Страница:
– Спокойной ночи, Лизка-скандалистка. Щетку-то хоть помыла?
Заснула я на удивление легко и быстро, а вот проснулась рано. Во всяком случае мне так показалось – из-за плотных штор в спальне было почти темно, а вставать и смотреть на часы мне не хотелось. Из-за двери, насколько я могла различить, никаких посторонних звуков не доносилось. Заснуть снова не получалось, вставать не хотелось, так что других вариантов, кроме как лежать и размышлять о бренности всего сущего, тоже не представлялось.
Интересно, чего ради и зачем я устроила вчера весь этот концерт с раскладыванием дивана? Я ведь не девочка и прекрасно все понимаю. Более того, я даже, наверное, догадываюсь, что все равно так или иначе этим же все и кончится, если, конечно, он раньше от меня не сбежит. Но почему-то я была уверена, что не сбежит. По крайней мере до тех пор, пока этим не кончится. И главное, я ведь в принципе и сама была не против. Сашка мне нравился, во всяком случае никаких негативных эмоций не вызывал, люди мы оба взрослые, некоторым образом почти свободные, хоть оба и женаты, дело естественное... Так чего ж меня вчера так расколбасило?
Так. Попробуем разобраться. С ним, по крайней мере на первый взгляд, все понятно. Я сама, по внутренним ощущениям, тоже не против. Не против. Но и не за, вот что главное. Так, казалось бы, вчера все было просто и ясно – приятный вечер, совместный ужин, плавно перетекающий в еще более совместное продолжение вечера... Я привлекательна, он – чертовски привлекателен... Но нет. Именно, что когда все так вот планово-гладко, почти механически – пришел, поел, потрахался, сказал спасибо... Этого-то я и не хочу! Не потому, что я замшелая ханжа, готовая умереть, чтобы не дать поцелуя без любви... Целуется, кстати, он неплохо. И любви я никакой не жду, дело совсем не в этом. Интересно, как он выглядит, когда с утра?
О! Похоже, в этом-то все и дело. Утро вечера мудренее, вот ведь в чем штука. Не хочу я спать с человеком, с которым не факт, что захочу потом просыпаться. А как узнать, захочешь ты этого или нет, пока не проверишь? Так что это у меня сейчас, можно сказать, разведка боем. Вот проснемся и посмотрим, что будет дальше.
Не слишком ли сложно? Подумаешь, ресторанный роман, да стоит ли он вообще таких развесистых умопостроений? Ты же не замуж за него собралась? Или как? Нет, замуж точно нет. Да и вообще ничего серьезного, конечно, я здесь не вижу. Симпатичный мужик, да в придачу олигарх и все прочее, такой новый интересный по-человечески экземпляр, у которого к тому же вполне понятный бэкграунд. Как это, интересно, сказать по-русски – происхождение? Неважно. Повышает помятую было самооценку. Вызывает приятные эмоции. Будет ли мне обидно, если я узнаю, что он крутит роман с китайской аспиранткой? А правда – будет ли?
Я изо всех сил попыталась представить себе эту картину. Получалось ничуточки не обидно, а просто смешно. Хотя, конечно, для того чтобы все правильно представлять, нужно знать более интимные подробности, которых я пока не знаю. Вопрос – а надо ли тогда так стремиться их узнать, эти подробности? И вообще – получается, если ты не привязываешься сильно, тогда не страшно и потерять? Собственно, это то, о чем говорит Дашка. Выходит, она права? А деньги – так, просто побочное следствие... В общем, опять все одно и то же, из пустого в порожнее. Надо лучше вставать, начинать новый день, а там разберемся.
И вдруг мне стало страшно. Не так, чтобы уж очень, до дрожи в коленках, но как-то не по себе. Вот выйду сейчас, а там чужой мужик со своими привычками... Зубы, бритва, кофе... Может, яичницу придется жарить... Хотя нет, вроде он говорил, что по утрам не ест. Все равно. Не хочу я, чтоб на меня вот так обрушивалась чужая посторонняя жизнь. И разговаривать придется, а все разговоры, такие интересные вечером, с утра кажутся пустыми и нелепыми...
Как бы отвертеться, прям хоть сбежать... И тут внезапно мне в голову пришла совершенно нелепая, безумная, просто блестящая в своем безумии идея. Мы поедем на пикник! Вот так вот соберемся и поедем куда-нибудь в лес на природу. Точно! Хочу в подмосковный лес. Сто лет не была.
Я бодренько вскочила с кровати и рванула в ванную, потом на кухню собирать провизию. Пирогов осталось вполне достаточно, еще я навертела бутербродов, нашла термос для чая. И тут вспомнила, что мой компаньон пришел ко мне вчера в виде, мало подходящем для завтрака на пленэре. Н-да. Костюм и рубашка, не говоря уже о щегольских летних миллионерских ботинках, никакого пленэра не переживут. Обидно...
И я тут же придумала выход. Часы показывали десятый час – все-таки, выходит, не так уж рано я и проснулась. Рынок под окном должен уже открыться. Я быстренько подхватилась, выскочила из дому – и через каких-то полчаса уже возвращалась, неся в пакетах немудрящие мужские джинсы, майку и самые простые кроссовки. Надеюсь, мне удалось угадать размер... Собственно, с кроссовками было все просто, я поглядела размер ботинок и взяла чуть больше, майка тоже не большой фокус, а вот штаны... Но я всегда покупала одежду мужу и сыну, так что глаз был более-менее наметан. Если и не попаду, потеря невелика.
Когда я вошла в квартиру, в большой комнате все еще было тихо. Я быстро сварила кофе и пошла на разведку, взяв с собой большую кружку.
Шторы в этой комнате остались вчера незадернуты, и было отлично видно, как Сашка спит, обняв подушку и зарывшись в нее головой. Было в этом что-то такое трогательное... По крайней мере не страшно. Я осторожно поставила кружку с кофе на пол рядом с диваном и мягко потрясла его за плечо.
– Угм-гу?
– Сань, проснись, а? Ну пожалуйста.
– Ну что еще? А? Кто тут?
Он вдруг вскочил, сел в постели и уставился на меня непонимающими глазами. Я на всякий случай сделала полшага назад.
– Лиза? А ты... А я...
Он явно потихоньку осмысливал проступающую реальность. Интересно, а если сейчас попытаться втулить ему, что все уже было, он это съест? Не исключено ведь, хотя зачем? Но забавно, как вариант.
– Просыпайся. Нас ждут великие дела. Я принесла тебе кофе.
С этими словами я протянула ему кружку. Он автоматически взял ее, принюхался, сделал глоток. Потом еще один...
