Страница:
– Катись к своим еврейским дружкам. С ними безопаснее.
Гарольд шагнул навстречу Заку.
– А ну послушай, засранец! Ты полегче… Здесь тебе Америка. И здесь так не разговаривают.
– Да неужели? – рассмеялся Зак и, затянувшись сигаретой, добавил: – Что захочу, то, черт возьми, и буду говорить.
– Когда мои адвокаты будут разбираться с тобой, ты годами не вылезешь из судов, – спокойно ответил Гарольд. Он сел в машину и захлопнул дверцу.
– Ну да, конечно, он меня засудит! – продолжал орать Зак. – Гребаные янки! Ни шагу не сделаете без своих адвокатов. – Он подтянул съехавшее полотенце и зашагал назад в дом.
Гарольд подал машину задним ходом прямо по лужайке.
– Боже праведный, Джейни, – только и смог выговорить он.
– Гарольд, – взмолилась Джейни, закрыв глаза руками, – давай обойдемся без твоих лекций. Хорошо? Я их сейчас ну никак не могу воспринимать.
– Я не собираюсь читать тебе лекцию, детка. Просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Он, случайно, не…
– Нет, – ответила Джейни.
– И вообще, кто этот засранец?
– Зак Мэннерс. Английский продюсер, занимается звукозаписями.
– Хреновы бритты! – ругнулся Гарольд. – Почему бы им всем не отправиться в свою Англию, что им там не сидится? Ты не волнуйся, – сказал он, похлопав Джейни по руке. – Я уж позабочусь, чтобы у нас в Ист-Энде он стал персоной нон грата. Пусть не надеется, что сможет заказывать столики в наших клубах.
– Ты просто чудо, Гарольд. Самое настоящее чудо! – восхитилась Джейни.
– Я знаю, – сказал он.
– Я просто хотела хорошо провести лето, – говорила Джейни час спустя, лежа в постели в отдельной палате Саутхэмптонского госпиталя. – Ну как тогда, когда мне было шестнадцать лет.
– Тс-с, – успокоила ее медсестра. – Всем нам хотелось бы снова вернуться в свои шестнадцать лет. Считайте от ста до единицы и засыпайте.
Шестнадцать лет. Именно тем летом Джейни превратилась из дурнушки в красавицу. До тех пор она была единственной толстенькой девочкой-коротышкой с забавной мордашкой в семействе красавцев. Отец ее – врач в небольшом городке – был воплощением истинного американца с ростом в шесть футов два дюйма. Он хотел, чтобы Джейни стала медсестрой – так легче найти достойного мужа. Мать Джейни была француженкой и вообще являлась воплощением совершенства. Джейни была их средним ребенком – между братом и сестрой, которые также казались безупречными. Пока все семейство ело телятину с грибами со сметаной, мама Джейни подавала ей полкочана листьев салата «Айсберг».
– Если ты не похудеешь, то никогда не найдешь себе мужа. А тогда тебе придется работать. Нет ничего более отталкивающего, чем работающая женщина, – любила повторять ей мать.
– А я хочу быть ветеринаром, – говорила Джейни.
Каждое лето, которое они проводили в кантри-клубе, превращалось в сплошную пытку. Мать Джейни, худенькая, загорелая, в купальнике от Пуччи, постоянно поглощала чай со льдом и флиртовала со спасателями, а потом и с приятелями сына – те были от нее без ума. Брат и сестра Джейни – оба они входили в команду по плаванию – были чемпионами штата. Джейни со своим пухлым животиком и толстыми ляжками так и не могла определить, кто же она есть. В четырнадцать лет, когда у Джейни начались месячные, мать ей сказала:
– Джейни, ты должна быть очень осторожна с мальчиками. Мальчики любят попользоваться девочками с не очень привлекательной внешностью, потому что знают: такие девочки готовы – как бы это сказать? – на все. Только бы им уделили внимание.
Потом Джейни исполнилось шестнадцать. Она вытянулась на четыре дюйма. Когда она тем летом вошла в кантри-клуб, никто ее не узнал. Она завела привычку носить купальники матери от Пуччи. Утащила у нее губную помаду. Стала тайком курить сигареты за стеной клуба. Мальчишки толпились вокруг нее гурьбой. Однажды мать застукала ее, когда она целовалась с мальчиком под столом для пикника. Она отвесила Джейни пощечину. И тогда Джейни поняла, что она победила.
– Я тебе еще покажу, – пообещала Джейни. – Я еще и тебя переплюну.
– Нет, меня ты не переплюнешь, – ответила ей мать.
– Еще как переплюну, – сказала Джейни.
В следующую субботу, после того как Джейни спрыгнула с крыши у Зака, она появилась на Медиа-Бич в компании Рэдмона Ричардли. Нога у нее была в гипсе, и Рэдмон поддерживал ее, пока она ковыляла по песку. Он помог ей устроиться на пляжном полотенце, после чего отправился искупаться. Тут же к ней подбежала Эллисон и задыхаясь спросила:
– Так это правда?
– Ты о чем? – в свою очередь, поинтересовалась Джейни. Она откинулась на локти, чтобы самым выгодным образом продемонстрировать свое великолепное тело. – Это ты насчет меня и Рэдмона?
– Нет. Я насчет вчерашнего вечера.
– Только ни слова об этом Рэдмону. И ни в коем случае не вздумай упомянуть Зака, – сказала Джейни.
Прошлым вечером по пути в Хэмптон она и Рэдмон заехали в клуб «Двадцать семь». Там оказался и Зак. Он подошел к Рэдмону и сказал:
– Каждую минуту на свет появляется новая сосалка. Ведь это так у вас, у янки, называется?
В ответ Рэдмон заехал ему по физиономии. С тех пор Рэдмон всем только и говорил, что Зак влюбился в Джейни, но она ушла к нему, Рэдмону, и Зак от ревности совсем свихнулся.
Это немного не соответствовало истине, но Джейни вовсе не собиралась кого-либо в этом переубеждать.
IV
Гарольд шагнул навстречу Заку.
– А ну послушай, засранец! Ты полегче… Здесь тебе Америка. И здесь так не разговаривают.
– Да неужели? – рассмеялся Зак и, затянувшись сигаретой, добавил: – Что захочу, то, черт возьми, и буду говорить.
– Когда мои адвокаты будут разбираться с тобой, ты годами не вылезешь из судов, – спокойно ответил Гарольд. Он сел в машину и захлопнул дверцу.
– Ну да, конечно, он меня засудит! – продолжал орать Зак. – Гребаные янки! Ни шагу не сделаете без своих адвокатов. – Он подтянул съехавшее полотенце и зашагал назад в дом.
Гарольд подал машину задним ходом прямо по лужайке.
– Боже праведный, Джейни, – только и смог выговорить он.
– Гарольд, – взмолилась Джейни, закрыв глаза руками, – давай обойдемся без твоих лекций. Хорошо? Я их сейчас ну никак не могу воспринимать.
