Она опять пожала плечами, мы выпили. Она продолжала:
- Они уехали, и когда мы вернулись домой, я попросила Мэрриота молчать
об этом. На следующий день мне позвонили. У нас есть два телефонных
номера, один с параллельным аппаратом, а другой, в моей спальне, без него.
Позвонили по последнему. Этого телефона, конечно же, нет в справочнике.
Я согласно кивнул.
- Но за несколько долларов можно купить номер телефона. Так всегда
делают. Некоторые киноактеры вынуждены менять номера телефонов каждый
месяц.
Мы выпили.
- Я сказала звонившему мне человеку, чтобы он связался с Лином и что
тот будет представлять мои интересы, но если они не будут требовать
слишком много, то мы сможем сторговаться. Он сказал о'кей, и с тех пор, я
полагаю, они стали канителить, чтобы последить за нами. Наконец мы сошлись
на восьми тысячах.
- Вы бы узнали кого-нибудь из них?
- Конечно, нет.
- Рандэлл знает все это?
- Конечно. Может быть, хватит об этом? Мне уже наскучило, - она одарила
меня ослепительной улыбкой.
- Рандэлл высказал свое мнение?
- Возможно. Я забыла, - зевнула она.
Я сидел с пустым стаканом в руке и думал. Она взяла у меня стакан и
наполнила. Я сжал ее руку, которая оказалась мягкой и гладкой, теплой и
удобной. Она ответила крепким пожатием. Женщина, сидящая передо мной, была
хорошо сложена.
- Думаю, у него были какие-то мысли, - сказала она, - но он мне не
сказал об этом.
- У любого человека возникли бы какие-то мысли, ознакомься он со всем
этим, - сказал я.
Она медленно повернула голову, посмотрела на меня, кивнула и сказала:
- Вы не можете пройти мимо этого, не так ли?
- Сколько вы были знакомы с Мэрриотом?
- О, много лет. Он работал директором на радиостанции моего мужа КФДК.
Там я познакомилась с ним. Кстати, там же я познакомилась и с мужем.
- Я знаю. Но Мэрриот жил так, как будто имел неплохие деньги.
- Он получил небольшое наследство и ушел из радиовещания.
- Он действительно получил наследство или он это вам сказал?
Она пожала плечами, продолжая сжимать мою руку.
- А, может быть, наследство было не так уж велико и он быстро его
растратил, - теперь я насильно сжал ее руку. - Он занимал у вас?
- Вы немного старомодны, не так ли? - она взглянула на руку, которую я
держал.
- Я на работе, а ваше шотландское виски уже вымыло половину моей
сдержанности. - Не то чтобы я был пьян, но...
- Да, - она высвободила свою руку из моей и потерла ее. - У вас,
наверное, руки иногда превращаются в тиски, в свободное время?
- Лин Мэрриот был вымогателем высокого класса. Это очевидно, он жил за
счет женщин. У вас было что-нибудь с ним?
- Я должна рассказать?
- Возможно, это не так уж разумно.
Она засмеялась.
- Однако я расскажу. Я выпила у него и потеряла сознание. Иногда со
мной случается. А он раздел меня и сфотографировал.
- Грязная собака, - сказал я. - А у вас есть эти фотографии?
Она похлопала меня по руке и глухо спросила:
- Как вас зовут?
- Фил. А вас?
- Хелен. Поцелуй меня.
Она мягко упала мне на колени, я склонился над ее лицом и начал то ли
облизывать, то ли целовать. Ее ресницы шевелились и щекотали меня, как
бабочки. Когда я добрался до ее горящего рта, он был приоткрыт, и язык
жалящей змеей выглядывал из-за зубов. Дверь открылась, и мистер Грэйл
тихонько вошел в комнату. Я обнимал миссис Грэйл и не мог быстро
избавиться от нее. Подняв глаза, я посмотрел на мистера Грэйла и
похолодел, как пятка покойника.
Блондинка у меня на руках не шевелилась, даже не закрыла рта. На лице
ее было наполовину мечтательное, наполовину язвительное выражение. Мистер
Грэйл, издав негромкие к-х-к и г-м-м, будто прочищая горло, извинительно
произнес:
- Прошу прощения, - и бесшумно удалился из комнаты. В глазах застыла
бесконечная печаль. Я оттолкнул миссис Грэйл, вытащил из кармана платок и
вытер лицо. Она, не изменив позы, продолжала лежать на диване, немного
наискосок, демонстрируя прекрасную кожу выше чулка.
- Кто это был? - томно спросила она.
- Мистер Грэйл.
- Забудь о нем.
Я отошел от нее и сел в кресло, в котором сидел раньше. Спустя время
она выпрямилась, села на диван и посмотрела на меня.
- Все в порядке. Он понимает. Какого еще черта ему ожидать?
- Я думаю, он знает.
- Я еще раз говорю, все в порядке. Этого хватит? Он - больной человек.
Какого черта...
- Не кричи на меня. Я не люблю крикливых женщин.
Она открыла сумочку, лежавшую возле нее, достала оттуда маленький
платочек и вытерла губы, после чего вынула зеркальце и осмотрела лицо.
- Думаю, вы правы, - сказала она. - Слишком много виски. Сегодня в
клубе Бельведер. В десять.
Она не смотрела на меня и тяжело дышала.
- Это приличное место?
- Его хозяин Лэрд Брюнетт. Я его хорошо знаю.
- Согласен, - сказал я. Я уже был холоден и чувствовал себя
отвратительно, как будто обокрал нищего.
Она достала помаду, подвела губы и бросила зеркальце. Я осмотрел лицо,
вытер его платком и встал, чтобы отдать ей зеркальце.
Она откинулась на спинку дивана, на сей раз демонстрируя
соблазнительную шею и лениво глядя на меня.
- В чем дело? - спросила она.
- Ни в чем. В десять часов в клубе Бельведер. Особо не наряжайтесь, у
меня только один костюм на выход. В баре?
Она кивнула.
Я вышел из комнаты не оглядываясь. Лакей в холле встретил меня с
каменным лицом и подал шляпу.
Я шел по дороге, живая зеленая изгородь скрывала меня. Подойдя ко
вторым воротам, я увидел, что у входа дежурил другой человек, здоровенный
детина в простой одежде. Прирожденный телохранитель. Он кивком позволил
мне выйти.
Раздался автомобильный сигнал. "Купе" мисс Риордан стояло позади моей
машины. Я подошел к девушке. Она выглядела недоступной и насмешливой.
Сидела, положив изящные руки в перчатках на руль, и улыбалась.
- Я ждала. Полагаю, я там была не нужна. Ну как она вам?
- Готов поспорить, что у нее чулки неважно отстегиваются от пояса.
- Вы всегда говорите такие гадости? - она покраснела. - Иногда я
ненавижу мужчин. Молодых, старых, футболистов, певцов, миллионеров,
красавчиков-сутенеров и почти подлецов - частных детективов.
Мне ничего не оставалось, как грустно улыбнуться ей:
- Я знаю, что говорю слишком остроумно. Сегодня мое остроумие
прямо-таки висит в воздухе. А кто сказал вам, что он сутенер?
