Быстрова Ирина. Шуточки жизни

   Уппс!
   – Да как он мог! – взвивается Жаннета. – На черта он все это тебе рассказал? Ведь еще ничего… – Ее взгляд падает на меня, она видит мои страшные глаза и быстро прикусывает язык.
   Я понимаю, что она хотела сказать. Она так еще и не звонила Николаше. Все никак не могла принять решение. Впрочем, прошло-то всего ничего. Для такого дела иногда и поболее времени требуется, чтобы все в голове улеглось. В общем, Жаннета еще отмашку Николаше не давала, а он уже сам всем распорядился и признался Галке. Это может означать только одно… Я не успеваю додумать свою мысль до конца, как Галка медленно, еле ворочая языком, произносит:
   – И что бы там ни было с этой бабой, он собирается заботиться о ребенке.
   Еще не пришедшая в себя Жаннета грубо говорит:
   – Он-то да, а вот девица-то сама?
   – А что девица? – удивляется Галка. – В таких ситуациях обычно мужики – слабое звено. Это они вечно, как услышат, что баба залетела, бегут куда глаза глядят, отключают все телефоны и плевать на все хотели.
   – А девицы, – вмешиваюсь в разговор я и бросаю красноречивый взгляд на Жаннету, – мол, это исключительно для тебя, – девицы имеют обыкновение менять свои решения двадцать раз на дню.
   – Думаешь, она не захочет рожать? – Галка, естественно, не понимает, к кому были обращены мои слова, и принимает их на свой счет. – Я, кстати, даже не спросила, на каком она сроке, может, ей уже поздно делать аборт… Или не захочет оставлять ребенка?
   – Думаю, – бормочу я, – уже наоборот.
   – Я поставлю кофе. – Жаннета поднимается и идет на кухню.
   – Галка, – осторожно спрашиваю я, – так я не поняла, он что, будет уходить? Или как?
   – И я не поняла, – признается Галка. – Он на этот счет ничего не сказал.
   Странным типом оказался Николаша. Вот уж от кого не ждала…
   – Значит, пошла прахом твоя новая жизнь? – задумчиво говорю я.
   – Почему это? – Галка с недоумением поднимает на меня глаза. – Сказать по правде, разборки с Николашей отбили у меня всякое желание общаться с другими мужиками.
   – А в чем логика? – удивляюсь я.
   – Логики никакой, – соглашается Галка, – но отбили – это факт.
   Жаннета берется за Николашу на следующий же день. Прямо с утра звонит ему на мобильный и ехидно так спрашивает:
   – А что же это ты, не поставив меня в известность, меняешь условия игры?
   (Сужу, конечно, о беседе со слов Жаннеты, но она в таких красках описывает произошедшее, что картинка как будто стоит прямо перед глазами.)
   – Ситуация изменилась, – в тон ей отвечает Николаша. – Желаешь услышать все в деталях?
   – Даже не знаю, – тушуется Жаннета, ожидавшая, что Николаша будет каяться и биться головой об стену.
   – Вот и отлично, – одобряет Николаша. – К тебе это ведь не имеет никакого отношения, верно? Значит, отчитываться я перед тобой ни в чем не должен. За то, что не поставил в известность, прости, но, сама понимаешь, такие дела, что не сразу все учтешь.
   – Значит, отбой, – упавшим голосом уточняет Жаннета.
   – Прости, – немного помолчав, повторяет Колюня. Наверное, только сейчас сообразил, что для Жаннеты это не просто игры в выяснения отношений.
   – Ты-то сама как? – участливо спрашиваю я, когда Жаннета заканчивает свое повествование.
   Сижу на работе, заканчиваю аналитическую записку о работе конторы за апрель и слушаю Жаннетины вздохи в трубке.
   – В растерянности, – честно отвечает Жаннета. – Не могу понять, то ли мне сразу начинать расстраиваться по полной, то ли повременить, то ли не расстраиваться вообще.
   – Все, что ни делается…
   – Угу, – слышно, как Жаннета улыбается, – смешно, правда? Мы все, как один, на перепутье. Ты с Альбертино: нужен – не нужен, Галка со своей новой жизнью: начинать – не начинать…
   – Димка с новой работой, – подхватываю я, – уходить иди не уходить.
