А время шло, шло, медленно, но верно. Ползло себе вперед этакой упорной черепахой, которую бесполезно подталкивать, но зато и остановить тоже нельзя. Живот потихоньку рос, и хотя его было, пожалуй, еще почти не заметно, особенно под одеждой, особенно если не вглядываться, Ирина не только ощущала себя беременной на всю катушку, но ей теперь даже казалось странным, как это она была когда-то – наоборот. И почему вообще она не сделала этого давным-давно – так симпатично, благополучно и правильно складывалось все вокруг.
Вернувшийся из своей Америки Сашка, узнав великую новость (Ирина не сообщала ему ничего заранее по телефону, решивши сделать сюрприз), как и следовало ожидать, страшно обрадовался. Теперь он сдувал с нее все пылинки, приходил ежедневно домой чуть ли не засветло и поклялся организовать дела на фирме так, чтобы никуда больше не уезжать, пока все благополучно не завершится. Дети, конечно, восприняли новость с несколько меньшим восторгом, но все же доброжелательно и с пониманием. Теперь они усиленно развивали в себе самостоятельность, что выражалось в том, что Ирина была освобождена от ежедневных провожаний их в школу, потому что с утра ее особенно сильно тошнило, а также от разогревания им обедов по возвращении. «Все равно нет никакого удовольствия, – цинично говорил Лешка. – Мы тут едим, а тебя рядом тошнит. Лучше уж и не вставай». «Ага, – радостно поддакивал Мишка. – а то и мы будем тошнить тоже». Лешка, правда, тут же давал ему привычный подзатыльник, но в целом дети ссорились гораздо меньше. Они как будто сплотились в ожидании нового пришельца, что не могло не радовать. После того, как она сменила номер мобильного телефона, Виктор, похоже, окончательно исчез с ее горизонта и Ирина изо всех сил старалась даже не вспоминать об этом печальном эпизоде собственной жизни, что, впрочем, ввиду ее состояния было не так уж и сложно.
И единственное, что как-то отравляло Ирине существование, был все тот же проклятый токсикоз. Она мучилась с ним всегда, при каждой беременности, и в этот раз он был сильнее предыдущих. Если даже ее не рвало напрямую, что случалось, как правило, больше с утра, то тошнило и мутило постоянно и почти от всего – от запахов, от вида какой-то еды, даже от шума. Единственно, когда она чувствовала себя почти человеком, было, как ни странно, за рулем машины и во время прогулок по улице. Поэтому она старалась по возможности почаще выходить из дому и проводить время в этих авто– и пеших прогулках. Во время них у Ирины даже получалось иногда купить на улице какую-нибудь еду и съесть ее без печальных последствий. Или – если день был удачный – сделать то же самое не на ходу, а в каком-нибудь симпатичном кафе. В крайнем случае там всегда можно было успеть добежать до туалета.
Как-то в конце ноября, гуляя вот так в районе арбатских переулков, она забрела погреться в маленький антикварный магазинчик, которых в округе было натыкано во множестве. Ассортимент в них во всех, как правило, всегда примерно одинаков – десяток-другой картин в отделанных золотом рамах под старину, парочка причудливых кресел, пяток расписных ваз и стеклянный прилавок с выложенными на бархатной подложке старинными и не очень блестщими драгоценностями. Цены на все просто зверские, а шансов найти что-нибудь мало-мальски интересное практически нет, потому что, если оно и появилось здесь когда-то случайно, то двадцать раз уже было раскуплено шатающимися по Арбату праздными иностранцами.
Согревшись, Ирина совсем собралась уже было уходить, как вдруг ее внимание привлекла лежащая на прилавочке одна из брошек. Почему-то она показалась Ирине смутно знакомой, хотя, хоть тресни, она не могла бы вспомнить, где и когда могла видеть нечто подобное. Ирина попросила у продавщицы показать эту штучку поближе, и сонная девушка неспешно отомкнула прилавок, выудила брошь, положила на плоскую плюшевую подушечку и протянула ей.
