вытолкнул себя на ноги. Он протянул руку через стол.
- Галбрейт позаботится о вас, Марлоу. Вы можете на него положиться.
- Вы меня обязываете, шеф. Не знаю, как и благодарить вас.
- Чепуха. Никаких благодарностей. Всегда готов помочь другу друзей, так
сказать, - он подмигнул мне. Хемингуэй стал изучать это подмигивание, но
так и не определил, к чему оно.
Мы вышли, сопровождаемые вежливыми репликами шефа. Дверь закрылась.
Хемингуэй оглядел коридор и сказал мне:
- Ты умно играешь, приятель. Должно быть, ты еще что-то нам не
рассказал.
Машина неторопливо, плавно плыла мимо жилых домов. Кроны деревьев аркой
смыкались над нами, образуя тоннель. Солнце блестело сквозь ветви и узкие
еще листья. Знак на углу гласил, что мы находимся на Восемнадцатой улице.
Хемингуэй управлял машиной, а я сидел рядом с ним. Он ехал очень
медленно, думая о чем-то тяжелом.
- Как много вы ему рассказали? - спросил он, наконец решившись.
- Я сказал ему то, что вы и Блейн увезли меня оттуда, вышвырнули из
машины и оглушили. Об остальном я умолчал.
- А про 23-ю и Дескансо не рассказали?
- Нет.
- Почему?
- Я подумал, что так мы с вами лучше поладим.
- Это мысль. Вы действительно хотите поехать в Стиллвуд Хайтс или это
был просто предлог?
- Просто предлог. Все, что я действительно хочу, так это узнать у вас,
почему вы поместили меня в одно веселенькое заведение и почему меня там
пытались удержать.
Хемингуэй подумал. Он так крепко задумался, что мышцы на его лице стали
образовывать узлы под сероватой кожей.
- Этот Блейн, - заговорил он. - Мясной обрубок. Я и не подозревал, что
он ударит вас. Я и не думал, что вам действительно придется идти пешком
домой. Я считал, что мы лишь разыгрываем сцену, помогаем Амтору припугнуть
шантажистов. Вы бы удивились, узнав, как часто его шантажируют.
- Уже удивился, - мгновенно парировал я. Он искоса глянул на меня. Его
глаза были кусочками льда. Затем он снова стал задумчиво смотреть вперед
через пыльное стекло.
- Этим старперам иногда хочется оглушить кого-нибудь, - сказал он. - Им
обязательно надо разбить голову кому-нибудь. Господи, как я тогда
испугался. Вы упали, как мешок с цементом. Я высказал свое недовольство
Блейну. А затем мы отвезли вас к Зондерборгу. Во-первых, потому что это
было ближе всего и, во-вторых, потому что он неплохой парень и мы бы
неплохо позаботились о вас.
- Амтор знает, что вы меня туда увезли?
- Конечно же, нет. Это была наша идея.
- Потому что Зондерборг - хороший и заботливый парень. И никаких взяток
не надо. И, конечно же, доктор не признает мой иск, если я решу его
подать. Правда, в этом славном городишке иски не имеют смысла.
- Вы хотите дать ход этому делу? - задумчиво спросил Хемингуэй.
- Не я. Кстати, я бы не советовал вам слишком заноситься. Ваша работа
висит на волоске. Вы же видели глаза шефа.
- О'кей, - сказал Хемингуэй и сплюнул в окно. - Я и не собирался
наглеть. Не спорю, может, иногда и прорывается в разговоре что-то такое,
похожее на нахальство. Подводит привычка. Что еще?
- Блейн действительно болен?
Хемингуэй утвердительно кивнул, но напустить на себя грусть по этому
поводу ему не удалось. Он довольно равнодушно поведал:
- Позавчера у него заболел живот, и аппендикс лопнул прежде, чем его
смогли вырезать. У Блейна есть шансы, но они невелики.
- Нам не хотелось бы его терять, - сказал я. - Такой парень - украшение
полиции.
Хемингуэй снова сплюнул в окно.
- О'кей. Следующий вопрос, - вздохнул он.
- Вы убедительно доказали, почему отвезли меня к Зондерборгу. Но вы еще
не объяснили, зачем он держал меня 48 часов взаперти, напичканного
наркотиками.
Хемингуэй бесшумно затормозил у тротуара. Он положил руки на руль и
потер большие пальцы друг о друга.
- Я не знаю, - глухо сказал он.
- У меня были бумаги, из которых следовало, что я частный детектив, -
продолжал я. - Ключи, деньги, фотографии. Если бы доктор не знал вас, он
бы подумал, что удар по голове всего лишь розыгрыш, повод запихнуть меня в
его заведение для того, чтобы я все там разнюхал как следует. Но я
догадываюсь, что он очень хорошо знает вас, ребята. Оттого я и озадачен.
- Оставайтесь озадаченным. Так безопаснее.
- Да, конечно, - согласился я. - Но в этом нет никакого удовлетворения.
- Вы попросили закон Лос-Анджелеса заняться этим?
- Чем этим?
- Вашими подозрениями в отношении Зондерборга.
- Не совсем.
- Так да или нет?
- Я не такая уж важная личность, чтобы давать указания полиции, -
сказал я. - Служители закона из Лос-Анджелеса могут прибыть сюда в любое
угодное им время. Не все, конечно, но парни шерифа и окружного прокурора -
точно. У меня есть друг из прокурорского надзора, да я и сам там когда-то
работал. Друга зовут Берни Олс. Он - главный следователь.
- Вы ему об этом сообщили?
- Нет. Я не говорил с ним уже целый месяц.
- Подумываете о том, чтобы направить его на это дело?
- Если это помешает моей работе, то нет.
- Частное дело?
- Да.
- О'кей. Что вы хотите?
- Чем действительно занимается Зондерборг?
Сержант убрал руки с руля и по-чемпионски залепил плевком в фонарный
столб.
- Хорошая улочка, не правда ли? Приятные дома, приятные сады, приятный
климат. Вы часто слышите о подкупленных полицейских?
- Изредка, - ответил я.
- О'кей! Сколько полицейских живет на таких улицах, как эта, в таких
домах с красивыми лужайками? Я знаю четверых-пятерых, все из отряда по
борьбе с проституцией и игорными домами. Они зашибают приличные деньги. А
полицейские, как я, живут в жалких домишках в грязной части города. Хотите
посмотреть, где я живу?
- А что это докажет?
- Послушайте, приятель, - серьезно сказал здоровяк. - Я иду у вас на
поводу, но всякому терпению есть предел. Полицейские не поддаются на
деньги! Улыбаетесь? Ладно, бывает, но редко. Полицейские делают, что им
говорят. А парень, который сидит в огромном кабинете, в дорогом костюме и
пахнет дорогой выпивкой тоже ничего не решает. Вы меня понимаете?
- Что за человек мэр?
- Мэр как мэр, как в любом другом городе. Политик. Вы думаете, он
приказывает? Чепуха. Вы знаете, что происходит с этой страной?
- Я слышал, слишком много замороженного капитала, - сказал я.
