Ей везло. То есть даже чертовски везло, это было даже не просто везение, это был тот самый безумный драйв, когда получается все, когда ни в чем не происходит даже самого маленького затыка, когда все, что совершается – правильно и происходит как бы само по себе, нужно только расслабиться и, как пловец, катающийся на доске, нестись, нестись на этой пенной волне сумасшедшего драйва.
Ирина еще даже не успела осознать, что поймала чудесную волну, она просто чувствовала нервное покалывание в кончиках пальцев – и еще почему-то где-то внутри, ощущала безумную скорость, ну и – и все получалось как бы само собой.
Такси подкатило мгновенно. Роддом оказался совсем недалеко, так ей, по крайней мере, показалось в ее нетерпении. Обычный роддом, такое серо-желтое здание, про которое и подумать-то ничего другого нельзя, даже еще не видя вывески и бумажек с номерами палат, прилепленных к окнам. Просто смотришь, и понимаешь – это роддом. Подходишь – и точно.
Ирина поднялась по стертым ступенькам и вошла внутрь. Вестибюль, коридоры направо-налево, справочное окошко, возле которого толпилось несколько счастливых папаш, лестница. По ней, наверное, торжественно спускаются выписываемые мамочки. Интересно, а где же у них сидит главврач? Не остановившись, она направилась к лестнице.
На втором пролете ее остановила суровая тетка, затянутая в белый халат.
– Гражданка, вы куда?
Надо же – гражданка! Как прямо в прощлом веке оказалась. Ирина уж и забыла, что так бывает. Но не дрогнула.
– К главврачу, – ответила она вежливо, но достаточно твердо. Пусть отстанет. Но тетку это не сбило.
– Посторонним запрещается, – процедила она сквозь зубы, не глядя на Ирину, словно та была в лучшем случае какой-то пылью. – Выйдите.
Ирину охватила веселая злость.
– А с чего вы взяли, уважаемая, что я посторонняя? – Поинтересовалась она все тем же уверенным тоном. – На мне ведь не написано.
Тетка заметно растерялась. Все-таки да, как непривычны они к нестандартным раскладам, отметила Ирина про себя. Кричать и сыпать штампами могут, а сбей их чуть-чуть с привычной программы – и все. Известный журналистский прием.
Но тетка не хотела легко сдаваться. Тон она сбавила, и даже глаза на Ирину подняла, но все же с мыслью, что находиться той здесь не положено, окончательно не расставалась.
– А вы по какому вопросу к главврачу? Он так просто не принимает.
– Я по личному, – ласково уверила ее Ирина, и в этом, очевидно, была ошибка. Тетка, как Антей, припавший к земле, только услышав привычное слово, немедленно обрела новые силы.
– По личному он точно не принимает. Нельзя. Обратитесь в справочное окно, – и даже схватила Ирину за рукав.
Пришлось применять тяжелую артиллерию.
Ирина брезгливо стряхнула теткину руку со своего рукава, отступила на шаг, и, глядя тетке прямо в глаза, тихо, но отчетливо произнесла:
– Я представитель. – По вопросу. – О спонсорстве. – Вашей больницы. Вы уверены, что мне в справочную? Или все-таки проводите меня к главврачу?
И даже сделала вид, что собирается уходить.
Тетку как подменили. С нее слетела вся суровость. Она даже стала как будто ниже ростом, словно присела. А может, и на самом деле присела, кто ее знает. Она замахала ручками и запричитала:
– Ой, ну да что ж вы сразу не сказали? Ой, да пойдемте, я вас провожу! К главному – это туточки, на втором этаже, уже рядышком. Да конечно!
Все это было и смешно, и грустно. Так по-житейски. Об этом можно было бы подумать на досуге, и, возможно, даже сочинить что-нибудь при случае для своих колонок, но Ирина даже не стала сосредотачиваться. Перед ней стояла другая задача.
