- Спасибо за содействие, - процедил он и поднялся. - Я пойду.
Он вышел из-за стола и остановился рядом со мной. Протянул левую руку и приподнял мне подбородок.
- До встречи, голубчик. В моем городе.
И дважды хлестнул меня по лицу перчаткой, держа ее за пальцы. Кнопки больно впились в кожу. Я поднял руку и потер нижнюю губу.
- Черт возьми, Мэглешен, - остановил его Френч, - сядь, дай парню договорить. И держи руки от него подальше.
Обернувшись к нему, Мэглешен спросил:
- Думаешь, я так тебя и послушался?
Френч лишь пожал плечами. Мэглешен утер большой пятерней губы и вернулся к своему креслу. Френч сказал:
- Выкладывай свои соображения, Марлоу.
- Возможно, Клозен помимо всего прочего торговал наркотиками, предположил я. - В его квартире пахло марихуаной. Когда я заглянул на кухню, там один типчик считал деньги. У него были пистолет и тонкий, остро заточенный нож. И то, и другое он пытался пустить в ход. Я отобрал их, и он ушел. По-моему, это был рассыльный. А Клозен до того допился, что на него уже нельзя было полагаться. В организациях этого не любят. Рассыльный счел меня полицейским. Этим людям не хотелось, чтобы Клозена взяли. Он бы тут же раскололся. И едва они учуяли в доме сыщика, Клозен был обречен.
Френч поглядел на Мэглешена.
- Что скажешь по этому поводу?
- Могло быть и так, - буркнул Мэглешен.
- Допустим, что так и было, - согласился Френч, - но при чем же здесь Оррин Квест?
- Курить марихуану может кто угодно, - сказал я. - Особенно когда тоскливо, одиноко, тяжело на душе, нет работы. Но чувства от нее уродуются и притупляются. Притом на разных людей марихуана действует по-разному. Одни становятся задиристыми, другие бесшабашными. Можно предположить, что Квест кого-то шантажировал и угрожал донести в полицию. Вполне возможно, что все три убийства связаны с шайкой торговцев наркотиками.
- Это не согласуется с тем, что у Квеста была спиленная пешня, заметил Бейфус.
- По словам лейтенанта, пешни у него не было, - возразил я. - Так что, возможно, мне она просто померещилась. А может быть, она ему просто попалась под руку. Может, у доктора Лагарди все пешни такие. Есть у вас что-нибудь против него?
Бейфус покачал головой.
- Пока нет.
- Доктор не убил меня и, возможно, не убивал никого, - сказал я. Квест говорил сестре, что работает у доктора Лагарди, но его преследуют какие-то гангстеры.
- Этот Лагарди, - спросил Френч, делая пометки в своем блокноте, - что ты знаешь о нем?
- Он имел практику в Кливленде. Обширную, в центре города. Видимо, у него есть причина скрываться в Бэй-Сити.
- В Кливленде, вот как? - протянул Френч и уставился в угол потолка. Бейфус опустил глаза в свои бумаги. Мэглешен сказал:
- Небось, делал аборты. Я приглядывал за ним одним глазом.
- Каким? - мягко спросил Бейфус.
Мэглешен покраснел.
- Наверное, тем, который ничего не видел на Айдахо-стрит, - сказал Бейфус.
Мэглешен подскочил.
- Ну вот что, остряки, к вашему сведению, мы всего-навсего отделение полиции в маленьком городке. Иной раз хоть надвое разорвись. Тем не менее, мне нравится эта мысль насчет марихуаны. Она может значительно облегчить мне работу. Я немедленно займусь этой проблемой.
Он твердым шагом направился к двери и вышел. Френч глядел ему вслед. Бейфус тоже. Когда дверь закрылась, они поглядели друг на друга.
- Держу пари, сегодня вечером они опять повторят облаву, - хмыкнул Бейфус.
Френч кивнул.
- В квартире над прачечной, - продолжал Бейфус. - Отправятся на пляж, заберут трех-четырех бродяг, сунут в эту квартиру, а потом, после облавы, представят фоторепортерам.