- Парень не может оставаться честным, даже если он этого хочет, -
сказал Хемингуэй. - Его вытряхнут из собственных штанов, если он останется
честным. Вы или играете в грязную игру, или питаетесь святым духом. Куча
ублюдков думает, что нас спасут девяносто тысяч сотрудников ФБР в чистых
воротниках и с бумажками в папках. Чепуха! Знаете, о чем я думаю? Мы
должны переделать этот мир заново. Предпринять Моральное Перевооружение.
Тогда что-нибудь получится. Только М.П.В. Моральное Перевооружение!
- Если Бэй Сити - пример работы этого М.П.В., то я приму аспирин, -
сказал я.
- Можно стать очень умным, - как-то сразу поутих Хемингуэй. - Можно не
думать об этом, но это возможно. Можно стать таким умным, что будешь
думать только о том, как бы стать еще умнее. Я всего лишь тупой
полицейский. Я выполняю приказы. У меня жена и двое детей, и я делаю все,
что говорят большие дяди. Блейн бы много мог рассказать, а я невежа в этих
вопросах.
- А точно у Блейна аппендицит? Не пустил ли он себе пулю в живот из
вредности?
- Не будьте таким, - недовольно, но миролюбиво сказал Хемингуэй и
провел руками по рулю. - Попытайтесь думать иногда хорошо о людях.
- О Блейне?
- Он человек, как все мы. Он грешник, но он - человек.
- Чем занимается Зондерборг?
- О'кей, я вам только сказал. Может быть, я не прав. Я посчитал вас
парнем, которому можно продать неплохую идейку.
- Вы не знаете, чем он занимается?
Хемингуэй достал платок и вытер лицо.
- Но вам бы следовало догадаться, что если бы мы с Блейном знали, что
Зондерборг занимается чем-то незаконным, то мы или не бросили бы вас туда,
или вы бы оттуда не ушли так просто. Я имею в виду настоящее подпольное
дело, а не муть типа предсказания судеб старухам по хрустальному шару.
- Я думаю, что мой уход из лечебницы не предполагался, - заметил я. -
Есть такое лекарство - скополамин, от которого человек иногда становится
слишком разговорчив. Это, конечно, не гипноз, но частенько срабатывает. Из
меня хотели выудить кое-что, чтобы узнать, сколько я знаю. Но доктор
Зондерборг мог узнать только из трех источников, что у меня есть, мягко
говоря, приятная для него информация. Ему мог сказать Амтор, либо Лось
Мэллой мог упомянуть, что я навещал Джесси Флориан, либо он мог подумать,
что я - подсадная утка полиции.
Сержант печально смотрел на меня.
- Что за Лось Мэллой, черт возьми?
- Громила, который убил человека на Сентрал Авеню несколько дней назад.
О нем передали по вашему телетайпу, если вы когда-нибудь его читаете. И,
возможно, вам уже пришло объявление о розыске.
- Ну и что?
- А то, что Зондерборг прятал его. Я видел там Лося, на кровати,
читающим газету, той ночью, когда я смылся.
- Как вы сбежали? Вас не держали под замком?
- Я огрел санитара пружиной от кровати. Мне повезло.
- Этот огромный парень не видел вас?
- Нет.
Хемингуэй отъехал от тротуара, на его лице установилась вполне
приличная улыбка.
- Ну что же, мне это представляется шикарным. Зондерборг прятал
разыскиваемых ребят, если у тех, конечно, были деньги. Его заведение было
для этого хорошо приспособлено.
Машина пошла быстрее, и мы завернули за угол.
- Черт. А я думал, что он продает сигареты с марихуаной, - сказал
Хемингуэй с искренним отвращением. - Но, черт возьми, его занятие не могло
долго продолжаться!
- Вы когда-нибудь слышали о подпольной лотерее? Она тоже рассчитана на
продолжительное время, если посмотреть с одной стороны.
Хемингуэй классно справился еще с одним поворотом и кивнул.
- Верно. И китайский бильярд, и игорные дома бинго, и притоны для
наркоманов. Но сложите все это и позвольте одному парню управлять всем
этим, и окажется, что это вовсе не бессмысленно.
- Кто этот парень?
Хемингуэй не ответил. Он крепко сжал зубы. Мы ехали по Дескансо к
востоку. Тихая улочка, даже в полдень. Чем ближе к 23-й улице, тем шумнее
становилось в кварталах. Вот два человека изучают пальму, как будто
собираются передвинуть ее. Возле дома доктора Зондерборга припаркована
машина, в ней никого. Немного дальше по улице человек считывает показания
водомера.
Дом освещен жизнерадостным солнечным светом. Чайные розы образовали
сплошную светлую массу под окнами, а анютины глазки создали яркую дымку
под зацветающей акацией. Алая вьющаяся роза только раскрыла почки,
прикрепившись в форме веера к крепкой решетке. Бронзово-зеленая птичка
деловито клевала зимний горох. Дом похож на жилище пожилой богатой четы,
любителей повозиться в саду. Солнце светило с каким-то тихим, но тревожным
спокойствием.
Наша машина медленно проскользнула мимо дома. Сержант пошмыгал носом,
повернул за угол, посмотрел в зеркало заднего вида и прибавил скорость.
Через три квартала он снова остановился у тротуара и повернулся ко мне,
одарив меня суровым взглядом.
- Ищейки из Лос-Анджелеса, - сказал он. - Один из парней под пальмой -
Доннелли. Я его знаю. Они присматривают за домом. Так вы ничего не
рассказывали своему другу в Лос-Анджелесе, а?
- Я же сказал, что нет.
- Шефу это понравится, - проворчал Хемингуэй. - Они приехали сюда,
обнюхивают это заведение и даже не зашли, чтобы поздороваться.
О своих соображениях я умолчал.
- Они ловят этого Лося Мэллоя?
Я отрицательно покачал головой.
- Насколько я знаю, нет.
- А насколько ты знаешь, приятель?
- Не намного. Есть ли какая-нибудь связь между Амтором и Зондерборгом?
- А вот об этом я не знаю.
- Кто хозяин этого города?
В ответ молчание, которое я нарушил через три секунды.
- Я слышал, игрок по имени Лэйрд Брюннет выложил тридцать тысяч на
выборы мэра. Я слышал, что он - хозяин клуба Бельведер и обоих игорных
кораблей.
- Может быть, - уклончиво отозвался Хемингуэй.
- Где можно найти Брюннета?
- Почему вы спрашиваете меня?
- Куда бы вы смылись, если бы потеряли надежное укрытие?
- В Мексику.
Я рассмеялся.
- О'кей, не оказали бы вы мне любезность?
- С большим удовольствием.
- Отвезите меня снова в центр.
Мы отъехали от тротуара и скоро припарковались на стоянке у
полицейского управления. Я вышел.
- Заходите в гости как-нибудь, - сказал Хемингуэй. - Я, вероятнее
всего, буду вычищать плевательницы.
Он протянул большую руку.
- Никаких неприятных ощущений?
- М.П.В.! - проникновенно сказал я, пожимая ему руку. Мы рассмеялись.