– Какая гадость. Я никогда не пью черный. Сахар и сливки. Рум-сервис у вас тут, я смотрю, тоже не ахти. Впрочем, чего было и ожидать...
Мы посмотрели друг на друга и хором заржали. Нет, ничего, значит, и по утрам можно жить.
Самое смешное, что мы все-таки действительно потом поехали в лес. Идея, как и ожидалось, привела Сашку в состояние, близкое к шоку. Он попытался было отговориться неподходящей одеждой, но купленная мной экипировка добила его окончательно, хотя все, между прочим, оказалось ему как раз. Он долго вертелся, озирая себя со всех сторон и пытаясь посмотреть себе на спину.
– Нет, ну я не знаю... Ну как...
– Саш, джинсы – они джинсы и есть. Тебе ведь как раз?
– Великоваты чуть-чуть.
– Это не страшно. Сидеть удобно? Машину вести сможешь? А то я сама поведу.
– Да, конечно, но с рынка... А если меня кто-нибудь увидит?
– Например?
– Ну я не знаю... Партнеры какие-нибудь... Знакомые.
– В лесу? Как ты думаешь, сколько там будет сумасшедших миллионеров, в этом лесу? А если у вас тут есть какой-нибудь специальный миллионерский лес, я не знаю, где они ходят толпами, так давай мы поедем в другой. Я не думаю, что прямо уж все подмосковные селянки знают тебя в лицо. Или настолько разбираются в джинсах.
– Да-а... А там ведь еще кроссовки, – простонал он, но в целом вопрос был решен.
– Зато носки тебе остались твои собственные, – успокоила я его, когда мы уже спускались по лестнице. – Можешь утешаться мыслью, что они, наверное, стоят больше, чем вся остальная твоя одежда, так что сегодня ты, как подлинный аристократ, сияешь внутренней ценностью. Для разнообразия.
И показала язык.
В лесу было совершенно замечательно. Мы, правда, довольно долго туда ехали, потому что сначала вообще не знали, где можно найти приличный лес, а потом Сашка вспомнил, что вроде знает один, и мы поехали, но дорога заняла часа два. Сперва по Ленинградке, потом по кольцу, потом по еще какому-то шоссе, по какой-то местной дороге, по проселкам, а под конец уж совсем неизвестно где. Если б не джип (Сашка в этот раз был на джипе, правда, не на том, громадном, а на таком вполне средненьком – интересно, сколько у него вообще машин?), мы бы и совсем туда не добрались, завязнув гораздо раньше. А так мы доехали почти до самого леса и, оставив машину у обочины того, по чему ехали – ну не дорога же это, – вытащили сумку с провизией и пошли искать подходящую поляну.
Сам лес был просто волшебным. Смешанный, такой, где растут одновременно и березы, и настоящие елки с соснами. Не все сразу, конечно, а купами, перемежаясь. И поэтому ты идешь то по темно-сыроватому ельнику, где ноги окунаются в толстый мох, как в ковер, то, без предупреждения, по солнечному березняку по колено в траве с ромашками и колокольчиками. От всего этого великолепия я как-то совершенно разомлела и расслабилась.
В Америке, конечно, тоже есть леса, более того, они там сказочно красивы. Виды можно встретить такие, что только на фотообои. Но при всей этой несказанной красоте американский лес по сути своей человеку не то что недружествен, но, можно сказать, просто опасен. Среди березок и травок прячется масса ядовитых растений, незаметных глазу. В листве живут зловредные клещи, вызывающие довольно неприятные болезни, а невинной ягодой земляники можно отравиться насмерть. Не пейзаж, а минное поле. Поэтому, если нелегкая заносит тебя в американский лес, там не то чтобы расслабляться – защитную одежду лучше не снимать.
А тут... Теплое солнышко, мягкая трава... И идти можно куда хочешь – хоть по тропинке, хоть прямо так, хоть вообще босиком, и ветки руками трогать, и цветочки рвать. И знать при этом, что никто не свалится тебе на голову и не укусит за ухо. А воздух... Густой, прогретый солнцем, пахнущий травами, его, кажется, ножом можно резать. В памяти всплыло слово «духмяный». Я даже не знаю толком, что оно значит, но этот воздух именно такой и был – духмяный.
Вот только с полянами в этом лесу было как-то не очень, но зато мы довольно скоро нашли толстый ствол упавшей березы, на котором расположились ничуть не хуже. А уж еда на свежем воздухе пошла в ход просто на ура. Впрочем, может быть, дело было не только в воздухе, а просто пришла пора обеда. Как бы то ни было, все привезенное мы умяли практически мгновенно, запивая по очереди теплым чаем из крышки термоса.
После обеда незаметно потянуло в сон. Я устроилась, привалившись спиной к стволу и вытянув ноги, Сашка просто растянулся рядом, положив голову мне на колени. Где-то наверху свиристели птицы. Я подняла глаза, пытаясь их разглядеть, и тут же в них сквозь кружево березовой листвы попал луч солнца. Я зажмурилась и засмеялась.
– Ты чего? – Сашка приподнял голову и поглядел на меня.
– Ничего. Просто – хорошо.
И целоваться в лесу под березами тоже – хорошо. И... Не знаю, чем бы все это кончилось, вернее, знаю, конечно, ибо большого ума тут не надо, но только вдруг, когда моя голова случайно оказалась повернутой под каким-то загадочным углом, я уронила взгляд на ближние кусты, а там...
Там рос гриб! Здоровенный, настоящий, прекрасный гриб-подберезовик с коричневой бархатной шляпкой.
Вырвавшись от Сашки, я метнулась к грибу, стала его восторженно рвать и нюхать, и в этот момент заметила неподалеку еще один, потом еще... Сашка, сперва обескураженно наблюдавший мои манипуляции, тоже, очевидно, нашел свой гриб, потому что с радостным криком прыгнул куда-то рядом.
Это было какое-то волшебное место, ведьмин круг. Где-то за полчаса, не отходя дальше, чем на десять метров, мы набрали штук тридцать, если не больше, замечательных подберезовиков, крепких и упругих, как на подбор. Сперва, не вдаваясь в детали, мы просто складывали их в кучу возле березового ствола, но, когда прошел первый восторг, задача встала перед нами в полном объеме.
– Интересно, как мы их потащим? – озвучил ее Сашка, с сомнением озирая грибную кучу. – В руках нам это не донести.
– А если с тебя майку снять? – предположила я.
– Нет уж. На такие жертвы я не готов. То есть я, конечно, снял бы ее с удовольствием, и не только ее...
Я замахала на него рукой.
– Не отвлекайся. Первым делом – самолеты, то есть грибы. Джип нам прямо сюда не подогнать...