- Много болтаешь, Фред, - оборвал его Френч.
Бейфус усмехнулся и умолк. Френч спросил меня:
- Раз уж ты строишь догадки, что, по-твоему, искали в том номере отеля "Ван Нуйс"?
- Квитанцию на чемодан с марихуаной.
- Неплохо, - одобрил Френч. - А где могла бы находиться эта квитанция?
- Я думал об этом. Когда мы с Хиксом разговаривали в Бэй-Сити, он был без парика. Дома парик не носят. Но на кровати в отеле он лежал в парике. Возможно, надел его не сам.
- Ну и что? - спросил Френч.
- Под париком вполне можно спрятать квитанцию.
- Прилепить клейкой лентой изнутри, - подхватил Френч. - Неплохая мысль.
Наступило молчание. Оранжевая красотка вновь принялась печатать. Я поглядел на свои ногти. Они могли быть и почище. После паузы Френч неторопливо сказал:
- Только не думай, что ты вне подозрений, Марлоу. Вернемся к догадкам. Почему ты решил, что доктор Лагарди жил в Кливленде?
- Я решил разобраться, что он собой представляет. Врач, если хочет практиковать, не может изменить фамилию. Пешня навела меня на мысль о Плаксе Мойере. Плакса Мойер действовал в Кливленде. Веселый Моу Стейн действовал в Кливленде. Правда, метод там был другой, но пешня все же остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А при этих шайках где-то на заднем плане всегда находится врач.
- Слишком надуманно, - не согласился Френч. - Слишком слабая связь.
- Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу?
- А сумеешь?
- Могу попытаться.
Френч вздохнул.
- С этой Орфамэй Квест все в порядке, - сказал он. - Я звонил ее матери в Канзас. Она действительно приехала сюда отыскивать брата. И действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо. Но особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что ее брат впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле?
- Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег.
- Значит, не придется платить подоходный налог с гонорара, обрадовался Бейфус.
- Хватит об этом, - сказал Френч. - Следующий ход за окружным прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока он обдумает как ходить, пройдет неделя.
И сделал жест в сторону двери. Я поднялся.
- Ничего, если я не буду уезжать из города?
Ответить они не потрудились.
Я стоял и смотрел на них. Ранка от пешни между лопатками засохла и горела, кожу вокруг нее стянуло. Щеки и губы ныли от удара не раз использованной перчаткой Мэглешена. Я словно бы находился глубоко под водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус.
Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала на машинке. Происходящее здесь впечатляло ее не больше, чем ноги балерин балетмейстера. У Кристи с Бейфусом были спокойные обветренные лица здоровых закаленных мужчин. Глаза же, как всегда у полицейских, были хмурыми и серыми, словно замерзающая вода. Плотно сжатые губы, жесткие морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не совсем уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда из магазина готового платья, носимая без шика, с каким-то пренебрежением: облик людей небогатых, но все же гордящихся своей властью, всегда ищущих способа проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты корчишься, безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с тем иногда добрых. А какими еще им быть? Цивилизация для них - пустой звук. В ней они видели только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь.
- Ну чего стоишь? - резко спросил Бейфус. - Ждешь крепкого слюнявого поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль.
Голос его стал усталым и скучным. Он нахмурился и взял со стола карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь.
- Вот так и ты отломись от нас, - негромко сказал он. На его лице не было и тени улыбки. - Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему, на кой черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее.
Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов.
Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал читать ее. Кристи Френч развернулся вместе с креслом, положил ноги на стол и уставился в открытое окно на стоянку автомобилей. Оранжевая красотка перестала печатать. В комнате неожиданно воцарилась тяжелая, вязкая тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу.
25
В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких девочек в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров.
Я сел за стол и стал смотреть, как за окном меркнет свет. Поутих уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни неоновой рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в коридоре, я навел на столе порядок. Сунул бумаги в ящик, поправил подставку для ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон, который в сумерках был темным, глянцевым. Сегодня он не издаст ни звука. Никто больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Может быть, и никогда.
Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел так, не куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не хотелось. Я был вчерашним листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины.