Он окликнул меня, когда уже собрался уходить, осторожно огляделся по
сторонам и проговорил мне в самое ухо:
- Эти игорные корабли, по-моему, находятся вне городских законов и
законов штата. Зарегистрированы в Панаме. Если бы я... - он замолчал, и в
его глазах появилась то ли озабоченность, то ли печаль.
- Я понял. У меня была та самая идея. Я не знаю, почему мне захотелось,
чтобы вам в голову пришла та же самая идея. Но она не сработает для одного
человека.
Он кивнул и улыбнулся:
- М.П.В.
Я лежал на кровати прибрежного отеля и ждал, когда стемнеет. Маленькая
комнатка с жесткой кроватью и матрацем не толще одеяла, накрывавшего его,
успела осточертеть. Сломанная пружина впивалась в левый бок. Я уже
досконально изучил потолок, но продолжал лежать, не шевелясь, позволяя
пружине издеваться надо мной.
Блики красных неоновых реклам гуляли по потолку. Далеко за окном гудели
машины. Улица тянулась вдали от автотрассы, по почему-то ее называли
Спидвей. К шуму машин привыкаешь быстро, а вот к шарканью ног по тротуару
под самым окном - никогда. Через ржавую сетку в комнату доносился несвежий
запах подгоревшего жира. Далекий голос кричал так, что его могли слышать в
соседнем штате: "Проголодались, люди, проголодались! Горячие сосиски!
Проголодались!"
Темнело. Мне ничего не оставалось, как думать. Мысли мои шевелились
украдкой, как будто за ними наблюдали злые глаза садиста. Я думал о глазах
мертвецов, глядящих в безлунное небо, о струйках крови, запекшихся на
лицах. Я думал о неряшливых пожилых женщинах убитых ударом о ножку
собственной кровати. Я подумал о блондине, который боялся, но не знал
чего, который чувствовал, что что-то не так, но тщетно пытался выяснить,
что же именно. Я подумал о красивых богатых женщинах, с которыми можно
проводить время, и о симпатичных, стройных любопытных девушках, которые
жили совсем одни и с которыми тоже можно проводить время, но по-другому. Я
думал о полицейских, крутых подкупленных фараонах, но не совсем
испорченных. О таких, например, как Хемингуэй. О жирных процветающих
полицейских, как шеф Вокс. О высоких и элегантных, сообразительных и
холодных полицейских, как Рандэлл, которые, несмотря на сообразительность
и хладнокровие, не могли свободно делать работу чистыми методами. Я думал
об индейцах, психиатрах и наркоманах-врачах. Я думал о старых козлах,
вроде Налти, которые быстро отказались от попыток довести начатое до
логического конца.
Я думал о многом. Темнело уже заметнее. Красный отблеск неона
пробирался все глубже и глубже в комнату.
Я поднялся с кровати, потер онемевшую от жесткой подушки шею, подошел к
раковине в углу и ополоснул лицо холодной водой. Я почувствовал себя
лучше, но ненамного. Мне надо было выпить, мне надо было застраховать свою
жизнь на большую сумму, мне надо было отдохнуть, мне нужен был дом в
деревне. Все, что у меня было, это плащ, шляпа и пистолет. Я нацепил на
себя все это и вышел из комнаты.
Лифта не было. В коридоре воняло. Я спустился по лестнице, не касаясь
грязных перил, бросил ключ на стол и сказал, что я уезжаю и номер мне
больше не понадобится. Пожилой дежурный с бородавкой на левом веке кивнул,
а из-за каучукового дерева, самого пыльного во всей Калифорнии, внезапно
появился посыльный-мексиканец в потертой униформе, чтобы взять мои
чемоданы. Чемоданов у меня не оказалось, и мексиканец вежливо распахнул
дверь, не переставая улыбаться. Снаружи кипела узкая улица, тротуары
просто кишели жирными животами. В павильоне через дорогу вовсю играли в
бинго, а неподалеку от меня двое моряков с девушками вышли от фотографа,
где их, вероятно, сняли верхом на верблюдах. Голос торговца сосисками
раскалывал сумерки как топором. Голубой автобус, урча мотором, проехал по
улице к маленькой площади, где на поворотном устройстве разворачивался
трамвай. Я пошел в том направлении.
Через некоторое время мои ноздри уловили слабый запах океана. Совсем
слабый, как бы только для напоминания людям, что когда-то был чистый пляж,
омываемый волнами, что дул ветер и можно было унюхать что-нибудь еще,
кроме запаха пригоревшего жира и холодного пота.
Я доехал на маленьком трамвайчике до конца линии, слез с него и сел на
скамейках, где было тихо, холодно и почти у самых ног лежала большая куча
бурых водорослей. Далеко в океане включили свет в игорных кораблях. Я сел
на следующий трамвай и вернулся почти к тому месту, где я вышел из
гостиницы. Если кто-нибудь и следил за мной, то делал он это весьма
искусно, ни разу не обнаружив своего места. Но не думаю, что тогда кто-то
следил за мной.
Черные каменные волноломы блестели и, постепенно уходя в воду, исчезали
в темноте ночи. Здесь, хотя еще и пахло горелым жиром, океан заметно давал
о себе знать. Продавец сосисок зычным голосом продолжал зазывать:
- Проголодались! Отличные горячие сосиски! Все покупаем сосиски!
Я увидел его стоящим за передвижным прилавком. Дела его шли неплохо, он
едва успевал длинной вилкой накалывать сосиски, и мне пришлось подождать,
пока он останется один.
- Как называется вот та, дальняя? - спросил я, указывая носом.
- "Монтесито", - он посмотрел на меня ровным взглядом.
- Может ли парень с умеренными деньгами провести там время?
- Какое время?
Я громко рассмеялся.
- Горячие сосиски! - скандировал он. - Отличные горячие сосиски! - он
понизил голос. - Женщины!
- Не-а. Я имею в виду комнату с мягким бризом, хорошей едой и полным
спокойствием. Хочу отдохнуть.
Он отодвинулся.
- Я ничего не слышу, что вы говорите, - сказал он и продолжал зазывать.
Он еще продал немного сосисок. Не знаю, почему я с ним заговорил.
Просто у него было такое лицо. Молодая пара в шортах купила у него сосиски
и пошла дальше. Рука парня обхватила девушку за плечи. Они на ходу кормили
друг друга.
Продавец подошел на ярд ближе и оглядел меня.
- Сейчас я свистну Пикардийский Роз, - сказал он и помедлил. - За это
вам надо будет заплатить.
- Сколько?
- Пятьдесят. Не меньше.
- Хороший у вас город, - сказал я. - Прохладный.
- Да, сегодня утром еще был прохладным, - он растягивал слова. - Но
почему спросили меня?
- Не имею понятия, - ответил я и бросил долларовую бумажку ему на
прилавок. - Положи ее в банк или свистни Пикардийских Роз.
Он взял доллар, свернул его вдоль, затем поперек, потом снова вдоль.
Положил долларовый комок на прилавок и щелкнул по нему. Сложенная купюра
стукнулась о меня и бесшумно упала на землю. Я нагнулся, поднял ее и
быстро повернулся. Но сзади не было никого, похожего на шпика.
