Царицын Владимир. Осенний лист или зачем бомжу деньги?

   - Карта старая, - расстроено сказал Альфред. - Пархом живет в коттеджном поселке 'Мечта олигарха', а этого поселка, когда карты составляли, еще и в планах не было. Слов-то таких, коттедж, олигарх, тогда не знал никто.
   - 'Мечта олигарха'? А в каком доме Пархом живет? Не в том ли, где ворота две сисястые кариатиды подпирают?
   - В том. Он на самом краю поселка стоит. Кстати, от того места, где мы сейчас находимся, недалеко. От него до развалин 'Искры' километра четыре, не больше…
   - Видел я этот дом. Проходил как-то рядом… - Сидоров подошел к столу и склонился над картой. - Раньше, где теперь эти 'мечтатели' живут, рабочий поселок был. Он так и назывался - 'Рабочий поселок'.
   Да вот он на карте серым квадратом обозначен. А вот эта пунктирная линия на кальке - врезка в магистральный коллектор.
   Сидоров закурил.
   - Красивый, между прочим, поселок был, - с ностальгией в голосе сказал он. - Зеленый. Сирени много было. Пахло весной - обалденно! В поселке этом большинство искровцев до конверсии проживало.
   - Я знаю, - печально кивнул головой Альфред. - Я тоже там жил. С мамой. Мама умерла.
   - Соболезную.
   - Это давно было… Мы с ней в бараке жили. Так, как мы, многие тогда жили. В основном в деревянных бараках. Печки топили, туалет во дворе. Но там и большие кирпичные дома были. Так что врезка в коллектор, понятное дело должна была быть. А еще в поселке психбольница стояла, большая, трехэтажная. Тоже кирпичная. Наш поселок еще психами называли.
   - Называли. А потом все бараки снесли, безработных искровцев переселили в отдаленный микрорайон на северо-востоке. Теперь там и живут, дым и копоть глотают. А психов разогнали кого куда. Кого-то родственники забрали, а некоторых, от кого родственники отказались, по другим психушкам распределили. Кое-кто сбежал, теперь бомжует.
   Двое наших, сестры Звягинцевы…
   - Женщины?
   - Мужчины, но считают себя женщинами. Вообще-то они существа практически бесполые. Нет, никого гомосексуализма, просто вообразили себе, что они женщины так и живут. Вот и все. Обособленно живут, тихо, мирно, как две монашки, бомжей мужского пола стесняются, сторонятся их и никого к себе не подпускают. Однажды как-то озабоченный один пытался к ним подлезть, но Андрюха Звягинцев, он старший из сестер, таких ему… навалял. По-бабьи навалял, но тому мало не показалось. Харю всю ему расцарапал и яйца чуть не оторвал.
   Эти Звягинцевы, Андрей и Иван, заводские старожилы, они сюда на
   'Искру' первыми пришли. Первооткрыватели, так сказать… Ну, ладно, пошли, а то Окрошка наверное уже заждался.
   Окрошка стоял на лестничной площадке и, не зная чем себя занять, раскручивал на пальце тяжелую связку ключей.
 
   …Человек, сидящий напротив Пархома в просторном кресле, в котором могло бы разместиться двое таких, как он, был поразительно похож на бывшего, скандально известного, генерального прокурора. То же круглое хитроватое лицо и та же проплешина, тщательно прикрытая остатками редеющего чуба.
   - Важняку Оболенцеву дано другое задание. Следственную группу, которая выедет сюда после праздников, возглавит наш человек. Точнее, мой. Он у меня под колпаком, а, следовательно, следствие, простите за тавтологию, уважаемый Максим Игоревич, будет идти в нужном для нас направлении.
   Голос у человека похожего на отставного генерального прокурора был такой же вкрадчивый, с легкой картавинкой, как и у оригинала. Ну, прямо почти стопроцентное сходство. Больше того, собеседник Пархома был так же прокурором, правда, не генеральным, а всего лишь, прокурором города, но зато не бывшим, а действующим. Поговаривали, что именно благодаря своей похожести на генерального он и занял в свое время этот пост. Прокурора города звали Никитой Ивановичем
   Малюткиным. Пархом прозвал его Малютой, косвенно намекая на известную фамилию. Никита Иванович не обижался на это прозвище, а втайне даже гордился им.
