Царицын Владимир. Осенний лист или зачем бомжу деньги?

   - А Бирюк-то не пошел никуда, - ябедничал он. - Вот морда уголовная! Знаю, куда он намылился. Все из цеха, а он котомку взял свою и стоит. Ждет, когда все выйдут, чтобы в бомбоубежище укрыться.
   Ляксеич?
   - Что?
   - А может, и нам надо было в каземате отсидеться?
   - Нам некогда отсиживаться. Действовать надо.
   - Оно, конечно, действовать кому-то надо. Но почему нам? Мы что, мало повоевали? Мало мы этих черножопых на тот свет отправили? Трех аж! Одного ты, Ляксеич, и я двоих завалил. Одного прям в жопу в его черную. Хватит с нас, можить, геройств этих? Сидели бы себе сейчас в бомбоубежище… Тепло, светло и мухи не кусают. Оружие под боком…
   Ой! Это кто? Кто это тут валяется?
   - Четвертый чеченец.
   - Четвертый? Это ты его? Ну, ты молоток, Ляксеич! Как и я, двоих завалил. А я чуть об него не запнулся…
   - Давай, забирайся, вояка на заднее сидение. Там тебе с костылями удобней будет. Поехали.
   Альфред, открыв переднюю дверцу и ступив на подножку джипа, спросил глухим замогильным голосом:
   - Это что, кровь?
   - Клубничный джем. - Сидоров пошарил в бардачке и, вытащив тряпку, сунул ее Альфреду. - На, вытри. Испачкаешь новое пальто.
   После секундного замешательства Альфред нехотя взял тряпку и, пересилив отвращение, вытер сидение и стекло дверцы.
   Когда они въезжали в город, часы показывали девять, и было совершенно понятно, что на встречу с арендодателем они опоздали.
   - А куда мы едем, Ляксеич? - подал голос с заднего сидения Окрошка.
   К Мотовило? Если бы Сидоров был один, он так бы и сделал. Но с ним было еще двое. Гоша, конечно, не откажет, но три нежданных гостя, это, считал Сидоров, было перебором.
   Не знаю, хотел ответить Сидоров, но, взглянув в зеркало заднего вида и увидев беспечные Окрошкины глаза, в которых не было даже проблеска обеспокоенности за свою судьбу, только спокойное и покорное ожидание того, что на этот раз прикажет его начальник и отец родной, передумал.
   - Сначала надо машину бросить, - сказал он. - Гаишники остановят, а у нас ни паспортов, ни прав, ни доверенности.
   Сидоров свернул в неосвещенный переулок, прижался к обочине и заглушил мотор.
   - Эх, - кряхтя, сказал Окрошка, выбираясь из машины, - опять ножками топать. А классно все-таки на джипе кататься! Комфорт.
   Давай, Ляксеич, динамит продадим и такую же тачку купим.
   - По помойкам будем на джипе разъезжать? - усмехнулся Сидоров.
   - А мы еще автоматы продадим. Бирюк говорил, что на них две фуры сайры можно купить. Две фуры нам не надо, а одну можно прикупить. А на остальные хлеба, картофана, риса и прочей шняги. Нам втроем год можно, не работая прожить. Легко.
   - Втроем? А остальные?
   - А они-то тут при чем? Кто бомбоубежище надыбал? Мы с Альфом. А ты, Ляксеич - старшой. Тебе всяко доля положена…А на джипе мы будем в магазин за водкой ездить.
   - Хорошо, уговорил. Купим. За водкой, так за водкой.
   Сидоров отмахнулся от Окрошки, как от назойливой мухи и вдруг поймал себя на мысли, что выпить сейчас им действительно не помешало бы. Особенно Альфреду.