- Кто?
- Не прикидывайтесь дурочкой. Мэрриот.
- Это была догадка наверняка. Простите. Я не хочу быть ханжой. Я
полагаю, вы можете отстегивать ее чулки в любое удобное для вас время и
безо всякого с ее стороны сопротивления. Но в одном вы можете быть уверены
- вы поздно пришли на это шоу.
Широкая улица мирно дремала на солнце. Красиво раскрашенный грузовик
бесшумно скользнул к стоянке у дома напротив, затем немного подал назад и
остановился у подъезда. На боку грузовика красовалась надпись: "Детская
служба Бэй Сити".
Энн Риордан, вытянув шею, посмотрела на грузовик, потом на меня. Я
наклонился к ней. Она округлила губы и присвистнула:
- Возможно, вам бы хотелось, чтобы я не совала нос в чужие дела, не так
ли? И не имела детей, которых бы не было у вас. А я думала, что помогаю
вам.
- Мне не нужна ваша помощь, а полиции не нужна моя. Я ничего не смогу
сделать для миссис Грэйл. У нее какая-то длинная запутанная история о
пивнушке, откуда за ними следовала машина. Но что это значит? Вшивый
пивной погребок на Санта Моника и банда высокого класса. Ведь их парень
даже смог определить подлинность нефрита Фей Цуй, когда он его увидел.
- Если ему не сообщили заранее о том, что за ожерелье было на ней.
- Может быть и так, - сказал я и вытащил сигарету из пачки. - В любом
случае для меня здесь ничего нет. Ничего! Ни о ком и ни о чем, - добавил
я, прикуривая.
- Ничего? Даже психология этих людей вам не интересна?
- Психология? - тупо уставился я.
- Боже мой, - мягко сказала она, - а я-то думала, что вы детектив.
- Кое о чем здесь умалчивают, - сказал я. - Я должен обдумать каждый
шаг. У этого Грэйла полно деньжат, а закон у нас в городе там, где его
могут купить. Посмотрите, как смешно действует полиция. Никакой рекламы,
никакого заявления в прессе. Ничего, кроме тишины и предупреждений. Мне
это совсем не нравится.
- Ну что ж, до свидания, - сказала Энн. - Приятно было поближе
познакомиться с вами в такой ситуации.
Она включила мотор, передачу и исчезла в вихре пыли.
Я проводил ее долгим взглядом и посмотрел через улицу. Шофер грузовика
"Детская служба Бэй Сити" вышел из подъезда с картонной коробкой. Его
форма была такой белоснежной, сияющей и накрахмаленной, что я стал ощущать
себя чистым, только глядя на него. Он поставил коробку в грузовик и уехал.
Подумалось, что эта машина увезла грязные пеленки.
Я втиснулся в свою машину и, прежде чем поехать, посмотрел на часы.
Было ровно без двадцати пяти пять. Шотландское виски бродило во мне всю
дорогу до Голливуда. Я даже проскакивал красный свет.
"Прекрасная маленькая девочка, - говорил я сам с собой вслух в машине,
- для парня нужна маленькая девочка". Никто ничего не ответил. "Но мне не
нужна", - сказал я. На это также не было ответа. "В десять часов вечера в
клубе Бельведер", - произнес я. Кто-то ответил: "Подумаешь!"
Голос был очень похож на мой.
Было без пятнадцати шесть, когда я добрался до своего офиса. В здании
было тихо. Машинка за стеной не стучала. Я зажег трубку и плюхнулся в
кресло. Усевшись поудобнее, я погрузился в ожидание.
От индейца воняло. Воняло рядом, в маленькой приемной, в которую я
выглянул из кабинета, когда зазвонил входной звонок. Он стоял в двери с
выражением бронзовой статуи на лице. Это был человек с внушительным торсом
и большой грудью, он выглядел, как бродяга.
На нем был грязно-коричневый костюм. Пиджак казался слишком узким в
плечах, а брюки немного жали где-то под мышками. Его шляпа была размера на
два меньше, чем надо бы, и обильно пропиталась потом человека, которому
она когда-то приходилась впору. У индейца этот головной убор сидел там,
где у дома находится флюгер. Его воротник был не меньше хомута и имел тот
же грязно-коричневый оттенок. Галстук свисал над застегнутым пиджаком,
черный галстук, завязанный плоскогубцами в узел размером с фасолину.
Вокруг его великолепной обнаженной шеи поверх грязного воротника, была
повязана черная лента, как у старой женщины, стремящейся оживить свой
наряд.
Лицо индейца выглядело совсем плоским. Его большой мясистый нос казался
таким же крепким, как нос крейсера. Глаза не имели век, плечи были как у
кузнеца, а короткие и, похоже, неловкие ноги были заимствованы у шимпанзе.
Позже я выяснил, что они были только короткими, а не неловкими.
Если бы он был немного почище и облачен в белый халат, то напоминал бы
свирепого римского сенатора.
Его вонь была запахом первобытного человека, а не липкой грязи городов.
- Эй, - сказал он. - Пошли скорее! Пошли!
Я вернулся в кабинет и поманил его пальцем. Он пошел за мной, производя
столько же шума, сколько муха, ползая по стене. Я сел за стол и
профессионально скрипнул вращающимся креслом. Индейцу я указал на стул для
посетителей по другую сторону. Он не сел. Его маленькие черные глазки были
враждебны.
- Пошли куда? - спросил я.
- Эй! Я Второй Посев. Я голливудский индеец.
- Присаживайтесь, мистер Посев.
Он фыркнул, и его ноздри расширились. Их ширины хватило бы для мышиной
норки.
- Называть Второй Посев. Нет называть мистер Посев.
- Чем могу быть полезен?
Он заговорил громче и начал рокотать глубоким грудным голосом:
- Он говорит, пошли скорее. Великий белый отец говорит, пошли скорее.
Он говорит, я везти тебя на огненная колесница. Он говорит...
- Да. Вырезки английского из свинского латинского, - сказал я. - Но я
не школьная учительница...
- Чокнутый, - сказал индеец.
Мы некоторое время ухмылялись друг другу. Он делал это лучше меня.
Затем он с полным отвращением снял шляпу и перевернул ее. Засунув палец за
внутреннюю ленту шляпы, он отвернул ее, отцепил от нее прикрепленный
скрепкой пакетик и швырнул его на стол. Он зло указал на него хорошо
обгрызенным ногтем.
Я развернул оберточную бумагу и нашел внутри карточку. Я с ней был уже
хорошо знаком. Три, точно таких же, были в мундштуках папирос. Я поиграл
трубкой, затем уставился на индейца и попытался поиграть с ним взглядом.
Он, казалось, нервничал не больше, чем нервничала бы кирпичная стена.
- О'кей, что ему надо?
- Он хочет, ты быстро приехать. Пошли сейчас. Пошли в огненная
колесница.
- Чокнутый, - сказал я.
Индейцу это понравилось. Он осторожно закрыл рот, торжественно моргнул
и почти улыбнулся.
- Это будет стоить ему сто зелененьких в качестве первого взноса, -
добавил я, стараясь выглядеть так, как будто речь шла о десяти центах.