   – Правда? – оживляется Жаннета. – Я не знала, что он решил бросить свою контору.
   – Он и не решил еще, – объясняю я. – Мается…
   – Так что я не одинока. – В голосе Жаннеты звучит Удовлетворение. – Утешительно.
   Вот уж точно, размышляю я, самое великое утешение на свете: знать, что не тебе одному хреново.

Глава 25

   – Зачем ты надела брюки? – брюзжит мама. – Что было бы не надеть платье?
   – У меня нет платьев, – спокойно объясняю я.
   – Ну, юбку, – не сдается мама. – Что за мода – все время ходить в брюках? Немудрено, что ты до сих пор в одиночестве. Ты знаешь, что проводились исследования, которые показали: на девушек, которые носят юбки или платья, чаще обращают внимание мужчины.
   Где мама берет весь этот бред? И неужели не понимает, что это все не более чем рекламная акция с целью изменить потребительские предпочтения?
   – Мама, – говорю я вслух, – давай оставим эту тему. Все равно уже поздно.
   – Действительно, поздно, – нехотя соглашается мама, бросая мимолетный взгляд на свои часики. – Мы договорились с Анной на три.
   Сегодня звездный день. Мы наконец-то идем знакомиться с очередным кандидатом. «Мы» – потому что без мамы эта акция никак состояться не может. Я узнала о предстоящих событиях вчера поздно вечером. Пол-одиннадцатого позвонила мама и, захлебываясь от возбуждения, объявила:
   – Завтра в три!
   – Что делаем? – осторожно осведомилась я.
   – Ну как же? – возмутилась мама. – Я же тебе говорила. Племянник моей знакомой.
   – А-а, – протянула я, – этот… Мам, может, не надо?
   – Как это – не надо? – воскликнула мама. – Все уже договорено. Не болтай чепухи и лучше подумай, что наденешь. Я буду у тебя завтра в два.
   Я легла спать в разобранном состоянии. Так хотелось провести субботу в своем обычном режиме, и – на тебе! Похоже, что теперь все мои субботы ожидает незавидная участь. И все из-за этих чертовых мужиков! Нет, нужно было выйти замуж в двадцать – и сидела бы сейчас, не дергаясь, у семейного очага и воспитывала бы детей и гундела бы – как все гундят – на мужнины привычки и причуды, не заботясь о том, юбку надеть или брюки.
   Я надела брюки, потому что в брюках мои ноги выглядят чуточку длиннее и стройнее, чем в юбке. Это – для неизвестного мужика. А вот скромный макияж и бесцветный лак я выбрала исключительно ради его тетушки. Двойной удар. Не понравлюсь мужику, так приглянусь его тетке, и тогда она ему всю плешь проест. Моя излюбленная тактика. Я всегда производила прекрасное впечатление на чужих мам, бабушек и тетушек. Не знаю почему, но они меня любили. Поэтому когда знакомиться с очередным претендентом предстояло в компании его родственников, то, готовясь к встрече, я учитывала и возможные потребности старшего поколения. Словом, сегодня я выглядела на все сто. Для любой аудитории.
   Неужели я действительно хотела понравиться? Неужели мне действительно была интересна эта очередная авантюра? Я не могла разобраться сама в себе. А вдруг там что-нибудь и вправду приличное? Из ряда вон выходящее? Тогда надо быть во всеоружии. Полчаса времени – вот все, чем я буду располагать, чтобы оставить в душе его неизгладимый след. Хотя – вряд ли. Не в смысле того, что я не сумею за полчаса оставить след, нет, мне и за меньшее время такое было под силу. Вряд ли – в смысле того, что надежда на «что-то приличное» – весьма призрачна. Сколько раз такое уже случалось, и что? Ничего.
   – А что это он сегодня на работе? – интересуюсь я. – У него что, свой бизнес, он работает и по выходным?
   Неизвестный кандидат должен был заехать к любимой тетке из офиса, сказал, что будет примерно в три. Вот к трем мы и были приглашены.
   – Нет, – мама качает головой, – но, наверное, это и к лучшему. А то эти нувориши мне доверия не внушают.
