– Я была, – сурово продолжаю я, – и болталась там в глухом одиночестве, не с кем было и словом перемолвиться.
   Но Галку голыми руками не возьмешь. Она уже пришла в себя и теперь, судя по холодной улыбочке, скользнувшей по ее губам, готовилась дать мне отпор.
   – Отмокала, значит, после коктейлей? – небрежно бросает она. – После коктейлей с романтической приправой?
   Уппс! Лучшая подруга Жаннета уже отчиталась о происшествиях. Вот кто ее об этом просил? Почему она решила, что история с Майклом может быть и Галкиным достоянием? «Да потому что, – вмешивается внутренний голос, – у вас так повелось. Рассказала одной – через час-два другая тоже будет в курсе. И можешь даже сто раз предупреждать, что «нет, ни в коем случае не говори Галке» – толку от этого не будет». Давно уже я взяла себе за правило: не хочешь групповых дискуссий – тогда вообще молчи как рыба. Никому. Ни Жаннете, ни Галке. Но натура бурлит. Мне так сложно удержать в себе даже граммульку информации. Пробовала завести дневник и изливаться на его страницы, но, извините, а ответная реакция? Ее бессловесная тетрадочка родить мне не могла, вот и была заброшена подальше за ненадобностью. Так что назвалась груздем – полезай сама знаешь куда.
   – Уже все знаешь, – бормочу я, отводя глаза.
   – Знаю, – фыркает Галка. – Возник Майкл и взбудоражил твою ранимую натуру.
   – Ну-у… – тяну я, – не то чтобы взбудоражил… Скажем, заставил задуматься.
   – О чем это, любопытно было бы знать?
   Галка недолюбливает Майкла, поэтому сейчас и сыплет во все стороны искрами возмущения. Я, кстати, так и не знаю, за что она на него взъелась.
   – О чем? – пожимаю я плечами. – О жизни? О себе? Может, я что-то неправильно делаю? Я же тебе сказала в самом начале: может, я слишком требовательно отношусь к жизни?
   – Лелька, – Галка строит презрительную мину, – кого ты слушаешь? Неужели ты поверила этому кобелю…
   Я морщусь.
   – Не надо делать такое лицо, – возмущается Галка. – Майкл – образчик настоящего, стопроцентного кобеля. Я тебе еще тогда об этом говорила.
   Говорила, это так. Но, по правде сказать, я ее слушала вполуха.
   – Поэтому все эти его бредни насчет великой любви, – продолжает Галка, – чистой воды вранье. Вернее, нет, – подумав немного, вдруг смягчается она, – Майкл мог верить в то, что наплел тебе. Знаешь, как это бывает – проходит время, и ты начинаешь приписывать прошлому не пойми что.
   Знаю. Прошлые любовники всегда лучше нынешних. Прошлая работа – всегда интересней настоящей. Прошлый начальник – самый добрый и умный. А детство и студенчество – вообще пора, в которой не найти ни одного изъяна.
   – Я не верю, – чеканит слова Галка (видно, совсем уже вошла в норму), – что он протянул бы больше года, а потом еще и сделал бы тебе предложение. Поверь мне, морочил бы тебе голову по сей день. Это просто здорово, что ты невольно пугнула его.
   Невольно, вот уж действительно…
   – Ага! – Дверь на лестницу распахивается, и мы видим Вику. – Вот вы где! Ищу, ищу тебя, Ольга, еле сообразила, что ты тут Галине Викторовне компанию составляешь. Привет!
   – Привет, – хором отвечаем мы.
   – Тебя, Ольга, к директору.
   – Срочно? – уточняю я.
   – Срочнее некуда, – роняет Вика и исчезает за дверью.