– Я не собираюсь читать тебе лекцию, детка. Просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Он, случайно, не…
– Нет, – ответила Джейни.
– И вообще, кто этот засранец?
– Зак Мэннерс. Английский продюсер, занимается звукозаписями.
– Хреновы бритты! – ругнулся Гарольд. – Почему бы им всем не отправиться в свою Англию, что им там не сидится? Ты не волнуйся, – сказал он, похлопав Джейни по руке. – Я уж позабочусь, чтобы у нас в Ист-Энде он стал персоной нон грата. Пусть не надеется, что сможет заказывать столики в наших клубах.
– Ты просто чудо, Гарольд. Самое настоящее чудо! – восхитилась Джейни.
– Я знаю, – сказал он.
– Я просто хотела хорошо провести лето, – говорила Джейни час спустя, лежа в постели в отдельной палате Саутхэмптонского госпиталя. – Ну как тогда, когда мне было шестнадцать лет.
– Тс-с, – успокоила ее медсестра. – Всем нам хотелось бы снова вернуться в свои шестнадцать лет. Считайте от ста до единицы и засыпайте.
Шестнадцать лет. Именно тем летом Джейни превратилась из дурнушки в красавицу. До тех пор она была единственной толстенькой девочкой-коротышкой с забавной мордашкой в семействе красавцев. Отец ее – врач в небольшом городке – был воплощением истинного американца с ростом в шесть футов два дюйма. Он хотел, чтобы Джейни стала медсестрой – так легче найти достойного мужа. Мать Джейни была француженкой и вообще являлась воплощением совершенства. Джейни была их средним ребенком – между братом и сестрой, которые также казались безупречными. Пока все семейство ело телятину с грибами со сметаной, мама Джейни подавала ей полкочана листьев салата «Айсберг».
– Если ты не похудеешь, то никогда не найдешь себе мужа. А тогда тебе придется работать. Нет ничего более отталкивающего, чем работающая женщина, – любила повторять ей мать.
– А я хочу быть ветеринаром, – говорила Джейни.
Каждое лето, которое они проводили в кантри-клубе, превращалось в сплошную пытку. Мать Джейни, худенькая, загорелая, в купальнике от Пуччи, постоянно поглощала чай со льдом и флиртовала со спасателями, а потом и с приятелями сына – те были от нее без ума. Брат и сестра Джейни – оба они входили в команду по плаванию – были чемпионами штата. Джейни со своим пухлым животиком и толстыми ляжками так и не могла определить, кто же она есть. В четырнадцать лет, когда у Джейни начались месячные, мать ей сказала:
– Джейни, ты должна быть очень осторожна с мальчиками. Мальчики любят попользоваться девочками с не очень привлекательной внешностью, потому что знают: такие девочки готовы – как бы это сказать? – на все. Только бы им уделили внимание.
Потом Джейни исполнилось шестнадцать. Она вытянулась на четыре дюйма. Когда она тем летом вошла в кантри-клуб, никто ее не узнал. Она завела привычку носить купальники матери от Пуччи. Утащила у нее губную помаду. Стала тайком курить сигареты за стеной клуба. Мальчишки толпились вокруг нее гурьбой. Однажды мать застукала ее, когда она целовалась с мальчиком под столом для пикника. Она отвесила Джейни пощечину. И тогда Джейни поняла, что она победила.
– Я тебе еще покажу, – пообещала Джейни. – Я еще и тебя переплюну.
– Нет, меня ты не переплюнешь, – ответила ей мать.
– Еще как переплюну, – сказала Джейни.
В следующую субботу, после того как Джейни спрыгнула с крыши у Зака, она появилась на Медиа-Бич в компании Рэдмона Ричардли. Нога у нее была в гипсе, и Рэдмон поддерживал ее, пока она ковыляла по песку. Он помог ей устроиться на пляжном полотенце, после чего отправился искупаться. Тут же к ней подбежала Эллисон и задыхаясь спросила:
– Так это правда?
– Ты о чем? – в свою очередь, поинтересовалась Джейни. Она откинулась на локти, чтобы самым выгодным образом продемонстрировать свое великолепное тело. – Это ты насчет меня и Рэдмона?
– Нет. Я насчет вчерашнего вечера.
– Только ни слова об этом Рэдмону. И ни в коем случае не вздумай упомянуть Зака, – сказала Джейни.
Прошлым вечером по пути в Хэмптон она и Рэдмон заехали в клуб «Двадцать семь». Там оказался и Зак. Он подошел к Рэдмону и сказал:
– Каждую минуту на свет появляется новая сосалка. Ведь это так у вас, у янки, называется?
В ответ Рэдмон заехал ему по физиономии. С тех пор Рэдмон всем только и говорил, что Зак влюбился в Джейни, но она ушла к нему, Рэдмону, и Зак от ревности совсем свихнулся.
Это немного не соответствовало истине, но Джейни вовсе не собиралась кого-либо в этом переубеждать.
IV
На следующий год Джейни решила обзавестись собственным домом на лето. Такое решение, вероятно, могло повлечь за собой определенные тяготы, поскольку аренда домов, в которых привыкла жить Джейни, начиналась от ста тысяч долларов за сезон и выше. Тем не менее у нее сложилось убеждение, что ей необходимо приобрести имидж независимой женщины, даже если ради этого придется обходиться без бассейна, садовника, повара, машины и, возможно, без посудомоечной машины.
Но даже такая перспектива казалась предпочтительнее в сравнении с тем, через что ей пришлось пройти предыдущим летом с Рэдмоном и Заком. Слова, сказанные Заком в ее адрес, не выходили у Джейни из головы, словно назойливая поп-мелодия: «Ты весьма доступна. На одно лето. Если, конечно, мужчина достаточно богат». Одно дело – встречаться с богатыми мужчинами, и совсем другое – когда люди начинают считать тебя блудницей.
Однажды (вероятно, совсем скоро) Джейни сделает одного из этих богатых мужчин своим мужем. Ей, конечно, придется для этого безумно в него влюбиться, но у нее все равно ничего не получится, если богатый мужчина узнает, что у его будущей жены репутация проститутки. Джейни хорошо усвоила, что, невзирая на глубоко укоренившееся у большинства богатых мужчин представление о женщинах как о закоренелых распутницах, они тем не менее не хотят, чтобы и их жена была такой же.
Итак, примерно в феврале, когда наступило время задуматься о летних домах, Джейни начала потихоньку изучать этот вопрос.
– Я решила подыскать себе дом на это лето, – говорила Джейни разным богатым мужчинам, отбрасывая при этом свои длинные волосы за спину и выставляя вперед бедро. Происходило это обычно на светских вечеринках или в ресторанах. – Я решила: пора повзрослеть.