Брошь, изображающая ветку яблони, была явно старинной, тонкой и хитрой работы. На тонкой золотой, причудливо изогнутой ветке, среди зеленых эмалевых листьев распускался выложенный бриллиантами цветок, а немного подальше висело собственно яблоко – крупный, почти с ноготь, камень желтого цвета. Все это было действительно очень красивым, и, очевидно, безумно дорогим – один только камень такого размера должен был бы стоить целое состояние, а еще ведь и работа, и старина… О том, чтобы купить нечто подобное, нечего было и мечтать, не говоря уже о полной неприменимости этой вещи в домашнем хозяйстве, но Ирина, скорее из вежливости, чем ради любопытства, все же задала девушке за прилавком сакраментальный вопрос.
Девушка вытащила откуда-то из ящика потрепанную тетрадочку, слегка покопалась в ней и назвала цену. В пересчете по курсу это было примерно долларов триста, что было совершенно нереально. Ирина переспросила. Девушка подтвердила названное число. Ирина, не понимая, кто сошел с ума, спросила, сколько это тогда будет в долларах. Девушка достала калькулятор, потыкала в него и сообщила:
– Двести девяносто шесть.
– А почему же так дешево? – Вырвалось у Ирины.
– Так она же не настоящая, – равнодушно сообщила ей девушка.
Ирина снова взяла брошку, повертела в руках. С обратной стороны, которая была обработана и заделана ничуть не хуже лицевой, на основном стебельке четко виднелась печатка пробы.
– А вот же – проба, – показала она девушке.
– Да, – согласилась та. – Проба, конечно, стоит. Это золото, тут все честно. А вот камни не настоящие – стразы. Но вы не думайте, – заговорила она более оживленно, наверное, почувствовав в Ирине потенциального покупателя. – Работа прекрасная, конец девятнадцатого века, антикварная вещь. Вы наденете – никто и не отличит от натуральной. А так даже и удобней, что не бриллианты, можно носить и не бояться, случись чего. Так будете брать?
И Ирина, толком даже не понимая, зачем ей это нужно, решила брошку купить. В самом деле – деньги почти смешные, от настоящей действительно не отличается. Она ведь и сама купилась, даже держа в руках, а уж если на себе… В конце концов, пусть будет, решила она, протягивая продавщице кредитку.
В тот же день, немного позже, она зашла в гости к Илье. Они договорились еще вчера, что, если она будет себя чувствовать сносно, то не будет питаться в общепите, а догуляет до него, и он попытается напоить ее чаем и чем-нибудь накормить. Илья вообще трясся над ней не хуже мужа, звонил каждый день, пытался всячески развлекать в меру ее состояния и вообще отрабатывал звание будущего крестного на двести процентов.
За чаем она вспомнила про свою покупку и тут же, решив похвастаться, выудила брошку из сумки и продемонстрировала Илье.
– Смотри, какую прелесть нашла! И угадай, сколько стоит?
Реакция Ильи ее потрясла. Тот, не отрывая глаз от брошки, лежащей у нее на ладони, буквально побледнел и отшатнулся.
– Где ты это взяла?!
– Купила, в комиссионке на Арбате, – удивленно ответила Ирина. – Илюш, да что с тобой?
Илья недоверчиво взял брошь из ее руки, поднес к свету и начал внимательно изучать. Он крутил ее так и эдак несколько минут, потом достал откуда-то лупу, посмотрел сквозь нее и наконец, со вздохом облегчения, вернулся к Ирине и положил брошь на столик перед ней.
– Действительно, – сказал он почти извиняющимся тоном. – Потрясающее сходство. Где, ты говоришь, ты ее нашла?
– На Арбате, – повторила Ирина. – В антикварном. Маленький такой, на углу. Илюш, да в чем дело-то?
Князь посмотрел на нее, как на младенца.
– А ты что, на самом деле сама не понимаешь?
– Нет, – искренне ответила Ирина.
