говорит Хьюберт.
   – Надо же, – вмешиваюсь я, – я и не знала, что тебя интересуют паранормальные явления.
   – С нами на яхте Дайана Мун, она рассказывает, что части тела ее мужа похитили инопланетяне, – говорит Хьюберт совершенно некстати.
   Лил Бит тасует карты.
   – Так оно и есть, я знаю, его селезенку не смогли найти.
   – Боже, неужели я участвую в этом разговоре? – задаю риторический вопрос я.
   – Дайана Мун твоя самая близкая подруга, – напоминает Хьюберт.
   – Ты мне ближе, дорогой. – Я дотрагиваюсь до его руки и лицемерно улыбаюсь сидящей напротив Лил Бит.
   – Дай-ка я тебе погадаю, – говорит Лил Бит Хьюберту, как ей, наверное, самой кажется, низким грудным голосом, – я хочу заглянуть в твое будущее.
   Ну неужели она никогда не исчезнет?
   Лил Бит смотрит на карты Хьюберта. Берет его за руку.
   – Ох, дорогой, – выдыхает она, – ты должен быть… осторожен. Не делай ничего… опасного.
   Нет, это выше моих сил!
   – Не смеши людей! – резко бросаю я. Все смотрят на меня. – Дай-ка мне попробовать. Позволь-ка я прочитаю твоикарты, Лил Бит.
   – О, но ты… ты не подготовлена, – возражает она.
   – Откуда ты знаешь? – спрашиваю я.
   Я сгоняю Хьюберта с его места и сажусь напротив нее.
   – Но я уже знаю свои карты, – говорит Лил Бит, – я каждый день гадаю.
   – Неужели? – спрашиваю я. – А ты уверена, что правильно все поняла?
   – Раскладывай карты, – соглашается она.
   – Ты же знаешь, так не делается, Лил Бит. Тебе придется самой взять карты.
   – Что ж, – говорит она, глядя на Хьюберта, – это, наверное, будет… занятно.
   Она начинает выкладывать карты. Ну и конечно, как я ожидала, все они перевернуты.
   – Как… интересно, – замечаю я.
   Лил Бит смотрит на карты и ловит ртом воздух. Потом она смотрит на меня. Я сверлю ее взглядом. Я чувствую, как она корчится, пытаясь противостоять моей власти, но ничего не может поделать.
   – Ты ведь понимаешь, что это значит, правда? – спрашиваю я. – Это значит, – продолжаю я, взглянув на Хьюберта, который стоит возле стола со смущенным и все еще непонимающим выражением лица, на принцессу Урсулу, которая приводит в порядок свое обвисшее декольте, на дядю Эрни, который чистит ногти, как всегда, когда он думает, что никто этого не видит, – что Лил Бит просто… мошенница.