- Эй? - во взгляде снова подозрение.
- Сто долларов, - сказал я. - Блестящих монет или зелененьких в
количестве одной сотни. Мне нет денег - я нет ехать. Дошло?
Я начал считать до ста по пальцам обеих рук.
- Эй. Большой счет, - ухмыльнулся индеец. Он повозился со шляпой и
бросил мне другой пакетик из оберточной бумаги. Я взял его и развернул. В
нем была совершенно новенькая стодолларовая купюра. Индеец снова водрузил
шляпу на голову, не утруждая себя заворачиванием ленты на место. Так он
выглядел не намного комичнее. Я сидел, глядя на сто долларов, с открытым
ртом.
- С психологией все в порядке, - проговорил я наконец. - Парень так
умен, что я его побаиваюсь.
- Не всегда, - заметил индеец.
Я открыл стол и достал свой "Кольт 38 Автоматик" модификации "Супер
Мэтч". Я не носил его к миссис Льюин Локридж Грэйл. Я снял пиджак, надел
кожаную кобуру, засунул в нее пистолет, подтянул нижнюю лямку и снова
надел пиджак.
Индеец смотрел на меня так, как будто я чесал шею.
- Есть машина, - сказал он. - Большая.
- Мне больше не нравятся большие машины, - сказал я. - Есть моя
собственная машина.
- Ты ехать моя машина, - угрожающе произнес индеец.
- Я ехать твоя машина, - согласился я.
Я закрыл стол, затем кабинет, выключил звонок и вышел, оставив дверь в
приемную, как всегда, открытой.
Мы прошли по коридору к лифту. От индейца воняло. Даже лифтер это
заметил.
Машина - темно-синий семиместный "паккард" последней модели, сделанный
на заказ, - была припаркована недалеко от пожарного поста. За рулем сидел
шофер, по виду иностранец, с кислым выражением на неподвижном, словно
деревянном, лице. Мое внимание привлекла обивка на сиденьях внутри
"паккарда" - из дорогого серого велюра. Индеец посадил меня назад. Сидя
там, я чувствовал себя высокопоставленным покойником в катафалке
похоронной компании с утонченным вкусом.
Индеец сел возле шофера, и машина рванула к центру квартала.
Полицейский на противоположной стороне улицы выкрикнул слабым голосом
что-то, похожее на "Эй!", но вдруг нагнулся, чтобы завязать шнурки.
Мы свернули на запад, выехали на Сансет и быстро, бесшумно заскользили
по ней. Индеец сидел без движения. Его запах случайным дымком приплыл ко
мне и витал рядом всю дорогу. Водитель, казалось, дремал, взявшись за
руль, но он с такой скоростью обгонял парней в открытых быстрых "седанах",
что те завистливо пялили глаза, будто их машины тащились на буксире. Для
нас на всех перекрестках включался зеленый свет - есть такие умелые
водители. Мы не остановились ни разу.
Мы проехали пару миль по Стрип, мимо антикварных лавок с именами
кинозвезд на них, мимо окон с кружевами и древней посудой, мимо сияющих
вывесками ночных клубов со знаменитыми поварами и не менее знаменитыми
игорными комнатами, мимо красивых модернистских зданий Голливуда, мимо
небольшого, но популярного ресторанчика, где девушки носили белые шелковые
блузки, черные ботфорты, высокие кивера и, правда, больше ничего.
За широким гладким поворотом на верхнюю дорогу, ведущую в Беверли
Хиллз, чуть южнее заискрились огни всех цветов радуги и необычайной
чистоты - предвестники приближающегося вечера. Еще были видны особняки на
северных холмах, которые оставались позади вместе с Беверли Хиллз. А когда
мы въехали в предгорье, извилистая дорога вскоре привела во внезапные
сумерки и порывы ветра с океана. Тепло дня заметно сменилось прохладой.
Мимо нас вдалеке промелькнуло тесное скопление многоэтажных домов, а
вскоре поодаль от дороги потянулась бесконечная цепочка освещенных
особняков. Мы, круто нырнув вниз, обогнули поле для игры в гольф и такую
же по размерам тренировочную Площадку, взлетели на вершину холма и
повернули в сторону гор, выехав на уходящую вверх бетонную дорогу.
Показалась апельсиновая роща, должно быть, - любимое детище какого-нибудь
богатея, ибо места здесь совсем не апельсиновые. Мало-помалу дома
миллионеров остались позади, дорога стала однорядной, и мы мчались не
сбавляя скорости.
Вдруг сквозь вонючий запах индейца в салон "паккарда" пробилась пыль с
ближайшей поляны и напомнила мне о ночной трагедии под безлунным небом.
Беспорядочно разбросанные, отштукатуренные дома прилепились к холму, как
баррикады. Мы въехали в Стиллвуд Хайтс. А дальше домов уже не было, только
тихие холмистые места с редкими ранними звездами над ними. По одну сторону
бетонной ленты тянулся крутой склон, за ним простирались заросли
карликового дуба, и, если бы мы остановились и подождали в тишине, то
наверняка услышали бы крики куропаток. С другой стороны дороги был
глинистый склон, на котором росли редкие дикие цветы, похожие на капризных
детей, отказывающихся спать.
Затем дорога резко повернула на 180 градусов, шины издали звук наждака
по металлу, мотор загудел сильнее, и машина устремилась вверх мимо
зарослей дикой герани.
Дорога уперлась в дом, стоящий одиноко, как маяк, и высоко, как орлиное
гнездо. Угловатый дом из бетона и стеклянного кирпича, какой-то сырой и
модернистский, но вместе с тем далеко не уродливый. Отличное место для
психиатрической лечебницы! Никто бы не услышал криков отсюда.
Машина остановилась у дома, и я увидел черную дверь, врезанную в
тяжелую стену. Индеец, бормоча что-то, вылез из машины и открыл заднюю
дверцу. Шофер раскурил сигарету с помощью электрической зажигалки, и
резкий неприятный запах табака заполнил машину. Я вышел.
Мы подошли к черной двери. Она медленно и, как мне показалось,
угрожающе открылась сама. За дверью начинался узкий коридор, ведущий
вглубь дома. Сквозь стеклянные стены проникал уличный свет.
Индеец буркнул:
- Эй, входи.
- После вас, мистер Посев.
Он зло посмотрел на меня и вошел первым. Дверь закрылась следом за нами
так же тихо и таинственно, как и открылась. В конце коридора мы втиснулись
в маленький лифт, индеец закрыл дверь и нажал кнопку. Поднимались мягко,
без звука. Вонь индейца в моем офисе показалась мне слабой, как лунная
тень, по сравнению с тем, что я испытывал в лифте.
Лифт остановился. Дверь открылась, и я вошел в светлую круглую комнату,
расположенную, как я понял, в башне.
Почти со всех сторон были окна. Вдали блестел океан. Темнота уже
наползала на холмы. Там же, где не было окон, были стены, обитые панелями,
а на полу ковры с нежными цветами Персии, резной же стол, казалось, был
украден из древней церкви.
За столом сидела женщина и улыбалась мне сухой улыбкой, которая,
казалось, сразу превратится в порошок, если ее коснуться.