И тут меня осенило. Балда, что ж я морочусь, я же с сумкой, и она достаточно большая. Аккуратно застелив ее внутренности разорванным бумажным пакетом от пирожков и остатками салфеток, в которые я заворачивала бутерброды, я уложила туда почти все грибы. Оставшиеся шесть штук уже можно было донести в руках. Сашка смотрел на меня, как на фокусника в цирке.
– Да. Я многое в жизни видел, но чтобы женщина с сумкой «Биркин» ходила в лес за грибами... Я уж прямо как-то загадывать боюсь, что ты можешь еще придумать.
По дороге домой нас угораздило еще попасть в пробку на Ленинградке, так что вернулись мы совсем к вечеру. Лесную добычу нужно было разобрать и сварить немедленно, есть нам обоим снова хотелось чертовски, картошка жарилась, грибы тушились в сметане, мы оба по очереди отмывались под душем, в общем, вечер прошел динамично, в бодрой суете. После всего этого было бы как-то неестественно затевать ненужную возню с раскладыванием гостевого дивана.
Ну, что я могу сказать? Секс – если это просто секс – всегда есть только это и ничего больше. Если за ним не стоит это самое «больше». Тогда... Тогда, впрочем, весь процесс называется другим словом.
В нашем случае этого самого «больше» хватило очевидным образом ровно на то, чтобы собственно секс состоялся. Да, он был, и был если не прекрасен, то вполне на уровне, особенно для первого раза. Все старались, все показывали себя с лучшей стороны, все думали о партнере. Но, в конце концов, «даже самая лучшая девушка не может дать больше того, что у нее есть». Классический состав команды, классические действия, классический результат... Изящный гимнастический этюд для физиологической разрядки.
Сашка заснул, а я тихо, не шевелясь, лежала рядом и размышляла. Нужно ли было мне все это? Вот это? Именно это? Нужно ли мне что-то большее, или того, что есть, уже через край? Хорошо это или плохо? И для чего именно?
Понятно, что это не любовь, и ничего сколько-нибудь серьезного из этого не вырастет, да и расти не будет. Утешить свое самолюбие? С удивлением я призналась себе, что оно, судя по всему, не очень-то и страдало, по крайней мере я об этом сейчас не помню. Я имею в виду – всерьез, не считая дурацкой вспышки в ночном клубе с уродами. Во всяком случае сейчас я не могла сказать, что ощущаю себя как-то уж принципиально лучше. Нет. Не хуже, да, но чтоб уж так как-нибудь особенно хорошо... Интересно, а случилось бы все то же самое, если бы мы с Ником до сих пор были вместе? Ну, если бы я просто приехала сюда в гости? Приехала, познакомилась, пошла в лес погулять...
Странно, я даже не могу себе представить, что могла бы до сих пор ничего не знать... Я имею в виду – про Ника. Что могла бы жить себе спокойно, довольно и счастливо, в своем неведении. Что у меня могла бы быть другая – да нет, какая другая, моя же старая – жизнь. Выходит, все к лучшему? И то, что происходит, – правильно? Впрочем, почему бы и нет?
Утром я проснулась первой, тихонько встала, убежала в ванную. Сварила кофе, выпила чашку сама, налила в кружку – с сахаром и молоком вместо сливок – и пошла в спальню. Традиция однако?
Сашка проснулся сам. Увидев меня, подошедшую к кровати, разулыбался, потянулся, обхватил. С чашкой в руках я и сопротивляться-то толком не могла.
Он распахнул мой халатик и вдруг фыркнул.
– Ой, какие у тебя трусы...
– Какие?
– Не знаю. Неправильные. Смешные. Как у маленькой девочки.
– Да что смешного-то?
– Лиз, да ты не обижайся. Ну... такие простые, ни кружев, ни розочек. И цвет такой... В общем, ни разу не секси. Но ты не подумай...
– Да что тут думать-то? У меня отличные трусы. Очень удобные. Чистый хлопок, трикотаж, прекрасного серого цвета и без дурацких кружавчиков. Они не кусают задницу, их можно стирать в машинке, хоть кипятить, им ничего не сделается. Продаются в «Костко», оптовый такой магазин, упаковка десять штук – восемь долларов. Я очень их люблю.
– И я. Мне очень нравятся твои трусы.
– Ты – балда. Но я открою тебе страшную тайну. – Я нагнулась, поставила чашку на пол и дальше уже шептала ему на ухо, щекоча волосами шею и щеку. – Трусы тут ни при чем. Это фигня – трусы. Тебе нравятся не они, а то, что в них. То есть – я. А трусы вообще не могут быть секси. Ни разу. Потому что во время секса их снимают. Совсем. Я тебе сейчас покажу.
И показала.
Но всю дорогу и даже немножко после я не могла отделаться от навязчивой мысли, что как хорошо, что я – это я, такая, как есть, и мне пофиг, какие на мне трусы и что это может кому-то показаться смешным. А вот будь на моем месте кто-нибудь другой, та же Дашка, к примеру, она бы могла умереть от стыда за неправильные трусы. Впрочем, Дашка, наверное, не умерла бы. И потом, у Дашки наверняка все трусы правильные, какие нужно – секси, в кружевах и розочках. Интересно, сильно ли это украшает ее интимную жизнь?
Так оно и текло, это странное лето. Даже теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю его именно так – как странное лето. Особенно теперь. Странным, если задуматься, было все – странный город в странной стране, странная жизнь на переломе, когда одна жизнь уже кончилась, а началась ли другая – еще неясно, странные отношения со странным мужчиной, странные люди вокруг, и среди всего этого я, непонятная и незнакомая сама себе, совершающая странные поступки и говорящая странные слова. А самым странным, на мой теперешний взгляд, было то, что мне все это удавалось. У меня почему-то сбывались, как заговоренные, все, даже самые мелкие и несущественные желания, окружающая действительность будто стелилась мне под ноги, как никогда раньше и, к сожалению, уже никогда потом. И волшебное ощущение легкости, как будто ты полна пенящейся радостью шампанских пузырьков и можешь взлететь в любую минуту по собственному желанию, не покидало меня. Я постоянно жила с ним, с этим ощущением, и такого тоже не случалось со мной никогда, ни до, ни после этого лета. Любому нормальному человеку все это неизбежно показалось бы удивительным, необычным и даже, возможно, пугающим, но тогдашняя я просто не обращала на это внимания, воспринимая все как должное, и счастливо растворяясь в окружающих меня странностях. Только тогда я не думала о странностях, я просто жила с ними и, наверное, сама незаметно превращалась во что-то такое же странное, по крайней мере для себя самой, предыдущей.