Богатые мужчины в ответ смеялись и говорили что-нибудь вроде: «Взрослей, но не слишком», – однако никто из них эту наживку не заглотнул. Джейни надеялась, кто-нибудь из них скажет, что у него есть перестроенный каретный сарай, где Джейни может бесплатно пожить, но единственным человеком, который хоть что-то ей предложил, была Эллисон.
– Ты можешь снять половину моего дома, – с готовностью предложила подруга. Они как раз приехали на ужин в честь одного европейского дизайнера, который намеревался устроить показ своей коллекции в Нью-Йорке.
– Не в этом суть, – ответила Джейни и сделала шаг вперед – так фотографам было легче ее сфотографировать, а Эллисон при этом отступила в сторонку. К счастью, Эллисон довольно часто оказывалась в подобных ситуациях и понимала, что ее присутствие в кадре сделает подобный снимок непригодным для печати. – Вот только сама не знаю, чего хочу от этого лета, – объяснила Джейни. – Может, мне вздумается провести все лето за чтением книг.
В ответ на это Эллисон совершенно некстати поперхнулась коктейлем:
– Книги? И это ты? Джейни Уилкокс?
– Да, Эллисон, я читаю книги. Может, и тебе стоило бы попробовать.
Эллисон решила зайти с другой стороны.
– Ну да, теперь поняла, – с обидой произнесла она. – Почему же ты мне сразу не сказала, что хочешь снять дом с Аликой Нортон?
– Я не собираюсь снимать дом с Аликой, – бросила Джейни.
Алика Нортон была красивой чернокожей моделью, которую Джейни считала своей подругой, хотя они встречались от силы пару раз в год на показах модных коллекций. Алика – она была ровесницей Джейни – писала роман и, когда люди спрашивали, чем она занимается, всегда отвечала: «Я писательница». И говорилось это с таким видом, словно собеседники были настолько глупы, что могли предположить, будто она могла заниматься чем-то иным, скажем, быть моделью. Подобный подход, судя по всему, снискал Алике весьма уважительное отношение со стороны мужчин. Джоэл Уэбб – коллекционер произведений искусства – даже предложил Алике на лето свой маленький домик на три спальни, чтобы она могла спокойно работать. И при этом он даже не обмолвился о сексе. И хотя его дом оказался, по сути дела, сараем, после лета с Рэдмоном Джейни хорошо усвоила: если и жить в сарае, так по крайней мере в своем собственном.
– Эллисон, – шепотом окликнула подругу Джейни, продираясь сквозь толпу, – ты, случайно, не заметила? Что-то странное происходит, когда тебе переваливает за тридцать. Все так и клюют на дерьмо, которым ты занимаешься. Особенно мужчины. Важно только делать вид, что ты чем-то увлечена, даже если это не так.
– Но ведь Рэдмон был не из таких, – возразила Эллисон.
Джейни посмотрела на подругу. Бедная Эллисон! Она втюрилась в Рэдмона, прочитала все его книги и заморочила себе голову фантазиями, будто Рэдмон сродни героям его романов – чувственный, никем не понятый, ищущий любви единственной доброй женщины.
– Рэдмон живет мечтами, – сказала Джейни.
– Он был так мил с тобой. Действительно мил, – напомнила ей Эллисон.
Джейни улыбнулась и, пригубив мартини, сказала:
– Он оказался слабаком.
Лето, проведенное с Рэдмоном, которое она изначально предполагала провести с Заком, в роскошном доме последнего, с горечью подумала Джейни, оказалось одним из самых неудачных за последние годы.
– Во всяком случае, Рэдмон оказался лучше Зака. Уж это ты должна признать, – сказала Эллисон.
Джейни отпила еще глоточек мартини. Лицо ее ничего не выражало. Зак! Всякий раз при звуке его имени ей хотелось закричать. Но Эллисон об этом знать было вовсе не обязательно.
– Зак Мэннерс, – произнесла Джейни. Потом улыбнулась и помахала рукой кому-то в другом конце зала. – Я уже несколько месяцев не думала о нем.
Первое, что сделал тем летом Зак, после того как Джейни бросила его и ушла к Рэдмону, – тут же начал встречаться с какой-то русской моделью, чье имя никто не мог запомнить, но которую, если верить Заку, он трахал всякий раз, когда они оказывались на публике. Джейни утешалась тем, что, по всеобщему убеждению, русская «модель» была на самом деле проституткой. Но потом она сама все испортила, случайно наткнувшись на Зака, когда тот выходил из туалета в клубе. Она была немного пьяна, вот и ляпнула ему прямо в лицо:
– Так, значит, ты с этой блядью!
– Ну да, – рассмеялся Зак. – Но она хотя бы не притворяется. Она ничего из себя не строит. Не то что ты!..
Джейни рванулась к нему и закинула руку для пощечины, но ее слегка шатнуло, и ей пришлось опереться о стену. Зак расхохотался и, закурив сигарету, спросил:
– Пора бы начать нормальную жизнь, а, детка?
С той минуты лето Джейни пошло под откос.
И все из-за Зака. Джейни с Рэдмоном отправились на пляжную вечеринку на Флаинг-Пойнт-роуд и, пока шли по песку, заметили Зака Мэннерса – он сидел на деревянных ступеньках, ведущих к дому. Уже пятый раз подряд, отправляясь на вечеринку, они всякий раз натыкались на Зака.
– С меня хватит, – заявил Рэдмон, когда они ехали домой. – Больше я на эти сборища ни ногой. Там полно всяких засранцев вроде Зака Мэннерса. Хэмптону пришел конец! – драматично заключил Рэдмон, после чего торжественно поклялся, что вообще не будет выходить из дома, кроме как в супермаркет, на пляж или к друзьям, если пригласят на ужин.
Все это еще можно было кое-как вынести, если бы не жилище Рэдмона. Его и домом-то назвать было нельзя. Хоть он и стоял всего в какой-то тысяче ярдов от пляжа, нельзя было не признать, что этот «дом» был обыкновенной грязной хибарой. Но что самое удивительное, Рэдмону это было совершенно невдомек.
– Я думаю, этот дом ничуть не хуже любого из тех, в которых мне приходилось бывать в Хэмптоне, – заметил он однажды, когда Эллисон заскочила к ним поболтать. – Согласись, ведь он ничем не хуже дома Вестакоттов?
– Да он просто прелесть! – выпалила Эллисон. – Ведь это такая редкость – старинная усадьба, да еще в приличном состоянии.
Джейни недоумевала. В этой хибаре было не больше четырехсот квадратных футов (примерно такого размера были хозяйские спальни в домах, где она обычно жила), а крыша, казалось, вот-вот провалится. В одном из окон спальни стекло было разбито, и Рэдмон заклеил его страницей «Нью-Йорк таймс», датированной августом 1995 года. Все, что было на жалкой кухоньке, покрылось салом (когда Джейни впервые открыла холодильник, она завопила от ужаса), а немногие предметы мебели отличались неудобством, как, например, диван – плоское изделие на деревянных ножках, явно приобретенное по бросовой цене. Ванная такая крошечная, что негде было повесить полотенца. Когда они возвращались с пляжа, то были вынуждены развешивать их на кустах у дома, чтобы просохли.