   После сидоровской пощечины Альфред вроде бы пришел в себя, но зато погрузился в какое-то заторможенное состояние. Будто ему все равно, что с ним произойдет. Беспрекословно вытер кровь с сидения и окна, хотя, (Сидоров видел это), такое занятие было Альфреду в новинку, и удовольствия при этом наведении чистоты он не получал. За всю дорогу от развалин завода до города Альфред не проронил ни слова, молчал и тупо смотрел в темноту сквозь кровавые разводы на стекле. Сопляк, подумал Сидоров, раскис, как пряник в грязной луже! И тут же он по-человечески пожалел Молотилова. События, которые произошли с
   Альфредом за последние пару недель, кого угодно выведут из состояния душевного равновесия. Потерять любимую женщину, да еще при таких обстоятельствах! Потерять все - жилье, безбедное существование, привычный жизненный уклад. Сам-то он, Сидоров, оказавшись в подобном состоянии полгода кис на даче. Жить не хотелось. К тому же Сидорова никто не преследовал и не пытался убить…
   - Пошли, мужики, - сказал Сидоров и решительно пошел прочь от бандитского джипа.
   - А куда пошли-то, Ляксеич? - снова спросил Окрошка.
   - Знаю я одно место. Там нас всегда примут.
   - Бомжатник ментовской? - съязвил Окрошка.
   - Монастырь.
   - Монастырь? Так далеко же. Надо было тогда машину не бросать.
   - Там пост ГАИ на выезде. Не проехали бы.
   - Ляксеич, погоди. Зачем нам в монастырь. Из меня монах хреновый получится. И кормежка там скудная…Ляксеич, а Ляксеич? Если нам переночевать, так я одно местечко поближе знаю.
   - Что за местечко? - не останавливаясь, спросил Сидоров.
   - Подвальчик один. Там мой корешок живет, Юрка. Мы с ним раньше в одной коммуналке обитали. Пока нас оттуда один богатый торгаш не выпнул. Он старше меня, но как брат был, старший брательник.
   Бывалочи возьмем с ним бутылек, баночку зеленого горошка откроем.
   Или окрошечки сварганим. Посидим, душевно так!…Да тут и рядом совсем. На улице Грибоедова. Его, кореша моего, кстати, так и зовут
   - Юрка Грибоед.
   - Ну, хорошо, пошли к твоему Грибоеду, - согласился Сидоров.
   В Юркиной конуре горел свет, он пробивался через дверные щели, освещая длинный и пыльный, заваленный всяким хламом коридор.
   - Эй, Грибоед, встречай гостей! - крикнул Окрошка, вырвавшись вперед. - Спишь, что ли?
   Окрошка распахнул скрипучую фанерную дверь и застыл на пороге, как вкопанный.
   - Юрка?!!
   - Что там? - спросил Сидоров, заглянув через Окрошкино плечо.
   Поперек узкой не заправленной кровати лежал человек, вернее то, что раньше было человеком, бомжом Юркой Грибоедом. Худые Юркины ноги, обутые в старые солдатские ботинки, перетянутые телефонным проводом, чтобы не отвалилась подошва, покоились на полу и были вывернуты неестественно, острыми коленками внутрь, словно Юрка пытался что-то зажать между ними. На полу, у ног валялся пистолет системы ТТ.
   Можно было бы решить, что Юрка мертвецки пьян, но в каморке душно пахло кровью и пороховыми газами. На стене над койкой на уровне головы сидящего на ней человека темнело бурое пятно, похожее на амебу. Кровь была и на ржавой спинке и, по-видимому, за койку ее натекло много, оттуда выползали темно-бурые, почти черные языки и смешивались с другой лужей, зеленоватой, кисло пахнущей.
   Окрошка подковылял к трупу своего кореша и, примостившись рядом, стал толкать его, словно пытался разбудить.
   - Юрка! А, Юрка! Ты чего? Кто это тебя? Юрка-а-а!
   Окрошка поднял на Сидорова глаза, в них были слезы.
   - За что его? Кому он помешал?
   Сидоров пожал плечами и поднял с пола пистолет, понюхал дуло, повертел его в руках. ТТ, как ТТ, только старый - ствол и рукоятка потертые, в царапинах. На рукоятке узкая серебряная пластинка подарочного адреса. Гравировка затерта, не разобрать, что там было когда-то написано.
   - А я видел этот пистолет, - сказал Альфред, встав рядом с
   Сидоровым. - Не так давно.
   - Да? Где и когда?
   - В начале лета. Третьего июня. На дне рождения у Александра
   Моисеевича.
   - У какого Александра Моисеевича?