   С нуворишами у мамы сложности. Она вкладывает в это слово явный уничижительный оттенок и клеймит им всех, у кого свой бизнес, даже если это репетиторство на дому. Здесь ей продвинуться никак не удается.
   – Так кем он работает? – в который раз пытаюсь добиться от нее ясности.
   – М-мм… – в который раз задумывается мама. – Анна говорила, что со дня на день он должен возглавить фирму.
   Опять эти расплывчатые формулировки. Делаю еще одну попытку:
   – В смысле – создать свою?
   – Не-ет, – тянет мама, – его должны утвердить директором.
   – Фирма-то хоть чем занимается?
   – Не спросила, – пожимает плечами мама. – Да чем они все могут заниматься? Торгует, наверное.
   Ясное дело, торгует, но вот чем? Торговать телекоммуникационными технологиями все же не водку в разлив продавать. Впрочем, к личности неизвестного кандидата это может никак не относиться.
   – А кстати, – неожиданно спрашивает мама, когда мы уже выходим из метро и направляемся в сторону Малой Морской – тетка, с племянником которой мы идем знакомиться, живет в самом центре, – почему ты не захотела знать его имя?
   – Чтобы не программировать себя на какое-нибудь впечатление, – не задумываясь, отвечаю я.
   И я знаю, о чем говорю. С каждым именем, которое только можно вообразить, у меня связаны те или иные ассоциации. Смешно, но среди моих тридцати семи мужиков почти не было повторений по части имен. И теперь «Кирюша» у меня четко ассоциировался с неудачником и размазней, «Алекс» – с напористостью и толстокожестью, «Павлуша» – с неуверенностью и мягкотелостью. Ну, вы понимаете. Я не хотела заранее рисовать себе образ нового знакомого. Не дай бог, его бы звали Валерием – тогда бы и до окрашивания ногтей в бесцветный лак дело не дошло бы.
   – Наверное, это правильно, – немного подумав, говорит мама. – В любом случае, хорошо, что он сам ничего не знает о наших планах. – И она хитро улыбается.
   Это точно. Главное – чтобы подопытный ничего не подозревал. Мамина подружка считала, что и меня не стоит посвящать в их заговор, но тут мама воспротивилась. «Девочка, – заявила она, – должна быть в курсе. Она должна выглядеть, как картинка, и должна быть настроена нужным образом. Иначе все провалится». Я полностью согласна с мамой. Мужик в нечищеных ботинках и с осиным гнездом на голове – это, как бы то ни было, жених, востребованный товар на рынке брачных обязательств. А вот девица с ободранными ногтями, в мятой юбке и рваных колготках – пожалуй, уже вне игры. Нет, меня лучше предупреждать. Я уже давно не волнуюсь, когда в очередной раз отправляюсь в неизвестность. Это все в прошлом. Только первые раза три я тряслась от испуга, потом все прошло. Это ведь не более чем шахматная партия – однажды поняла я. И если заранее не все ходы известны, то роли фигур предопределены, а значит, ситуацией можно управлять, стоит только чуть лучше узнать законы игры.
   Мужчина же, наоборот, сколько ни участвует в подобных игрищах, навыка не набирается и каждый раз опять пугается до смерти. Сказать ему о планируемых событиях заранее – означает увидеть при встрече бледный экземпляр, пытающийся спрятать куда-нибудь трясущиеся руки и отводящий в сторону глаза. И потом, предупреди мужчину о появлении незнакомки, он моментально начнет грезить о Мэрилин Монро или – для любителей узких форм – о Николь Кидман. И тут вхожу я… Результат можно предсказать с вероятностью сто процентов.
   Наш неизвестный кандидат пребывал в неведении. У нас с мамой была железная легенда. Мол, шли мимо, решили заглянуть – вдруг ты, Анюта, дома. Это было мое предложение. Дамы сначала хотели устроить вымышленное торжество, зазвать туда народ для придания правдоподобности, я отмела их предложение сразу же. Зачем нам народ и зачем излишние траты? Все гениальное просто. А что может быть проще обычного женского времяпрепровождения, заключающегося в ходьбе по магазинам и внезапных визитах к подружкам? Да, мы могли проколоться и, явившись в гости, обнаружить отсутствие племянника – мало ли какие там проблемы поджидали его в офисе. Но – Боже, благослови изобретателя мобильного телефона! – тетушка у потенциального жениха оказалась не менее продвинутой, чем моя мама, и минут десять назад сигнализировала нам о скором прибытии претендента (он позвонил ей из машины, спросив, что купить к чаю).