Придвинув телефон к себе, я набрал номер Мэвис Уэлд. Гудки, гудки, гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет. Для тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого.
Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь позвонил, чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский. Хоть какой-нибудь Мэглешен. Я не жду хорошего отношения. Только бы вырваться с этой замерзшей звезды.
Телефон зазвонил.
- Амиго, - послышался в трубке знакомый голос. - Произошла неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты ей нравишься. Она считает тебя честным человеком.
- Где? - воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто изданный мною звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев рукой голову, прикрыл собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить.
- Ты поедешь?
- Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать?
- Я заеду за тобой. Буду перед твоим домом через пятнадцать минут. Добраться, куда нам нужно, непросто.
- А возвращаться, - спросил я, - или наплевать?
Но она уже повесила трубку.
Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки кофе, сэндвич с плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые рыбки в иле спущенного пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен.
Мне это нравилось.
26
Подъехал черный "меркьюри" со светлым откидным верхом, который был поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула ко мне по кожаному сиденью.
- Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести.
Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила наряд, но все на ней, за исключением алой блузки, по-прежнему было черным: и брюки, и свободный, наподобие мужской куртки, жакет.
Я прислонился к дверце.
- Почему мисс Уэлд не позвонила мне?
- Не могла. Не знала номера и очень торопилась.
- Почему?
- Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты.
- А где это место, откуда она звонила?
- Названия улицы я не знаю. Но дом найти могу. Потому и приехала. Садись быстрей, и едем.
- Может быть, сяду, - сказал я. - А может, и нет. Преклонный возраст и боль в суставах вынуждают меня быть осторожным.
- Всегда острит, - сказала Долорес. - Очень странный человек.
- Острю всегда, когда уместно, - возразил я. - А человек самый обыкновенный, с одной-единственной головой, которой иногда здорово достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас.
- Сегодня будем предаваться любви? - негромко спросила она.
- Точно не знаю. Видимо, нет.
- Ты не пожалеешь о потерянном времени. Я не из тех химических блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не из бывших прачек с большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью.
- Давай, - решив перейти на "ты", предложил я, - хоть на полчаса забудем о сексе. Штука это замечательная, как шоколадный пломбир. Но бывают времена, когда ты скорее перережешь себе горло, чем будешь есть его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так.
Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор.
- Нам на запад, - распорядилась Долорес, - через Беверли-Хиллз и дальше.
Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал в южную сторону.
- Пистолет у тебя при себе? - спросила Долорес и достала одну из своих длинных коричневых сигарет.
- Нет. Зачем он?
Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре "люгер".
- Так, пожалуй, и лучше. - Долорес вставила сигарету в маленькие золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Большие черные глаза, казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет.
Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной, поглотили три ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей.
- Что стряслось у мисс Уэлд?
- Не знаю. Она лишь сказала, что попала в беду, очень испугана и нуждается в тебе.
- А ты не могла придумать истории поубедительней?
Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся и взглянул на нее. Она тихо плакала в темноте.
- Я бы и волоска не тронула на голове Мэвис Уэлд, - сказала она. - И не жду, что ты мне полностью поверишь.
- С другой стороны, - сказал я, - пожалуй, отсутствие убедительной истории говорит в твою пользу.
Долорес стала придвигаться ко мне.
- Сиди где сидишь, - остановил я ее. - Мне пока еще нужно вести эту колымагу.
- Не хочешь, чтобы я положила тебе голову на плечо?
- Но не при таком движении.
В Ферфексе я остановился перед зеленым светом, чтобы позволить какому-то человеку сделать левый поворот. Сзади раздались неистовые гудки. Когда я тронулся, задняя машина вывернула на соседнюю полосу, поравнялась со мной, и толстый водитель в майке крикнул:
- Валялся бы в гамаке!
И рванул вперед, так заезжая на мою полосу, что мне пришлось тормознуть.