   - Это замечательно, - кивнул Пархом, смакуя дорогой французский коньяк. - Но все это лабуда. Следователь, пусть даже по особо важным делам, всего лишь пешка. Его легко заменить другим, сделать рокировку, так сказать.
   Услышав шахматную терминологию из уст Пархома, Малюткин, заядлый шахматист, удивился и с трудом заставил себя не улыбнуться. Он был убежден, что кроме буры, храпа и секи, этот денежный мешок ни во что играть не умеет и даже вряд ли знает, что существует такое искусство
   - шахматы.
   - Что наверху, Малюта? - продолжал Пархом. - И давай-ка без вариантов. Как есть.
   - Все в порядке, дорогой Максим Игоревич, - успокоил Пархома
   Никита Иванович, - все в полном порядке. И под моим личным контролем. Зам генерального заболел и будет болеть столько, сколько надо. Пока ему не дадут отмашку.
   - И во сколько мне обойдется оплата его больничного листа?
   - Сущая мелочь. Четыреста тысяч долларов. Плюс расходы.
   - Что так мало? - с издевкой спросил Пархом, справедливо заподозрив, что размер московской взятки составляет наверняка не больше половины озвученной прокурором суммы. Малюткин не заметил издевательской интонации.
   - Если бы мы обошлись только взяткой, сумма была бы в два с половиной раза больше. Но мы подстраховались, - похвастался он. -
   Заместитель генерального прокурора очень привязан к своей семье. В дочери души не чает. А она такая юная! И такая доверчивая…
   Четырнадцать лет…
   - А чего? - похабно ухмыльнулся Пархом. - Само то! Еще не телка, но телочка…Надеюсь, вы ее не того…?
   - Ну что вы, Максим Игоревич! - Малюткин наигранно возмутился, всплеснув в воздухе пухлыми ладошками. - Как можно?
   - Все можно, но не в этой ситуации. Он ведь, больной твой и взъерепениться может, - изрек Пархом умную мысль. - И тогда все насмарку.
   - Вы просто читаете мои мысли! Естественно, ничего с этим ангелочком плохого не произошло. И не произойдет. Она просто погостит какое-то время на подмосковной даче у одного моего хорошего знакомого. А потом вернется к папочке.
   - Ага, - согласно кивнул Пархом. -…Вот это 'плюс расходы', это чего? Это сколько?
   - Да немного. Тысяч семьдесят-восемьдесят. Максимум сто…
   Долларов конечно. Разъезды. В Москву, и там… Гостиница, то, се. В столице ведь все очень дорого. Хозяину подмосковной дачи заплатить надо. Моим ребятам…
   Пархом по-бычьи наклонил голову вперед и хотел что-то сказать
   Малюте, но на его столе загудел внутренний телефон. Звонили снизу, с охраны.
   - Да? - рявкнул Пархом, нажав кнопку громкой связи.
   - Там этот прышол…, мэнт. Мараков, - раздался в динамике грубый голос с сильным кавказским акцентом. - Гаварыт, ему срочна нада.
   Важный сообшэние, говорыт.
   - Проведи ко мне. - Прохор отключился и посмотрел на Никиту
   Ивановича. - Вот и начальник нашей доблестной милиции пожаловал. Все в сборе. Только мэра нет.
   - Мэр на презентации дома престарелых, - напомнил Малюта.
   - Знаю. Сам деньги давал, чтобы строительство в срок завершить.
   Разворовали государственное бабло, суки. Хорошо, что в городе такие люди, как я живут. Палочки-выручалочки.
   Просто так ты деньги никогда не даешь, подумал Никита Иванович. За свои деньги мэр слепнет и глохнет, когда это нужно. И немеет. А иногда наоборот - красноречие так и прет.
   А вслух он сказал:
   - Не знаю, что бы мы без вас делали, Максим Игоревич?!
   - Жили бы на государственную зарплату, - хохотнул Пархом. - Как все честные люди. Сколько у тебя сейчас? Тысяч двадцать…рублей?