Илья протянул ей руку, поднял из кресла, в котором она сидела, подвел к портрету Панаи, висевшему тут же на стене – тому самому портрету, рядом с которым и началось их знакомство, и указал на него рукой.
– Смотри!
Ирина вгляделась в портрет – и охнула. У Панаи на груди, ясно различимая на фоне темного платья, была приколота точь-в-точь эта же самая брошь – золотая яблоневая ветка с эмалевыми листьями, бриллиантовый цветок и крупный желтый камень-яблоко.
– Это надо же, – потрясенно выдохнула она. – То-то мне и показалось, что я ее где-то видела, только не могла вспомнить, где. Я ее и посмотреть-то из-за этого взяла, а уж потом, когда мне сказали, сколько стоит…
– Кстати, а сколько, если не секрет, – осведомился Илья.
– Двести девяносто шесть долларов, – гордо ответила Ирина. – Это стразы, подделка. А так ведь в жизни не скажешь, правда, Илюш?
– Не скажешь, – согласился с ней князь. – Я вообще, когда увидел, дар речи потерял. Просто не мог поверить…
– Слушай, – осенило вдруг Ирину, – а та, с портрета, настоящая брошь – сохранилась? Не погибла во время революции?
– Как раз она только практически и сохранилась. Ее пожаловала Панае государыня, когда они вернулись в Россию и их брак был признан при дворе. Паная не только уберегла ее и вывезла на себе, она и после, всю жизнь, с ней не расставалась. Вот ведь и на портрете она изображена с этой брошью.
– И где она теперь?
Илья замялся.
– Понимаешь, дело в том, что… Когда Паная умерла, она завещала брошь мне, с тем, чтобы я вручил ее своей жене, которая… Ну, которая, как она думала, у меня будет. Чтобы та передала ее нашим детям, и так далее. Фамильная вещь, преемственность – ты понимаешь.
– Естественно. И что дальше?
– А я… Я уже тогда понимал, что вряд ли женюсь… И был один человек, который… Который, как я тогда считал, был для меня почти тем же… На том же уровне близости. Он был старше меня, я очень его любил. Он был в восторге от броши, и я отдал ее ему.
– И она пропала?
– Не совсем. Тот человек… Мы потом расстались, но он не исчез до конца из моей жизни, там было еще другое. В общем, я знаю, где он и где эта брошь, поэтому мне и было так… не по себе, когда ты вдруг вынула ее из сумки. Надо же, чтобы именно ты… Именно сейчас, когда ты в таком… В общем, очень, очень странно все совпало.
– Знаешь что, Илья, – сказала Ирина решительно. – Я дарю эту брошь тебе. Я понимаю, что это, конечно, не совсем то, и я никакая не государыня, но…
– Ну что ты… Зачем же. Не стоит, право. Или… Давай я тебе возмещу…
– Не выдумывай, – отрезала Ирина. – Еще чего не хватает. Ты и так для меня… В общем, все. Я тебе ее подарила. И очень здорово, что все так совпало, а то я всегда сомневаюсь в своих подарках. А тут я по крайней мере совершенно уверена, что попала в точку.
– Это уж точно, – со вздохом согласился с ней князь.
В конце декабря Илья позвонил Ирине с просьбой пойти с ним на прием во французское посольство, как в прошлом году. Ирина долго пыталась отказаться, говоря, что плохо себя чувствует, плохо выглядит, и вообще не хочет, но Илья продолжал уговаривать ее, приводя на каждую ее причину какой-нибудь контрдовод с настойчивостью, прежде ему несвойственной. В конце концов Ирина, чувствуя, что не может отказать ему в этой, в общем-то, пустячной просьбе, неохотно согласилась.
– Ну ладно, Илюш. Уговорил. Только я не могу подолгу стоять, и если я устану, уйдем пораньше.
– Конечно. Как только ты скажешь.
– А можно, я скажу прямо сразу? Ну шучу, шучу. Когда хоть все это действо?