– Если честно, – сказала Джейни Рэдмону, – по-моему, ты мог бы подыскать кое-что и получше.
– Получше? – удивился Рэдмон. – Да я люблю его. Я снимаю этот дом пятнадцатый год подряд. Он стал для меня совсем родным. Так что же тебя в нем не устраивает? – допытывался он.
– Ты что, не в своем уме? – спросила его Джейни.
– Рэдмон такой классный, – сказала Эллисон, когда Рэдмон вернулся в дом. Они сидели в крохотном заднем дворике за столом для пикника; помимо него, из садовой мебели Рэдмон допустил в свои владения только два обшарпанных и покрытых плесенью складных стула.
– Да брось ты! – Джейни прикрыла глаза ладонью. – Он только и твердит, что Хэмптон сплошь кишит мудозвонами, а вот он сам стремится к настоящей жизни и хочет быть среди настоящих людей. А я ему всякий раз отвечаю: не нравится – переезжай в Де-Мойн!
В этом, собственно, и заключалась проблема с Рэдмоном. Его представления о жизни были совершенно оторваны от реальности. Однажды вечером, когда Рэдмон готовил спагетти (его любимым блюдом была «паста примавера» с жареной рыбой) – он научился готовить это блюдо в восьмидесятые годы и с тех пор так и не освоил ничего нового, – он сказал Джейни:
– А знаешь, Джейни, ведь я – миллионер.
– Очень мило, – ответила она, листая журнал мод.
– Тьфу ты! – воскликнул Рэдмон, вываливая макароны в дуршлаг, у которого не хватало одной ножки, из-за чего спагетти кучей вывалились в раковину. – Меня просто поражает твое самообладание. Неужели ты знаешь многих писателей-миллионеров?
– Ну, – пожала плечами Джейни, – вообще-то я знакома кое с кем, и среди них есть миллиардеры.
– Конечно, но ведь все они… из мира бизнеса, – сказал Рэдмон таким тоном, словно бизнесмены – твари более ничтожные, чем тараканы.
– Ну и что?
– А то, что мне плевать, сколько у кого денег, если у человека нет души.
На другой день на пляже Рэдмон вновь коснулся своего финансового положения.
– Я так думаю, что через годик-другой у меня наберется два миллиона долларов, – сказал он. – И тогда я смогу отойти от дел. С двумя миллионами я куплю квартиру в Нью-Йорке за семьсот пятьдесят тысяч долларов.
Джейни – она как раз натиралась лосьоном для загара – не удержалась и выпалила:
– В Нью-Йорке ты и за миллион долларов квартиру не купишь!
– Да что ты, черт возьми, несешь? – возмутился Рэдмон, открывая банку с пивом.
– Ну хорошо, допустим, ты сможешь купить квартиру, только она будет совсем маленькая – от силы на две спальни. И скорее всего в доме не будет консьержа.
– Ну и что? – спросил Рэдмон, делая глоток. – И что тебя в этом не устраивает?
– Да, собственно, ничего, – ответила Джейни. – Если только тебя не смущает, что ты беден.
Весь остаток того дня на все попытки Джейни завести разговор Рэдмон отвечал односложными «да» и «нет». А потом, когда они вернулись в свою хижину и занялись приготовлением ужина, Рэдмон в сердцах хлопнул дверцей духовки.
– Мне кажется, два миллиона – никакая не бедность, – заявил он.
«Это по-твоему», – подумала Джейни, но вслух ничего не сказала.
– Боже праведный, Джейни! – воскликнул Рэдмон. – Да что, черт возьми, с тобой происходит? Или двух миллионов тебе мало?
– Брось, Рэдмон. Дело совсем в другом, – сказала Джейни.
– Ну так в чем же? – настаивал Рэдмон, передавая ей тарелку с пиццей. – Я что-то не замечал, чтобы ты рубила бабки пачками. Так что же тебе нужно? Ты фактически не работаешь, тебе не нужно заботиться о муже и детях… Даже Элен Вестакотт, что бы ты там о ней ни думала, и та заботится о своих детях…
Джейни расстелила на коленях маленькую бумажную салфетку. Да, он прав. И что ей действительно нужно от этой жизни? И чем ее не устраивает Рэдмон? Она откусила ломтик пиццы и обожглась расплавленным сыром. На глаза навернулись слезы.
– О Боже! Джейни! Я не хотел тебя обидеть, – заволновался Рэдмон. – Прости, что я так раскричался. Ну иди ко мне, – утешал он ее. – Дай-ка я тебя обниму.
– Я в порядке, – ответила Джейни, вытирая слезы. Она не хотела, чтобы Рэдмон догадался, что расплакалась она при мысли о перспективе каждое лето всю оставшуюся жизнь проводить в этой хибаре.
– Послушай-ка! – сказал Рэдмон. – У меня появилась идея. Почему бы нам не зайти к Вестакоттам и не выпить по стаканчику? Уверен, они еще не легли. Сейчас всего десять часов.
А ведь лето еще только начиналось…
Билл и Элен Вестакотт были ближайшими друзьями Рэдмона. Рэдмон настаивал на том, чтобы видеться с ними каждый уик-энд, именно эта его неуемность, как считала Джейни, и привела к тому, чем все это кончилось. Она старалась, как могла, этого избежать. Даже, если честно, вообще заявила, что не хочет с ними больше встречаться, после того как они первый раз поужинали вместе. Но все оказалось напрасным. На следующий уик-энд Рэдмон просто отправился к ним один, оставив ее в доме-развалюхе, и ей пришлось весь вечер гонять москитов и размышлять: может, было бы лучше вообще провести это лето в городе? Но в понедельник, когда Джейни поехала в город, она рассталась с этой мыслью: в ее квартире оказалась страшная духота – кондиционер не работал, а кухню заполонили тараканы. И Джейни решила, что легче уступить.
Билл Вестакотт был знаменитым сценаристом – за последние семь лет он написал сценарии к пяти фильмам-блокбастерам. В отличие от Рэдмона он действительно был процветающим литератором и вместе со своей женой Элен и двумя сыновьями жил на «ферме» с участком в пять акров неподалеку от шоссе номер 27. Они уже примерно пять лет жили в Хэмптоне, что стало модным среди женатых пар, решивших отказаться от городской жизни и полностью переселиться за город. Они держали лошадей и слуг, а еще у них были бассейн и теннисный корт. Сама возможность проводить уик-энды в их доме почти скрасила для Джейни то лето. Пожалуй, у нее была только одна проблема: сами Вестакотты.
Билл Вестакотт был наглым, злобным и инфантильным, а Элен Вестакотт… впрочем, для Элен подходило лишь одно определение: сумасшедшая.