   Больше?
   Никита Иванович не успел ответить, в дверь постучались.
   Мараков был тучным и высоким, как башня. Голова его едва не касалась высокой дубовой притолоки. Положенную по статусу серую каракулевую папаху начальник местной милиции внизу не оставил, держал ее на сгибе локтя как кадет-суворовец фуражку. Войдя, Мараков коротко кивнул Никите Ивановичу (виделись уже!) и направился к
   Пархому чуть ли не строевым шагом. Бокал Пархома с остатками коньяка, стоящий вплотную с бутылкой, затренькал.
   - Расслабься, товарищ полковник, - весело сказал Пархом. - Не на параде. Еще паркет мне тут проломишь. Или хрусталь поколешь.
   - А я по-другому ходить не умею, Максим Игоревич, - пробасил
   Мараков. - Во мне сто шестьдесят два килограмма.
   - Так обувь бы себе купил на мягком ходу. Саламандер какой-нибудь.
   Я что мало денег тебе даю? На приличную обувку не хватает?
   - Не положено. По уставу. Я же в форме. Если бы в гражданке был…, да есть у меня приличная обувь.
   Коньяк будешь? Мартель.
   - Чуть-чуть, - Мараков показал дозу - промежуток между большим и указательным пальцем своей руки, сантиметров восемь.
   Неплохо, подумал непьющий шахматист Никита Иванович Малюткин, полбутылки показал, ментяра.
   - Что за срочность, Мрак? - спросил Пархом (полковник Мараков был у него Мраком), наполняя пузатый бокал. - Мой урюк сказал, у тебя что-то срочное.
   - Не было бы срочным, пришел бы вечером.
   - Рассказывай. - Пархом протянул Маракову наполненный до краев бокал.
   Мараков взял бокал. В его пальцах-сардельках он казался наперстком. Выпив, поставил пустой бокал на стол и бухнулся в кресло, такое же, в каком сидел прокурор. Но, благодаря габаритам полковника, свободного места в его кресле не осталось.
   - Вы просили докладывать вам о каждом шаге Самсонова, а точнее, этого волчары, гэбэшника отставного.
   - Приказывал, - жестко поправил Маракова Пархом.
   - Ну да, - кивком согласился полковник. - Волчара сегодня утром прилетел рейсом, - он назвал номер рейса, - из Москвы.
   - Знаю. Зачем повторяешь? Уже докладывал ведь. Короче!
   - Так он это…, снова в Москву улетел. Я поэтому и пришел доложить. Лично и оперативно…
   - Когда?
   Мараков с опаской взглянул на часы, массивный 'роллекс' на не менее массивном золотом браслете.
   - Не улетел еще, - обрадовано сообщил он. - Через пятнадцать минут вылет.
   Пархом перевел взгляд с Мрака на Малюту.
   - Что это…? Зачем?
   Никита Иванович пожал плечами и предположил:
   - Может, Оболенцев отзвонился? Сообщил, что…
   Закончить Малюткин не успел, он вынужден был закрыть лицо, в его сторону брызнули сверкающие хрустальные осколки бокала, который
   Пархом в сердцах грохнул о столешницу.
   - Я не спрашиваю, кто и кому звонил! - заорал Пархом на Малюту.
   Дверь в кабинет приоткрылась и в щель высунулась черная бородатая голова охранника. Кавказец внимательно оглядел присутствующих и, удостоверившись, что хозяину ничего не угрожает, что этот шум не более, чем рядовой всплеск эмоций, втянул голову назад и тихо прикрыл за собой дверь.
   - Я спрашиваю: зачем Десницкий полетел в Москву? - продолжал орать
   Пархом, даже не заметив проявления бдительности со стороны своей охраны. - С кем стрелка забита, мать вашу? Что и с кем этот мудила в
   Москве перетереть собрался? Вы что, господа хорошие, охренели?
   Одному, - Пархом поднял на Малюту кулак и поводил им у него перед носом, - пол-лимона баксов подавай, это для него 'сущая мелочь'!