Вот, например, странность наших отношений с Сашкой – вполне возможно, с точки зрения постороннего человека, они даже не казались бы странными. Мы встречались два или три раза в неделю, иногда ходили куда-нибудь в ресторан, хотя чаще, даже встретившись в городе, просто ехали ко мне домой. Готовили ужин, разговаривали, занимались сексом, не без того. В общем, относились друг к другу. Легко и приятно.
Странным же в этом во всем – по крайней мере для меня – было то, что легкость этих отношений как будто обтекала меня сверху, не задевая ничего внутри. Да, мне нравилось все происходящее, но я из-за этого не переживала. Встретились, поговорили – хорошо, не получилось – тоже неплохо, встретимся завтра, а сегодня я просто схожу погулять, почитаю или посижу в интернете. Правда же, совершенно неправильное отношение к бурно развивающемуся роману? Переживала бы я, если бы в один прекрасный день все кончилось насовсем? Не знаю. С другой стороны, именно эта внешняя легкость и неправильность с моей стороны явно притягивали Сашку, настолько, что это было заметно даже моему незаинтересованному глазу. И так как я продолжала их в себе культивировать, то, значит, тем самым хотя бы подспудно никакого конца не хотела. Вот и ответ.
Но все это, повторю, было для меня странным. Настоящая, правильная, нестранная я привыкла любить близких людей. Привычка любить – какое бессмысленное, нет, даже больше – губительное сочетание слов. Оксюморон. Любить нельзя привыкнуть, любовь – это всегда пожар и глобальные катаклизмы. Возможно, именно эта привычка и поломала наши отношения с Ником. А с другой стороны – невозможно же двадцать лет прожить на вулкане и не привыкнуть к нему.
Впрочем, в Сашкином случае отгадка была намного проще – он не стал мне близким человеком, только-то и всего. Я не подпускала его к себе на расстояние близости и не собиралась делать этого в будущем – ни в ближайшем, ни в отдаленном. Мне этого было не нужно. Я больше не хотела никаких близких отношений – ни с кем, никогда. И, очевидно, не лукавила в этом даже сама с собой. Именно отсюда, скорее всего, росла эта новая для меня сказочная легкость. Именно это и было странным – и для меня, и просто само по себе.
Свободного времени было много – собственно, все мое время было свободным, вернее, я сама была свободна в своем времени – и я снова стала много гулять по Москве. Интересно, что теперь я не столько рассматривала город, сколько прислушивалась к нему. Я подхватывала обрывки людских разговоров, препирательства в очередях, какие-то отдельные фразы, объявления из громкоговорителей, кусочки случайных мелодий... Из всего этого складывался и сплетался голос города. И мне все чаще удавалось начать с ним диалог.
Я вступала в случайные разговоры со случайными людьми, делала какие-то замечания, спорила за место в очередях... Почему-то у меня часто спрашивали на улицах, как пройти туда или сюда. Меня начали узнавать продавцы в магазинах возле моего дома, они приветливо здоровались, и я стала задерживаться на минутку у прилавка, перекидываясь с ними парой слов. Я научилась разговаривать с официантами в кафе, по-настоящему разговаривать, а не просто делать заказ. Я могла, только глянув на официанта, найти такие правильные слова, что официанты становились милыми, как домашние котята, и начинали доверительно шептать мне на ухо: «Не берите сегодня жульен, он какой-то странный, лучше я вам блинчики принесу». После чего действительно приносили мне самые вкусные блюда сегодняшнего меню, и я, обласканная, чувствовала себя принятой и своей.
В общем, было похоже, что город признал меня. Впустил. Забавно, что для этого мне, похоже, потребовалось «впустить» в себя хотя бы одного его представителя. А может быть, это было здесь совсем ни при чем. Кто знает, уместен ли торг в таких интимных делах?
Не могу сказать, что я за это время научилась понимать Москву с полуслова и что вообще научилась ее понимать. Впрочем, наверное, как и она меня. Все-таки пятнадцать лет – слишком долгий срок, чтобы изменениями, произошедшими за это время в каждом из нас, можно было бы пренебречь. Но хотя бы внешний контакт был налажен. Мы наблюдали друг за другом вполне заинтересованно, возможно, даже с симпатией, хотя при этом истинные причины и мотивации каких-то взаимных действий были нам до конца неясны. По крайней мере, мне точно. Вместе с тем жизнь в этом городе у меня получалась, и получалась неплохо. Мы, что называется, притерлись друг к другу. Еще одна малоприличная ассоциация.
И никто не знал, была ли я на самом деле счастлива или несчастна. Я и сама этого не знала. С одной стороны, я перестала метаться и успокоилась, а с другой – в этом спокойствии я как бы и не жила, наблюдая за своими перемещениями в пространстве будто со стороны. Эти перемещения казались иногда забавными, иногда приятными, у меня все получалось, мне было легко и светло, но можно ли это называть счастьем? Из прошлой жизни я знала, что счастливым бываешь тогда, когда тебе удается сделать нечто, чего ты давно хотел, к чему стремился и над чем долго и трудно работал. Мои желания исполнялись, но это происходило так быстро, что я даже не успевала к ним привыкнуть, осознать их как свои желания, и оттого настоящего удовольствия эта скоростная «сбыча мечт» не приносила. Да и можно ли было все это назвать мечтой? Или даже желанием?
Я не знала, чего я хочу. Не в сиюминутном смысле: «хочу мороженого», а по-настоящему, всерьез. Вернуться к Нику? Остаться в Москве и выйти замуж за Сашку? Он не предлагал мне этого, но я как-то не сомневалась, что если я захочу как следует... Остаться просто так? Уехать еще куда-нибудь? Заняться каким-нибудь делом? Вся беда была в том, что я сама не понимала, чего мне хочется. Еще хуже было то, что я не могла понять, хочется ли мне чего-нибудь вообще? Мы живем, пока нам чего-нибудь нужно, а я, судя по абсолютному отсутствию серьезных желаний, перестала жить совсем, почти растворившись... В чем растворившись? Похоже было, что в собственном счастье. Потому что, когда у тебя нет желаний – тебе нечего хотеть, а это значит, что у тебя все уже есть, и следовательно, ты достиг внутренней и внешней гармонии с собой и с окружающим миром, и тем самым – что? Наверное, стал счастлив, ведь ничего другого просто не остается, правда? Забавно – исчезнуть, растворившись в собственном счастье... Веселая сказка с печальным концом. Или просто разжижение мозга. Нет, определенно пора было заканчивать растительно-счастливую жизнь и придумывать себе какое-нибудь осмысленное занятие.
Вскоре выяснилось, что все было вовсе не так прекрасно! Уже даже в тот самый момент, возможно, все было не так – теперь этого не установить. В общем, после того как наша фея покинула ресторан, оказалось, что ее гордости, ее славы, ее волшебного слона больше нет с нею.