Я подошел вплотную к прилавку и снова положил на него доллар.
- Люди не бросают мне деньги, - отчеканил я. - Они мне их вручают. Не
возражаете?
Он взял доллар, развернул его, разгладил и спрятал под фартук.
- Говорят, деньги не пахнут, - хихикнул он. - Иногда меня это удивляет.
Я ничего не сказал. Еще несколько человек купили сосиски. Становилось
все холоднее.
- Я бы и не пытался пробраться на "Королевскую корону", - сказал
продавец. - Она для маленьких белочек, привязанных к своим орешкам. Вы,
сдается мне, детектив, но это ваше дело. Надеюсь, вы хорошо плаваете.
Я отошел от него, удивляясь, почему я подошел сначала к нему. Просто
так, по наитию. Ведь действуя наугад, прогоришь. Очень скоро проснешься с
полным ртом предчувствий или чего-то еще.
Я прошел немного и оглянулся. Никто за мной не шел. Я отыскал ресторан,
от которого не несло подгоревшим маслом. Вошел в зал. За бамбуковой
занавеской просматривался коктейль-бар. Какая-то красотка с покрашенными
хной волосами сладострастно била по клавишам и пела "Лестницу к звездам",
фальшивя на полтона.
Я жадно проглотил сухой "Мартини" и поспешил назад за бамбуковую
занавеску в обеденный зал.
85-центовый обед по вкусу напомнил почтовый мешок, и его мне подал
официант, выглядевший, как человек, способный избить меня за 25 центов,
перерезать мне глотку за 60 центов и похоронить меня в бетонном гробу на
дне океана за полтора доллара за вычетом подоходного налога.
Мэллой был огромных размеров, но не более шести футов и пяти дюймов
ростом и, пожалуй, не шире, чем пивная бочка.
Он выглядел настолько естественно, насколько естественен тарантул на
праздничном пироге.
Мэллой разыскивал маленькую Велму, оставляя трупы на своем пути. Тенью
отца Гамлета следовал по его пятам детектив Фил Марлоу.
За 25 центов мы проплыли слишком большое расстояние. Водное такси -
серый баркас, застекленный на три четверти длины, проплыл мимо
пришвартованных яхт у широкой каменной стены, которая являлась как бы
окончанием волнореза. Неожиданная волна подбросила наше судно, как пробку.
Для тошноты тем ранним вечером было много поводов. Кроме меня на
лодке-такси было три пары и рулевой. Он выглядел нарочито суровым: из
правого кармана грубошерстных штанов демонстративно торчала кожаная
кобура. Как только мы отплыли от берега, три пары, как по команде, начали
"жевать" друг другу лица. Я оглянулся на огни Бэй Сити и попытался особо
не проклинать обед. Рассеянные пятнышки света сливались вместе, образуя
браслет из драгоценных камней в витрине ночи. Затем их яркость
поубавилась, и они в конце концов превратились в мягкое оранжевое зарево,
появляющееся и исчезающее за гребнем волны. Длинные, ровные волны без,
барашков поднимали нас ровно настолько, чтобы я каждый раз с
удовлетворением отмечал:
"Хорошо, что не стал запивать обед виски". Такси скользнуло вверх и
вниз по гладким волнам, каждая из которых напоминала кобру в зловещем
танце. В воздухе витал сырой холод, который никогда не исчезает из
суставов моряков. Красная неоновая надпись "Королевская корона", морским
призраком подрагивающая в темноте, вскоре засияла, как новый мрамор.
Слабые звуки музыки донеслись до нас, а музыка над водой всегда бывает
очаровательной. Мы огибали крупный корабль, выглядевший с близкого
расстояния сказочно красивым. Место швартовки "Королевской короны" было
освещено, как театральная сцена. Но сказка под названием "Королевская
корона" стала отделяться, а другой, более старый, маленький корабль начал
наползать на нас из темноты. Переделанное морское грузовое судно с ржавыми
бортами, с низкими надпалубными сооружениями, с двумя мачтами. На
"Монтесито" тоже горели огни и звучала музыка. Парочки, только что
самозабвенно сживавшиеся в единое целое, убрали друг от друга
разгоряченные рты и уставились на корабль, хихикая. Такси развернулось по
широкому кругу, но крен оказался достаточным для того, чтобы испугать
пассажиров. Наконец, мы пришвартовались. Мотор уже не ревел, а лениво
побулькивал. Луч прожектора рыскал по поверхности воды на расстоянии ярдов
50 от корабля.
Черноглазый парень в голубом морском кителе с блестящими пуговицами, с
лучезарной улыбкой и челюстью гангстера помог девочкам вылезти из такси. Я
был последним. Внимательный взгляд, которым он, якобы случайно, меня
оглядел, сказал мне кое о чем. А то, как он меня похлопал по плечу, где
была пряжка ремня, державшего кобуру, сказало мне почти обо всем.
- Нет, - беззлобно, но твердо сказал он. - Нет.
Он дернул квадратным подбородком, глядя на таксиста. Тот взобрался к
нам на палубную площадку и стал за моей спиной.
- С пистолетом нельзя, парниша. Сожалею и всякое такое, - ворковал
голубой китель ровным с хрипотцой голосом.
- Я могу сдать его в гардероб, это часть моей одежды. Мне нужно увидеть
Брюнетта по одному делу.
Облачко удивления скользнуло по лошадиной физиономии владельца
блестящих пуговиц.
- Никогда о таком не слышал, - улыбнулся он. - Ты уже в пути, парень.
Таксист продел свою руку мне под мышку.
- Мне нужно увидеть Брюнетта, - настаивал я, но мой голос прозвучал
слабо и хрупко, как голос дряхлой старушки.
- Не будем ссориться, - посоветовал черноглазый. - Ведь мы не в Бэй
Сити, не в Калифорнии и даже не в Соединенных Штатах. Убирайся!
- Давай назад, в лодку, - угрюмо пробурчал за моей спиной таксист. - Я
верну двадцать пять центов. Поехали!
Я сел в лодку. Морской китель смотрел на меня со спокойной сытой
улыбкой. Она стояла перед моими глазами, пока не исчезло лицо, пока не
исчезла фигура на фоне причальных огней, пока и они не исчезли в темноте.
Дорога назад показалась длиннее. С таксистом разговаривать не хотелось,
и он не пытался заговорить со мной. Когда я выбрался на пристань, он
вручил мне 25 центов.
- Как-нибудь в другой раз, - устало сказал он, - когда будет побольше
места, чтобы отделать тебя как следует.
Полдюжины пассажиров, ждущих отправки, уставились на меня, услышав
слова таксиста. Я прошел мимо них через маленький зал ожидания на плаву к
лестнице, ведущей на сушу.
Из-за ограждения, наперерез мне, выскочил рыжий детина в рваной
тельняшке и промасленных штанах. Щеку пересекала темная полоса непонятного
происхождения.
Я остановился, но столкновения с рыжеволосой тушей не избежал. А парень
был фунтов на 30 потяжелее меня и дюйма на три выше. Правда, я был в таком
состоянии, что мог двинуть в зубы кому угодно.