   Сотка на расходы! А ху-ху не хо-хо?…Другому, - Пархом злобно взглянул на полковника, утирающего огромным носовым платком пот со лба и за ушами, - десять компов в управление и путевку в Кушадасы для всей семьи. Это так, помимо зарплаты, в качестве премиальных!
   …А за что? Вам что, блин, сказано было?!! Тебе, господин полковник, следить за всеми передвижениями наших противников. И не просто следить, а предугадывать их шаги. Ты ж полковник, а не опер-летеха какой-нибудь. И в контакте, в контакте работать с
   Малютой…Тебе, Малюта, - Пархом ткнул пальцем в рыхлую грудь прокурора. - Сказано было собрать всю информацию на этих гребаных пенсионеров. Всю! Все связи, контакты, все о прошлом и настоящем.
   Обмозговать каждую мелочь. Вычислить всех, к кому эти пердуны могут обратиться. В Москве, в Питере, в Женеве, у черта на рогах! Ты собрал? Ты обмозговал? Ты вычислил? Я вам плачу деньги. И не малые деньги. А вы, господа взяточники, думать должны! Думать и обеспечивать мою безопасность. На то вы и органы правопорядка.
   Пархом стремительно пересек огромный кабинет, взял новый фужер из бара. Потом вернулся к столу, налил себе коньяку и залпом выпил.
   Немного успокоившись, спросил у полковника:
   - Молотилова нашел?
   Мараков удивленно взглянул на Пархома, казалось, он не понял о ком идет речь. На всякий случай, ответил осторожно:
   - Ищем.
   - Ищете? Да ни фига не ищете! Дело закрыли и шабаш, а о моей личной просьбе зачем тебе помнить?
   - Ну, зачем вы так, Максим Игоревич? - притворно обиделся полковник. - Я помню.
   Теперь Мараков и впрямь вспомнил о задании Пархома разыскать сбежавшего от его джигитов гражданского мужа Екатерины Сидоровой,
   Альфреда Аркадьевича Молотилова.
   - Найти в миллионном городе человека не так просто, - попытался торопливо, но обстоятельно оправдаться Мрак, - если к тому же он раньше ни разу не засветился в нашей структуре. Все, с кем он контактировал когда-либо, допрошены. Никто его не видел и ничего о нем не знает…Он вообще, призрак какой-то, этот Молотилов. У него ничего нет - ни квартиры, ни машины, ни друзей, как выяснилось. Жил человек, или не жил - неизвестно. Где искать? За что зацепиться? В розыск я его объявить не могу. Дело-то закрыто, как вы справедливо заметили, Максим Игоревич… Да и нет наверняка его в городе. Я чувствую…
   - Чувствуешь? Ты кто - экстрасенс? Ты - мент, Мрак! Ты не чувствовать должен, а землю рыть!…А-а-а, - Пархом махнул рукой. -
   Толку с вас - ноль целых хрен десятых. Только и умеете - бабло по карманам распихивать. Учтите, господа работники юридического труда, меня упакуют, я вас обоих с собой прихвачу. Чтобы мне там, за колючей проволокой не скучно было. - Пархом неожиданно развелился. -
   Такие жопы, как у вас в местах не столь отдаленных пользуется огромной популярностью. Гы-гы-гы…Ладно, не бздо, дружбаны! Я вас специально закладывать не буду, но если спросят о чем…, придется рассказать. Не могу же я утаивать от следствия подробности наших с вами…гы-гы-гы… взаимоотношений. Гы-гы-гы-гы-гы…Ну, ладно, повеселились, и будет. Ближе к телу, как говорится. - Так же неожиданно он посерьезнел. - Давайте по-порядку! - Пархом снова, не предлагая никому, налил себе коньяку. - Волчара Десницкий, узнав, будем считать это установленным фактом, что с его затеей облом, покумекал, прикинул хрен к носу и двинулся в столицу. Зачем? Ясен пень, попытаться выправить ситуацию. К кому он там может обратиться?