– Послезавтра. Двадцать четвертого, перед Рождеством, как всегда.
– Прямо вот так быстро? Илья, ну ты что, издеваешься надо мной, в самом деле? Мне же идти не в чем, я из всех приличных платьев вытолстела, у меня и было-то одно. А до послезавтра я точно ничего купить не успею, у меня никаких сил на это нет. Все, ура-ура, отменяется-отменяется.
– Послушай, ну когда я над тобой издевался? И в мыслях не было. Я понимал, что ты вряд ли будешь в восторге, и не хотел тебя заранее волновать. А насчет платья и вовсе не беспокойся, это я возьму на себя. Завтра же у тебя будет платье. Ты, я надеюсь, доверишься моему выбору?
– Можно подумать, у меня есть какой-то свой, – проворчала Ирина, но больше для того, чобы оставить за собой последнее слово. Но самом деле она прекрасно знала, что платье, которое выберет князь, подойдет ей едва ли не лучше выбранного самостоятельно. Во всяком случае, точно будет дороже. – Только ты имей в виду – у меня и размер, и пропорции изменились, – быстро добавила она на всякий случай.
– Не волнуйся, я все учту. С прошлой недели, когда я тебя видел, больших изменений не произошло? – весело поинтересовался Илья.
– С прошлой как будто нет… Хотя я же себя не меряю.
– Решено. Завтра завезу тебе платье. – И князь откланялся.
Назавтра Илья, как и обещал, приехал к ней и торжественно вручил атласную коробку с прозрачной крышкой, сквозь которую, в складках шелковистой розовой бумаги просматривалось обещанное платье. Ирина, полная предвкушений – какая женщина, даже будучи беременной, не затаит дыхание при виде такой картины – быстро унесла ее распаковывать в свою спальню.
Платье было замечательным – длинная, почти до полу туника в греческом стиле, с высокой талией и множеством маленьких складок, из акварельно-зеленоватого шифона на шелковом чехле, все очень просто и совершенно безумно элегантно. Ирина, конечно же, сама себе такое в жизни бы не купила, но раз оно уже есть… Там же в коробке обнаружилась и пара шелковых туфелек на плоской подошве, идеально подходящих в тон платью. Ирина с опаской взяла примерить правую – эта нога у нее в последний месяц слегка отекала, и было бы страшно обидно, если… Но туфелька оказалась совершенно как раз, даже слегка свободно. Она облегченно вздохнула, надела вторую и, зажмурив глаза, нырнула в шуршащий ворох платья.
Застегнув молнию (в талии платье оказалось все же чуть-чуть тесновато, хотя терпимо), и расправив все швы и складки, Ирина повернулась, наконец, в нетерпении к зеркалу – и охнула.
Платье, такое прекрасное в руках, сидело на ней… Нет, может быть, это было не так уж и плохо, но она выглядела в нем гораздо более беременной, чем являлась на самом деле. Высокая, под грудью, талия только подчеркивала выпуклость живота, а все эти маленькие складочки, разбегаясь от него лучами, делали пузечко еще более выдающимся, словно солнце на блюде… При сроке в четыре месяца живот у Ирины был совсем небольшим, в нормальной одежде его вообще можно было не заметить, но в этом платье она выглядела буквально на сносях. Илья определенно издевался, не может же быть, чтобы он…
Тут сам Илья постучался к ней в дверь.
– Ну как? Тебе нравится? Можно уже посмотреть?
Ирина возмущенно повернулась к нему.
– Илюш! Ну что же ты сделал-то! Ну я же в нем беременнее как минимум в два раза!
– А по-моему – прекрасно! – Твердо сказал Илья. – Совершенно замечательно, и цвет как раз твой, очень тебе к лицу.
– Цвет – может быть, – согласилась Ирина. Действительно, нежный оттенок платья шел ей, подсвечивая глаза зеленым блеском и оживляя лицо. – Но покрой-то! Это же ужас! Я свое пузо прячу-прячу, и так, и эдак, а тут оно как нарочно торчит наружу. Чтобы вся франузская дипломатия знала, что я беременна? Нет, так я не пойду.