- В чем дело, приятель? - растягивая слова, первым высказал
- Галбрейт позаботится о вас, Марлоу. Вы можете на него положиться.
- Вы меня обязываете, шеф. Не знаю, как и благодарить вас.
- Чепуха. Никаких благодарностей. Всегда готов помочь другу друзей, так
сказать, - он подмигнул мне. Хемингуэй стал изучать это подмигивание, но
так и не определил, к чему оно.
Мы вышли, сопровождаемые вежливыми репликами шефа. Дверь закрылась.
Хемингуэй оглядел коридор и сказал мне:
- Ты умно играешь, приятель. Должно быть, ты еще что-то нам не
рассказал.
Машина неторопливо, плавно плыла мимо жилых домов. Кроны деревьев аркой
смыкались над нами, образуя тоннель. Солнце блестело сквозь ветви и узкие
еще листья. Знак на углу гласил, что мы находимся на Восемнадцатой улице.
Хемингуэй управлял машиной, а я сидел рядом с ним. Он ехал очень
медленно, думая о чем-то тяжелом.
- Как много вы ему рассказали? - спросил он, наконец решившись.
- Я сказал ему то, что вы и Блейн увезли меня оттуда, вышвырнули из
машины и оглушили. Об остальном я умолчал.
- А про 23-ю и Дескансо не рассказали?
- Нет.
- Почему?
- Я подумал, что так мы с вами лучше поладим.
- Это мысль. Вы действительно хотите поехать в Стиллвуд Хайтс или это
был просто предлог?
- Просто предлог. Все, что я действительно хочу, так это узнать у вас,
почему вы поместили меня в одно веселенькое заведение и почему меня там
пытались удержать.
Хемингуэй подумал. Он так крепко задумался, что мышцы на его лице стали
образовывать узлы под сероватой кожей.
- Этот Блейн, - заговорил он. - Мясной обрубок. Я и не подозревал, что
он ударит вас. Я и не думал, что вам действительно придется идти пешком
домой. Я считал, что мы лишь разыгрываем сцену, помогаем Амтору припугнуть
шантажистов. Вы бы удивились, узнав, как часто его шантажируют.
- Уже удивился, - мгновенно парировал я. Он искоса глянул на меня. Его
глаза были кусочками льда. Затем он снова стал задумчиво смотреть вперед
через пыльное стекло.
- Этим старперам иногда хочется оглушить кого-нибудь, - сказал он. - Им
обязательно надо разбить голову кому-нибудь. Господи, как я тогда
испугался. Вы упали, как мешок с цементом. Я высказал свое недовольство
Блейну. А затем мы отвезли вас к Зондерборгу. Во-первых, потому что это
было ближе всего и, во-вторых, потому что он неплохой парень и мы бы
неплохо позаботились о вас.
- Амтор знает, что вы меня туда увезли?
- Конечно же, нет. Это была наша идея.
- Потому что Зондерборг - хороший и заботливый парень. И никаких взяток
не надо. И, конечно же, доктор не признает мой иск, если я решу его
подать. Правда, в этом славном городишке иски не имеют смысла.
- Вы хотите дать ход этому делу? - задумчиво спросил Хемингуэй.
- Не я. Кстати, я бы не советовал вам слишком заноситься. Ваша работа
висит на волоске. Вы же видели глаза шефа.
- О'кей, - сказал Хемингуэй и сплюнул в окно. - Я и не собирался
наглеть. Не спорю, может, иногда и прорывается в разговоре что-то такое,
похожее на нахальство. Подводит привычка. Что еще?
- Блейн действительно болен?
Хемингуэй утвердительно кивнул, но напустить на себя грусть по этому
поводу ему не удалось. Он довольно равнодушно поведал:
- Позавчера у него заболел живот, и аппендикс лопнул прежде, чем его
смогли вырезать. У Блейна есть шансы, но они невелики.
- Нам не хотелось бы его терять, - сказал я. - Такой парень - украшение
полиции.
Хемингуэй снова сплюнул в окно.
- О'кей. Следующий вопрос, - вздохнул он.
- Вы убедительно доказали, почему отвезли меня к Зондерборгу. Но вы еще
не объяснили, зачем он держал меня 48 часов взаперти, напичканного
наркотиками.
Хемингуэй бесшумно затормозил у тротуара. Он положил руки на руль и
потер большие пальцы друг о друга.
- Я не знаю, - глухо сказал он.
- У меня были бумаги, из которых следовало, что я частный детектив, -
продолжал я. - Ключи, деньги, фотографии. Если бы доктор не знал вас, он
бы подумал, что удар по голове всего лишь розыгрыш, повод запихнуть меня в
его заведение для того, чтобы я все там разнюхал как следует. Но я
догадываюсь, что он очень хорошо знает вас, ребята. Оттого я и озадачен.
- Оставайтесь озадаченным. Так безопаснее.
- Да, конечно, - согласился я. - Но в этом нет никакого удовлетворения.
- Вы попросили закон Лос-Анджелеса заняться этим?
- Чем этим?
- Вашими подозрениями в отношении Зондерборга.
- Не совсем.
- Так да или нет?
- Я не такая уж важная личность, чтобы давать указания полиции, -
сказал я. - Служители закона из Лос-Анджелеса могут прибыть сюда в любое
угодное им время. Не все, конечно, но парни шерифа и окружного прокурора -
точно. У меня есть друг из прокурорского надзора, да я и сам там когда-то
работал. Друга зовут Берни Олс. Он - главный следователь.
- Вы ему об этом сообщили?
- Нет. Я не говорил с ним уже целый месяц.
- Подумываете о том, чтобы направить его на это дело?
- Если это помешает моей работе, то нет.
- Частное дело?
- Да.
- О'кей. Что вы хотите?
- Чем действительно занимается Зондерборг?
Сержант убрал руки с руля и по-чемпионски залепил плевком в фонарный
столб.
- Хорошая улочка, не правда ли? Приятные дома, приятные сады, приятный
климат. Вы часто слышите о подкупленных полицейских?
- Изредка, - ответил я.
- О'кей! Сколько полицейских живет на таких улицах, как эта, в таких
домах с красивыми лужайками? Я знаю четверых-пятерых, все из отряда по
борьбе с проституцией и игорными домами. Они зашибают приличные деньги. А
полицейские, как я, живут в жалких домишках в грязной части города. Хотите
посмотреть, где я живу?
- А что это докажет?
- Послушайте, приятель, - серьезно сказал здоровяк. - Я иду у вас на
поводу, но всякому терпению есть предел. Полицейские не поддаются на
деньги! Улыбаетесь? Ладно, бывает, но редко. Полицейские делают, что им
говорят. А парень, который сидит в огромном кабинете, в дорогом костюме и
пахнет дорогой выпивкой тоже ничего не решает. Вы меня понимаете?
- Что за человек мэр?
- Мэр как мэр, как в любом другом городе. Политик. Вы думаете, он
приказывает? Чепуха. Вы знаете, что происходит с этой страной?
- Я слышал, слишком много замороженного капитала, - сказал я.