Заснула я на удивление легко и быстро, а вот проснулась рано. Во всяком случае мне так показалось – из-за плотных штор в спальне было почти темно, а вставать и смотреть на часы мне не хотелось. Из-за двери, насколько я могла различить, никаких посторонних звуков не доносилось. Заснуть снова не получалось, вставать не хотелось, так что других вариантов, кроме как лежать и размышлять о бренности всего сущего, тоже не представлялось.
Интересно, чего ради и зачем я устроила вчера весь этот концерт с раскладыванием дивана? Я ведь не девочка и прекрасно все понимаю. Более того, я даже, наверное, догадываюсь, что все равно так или иначе этим же все и кончится, если, конечно, он раньше от меня не сбежит. Но почему-то я была уверена, что не сбежит. По крайней мере до тех пор, пока этим не кончится. И главное, я ведь в принципе и сама была не против. Сашка мне нравился, во всяком случае никаких негативных эмоций не вызывал, люди мы оба взрослые, некоторым образом почти свободные, хоть оба и женаты, дело естественное... Так чего ж меня вчера так расколбасило?
Так. Попробуем разобраться. С ним, по крайней мере на первый взгляд, все понятно. Я сама, по внутренним ощущениям, тоже не против. Не против. Но и не за, вот что главное. Так, казалось бы, вчера все было просто и ясно – приятный вечер, совместный ужин, плавно перетекающий в еще более совместное продолжение вечера... Я привлекательна, он – чертовски привлекателен... Но нет. Именно, что когда все так вот планово-гладко, почти механически – пришел, поел, потрахался, сказал спасибо... Этого-то я и не хочу! Не потому, что я замшелая ханжа, готовая умереть, чтобы не дать поцелуя без любви... Целуется, кстати, он неплохо. И любви я никакой не жду, дело совсем не в этом. Интересно, как он выглядит, когда с утра?
О! Похоже, в этом-то все и дело. Утро вечера мудренее, вот ведь в чем штука. Не хочу я спать с человеком, с которым не факт, что захочу потом просыпаться. А как узнать, захочешь ты этого или нет, пока не проверишь? Так что это у меня сейчас, можно сказать, разведка боем. Вот проснемся и посмотрим, что будет дальше.
Не слишком ли сложно? Подумаешь, ресторанный роман, да стоит ли он вообще таких развесистых умопостроений? Ты же не замуж за него собралась? Или как? Нет, замуж точно нет. Да и вообще ничего серьезного, конечно, я здесь не вижу. Симпатичный мужик, да в придачу олигарх и все прочее, такой новый интересный по-человечески экземпляр, у которого к тому же вполне понятный бэкграунд. Как это, интересно, сказать по-русски – происхождение? Неважно. Повышает помятую было самооценку. Вызывает приятные эмоции. Будет ли мне обидно, если я узнаю, что он крутит роман с китайской аспиранткой? А правда – будет ли?
Я изо всех сил попыталась представить себе эту картину. Получалось ничуточки не обидно, а просто смешно. Хотя, конечно, для того чтобы все правильно представлять, нужно знать более интимные подробности, которых я пока не знаю. Вопрос – а надо ли тогда так стремиться их узнать, эти подробности? И вообще – получается, если ты не привязываешься сильно, тогда не страшно и потерять? Собственно, это то, о чем говорит Дашка. Выходит, она права? А деньги – так, просто побочное следствие... В общем, опять все одно и то же, из пустого в порожнее. Надо лучше вставать, начинать новый день, а там разберемся.
И вдруг мне стало страшно. Не так, чтобы уж очень, до дрожи в коленках, но как-то не по себе. Вот выйду сейчас, а там чужой мужик со своими привычками... Зубы, бритва, кофе... Может, яичницу придется жарить... Хотя нет, вроде он говорил, что по утрам не ест. Все равно. Не хочу я, чтоб на меня вот так обрушивалась чужая посторонняя жизнь. И разговаривать придется, а все разговоры, такие интересные вечером, с утра кажутся пустыми и нелепыми...
Как бы отвертеться, прям хоть сбежать... И тут внезапно мне в голову пришла совершенно нелепая, безумная, просто блестящая в своем безумии идея. Мы поедем на пикник! Вот так вот соберемся и поедем куда-нибудь в лес на природу. Точно! Хочу в подмосковный лес. Сто лет не была.
Я бодренько вскочила с кровати и рванула в ванную, потом на кухню собирать провизию. Пирогов осталось вполне достаточно, еще я навертела бутербродов, нашла термос для чая. И тут вспомнила, что мой компаньон пришел ко мне вчера в виде, мало подходящем для завтрака на пленэре. Н-да. Костюм и рубашка, не говоря уже о щегольских летних миллионерских ботинках, никакого пленэра не переживут. Обидно...
И я тут же придумала выход. Часы показывали десятый час – все-таки, выходит, не так уж рано я и проснулась. Рынок под окном должен уже открыться. Я быстренько подхватилась, выскочила из дому – и через каких-то полчаса уже возвращалась, неся в пакетах немудрящие мужские джинсы, майку и самые простые кроссовки. Надеюсь, мне удалось угадать размер... Собственно, с кроссовками было все просто, я поглядела размер ботинок и взяла чуть больше, майка тоже не большой фокус, а вот штаны... Но я всегда покупала одежду мужу и сыну, так что глаз был более-менее наметан. Если и не попаду, потеря невелика.
Когда я вошла в квартиру, в большой комнате все еще было тихо. Я быстро сварила кофе и пошла на разведку, взяв с собой большую кружку.
Шторы в этой комнате остались вчера незадернуты, и было отлично видно, как Сашка спит, обняв подушку и зарывшись в нее головой. Было в этом что-то такое трогательное... По крайней мере не страшно. Я осторожно поставила кружку с кофе на пол рядом с диваном и мягко потрясла его за плечо.
– Угм-гу?
– Сань, проснись, а? Ну пожалуйста.
– Ну что еще? А? Кто тут?
Он вдруг вскочил, сел в постели и уставился на меня непонимающими глазами. Я на всякий случай сделала полшага назад.
– Лиза? А ты... А я...
Он явно потихоньку осмысливал проступающую реальность. Интересно, а если сейчас попытаться втулить ему, что все уже было, он это съест? Не исключено ведь, хотя зачем? Но забавно, как вариант.
– Просыпайся. Нас ждут великие дела. Я принесла тебе кофе.
С этими словами я протянула ему кружку. Он автоматически взял ее, принюхался, сделал глоток. Потом еще один...
– Какая гадость. Я никогда не пью черный. Сахар и сливки. Рум-сервис у вас тут, я смотрю, тоже не ахти. Впрочем, чего было и ожидать...