Главный врач, симпатичного вида дяденька лет пятидесяти, сидел за столом, погруженный в изучение лежащей перед ним толстой пачки бумаг. Ирина подошла к столу, села, кашлянула.
– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич.
Имя главного она предусмотрительно выяснила по пути у тетки. Та вообще, уяснив цель визита, проявляла к Ирине живой и неподдельный интерес, даже хотела зайти вместе с ней в кабинет. Пришлось проявить твердость.
Главврач поднял на Ирину глаза.
– Здравствуйте. Вы по какому вопросу?
И тут… Неожиданно Ирина растерялась. Упругая волна драйва, несущая ее, неожиданно выскользнула и умчалась, а она осталась, совершенно не зная, что теперь делать и говорить. Слова все куда-то поразбежались, и даже чувства остались смутные. Ну как она скажет этому сидящему перед ней симпатичному, но совершенно постороннему человеку, что хочет купить у него ребенка? Ну он ее выгонит, и это еще в лучшем случае. И вообще.
Ирина судорожно сглотнула. Открыла рот. Надо было что-то сказать… Срочно.
– Видите ли, Дмитрий Сергеевич, – осторожно начала она.
И тут драйв вернулся! Вот так же неожиданно, как перед этим исчез. Слова нашлись и побежали сами.
– Я видела по телевидению передачу о вашем роддоме, – говорила Ирина, даже не отдавая себе отчета в отдельных словах, набдюдая только за потоком. – Ту, что передавали по государственному каналу новостей…
Главврач согласно кивал, очевидно завороженный потоком.
– Я так поняла, что у вас существуют определенные проблемы? С помещением, с персоналом? Я имею в виду финансовые проблемы в том числе. Ваша организация нуждается в материальной помощи?
– Да, очень. Собственно, мы говорили в передаче.
– Я вас понимаю. Конечно, это очень тяжело. Детишки… И что, скажите, действительно так много оставляют? – Ирина говорила сейчас тем профессиональным тоном, который часто использовала, беря мимолетные интервью, так вроде бы легко, но достаточно искренне. Люди почему-то всегда охотно отвечают на вопросы, заданные таким образом.
– Очень. Вы же понимаете, обстановка сейчас такая. Уровень жизни падает, ответственности нет никакой. Про молодежь я и не говорю.
– А что – в основном молодые оставляют?
– По всякому бывает. Но да, молодые тоже. Студентки вон, ума нет…
– И что вы делаете?
– А что тут сделаешь? Уговариваем, сколько можем. Но это, сами понимаете, мало помогает. А потом держим детишек, куда же деваться. Очень тяжело. Да вы видели, в передаче.
– Дмитрий Сергеевич, – Ирина оставила официальный легко-профессиональный тон, наклонилась ближе к собеседнику. – Дмитрий Сергеевич, я очень хочу вам помочь. Мне очень жалко и детишек, и вас, сотрудников. Я все понимаю, я частное лицо, и я не могу сделать много, но вот…
Ирина достала из сумки конверт. Там лежала тысяча долларов – она сама еще вчера вечером, по совету Ильи, разложила все деньги в конверты, по тысяче в каждый. Сейчас достала первый.
– Это деньги, – она рукой остановила пытающегося что-то возразить врача. – их немного, тут всего тысяча. Это мой, если хотите, спонсорский взнос, и никаких законов мы с вами не нарушаем. Я имею право пожертвовать эти деньги больнице. Рада буду, если окажется полезным.
– Спасибо. Я… Я не знаю даже, что сказать, – врач был растерян и явно растроган.