- Парень не может оставаться честным, даже если он этого хочет, -
сказал Хемингуэй. - Его вытряхнут из собственных штанов, если он останется
честным. Вы или играете в грязную игру, или питаетесь святым духом. Куча
ублюдков думает, что нас спасут девяносто тысяч сотрудников ФБР в чистых
воротниках и с бумажками в папках. Чепуха! Знаете, о чем я думаю? Мы
должны переделать этот мир заново. Предпринять Моральное Перевооружение.
Тогда что-нибудь получится. Только М.П.В. Моральное Перевооружение!
- Если Бэй Сити - пример работы этого М.П.В., то я приму аспирин, -
сказал я.
- Можно стать очень умным, - как-то сразу поутих Хемингуэй. - Можно не
думать об этом, но это возможно. Можно стать таким умным, что будешь
думать только о том, как бы стать еще умнее. Я всего лишь тупой
полицейский. Я выполняю приказы. У меня жена и двое детей, и я делаю все,
что говорят большие дяди. Блейн бы много мог рассказать, а я невежа в этих
вопросах.
- А точно у Блейна аппендицит? Не пустил ли он себе пулю в живот из
вредности?
- Не будьте таким, - недовольно, но миролюбиво сказал Хемингуэй и
провел руками по рулю. - Попытайтесь думать иногда хорошо о людях.
- О Блейне?
- Он человек, как все мы. Он грешник, но он - человек.
- Чем занимается Зондерборг?
- О'кей, я вам только сказал. Может быть, я не прав. Я посчитал вас
парнем, которому можно продать неплохую идейку.
- Вы не знаете, чем он занимается?
Хемингуэй достал платок и вытер лицо.
- Но вам бы следовало догадаться, что если бы мы с Блейном знали, что
Зондерборг занимается чем-то незаконным, то мы или не бросили бы вас туда,
или вы бы оттуда не ушли так просто. Я имею в виду настоящее подпольное
дело, а не муть типа предсказания судеб старухам по хрустальному шару.
- Я думаю, что мой уход из лечебницы не предполагался, - заметил я. -
Есть такое лекарство - скополамин, от которого человек иногда становится
слишком разговорчив. Это, конечно, не гипноз, но частенько срабатывает. Из
меня хотели выудить кое-что, чтобы узнать, сколько я знаю. Но доктор
Зондерборг мог узнать только из трех источников, что у меня есть, мягко
говоря, приятная для него информация. Ему мог сказать Амтор, либо Лось
Мэллой мог упомянуть, что я навещал Джесси Флориан, либо он мог подумать,
что я - подсадная утка полиции.
Сержант печально смотрел на меня.
- Что за Лось Мэллой, черт возьми?
- Громила, который убил человека на Сентрал Авеню несколько дней назад.
О нем передали по вашему телетайпу, если вы когда-нибудь его читаете. И,
возможно, вам уже пришло объявление о розыске.
- Ну и что?
- А то, что Зондерборг прятал его. Я видел там Лося, на кровати,
читающим газету, той ночью, когда я смылся.
- Как вы сбежали? Вас не держали под замком?
- Я огрел санитара пружиной от кровати. Мне повезло.
- Этот огромный парень не видел вас?
- Нет.
Хемингуэй отъехал от тротуара, на его лице установилась вполне
приличная улыбка.
- Ну что же, мне это представляется шикарным. Зондерборг прятал
разыскиваемых ребят, если у тех, конечно, были деньги. Его заведение было
для этого хорошо приспособлено.
Машина пошла быстрее, и мы завернули за угол.
- Черт. А я думал, что он продает сигареты с марихуаной, - сказал
Хемингуэй с искренним отвращением. - Но, черт возьми, его занятие не могло
долго продолжаться!
- Вы когда-нибудь слышали о подпольной лотерее? Она тоже рассчитана на
продолжительное время, если посмотреть с одной стороны.
Хемингуэй классно справился еще с одним поворотом и кивнул.
- Верно. И китайский бильярд, и игорные дома бинго, и притоны для
наркоманов. Но сложите все это и позвольте одному парню управлять всем
этим, и окажется, что это вовсе не бессмысленно.
- Кто этот парень?
Хемингуэй не ответил. Он крепко сжал зубы. Мы ехали по Дескансо к
востоку. Тихая улочка, даже в полдень. Чем ближе к 23-й улице, тем шумнее
становилось в кварталах. Вот два человека изучают пальму, как будто
собираются передвинуть ее. Возле дома доктора Зондерборга припаркована
машина, в ней никого. Немного дальше по улице человек считывает показания
водомера.
Дом освещен жизнерадостным солнечным светом. Чайные розы образовали
сплошную светлую массу под окнами, а анютины глазки создали яркую дымку
под зацветающей акацией. Алая вьющаяся роза только раскрыла почки,
прикрепившись в форме веера к крепкой решетке. Бронзово-зеленая птичка
деловито клевала зимний горох. Дом похож на жилище пожилой богатой четы,
любителей повозиться в саду. Солнце светило с каким-то тихим, но тревожным
спокойствием.
Наша машина медленно проскользнула мимо дома. Сержант пошмыгал носом,
повернул за угол, посмотрел в зеркало заднего вида и прибавил скорость.
Через три квартала он снова остановился у тротуара и повернулся ко мне,
одарив меня суровым взглядом.
- Ищейки из Лос-Анджелеса, - сказал он. - Один из парней под пальмой -
Доннелли. Я его знаю. Они присматривают за домом. Так вы ничего не
рассказывали своему другу в Лос-Анджелесе, а?
- Я же сказал, что нет.
- Шефу это понравится, - проворчал Хемингуэй. - Они приехали сюда,
обнюхивают это заведение и даже не зашли, чтобы поздороваться.
О своих соображениях я умолчал.
- Они ловят этого Лося Мэллоя?
Я отрицательно покачал головой.
- Насколько я знаю, нет.
- А насколько ты знаешь, приятель?
- Не намного. Есть ли какая-нибудь связь между Амтором и Зондерборгом?
- А вот об этом я не знаю.
- Кто хозяин этого города?
В ответ молчание, которое я нарушил через три секунды.
- Я слышал, игрок по имени Лэйрд Брюннет выложил тридцать тысяч на
выборы мэра. Я слышал, что он - хозяин клуба Бельведер и обоих игорных
кораблей.
- Может быть, - уклончиво отозвался Хемингуэй.
- Где можно найти Брюннета?
- Почему вы спрашиваете меня?
- Куда бы вы смылись, если бы потеряли надежное укрытие?
- В Мексику.
Я рассмеялся.
- О'кей, не оказали бы вы мне любезность?
- С большим удовольствием.
- Отвезите меня снова в центр.
Мы отъехали от тротуара и скоро припарковались на стоянке у
полицейского управления. Я вышел.
- Заходите в гости как-нибудь, - сказал Хемингуэй. - Я, вероятнее
всего, буду вычищать плевательницы.
Он протянул большую руку.
- Никаких неприятных ощущений?
- М.П.В.! - проникновенно сказал я, пожимая ему руку. Мы рассмеялись.