   Да, действительно, прежний начальник всегда лучше нынешнего. В моем случае это не домыслы, приправленные перчиком времени, а объективная реальность. Я разглядываю Юрика, завершающего разговор по телефону, и думаю: кто его назначил на эту должность? Не исключено, что имел место шантаж, потому что любому человеку, находящемуся в здравом уме, ясно, что из Юрика директор никудышный. Правда, есть у него один плюс – он ни во что не лезет. Не раздает «ценных» указаний, не контролирует никого, иногда у меня создается впечатление, что его рабочая философия – «дайте мне спокойно отсидеть свое рабочее время, и я буду вам весьма признателен». Как наша компания еще не развалилась? Все очень просто: Юрику повезло с персоналом. Все его замы и начальники отделов – самоорганизующиеся единицы, могут работать вне всякой связи с тем, есть у них генеральный директор или нет. Впрочем – я вдруг впервые задумалась об этом – может, как раз в умении подбирать таких людей и заключается Юриков талант?
   – Жаль, что не могу отлучиться, – внезапно говорит Юрик, аккуратно укладывая телефонную трубку на аппарат. – Дела, знаете ли.
   Я непонимающе смотрю на него.
   – Я имею в виду, – поясняет вальяжно Юрик, – как бы это было прекрасно, прокатиться в командировку вместе.
   О-о… Началось. Обычная Юрикова песня. Уникальный кадр. Бабник от бога. Не знаю – и знать не хочу, – каковы его сексуальные успехи, но в искусстве обольщать он великий мастер. Хотя его стиль скорее пригоден для молоденьких секретарш и средневозрастных теток «от сохи». И те и другие слаще Юрика ничего в своей жизни не видали, вот и млеют от его юмора «ниже пояса» и любовных ухваток «в постельку – быстренько-быстренько». Тонких натур этим не проймешь. А Юрику ой как хочется зацепить тонкую натуру!
   – Дела – это серьезно, – делаю я умное лицо.
   – Н-да, – откликается Юрик и продолжает беззастенчиво рассматривать меня.
   За такой взгляд на Западе можно было бы смело подавать в суд за сексуальные домогательства. Впрочем, что же это я? Я тоже могу изобразить нечто подобное, тем более что у меня есть повод. Дела, о которых стонет Юрик, это не что иное, как свидание с дамой. Питер, знаете ли, город маленький. И имя дамы не представляет тайны для меня. А Юрик – Юрик, тот всегда желает усидеть на двух – а лучше на трех, четырех etc. – стульях одновременно. Собственно, какой мужик не желает?
   – Итак, – я возвращаю его к цели нашей встречи, – я должна буду?..
   – Да, – вздыхает Юрик, и взгляд его приобретает более осмысленное выражение, – ваша задача…
   Мы углубляемся в беседу, смысл которой сводится к тому, что уже сообщила мне Галка: обучить трех московских сотрудников нашей системе бюджетирования и показать им программу, которую мы сочинили для облегчения моей бурной деятельности. Юрику беседа удовольствия не доставляет – что взять с бюджетирования, скука, одним словом, – поэтому он краток, и спустя пятнадцать минут я пулей вылетаю из его кабинета, стряхивая с себя скользкие комплименты и пошловатые намеки.
   Вылетаю и сразу же встречаю Алену.
   – Привет! – жизнерадостно восклицает она. – Как дела?
   – Привет! – Я очумело трясу головой. – Нормально.
   – Что директор? – На ее губах появляется ироническая улыбочка. – Грузит?
   – Слегка, – дипломатично отвечаю я.
   Я еще не поняла, каково место Алены в нашей системе мироздания, а потому стараюсь избегать при ней язвительных реплик и крепких словечек.
   – Говорят, ты едешь в Москву? – Алена закатывает глаза. – Завидую.
   Боже, да что это с ними со всеми? Москва, в конце концов, не Лондон.
   – Может, отвезти тебя на вокзал? – неожиданно предлагает Алена.
   – М-мм… – растерянно мычу я.
   К чему эти нежности? Она явно набивается мне в подруги. С чего бы это? Хотя, надо признаться, это общеофисное хобби. Меня любят все поголовно, приходится даже некоторых отваживать, иначе бы моя жизнь превратилась в сплошной кошмар, где только и толклись бы все, кто ни попадя, не оставляя места для меня самой. Насчет Алены я пребывала в сомнениях. Могла отвадить ее на раз-два, и она, уверена, словила бы мое настроение с лету, но я пока тянула с окончательным вердиктом. Я испытывала к Алене противоречивые чувства. Вроде и любить мне ее не за что, но противиться ее обаянию было сложно, если не сказать – невозможно. Однако везти меня на вокзал – это уж слишком.