   Вопрос был адресован обоим, но больше - прокурору, чем начальнику
   ГУВД. Малюта и ответил:
   - В генпрокуратуре у Десницкого и Самсонова больше никого нет. Зам генерального, старый корешок Десницкого приболел, а Оболенцева перекинули на другое дело. Именно на них Самсонов со своим начальником службы безопасности делали ставку. С моей помощью, -
   Малюта не преминул лишний раз подчеркнуть свои заслуги, - эти двое выведены из игры. Так что, в генпрокуратуре…
   - А не в генпрокуратуре? - перебил Малюткина Пархом. - А в ФСБ? В
   МВД? В Думе, черт ее дери? В администрации президента? В правительстве, наконец!
   Никита Иванович заерзал в кресле.
   - В Думе одни пустобрехи. Да и что она такое вообще - Дума?
   - Хорошо, Думу вычеркиваем, - благосклонно кивнул головой Пархом.
   - В других шарашках?
   Малюта пожал плечами:
   - Его человек может сидеть где угодно. Но вот какой он имеет вес?
   Что он может?
   - А это ты сам у себя спроси. Времени у тебя полно было. Мог бы всех его людишек отследить и проверить на предмет вшивости.
   - Максим Игоревич! В любом случае в генпрокуратуре будет известно, откуда ветер подует.
   - Если ветер подует, боюсь, вы спрятаться не успеете. Я то, как
   Борис Абрамович слиняю за бугор. Хрен меня там кто достанет, а вы, ребятки, слуги государевы. Вам хана. И не думайте, что я опять шуткую. Таковы реалии жизни. (О, как сказал!) Поедете на поезде за казенный счет в Нижний Тагил…Ты, Мрак, небось, когда мои шутейные слова услышал, что, мол, ежели меня упакуют, я вас с собой прихвачу, подумал, что нам с тобой в разных зонах срок мотать придется? Ты в красной, а я в черной?
   Мараков обиженно выпучил глаза и оттопырил нижнюю губу - вот-вот расплачется от обиды. Но было совершенно понятно, что именно так он и подумал.
   - А что? - усмехнулся Пархом. - Ты прав, абсолютно прав. В разных зонах мы будем с тобой находиться. Я где-нибудь в курортной зоне, скажем, на Лазурном Берегу, загорать и в Средиземном море купаться, а ты, Мрак, в нашей, отечественной. Красная зона под Нижним Тагилом.
   Там тоже жарко. Правда, моря нет. Ни Средиземного, ни Эгейского. И даже от Черного далеко.
   - Ну, вы, Максим Игоревич нас запугали совсем, - подал голос
   Никита Малюткин.
   - Ты вообще молчи, Малюта. Если бы мораторий на смертную казнь не ввели, ты бы смертный приговор получил. И тебя бы хлопнули.
   Запросто. Один киднепинг чего стоит?…Так что выхода нет, мужики.
   Идите и работайте. Ты, Мрак, выясни, звонил ли Десницкий со своего мобильного в Москву перед тем, как ехать в аэропорт. И вычислите мне этого московского кренделя… Малюта, дай задание своим людям, пусть они нашего отставного гэбэшника встречают и ведут. Если что, если дело запахнет керосином или какой другой дрянью…, - Пархом вдруг замолчал, пожевал губами. - Короче: о любой мелочи мне по телефону.
   В любое время. Все. Свободны. Оба.
   Как только за ними закрылась дверь, Пархом позвонил своему давнишнему приятелю и компаньону по банку 'Парус' Андрею Ильичу
   Ускову. Трубку взяли не сразу.
   - Привет, Макс. - Голос у Андрея Ильича был высоким, и он всегда разговаривал с одышкой и присвистом, сказывались излишние килограммы. А сейчас голос приятеля показался Пархому запыхавшимся, как после тяжелой физической работы.
   - Ты чего там, телок гоняешь?
   - Каких телок? О чем ты, Макс? Я пашу в поте лица.
   - И много напахал?
   - Если ты о своем задании, то осталось только подвести итог. Ты же знаешь, выполнение любого дела состоит из трех частей - надо поставить подчиненным задачу, спланировать работу и подвести итог.
   - Давай, подгребай ко мне. Итог будем подводить.
   - Прямо сейчас?
   - Нет. Сначала подмойся…после пахоты…
   - Да брось ты свои дурацкие шуточки!
   - Ладно, Андрон, не обижайся. Приезжай, давай в темпе. Я в бассейне буду.