Он окликнул меня, когда уже собрался уходить, осторожно огляделся по
сторонам и проговорил мне в самое ухо:
- Эти игорные корабли, по-моему, находятся вне городских законов и
законов штата. Зарегистрированы в Панаме. Если бы я... - он замолчал, и в
его глазах появилась то ли озабоченность, то ли печаль.
- Я понял. У меня была та самая идея. Я не знаю, почему мне захотелось,
чтобы вам в голову пришла та же самая идея. Но она не сработает для одного
человека.
Он кивнул и улыбнулся:
- М.П.В.
Я лежал на кровати прибрежного отеля и ждал, когда стемнеет. Маленькая
комнатка с жесткой кроватью и матрацем не толще одеяла, накрывавшего его,
успела осточертеть. Сломанная пружина впивалась в левый бок. Я уже
досконально изучил потолок, но продолжал лежать, не шевелясь, позволяя
пружине издеваться надо мной.
Блики красных неоновых реклам гуляли по потолку. Далеко за окном гудели
машины. Улица тянулась вдали от автотрассы, по почему-то ее называли
Спидвей. К шуму машин привыкаешь быстро, а вот к шарканью ног по тротуару
под самым окном - никогда. Через ржавую сетку в комнату доносился несвежий
запах подгоревшего жира. Далекий голос кричал так, что его могли слышать в
соседнем штате: "Проголодались, люди, проголодались! Горячие сосиски!
Проголодались!"
Темнело. Мне ничего не оставалось, как думать. Мысли мои шевелились
украдкой, как будто за ними наблюдали злые глаза садиста. Я думал о глазах
мертвецов, глядящих в безлунное небо, о струйках крови, запекшихся на
лицах. Я думал о неряшливых пожилых женщинах убитых ударом о ножку
собственной кровати. Я подумал о блондине, который боялся, но не знал
чего, который чувствовал, что что-то не так, но тщетно пытался выяснить,
что же именно. Я подумал о красивых богатых женщинах, с которыми можно
проводить время, и о симпатичных, стройных любопытных девушках, которые
жили совсем одни и с которыми тоже можно проводить время, но по-другому. Я
думал о полицейских, крутых подкупленных фараонах, но не совсем
испорченных. О таких, например, как Хемингуэй. О жирных процветающих
полицейских, как шеф Вокс. О высоких и элегантных, сообразительных и
холодных полицейских, как Рандэлл, которые, несмотря на сообразительность
и хладнокровие, не могли свободно делать работу чистыми методами. Я думал
об индейцах, психиатрах и наркоманах-врачах. Я думал о старых козлах,
вроде Налти, которые быстро отказались от попыток довести начатое до
логического конца.
Я думал о многом. Темнело уже заметнее. Красный отблеск неона
пробирался все глубже и глубже в комнату.
Я поднялся с кровати, потер онемевшую от жесткой подушки шею, подошел к
раковине в углу и ополоснул лицо холодной водой. Я почувствовал себя
лучше, но ненамного. Мне надо было выпить, мне надо было застраховать свою
жизнь на большую сумму, мне надо было отдохнуть, мне нужен был дом в
деревне. Все, что у меня было, это плащ, шляпа и пистолет. Я нацепил на
себя все это и вышел из комнаты.
Лифта не было. В коридоре воняло. Я спустился по лестнице, не касаясь
грязных перил, бросил ключ на стол и сказал, что я уезжаю и номер мне
больше не понадобится. Пожилой дежурный с бородавкой на левом веке кивнул,
а из-за каучукового дерева, самого пыльного во всей Калифорнии, внезапно
появился посыльный-мексиканец в потертой униформе, чтобы взять мои
чемоданы. Чемоданов у меня не оказалось, и мексиканец вежливо распахнул
дверь, не переставая улыбаться. Снаружи кипела узкая улица, тротуары
просто кишели жирными животами. В павильоне через дорогу вовсю играли в
бинго, а неподалеку от меня двое моряков с девушками вышли от фотографа,
где их, вероятно, сняли верхом на верблюдах. Голос торговца сосисками
раскалывал сумерки как топором. Голубой автобус, урча мотором, проехал по
улице к маленькой площади, где на поворотном устройстве разворачивался
трамвай. Я пошел в том направлении.
Через некоторое время мои ноздри уловили слабый запах океана. Совсем
слабый, как бы только для напоминания людям, что когда-то был чистый пляж,
омываемый волнами, что дул ветер и можно было унюхать что-нибудь еще,
кроме запаха пригоревшего жира и холодного пота.
Я доехал на маленьком трамвайчике до конца линии, слез с него и сел на
скамейках, где было тихо, холодно и почти у самых ног лежала большая куча
бурых водорослей. Далеко в океане включили свет в игорных кораблях. Я сел
на следующий трамвай и вернулся почти к тому месту, где я вышел из
гостиницы. Если кто-нибудь и следил за мной, то делал он это весьма
искусно, ни разу не обнаружив своего места. Но не думаю, что тогда кто-то
следил за мной.
Черные каменные волноломы блестели и, постепенно уходя в воду, исчезали
в темноте ночи. Здесь, хотя еще и пахло горелым жиром, океан заметно давал
о себе знать. Продавец сосисок зычным голосом продолжал зазывать:
- Проголодались! Отличные горячие сосиски! Все покупаем сосиски!
Я увидел его стоящим за передвижным прилавком. Дела его шли неплохо, он
едва успевал длинной вилкой накалывать сосиски, и мне пришлось подождать,
пока он останется один.
- Как называется вот та, дальняя? - спросил я, указывая носом.
- "Монтесито", - он посмотрел на меня ровным взглядом.
- Может ли парень с умеренными деньгами провести там время?
- Какое время?
Я громко рассмеялся.
- Горячие сосиски! - скандировал он. - Отличные горячие сосиски! - он
понизил голос. - Женщины!
- Не-а. Я имею в виду комнату с мягким бризом, хорошей едой и полным
спокойствием. Хочу отдохнуть.
Он отодвинулся.
- Я ничего не слышу, что вы говорите, - сказал он и продолжал зазывать.
Он еще продал немного сосисок. Не знаю, почему я с ним заговорил.
Просто у него было такое лицо. Молодая пара в шортах купила у него сосиски
и пошла дальше. Рука парня обхватила девушку за плечи. Они на ходу кормили
друг друга.
Продавец подошел на ярд ближе и оглядел меня.
- Сейчас я свистну Пикардийский Роз, - сказал он и помедлил. - За это
вам надо будет заплатить.
- Сколько?
- Пятьдесят. Не меньше.
- Хороший у вас город, - сказал я. - Прохладный.
- Да, сегодня утром еще был прохладным, - он растягивал слова. - Но
почему спросили меня?
- Не имею понятия, - ответил я и бросил долларовую бумажку ему на
прилавок. - Положи ее в банк или свистни Пикардийских Роз.
Он взял доллар, свернул его вдоль, затем поперек, потом снова вдоль.
Положил долларовый комок на прилавок и щелкнул по нему. Сложенная купюра
стукнулась о меня и бесшумно упала на землю. Я нагнулся, поднял ее и
быстро повернулся. Но сзади не было никого, похожего на шпика.
Я подошел вплотную к прилавку и снова положил на него доллар.