   – Спасибо, – качаю я головой, – не хочу тебя привязывать к своим телодвижениям.
   – Как хочешь. – Алена реагирует молниеносно. – Желаю приятного путешествия.
   Весь следующий день провожу в лихорадочных попытках собрать в кучу свои мысли. Обучать – вот уж задача! Обучать мне еще никого не приходилось.
   – Главное – держи уверенную мину, – советует всезнающая Галка. – Помни, что ты приехала из головного офиса, значит, для них для всех ты уже – начальник.
   – Угу, – киваю я, перебирая бумаги, которые намереваюсь взять с собой.
   – Вечернее платье взяла? – внезапно спрашивает Галка.
   – О боже, – вскидываюсь я, – зачем?
   – А вдруг? – Галка хитро щурится.
   – Что вдруг? – Я тупо смотрю на нее.
   – Во-первых, – Галка начинает загибать пальцы (она страшно любит перечисления), – вдруг в московском офисе найдется кто-нибудь приличный?
   Я закатываю глаза и мотаю головой в знак возмущения.
   – Не надо делать безумное лицо, – ворчит Галка. – Слушай дальше. Во-вторых, вдруг ты встретишься… – она выдерживает многозначительную паузу, – с Игорем?
   – А? – вздрагиваю я.
   Галка торжествующе смотрит на меня.
   – Вдруг? – саркастически повторяю я. – Ты соображаешь, что говоришь? Как это вдруг? Выйду с Ленинградского вокзала и вдруг встречу Игоря? В Москве?
   Вот если «вдруг» не позвоню, тогда никакого «вдруг встречу» не будет. А может, и в самом деле, позвонить? Для чего только?
   Игорь… Институтский друг. Не товарищ, как Димка, а друг, бойфренд. Хорошие были времена, хотя поначалу Игорь был призван – о чем сам, конечно, не знал – помочь мне зализать раны после того неудачного демарша в Максовы апартаменты. Еще один мужчина из прошлого… Что-то слишком их много.
   – Не находишь, что слишком много мужчин из прошлого? – повторяю я свои мысли вслух.
   – То есть? – хмурится Галка. – Кто это? Майкл и все, верно?
   – А Кирюша, – принимаюсь перечислять я, – а… – и застреваю, успев поймать себя за язык.
   М.А. ни в коем случае нельзя упоминать. Чуть не проболталась.
   – Ффу, Кирюша! – пренебрежительно отмахивается Галка. – Нашла тоже мне мужчину из прошлого!
   Просто поразительно, сколько в моей жизни было мужиков. А толку ноль. У других по паре тинейджеровских воспоминаний и столько же зрелых казусов, и трах-бах – свадебные колокола. А я до сих пор болтаюсь, как…
   Самое смешное (или грустное?), что я никого по-настоящему не любила. Влюблена была, не без этого, но чтоб вот сейчас сказать про кого-нибудь: «Это была самая большая любовь в моей жизни», – не о ком. А ведь половину жизни я уже пробежала. Как же так? А что, если – я вздрагиваю от ужаса – каждой из нас отмерено определенное число мужчин в жизни, и я уже свое количество выбрала? Что тогда? Как жить оставшуюся половину отпущенных мне лет? Вырывая последние волосы от отчаяния? Что тем более обидно, когда мужиков, как биологических особей, вокруг полным-полно.
   Купе оказывается набито «биологическими особями» под завязку. Я зажмуриваюсь в надежде, что, когда вновь открою глаза, наваждение исчезнет. Открываю. Мужики остаются. Я со вздохом втаскиваю сумку в купе и принимаюсь устраиваться. Мужики дружно поднимаются и выходят в коридор, не предложив мне никакой помощи. Приходится самой поднимать нижнюю полку, предварительно сняв с нее чей-то весьма непрезентабельного вида багаж, самой запихивать сумку в узкое пространство под койкой, самой водружать на свою верхнюю полку тяжеленный матрац. Мужики стоят в коридоре и с интересом наблюдают за мной.