   Положив трубку, Пархом потянулся в кресле, хрустнув суставами, встал и подошел к окну. Окна его кабинета смотрели на юго-запад.
   Город, с уличным шумом и дымами котельных находился у Пархома за спиной. А впереди, в нескольких километрах от его дома начинались пологие горы, где пряталась тишина и ждали своего часа интересные перспективы. Сейчас горы были серыми, потому что на улице пасмурно, а в ясную погоду зрелище было великолепным. Летом с его буйством красок, в котором, ясное дело, преобладали зеленые оттенки, было очень красиво, а уж зимой… Белые округлые вершины, пологие склоны, поросшие кедрачом, ярко-синее небо. Местность так и просилась на полотна живописца, но Пархом не был ни живописцем, ни любителем праздного созерцания.
   …Организую-ка я здесь горнолыжный курорт, решил он в один прекрасный момент, когда со слегка затуманенной впечатлениями, французским коньяком и французскими винами головой вернулся из
   Куршавеля. А что? Чем наши горки хуже французских? Да ни чем! С них точно так же можно съезжать, хоть на лыжах, хоть на санках!
   Понастрою коттеджей, павильонов, фуникулеров разных. Найму архитекторов, они у нас не такие оборзевшие, как там, задешево проект выдадут. И обслуга наша к большой заработной плате не приучена. А что касается клиентуры, так от нее отбоя не будет. Зачем ехать на чужбину? Бабло можно с шиком и здесь профукать. Слава богу, тех, у кого это самое бабло есть, у нас в России поболе будет, чем там. И все горными лыжами увлекаются. Хвала президенту и его спортивным пристрастиям! Так что, бабло качать буду со страшным свистом. Устрою конкуренцию лягушатникам. Обзавидуются тамошние пидоры! Правда, первоначальные капиталовложения все равно немалыми будут. ЛЭП нужно будет восстановить, коммуникации там всякие. Еще развалины эти, мать их!
   Пархом скосил взгляд налево. Там, почти у самого подножья гор бесформенной грудой лежали развалины завода 'Искра'. Вот разберусь с делами и сразу возьмусь за расчистку, подумал он.
   Прежде чем отправиться в бассейн Пархом сделал еще один звонок по мобильному телефону. Звонил он в Москву, человеку, который легко мог решить все его проблемы, но услуги которого обходились Пархому очень дорого…

5.

   Сидоров, войдя в кубрик, где исследователи подземелий нашли ящик с автоматами, и где Окрошка произвел торжественный салют, принюхался и взглянул на потолок с отметиной от пули. Покачал головой, но ничего не сказал. Потом взял один автомат, возможно, тот же самый, опробованный, и пристегнул к нему магазин.
   - Ты это…, осторожно, Ляксеич, - предостерег его Окрошка. - Он пальнуть может.
   - Чувствую, вы уже здесь постреляли, озорники.
   - Это все Бирюк. Автомат зарядил, сволочь старая. Я ему говорил не трог, а ему хоть кол на голове теши. Взял и зарядил…и мне подсунул. А ты, Ляксеич, во всем дока! - сказал Окрошка, переводя разговор в другое русло и восхищенно глядя на Сидорова. - Все умеешь и все знаешь. Не даром я тебя на пост директора завода выдвинул.
   Вот, ты знаешь, нисколько не жалею! Кому еще, как не тебе, управлять нами, неумехами… А ты бы рассказал, как с автоматами обращаться. А то еще вдруг пальнет. Альф, допустим, пушку возьмет без спроса, а она возьмет и пальнет.
   - Или ты, - предположил Сидоров.
   - Что я?
   - Или ты возьмешь, а она пальнет.
   - Ну, или я, - согласился Окрошка. - А что? Ежели что начнется, боевые действия какие-нибудь, на меня, Ляксеич можешь положиться, как на самого себя. Я во первых рядах на твою защиту встану.
   - Боевых действий не предвидится, так что защищать меня тебе не придется… Я надеюсь.
   - И все же…, на всякий случай…
   - На всякий случай? - Сидоров перевел взгляд с Окрошки на молчащего Альфреда, пожал плечами. - Ну, ладно, Окрошка, уговорил.