   - У Шульмана. Это его пистолет. Он выпил лишнего, как всегда. Из ресторана пригласил нас с Катенькой к себе домой. Там еще добавил и в спальню ушел. Мы с Катенькой подумали, спать пошел, а он выходит и показывает нам пистолет. Говорит, купил по случаю. Вдруг, говорит, пригодится?
   - А ты уверен, что это именно тот?
   - Да вроде похож…, - Альфред взял тэтэшник, внимательно стал его разглядывать. - Да, точно он. Вот царапина на стволе. Возле мушки.
   На том, что Шульман показывал, такая же была. А на пластинке заглавную букву 'Ш' разобрать можно. Катя еще посмеялась, посоветовала Александру Моисеевичу гравировку восстановить. Сказала, начальная буква твоей фамилии уже есть, осталось только продолжить, написать: 'Шульману А. М. за боевые заслуги перед Отечеством'. Или что-нибудь в этом роде…
   - Шульман мертв, если верить Пархому, - задумчиво сказал Сидоров.
   - Можно предположить, что Саша пришел к Пархому с этим тэтэшником.
   Убить его Шульману не удалось, сам погиб, а орудие мести оказалось в руках Пархома или его отморозков. А если это так, то и Юрка Грибоед
   - дело рук этого бандита.
   - Кто такой Пархом? - спросил Окрошка с вызовом. - Бандит? Мне наплевать, что он бандит! Я уже двоих бандюков завалил. Я и Пархома этого завалю. Я его за Юрку…
   - О Пархоме позже поговорим, - пообещал Сидоров. - А сейчас уходить надо.
   - А Юрка? - Окрошка указал рукой на мертвого бомжа. - Его похоронить бы надо…
   - Не с руки нам, Окрошка, похоронами заниматься. Друга твоего государство похоронит. Уходить нам надо. И в темпе. Вдруг Пархом ментам позвонил, что в подвале на улице Грибоедова труп? А пистолет оботри и брось, где лежал, - сказал Сидоров Альфреду. - Таскать с собой пистолет, зная, что из него убит человек, глупо. А если менты по нему на Шульмана выйдут…? Что ж, Саше уже все равно.
   Когда Сидоров вслед за Альфредом вышли из Юркиной коморки,
   Окрошка, задержавшись, якобы для того, чтобы проститься с другом, поднял с пола пистолет и сунул его за пояс под куртку.
   - Как думаешь, зачем Пархом Юрку Грибоеда убил? - спросил Альфред у Сидорова на улице. - Что ему вообще от этого бомжа нужно было?
   - Тебя искал, - уверенно ответил Сидоров. - Юрка-то ему и рассказал, что ты на 'Искре' живешь.
   - А Грибоед откуда знал?
   - Среди бомжей подобные новости быстро распространяются. Я виноват. Не нужно было тебя на 'Искру' вести. Надо было сразу к
   Мотовило. Сейчас мы к нему и пойдем.
   - Э, мужики! - окликнул их Окрошка, догоняя. - Мы куда сейчас?
   - К одному правильному менту. Только я сейчас позвоню ему, предупрежу, что к нему гости.
   Едва Сидоров достал из кармана мобильник, он запиликал сам.
   - Ало. Это Николай Любимов, секретарь господина Самсонова, - раздался в трубке голос Николаши.
   - Добрый вечер, - поздоровался Сидоров.
   - Он не добрый.
   - Что случилось?
   - Андрей Валентинович просит вас, Алексей Алексеевич срочно к нему прийти. У нас несчастье. Владислав Андреевич скончался. Нам надо возвращаться в Таргань.
   - Как он? - спросил Сидоров, имея в виду Самсонова.
   - Плох. Сердце…

8.

   Андрей Валентинович выглядел даже хуже, чем ожидал Сидоров.
   Землистый оттенок лица, который у него был сегодня утром, сменился синюшным. Губы стали сиреневыми.
   - От меня только что вышел нотариус. - Голос у Самсонова был слабым, Сидоров едва разобрал слова старика. - Минуту назад.
   Сидоров кивнул. Когда он подходил к апартаментам Самсонова, ему навстречу попался хитроватый лысый коротышка в добротном кашемировом пальто. Коротышка внимательно оглядел Сидорова, улыбнулся и прошел мимо. Где-то я его видел, промелькнула в голове Сидорова мысль.