   – У вас двадцать второе место? Верхнее? – внезапно спрашивает один из них, пухлый и лысый.
   Я с надеждой оборачиваюсь:
   – Да.
   Он кивает и затихает. Прекрасно, просто великолепно! Никому не приходит в голову предложить даме нижнюю полку. Я застилаю свою постель, упираясь ногами в обе нижние полки, с трудом сохраняю равновесие и пыхчу от злости. А потом ведь вытащат водку или пиво, напузырятся на радостях, что никто из знакомых и родичей их не видит, и начнут приставать с разговорами, а то и с ухаживаниями. И еще притравят меня ночью своим жутким храпом. Не дай бог, храпят все трое. Ну, наконец-то расстелилась. Мужики возвращаются в купе, рассаживаются по углам и все как один принимаются таращиться в окно. Я еще раз мрачно осматриваю их и быстренько прикрываюсь журнальчиком.
   – Граждане пассажиры, приготовьте билетики и деньги за белье, – орет где-то вдали проводница, дебелая брюнетистая баба.
   Мужики оживляются, вытаскивают свои портмоне и начинают шуршать билетами. Я завороженно слежу за их манипуляциями – они делают все одновременно, как в синхронном плавании. Мало того – я всматриваюсь в них внимательнее – они похожи друг на друга. Все трое пухлы и круглолицы, лет 40-45, вот только степень облысения у них различна. «Может, они родственники! – ужасаюсь я про себя. – Тогда точно – компанейского распивона не избежать. Нет, – тут же отказываюсь я от этой мысли, – все-таки нет, расползлись по углам и молча изнывают от вынужденного бездействия в ожидании проводницы».
   – Ну, что у нас здесь? – проявляется она в дверях. – Так, билетики… Кому нужны билеты, по прибытии заберете. Ага, это за белье. Без сдачи?
   – Без, – хором отвечают мужики.
   Я протягиваю стольник. Проводница отсчитывает сдачу и исчезает из поля зрения.
   Поезд набирает ход. Все сидят молча, изредка посматривая на часы. Я прикрываю глаза и пытаюсь настроиться на приятные мысли. Подумаешь, ночь продержаться, а там – Москва! Ох! Город моей юности. Сердце сладко заныло от предвкушений. Я открываю глаза – мужики дружно отводят от меня взгляды и опять принимают отстраненный вид. А ну как маньяки? Я стискиваю зубы, чтоб не расхохотаться. Маньяки, как же! Маньяки все жилистые и энергичные, а эти расползлись квашней по купе… Хотя кто его знает… К черту! Пойду-ка я спать, вернее, полезу.
   Я беру полотенце и туалетные принадлежности и бреду в уборную. Вернувшись через десять минут, я обнаруживаю всю компанию упакованной по своим местам. Двое уже и не шевелятся, а третий, с нижней полки по диагонали от моего места, возбужденно дергает за брезентовую штору, тщась натянуть ее на все окно.
   – Может, оставим открытым? Кому мы нужны? – легкомысленно прелагаю я.
   – Нет уж, – бурчит он, – фонари мешают.
   И, дернув изо всех сил, побеждает-таки капризный механизм. Шторка защелкивается внизу, отрезав нас от окружающего мира, в купе становится, как в шкатулке: темно и страшно. «Караул!» – вскрикивает моя клаустрофобия. Я стремительно взлетаю на свою полку, включаю ночник и часто-часто дышу, пытаясь прийти в себя. Потом с тоской смотрю на часы – семь часов мучений, может, не стоило и ехать? Хотя – командировка, как отказаться? «Лучше бы мы сейчас все дружно выпивали, – мелькает у меня в голове. – Тогда бы и ночь быстрее пролетела». Вот уж точно, все в мире относительно. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь расслабиться. Мужик напротив меня ворочается, укладываясь носом к стенке, наверное, для того, чтобы не видеть мой зажженный ночник, с которым я собираюсь коротать всю ночь. «Так вам и надо, – мстительно думаю я, – нет чтобы уступить даме нижнюю полку. И лежала бы я сейчас внизу, – мечтаю я, – и смотрела бы на щель под дверью и пробивающийся из-под нее свет и не чувствовала бы себя погребенной заживо».