   «Бедняга!» – мелькнуло у меня в голове. Неизвестный мне мужчина прямым ходом шел в капкан, расставленный ему тремя женщинами. И почему традиционно считается, что только мужчины – охотники? Несправедливо. Они не знают, что такое настоящая охота. Не за каким-нибудь там древним мамонтом или современным крупным животным, а за самым хитрым, увертливым и неуловимым зверем, какой только существует на планете, – за свободным одиноким мужчиной. Вот это задача из задач.
   Мы сворачиваем во двор. Я мысленно сосредотачиваюсь на нашей легенде. Мы здесь совершенно случайно, совершенно случайно… Важно изобразить крайнее смущение, из серии: «Ой, простите, пожалуйста, мы не предполагали, что вы можете быть заняты…» – и дело в шляпе.
   – Сюда, – говорит мама, толкая тяжелую дверь в подъезд.
   Она немного побледнела от волнения. На самом деле мама не очень надежный компаньон в такого рода аферах. Что-нибудь непременно сболтнет лишнего. Я стараюсь об этом не думать, все равно от нее уже не отвязаться. Любопытно, она устраивает все это для того, чтобы действительно избавить меня от одиночества или чтобы самой избавиться от скуки?
   Третий этаж. Единственная железная дверь на всю лестничную клетку. Здесь наверняка полно коммуналок. Но похоже, у «племянниковой тетушки» собственная жилплощадь – у двери только одна кнопка звонка. Мама поднимает руку и звонит. Один раз, второй. Щелкает замок на внутренней двери, затем с мягким скрежетом открывается замок внешней – и перед нами хозяйка квартиры.
   – Боже мой, – весьма натурально восклицает она, – Любочка! Какой сюрприз! Проходи скорее.
   Заметили? Обо мне ни слова. Значит, клиент уже прибыл. Похоже, дамочка профессионал в подобного рода делах. Мы проходим в прихожую.
   – Привет, дорогая, – щебечет мама, – мы тут гуляли и оказались в твоем районе, решили – дай, заглянем на минутку.
   – Проходите, – приглашает хозяйка, – нет-нет, обувь не снимайте, у нас не принято.
   У них не принято! Каково? Я жду, пока мама осмотрит себя в зеркало – как будто это ее ведут знакомиться, – и потихоньку разглядываю хозяйку. Двойник Фаины Раневской, только с явными скандинавскими корнями. Плотная высокая мадам с крупной головой, увенчанной шапкой седых упругих кудрей. «У нас не принято». Интересно, что у них еще не принято. Я, между прочим, абсолютно не разбираюсь в столовых приборах, но, надеюсь, в течение нашего краткого визита нас не заставят есть какие-нибудь экзотические блюда.
   Мадам мягко подталкивает меня к входу в комнату. Я на секунду прикрываю глаза, входя в роль. Открываю их. Делаю два шага. И застываю. Что за черт? Смущенная мина – апофеоз актерского мастерства – сползает с моего лица, как краска с джинсов.
   – Ой, – согласно своей роли тем временем всплескивает руками моя мама, – Анюта, прости, мы, наверное, помешали?
   – Что вы, что вы, конечно же нет, – любезно откликается М.А.
   Ибо это именно он стоит у окна и рассматривает какие-то фотографии. Я просто физически ощущаю, как покрываюсь с ног до головы пятнами, и единственное, что мне хотелось бы сейчас сделать, это бежать отсюда куда глаза глядят.
   – Ничего вы не помешали. – Тетушка преграждает нам путь к отступлению. – Просто племянник заехал на минутку. Проведать любимую тетку. Мы вполне можем почаевничать все вместе. Верно? – И она смотрит на племянника.
   – Разумеется. – М.А., улыбаясь, кладет фотографии на столик. – Но может быть, ты для начала представишь нас друг другу?