Мы посмотрели друг на друга и хором заржали. Нет, ничего, значит, и по утрам можно жить.
Самое смешное, что мы все-таки действительно потом поехали в лес. Идея, как и ожидалось, привела Сашку в состояние, близкое к шоку. Он попытался было отговориться неподходящей одеждой, но купленная мной экипировка добила его окончательно, хотя все, между прочим, оказалось ему как раз. Он долго вертелся, озирая себя со всех сторон и пытаясь посмотреть себе на спину.
– Нет, ну я не знаю... Ну как...
– Саш, джинсы – они джинсы и есть. Тебе ведь как раз?
– Великоваты чуть-чуть.
– Это не страшно. Сидеть удобно? Машину вести сможешь? А то я сама поведу.
– Да, конечно, но с рынка... А если меня кто-нибудь увидит?
– Например?
– Ну я не знаю... Партнеры какие-нибудь... Знакомые.
– В лесу? Как ты думаешь, сколько там будет сумасшедших миллионеров, в этом лесу? А если у вас тут есть какой-нибудь специальный миллионерский лес, я не знаю, где они ходят толпами, так давай мы поедем в другой. Я не думаю, что прямо уж все подмосковные селянки знают тебя в лицо. Или настолько разбираются в джинсах.
– Да-а... А там ведь еще кроссовки, – простонал он, но в целом вопрос был решен.
– Зато носки тебе остались твои собственные, – успокоила я его, когда мы уже спускались по лестнице. – Можешь утешаться мыслью, что они, наверное, стоят больше, чем вся остальная твоя одежда, так что сегодня ты, как подлинный аристократ, сияешь внутренней ценностью. Для разнообразия.
И показала язык.
В лесу было совершенно замечательно. Мы, правда, довольно долго туда ехали, потому что сначала вообще не знали, где можно найти приличный лес, а потом Сашка вспомнил, что вроде знает один, и мы поехали, но дорога заняла часа два. Сперва по Ленинградке, потом по кольцу, потом по еще какому-то шоссе, по какой-то местной дороге, по проселкам, а под конец уж совсем неизвестно где. Если б не джип (Сашка в этот раз был на джипе, правда, не на том, громадном, а на таком вполне средненьком – интересно, сколько у него вообще машин?), мы бы и совсем туда не добрались, завязнув гораздо раньше. А так мы доехали почти до самого леса и, оставив машину у обочины того, по чему ехали – ну не дорога же это, – вытащили сумку с провизией и пошли искать подходящую поляну.
Сам лес был просто волшебным. Смешанный, такой, где растут одновременно и березы, и настоящие елки с соснами. Не все сразу, конечно, а купами, перемежаясь. И поэтому ты идешь то по темно-сыроватому ельнику, где ноги окунаются в толстый мох, как в ковер, то, без предупреждения, по солнечному березняку по колено в траве с ромашками и колокольчиками. От всего этого великолепия я как-то совершенно разомлела и расслабилась.
В Америке, конечно, тоже есть леса, более того, они там сказочно красивы. Виды можно встретить такие, что только на фотообои. Но при всей этой несказанной красоте американский лес по сути своей человеку не то что недружествен, но, можно сказать, просто опасен. Среди березок и травок прячется масса ядовитых растений, незаметных глазу. В листве живут зловредные клещи, вызывающие довольно неприятные болезни, а невинной ягодой земляники можно отравиться насмерть. Не пейзаж, а минное поле. Поэтому, если нелегкая заносит тебя в американский лес, там не то чтобы расслабляться – защитную одежду лучше не снимать.
А тут... Теплое солнышко, мягкая трава... И идти можно куда хочешь – хоть по тропинке, хоть прямо так, хоть вообще босиком, и ветки руками трогать, и цветочки рвать. И знать при этом, что никто не свалится тебе на голову и не укусит за ухо. А воздух... Густой, прогретый солнцем, пахнущий травами, его, кажется, ножом можно резать. В памяти всплыло слово «духмяный». Я даже не знаю толком, что оно значит, но этот воздух именно такой и был – духмяный.
Вот только с полянами в этом лесу было как-то не очень, но зато мы довольно скоро нашли толстый ствол упавшей березы, на котором расположились ничуть не хуже. А уж еда на свежем воздухе пошла в ход просто на ура. Впрочем, может быть, дело было не только в воздухе, а просто пришла пора обеда. Как бы то ни было, все привезенное мы умяли практически мгновенно, запивая по очереди теплым чаем из крышки термоса.
После обеда незаметно потянуло в сон. Я устроилась, привалившись спиной к стволу и вытянув ноги, Сашка просто растянулся рядом, положив голову мне на колени. Где-то наверху свиристели птицы. Я подняла глаза, пытаясь их разглядеть, и тут же в них сквозь кружево березовой листвы попал луч солнца. Я зажмурилась и засмеялась.
– Ты чего? – Сашка приподнял голову и поглядел на меня.
– Ничего. Просто – хорошо.
И целоваться в лесу под березами тоже – хорошо. И... Не знаю, чем бы все это кончилось, вернее, знаю, конечно, ибо большого ума тут не надо, но только вдруг, когда моя голова случайно оказалась повернутой под каким-то загадочным углом, я уронила взгляд на ближние кусты, а там...
Там рос гриб! Здоровенный, настоящий, прекрасный гриб-подберезовик с коричневой бархатной шляпкой.
Вырвавшись от Сашки, я метнулась к грибу, стала его восторженно рвать и нюхать, и в этот момент заметила неподалеку еще один, потом еще... Сашка, сперва обескураженно наблюдавший мои манипуляции, тоже, очевидно, нашел свой гриб, потому что с радостным криком прыгнул куда-то рядом.
Это было какое-то волшебное место, ведьмин круг. Где-то за полчаса, не отходя дальше, чем на десять метров, мы набрали штук тридцать, если не больше, замечательных подберезовиков, крепких и упругих, как на подбор. Сперва, не вдаваясь в детали, мы просто складывали их в кучу возле березового ствола, но, когда прошел первый восторг, задача встала перед нами в полном объеме.
– Интересно, как мы их потащим? – озвучил ее Сашка, с сомнением озирая грибную кучу. – В руках нам это не донести.
– А если с тебя майку снять? – предположила я.
– Нет уж. На такие жертвы я не готов. То есть я, конечно, снял бы ее с удовольствием, и не только ее...
Я замахала на него рукой.
– Не отвлекайся. Первым делом – самолеты, то есть грибы. Джип нам прямо сюда не подогнать...