   Видимо, мне все-таки удается задремать, потому что через некоторое время, после очередного весьма ощутимого толчка поезда, я открываю глаза и обнаруживаю себя в кромешной темноте. Ночник не горит. Я судорожно щелкаю тумблером – ничего. Темнота надвигается на меня со всех сторон, сгущается, лишая воздуха и последних остатков здравого смысла. Сердце колотится в груди, а в голове пульсирует одна-единственная мысль: выйти, мне нужно срочно выйти! Я рывком сажусь на своей койке, упираюсь правой рукой в соседнее лежбище и начинаю спускать правую ногу, надеясь нащупать ею нижние полки. Уши от ужаса заложило, звуки исчезли, и, казалось, все происходит, как в замедленной съемке. Паника нарастает. Нащупав наконец-то край одной из нижних полок, я плюю на осторожность и смело шагаю второй ногой вниз, в темную бездонную пропасть. Первая нога не удерживается на своей опоре, соскальзывает, и я чувствую резкую боль. От неожиданности я отпускаю руки и с диким грохотом обваливаюсь на пол.
   Мужики, как по команде, дергаются, шевелятся и, видимо, теперь прислушиваются. Но никакой иной реакции не демонстрируют. Я сую ноги в свои шлепанцы, едва различимые в луче света, струящемся из щели в двери, лязгаю замком и ошалело выношусь в коридор. Благодать, снизошедшая на меня там, не поддается описанию. Все окна открыты, свежий воздух врывается в них, безжалостно потрепывая занавески, а в неровной темноте за окнами можно различить леса и луга, проносящиеся мимо. Коридор освещен умеренно. Но все равно, в коридоре весьма неплохо. «Может, мне тут и остаться», – думаю я. Бросаю взгляд на часы – еще пять часов пути – пожалуй, это будет слишком, просидеть пять часов на коврике в коридоре.
   Яркий свет льется из купе проводницы, оттуда же доносится жизнерадостный смех нескольких человек. Покачиваясь от пережитых волнений, я бреду на звуки. Веселящаяся компания состоит из двух проводниц: нашей и чужой, рыжеватой толстушки – и двух мужиков, тоже в форме. Увидев меня в проеме двери, вся компания замолкает и выжидательно лупится на меня.
   – Здравствуйте, – я извлекаю из своего арсенала доброжелательно-демократическую улыбку, – приятного аппетита!
   – Спасибо! – улыбаются они.
   – Может, с нами? – приглашает один из проводников, отчего женщины вздрагивают и несколько набычиваются.
   – Нет, спасибо, – отказываюсь я. – Знаете, я хотела спросить, а вы что, отключили по вагону ночное освещение?
   – Ну да, – озадаченно отвечает наша проводница, – а что?
   – Да у меня место наверху, а я там не могу спать без ночника. Вы не включите мне?
   Проводница поднимается и выходит ко мне в коридор. Ее слегка покачивает, и не только от быстрого хода поезда, но двигается она вполне уверенно. Она заходит в кандейку с оборудованием и зажигает свет в коридоре.
   – Какое у вас место? – спрашивает она меня, решительно направляясь в глубь вагона.
   – Двадцать второе, верхнее, – отвечаю я, стараясь не отстать от нее. «И зачем она тащится смотреть на купе, – успеваю подумать я, – неужели нельзя щелкнуть у себя переключателем – и все?»
   Она останавливается у моего купе, секунду мешкает, затем яростным рывком открывает дверь, впускает в купе яркий свет и свежий воздух, и вдруг очень громко орет:
   – Вот это, что ли, ваше место? – и тыкает пальцем в мою пустующую полку.
   – Ага! – как под гипнозом ору и я.