   – Ах да, – спохватывается мадам, – провалы в памяти, что поделать… Это мой племянник Максим, – М.А. изображает легкий полупоклон, – а это моя старинная подруга Любаша и ее дочка Оленька.
   – Очень приятно, – медленно говорит М.А., уставившись на меня во все глаза.
   Мы, играем в незнание, понимаю я. То есть делаем вид, что незнакомы друг с другом. Я откашливаюсь и бормочу:
   – Взаимно.
   Он легонько кивает, скрепляя тем самым наш безмолвный договор. Но зачем? Голова отказывается соображать. В конце концов, утешаю я себя, шестьдесят минут позора – и все. Я украдкой смотрю на настенные часы. Три пятнадцать. Значит, в четверть пятого надо дергать. А может, лучше в четыре?
   – Вы что будете? – отвлекает меня от лихорадочных размышлений хозяйка. – Чай, кофе?
   – Чай, – выдавливаю я.
   Брови М.А. ползут вверх. Я с вызовом смотрю на него. Ну что, неужели он скажет: «Как же так, Ольга Николаевна, вы изменили своему любимому напитку?» Он ловит мой взгляд, легонько усмехается и поворачивается к тетке:
   – Тебе помочь?
   – Будь так добр, – соглашается она. – А вы тут пока располагайтесь.
   Мадам не проста, ой как не проста! Любая другая схватила бы в охапку мою маму и удалилась бы на кухню, сообщив, что помощь ей не нужна и лучше пусть молодежь пообщается без них, стариканов. Нет, она явно собирается что-то сообщить любимому племяннику. Не исключено, что держись, мол, от этой особы подальше, она мне что-то не очень…
   – Ты ей понравилась, – шепчет мне мама и отходит к окну, заставленному фиалками.
   С чего это она взяла? Впрочем, какая мне теперь разница? Я уныло разглядываю свои ногти. Господи, я столько старалась! Гладилась, укладывалась, красилась… Стой! Я в панике хватаю рукой воздух перед своим носом. Очки! Конечно же они остались дома. Кто ж знал, что и тут я наткнусь на М.А.? И как я не обратила внимания на его машину во дворе?!
   – Чай, – торжественно объявляет он, внося поднос.
   Мы пьем чай, дамы ведут беседу о разных пустяках, М.А. изредка поддакивает им или вставляет короткие замечания, я же молчу как рыба. Согласитесь, есть некая злая ирония в том, что единственным мужчиной, с которым меня знакомят за последние полтора года, оказывается М.А. Я пробую пирожные, испеченные хозяйкой к нашему приходу (М.А. даже не догадывается об этом и хвалит тетушку-рукодельницу, способную и в обычный день печь для себя такую прелесть), и, честно сказать, мне очень хочется плакать. Видимо, не так уж хорошо я умею скрывать свои чувства, потому что спустя некоторое время мадам замечает:
   – Оленька, что-то вы молчаливы. Что-то не так?
   Я вскидываю на нее глаза. Что же ответить?
   – Да-да, – внезапно вмешивается М.А., – я тоже заметил. Такое впечатление, что вы сильно нервничаете.
   Я перевожу взгляд на него. Что за бред он несет? Да, нервничаю, но воспитанный человек никогда не позволит себе… Уппс! М.А. смотрит на меня с неподдельным сочувствием и – что это? – подмигивает? Определенно. До меня вдруг начинает доходить.
   – Э-э… – бормочу я в надежде, что меня осенит.
   И тут я замечаю, что минутная стрелка на настенных часах приближается к заветной отметке.
   – Да, – с облегчением выдыхаю я, и меня несет: – Такое дело… Мне нужно идти. У меня назначена встреча. Но встреча такая неприятная, что я вот… – И я смущенно развожу руками.
   – А я все думала, – совершенно не по сценарию восклицает мама, – что это ты с самого утра такая странная, как будто сама не своя. Конечно, если тебе нужно идти, то что поделаешь…
   Как? Она разве не собирается уйти вместе со мной?
   – Ты же не будешь возражать, если я останусь? – заканчивает мама.
   Она, видимо, решила в подробностях рассмотреть М.А. Флаг ей в руки. Я приподнимаюсь со стула.