И тут меня осенило. Балда, что ж я морочусь, я же с сумкой, и она достаточно большая. Аккуратно застелив ее внутренности разорванным бумажным пакетом от пирожков и остатками салфеток, в которые я заворачивала бутерброды, я уложила туда почти все грибы. Оставшиеся шесть штук уже можно было донести в руках. Сашка смотрел на меня, как на фокусника в цирке.
– Да. Я многое в жизни видел, но чтобы женщина с сумкой «Биркин» ходила в лес за грибами... Я уж прямо как-то загадывать боюсь, что ты можешь еще придумать.
По дороге домой нас угораздило еще попасть в пробку на Ленинградке, так что вернулись мы совсем к вечеру. Лесную добычу нужно было разобрать и сварить немедленно, есть нам обоим снова хотелось чертовски, картошка жарилась, грибы тушились в сметане, мы оба по очереди отмывались под душем, в общем, вечер прошел динамично, в бодрой суете. После всего этого было бы как-то неестественно затевать ненужную возню с раскладыванием гостевого дивана.
Ну, что я могу сказать? Секс – если это просто секс – всегда есть только это и ничего больше. Если за ним не стоит это самое «больше». Тогда... Тогда, впрочем, весь процесс называется другим словом.
В нашем случае этого самого «больше» хватило очевидным образом ровно на то, чтобы собственно секс состоялся. Да, он был, и был если не прекрасен, то вполне на уровне, особенно для первого раза. Все старались, все показывали себя с лучшей стороны, все думали о партнере. Но, в конце концов, «даже самая лучшая девушка не может дать больше того, что у нее есть». Классический состав команды, классические действия, классический результат... Изящный гимнастический этюд для физиологической разрядки.
Сашка заснул, а я тихо, не шевелясь, лежала рядом и размышляла. Нужно ли было мне все это? Вот это? Именно это? Нужно ли мне что-то большее, или того, что есть, уже через край? Хорошо это или плохо? И для чего именно?
Понятно, что это не любовь, и ничего сколько-нибудь серьезного из этого не вырастет, да и расти не будет. Утешить свое самолюбие? С удивлением я призналась себе, что оно, судя по всему, не очень-то и страдало, по крайней мере я об этом сейчас не помню. Я имею в виду – всерьез, не считая дурацкой вспышки в ночном клубе с уродами. Во всяком случае сейчас я не могла сказать, что ощущаю себя как-то уж принципиально лучше. Нет. Не хуже, да, но чтоб уж так как-нибудь особенно хорошо... Интересно, а случилось бы все то же самое, если бы мы с Ником до сих пор были вместе? Ну, если бы я просто приехала сюда в гости? Приехала, познакомилась, пошла в лес погулять...
Странно, я даже не могу себе представить, что могла бы до сих пор ничего не знать... Я имею в виду – про Ника. Что могла бы жить себе спокойно, довольно и счастливо, в своем неведении. Что у меня могла бы быть другая – да нет, какая другая, моя же старая – жизнь. Выходит, все к лучшему? И то, что происходит, – правильно? Впрочем, почему бы и нет?
Утром я проснулась первой, тихонько встала, убежала в ванную. Сварила кофе, выпила чашку сама, налила в кружку – с сахаром и молоком вместо сливок – и пошла в спальню. Традиция однако?
Сашка проснулся сам. Увидев меня, подошедшую к кровати, разулыбался, потянулся, обхватил. С чашкой в руках я и сопротивляться-то толком не могла.
Он распахнул мой халатик и вдруг фыркнул.
– Ой, какие у тебя трусы...
– Какие?
– Не знаю. Неправильные. Смешные. Как у маленькой девочки.
– Да что смешного-то?
– Лиз, да ты не обижайся. Ну... такие простые, ни кружев, ни розочек. И цвет такой... В общем, ни разу не секси. Но ты не подумай...
– Да что тут думать-то? У меня отличные трусы. Очень удобные. Чистый хлопок, трикотаж, прекрасного серого цвета и без дурацких кружавчиков. Они не кусают задницу, их можно стирать в машинке, хоть кипятить, им ничего не сделается. Продаются в «Костко», оптовый такой магазин, упаковка десять штук – восемь долларов. Я очень их люблю.
– И я. Мне очень нравятся твои трусы.
– Ты – балда. Но я открою тебе страшную тайну. – Я нагнулась, поставила чашку на пол и дальше уже шептала ему на ухо, щекоча волосами шею и щеку. – Трусы тут ни при чем. Это фигня – трусы. Тебе нравятся не они, а то, что в них. То есть – я. А трусы вообще не могут быть секси. Ни разу. Потому что во время секса их снимают. Совсем. Я тебе сейчас покажу.
И показала.
Но всю дорогу и даже немножко после я не могла отделаться от навязчивой мысли, что как хорошо, что я – это я, такая, как есть, и мне пофиг, какие на мне трусы и что это может кому-то показаться смешным. А вот будь на моем месте кто-нибудь другой, та же Дашка, к примеру, она бы могла умереть от стыда за неправильные трусы. Впрочем, Дашка, наверное, не умерла бы. И потом, у Дашки наверняка все трусы правильные, какие нужно – секси, в кружевах и розочках. Интересно, сильно ли это украшает ее интимную жизнь?
Так оно и текло, это странное лето. Даже теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю его именно так – как странное лето. Особенно теперь. Странным, если задуматься, было все – странный город в странной стране, странная жизнь на переломе, когда одна жизнь уже кончилась, а началась ли другая – еще неясно, странные отношения со странным мужчиной, странные люди вокруг, и среди всего этого я, непонятная и незнакомая сама себе, совершающая странные поступки и говорящая странные слова. А самым странным, на мой теперешний взгляд, было то, что мне все это удавалось. У меня почему-то сбывались, как заговоренные, все, даже самые мелкие и несущественные желания, окружающая действительность будто стелилась мне под ноги, как никогда раньше и, к сожалению, уже никогда потом. И волшебное ощущение легкости, как будто ты полна пенящейся радостью шампанских пузырьков и можешь взлететь в любую минуту по собственному желанию, не покидало меня. Я постоянно жила с ним, с этим ощущением, и такого тоже не случалось со мной никогда, ни до, ни после этого лета. Любому нормальному человеку все это неизбежно показалось бы удивительным, необычным и даже, возможно, пугающим, но тогдашняя я просто не обращала на это внимания, воспринимая все как должное, и счастливо растворяясь в окружающих меня странностях. Только тогда я не думала о странностях, я просто жила с ними и, наверное, сама незаметно превращалась во что-то такое же странное, по крайней мере для себя самой, предыдущей.