   Теперь он вспомнил - лет шесть назад он видел этого человека в их офисе. Зачем он тогда приходил, этого Сидоров не помнил. Нет, скорей всего он этого и не знал. Катерина просто представила их друг другу, назвала: нотариус такой-то (Сидоров тут же забыл его фамилию) а зачем он здесь не сообщила. Впрочем, Сидорову это было и не нужно, его в ту пору больше волновали не дела фирмы, а более прозаичные вопросы, например - удастся ли ему сегодня отыграться в казино? Он и зашел-то тогда в офис денег взять. Теперь Сидоров догадался, что нотариус был одним из негласных посредников между Самсоновым и его дочерью…
   - Я давно знаком с ним. Он помогал мне здесь, в этом городе, - подтвердил Самсонов его догадку. - Осуществлял юридическое сопровождение некоторых Катюшиных договоров…Пальман Матвей
   Яковлевич. Он хороший юрист и нотариус, которому можно доверять. Я хочу, чтобы ты запомнил это имя.
   - Я запомнил.
   - Владиславик умер. Тебе сказал Николаша?
   - Да. Примите мои соболезнования, Андрей Валентинович.
   Самсонов закрыл глаза. Он долго молчал.
   - Тяжело… Тяжело и пусто. Я пережил своих детей. Их нет. Я один.
   И почему-то живу. Зачем? Зачем мне эта жизнь?
   Сейчас Самсонов разговаривал сам с собой. Неожиданно он открыл глаза.
   - Матвей по моей просьбе составил мое завещание. Я подписал.
   Интересуешься, что в нем?
   Сидоров отрицательно покачал головой.
   - Я и не сомневался. Я сразу понял, что ты за человек. Тем не менее, хочу, чтобы ты знал.
   - Я вижу, что вы плохо себя чувствуете, Андрей Валентинович.
   Может, в другой раз?
   - Сейчас. Утром мы вылетаем в Таргань. А здоровье у меня не ахти… Сейчас. Именно сейчас.
   Сидоров пожал плечами.
   - У меня нет наследников, кроме государства и…тебя.
   Сидоров хотел запротестовать, но увидел, что Самсонов слегка прикрыл веки и отрицательно мотнул головой, мол, не перебивай, промолчал.
   - Свое предприятие я завещал российскому правительству. Я рассказывал тебе об этом своем желании… Дом в Таргани со всем, что в нем находится, дом в Москве на Рублевке и виллу в Марбелье я распорядился продать и на эти деньги организовать клинику для лечения больных СПИДом… Деньги, которые хранятся на моем личном счете, я отдаю тебе. После моей смерти в установленный законом срок ты вступишь в права наследования. Их не так уж много, этих денег, около двух миллионов евро…
   Старик замолчал, облизнул сухие губы, взглядом указал Сидорову на стакан с водой, стоящий на журнальном столике. Сидоров подал его
   Самсонову. Сделав глоток и немного отдышавшись, Андрей Валентинович сказал:
   - Тебе паспорт надо поменять.
   - Уже делается. Я сегодня утром сфотографировался и отдал фотографии одному хорошему человеку. Он обещал сделать быстро.
   - Это хорошо… Дом, который вы построили с Катюшей, и который отобрал Пархом, тоже будет твоим. И деньги, которые он у Катюши украл, вернутся и перейдут к тебе. Но это уже не по завещанию. Мы с
   Матвеем и этот вопрос обсудили… Что-то от Дениса ни одного звонка.
   Позови Николашу.
   Сидоров позвал секретаря.
   - Что Денис?
   - Не звонил.
   - А ты ему?
   - Как всегда, недоступен.
   Николаша резковато дернул плечами. Он казался слегка смущенным, словно расстраивался от того, что не может выполнить задания шефа.
   Но Андрей Валентинович, по-видимому, хорошо изучивший мимику и жесты своего секретаря за то время, что тот у него проработал, уловил в этом смущении нечто другое.
   - Ты что-то не договариваешь…
   - Да нет. Правда. Не могу дозвониться до Дениса Александровича.
   - Говори, Николаша. В моем теперешнем состоянии, знать о неприятности лучше, чем ее ожидать. Рассказывай, а то уволю.