   – Я вас довезу. – М.А. легко вскакивает из-за стола. – Может быть, это отчасти скрасит вам предстоящую неприятную встречу.
   Мама подавляет разочарованный вздох. Пока я раздумываю, как повежливее отклонить предложение М.А., он уже направляется в прихожую. Ему тоже хочется отсюда смыться – внезапно доходит до меня, и мне становится смешно.
   – До свидания, – церемонно раскланиваюсь я с хозяйкой.
   – Всего хорошего. – Она провожает нас до двери. – Макс, позвонишь вечером, скажешь, что ты решил насчет машины.
   – Ладно. – М.А. кивает и распахивает передо мной дверь. – Прошу.
   Мы молча спускаемся по лестнице. Выходим во двор. Он вынимает из кармана брелок сигнализации, и серебристый «лексус» мигает нам.
   – Это ваша? – невольно восклицаю я.
   – Новая, – кивает он и распахивает дверцу. – Прошу.
   Я молча забираюсь в салон. Он тоже молча усаживается на свое место. Молча трогаемся с места. Молча едем по Малой Морской.
   – И часто вы развлекаетесь таким образом? – М.А. нарушает молчание, когда мы уже выруливаем на Невский.
   – Пардон? – Я смотрю на него непонимающим взглядом. – Каким таким образом?
   – Свиданиями вслепую, – поясняет он.
   Черт! Думала, он не догадается.
   – Какие свидания вслепую? – Я все же делаю попытку увильнуть от разговора.
   – Да бросьте. – Он усмехается. – У тетушки уже стоял поднос со всеми причиндалами к чаю, когда я пришел.
   Я пожимаю плечами:
   – Может, она вас ждала?
   – Ну да, только чашек на подносе было четыре. Да и пирожные она никогда не печет просто так. Тетка жутко ленива по части хозяйства. Кроме того, – он вздыхает, – обычно она ходит дома в халате…
   Продолжать нужды нет. Мадам была одета в шелковый брючный костюм и туфли.
   – Вы выиграли, – бормочу я. – В смысле угадали.
   – Но на вопрос-то вы не ответили. – Он притормаживает перед светофором. – Кстати, а куда мы едем? У вас и в самом деле назначена встреча?
   – Нет, – сознаюсь я.
   – Тогда куда?
   – Наверное, домой.
   – Домой так домой.
   – Вы же не знаете, где я живу.
   – Я знаю, где вы живете.
   Час от часу не легче. Он знает, где я живу. И знает, что я хожу на свидания вслепую в надежде найти себе мужа. Черт, черт, черт!
   – Хорошо, – бросаюсь я в атаку, – а почему вы сделали вид, что мы незнакомы?
   – А вы?
   – А я – как вы.
   – А я, – он крутит головой, – честно сказать, пожалел тетку.
   – А я, – улыбаюсь, – пожалела маму. Она так старалась…
   – Тетка тоже, – подхватывает он, – и они бы расстроились до слез, если бы поняли, что все их усилия впустую. Что мы уже и без их стараний знакомы.
   – Ну да.
   Мы огибаем площадь Восстания.
   – Так все-таки, – опять нарушает молчание М.А., – зачем вам это?
   Он угомонится сегодня или нет?
   – Мы же уже обсудили, – нехотя говорю я, – это все из-за мамы.
   – А что же наш московский друг – он ей не понравился? – вдруг спрашивает М.А.
   Меня бросает в жар:
   – Какой московский друг?
   – Алик-Альберт. Или вы их не познакомили друг с другом?
   – К-когда? – запинаясь, выдавливаю я из себя.
   – Когда он здесь был.
   Убью Альбертино! Уже всей стране известно, что он ездил ко мне.
   – Он здесь ни при чем, – быстро говорит М.А., бросив на меня взгляд.
   – Тогда откуда вы знаете?
   – Все просто. Нам нужно было передать бумаги в московский офис. Алексей сказал, что Альберт в Питере. Я отвозил ему бумаги на вокзал…
   Он отвозил бумаги на вокзал. Вот поэтому Альбертино меня отправил с перрона. Не хотел, чтобы кто-нибудь нас видел вместе. Точно, ему кто-то позвонил по мобильнику. А я тогда решила, что это кто-то вроде мамы. А это был М.А. Потому что именно после звонка Альбертино стал настойчиво меня выпроваживать. Нет, что-то в нем все-таки есть.