Джейни пожалела, что Рэдмон не предупредил ее о безумии Элен до того, как они отправились к ним домой на ужин в самый первый раз, но так уж получилось. Вместо этого в своей типичной манере Рэдмон непрестанно бубнил, восхваляя их достоинства, которые считал непревзойденными: Элен принадлежала к «одной из лучших» семей в Вашингтоне, а ее отец был в свое время сенатором; мать Билла, в прошлом актриса, теперь была замужем за знаменитым актером; Билл учился в Гарварде (сам Рэдмон, о чем он не забывал напоминать Джейни, учился в Йельском университете и с Биллом познакомился в баре после знаменитого футбольного матча между Гарвардом и Йелем, где между ними произошла потасовка); Элен получила литературную премию за свой первый роман, который она написала в возрасте двадцати пяти лет. Рэдмон уверял Джейни, что она влюбится в них. Ведь они – одна из самых замечательных пар во всем мире.
Когда они подъехали к дому Вестакоттов на взятом Рэдмоном напрокат «додже-чарджере», первым, кого они увидели, был Билл Вестакотт. Он стоял, скрестив руки на груди, на посыпанной свежим гравием подъездной дорожке и дымил сигарой.
Рэдмон опустил стекло. Только он открыл рот, чтобы поприветствовать друга, как Билл подбежал к машине и сунул голову в окошко рядом с местом водителя. Это был крупный красивый мужчина с густой гривой вьющихся светлых волос.
– Мать твою! Старина, я рад, что ты заскочил! А впрочем, может, и не рад. Кто его знает – к добру это или нет.
– А в чем проблема? – удивился Рэдмон.
– Горгона опять не в себе, – сказал Билл.
Джейни вышла из машины. Она была одета в тесно облегающий топик из лайкры (стоил он долларов пятьсот и заканчивался где-то между грудью и пупком, лифчика под ним не было, а попку обтягивали не менее облегающие брючки-капри).
– Привет. – Она протянула руку Биллу. – Я – Джейни.
– О черт, старина! – воскликнул Билл и замотал головой, словно искал, куда бы спрятаться. – Ну мы и влипли!
– Эй, да здравствуйте же! – продолжала Джейни.
Билл отступил на несколько шагов назад и сказал:
– Я вас знаю. Ясно? Вы и есть та самая опасная женщина.
– И что же вас во мне не устраивает? – поинтересовалась Джейни.
– Она еще спрашивает! – воскликнул Билл, повернувшись к Рэдмону. – Ты тащишь сюда эту телку, а она еще спрашивает, что меня в ней не устраивает! Ну, для начала меня не устраивает уже то, что вы женщина. Понятно? А значит, генетически неполноценны, глупы и скорее всего секунд через тридцать впиявитесь в меня, как гвоздь в задницу, с какой-нибудь чушью собачьей, которую мне нипочем не обуздать.
– Вы что, травы обкурились? – спросила Джейни.
Рэдмон рассмеялся и обнял ее:
– Это Билл дает тебе понять, что ты ему нравишься. Хорошенькие женщины всегда приводят его в ужас.
– Ну что ж, Билл, – не смогла удержаться Джейни, – у вас это выходит весьма оригинально.
– Нечего мозги мне пудрить! – ткнув в ее сторону сигарой, прорычал Билл. – Я тебя вижу насквозь. Мне известны все твои трюки. Как-никак я работаю в Голливуде. Ясно?
– Вообще-то Джейни не актриса, – сказал Рэдмон, взяв Джейни за руку и слегка сжав ее.
– Но, однако, я… личность, – сказала она, прильнув к Рэдмону.
– Эй, Элен! – зычно выкрикнул Билл, когда они зашли в дом. – Иди сюда и познакомься с этой… личностью Рэдмона.
Элен Вестакотт оказалась миниатюрной худенькой брюнеткой с мелкими правильными чертами лица – очевидно, в молодости она была красивой.
– Ох! – со вздохом отчаяния выдохнула она, взглянув на Джейни. Потом подошла к Рэдмону и, еще раз охнув, поцеловала его. – Бедный Рэдмон, – сказала Элен, похлопывая его ладошкой по груди, – когда же ты наконец найдешь хорошую девушку и женишься? Не примите это на свой счет, – заметила она, обращаясь к Джейни. – Я ведь с вами даже не знакома, а мой муж вечно твердит, что мне не следует высказываться насчет несимпатичных людей, с которыми я не знакома. А я что делаю? Все равно говорю что думаю. Вы мне не кажетесь приличной девушкой. Скорее вы из тех, кто может увести мужа у кого-нибудь из моих подруг.
Воцарилась гробовая тишина. Джейни осмотрелась – гостиная действительно была очень элегантной, в ней стояли большие белые диваны, на полу лежали восточные ковры, а французские окна открывались прямо во внутренний дворик, за которым виднелся лужок для выпаса лошадей. «Жаль, что все так вышло, – подумала Джейни. – И почему такие прекрасные летние дома всегда принадлежат людям подобного типа?»
– Ну хватит, Элен! – сказал Рэдмон так, словно говорил с маленьким растерянным ребенком. – Джейни хорошая девушка.
– Нет, не хорошая, – стояла на своем та.
– Эй, Элен! – вмешался Билл, пыхтя сигарой. – Какое тебе дело, с кем Рэдмон трахается?
Вначале Джейни казалось, что с Элен она еще кое-как сможет примириться (ведь если верить Рэдмону, та не была виновата, что оказалась полоумной, да и Билл давно бы с ней разошелся, если бы не обещал ее родственникам, что никогда не сделает этого), но с Биллом у нее ничего не получалось.
Казалось, он испытывал к Джейни глубокое, необъяснимое отвращение. Или вообще к женщинам, подобным ей. Всякий раз, как Джейни встречалась с Биллом, он ни с того ни с сего начинал свои обличительные разглагольствования.
– Девицы вроде тебя думают, что они умней, чем есть на самом деле, – обычно говорил он. – Вы мужчин вовсю поносите, а сами только и задуриваете им мозги своими сиськами и письками. – При этом он так произносил слово «письки», что у Джейни мурашки бежали по коже от возбуждения. – И все это ради того, чтобы свое заполучить, а потом трепать языком, как, мол, вас используют.
Но даже такая перспектива казалась предпочтительнее в сравнении с тем, через что ей пришлось пройти предыдущим летом с Рэдмоном и Заком. Слова, сказанные Заком в ее адрес, не выходили у Джейни из головы, словно назойливая поп-мелодия: «Ты весьма доступна. На одно лето. Если, конечно, мужчина достаточно богат». Одно дело – встречаться с богатыми мужчинами, и совсем другое – когда люди начинают считать тебя блудницей.
Однажды (вероятно, совсем скоро) Джейни сделает одного из этих богатых мужчин своим мужем. Ей, конечно, придется для этого безумно в него влюбиться, но у нее все равно ничего не получится, если богатый мужчина узнает, что у его будущей жены репутация проститутки. Джейни хорошо усвоила, что, невзирая на глубоко укоренившееся у большинства богатых мужчин представление о женщинах как о закоренелых распутницах, они тем не менее не хотят, чтобы и их жена была такой же.