У женщины были гладкие прилизанные волосы и темное худое азиатское
лицо. В ее ушах висели тяжелые цветные камни, а на пальцах поблескивали
массивные кольца. Возможно, там действительно были и лунный камень, и
изумруд в серебряной оправе, который вполне мог быть натуральным, хотя
выглядел такой же подделкой, как браслет в дешевых лавках. Ее узкие руки
были смуглыми, стареющими, и кольца не очень-то на них смотрелись. Она
заговорила. Голос с акцентом был знаком мне.
- А, мистер Марлоу. Хорошо, что вы приехали. Амтор будет очень доволен.
Я положил стодолларовую купюру на стол и оглянулся. Индеец уехал на
лифте.
- Сожалею. У вас была прекрасная мысль, но я не могу это взять, -
сказал я.
- Амтор хочет нанять вас, не возражаете? - она снова сухо улыбнулась.
Ее губы шелестели, как оберточная бумага.
- Я бы сначала хотел выяснить, что за работа.
Она кивнула и неторопливо вышла из-за стола. Прошуршала передо мной
платьем, облегающем тело, как хвост русалки, и продемонстрировала хорошую
фигуру. Если вам нравятся фигуры, которые ниже пояса на четыре размера
больше стандартных, то вам следует подняться в эту башенку.
- Я провожу вас, - сказала азиатка.
Она нажала кнопку в стене, и дверь бесшумно открылась. Я еще раз
посмотрел на улыбку смуглянки, прежде чем вошел в молочно-белое сияние
лифта. Дверь так же бесшумно закрылась.
В восьмиугольной комнате, обшитой черным бархатом снизу доверху, с
высоким черным потолком, никого не было.
В центре, на черном матовом ковре, стоял восьмиугольный белый столик,
на котором едва поместились бы два локтя, с молочно-белым шаром на черной
подставке. Шар светился. У столика стояли два белых и тоже восьмиугольных
табурета, как дополнение к столу. У стены располагался еще один такой
табурет. Окон не было. И вообще больше ничего в комнате не было. Даже
бликов света на стенах. Если и были двери, то я их не видел, как не видел
ту, через которую вошел.
Я стоял четверть минуты с неясным ощущением, что за мной наблюдают.
Где-то был глазок, но я его не мог обнаружить. Бросив попытки его найти, я
стал прислушиваться к своему дыханию. В комнате было так тихо, что а
слышал, как проходит воздух через мой нос, издавая звук, похожий на шелест
занавесей.
Вдруг у противоположной стены открылась невидимая дверь, впустила в
комнату человека и бесшумно закрылась. Человек подошел к столу, глядя
вниз, и сделал жест красивой рукой. Такой мужской руки я никогда не видел.
- Пожалуйста, садитесь. Напротив меня. Не курите и не волнуйтесь.
Постарайтесь полностью расслабиться. Чем могу быть полезен?
Я сел, взял губами сигарету и стал ее пожевывать, не зажигая. Я оглядел
этого человека. Он был худым, высоким и прямым, как стальной стержень.
Светлые волосы красивы, кожа свежа, как лепесток розы. Ему могло быть лет
35 или 65, человек без возраста. Волосы тщательно зачесаны назад, брови
черного цвета, как стены, пол и потолок в этом восьмиграннике. Глаза очень
глубоки, как глаза лунатика, как колодец, про который я когда-то читал.
Давно, лет 900 назад, в старинном замке в колодец бросали камень и ждали.
Долго прислушивались, теряли терпение, хохотали и уже собирались уходить,
как слабый, еле различимый отдаленный всплеск со дна колодца достигал
ушей. Люди верили и не верили в существование такого колодца. Так вот,
глаза сидящего напротив человека были также глубоки, без выражения, без
души, глаза, способные равнодушно наблюдать, как голодные львы разрывают
человека. Двубортный костюм на нем был сшит не портным, а художником.
- Пожалуйста, не волнуйтесь, - сказал он, рассеянно уставившись на мои
пальцы, - это разрушает волны, расстраивает мою сконцентрированность.
- Ту, что плавит лед, заставляет масло течь, а кошку визжать, - сказал
я.
- Я уверен, что вы пришли сюда не для того, чтобы наглеть, - ледяной
тон, и едва заметная улыбка.
- Кажется, вы забыли, зачем я здесь. Кстати, я вернул сто долларов
вашей секретарше. Я пришел, насколько вы помните, из-за папирос, набитых
марихуаной. С вашими визитками в мундштуках.
- Вы хотите выяснить, почему так случилось?
- Да. Это мне следовало бы заплатить вам сто долларов.
- Не стоит. Ответ прост. Есть вещи, которых я не знаю. Это - одна из
них.
На мгновение я почти поверил ему. Его лицо было гладко, как крыло
ангела.
- Тогда зачем вы прислали мне сто долларов с вонючим индейцем и свою
машину? Кстати, так ли необходимо индейцу быть таким зловонным?! Если он
на вас работает, не могли бы заставить его принять ванну?
- Он - естественный медиум. Они редки, как бриллианты, и, как
бриллианты, их иногда можно отыскать в грязных местах. Насколько я понял,
вы - частный детектив?
- Да.
- Полагаю, вы - очень тупая личность. Вы тупо выглядите. Вы впутались в
тупое дело и вы пришли сюда с тупыми намерениями.
- Понял, - сказал я. - Я - тупица. Вот теперь дошло.
- И я полагаю, что не стоит вас больше задерживать.
- Вы меня не задерживаете, - сказал я. - Это я вас задерживаю. Я хочу
узнать, почему ваши визитки оказались в папиросах?
Он еле заметно повел плечами.
- Мои визитные карточки доступны любому. Я не даю моим друзьям папирос
с марихуаной. Ваш вопрос по-прежнему туп.
- А вот это не прояснит ли вашу память? Папиросы были в дешевой
японской или китайской коробочке из искусственной черепаховой кости.
Что-нибудь подобное видели?
- Нет. Не припоминаю.
- Я могу еще что-нибудь добавить. Коробочка лежала в кармане человека
по имени Линдсей Мэрриот. Слышали о нем?
Он подумал.
- Да. Я когда-то пытался вылечить его от страха перед кинокамерой. Он
хотел сниматься в кино. Это было впустую потраченное время. Кинематограф в
нем не нуждался.
- Я догадываюсь об этом, - сказал я. - Меня все еще волнует одна
проблема. Почему вы мне прислали банкноту в сто долларов?
- Дорогой мистер Марлоу, - надменно заявил он. - Я не дурак. Я
занимаюсь очень тонким делом. Я - знахарь. То есть, я делаю то, что не
могут врачи в своей мелкой, боязливой, эгоистической гильдии. Меня всегда
подстерегает опасность со стороны людей таких, как вы. Но я всегда хочу
оценить опасность прежде, чем разбираться с ней.
- Довольно тривиально в моем случае, а?