– Дмитрий Сергеевич, – Ирина приступила к самой сложной части. Слова присыхали к горлу. – Я… Я думаю, что я могла бы… Помочь вам еще и в другом… Другим образом. Тоже немного, конечно, но… А вы помогли бы мне…
– Я… Не совсем понимаю…
– Я бы хотела усыновить ребенка, – Ирина бросилась с обрыва. Как ни странно, стало легче, по крайней мере, слова пошли из горла наружу. – Вот из тех, которых оставляют. Только одного, конечно, но все-таки… Девочку…
– Это замечательно. Но это ведь, знаете, не я занимаюсь. Есть органы опеки…
– Дмитрий Сергеевич. Я не хочу обращаться ни в какие органы. Я хочу взять ребенка. Девочку. Новорожденную. У вас они есть. Помогите мне. А я помогу вам.
– Это невозможно. Что вы такое говорите?! Я…
Он был, казалось, искренне возмущен. Так же искренне, как был за минуту до того благодарен. Но конверт, за который он был благодарен, все еще лежал перед ним на столе, и не позволял ему выгнать Ирину немедленно из кабинета. И главный врач не знал, что сказать.
Ирина не дала повиснуть паузе.
– Дмитрий Сергеевич, вы разумный человек. Врач. Вы сами только что сказали мне, что этих несчастных детишек некуда девать. Я видела, они сидят в кроватках по трое, целыми днями… Я хочу взять одного, спасти. Я дам ему нормальную жизнь. Посмтрите на меня. Я не старая, обеспеченная женщина, у меня нормальная семья, мы дадим этому ребенку нормальное детство. Что вы теряете?
– Но почему вы не хотите…
– Что?
– Оформить все по закону?
– Допустим, я захочу. Сколько времени это занимает?
– Ну… По разному… Около года. Ну, полгода, если быстро.
– И где все это время находится ребенок?
– Усыновлять можно только из Дома ребенка.
– Ну, Дмитрий Сергеевич, вы же сами ответили на свой вопрос. Я не хочу, чтобы мой ребенок сидел полгода в кроватке с еще тремя детьми. Я хочу взять его сразу. Что в этом плохого? Кому от этого хуже? Вам? Ребенку?
– Да, но закон…
– А оставлять детей в роддоме закон разрешает? Чтобы они сидели тут месяцами, это законно? Чтобы их не брали в этот самый Дом ребенка, откуда их можно усыновить? И потом, Дмитрий Сергеевич, я-то как раз оформлю все по закону. Дайте мне справку, что ребенок родился здесь, я пойду в ЗАГС и запишу его там.
– Это невозможно. Справки – документ строгой отчетности.
– Дмитрий Сергеевич, я не знаю ничего про отчетность, но вы же ведь, наверное, не даете таких справок тем, кто от ребенка отказывается?
– Не даем.
– Значит, они остаются?
– Но мы регистрируем ребенка…
– Ну и я зарегистрирую. Есть ребенок, есть справка, есть мать – я, отчетность не нарушается…
Доктор молчал. Ирина сидела, замерев. Ей казалось, что он почти согласился, ведь человек не станет обсуждать детали, если не согласен в принципе, но черт знает… Они очень быстро перешли к деталям, может быть, он не успел… Сейчас сообразит и прогонит. Что он молчит?
Но не прогнал.
– Допустим, со справкой я разберусь. Но вы-то, наверное, тоже не любого ребенка хотите?
Ирина выдохнула. И заторопилась.
– Я хочу девочку. Только девочку. У меня… Я… В общем, у меня уже есть два сына, мне надо девочку. Маленькую, совсем новорожденную… И потом… Ну, мне бы хотелось, чтобы про родителей было известно хоть что-то…
– Это вряд ли, – покачал головой врач. – Мамочки, знаете ли, и сами-то не всегда знают, а уж чтоб мы…
– Ну, хоть про мать. Мать-то вы здесь видите. Молодая, непьющая… Если можно…
Врач покачал головой.
– Много просите.