Итак, примерно в феврале, когда наступило время задуматься о летних домах, Джейни начала потихоньку изучать этот вопрос.
– Я решила подыскать себе дом на это лето, – говорила Джейни разным богатым мужчинам, отбрасывая при этом свои длинные волосы за спину и выставляя вперед бедро. Происходило это обычно на светских вечеринках или в ресторанах. – Я решила: пора повзрослеть.
Богатые мужчины в ответ смеялись и говорили что-нибудь вроде: «Взрослей, но не слишком», – однако никто из них эту наживку не заглотнул. Джейни надеялась, кто-нибудь из них скажет, что у него есть перестроенный каретный сарай, где Джейни может бесплатно пожить, но единственным человеком, который хоть что-то ей предложил, была Эллисон.
– Ты можешь снять половину моего дома, – с готовностью предложила подруга. Они как раз приехали на ужин в честь одного европейского дизайнера, который намеревался устроить показ своей коллекции в Нью-Йорке.
– Не в этом суть, – ответила Джейни и сделала шаг вперед – так фотографам было легче ее сфотографировать, а Эллисон при этом отступила в сторонку. К счастью, Эллисон довольно часто оказывалась в подобных ситуациях и понимала, что ее присутствие в кадре сделает подобный снимок непригодным для печати. – Вот только сама не знаю, чего хочу от этого лета, – объяснила Джейни. – Может, мне вздумается провести все лето за чтением книг.
В ответ на это Эллисон совершенно некстати поперхнулась коктейлем:
– Книги? И это ты? Джейни Уилкокс?
– Да, Эллисон, я читаю книги. Может, и тебе стоило бы попробовать.
Эллисон решила зайти с другой стороны.
– Ну да, теперь поняла, – с обидой произнесла она. – Почему же ты мне сразу не сказала, что хочешь снять дом с Аликой Нортон?
– Я не собираюсь снимать дом с Аликой, – бросила Джейни.
Алика Нортон была красивой чернокожей моделью, которую Джейни считала своей подругой, хотя они встречались от силы пару раз в год на показах модных коллекций. Алика – она была ровесницей Джейни – писала роман и, когда люди спрашивали, чем она занимается, всегда отвечала: «Я писательница». И говорилось это с таким видом, словно собеседники были настолько глупы, что могли предположить, будто она могла заниматься чем-то иным, скажем, быть моделью. Подобный подход, судя по всему, снискал Алике весьма уважительное отношение со стороны мужчин. Джоэл Уэбб – коллекционер произведений искусства – даже предложил Алике на лето свой маленький домик на три спальни, чтобы она могла спокойно работать. И при этом он даже не обмолвился о сексе. И хотя его дом оказался, по сути дела, сараем, после лета с Рэдмоном Джейни хорошо усвоила: если и жить в сарае, так по крайней мере в своем собственном.
– Эллисон, – шепотом окликнула подругу Джейни, продираясь сквозь толпу, – ты, случайно, не заметила? Что-то странное происходит, когда тебе переваливает за тридцать. Все так и клюют на дерьмо, которым ты занимаешься. Особенно мужчины. Важно только делать вид, что ты чем-то увлечена, даже если это не так.
– Но ведь Рэдмон был не из таких, – возразила Эллисон.
Джейни посмотрела на подругу. Бедная Эллисон! Она втюрилась в Рэдмона, прочитала все его книги и заморочила себе голову фантазиями, будто Рэдмон сродни героям его романов – чувственный, никем не понятый, ищущий любви единственной доброй женщины.
– Рэдмон живет мечтами, – сказала Джейни.
– Он был так мил с тобой. Действительно мил, – напомнила ей Эллисон.
Джейни улыбнулась и, пригубив мартини, сказала:
– Он оказался слабаком.
Лето, проведенное с Рэдмоном, которое она изначально предполагала провести с Заком, в роскошном доме последнего, с горечью подумала Джейни, оказалось одним из самых неудачных за последние годы.
– Во всяком случае, Рэдмон оказался лучше Зака. Уж это ты должна признать, – сказала Эллисон.
Джейни отпила еще глоточек мартини. Лицо ее ничего не выражало. Зак! Всякий раз при звуке его имени ей хотелось закричать. Но Эллисон об этом знать было вовсе не обязательно.
– Зак Мэннерс, – произнесла Джейни. Потом улыбнулась и помахала рукой кому-то в другом конце зала. – Я уже несколько месяцев не думала о нем.
Первое, что сделал тем летом Зак, после того как Джейни бросила его и ушла к Рэдмону, – тут же начал встречаться с какой-то русской моделью, чье имя никто не мог запомнить, но которую, если верить Заку, он трахал всякий раз, когда они оказывались на публике. Джейни утешалась тем, что, по всеобщему убеждению, русская «модель» была на самом деле проституткой. Но потом она сама все испортила, случайно наткнувшись на Зака, когда тот выходил из туалета в клубе. Она была немного пьяна, вот и ляпнула ему прямо в лицо:
– Так, значит, ты с этой блядью!
– Ну да, – рассмеялся Зак. – Но она хотя бы не притворяется. Она ничего из себя не строит. Не то что ты!..
Джейни рванулась к нему и закинула руку для пощечины, но ее слегка шатнуло, и ей пришлось опереться о стену. Зак расхохотался и, закурив сигарету, спросил:
– Пора бы начать нормальную жизнь, а, детка?
С той минуты лето Джейни пошло под откос.
И все из-за Зака. Джейни с Рэдмоном отправились на пляжную вечеринку на Флаинг-Пойнт-роуд и, пока шли по песку, заметили Зака Мэннерса – он сидел на деревянных ступеньках, ведущих к дому. Уже пятый раз подряд, отправляясь на вечеринку, они всякий раз натыкались на Зака.
– С меня хватит, – заявил Рэдмон, когда они ехали домой. – Больше я на эти сборища ни ногой. Там полно всяких засранцев вроде Зака Мэннерса. Хэмптону пришел конец! – драматично заключил Рэдмон, после чего торжественно поклялся, что вообще не будет выходить из дома, кроме как в супермаркет, на пляж или к друзьям, если пригласят на ужин.
Все это еще можно было кое-как вынести, если бы не жилище Рэдмона. Его и домом-то назвать было нельзя. Хоть он и стоял всего в какой-то тысяче ярдов от пляжа, нельзя было не признать, что этот «дом» был обыкновенной грязной хибарой. Но что самое удивительное, Рэдмону это было совершенно невдомек.
– Я думаю, этот дом ничуть не хуже любого из тех, в которых мне приходилось бывать в Хэмптоне, – заметил он однажды, когда Эллисон заскочила к ним поболтать. – Согласись, ведь он ничем не хуже дома Вестакоттов?