- Когда-то этот город мне нравился, - начал я, чтобы только не молчать и не думать слишком уж напряженно. - В давние, давние времена. Тогда вдоль бульвара Уилшир росли деревья. Беверли-Хиллз был захолустным городком. Уэствуд представлял собой голые холмы, участки продавались по тысяче сто долларов, и никто их не брал. Голливуд был горсткой каркасных домиков вдоль междугородного шоссе. Лос-Анджелес был просто большим городом, сухим, солнечным, с уродливыми строениями, без шика, но добродушным и мирным. О былом климате только вспоминают. Люди спали на верандах. Немногочисленные круги причисляющих себя к интеллектуалам нарекли его американскими Афинами. Это, конечно, были не Афины, но и не трущобы с неоновым светом.
Мы проехали Ла-Сьенегу и свернули на Стрип. Ресторан "Танцоры" сиял огнями. Веранда была переполнена. Стоянка автомобилей напоминала муравьев на ломтике перезрелого плода.
- А теперь у нас развелись владельцы ресторанов, вроде этого Стилгрейва, - продолжал я. - Развелись грубияны, вроде того толстяка, что заорал на меня из машины. Появились богачи, снайперы, дельцы, работающие под проценты, парни, стремящиеся быстро разбогатеть, громилы из Нью-Йорка, Чикаго, Детройта и Кливленда. Появились шикарные рестораны и ночные клубы, которыми они заправляют, отели и многоквартирные дома, которые им принадлежат, воры, мошенники и женщины-бандиты, которые там живут. Торговцы роскошью, женоподобные художники-декораторы, модельеры одежды для лесбиянок, подонки большого безжалостного города, безликого, словно картонный стаканчик. В наших распрекрасных пригородах какой-нибудь папочка, разувшись, читает перед окном, из которого открывается прекрасный вид, спортивные новости и воображает себя представителем высшего класса только потому, что у него есть гараж на три машины. Мамочка перед шикарным туалетным столиком пытается закрасить мешки под глазами. Сыночек же висит на телефоне и названивает школьницам, которые и двух слов-то связать не могут, но уже носят в косметичках противозачаточные средства.
- Во всех больших городах - то же самое, амиго.
- В городах, заслуживающих этого названия, есть еще кое-что: какое-то индивидуальное лицо, хотя и под слоем грязи. У Лос-Анджелеса есть Голливуд, но он его ненавидит. Хотя с Голливудом ему повезло. Без Голливуда это был бы город заказов по почте. Все, что есть в посылочных каталогах, лучше приобретать не здесь.
- Ты зол сегодня, амиго.
- У меня неприятности. Масса неприятностей. И еду с тобой я лишь затем, чтобы перед лицом новой забыть о старых.
- Ты что-то натворил? - спросила Долорес и придвинулась поближе.
- Обнаружил несколько трупов, - ответил я. - Дело тут в точке зрения. Полицейские не любят, когда эту работу выполняем мы, дилетанты. У них есть своя служба.
- Что они сделают с тобой?
- Могут выгнать из города, и черт с ним. Не прижимайся. Этой рукой мне нужно переключать передачи.
- С тобой очень трудно ладить. - Долорес раздраженно отодвинулась. - На Лост-Каньон-роуд сверни налево.
Вскоре мы проехали университет. Все фонари в городе уже были включены и стелились широким ковром к югу почти на бесконечное расстояние. Над головой, снижаясь, гудел самолет, оба его сигнальных огня попеременно мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие в Бэл-Эйр большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много машин, их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул легкий ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов и мягкий запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят долларов. На его фасаде была резная надпись: "Пирамида Террьерса".
- Следующий поворот направо, - сказала Долорес.
Я повернул. Дорога стала круче и уже. Вдоль нее стояли обнесенные каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не было. Мы подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой, а дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие поперек нее автомобиля. Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и остановился рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не повели.
- Что тут происходит?
- Понятия не имею, амиго.
Голос ее был приглушенным, сдержанным. Видно было, что она слегка напугана. Чем, я не знаю.
Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил фонарик.
- По этой дороге сегодня вечером проезда нет, - объявил он. - Куда путь держите?
Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся за фонариком, который Долорес вынула из перчаточного ящика. Осветил рослого. Дорогие брюки, спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг шеи шарф в горошек. Очки итоговой оправе и блестящие черные волнистые волосы. Выглядел он уж очень по-голливудски.
- Вы что-нибудь объясните? - спросил я. - Или вы просто берете на себя функции полицейских?
- Полицейские рядом, если угодно, можете обратиться к ним. - В его голосе слышалась презрительная нотка. - А мы частные лица. Живем здесь. Это жилой район. Мы хотим, чтобы он и оставался жилым.
Из темноты вышел человек с охотничьим ружьем и встал рядом с рослым. Ружье он держал на сгибе левой руки дулом вниз, явно не для балласта.
- На здоровье, - сказал я. - У меня нет никаких планов. Мы просто едем в одно место.
- Какое? - холодно спросил рослый.
Я повернулся к Долорес.
- Какое?
- Это белый дом, высоко на склоне холма, - сказала она.
- И что вы намерены там делать? - спросил рослый.
- Там живет мой друг, - неприязненно ответила Долорес.
Рослый посветил ей в лицо фонариком.
- Выглядите вы прекрасно, - сказал он. - А вот ваш друг нам совсем не нравится. Мы не любим типов, устраивающих по соседству с нашими домами игорные притоны.
- Об игорном притоне я ничего не знаю, - резко ответила она.
- Полицейские тоже ничего не знают, - кивнул рослый. - И даже не хотят знать. Как имя вашего друга, милочка?
- Не ваше дело, - огрызнулась Долорес.
- Отправляйтесь домой, милочка, вязать носки, - сказал рослый. И обратился ко мне:
- Сейчас по этой дороге проезда нет. Теперь вы знаете, почему.
- Надеетесь настоять на своем?
- Вам не изменить наших планов. Знали бы вы, какие налоги мы платим. А эти обезьяны в патрульной машине - и еще очень многие в муниципалитете - и пальцем не хотят шевельнуть, когда мы просим привести в действие закон.
Я повернул ручку и открыл дверцу машины. Рослый отступил, пропуская меня. Я подошел к полицейской машине. Оба патрульных сидели в ней, развалясь как на вечеринке. Звук своего громкоговорителя они убавили, и он был едва слышен. Один из них методично жевал резинку.
- Как насчет того, чтобы снять это дорожное заграждение и пропустить граждан? - спросил я его.
- Нет такого приказа, приятель. Наше дело только поддерживать здесь порядок. Если кто-нибудь что-то начнет, мы прекратим.
- Говорят, что там дальше игорный дом.
- Говорят, - сказал полицейский.
- Вы не врете?
- Это не моя забота, приятель, - ответил он и плюнул через мое плечо.
- А если у меня там срочное дело?
Он глянул на меня безо всякого выражения и зевнул.
- Большое спасибо, приятель, - сказал я.
Возвратясь к "меркьюри", я достал бумажник и протянул рослому свою визитную карточку. Он посветил на нее фонариком и спросил:
- Ну и что?
После этого выключил фонарик и молча замер. Лицо его смутно белело в темноте.
- Я еду по делу. Для меня очень важному. Пропустите меня и, возможно, завтра этот дорожный пост вам не понадобится.
- Заливаешь, дружище.
- Могут ли у меня быть деньги, чтобы содержать частный игорный клуб?
- Могут быть у нее, - он метнул взгляд на Долорес. - Она могла взять вас с собой для охраны.
И повернулся к человеку с дробовиком.
- Как ты полагаешь?
- Рискнем. Их всего двое, оба трезвые.
Рослый снова включил фонарик и замахал им взад-вперед. Заработал мотор. Одна из преграждавших дорогу машин отъехала к обочине. Я сел в "меркьюри", завел двигатель, проехал через узкий проход и проследил в зеркало за тем, как машина заняла прежнее место и включила мощные фары.
- Это единственный путь туда и обратно?
- Они думают, что да, амиго. Есть и другой, но это идущая через усадьбу частная дорога. Нам пришлось бы делать крюк по низине.