   Мужики синхронно садятся на своих полках, стыдливо прикрываясь казенными простынями. Проводница пристально оглядывает их, презрительно фыркает и, резко захлопнув дверь, поворачивается ко мне:
   – Вот мужичье пошло – не могли женщине нижнее место уступить!
   – И не говорите, – поддакиваю я.
   – Счас включу вам свет, – обещает она, – идите, спокойно спите.
   И она марширует к себе. Я иду в туалет – все равно вскочила, нужно использовать ситуацию – и возвращаюсь в купе. Ночничок мирно горит под потолком. Мужики лежат по углам и недовольно посверкивают глазками. „Нога болит все сильнее. Я взбираюсь на свое место и осматриваю пострадавшую конечность: вся голень правой ноги ободрана, кое-где до крови. «Вот тебе и Москва», – грущу я, потом вспоминаю обалдевшие лица мужиков и тихонько хихикаю. А все-таки есть в этом нечто приятное: и тебе плохо, и тогда уж всем вокруг. Я ложусь и принимаюсь думать о Москве, чтобы отогнать клаустрофобную панику, периодически накрывающую меня душной и теплой волной. Усталость наваливается на меня, и я погружаюсь в недолгий дорожный сон.
   Утром мужики не говорят ни слова по поводу ночных приключений, лишь по очереди подозрительно посматривают на меня и кривятся. Поезд подходит к платформе точно по расписанию. Так, теперь главное – сконцентрироваться и с минимальными затратами энергии добраться до гостиницы. Я выпадаю из поезда, стараясь не задевать сумкой за больную ногу. На перроне прямо напротив двери в наш вагон стоит… М.А.
   – С добрым утром! – говорит он и шагает мне навстречу.
   – Что вы тут делаете? – ошеломленно спрашиваю я.
   – Хорошенькое приветствие! – улыбается он, протягивая руку за моей сумкой. – Я вас встречаю.
   – Пардон, – извиняюсь я, – с добрым утром! Я не знала, что вы в Москве.
   – Вас это огорчает? – усмехается он.
   Огорчает? Вот уж точно нет.

Глава 11

   Я не просто огорчена – я жутко расстроена. Ненавижу ночные поезда. Ненавижу металлическое бряканье за окном и под полом всю ночь напролет, из-за чего невозможно не то что выспаться, но и просто глаза сомкнуть, ненавижу то, что приходится вскакивать чуть свет, чтобы успеть привести себя в порядок до прибытия поезда. А уж чего стоят эти утренние очереди в туалет! И хуже всего – когда ты вываливаешься на перрон с единственной мечтой залезть в душ и отмыть с себя эту вагонно-дорожную пыль, а на перроне – откуда ни возьмись – встречающий тебя мужчина, причем при полном параде.
   Безукоризненный темно-серый костюм, кипенно-белая сорочка, темно-вишневый узорчатый галстук, безупречный зачес темных волос – М.А., стоящий напротив меня, сейчас вызывает как самые нежные чувства (ах, как это мило с его стороны!), так и самые низменные, а именно зависть (боже, хотела бы я так выглядеть!). Про саму же себя думать даже не хочется. Красные – я уверена – глаза, без всякого намека на косметику, потому что нет ничего противнее, как проспать всю ночь в поезде, рассыпая по подушке вчерашнюю тушь. Опухшее лицо – от недосыпа, ни от чего более; недосып для меня – смертельнее похмелья. Мятый дорожный прикид и, в довершение всего, сковывающая движения хромота – результат моих ночных приключений. Удача, что хотя бы зубы удалось почистить. Нет, нежданный встречающий еще хуже нежданного гостя, последнего хотя бы принимаешь на своей территории. А здесь – шумный перрон Ленинградского вокзала, чужая земля, на которой я чувствую себя неуверенно. М.А., правда, тоже стоит столбом, впрочем, не в пример мне, улыбается. Я делаю над собой усилие и тоже растягиваю губы в странной такой улыбочке:
   – Итак?
   – Итак? – подхватывает он. – Добро пожаловать.