– Но я готова…
– Да я не об этом, – махнул он рукой досадливо. – Просто… Тут как нарочно, есть у меня такой случай. Студентка. Три дня назад родила. Отказывается от ребенка наотрез. Даже не посмотрела. Мы уговариваем – не слушает. Я боюсь – сбежит в любой момент… И тут вы… Так практически не бывает…
Ирина молчала, замерев. Она понимала, вернее, чувствовала, что говорить сейчас что-то бесполезно, что врач должен решить сам, что это не зависит ни от нее, ни от чего другого…
– Сделаем так, – сказал наконец Дмитрий Сергеевич, не глядя на нее. – Вот мой телефон. Позвоните мне сегодня вечером, часов в восемь. Я буду знать. Если она откажется, тогда придете завтра утром, и мы…
Он написал на листке телефон, протянул Ирине.
– До свидания.
– Спасибо, Дмитрий Сергеевич.
– Да не за что… Я же не ради вас… Собственно, я даже не знаю, как вас зовут. Вы из Москвы?
– Да. Но откуда вы знаете?
– Так слышно же. «Ат-куда?». Вас, москвичей, ни с кем не спутаешь.
– Надо же. Никогда бы не подумала. Мне всегда казалось, я чисто говорю.
– Чиста-па-масковски, это точно.
Было как-то не очень понятно, шутит он мирно, или же издевается. Ирина, чтобы не нагнетать обстановку, решила не обращать внимания.
– А зовут меня Ирина.
– Я должен сказать: «Очень приятно»?
Ирина вдруг засмеялась, и, глядя на нее, врач тоже засмеялся в ответ.
– Вы знаете, Ирина, мне действительно почему-то приятно.
– Но не очень? – Смеясь, спросила она.
Он только покачал головой. Это можно было понимать и как да, и как нет. На самом деле это было совершенно неважно. Ирина закрыла за собой дверь.
Марина Прохорова родилась и выросла в небольшом поселке городского типа в семидесяти с небольшим километрах от Н-ска. От города в этом поселке был разве что загадочный «тип», птицефабрика, да несколько осевших в землю серых домов-пятиэтажек, и видом и сущностью напоминавших скорее бараки, в одном из которых в крошечной двухкомнатной квартирке и жили Марина с матерью. Отца своего Марина никогда не видела, единственной его «памятью» были только ее собственные зеленые глаза да темно-рыжие гладкие, густые – не прочешешь, волосы, так отличающиеся от материного тускло-серого вечного тоненького пучка. Мать, как и большинство поселковых теток, работала на фабрике, приносила оттуда бесплатные, «дармовые», яйца да куриные потроха, из которых варила потом мутный суп с тоскливым запахом бедности и редко плавающими бледно-оранжевыми кружками морковки. Морковка, картоха и несколько скучных луковиц выращивались на крошечном огородике, который мать, после долгой ругани с соседкой тетей Пашей из-за места, развела под окном. Тетя Паша тоже держала огород, у нее, заботливо укрытые толстой грязной пленкой, придавленной по краям кирпичами, вырастали даже кривые темно-зеленые огурцы. Однажды десятилетняя Маринка, возвращаясь вечером от подружки, пролезла тайком между кольями, огораживающими тети-Пашино хозяйство, нашарила в под белеющей в темноте пленкой пупырчатую тушку огурца, и тут же съела, давясь стыдом и скрипящей на зубах землей. Огурец оказался горьким.
Из поселка в райцентр, до которого было двадцать километров, четыре раза в день ходил рейсовый автобус. Его расписание все жители знали наизусть. Автобус, впрочем, часто ломался где-то в пути, отчего расписание нещаждным образом нарушалось, а пассажиры рисковали опоздать на большой автобус, который ездил из райцентра в Н-ск каждые два часа. Приходилось ждать следующего, сидя под навесиком районной автостанции на жесткой ребристой лавке, или же, если время позволяло, купив билет, сбегать в районный универмаг, где все равно, впрочем, никогда не бывало ничего интересного.