   Смотри. И ты, Альфред, посмотри. Вдруг в жизни когда-нибудь это знание тебе пригодится?
   - Да я знаю, - отозвался Альфред. - В институте на военной кафедре стрелковое оружие проходили. И на стрельбы ездили. - И все же он подошел поближе и присоединился к одноногому курсанту Окрошке.
   Сидоров быстро разобрал автомат на составные части, по ходу рассказывая о назначении каждой детали, и так же быстро собрал его.
   Потом показал, как надо заряжать и разряжать автомат, показал, где находится предохранитель, и объяснил, для чего он нужен.
   - А вообще-то, - сказал он в конце краткого курса по изучению автомата Калашникова, - лучше к оружию не прикасаться. Плохая это игрушка. Опасная.
   Окрошка зачарованно смотрел на руки Сидорова ловко управляющиеся с калашом. Сказал, причмокнув языком:
   - Лихо ты с ним! И откуда ты все это знаешь?
   - Когда-то, не сказать, чтобы очень уж давно, служить в армии было почетной обязанностью каждого советского гражданина. И я служил. Два года в воздушном десанте… Ну, ладно, пошли в то помещение, где сейф стоит.
   - Там нет ничего интересного, Ляксеич, - грустно сказал Окрошка. -
   Разве что сортир и умывалка, так умывалка у нас есть, а сортир нам и ни к чему вовсе, мы вона куда ходим, подале от дому. А в сейфе том нету ничего, пустой он теперь. Ключи, что там лежали у меня, а папка у Альфа под мышкой.
   - Пошли, пошли. - Сидоров, не слушая брюзжания своего адъютанта, направился к двери. Альфред поспешил за ним. Окрошка обреченно поковылял следом.
   - Вот это помещение скорей всего и есть шлюзовая камера, - сказал
   Альфред, подведя Сидорова к узкой железной двери, на которой краснели две буквы - 'Ш' и 'К'.
   Дверь была не заперта, в ней вообще не было замка.
   - Что-то типа предбанника, - сказал Сидоров, осматриваясь - полки по стенам и еще одна дверь в торце. На полках лежало с десяток резиновых свертков, перевязанных матерчатыми лентами. ОЗК, определил
   Сидоров, даже не разматывая ленты, общевойсковой защитный комплект.
   - А за дверью, наверное, душевая комната?
   Альфред пожал плечами.
   - Когда я работал технологом на 'Искре' у нас, конечно, были занятия по гражданской обороне. Но преподаватель заболел, а когда выздоровел, тогда уже всем не до занятий было.
   Дверь в противоположной стене была могучая с запорным колесом посредине.
   - Ну, навалимся! - скомандовал Сидоров, и они с Альфредом ухватились за колесо. С трудом, но все же им удалось раскрутить его и открыть дверь.
   За дверью и правда оказалась душевая комната - из потолка торчали душевые сетки, а из стен узкие патрубки без вентилей. Пульт управления водяными струями находился справа, а в противоположной от входа стене была еще одна дверь, такая же, с запорным колесом.
   Открыли и эту, и оказались в маленькой квадратной камере. В полу камеры был чугунный люк, а вверх поднималась железная лестница, опоясанная дугами, страхующими от падения.
   - Туда, - Сидоров указал наверх, - мы вряд ли проберемся. Наверху руины, выход на поверхность наверняка завален. Но проверить все-таки стоит. Ты как считаешь, Альфред?
   Восприняв слова Сидорова, как руководство к действию Молотилов резво, как обезьянка вскарабкался по лестнице и, потолкавшись плечами и головой в крышку люка, крикнул оттуда:
   - Не-а! Бесполезно. Как приваренная.
   - Спускайся, - крикнул Сидоров. - Будем недра покорять.
   Едва они сдвинули тяжелый чугунный блин в сторону, как из люка пахнуло 'ароматом' канализационных стоков. Альфред зажал нос и метнулся к двери от черного отверстия в полу, чуть не сбив с костылей Окрошку, стоящего в дверном проеме и с любопытством наблюдающего за их действиями.