Вот, например, странность наших отношений с Сашкой – вполне возможно, с точки зрения постороннего человека, они даже не казались бы странными. Мы встречались два или три раза в неделю, иногда ходили куда-нибудь в ресторан, хотя чаще, даже встретившись в городе, просто ехали ко мне домой. Готовили ужин, разговаривали, занимались сексом, не без того. В общем, относились друг к другу. Легко и приятно.
Странным же в этом во всем – по крайней мере для меня – было то, что легкость этих отношений как будто обтекала меня сверху, не задевая ничего внутри. Да, мне нравилось все происходящее, но я из-за этого не переживала. Встретились, поговорили – хорошо, не получилось – тоже неплохо, встретимся завтра, а сегодня я просто схожу погулять, почитаю или посижу в интернете. Правда же, совершенно неправильное отношение к бурно развивающемуся роману? Переживала бы я, если бы в один прекрасный день все кончилось насовсем? Не знаю. С другой стороны, именно эта внешняя легкость и неправильность с моей стороны явно притягивали Сашку, настолько, что это было заметно даже моему незаинтересованному глазу. И так как я продолжала их в себе культивировать, то, значит, тем самым хотя бы подспудно никакого конца не хотела. Вот и ответ.
Но все это, повторю, было для меня странным. Настоящая, правильная, нестранная я привыкла любить близких людей. Привычка любить – какое бессмысленное, нет, даже больше – губительное сочетание слов. Оксюморон. Любить нельзя привыкнуть, любовь – это всегда пожар и глобальные катаклизмы. Возможно, именно эта привычка и поломала наши отношения с Ником. А с другой стороны – невозможно же двадцать лет прожить на вулкане и не привыкнуть к нему.
Впрочем, в Сашкином случае отгадка была намного проще – он не стал мне близким человеком, только-то и всего. Я не подпускала его к себе на расстояние близости и не собиралась делать этого в будущем – ни в ближайшем, ни в отдаленном. Мне этого было не нужно. Я больше не хотела никаких близких отношений – ни с кем, никогда. И, очевидно, не лукавила в этом даже сама с собой. Именно отсюда, скорее всего, росла эта новая для меня сказочная легкость. Именно это и было странным – и для меня, и просто само по себе.
Свободного времени было много – собственно, все мое время было свободным, вернее, я сама была свободна в своем времени – и я снова стала много гулять по Москве. Интересно, что теперь я не столько рассматривала город, сколько прислушивалась к нему. Я подхватывала обрывки людских разговоров, препирательства в очередях, какие-то отдельные фразы, объявления из громкоговорителей, кусочки случайных мелодий... Из всего этого складывался и сплетался голос города. И мне все чаще удавалось начать с ним диалог.
Я вступала в случайные разговоры со случайными людьми, делала какие-то замечания, спорила за место в очередях... Почему-то у меня часто спрашивали на улицах, как пройти туда или сюда. Меня начали узнавать продавцы в магазинах возле моего дома, они приветливо здоровались, и я стала задерживаться на минутку у прилавка, перекидываясь с ними парой слов. Я научилась разговаривать с официантами в кафе, по-настоящему разговаривать, а не просто делать заказ. Я могла, только глянув на официанта, найти такие правильные слова, что официанты становились милыми, как домашние котята, и начинали доверительно шептать мне на ухо: «Не берите сегодня жульен, он какой-то странный, лучше я вам блинчики принесу». После чего действительно приносили мне самые вкусные блюда сегодняшнего меню, и я, обласканная, чувствовала себя принятой и своей.
В общем, было похоже, что город признал меня. Впустил. Забавно, что для этого мне, похоже, потребовалось «впустить» в себя хотя бы одного его представителя. А может быть, это было здесь совсем ни при чем. Кто знает, уместен ли торг в таких интимных делах?
Не могу сказать, что я за это время научилась понимать Москву с полуслова и что вообще научилась ее понимать. Впрочем, наверное, как и она меня. Все-таки пятнадцать лет – слишком долгий срок, чтобы изменениями, произошедшими за это время в каждом из нас, можно было бы пренебречь. Но хотя бы внешний контакт был налажен. Мы наблюдали друг за другом вполне заинтересованно, возможно, даже с симпатией, хотя при этом истинные причины и мотивации каких-то взаимных действий были нам до конца неясны. По крайней мере, мне точно. Вместе с тем жизнь в этом городе у меня получалась, и получалась неплохо. Мы, что называется, притерлись друг к другу. Еще одна малоприличная ассоциация.
И никто не знал, была ли я на самом деле счастлива или несчастна. Я и сама этого не знала. С одной стороны, я перестала метаться и успокоилась, а с другой – в этом спокойствии я как бы и не жила, наблюдая за своими перемещениями в пространстве будто со стороны. Эти перемещения казались иногда забавными, иногда приятными, у меня все получалось, мне было легко и светло, но можно ли это называть счастьем? Из прошлой жизни я знала, что счастливым бываешь тогда, когда тебе удается сделать нечто, чего ты давно хотел, к чему стремился и над чем долго и трудно работал. Мои желания исполнялись, но это происходило так быстро, что я даже не успевала к ним привыкнуть, осознать их как свои желания, и оттого настоящего удовольствия эта скоростная «сбыча мечт» не приносила. Да и можно ли было все это назвать мечтой? Или даже желанием?
Я не знала, чего я хочу. Не в сиюминутном смысле: «хочу мороженого», а по-настоящему, всерьез. Вернуться к Нику? Остаться в Москве и выйти замуж за Сашку? Он не предлагал мне этого, но я как-то не сомневалась, что если я захочу как следует... Остаться просто так? Уехать еще куда-нибудь? Заняться каким-нибудь делом? Вся беда была в том, что я сама не понимала, чего мне хочется. Еще хуже было то, что я не могла понять, хочется ли мне чего-нибудь вообще? Мы живем, пока нам чего-нибудь нужно, а я, судя по абсолютному отсутствию серьезных желаний, перестала жить совсем, почти растворившись... В чем растворившись? Похоже было, что в собственном счастье. Потому что, когда у тебя нет желаний – тебе нечего хотеть, а это значит, что у тебя все уже есть, и следовательно, ты достиг внутренней и внешней гармонии с собой и с окружающим миром, и тем самым – что? Наверное, стал счастлив, ведь ничего другого просто не остается, правда? Забавно – исчезнуть, растворившись в собственном счастье... Веселая сказка с печальным концом. Или просто разжижение мозга. Нет, определенно пора было заканчивать растительно-счастливую жизнь и придумывать себе какое-нибудь осмысленное занятие.
Вскоре выяснилось, что все было вовсе не так прекрасно! Уже даже в тот самый момент, возможно, все было не так – теперь этого не установить. В общем, после того как наша фея покинула ресторан, оказалось, что ее гордости, ее славы, ее волшебного слона больше нет с нею.