- В вашем случае ее вообще не существует, - вежливо сказал он и сделал
плавный жест левой рукой. Затем он положил ее на стол и стал на нее
смотреть. Насмотревшись, поднял свои бездонные глаза и скрестил холеные
- Они уехали, и когда мы вернулись домой, я попросила Мэрриота молчать
об этом. На следующий день мне позвонили. У нас есть два телефонных
номера, один с параллельным аппаратом, а другой, в моей спальне, без него.
Позвонили по последнему. Этого телефона, конечно же, нет в справочнике.
Я согласно кивнул.
- Но за несколько долларов можно купить номер телефона. Так всегда
делают. Некоторые киноактеры вынуждены менять номера телефонов каждый
месяц.
Мы выпили.
- Я сказала звонившему мне человеку, чтобы он связался с Лином и что
тот будет представлять мои интересы, но если они не будут требовать
слишком много, то мы сможем сторговаться. Он сказал о'кей, и с тех пор, я
полагаю, они стали канителить, чтобы последить за нами. Наконец мы сошлись
на восьми тысячах.
- Вы бы узнали кого-нибудь из них?
- Конечно, нет.
- Рандэлл знает все это?
- Конечно. Может быть, хватит об этом? Мне уже наскучило, - она одарила
меня ослепительной улыбкой.
- Рандэлл высказал свое мнение?
- Возможно. Я забыла, - зевнула она.
Я сидел с пустым стаканом в руке и думал. Она взяла у меня стакан и
наполнила. Я сжал ее руку, которая оказалась мягкой и гладкой, теплой и
удобной. Она ответила крепким пожатием. Женщина, сидящая передо мной, была
хорошо сложена.
- Думаю, у него были какие-то мысли, - сказала она, - но он мне не
сказал об этом.
- У любого человека возникли бы какие-то мысли, ознакомься он со всем
этим, - сказал я.
Она медленно повернула голову, посмотрела на меня, кивнула и сказала:
- Вы не можете пройти мимо этого, не так ли?
- Сколько вы были знакомы с Мэрриотом?
- О, много лет. Он работал директором на радиостанции моего мужа КФДК.
Там я познакомилась с ним. Кстати, там же я познакомилась и с мужем.
- Я знаю. Но Мэрриот жил так, как будто имел неплохие деньги.
- Он получил небольшое наследство и ушел из радиовещания.
- Он действительно получил наследство или он это вам сказал?
Она пожала плечами, продолжая сжимать мою руку.
- А, может быть, наследство было не так уж велико и он быстро его
растратил, - теперь я насильно сжал ее руку. - Он занимал у вас?
- Вы немного старомодны, не так ли? - она взглянула на руку, которую я
держал.
- Я на работе, а ваше шотландское виски уже вымыло половину моей
сдержанности. - Не то чтобы я был пьян, но...
- Да, - она высвободила свою руку из моей и потерла ее. - У вас,
наверное, руки иногда превращаются в тиски, в свободное время?
- Лин Мэрриот был вымогателем высокого класса. Это очевидно, он жил за
счет женщин. У вас было что-нибудь с ним?
- Я должна рассказать?
- Возможно, это не так уж разумно.
Она засмеялась.
- Однако я расскажу. Я выпила у него и потеряла сознание. Иногда со
мной случается. А он раздел меня и сфотографировал.
- Грязная собака, - сказал я. - А у вас есть эти фотографии?
Она похлопала меня по руке и глухо спросила:
- Как вас зовут?
- Фил. А вас?
- Хелен. Поцелуй меня.
Она мягко упала мне на колени, я склонился над ее лицом и начал то ли
облизывать, то ли целовать. Ее ресницы шевелились и щекотали меня, как
бабочки. Когда я добрался до ее горящего рта, он был приоткрыт, и язык
жалящей змеей выглядывал из-за зубов. Дверь открылась, и мистер Грэйл
тихонько вошел в комнату. Я обнимал миссис Грэйл и не мог быстро
избавиться от нее. Подняв глаза, я посмотрел на мистера Грэйла и
похолодел, как пятка покойника.
Блондинка у меня на руках не шевелилась, даже не закрыла рта. На лице
ее было наполовину мечтательное, наполовину язвительное выражение. Мистер
Грэйл, издав негромкие к-х-к и г-м-м, будто прочищая горло, извинительно
произнес:
- Прошу прощения, - и бесшумно удалился из комнаты. В глазах застыла
бесконечная печаль. Я оттолкнул миссис Грэйл, вытащил из кармана платок и
вытер лицо. Она, не изменив позы, продолжала лежать на диване, немного
наискосок, демонстрируя прекрасную кожу выше чулка.
- Кто это был? - томно спросила она.
- Мистер Грэйл.
- Забудь о нем.
Я отошел от нее и сел в кресло, в котором сидел раньше. Спустя время
она выпрямилась, села на диван и посмотрела на меня.
- Все в порядке. Он понимает. Какого еще черта ему ожидать?
- Я думаю, он знает.
- Я еще раз говорю, все в порядке. Этого хватит? Он - больной человек.
Какого черта...
- Не кричи на меня. Я не люблю крикливых женщин.
Она открыла сумочку, лежавшую возле нее, достала оттуда маленький
платочек и вытерла губы, после чего вынула зеркальце и осмотрела лицо.
- Думаю, вы правы, - сказала она. - Слишком много виски. Сегодня в
клубе Бельведер. В десять.
Она не смотрела на меня и тяжело дышала.
- Это приличное место?
- Его хозяин Лэрд Брюнетт. Я его хорошо знаю.
- Согласен, - сказал я. Я уже был холоден и чувствовал себя
отвратительно, как будто обокрал нищего.
Она достала помаду, подвела губы и бросила зеркальце. Я осмотрел лицо,
вытер его платком и встал, чтобы отдать ей зеркальце.
Она откинулась на спинку дивана, на сей раз демонстрируя
соблазнительную шею и лениво глядя на меня.
- В чем дело? - спросила она.
- Ни в чем. В десять часов в клубе Бельведер. Особо не наряжайтесь, у
меня только один костюм на выход. В баре?
Она кивнула.
Я вышел из комнаты не оглядываясь. Лакей в холле встретил меня с
каменным лицом и подал шляпу.
Я шел по дороге, живая зеленая изгородь скрывала меня. Подойдя ко
вторым воротам, я увидел, что у входа дежурил другой человек, здоровенный
детина в простой одежде. Прирожденный телохранитель. Он кивком позволил
мне выйти.
Раздался автомобильный сигнал. "Купе" мисс Риордан стояло позади моей
машины. Я подошел к девушке. Она выглядела недоступной и насмешливой.
Сидела, положив изящные руки в перчатках на руль, и улыбалась.
- Я ждала. Полагаю, я там была не нужна. Ну как она вам?
- Готов поспорить, что у нее чулки неважно отстегиваются от пояса.
- Вы всегда говорите такие гадости? - она покраснела. - Иногда я
ненавижу мужчин. Молодых, старых, футболистов, певцов, миллионеров,
красавчиков-сутенеров и почти подлецов - частных детективов.
Мне ничего не оставалось, как грустно улыбнуться ей:
- Я знаю, что говорю слишком остроумно. Сегодня мое остроумие
прямо-таки висит в воздухе. А кто сказал вам, что он сутенер?
- Кто?