– Да он просто прелесть! – выпалила Эллисон. – Ведь это такая редкость – старинная усадьба, да еще в приличном состоянии.
Джейни недоумевала. В этой хибаре было не больше четырехсот квадратных футов (примерно такого размера были хозяйские спальни в домах, где она обычно жила), а крыша, казалось, вот-вот провалится. В одном из окон спальни стекло было разбито, и Рэдмон заклеил его страницей «Нью-Йорк таймс», датированной августом 1995 года. Все, что было на жалкой кухоньке, покрылось салом (когда Джейни впервые открыла холодильник, она завопила от ужаса), а немногие предметы мебели отличались неудобством, как, например, диван – плоское изделие на деревянных ножках, явно приобретенное по бросовой цене. Ванная такая крошечная, что негде было повесить полотенца. Когда они возвращались с пляжа, то были вынуждены развешивать их на кустах у дома, чтобы просохли.
– Если честно, – сказала Джейни Рэдмону, – по-моему, ты мог бы подыскать кое-что и получше.
– Получше? – удивился Рэдмон. – Да я люблю его. Я снимаю этот дом пятнадцатый год подряд. Он стал для меня совсем родным. Так что же тебя в нем не устраивает? – допытывался он.
– Ты что, не в своем уме? – спросила его Джейни.
– Рэдмон такой классный, – сказала Эллисон, когда Рэдмон вернулся в дом. Они сидели в крохотном заднем дворике за столом для пикника; помимо него, из садовой мебели Рэдмон допустил в свои владения только два обшарпанных и покрытых плесенью складных стула.
– Да брось ты! – Джейни прикрыла глаза ладонью. – Он только и твердит, что Хэмптон сплошь кишит мудозвонами, а вот он сам стремится к настоящей жизни и хочет быть среди настоящих людей. А я ему всякий раз отвечаю: не нравится – переезжай в Де-Мойн!
В этом, собственно, и заключалась проблема с Рэдмоном. Его представления о жизни были совершенно оторваны от реальности. Однажды вечером, когда Рэдмон готовил спагетти (его любимым блюдом была «паста примавера» с жареной рыбой) – он научился готовить это блюдо в восьмидесятые годы и с тех пор так и не освоил ничего нового, – он сказал Джейни:
– А знаешь, Джейни, ведь я – миллионер.
– Очень мило, – ответила она, листая журнал мод.
– Тьфу ты! – воскликнул Рэдмон, вываливая макароны в дуршлаг, у которого не хватало одной ножки, из-за чего спагетти кучей вывалились в раковину. – Меня просто поражает твое самообладание. Неужели ты знаешь многих писателей-миллионеров?
– Ну, – пожала плечами Джейни, – вообще-то я знакома кое с кем, и среди них есть миллиардеры.
– Конечно, но ведь все они… из мира бизнеса, – сказал Рэдмон таким тоном, словно бизнесмены – твари более ничтожные, чем тараканы.
– Ну и что?
– А то, что мне плевать, сколько у кого денег, если у человека нет души.
На другой день на пляже Рэдмон вновь коснулся своего финансового положения.
– Я так думаю, что через годик-другой у меня наберется два миллиона долларов, – сказал он. – И тогда я смогу отойти от дел. С двумя миллионами я куплю квартиру в Нью-Йорке за семьсот пятьдесят тысяч долларов.
Джейни – она как раз натиралась лосьоном для загара – не удержалась и выпалила:
– В Нью-Йорке ты и за миллион долларов квартиру не купишь!
– Да что ты, черт возьми, несешь? – возмутился Рэдмон, открывая банку с пивом.
– Ну хорошо, допустим, ты сможешь купить квартиру, только она будет совсем маленькая – от силы на две спальни. И скорее всего в доме не будет консьержа.
– Ну и что? – спросил Рэдмон, делая глоток. – И что тебя в этом не устраивает?
– Да, собственно, ничего, – ответила Джейни. – Если только тебя не смущает, что ты беден.
Весь остаток того дня на все попытки Джейни завести разговор Рэдмон отвечал односложными «да» и «нет». А потом, когда они вернулись в свою хижину и занялись приготовлением ужина, Рэдмон в сердцах хлопнул дверцей духовки.
– Мне кажется, два миллиона – никакая не бедность, – заявил он.
«Это по-твоему», – подумала Джейни, но вслух ничего не сказала.
– Боже праведный, Джейни! – воскликнул Рэдмон. – Да что, черт возьми, с тобой происходит? Или двух миллионов тебе мало?
– Брось, Рэдмон. Дело совсем в другом, – сказала Джейни.
– Ну так в чем же? – настаивал Рэдмон, передавая ей тарелку с пиццей. – Я что-то не замечал, чтобы ты рубила бабки пачками. Так что же тебе нужно? Ты фактически не работаешь, тебе не нужно заботиться о муже и детях… Даже Элен Вестакотт, что бы ты там о ней ни думала, и та заботится о своих детях…
Джейни расстелила на коленях маленькую бумажную салфетку. Да, он прав. И что ей действительно нужно от этой жизни? И чем ее не устраивает Рэдмон? Она откусила ломтик пиццы и обожглась расплавленным сыром. На глаза навернулись слезы.
– О Боже! Джейни! Я не хотел тебя обидеть, – заволновался Рэдмон. – Прости, что я так раскричался. Ну иди ко мне, – утешал он ее. – Дай-ка я тебя обниму.
– Я в порядке, – ответила Джейни, вытирая слезы. Она не хотела, чтобы Рэдмон догадался, что расплакалась она при мысли о перспективе каждое лето всю оставшуюся жизнь проводить в этой хибаре.
– Послушай-ка! – сказал Рэдмон. – У меня появилась идея. Почему бы нам не зайти к Вестакоттам и не выпить по стаканчику? Уверен, они еще не легли. Сейчас всего десять часов.
А ведь лето еще только начиналось…
Билл и Элен Вестакотт были ближайшими друзьями Рэдмона. Рэдмон настаивал на том, чтобы видеться с ними каждый уик-энд, именно эта его неуемность, как считала Джейни, и привела к тому, чем все это кончилось. Она старалась, как могла, этого избежать. Даже, если честно, вообще заявила, что не хочет с ними больше встречаться, после того как они первый раз поужинали вместе. Но все оказалось напрасным. На следующий уик-энд Рэдмон просто отправился к ним один, оставив ее в доме-развалюхе, и ей пришлось весь вечер гонять москитов и размышлять: может, было бы лучше вообще провести это лето в городе? Но в понедельник, когда Джейни поехала в город, она рассталась с этой мыслью: в ее квартире оказалась страшная духота – кондиционер не работал, а кухню заполонили тараканы. И Джейни решила, что легче уступить.