- Мы едва прорвались. Значит, неприятность там не такая уж серьезная.
- Я знала, что ты найдешь способ прорваться, амиго.
- Чем-то все это припахивает, - сказал я. - И отнюдь не дикой сиренью.
- Какой подозрительный. Ты не хочешь даже поцеловать меня?
- Зря у дорожного поста ты не пустила в ход свои чары. Тот рослый парень выглядел одиноким. Могла бы утащить его в кусты.
Долорес ударила меня по губам тыльной стороной ладони.
- Сукин сын, - небрежно проговорила она. - Будь добр, следующий поворот налево.
Мы перевалили пригорок, и дорога внезапно уперлась в окаймленный побеленным камнем широкий черный круг. Прямо перед нами находился проволочный забор с широкими воротами и надписью на них: "Частное владение. Въезд воспрещен". Ворота были распахнуты, на одном конце свисающей со столбов цепи висел замок. Я объехал куст белого олеандра и оказался в автомобильном дворе низкого, длинного белого дома с черепичной крышей и гаражом на четыре машины в углу под балконом с перилами. Обе широкие створки ворот гаража были закрыты. Света в доме не было. Белые оштукатуренные стены голубовато светились под высокой луной. Часть окон нижнего этажа была закрыта ставнями. У ступеней стояли в ряд четыре набитых доверху мусором упаковочных ящика. Большой мусорный бак валялся пустым. Два металлических барабана были набиты бумагами.
Из дома не доносилось ни звука, не было заметно никаких признаков жизни. Я остановил "меркьюри", выключил фары, мотор и неподвижно сидел за рулем. Долорес зашевелилась в углу. Сиденье, казалось, вибрировало. Я протянул руку и коснулся ее. Она дрожала.
- В чем дело?
- Пожалуйста... пожалуйста, выходи, - проговорила она так, словно зубы ее стучали.
- А ты?
Долорес открыла дверцу и выскочила. Я вылез со своей стороны, бросив дверцу распахнутой, а ключи в замке. Долорес обошла машину сзади, и когда подошла ко мне, я, можно сказать, ощутил ее дрожь прежде, чем она коснулась меня. Потом она крепко прижалась ко мне всем телом. Руки ее обвили мою шею.
- Я поступила очень глупо, - прошептала она. - За это он меня убьет как и Стейна. Поцелуй меня.
Я поцеловал. Губы ее были сухими и горячими.
- Он в доме?
- Да.
- А кто там еще?
- Никого, кроме Мэвис. Он убьет и ее.
- Послушай...
- Поцелуй еще раз. Жить мне осталось недолго, амиго. Если предаешь такого человека, то умираешь молодой.
Я мягко отстранил ее.
Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был пистолет.
Я поглядел на него. Он тускло поблескивал, освещаемый лунным светом, ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала.
- Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск, - сказала мисс Гонсалес.
- Выстрел услышали бы те люди на дороге.
Она покачала головой.
- Нет, между нами пригорок. Не думаю, чтобы они могли что-нибудь услышать, амиго.
Я думал, что когда она нажмет на спуск, пистолет подскочит. Если улучить миг и броситься...
Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня во рту распух.
Негромким, усталым голосом Долорес продолжала:
- Убийство Стейна - пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его. Такую тварь. Умереть - это ерунда, убить - это ерунда. Но кружить людям голову до смерти... - Издав какой-то звук, похожий на всхлипывание, она умолкла. - Амиго, ты мне почему-то нравишься. Мне бы давно пора забыть о подобной чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он ее убивал. На свете полно мужчин с большими деньгами.
Он вышел из-за стола и остановился рядом со мной. Протянул левую руку и приподнял мне подбородок.
- До встречи, голубчик. В моем городе.
И дважды хлестнул меня по лицу перчаткой, держа ее за пальцы. Кнопки больно впились в кожу. Я поднял руку и потер нижнюю губу.
- Черт возьми, Мэглешен, - остановил его Френч, - сядь, дай парню договорить. И держи руки от него подальше.
Обернувшись к нему, Мэглешен спросил:
- Думаешь, я так тебя и послушался?