- Не прикидывайтесь дурочкой. Мэрриот.
- Это была догадка наверняка. Простите. Я не хочу быть ханжой. Я
полагаю, вы можете отстегивать ее чулки в любое удобное для вас время и
безо всякого с ее стороны сопротивления. Но в одном вы можете быть уверены
- вы поздно пришли на это шоу.
Широкая улица мирно дремала на солнце. Красиво раскрашенный грузовик
бесшумно скользнул к стоянке у дома напротив, затем немного подал назад и
остановился у подъезда. На боку грузовика красовалась надпись: "Детская
служба Бэй Сити".
Энн Риордан, вытянув шею, посмотрела на грузовик, потом на меня. Я
наклонился к ней. Она округлила губы и присвистнула:
- Возможно, вам бы хотелось, чтобы я не совала нос в чужие дела, не так
ли? И не имела детей, которых бы не было у вас. А я думала, что помогаю
вам.
- Мне не нужна ваша помощь, а полиции не нужна моя. Я ничего не смогу
сделать для миссис Грэйл. У нее какая-то длинная запутанная история о
пивнушке, откуда за ними следовала машина. Но что это значит? Вшивый
пивной погребок на Санта Моника и банда высокого класса. Ведь их парень
даже смог определить подлинность нефрита Фей Цуй, когда он его увидел.
- Если ему не сообщили заранее о том, что за ожерелье было на ней.
- Может быть и так, - сказал я и вытащил сигарету из пачки. - В любом
случае для меня здесь ничего нет. Ничего! Ни о ком и ни о чем, - добавил
я, прикуривая.
- Ничего? Даже психология этих людей вам не интересна?
- Психология? - тупо уставился я.
- Боже мой, - мягко сказала она, - а я-то думала, что вы детектив.
- Кое о чем здесь умалчивают, - сказал я. - Я должен обдумать каждый
шаг. У этого Грэйла полно деньжат, а закон у нас в городе там, где его
могут купить. Посмотрите, как смешно действует полиция. Никакой рекламы,
никакого заявления в прессе. Ничего, кроме тишины и предупреждений. Мне
это совсем не нравится.
- Ну что ж, до свидания, - сказала Энн. - Приятно было поближе
познакомиться с вами в такой ситуации.
Она включила мотор, передачу и исчезла в вихре пыли.
Я проводил ее долгим взглядом и посмотрел через улицу. Шофер грузовика
"Детская служба Бэй Сити" вышел из подъезда с картонной коробкой. Его
форма была такой белоснежной, сияющей и накрахмаленной, что я стал ощущать
себя чистым, только глядя на него. Он поставил коробку в грузовик и уехал.
Подумалось, что эта машина увезла грязные пеленки.
Я втиснулся в свою машину и, прежде чем поехать, посмотрел на часы.
Было ровно без двадцати пяти пять. Шотландское виски бродило во мне всю
дорогу до Голливуда. Я даже проскакивал красный свет.
"Прекрасная маленькая девочка, - говорил я сам с собой вслух в машине,
- для парня нужна маленькая девочка". Никто ничего не ответил. "Но мне не
нужна", - сказал я. На это также не было ответа. "В десять часов вечера в
клубе Бельведер", - произнес я. Кто-то ответил: "Подумаешь!"
Голос был очень похож на мой.
Было без пятнадцати шесть, когда я добрался до своего офиса. В здании
было тихо. Машинка за стеной не стучала. Я зажег трубку и плюхнулся в
кресло. Усевшись поудобнее, я погрузился в ожидание.
От индейца воняло. Воняло рядом, в маленькой приемной, в которую я
выглянул из кабинета, когда зазвонил входной звонок. Он стоял в двери с
выражением бронзовой статуи на лице. Это был человек с внушительным торсом
и большой грудью, он выглядел, как бродяга.
На нем был грязно-коричневый костюм. Пиджак казался слишком узким в
плечах, а брюки немного жали где-то под мышками. Его шляпа была размера на
два меньше, чем надо бы, и обильно пропиталась потом человека, которому
она когда-то приходилась впору. У индейца этот головной убор сидел там,
где у дома находится флюгер. Его воротник был не меньше хомута и имел тот
же грязно-коричневый оттенок. Галстук свисал над застегнутым пиджаком,
черный галстук, завязанный плоскогубцами в узел размером с фасолину.
Вокруг его великолепной обнаженной шеи поверх грязного воротника, была
повязана черная лента, как у старой женщины, стремящейся оживить свой
наряд.
Лицо индейца выглядело совсем плоским. Его большой мясистый нос казался
таким же крепким, как нос крейсера. Глаза не имели век, плечи были как у
кузнеца, а короткие и, похоже, неловкие ноги были заимствованы у шимпанзе.
Позже я выяснил, что они были только короткими, а не неловкими.
Если бы он был немного почище и облачен в белый халат, то напоминал бы
свирепого римского сенатора.
Его вонь была запахом первобытного человека, а не липкой грязи городов.
- Эй, - сказал он. - Пошли скорее! Пошли!
Я вернулся в кабинет и поманил его пальцем. Он пошел за мной, производя
столько же шума, сколько муха, ползая по стене. Я сел за стол и
профессионально скрипнул вращающимся креслом. Индейцу я указал на стул для
посетителей по другую сторону. Он не сел. Его маленькие черные глазки были
враждебны.
- Пошли куда? - спросил я.
- Эй! Я Второй Посев. Я голливудский индеец.
- Присаживайтесь, мистер Посев.
Он фыркнул, и его ноздри расширились. Их ширины хватило бы для мышиной
норки.
- Называть Второй Посев. Нет называть мистер Посев.
- Чем могу быть полезен?
Он заговорил громче и начал рокотать глубоким грудным голосом:
- Он говорит, пошли скорее. Великий белый отец говорит, пошли скорее.
Он говорит, я везти тебя на огненная колесница. Он говорит...
- Да. Вырезки английского из свинского латинского, - сказал я. - Но я
не школьная учительница...
- Чокнутый, - сказал индеец.
Мы некоторое время ухмылялись друг другу. Он делал это лучше меня.
Затем он с полным отвращением снял шляпу и перевернул ее. Засунув палец за
внутреннюю ленту шляпы, он отвернул ее, отцепил от нее прикрепленный
скрепкой пакетик и швырнул его на стол. Он зло указал на него хорошо
обгрызенным ногтем.
Я развернул оберточную бумагу и нашел внутри карточку. Я с ней был уже
хорошо знаком. Три, точно таких же, были в мундштуках папирос. Я поиграл
трубкой, затем уставился на индейца и попытался поиграть с ним взглядом.
Он, казалось, нервничал не больше, чем нервничала бы кирпичная стена.
- О'кей, что ему надо?
- Он хочет, ты быстро приехать. Пошли сейчас. Пошли в огненная
колесница.
- Чокнутый, - сказал я.
Индейцу это понравилось. Он осторожно закрыл рот, торжественно моргнул
и почти улыбнулся.
- Это будет стоить ему сто зелененьких в качестве первого взноса, -
добавил я, стараясь выглядеть так, как будто речь шла о десяти центах.