   – Спасибо.
   – Двинемся?
   Я киваю, и он жестом показывает, куда идти.
   – Как доехали? – вежливо спрашивает он.
   – Да так, – я пожимаю плечами, – ничего.
   – Ничего хорошего? – усмехается он.
   – Да практически. – Мне вдруг становится смешно.
   – Терпеть не могу ночные, поезда, – доверительно сообщает М.А. – Езжу всегда дневными. А вы?
   – Вообще-то, – я откашливаюсь, – я редко езжу поездами…
   – В Москву самолетом? – удивленно перебивает меня М.А.
   – Почему в Москву? – тут уже удивляюсь я. – Я редко бываю в Москве.
   – Правда? – Он, похоже, поражен.
   – А что, я отстала от жизни? – интересуюсь я. – Теперь если не ездишь каждую неделю в Москву, то ты уже не на гребне?
   – Да нет, – смеется он, – но почему-то мне казалось, вы здесь частый гость.
   – Отнюдь. – Я верчу головой, осматривая привокзальную площадь. – Нам куда?
   М.А. машет рукой в сторону стоянки. Ого! Нас ждет лимузин? В московском офисе такие перемены, что даже машину нам выделили? Помнится, еще год назад они сидели на полуголодном пайке – впору велосипеды осваивать. Но что это? М.А. щелкает брелоком сигнализации, и роскошный BMW нежно подмигивает нам.
   – Ух ты! – Я не могу удержаться от невольного восклицания.
   – Красавица, правда? – М.А. ласково смотрит на автомобиль.
   В этом все мужчины. Для меня бээмвуха – «он», мужик. Автомобиль все-таки. Для них – «ласточка» и «красавица», словом, баба. И ухаживают за ней, как за любимой женщиной. В итоге – реальной бабе ничего уже не достается. Запас любви-то не бесконечен.
   – Не то слово! – тем не менее соглашаюсь я. – Откуда такая в нашем офисе?
   – А это не офисная, – говорит М.А., укладывая мою сумку в багажник.
   – Ваша?!
   – Нет, – с заметным сожалением отвечает он. – Друга.
   – Дал покататься? – Удивлению моему нет предела.
   Это все равно что поделиться своей зубной щеткой, вот только щеточка потянет на несколько десятков тысяч баксов.
   – Да, он к этому относится спокойнее, чем многие, – усмехается М.А., – не знаю почему.
   И где берут таких друзей? Машина мне, может быть, была бы и ни к чему, но вот если бы нашелся кто-нибудь, кто периодически давал бы поносить модные шмотки или попользоваться модной техникой – я бы не возражала.
   – А если вдруг вы ее грохнете? – не могу угомониться я, устраиваясь на велюровом сиденье.
   – Вот если буду об этом думать, – назидательным тоном отвечает М.А., – тогда точно грохну.
   – Ну а все-таки? Что тогда? Друг перестанет быть другом? – Я поднимаю на него глаза.
   Хорош, черт возьми! Особенно когда иронически щурится.
   – Этот друг – из серии тех, с кем уже нереально поссориться, – и добавляет: – Что бы ни случилось.
   – Что бы ни случилось? – машинально переспрашиваю я.
   – Нет, я не имею в виду предательство или что-нибудь в этом же роде. – М.А. аккуратно выруливает со стоянки. – А бытовые недоразумения эта дружба, к счастью, выдержит.
   – Какая у нас программа? – спрашиваю я, оглядывая салон.
   – Сейчас в гостиницу, – М.А. включает дворники – в Москве морось, – приведете себя в порядок, перекусим – и можно ехать в офис.
   – Э-э… – растерянно реагирую я.
   Что же это получается? Он будет таскаться со мной?
   – Что-то не так? – предупредительно спрашивает он.
   – Но-о… – не знаю даже, как сформулировать свои сомнения.
   Не знаю, как вы, а я терпеть не могу, когда у меня стоят над душой. Пусть это будет даже М.А. Пусть это будет даже Том Круз. Хотя нет, Тома Круза я бы, пожалуй, потерпела.