Френч лишь пожал плечами. Мэглешен утер большой пятерней губы и вернулся к своему креслу. Френч сказал:
- Выкладывай свои соображения, Марлоу.
- Возможно, Клозен помимо всего прочего торговал наркотиками, предположил я. - В его квартире пахло марихуаной. Когда я заглянул на кухню, там один типчик считал деньги. У него были пистолет и тонкий, остро заточенный нож. И то, и другое он пытался пустить в ход. Я отобрал их, и он ушел. По-моему, это был рассыльный. А Клозен до того допился, что на него уже нельзя было полагаться. В организациях этого не любят. Рассыльный счел меня полицейским. Этим людям не хотелось, чтобы Клозена взяли. Он бы тут же раскололся. И едва они учуяли в доме сыщика, Клозен был обречен.
Френч поглядел на Мэглешена.
- Что скажешь по этому поводу?
- Могло быть и так, - буркнул Мэглешен.
- Допустим, что так и было, - согласился Френч, - но при чем же здесь Оррин Квест?
- Курить марихуану может кто угодно, - сказал я. - Особенно когда тоскливо, одиноко, тяжело на душе, нет работы. Но чувства от нее уродуются и притупляются. Притом на разных людей марихуана действует по-разному. Одни становятся задиристыми, другие бесшабашными. Можно предположить, что Квест кого-то шантажировал и угрожал донести в полицию. Вполне возможно, что все три убийства связаны с шайкой торговцев наркотиками.
- Это не согласуется с тем, что у Квеста была спиленная пешня, заметил Бейфус.
- По словам лейтенанта, пешни у него не было, - возразил я. - Так что, возможно, мне она просто померещилась. А может быть, она ему просто попалась под руку. Может, у доктора Лагарди все пешни такие. Есть у вас что-нибудь против него?
Бейфус покачал головой.
- Пока нет.
- Доктор не убил меня и, возможно, не убивал никого, - сказал я. Квест говорил сестре, что работает у доктора Лагарди, но его преследуют какие-то гангстеры.
- Этот Лагарди, - спросил Френч, делая пометки в своем блокноте, - что ты знаешь о нем?
- Он имел практику в Кливленде. Обширную, в центре города. Видимо, у него есть причина скрываться в Бэй-Сити.
- В Кливленде, вот как? - протянул Френч и уставился в угол потолка. Бейфус опустил глаза в свои бумаги. Мэглешен сказал:
- Небось, делал аборты. Я приглядывал за ним одним глазом.
- Каким? - мягко спросил Бейфус.
Мэглешен покраснел.
- Наверное, тем, который ничего не видел на Айдахо-стрит, - сказал Бейфус.
Мэглешен подскочил.
- Ну вот что, остряки, к вашему сведению, мы всего-навсего отделение полиции в маленьком городке. Иной раз хоть надвое разорвись. Тем не менее, мне нравится эта мысль насчет марихуаны. Она может значительно облегчить мне работу. Я немедленно займусь этой проблемой.
Он твердым шагом направился к двери и вышел. Френч глядел ему вслед. Бейфус тоже. Когда дверь закрылась, они поглядели друг на друга.
- Держу пари, сегодня вечером они опять повторят облаву, - хмыкнул Бейфус.
Френч кивнул.
- В квартире над прачечной, - продолжал Бейфус. - Отправятся на пляж, заберут трех-четырех бродяг, сунут в эту квартиру, а потом, после облавы, представят фоторепортерам.
- Много болтаешь, Фред, - оборвал его Френч.
Бейфус усмехнулся и умолк. Френч спросил меня:
- Раз уж ты строишь догадки, что, по-твоему, искали в том номере отеля "Ван Нуйс"?
- Квитанцию на чемодан с марихуаной.
- Неплохо, - одобрил Френч. - А где могла бы находиться эта квитанция?
- Я думал об этом. Когда мы с Хиксом разговаривали в Бэй-Сити, он был без парика. Дома парик не носят. Но на кровати в отеле он лежал в парике. Возможно, надел его не сам.
- Ну и что? - спросил Френч.