- Эй? - во взгляде снова подозрение.
- Сто долларов, - сказал я. - Блестящих монет или зелененьких в
количестве одной сотни. Мне нет денег - я нет ехать. Дошло?
Я начал считать до ста по пальцам обеих рук.
- Эй. Большой счет, - ухмыльнулся индеец. Он повозился со шляпой и
бросил мне другой пакетик из оберточной бумаги. Я взял его и развернул. В
нем была совершенно новенькая стодолларовая купюра. Индеец снова водрузил
шляпу на голову, не утруждая себя заворачиванием ленты на место. Так он
выглядел не намного комичнее. Я сидел, глядя на сто долларов, с открытым
ртом.
- С психологией все в порядке, - проговорил я наконец. - Парень так
умен, что я его побаиваюсь.
- Не всегда, - заметил индеец.
Я открыл стол и достал свой "Кольт 38 Автоматик" модификации "Супер
Мэтч". Я не носил его к миссис Льюин Локридж Грэйл. Я снял пиджак, надел
кожаную кобуру, засунул в нее пистолет, подтянул нижнюю лямку и снова
надел пиджак.
Индеец смотрел на меня так, как будто я чесал шею.
- Есть машина, - сказал он. - Большая.
- Мне больше не нравятся большие машины, - сказал я. - Есть моя
собственная машина.
- Ты ехать моя машина, - угрожающе произнес индеец.
- Я ехать твоя машина, - согласился я.
Я закрыл стол, затем кабинет, выключил звонок и вышел, оставив дверь в
приемную, как всегда, открытой.
Мы прошли по коридору к лифту. От индейца воняло. Даже лифтер это
заметил.
Машина - темно-синий семиместный "паккард" последней модели, сделанный
на заказ, - была припаркована недалеко от пожарного поста. За рулем сидел
шофер, по виду иностранец, с кислым выражением на неподвижном, словно
деревянном, лице. Мое внимание привлекла обивка на сиденьях внутри
"паккарда" - из дорогого серого велюра. Индеец посадил меня назад. Сидя
там, я чувствовал себя высокопоставленным покойником в катафалке
похоронной компании с утонченным вкусом.
Индеец сел возле шофера, и машина рванула к центру квартала.
Полицейский на противоположной стороне улицы выкрикнул слабым голосом
что-то, похожее на "Эй!", но вдруг нагнулся, чтобы завязать шнурки.
Мы свернули на запад, выехали на Сансет и быстро, бесшумно заскользили
по ней. Индеец сидел без движения. Его запах случайным дымком приплыл ко
мне и витал рядом всю дорогу. Водитель, казалось, дремал, взявшись за
руль, но он с такой скоростью обгонял парней в открытых быстрых "седанах",
что те завистливо пялили глаза, будто их машины тащились на буксире. Для
нас на всех перекрестках включался зеленый свет - есть такие умелые
водители. Мы не остановились ни разу.
Мы проехали пару миль по Стрип, мимо антикварных лавок с именами
кинозвезд на них, мимо окон с кружевами и древней посудой, мимо сияющих
вывесками ночных клубов со знаменитыми поварами и не менее знаменитыми
игорными комнатами, мимо красивых модернистских зданий Голливуда, мимо
небольшого, но популярного ресторанчика, где девушки носили белые шелковые
блузки, черные ботфорты, высокие кивера и, правда, больше ничего.
За широким гладким поворотом на верхнюю дорогу, ведущую в Беверли
Хиллз, чуть южнее заискрились огни всех цветов радуги и необычайной
чистоты - предвестники приближающегося вечера. Еще были видны особняки на
северных холмах, которые оставались позади вместе с Беверли Хиллз. А когда
мы въехали в предгорье, извилистая дорога вскоре привела во внезапные
сумерки и порывы ветра с океана. Тепло дня заметно сменилось прохладой.
Мимо нас вдалеке промелькнуло тесное скопление многоэтажных домов, а
вскоре поодаль от дороги потянулась бесконечная цепочка освещенных
особняков. Мы, круто нырнув вниз, обогнули поле для игры в гольф и такую
же по размерам тренировочную Площадку, взлетели на вершину холма и
повернули в сторону гор, выехав на уходящую вверх бетонную дорогу.
Показалась апельсиновая роща, должно быть, - любимое детище какого-нибудь
богатея, ибо места здесь совсем не апельсиновые. Мало-помалу дома
миллионеров остались позади, дорога стала однорядной, и мы мчались не
сбавляя скорости.
Вдруг сквозь вонючий запах индейца в салон "паккарда" пробилась пыль с
ближайшей поляны и напомнила мне о ночной трагедии под безлунным небом.
Беспорядочно разбросанные, отштукатуренные дома прилепились к холму, как
баррикады. Мы въехали в Стиллвуд Хайтс. А дальше домов уже не было, только
тихие холмистые места с редкими ранними звездами над ними. По одну сторону
бетонной ленты тянулся крутой склон, за ним простирались заросли
карликового дуба, и, если бы мы остановились и подождали в тишине, то
наверняка услышали бы крики куропаток. С другой стороны дороги был
глинистый склон, на котором росли редкие дикие цветы, похожие на капризных
детей, отказывающихся спать.
Затем дорога резко повернула на 180 градусов, шины издали звук наждака
по металлу, мотор загудел сильнее, и машина устремилась вверх мимо
зарослей дикой герани.
Дорога уперлась в дом, стоящий одиноко, как маяк, и высоко, как орлиное
гнездо. Угловатый дом из бетона и стеклянного кирпича, какой-то сырой и
модернистский, но вместе с тем далеко не уродливый. Отличное место для
психиатрической лечебницы! Никто бы не услышал криков отсюда.
Машина остановилась у дома, и я увидел черную дверь, врезанную в
тяжелую стену. Индеец, бормоча что-то, вылез из машины и открыл заднюю
дверцу. Шофер раскурил сигарету с помощью электрической зажигалки, и
резкий неприятный запах табака заполнил машину. Я вышел.
Мы подошли к черной двери. Она медленно и, как мне показалось,
угрожающе открылась сама. За дверью начинался узкий коридор, ведущий
вглубь дома. Сквозь стеклянные стены проникал уличный свет.
Индеец буркнул:
- Эй, входи.
- После вас, мистер Посев.
Он зло посмотрел на меня и вошел первым. Дверь закрылась следом за нами
так же тихо и таинственно, как и открылась. В конце коридора мы втиснулись
в маленький лифт, индеец закрыл дверь и нажал кнопку. Поднимались мягко,
без звука. Вонь индейца в моем офисе показалась мне слабой, как лунная
тень, по сравнению с тем, что я испытывал в лифте.
Лифт остановился. Дверь открылась, и я вошел в светлую круглую комнату,
расположенную, как я понял, в башне.
Почти со всех сторон были окна. Вдали блестел океан. Темнота уже
наползала на холмы. Там же, где не было окон, были стены, обитые панелями,
а на полу ковры с нежными цветами Персии, резной же стол, казалось, был
украден из древней церкви.
За столом сидела женщина и улыбалась мне сухой улыбкой, которая,
казалось, сразу превратится в порошок, если ее коснуться.