Еще в райцентре была библиотека – желтый облезлый дом с колоннами, имени почему-то В. Розанова. Кто был такой этот Розанов, Маринка не знала, да и не очень-то интересовалась, а вот в библиотеку она время от времени заглядывала. Работающая там бессменно много-премного лет добрая тетя Тося знала ее, всегда радовалась и помогала выбирать интересные, как ей самой почему-то казалось, книжки.
Маринка любила читать и читала довольно много. Больше заняться в свободное время было особенно нечем, а времени этого у нее собиралось немало. Училась она хорошо, уроки, заданные на дом, делала быстро, маленькое домашнее хозяйство, включая огород, тоже не отнимало больших сил, а болтовня с подружками была об одном и том же – какие блузки надо носить этим летом, и кто как поглядел кому в глаза на перемене, и оттого приедалась. В книжках же были неизвестные большие города, сложная техника, непонятные и красивые отношения между людьми. Хотелось думать, что и она сама попадет когда-нибудь в такой же красивый мир, настоящий город, где народу так много, что не все даже со всеми знакомы, а сладкие длинные огурцы продаются в залитом ярком светом магазине обернутыми в целлофан.
После десятого класса Марина решила обязательно поступать в институт. Ей неважно даже было, в какой, но – в институт, чтобы в городе, и чтобы потом можно было найти хорошую работу, получить много денег, переехать жить в город совсем и забрать мать с надоевшей куриной фабрики. Учительница физики, преподававшая в школе заодно и биологию, посоветовала ей идти в политехнический. «Голова у тебя ясная, по математике-физике – круглое пять, иди, не сомневайся».
Самым загадочным и чудесным было то, что Маринка туда действительно поступила. Несмотря на то, что приезжать в Н-ск приходилось каждый раз накануне экзамена с вечера, ночевать в зале ожидания на вокзале – на утренний рейсовый автобус надежды не было, а общежитие на время поступления она попросить не догадалась. Но, тем не менее, все сдала, математику с физикой даже и на четверки, а за сочинение, правда, получила трояк, но баллов ей все равно хватило – и в середине августа Маринка, не веря своему счастью, читала свою фамилию в списке студентов – студентов! – компьютерного факультета.
Учеба закружила. Во-первых, конечно, это была сама учеба, которая оказалась гораздо сложнее и непонятнее школьной. Лекции, семинары, и что делать – записывать или слушать? Если записывать, то Маринка не успевала ничего понимать из того, что гооврил лектор, а если только слушать, то потом все начисто вылетало из головы. Но, кроме учебы, была еще и просто другая жизнь. Маринке, хоть и со скрипом – слишком близко живет, но все-таки дали место в общежитии. Соседка по комнате, Лена, оказалась очень симпатичной девчонкой, разумной и серьезной, курсом старше. Она объясняла Маринке премудрости студенческой жизни и иногда помогала разбираться в конспектах.
Потом, конечно, был Город, в котором, особенно по сравнению с ее поселком, было столько всего… Она, конечно, бывала в Н-ске и раньше, ну что такое – семьдесят километров на двух автобусах, но тогда она была приезжая, а теперь она тут жила, была своя – и город открылся ей со всех своих тайных сторон. Театр, музеи, концерты – а еще кафе, ночные клубы, дискотеки, бары с диджеями и интернет-кафе… Денег, конечно, не хватало ни на что абсолютно, но Маринке даже необязательно было принимать во всем непосредственное участие, вполне достаточно было пока ходиь по улицам, смотреть на витрины, дышать…
Но даже и это было не главное. Главным было то, что Маринка вдруг оказалась красавицей. Вернее, почувствовала себя ею. На нее – пожалуй, впервые в жизни – стали обращать внимание мальчики.
Зеленоглазая, рыжая – перед началом учебы она постригла волосы до плеч, и те лежали теперь блестящей пышной гривой вокруг лица, в новых джинсах и голубом свитере, счастливая своей новой жизнью, она была полунегласно признана едва ли не первой красоткою факультета, и пользовалась в связи с этим просто бешеным успехом. Мальчики пытались знакомиться с ней везде – на лестнице, в буфете, в общаге, по пути в институт и обратно, на лекциях и между ними… Сперва Марина искренне не понимала, в чем дело, думала, что это просто так принято, но довольно скоро соседка Лена открыла ей глаза.