   – …и видел вас, – продолжает тем временем М.А. – Когда вы шли по залу, уже в сторону метро.
   Мне просто не повезло. Я мрачно смотрю в окно.
   – Зачем вам все это? – М.А. никак не может угомониться.
   – Что это? – металлическим тоном отвечаю я.
   – Свидания вслепую. Юноши из Москвы.
   – Остановите, пожалуйста. – Я не могу найти в себе силы взглянуть на него.
   – Но мы еще не доехали, – удивляется он.
   – И отлично. Я передумала ехать домой.
   – Вы обиделись, – кивает он. – Но это действительно странно. Зачем вам вся эта чепуха? Неужели вы считаете, что ваша личная жизнь…
   – Моя личная жизнь, – вскипаю я, – вас не касается! Остановите!
   Он резко тормозит. Я выскакиваю из машины, хлопаю дверцей и ухожу прочь. Краем глаза вижу, как М.А. выходит из машины и смотрит мне вслед. Ненавижу! Почему все считают своим долгом ковыряться в моей личной жизни? И М.А. ничем не лучше прочих. Любитель потрепаться хуже бабы. Я же не позволяю себе такой наглости приставать к нему с вопросами: «Что же это ваша тетушка ищет вам пару, когда у вас есть такая чудесная-расчудесная Алена… – и, между прочим – я даже на секунду останавливаюсь. – Действительно, а как же Алена?»

Глава 26

   Что – хотелось бы знать – М.А. собирался сказать о моей личной жизни? А впрочем, черт с ним – не хотелось бы. Совсем неинтересно… А все-таки…
   Нет нужды выслушивать чужое мнение о моей личной жизни, потому что я и так прекрасно знаю, что она собой представляет. Правда заключается в том, что моя личная жизнь – это полный кошмар. Конечно, она не самая скучная на свете, попадаются экземпляры и потоскливее, у которых нет Галки с Жаннетой, нет душки Димки – да разве все упомнишь! Да, моя личная жизнь еще очень даже! Вопрос только в том, что я называю личной жизнью. Хотя… это лишь игра в терминологию. Что под ней ни подразумевай, надо честно признаться самой себе, одного там нет точно. Мужчины с Большой Буквы.
   «А должен ли он там быть?» – часто спрашивает меня Галка. Не знаю. Мы стали такими самостоятельными, нас ничем не запугать. Даже рождение детей мы теперь можем устроить в отсутствие Мужчины с Большой Буквы. Но как бы то ни было, порой мне нестерпимо хочется, чтобы он немного потолкался в моей жизни. Пусть хоть сезон.
   Я никогда не говорю никому, что моя страсть – это мелодрамы со счастливым концом. Стыдно и не модно нынче в этом признаваться. Циники – вот кто сейчас в почете. Любопытно, почему? Я – не циник. Иногда прикидываюсь им, чтобы было проще разговаривать. Но прикид циника мне не идет. Может, я и выгляжу в нем не хуже других, но вот чувствую себя несомненно отвратительно. Понятно, что я обычно поддакиваю, когда дискуссия сворачивает на излюбленное: «все мужики сволочи» и «везет только стервам», – но в глубине души абсолютно с этим не согласна. И когда воскресным вечером по телику показывают «Сабрину» или «Вам письмо», я отключаю все телефоны и наслаждаюсь каждой минутой, нет, секундой чудесной действительности. Да, я буду упорствовать: это – не сказка и не фантастика, это – действительность, которая случается со всеми нами, только мы почему-то предпочитаем загнать ее поглубже, так, чтобы и ушей видно не было, и делать вид, что нам страшно нравится та жизнь, которая после этого всего осталась. Через десяток лет такой тренировки мы начинаем верить, что нам и впрямь нравится. Я ничем не лучше прочих. И хотя признаться самой себе, что я закоренелый романтик, мне не составляет большого труда, но ведь молчу, когда все вокруг начинают упражняться в цинизме. Не произнесу ни слова в защиту умирающего романтизма.