У женщины были гладкие прилизанные волосы и темное худое азиатское
лицо. В ее ушах висели тяжелые цветные камни, а на пальцах поблескивали
массивные кольца. Возможно, там действительно были и лунный камень, и
изумруд в серебряной оправе, который вполне мог быть натуральным, хотя
выглядел такой же подделкой, как браслет в дешевых лавках. Ее узкие руки
были смуглыми, стареющими, и кольца не очень-то на них смотрелись. Она
заговорила. Голос с акцентом был знаком мне.
- А, мистер Марлоу. Хорошо, что вы приехали. Амтор будет очень доволен.
Я положил стодолларовую купюру на стол и оглянулся. Индеец уехал на
лифте.
- Сожалею. У вас была прекрасная мысль, но я не могу это взять, -
сказал я.
- Амтор хочет нанять вас, не возражаете? - она снова сухо улыбнулась.
Ее губы шелестели, как оберточная бумага.
- Я бы сначала хотел выяснить, что за работа.
Она кивнула и неторопливо вышла из-за стола. Прошуршала передо мной
платьем, облегающем тело, как хвост русалки, и продемонстрировала хорошую
фигуру. Если вам нравятся фигуры, которые ниже пояса на четыре размера
больше стандартных, то вам следует подняться в эту башенку.
- Я провожу вас, - сказала азиатка.
Она нажала кнопку в стене, и дверь бесшумно открылась. Я еще раз
посмотрел на улыбку смуглянки, прежде чем вошел в молочно-белое сияние
лифта. Дверь так же бесшумно закрылась.
В восьмиугольной комнате, обшитой черным бархатом снизу доверху, с
высоким черным потолком, никого не было.
В центре, на черном матовом ковре, стоял восьмиугольный белый столик,
на котором едва поместились бы два локтя, с молочно-белым шаром на черной
подставке. Шар светился. У столика стояли два белых и тоже восьмиугольных
табурета, как дополнение к столу. У стены располагался еще один такой
табурет. Окон не было. И вообще больше ничего в комнате не было. Даже
бликов света на стенах. Если и были двери, то я их не видел, как не видел
ту, через которую вошел.
Я стоял четверть минуты с неясным ощущением, что за мной наблюдают.
Где-то был глазок, но я его не мог обнаружить. Бросив попытки его найти, я
стал прислушиваться к своему дыханию. В комнате было так тихо, что а
слышал, как проходит воздух через мой нос, издавая звук, похожий на шелест
занавесей.
Вдруг у противоположной стены открылась невидимая дверь, впустила в
комнату человека и бесшумно закрылась. Человек подошел к столу, глядя
вниз, и сделал жест красивой рукой. Такой мужской руки я никогда не видел.
- Пожалуйста, садитесь. Напротив меня. Не курите и не волнуйтесь.
Постарайтесь полностью расслабиться. Чем могу быть полезен?
Я сел, взял губами сигарету и стал ее пожевывать, не зажигая. Я оглядел
этого человека. Он был худым, высоким и прямым, как стальной стержень.
Светлые волосы красивы, кожа свежа, как лепесток розы. Ему могло быть лет
35 или 65, человек без возраста. Волосы тщательно зачесаны назад, брови
черного цвета, как стены, пол и потолок в этом восьмиграннике. Глаза очень
глубоки, как глаза лунатика, как колодец, про который я когда-то читал.
Давно, лет 900 назад, в старинном замке в колодец бросали камень и ждали.
Долго прислушивались, теряли терпение, хохотали и уже собирались уходить,
как слабый, еле различимый отдаленный всплеск со дна колодца достигал
ушей. Люди верили и не верили в существование такого колодца. Так вот,
глаза сидящего напротив человека были также глубоки, без выражения, без
души, глаза, способные равнодушно наблюдать, как голодные львы разрывают
человека. Двубортный костюм на нем был сшит не портным, а художником.
- Пожалуйста, не волнуйтесь, - сказал он, рассеянно уставившись на мои
пальцы, - это разрушает волны, расстраивает мою сконцентрированность.
- Ту, что плавит лед, заставляет масло течь, а кошку визжать, - сказал
я.
- Я уверен, что вы пришли сюда не для того, чтобы наглеть, - ледяной
тон, и едва заметная улыбка.
- Кажется, вы забыли, зачем я здесь. Кстати, я вернул сто долларов
вашей секретарше. Я пришел, насколько вы помните, из-за папирос, набитых
марихуаной. С вашими визитками в мундштуках.
- Вы хотите выяснить, почему так случилось?
- Да. Это мне следовало бы заплатить вам сто долларов.
- Не стоит. Ответ прост. Есть вещи, которых я не знаю. Это - одна из
них.
На мгновение я почти поверил ему. Его лицо было гладко, как крыло
ангела.
- Тогда зачем вы прислали мне сто долларов с вонючим индейцем и свою
машину? Кстати, так ли необходимо индейцу быть таким зловонным?! Если он
на вас работает, не могли бы заставить его принять ванну?
- Он - естественный медиум. Они редки, как бриллианты, и, как
бриллианты, их иногда можно отыскать в грязных местах. Насколько я понял,
вы - частный детектив?
- Да.
- Полагаю, вы - очень тупая личность. Вы тупо выглядите. Вы впутались в
тупое дело и вы пришли сюда с тупыми намерениями.
- Понял, - сказал я. - Я - тупица. Вот теперь дошло.
- И я полагаю, что не стоит вас больше задерживать.
- Вы меня не задерживаете, - сказал я. - Это я вас задерживаю. Я хочу
узнать, почему ваши визитки оказались в папиросах?
Он еле заметно повел плечами.
- Мои визитные карточки доступны любому. Я не даю моим друзьям папирос
с марихуаной. Ваш вопрос по-прежнему туп.
- А вот это не прояснит ли вашу память? Папиросы были в дешевой
японской или китайской коробочке из искусственной черепаховой кости.
Что-нибудь подобное видели?
- Нет. Не припоминаю.
- Я могу еще что-нибудь добавить. Коробочка лежала в кармане человека
по имени Линдсей Мэрриот. Слышали о нем?
Он подумал.
- Да. Я когда-то пытался вылечить его от страха перед кинокамерой. Он
хотел сниматься в кино. Это было впустую потраченное время. Кинематограф в
нем не нуждался.
- Я догадываюсь об этом, - сказал я. - Меня все еще волнует одна
проблема. Почему вы мне прислали банкноту в сто долларов?
- Дорогой мистер Марлоу, - надменно заявил он. - Я не дурак. Я
занимаюсь очень тонким делом. Я - знахарь. То есть, я делаю то, что не
могут врачи в своей мелкой, боязливой, эгоистической гильдии. Меня всегда
подстерегает опасность со стороны людей таких, как вы. Но я всегда хочу
оценить опасность прежде, чем разбираться с ней.
- Довольно тривиально в моем случае, а?
- В вашем случае ее вообще не существует, - вежливо сказал он и сделал
плавный жест левой рукой. Затем он положил ее на стол и стал на нее
смотреть. Насмотревшись, поднял свои бездонные глаза и скрестил холеные