– Ну а что в этом плохого? – Искренне удивился князь. – Я имею в виду беременность. Что это – стыдно, что ли? Почему это надо скрывать? Этим можно только гордиться. Это прекрасно. И выглядишь ты прекрасно. И платье тебе, что ни говори, очень идет, вот хоть у мужа своего спроси. Мужчинам всегда виднее. И потом – беременность сейчас очень в моде. Весь Париж с Голливудом ходят именно так. Кто может, конечно.
– Да плевала я на Голливуд, – отмахнулась неубежденная Ирина. – Я так не хочу. Надо его поменять.
– Ты знаешь, – Илья выглядел слегка смущенным. – Оно там было одно такое. Я имею в виду – из подходящих. Остальные были совсем в талию, и… Слишком узкие, извини. Или короткие. Или неправильного цвета. А это мне показалось идеальным. Таким твоим. Я бы, может быть, взял бы чуть большего размера, но оно было в единственном экземпляре. Я решил, это судьба.
– А в другом месте? – Ирина не хотела сдаваться. – Не один же в Москве магазин.
– И в других местах было не лучше, я долго искал, правда. И потом – ведь тогда это платье нужно будет вернуть. А они могут только менять, так что насчет других… Мне очень жаль, что тебе не нравится.
Ирине стало стыдно. Ну что она, в самом деле, раскапризничалась, как девчонка, в общем-то, из-за ерунды. Одно платье, другое. Какая, по большому счету, разница, в чем она пойдет в дурацкое посольство, где ни ее, ни она никого не знает, и увидит в первый и последний раз в жизни. Илья и так бегал, искал это чертово платье, оно еще ведь к тому же безумно дорогое. Нельзя так себя вести.
– Илюш, извини меня, пожалуйста, – повернулась она к нему. – Я сама не знаю, что на меня нашло. Веду себя, как свинья. Это все из-за гормонов, честное слово, у меня от них настроение скачет, как бешеный заяц, и я на всех кидаюсь. Дети вообще стараются мне на глаза лишний раз не попадаться. Очень красивое платье, правда. Не надо ничего менять, так и пойду.
– Ну что ты, я нисколько не обижаюсь. Я все понимаю, тебе и так не по себе, а я еще пристал с этим приемом. Мне, правда, важно там быть, и ты будешь мне очень нужна. Я страшно тебе признателен. Но ты действительно очень красива в этом платье, это совершенно объективно и не зависит от моих потребностей. Честное слово.
Ирина улыбнулась. В общем, платье и в самом деле было красивым. А что она беременна и выглядит в нем, как корова – так это проблема не в платье. Хотя, может, она и вправду перувеличивает? Ладно, будем считать, этот вопрос решен.
– Так я завтра за тобой заеду? – спросил князь.
Ирина снова охнула. Им предстояло ехать в посольство практически через весь центр, да еще в час пик, а от манеры Ильи водить машину ее укачивало даже в лучшие времена.
– Что с тобой? – Илья заметил ее неуверенность.
– Я боюсь ехать в твоем болиде, – призналась она. – Ты всегда гонишь, как ненормальный, и сидеть в нем надо, задрав коленки к потолку, а меня сейчас даже в лифте укачивает. Я просто не доеду, заблюю, извини за выражение, по дороге все платье.
Илья воззрился на нее с удивлением.
– Разве я плохо езжу? Ты никогда не говорила.
– Я и не говорю, что плохо. Я говорю, что слишком быстро. И резко. Всех обгоняешь, всех подрезаешь…
– Но ведь иначе тут и не проедешь…
– Я же ничего не говорю… Я только боюсь, что в твоей машине меня укачает настолько, что я вообще буду не в состоянии делать светский вид. Не говоря уж про пятна на платье.
– Я тебе клянусь, что поеду, как черепаха. Шестьдесят километров в час. Ну хочешь, сорок. Ради тебя я готов даже на это.