– Да ты что, Маринка, чумная? – спросила она, когда Марина, не выдержав, плоделилась с ней впечатлениями после одного особенно «урожайного» дня. – Какой там принято? Они просто клеются к тебе, все дела! Их, в общем, даже понять можно.
Марина сперва даже не поверила.
– Да не может быть, Лен. Чего ко мне клеиться, я ж из деревни, а кругом вон сколько девчонок, все такие интересные…
– Ну-ну, – фыркнула в ответ Лена. – И сколько раз, интересно, с той же Катькой, к примеру, на улице люди знакомились? – Катька была девочка из Марининой группы, Н-ская уроженка, умная и «круто прикинутая».
Марина поразмыслила над этим… и поверила Ленке.
Однако скоро и это замечательное открытие стало совершенно неважным, потому что Марина влюбилась. Избранника ее звали Боря, он учился на третьем курсе, и когда он однажды подошел и сел в буфете к Марине за столик, сказав при этом что-то бессмысленно-подходящее к случаю, она взглянула на него и почувствовала, как сердце улетает куда-то в пятки, а в голове дрожит цветной туман.
Это было в четверг на второй неделе ее учебы в институте, а уже в субботу на той же неделе Маринка, не поехавшая на выходные домой, лежала с Борей в сладкой темноте своей общежитской комнаты (Ленка-то как раз на выходные уехала) и думала, что сердце вот-вот лопнет от счастья.
Но жизнь на этом не кончилась, потому что от счастья не умирают, а как раз наоборот – только засверкала с новой силой. Маринка летала на лекции, старательно отсиживала семинары, писала лабораторки – и это была одна жизнь. А после эта жизнь сменялась другой, вечерней – она встречалась со своим Борей, и, если не удавалось найти место для уединений – Ленка часто занималась в комнате по вечерам, а Боря жил с родителями – то они просто шли куда-нибудь гулять – а Город старательно поворачивался к Маринке то одной, то другой своей сверкающей стороной.
Идиллию нарушила месяца через полтора все та же Ленка, оторвавшая однажды воскресным утром голову от подушки – Марина как раз собиралась на загородный пикник куда-то к бориным друзьям. Боря говорил, там огромный дом, где будет полно пустых комнат… Так вот Ленка, приоткрыв сонный глаз и потягиваясь под одеялом, вдруг спросила:
– Ну ты хоть предохряняешься там?
Вопрос застиг Марину врасплох. Не то, чтобы она вовсе не задавалась этим вопросом, она все-таки росла не в лесу, и знала про СПИД и все такое, но, поскольку беспорядочной жизни, по ее мнению, ни она, ни Боря не вели, то она здраво полагала, что к ней эти ужасы отношения не имеют.
– Ну-у, – протянула она в ответ на Ленкин вопрос. – Ну-у, в общем, да.
– И как же, если не секрет? – Не отставала настырная Ленка. Спала бы лучше, чесслово.
– Ну, мы же ведь только мы, то есть – ты понимаешь, – стала объяснять Марина, смущенно подбирая слова. Говорить о сексе в открытую она пока еще не научилась. – Поэтому СПИДа у нас быть не может.
– Да при чем тут СПИД? – отмахнулась Ленка. – Хотя СПИД тоже штука нехорошая. Но я о другом тебя спрашиваю – ты противозачаточное что-нибудь делаешь?
– Ах, это? – облегченно выдохнула Маринка. – Это да, это Боря сказал, чтобы я не думала, он это берет на себя.