   - Да нечего, собственно, рассказывать…
   - Я вижу, есть что.
   - Ничего еще не известно… По первому каналу ТВ передали, что на четырнадцатом километре трассы Домодедово-Москва произошло ЧП, взорван автомобиль марки БМВ. Предположительно - в машину выстрелили из гранатомета.
   - Что по времени?
   - Это произошло через двадцать две минуты после посадки самолета, на котором летел Денис Александрович.
   - Денис мертв…, - прошептал Андрей Валентинович.
   - Из БМВ извлечено два сильно обгоревших тела. Останки вывезены в
   Москву, - продолжал Николаша. - По номеру автомобиля идентифицирован его владелец, точнее тот, кто ею в настоящий момент пользуется… пользовался. БМВ причислена к гаражу администрации президента России…
   - Денис мертв, - повторил Самсонов.
   - Ничего еще…, - начал Николаша.
   - Брось, - резко, насколько это ему позволяло самочувствие, перебил его Самсонов, слабо шевельнув рукой. - Я уверен, что один из обгоревших трупов - наш Денис Александрович. Если бы он был жив, обязательно вышел бы на связь. Не позвонил бы сам, так ты бы до него дозвонился.
   - И все же я попытаюсь еще раз, - не желал мириться с действительностью Николаша. - В Москве чуть не каждый день кого-нибудь взрывают или расстреливают. Совершенно не обязательно, что взорвали именно ту машину, на которой ехал Денис Александрович.
   - Иди. Пытайся, - разрешил Самсонов.
   Николай Любимов вышел.
   - Включи-ка телевизор, сынок, - попросил Андрей Валентинович
   Сидорова. - Может, скажут чего?
   Было совершенно ясно, что и Самсонова не покидает надежда, что
   Десницкий все-таки жив.
   По первому каналу показывали какой-то голливудский боевик с Брюсом
   Уиллисом. Стреляли, взрывались бочки с бензином и автозаправочные станции, а из сбитых водяных колонок высоким фонтаном били струи воды. У Брюса, как всегда, был разбит нос, и он в очередной раз спасал мир. Спасти мир можно было, только взорвав и разнеся в клочья половину Америки. Грохот стоял жуткий. Сидоров уменьшил громкость почти до нуля.
   - Может быть, вам не стоит ехать в Таргань? - мягко посоветовал он
   Самсонову.
   - Может быть… Но я поеду. Это мой долг. Я должен отдать все долги пока жив, нельзя оставлять их здесь… Да ты не переживай по поводу моего самочувствия. Доберусь. В воздухе я, как не странно, даже лучше себя чувствую, мотор более исправно работает. Вот такой парадокс. Привык, наверное, летать. Полжизни в воздухе провел. То на самолетах, то на вертолетах. А если что, у меня Николаша есть.
   - Но он же не врач.
   - Николаша? Врач. Окончил медицинскую академию. Правда по направлению бизнеса в медицине, но разбирается кое в чем. Его там не только медицинским оборудованием торговать учили. Я его и взял-то к себе из этих соображений. У Николаши и таблетки разные есть и прочая амбулатория. А в Таргани у меня замечательный личный врач.
   Кардиолог. Он сможет поставить меня на ноги…А если не сможет…
   Знаешь, Алексей, я смерти не боюсь. Даже хочу поскорей умереть, с нетерпением жду ее прихода. Может быть, там… я встречусь с Катюшей и смогу получить ее прощение? Мы все там встретимся. Я, Владислав,
   Катюша, Сима… Мы встретимся и все обсудим. И простим друг друга.
   Понимаю, разговор этот будет непростым. Нужно будет очень многое объяснить и, наверное, многое понять…
   Самсонов внимательно посмотрел на Сидорова и, уловив в его глазах некое беспокойство, похожее на смятение, опроверг возможные сидоровские подозрения:
   - Нет, я не сошел с ума. Я вполне адекватен. Некоторое время назад мою адекватность подтвердил Матвей Пальман. Но знаешь…, когда стоишь на пороге…- Неожиданно Самсонов напрягся и сделал нетерпеливый жест. - Ну-ка, сделай громче.