– Ага, – засмеялась Ирина. – И мы будем ехать два часа, и все это время я буду там сидеть, скрючившись, и потом мы меня не разогнем. Илюш, а давай мы просто поедем на моей машине? За рулем меня не укачивает, и места там полно.
– Да, но на твой номер нет разрешения на въезд в посольство. Можно, конечно, оставить машину на улице, но там плохо с парковками, и тебе придется идти в туфлях по снегу, и ты простудишься, и Саша меня убьет. Мы сделаем так. Я завтра попробую внести твой номер в список посольства, а если уж не получится… Клянусь, я буду кроток за рулем, как лань. Я буду об этом думать всю дорогу. Но вообще-то я никогда не замечал, что так уж резко езжу. Мне казалось – как все.
– Это ты просто не задумывался. Знаешь, подсознание, дедушка Фрейд, всякое такое, – подколола его Ирина. – Ты в жизни всегда такой корректный, галантный, а за рулем компенсируешься.
– Я обещаю тебе подумать над этим, – улыбнувшись, ответил Илья.
В итоге поехали они, конечно, все-таки на машине князя. Но он сдержал свое слово, и довез ее хотя и быстро, но достаточно безболезненно. И сиденье в машине было отложено назад до самого конца, так что Ирина ехала просто практически лежа, и ей даже не очень было видно, что происходит за окном. Укачивало от этого меньше.
Илья всю дорогу был молчалив и как-то необычно сосредоточен, почти напряжен. Ирина решила – это оттого, что его раздражает новая, спокойная манера езды. Тем более, что когда они прибыли, Илья снова повеселел и как будто расслабился. Он шутил, помогая ей вылезти из машины, что было не так-то легко сделать, учитывая их взаиморасположение, и несколько раз спросил, как она себя чувствует, помогая ей снять пальто.
Ирина поправляла прическу у висевшего на стене большого зеркала, как вдруг Илья, вынув что-то из внутреннего кармана, подошел к ней.
– Смотри, – он протянул ей на ладони знакомую яблочную брошь. – Я в последний момент подумал, что она чудесно подойдет к твоему платью. Какой смысл держать ее в ящике комода? Правда, я гений дизайна? Кстати, я выяснил, откуда она взялась – со многих императорских украшений дворцовым ювелиром снимались копии. Очень удобно – подлинник хранится себе в сокровищнице, а копия надевается на прием. И волки сыты, и овцы целы. Надевай и ты, будешь, как в лучших домах.
Ирина кивнула и приложила ветку к левому плечу. Брошь на самом деле идеально подходила к наряду.
– Только ты потом ее снова заберешь себе, – предупредила она, осторожно протыкая иголкой тонкую ткань. – Это не насовсем, а просто поносить.
– Безусловно, – Илья взял ее под руку и повел по лестнице в зал.
Этот рождественский прием в посольстве мало чем отличался от прошлогоднего. Здесь была та же лощеная публика, тот же французский малопонятный лепет, такая же скука. Ирина флегматично передвигалась по залу, ведомая князем, вежливо кивала и улыбалась людям, с которыми он заговаривал, и в то же время решала сама с собой вопрос, хочет ли она домой немедленно или же может потерпеть все это еще пятнадцать минут. Илья явно понимал ход ее мыслей, потому что был внимателен, как никогда, не оставлял ее ни на минуту и часто спрашивал на ухо, не устала ли она. Собственно, если бы не эти его вопросы, она бы уже давно сказала, что хочет домой, а так было почему-то неловко.
Спустя примерно час Илья подвел ее к очередному французскому товарищу, вернее, господину, еще вернее – месье. Месье Жоффруа Перен, так, кажется, он его назвал. Ну, или как-то в этом роде, Ирина не слишком вникала. Приветствие, ответный кивок-полупоклон, обмен подходящими к случаю любезностями, все это происходило, естественно, по-французски, и Ирина не понимала большинства слов, но что-то в тоне, или в самом поведении Ильи вдруг показалось ей слегка неестественным, это привлекло ее внимание и заставило присмотреться к их новому собеседнику.