- Люди не бросают мне деньги, - отчеканил я. - Они мне их вручают. Не
возражаете?
Он взял доллар, развернул его, разгладил и спрятал под фартук.
- Говорят, деньги не пахнут, - хихикнул он. - Иногда меня это удивляет.
Я ничего не сказал. Еще несколько человек купили сосиски. Становилось
все холоднее.
- Я бы и не пытался пробраться на "Королевскую корону", - сказал
продавец. - Она для маленьких белочек, привязанных к своим орешкам. Вы,
сдается мне, детектив, но это ваше дело. Надеюсь, вы хорошо плаваете.
Я отошел от него, удивляясь, почему я подошел сначала к нему. Просто
так, по наитию. Ведь действуя наугад, прогоришь. Очень скоро проснешься с
полным ртом предчувствий или чего-то еще.
Я прошел немного и оглянулся. Никто за мной не шел. Я отыскал ресторан,
от которого не несло подгоревшим маслом. Вошел в зал. За бамбуковой
занавеской просматривался коктейль-бар. Какая-то красотка с покрашенными
хной волосами сладострастно била по клавишам и пела "Лестницу к звездам",
фальшивя на полтона.
Я жадно проглотил сухой "Мартини" и поспешил назад за бамбуковую
занавеску в обеденный зал.
85-центовый обед по вкусу напомнил почтовый мешок, и его мне подал
официант, выглядевший, как человек, способный избить меня за 25 центов,
перерезать мне глотку за 60 центов и похоронить меня в бетонном гробу на
дне океана за полтора доллара за вычетом подоходного налога.
Мэллой был огромных размеров, но не более шести футов и пяти дюймов
ростом и, пожалуй, не шире, чем пивная бочка.
Он выглядел настолько естественно, насколько естественен тарантул на
праздничном пироге.
Мэллой разыскивал маленькую Велму, оставляя трупы на своем пути. Тенью
отца Гамлета следовал по его пятам детектив Фил Марлоу.
За 25 центов мы проплыли слишком большое расстояние. Водное такси -
серый баркас, застекленный на три четверти длины, проплыл мимо
пришвартованных яхт у широкой каменной стены, которая являлась как бы
окончанием волнореза. Неожиданная волна подбросила наше судно, как пробку.
Для тошноты тем ранним вечером было много поводов. Кроме меня на
лодке-такси было три пары и рулевой. Он выглядел нарочито суровым: из
правого кармана грубошерстных штанов демонстративно торчала кожаная
кобура. Как только мы отплыли от берега, три пары, как по команде, начали
"жевать" друг другу лица. Я оглянулся на огни Бэй Сити и попытался особо
не проклинать обед. Рассеянные пятнышки света сливались вместе, образуя
браслет из драгоценных камней в витрине ночи. Затем их яркость
поубавилась, и они в конце концов превратились в мягкое оранжевое зарево,
появляющееся и исчезающее за гребнем волны. Длинные, ровные волны без,
барашков поднимали нас ровно настолько, чтобы я каждый раз с
удовлетворением отмечал:
"Хорошо, что не стал запивать обед виски". Такси скользнуло вверх и
вниз по гладким волнам, каждая из которых напоминала кобру в зловещем
танце. В воздухе витал сырой холод, который никогда не исчезает из
суставов моряков. Красная неоновая надпись "Королевская корона", морским
призраком подрагивающая в темноте, вскоре засияла, как новый мрамор.
Слабые звуки музыки донеслись до нас, а музыка над водой всегда бывает
очаровательной. Мы огибали крупный корабль, выглядевший с близкого
расстояния сказочно красивым. Место швартовки "Королевской короны" было
освещено, как театральная сцена. Но сказка под названием "Королевская
корона" стала отделяться, а другой, более старый, маленький корабль начал
наползать на нас из темноты. Переделанное морское грузовое судно с ржавыми
бортами, с низкими надпалубными сооружениями, с двумя мачтами. На
"Монтесито" тоже горели огни и звучала музыка. Парочки, только что
самозабвенно сживавшиеся в единое целое, убрали друг от друга
разгоряченные рты и уставились на корабль, хихикая. Такси развернулось по
широкому кругу, но крен оказался достаточным для того, чтобы испугать
пассажиров. Наконец, мы пришвартовались. Мотор уже не ревел, а лениво
побулькивал. Луч прожектора рыскал по поверхности воды на расстоянии ярдов
50 от корабля.
Черноглазый парень в голубом морском кителе с блестящими пуговицами, с
лучезарной улыбкой и челюстью гангстера помог девочкам вылезти из такси. Я
был последним. Внимательный взгляд, которым он, якобы случайно, меня
оглядел, сказал мне кое о чем. А то, как он меня похлопал по плечу, где
была пряжка ремня, державшего кобуру, сказало мне почти обо всем.
- Нет, - беззлобно, но твердо сказал он. - Нет.
Он дернул квадратным подбородком, глядя на таксиста. Тот взобрался к
нам на палубную площадку и стал за моей спиной.
- С пистолетом нельзя, парниша. Сожалею и всякое такое, - ворковал
голубой китель ровным с хрипотцой голосом.
- Я могу сдать его в гардероб, это часть моей одежды. Мне нужно увидеть
Брюнетта по одному делу.
Облачко удивления скользнуло по лошадиной физиономии владельца
блестящих пуговиц.
- Никогда о таком не слышал, - улыбнулся он. - Ты уже в пути, парень.
Таксист продел свою руку мне под мышку.
- Мне нужно увидеть Брюнетта, - настаивал я, но мой голос прозвучал
слабо и хрупко, как голос дряхлой старушки.
- Не будем ссориться, - посоветовал черноглазый. - Ведь мы не в Бэй
Сити, не в Калифорнии и даже не в Соединенных Штатах. Убирайся!
- Давай назад, в лодку, - угрюмо пробурчал за моей спиной таксист. - Я
верну двадцать пять центов. Поехали!
Я сел в лодку. Морской китель смотрел на меня со спокойной сытой
улыбкой. Она стояла перед моими глазами, пока не исчезло лицо, пока не
исчезла фигура на фоне причальных огней, пока и они не исчезли в темноте.
Дорога назад показалась длиннее. С таксистом разговаривать не хотелось,
и он не пытался заговорить со мной. Когда я выбрался на пристань, он
вручил мне 25 центов.
- Как-нибудь в другой раз, - устало сказал он, - когда будет побольше
места, чтобы отделать тебя как следует.
Полдюжины пассажиров, ждущих отправки, уставились на меня, услышав
слова таксиста. Я прошел мимо них через маленький зал ожидания на плаву к
лестнице, ведущей на сушу.
Из-за ограждения, наперерез мне, выскочил рыжий детина в рваной
тельняшке и промасленных штанах. Щеку пересекала темная полоса непонятного
происхождения.
Я остановился, но столкновения с рыжеволосой тушей не избежал. А парень
был фунтов на 30 потяжелее меня и дюйма на три выше. Правда, я был в таком
состоянии, что мог двинуть в зубы кому угодно.
- В чем дело, приятель? - растягивая слова, первым высказал