   Наверное, Брюс Уиллис уже спас мир или показ фильма прервали ввиду экстренного сообщения. Диктор радостно сообщал, что сотрудник администрации президента, за которым закреплен подорванный автомобиль марки БМВ жив, а за рулем в момент взрыва находился его личный водитель. Было непонятно, огорчала ли диктора смерть водителя и того, кто был пассажиром, но то, что кремлевский чиновник остался в живых, его явно радовало.
   На экране появилась чадящая разбитая иномарка. В некотором отдалении от места катастрофы толпились зеваки, а возле машины стояли крепкие ребята в темно-синих комбинезонах с надписями 'МЧС
   России' на спинах. С эмчээсовцами о чем-то разговаривали два человека, по-видимому, опера. На обочине дороги лежали два тела, издали они выглядели как два черных могильных холмика. Рядом с трупами стояла карета скорой помощи. На подножке сидел толстячок в берете и что-то записывал в блокнот. Тела еще не успели упаковать в полиэтиленовые мешки и оператор, словно наслаждаясь жутким зрелищем, приблизил изображение и стал показывать трупы крупным планом - дымящиеся черные головы, тлеющие обрывки одежды, конечности, похожие на корни деревьев. Рука одного трупа, менее обгоревшего, скрюченными пальцами тянулась вверх, на обугленном усохшем запястье болтались часы. Сидоров придвинулся к экрану, пытаясь рассмотреть их, часы казались ему знакомыми. Оператор, словно уловив его желание, вывел часы на весь экран. Так и есть. Радо. Точно такие же были на руке
   Десницкого.
   Сидоров повернулся к Самсонову. Андрей Валентинович закатил глаза и судорожно хватал воздух ртом. Наверное, он тоже узнал часы Дениса
   Александровича, и ему стало плохо. Сидоров вскочил и опрометью кинулся в соседнюю комнату. Николаша с задумчивым видом смотрел на экран телевизора.
   - Николай! - закричал ему Сидоров. - Андрею Валентиновичу…
   Он не успел закончить фразу, в комнате, где остался Самсонов, ухнуло и Сидорова взрывной волной бросило на входную дверь.

Часть III.

Замочить в сортире.

 

1.

 
   Надя приехала неожиданно, не предупредив Гошу по телефону о том, что решила сократить свое пребывание у родителей и провести праздники дома. Не позвонила… Может быть, хотела его проверить?
   Хотя, что-что, а это не в ее характере, проверять. Услышав звонок в дверь, Мотовило подумал, что это Сидоров вернулся от Самсонова.
   Больше-то кому? Если бы на службе что стряслось, так его бы по телефону вызвали.
   - Наденька?
   - Картина Репина 'Не ждали'? - лукаво улыбнулась Надежда.
   Клетчатая сумка, стоящая у ее ног весила не меньше килограммов тридцати. Как она ее только доперла?
   - Тут сало и мяса немного. Папа кабанчика к праздникам заколол. И так, кое что - варенец, творог, сметаны банка…
   - Что же ты не позвонила? Я бы встретил. Тяжесть какая! - Гоша одной рукой легко подхватил сумку, а другой приобнял жену за талию и чмокнул ее в прохладную с улицы щеку.
   - А что тяжесть? С вокзала до такси донести помогли, а живем мы с тобой на первом этаже.
   - Кто это…помогли? - спросил Мотовило, поставив сумку рядом с обувной тумбочкой, и помог жене снять пальто. Потом повернул Надю к себе лицом и, заглянув ей в глаза, наигранно грозно спросил: - Кто помог? Что за помощники такие выискались? А ну, признавайся!
   - Попутчики, - улыбнулась Надя. - Наши, деревенские. Семен и Ольга
   Ситниковы, соседи наши в Холмах. Они в город к сыну погостить приехали. А ты что, ревнуешь?
   - А как же? Конечно, ревную. Если ревную, значит люблю. А что это ты вдруг вернуться решила? Соскучилась?
   Надя вздохнула, и устало опустилась на тумбочку. Георгий присел на корточки и стал расстегивать молнии на ее сапогах.
   - Да к родителям моя младшая сестра, Маринка приехала из района, - грустно сказала Надежда. - С мужем и маленькими дочками-близняшками.