Лет, наверное, около пятидесяти, чуть выше среднего роста, достаточно стройный. Впрочем, французы все стройные, это у них национальная черта. Хорошо сидящий костюм, белая камелия в петлице – или это гардения, да и фиг бы с ней, но пахнет противно. Вьющийся кок надо лбом, слегка подернутый сединой, аккуратные усы в щеточку, правильный нос… В общем, все в этом господине было исключительно благообразно и даже, пожалуй, приятно глазу, но почему-то он, несмотря на все это, решительно ей не понравился. Впрочем, какое ей дело до случайных собеседников в толпе? Сейчас Илья выговорит положенную порцию любезностей, и они пойдут себе дальше. И, пожалуй, она уже скажет ему, что устала.
Илья продолжал стрекотать с господином на своем галльском наречии, и Ирина вдруг уловила, что речь, похоже, идет о ней. «Ма фамм что-то-там-такое», – говорил Илья. Ирина задумалась, она не помнила, «фамм» – это просто женщина, или так говорят о жене? Нет, жена, кажется, будет «эпузе», или это супруга? Она не успела додумать до конца, господин обратился уже непосредственно к ней, прожурчал что-то приветственное вроде: «Какая честь», и цапнул ее руку для поцелуя.
Эта его идея не очень понравилась Ирине, но вовремя отнять руку она не успела, так что пришлось терпеть. Господин почему-то не торопился завершить процедуру, он стоял, так и держа ее руку и пригнувшись к ней, и как будто о чем-то задумался, потому что явно не спешил поцеловать наконец и отпустить. В этом нелепом положении Ирина совершенно случайно – она, собственно, хотела понять, в чем дело – поймала его взгляд.
Месье Жоффруа Как-его-там смотрел на нее в упор, и в его взгляде явственно читалась дикая злоба. Ирину прямо передернуло – до того все это было страшно и непонятно. Она поторопилась взглянуть еще раз, чтобы убедиться в своей ошибке – и на этот раз поняла, что этот взгляд обращен не прямо на нее, то есть не в лицо, а упирается куда-то в районе плеча, как раз туда, куда она приколола панаину брошь.
Вся эта сцена, так долго описываемая, на самом деле продолжалась не более тридцати секунд. Месье наконец отпустил ее руку, уколов ее ежиком усов, приветливо улыбнулся и разразился восхищенной тирадой. В лицо Ирине он при этом не смотрел, а глаза его все равно были пустые и мрачные.
– Что он говорит? – Довольно невежливо спросила Ирина у Ильи, дернув того за рукав.
– Месье Перен говорит, что восхищен знакомством с тобой и от всей души желает тебе всего наилучшего в Новом году, особенно счастливого разрешения, – с готовностью перевел ей Илья. – Он также интересуется, когда именно ты ожидаешь… мм… счастливого прибавления.
Почему-то Ирине показалось, что Илья перевел ей не все. Ну, или как-то не совсем так. Ей вообще уже очень не нравился господин Перен.
– Скажи, что это секрет, – буркнула она, даже не заботясь о том, чтобы натянуть дежурную улыбку. – И вообще, пойдем уже домой, я устала.
– Как тебе будет угодно, – с готовностью согласился Илья, сказал еще что-то на прощание господину Перену, и повел ее в направлении выхода.
Всю дорогу Ирина ощущала на себе чей-то недобрый взгляд, буравящий ей спину. Коря себя за мнительность, она даже несколько раз неожиданно оборачивалась, пытаясь его поймать, но бесполезно. Уже отъезжая от посольства, она, вывернув шею с неудобного сиденья, поглядела назад в последний раз – и ей показалось, что она заметила мелькнувшую в дверях фигуру противного господина. Впрочем, уверена в этом она не была, а, рассуждая логически, это было и вовсе абсурдно. Но она не хотела рассуждать логически.