Так оно, в общем, примерно и было – после первого раза, когда обнаружилась маринкина полная во всех отношениях невинность в данном вопросе, Боря, довольно хмыкнув, сказал, что, раз так, то она может не волноваться насчет залететь – с первого, да и со второго раза вообще ничего не бывает, а потом он обо всем позаботится. И Маринка, поверив ему в этом месте безоговорочно, как и во всех прочих, ни о чем до сих пор не заботилась. Хотя ленкины вопросы и внушили ей некоторые сомнения.
Оказавшись с Борей наедине в одной из пустых комнат действительно огромного дома, она поделилась своим вновь возникшим беспокойством, на что Боря только рассмеялся и махнул рукой.
– Чудачка. Я ж тебе сказал – все нормально. Ну, сама подумай – с чего тебе залетать, если в тебя ничего не попадает?
Отчасти это соответствовало истинному положению дел, и Маринка, не будучи достаточно подкована теоретически в данном вопросе, сочла за лучшее не заморачиваться. Тем более, что отвлекающий фактор был так силен…
Этим же днем с ней случилось странная неприятность. Она только что выпила довольно большой стакан крепкого коктейля на водке, которыми особенно хвастался хозяин дома. Тошнота наползла прямо тут же, за столом, и Маринка еле-еле успела, незаметно закрыв рукой рот, встать из-за стола и не бегом, чтобы не заметили, но достаточно быстро добраться до ванной. Там, как только она перестала сдерживаться усилием воли, ее фонтаном вырвало прямо в раковину, и долго потом трясло, прежде чем она сумела прийти в себя.
– Господи, это надо же было такой дряни в свой коктейль намешать, – злобно подумала она в адрес хозяина дома. – А может, это у меня от водки?
На всякий случай, чтобы не впасть на будущее в конфуз, она решила в борькином присутствии спиртного не пить. Самому Борьке про инцидент она ничего не сказала.
Время шло, продолжало крутиться в немыслимом ритме, Марина вместе с ним. Наступила зима, приближался Новый год, а за ним сессия. Учебы стало больше, дело шло к зачетам, надо было подчищать все хвосты, которых у Маринки пусть и не много, но набежало. Времени не хватало ни на что совершенно, было ни до чего. Ладно хоть сессия была не только у нее, но и у Борьки, он к учебе относился ответственно, видеться получалось пореже, но хоть не так обидно. Да еще на Марину напала неожиданная сонливость – она чуть не засыпала не только на лекциях, но иногда даже на семинарах, ложилась спать едва ли не в десять вечера – и все равно просыпалась с трудом.
– Да ты у нас, оказывается, медведь – впадаешь в спячку, – смеялась Ленка.
Наверное, от этого бесконечного сна, Маринка внезапно поняла, что немного поправилась. Больше не с чего было – еды много как не было, так и не появилось, нервотрепки только добавилось… Хорошо еще, что новые джинсы, купленные на поступление, были по моде широкими и с низкой талией, так что внезапная полнота не отразилась на форме одежды, а то бы беда. «Другие джинсы купить, чтоб модные – это проблема, а так я маму попрошу свитерочек посвободней связать, – решила Маринка. – Но вообще это не дело, чтоб жиреть-то, на каникулах поеду к маме и буду худеть».
Новый год встречали в общаге, огромной студенческой компанией. Борьки не было, он еще накануне сказал Марине, что будет встречать дома, с предками. Марину не пригласил. Она расстроилась было, но Борька, обняв ее рукой за плечи, начал шептать ей в ухо каке-то милые прздравительные глупости, а другой рукой в это время засунул ей что-то жесткое сзади под свитер. Марина ойкнула, выхватила это жесткое… Это был мобильный телефон. Не очень новый, кажется, не самый крутой – но все равно! Настоящий мобильник! Мобильники в институте были у очень многих, это уже было даже не модно, а «принято», почти «нормально», но Марине такая вещь была очень сильно не по деньгам. Даже самый дешевый телефончик стоил около сотни долларов, не говоря уже о плате за разговоры, куда уж тут… И вот Борька…