   Полна изба народа. Визги, писки. Старикам с внучками возиться в радость. А я что? Погостила, рассказала все о себе. Да особо и рассказывать-то нечего… Вот и решила. Родителям не скучно будет с
   Маринкой и девчушками, а ты тут один…
   Георгий уловил в словах жены скрытую боль и обиду на свою бездетную жизнь, на то, что она не может приехать к родителям вот так, как ее сестра, с мужем и ребенком. Или ребятишками.
   - Ну и молодец, что приехала, - сказал он, поднимаясь и привлекая
   Надю к себе и щекоча ее ухо своими рыжими колючими усами. - Я соскучился страшно. Не представлял, что мне тут одному целых три дня делать? С ума сойти можно от одиночества и безделья. Праздник этот дурацкий придумали - День народного единства, годовщина изгнания из
   Москвы польских интервентов. Кстати сказать, триста девяносто третья. Непонятно, как этот праздник отмечать? Думал, может, девчонок каких из фирмы по сексуальным услугам вызвонить? Может быть, у них полячки найдутся?
   Надя хмыкнула, поняв, что Гоша пытается отвлечь ее от грустных мыслей, развеселить. Но получилось у него это несколько неуклюже, даже грубовато. Впрочем, Надя уже давно привыкла к его ментовскому юмору и не обижалась.
   - И что не вызвонил? - усмехнулась она.
   - Так лучше тебя-то мне все равно не найти. Нет таких ни одной. На всем белом свете.
   Вдруг Надя принюхалась и наморщила носик:
   - Ты что, мусор забыл вынести?
   - Это… Я мусор вынес. Утром еще.
   - А чем так…пахнет? Накурено и…мусором каким-то…
   - Я сам - мусор, - задумчиво пошутил Мотовило. - Тут…, видишь какое дело, родная… У нас…э-э-э…в некотором роде тоже полна изба народу…
   - Не поняла.
   Надя решительно встала и прошла через зал в спальню. Убедившись, что ни в зале, ни в супружеской опочивальне никого нет, вернулась в прихожую.
   - Они там. - Мотовило сделал страшное лицо и указал пальцем на закрытую дверь в кухню.
   - Проголодались? - с иронией в голосе произнесла Надя и открыла дверь.
   Сидящие за кухонным столом Окрошка и Альфред поднялись. Вернее, встал Альфред, а Окрошка только попытался, но не смог, он был уже изрядно пьян, а костыли стояли в углу, за его спиной, но он забыл, где они стоят.
   - Здравствуйте, - поздоровалась Надя.
   Окрошка икнул и судорожно кивнул головой:
   - Здрасьте.
   - Добрый вечер, - поздоровался Альфред, смущенно улыбаясь, и вдруг замер, улыбка сползла с его губ, а смущенность сменилась растерянностью. - Наденька?
   - Альфред…Аркадьевич? - Надя тоже растерялась.
   - Э, да я вижу, вы знакомы…, - удивленно произнес Мотовило.
   Надя покраснела и сказала Георгию, словно оправдываясь:
   - Альфред Аркадьевич работал на 'Искре'…
   - Он и сейчас там…в некотором смысле работает. - Мотовило подошел к столу и, взяв свою рюмку, залпом выпил. - А когда он там работал в прямом смысле, у вас естественно был роман.
   - Нет! - ответила Надя излишне поспешно. - Никакого романа между мной и Альфредом Аркадьевичем не было.
   - Честное слово, Георгий Иванович, - поддержал Надю Альфред. - Не было. Ничего такого не было.
   - А эдакого?
   - Да вообще ничего! - воскликнул Альфред с жаром и тут же осекся, натолкнувшись на напряженный, но слегка насмешливый взгляд серых
   Наденькиных очей.
   - Да ладно, не важно, - сказал Мотовило. - Было, не было. Если и было, то давно. - И подумал про себя: 'Впрочем, я и сам знаю, что ничего эдакого не было. Чай, девицей Наденьку взял', и еще подумал, посмотрев на смущенного Альфреда: 'Лишь бы сейчас ничего неожиданного не приключилось, не вспыхнуло бы чего между ними. Искра какая-нибудь. Не вспомнилось бы старое увлечение!'.