Билл Вестакотт был знаменитым сценаристом – за последние семь лет он написал сценарии к пяти фильмам-блокбастерам. В отличие от Рэдмона он действительно был процветающим литератором и вместе со своей женой Элен и двумя сыновьями жил на «ферме» с участком в пять акров неподалеку от шоссе номер 27. Они уже примерно пять лет жили в Хэмптоне, что стало модным среди женатых пар, решивших отказаться от городской жизни и полностью переселиться за город. Они держали лошадей и слуг, а еще у них были бассейн и теннисный корт. Сама возможность проводить уик-энды в их доме почти скрасила для Джейни то лето. Пожалуй, у нее была только одна проблема: сами Вестакотты.
Билл Вестакотт был наглым, злобным и инфантильным, а Элен Вестакотт… впрочем, для Элен подходило лишь одно определение: сумасшедшая.
Джейни пожалела, что Рэдмон не предупредил ее о безумии Элен до того, как они отправились к ним домой на ужин в самый первый раз, но так уж получилось. Вместо этого в своей типичной манере Рэдмон непрестанно бубнил, восхваляя их достоинства, которые считал непревзойденными: Элен принадлежала к «одной из лучших» семей в Вашингтоне, а ее отец был в свое время сенатором; мать Билла, в прошлом актриса, теперь была замужем за знаменитым актером; Билл учился в Гарварде (сам Рэдмон, о чем он не забывал напоминать Джейни, учился в Йельском университете и с Биллом познакомился в баре после знаменитого футбольного матча между Гарвардом и Йелем, где между ними произошла потасовка); Элен получила литературную премию за свой первый роман, который она написала в возрасте двадцати пяти лет. Рэдмон уверял Джейни, что она влюбится в них. Ведь они – одна из самых замечательных пар во всем мире.
Когда они подъехали к дому Вестакоттов на взятом Рэдмоном напрокат «додже-чарджере», первым, кого они увидели, был Билл Вестакотт. Он стоял, скрестив руки на груди, на посыпанной свежим гравием подъездной дорожке и дымил сигарой.
Рэдмон опустил стекло. Только он открыл рот, чтобы поприветствовать друга, как Билл подбежал к машине и сунул голову в окошко рядом с местом водителя. Это был крупный красивый мужчина с густой гривой вьющихся светлых волос.
– Мать твою! Старина, я рад, что ты заскочил! А впрочем, может, и не рад. Кто его знает – к добру это или нет.
– А в чем проблема? – удивился Рэдмон.
– Горгона опять не в себе, – сказал Билл.
Джейни вышла из машины. Она была одета в тесно облегающий топик из лайкры (стоил он долларов пятьсот и заканчивался где-то между грудью и пупком, лифчика под ним не было, а попку обтягивали не менее облегающие брючки-капри).
– Привет. – Она протянула руку Биллу. – Я – Джейни.
– О черт, старина! – воскликнул Билл и замотал головой, словно искал, куда бы спрятаться. – Ну мы и влипли!
– Эй, да здравствуйте же! – продолжала Джейни.
Билл отступил на несколько шагов назад и сказал:
– Я вас знаю. Ясно? Вы и есть та самая опасная женщина.
– И что же вас во мне не устраивает? – поинтересовалась Джейни.
– Она еще спрашивает! – воскликнул Билл, повернувшись к Рэдмону. – Ты тащишь сюда эту телку, а она еще спрашивает, что меня в ней не устраивает! Ну, для начала меня не устраивает уже то, что вы женщина. Понятно? А значит, генетически неполноценны, глупы и скорее всего секунд через тридцать впиявитесь в меня, как гвоздь в задницу, с какой-нибудь чушью собачьей, которую мне нипочем не обуздать.
– Вы что, травы обкурились? – спросила Джейни.
Рэдмон рассмеялся и обнял ее:
– Это Билл дает тебе понять, что ты ему нравишься. Хорошенькие женщины всегда приводят его в ужас.
– Ну что ж, Билл, – не смогла удержаться Джейни, – у вас это выходит весьма оригинально.
– Нечего мозги мне пудрить! – ткнув в ее сторону сигарой, прорычал Билл. – Я тебя вижу насквозь. Мне известны все твои трюки. Как-никак я работаю в Голливуде. Ясно?
– Вообще-то Джейни не актриса, – сказал Рэдмон, взяв Джейни за руку и слегка сжав ее.
– Но, однако, я… личность, – сказала она, прильнув к Рэдмону.
– Эй, Элен! – зычно выкрикнул Билл, когда они зашли в дом. – Иди сюда и познакомься с этой… личностью Рэдмона.
Элен Вестакотт оказалась миниатюрной худенькой брюнеткой с мелкими правильными чертами лица – очевидно, в молодости она была красивой.
– Ох! – со вздохом отчаяния выдохнула она, взглянув на Джейни. Потом подошла к Рэдмону и, еще раз охнув, поцеловала его. – Бедный Рэдмон, – сказала Элен, похлопывая его ладошкой по груди, – когда же ты наконец найдешь хорошую девушку и женишься? Не примите это на свой счет, – заметила она, обращаясь к Джейни. – Я ведь с вами даже не знакома, а мой муж вечно твердит, что мне не следует высказываться насчет несимпатичных людей, с которыми я не знакома. А я что делаю? Все равно говорю что думаю. Вы мне не кажетесь приличной девушкой. Скорее вы из тех, кто может увести мужа у кого-нибудь из моих подруг.
Воцарилась гробовая тишина. Джейни осмотрелась – гостиная действительно была очень элегантной, в ней стояли большие белые диваны, на полу лежали восточные ковры, а французские окна открывались прямо во внутренний дворик, за которым виднелся лужок для выпаса лошадей. «Жаль, что все так вышло, – подумала Джейни. – И почему такие прекрасные летние дома всегда принадлежат людям подобного типа?»
– Ну хватит, Элен! – сказал Рэдмон так, словно говорил с маленьким растерянным ребенком. – Джейни хорошая девушка.
– Нет, не хорошая, – стояла на своем та.
– Эй, Элен! – вмешался Билл, пыхтя сигарой. – Какое тебе дело, с кем Рэдмон трахается?
Вначале Джейни казалось, что с Элен она еще кое-как сможет примириться (ведь если верить Рэдмону, та не была виновата, что оказалась полоумной, да и Билл давно бы с ней разошелся, если бы не обещал ее родственникам, что никогда не сделает этого), но с Биллом у нее ничего не получалось.
Казалось, он испытывал к Джейни глубокое, необъяснимое отвращение. Или вообще к женщинам, подобным ей. Всякий раз, как Джейни встречалась с Биллом, он ни с того ни с сего начинал свои обличительные разглагольствования.
– Девицы вроде тебя думают, что они умней, чем есть на самом деле, – обычно говорил он. – Вы мужчин вовсю поносите, а сами только и задуриваете им мозги своими сиськами и письками. – При этом он так произносил слово «письки», что у Джейни мурашки бежали по коже от возбуждения. – И все это ради того, чтобы свое заполучить, а потом трепать языком, как, мол, вас используют.