- Под париком вполне можно спрятать квитанцию.
- Прилепить клейкой лентой изнутри, - подхватил Френч. - Неплохая мысль.
Наступило молчание. Оранжевая красотка вновь принялась печатать. Я поглядел на свои ногти. Они могли быть и почище. После паузы Френч неторопливо сказал:
- Только не думай, что ты вне подозрений, Марлоу. Вернемся к догадкам. Почему ты решил, что доктор Лагарди жил в Кливленде?
- Я решил разобраться, что он собой представляет. Врач, если хочет практиковать, не может изменить фамилию. Пешня навела меня на мысль о Плаксе Мойере. Плакса Мойер действовал в Кливленде. Веселый Моу Стейн действовал в Кливленде. Правда, метод там был другой, но пешня все же остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А при этих шайках где-то на заднем плане всегда находится врач.
- Слишком надуманно, - не согласился Френч. - Слишком слабая связь.
- Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу?
- А сумеешь?
- Могу попытаться.
Френч вздохнул.
- С этой Орфамэй Квест все в порядке, - сказал он. - Я звонил ее матери в Канзас. Она действительно приехала сюда отыскивать брата. И действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо. Но особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что ее брат впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле?
- Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег.
- Значит, не придется платить подоходный налог с гонорара, обрадовался Бейфус.
- Хватит об этом, - сказал Френч. - Следующий ход за окружным прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока он обдумает как ходить, пройдет неделя.
И сделал жест в сторону двери. Я поднялся.
- Ничего, если я не буду уезжать из города?
Ответить они не потрудились.
Я стоял и смотрел на них. Ранка от пешни между лопатками засохла и горела, кожу вокруг нее стянуло. Щеки и губы ныли от удара не раз использованной перчаткой Мэглешена. Я словно бы находился глубоко под водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус.
Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала на машинке. Происходящее здесь впечатляло ее не больше, чем ноги балерин балетмейстера. У Кристи с Бейфусом были спокойные обветренные лица здоровых закаленных мужчин. Глаза же, как всегда у полицейских, были хмурыми и серыми, словно замерзающая вода. Плотно сжатые губы, жесткие морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не совсем уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда из магазина готового платья, носимая без шика, с каким-то пренебрежением: облик людей небогатых, но все же гордящихся своей властью, всегда ищущих способа проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты корчишься, безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с тем иногда добрых. А какими еще им быть? Цивилизация для них - пустой звук. В ней они видели только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь.
- Ну чего стоишь? - резко спросил Бейфус. - Ждешь крепкого слюнявого поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль.
Голос его стал усталым и скучным. Он нахмурился и взял со стола карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь.
- Вот так и ты отломись от нас, - негромко сказал он. На его лице не было и тени улыбки. - Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему, на кой черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее.
Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов.
Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал читать ее. Кристи Френч развернулся вместе с креслом, положил ноги на стол и уставился в открытое окно на стоянку автомобилей. Оранжевая красотка перестала печатать. В комнате неожиданно воцарилась тяжелая, вязкая тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу.
25
В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких девочек в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров.
Я сел за стол и стал смотреть, как за окном меркнет свет. Поутих уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни неоновой рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в коридоре, я навел на столе порядок. Сунул бумаги в ящик, поправил подставку для ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон, который в сумерках был темным, глянцевым. Сегодня он не издаст ни звука. Никто больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Может быть, и никогда.
Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел так, не куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не хотелось. Я был вчерашним листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины.
Придвинув телефон к себе, я набрал номер Мэвис Уэлд. Гудки, гудки, гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет. Для тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого.
Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь позвонил, чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский. Хоть какой-нибудь Мэглешен. Я не жду хорошего отношения. Только бы вырваться с этой замерзшей звезды.
Телефон зазвонил.
- Амиго, - послышался в трубке знакомый голос. - Произошла неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты ей нравишься. Она считает тебя честным человеком.
- Где? - воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто изданный мною звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев рукой голову, прикрыл собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить.
- Ты поедешь?
- Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать?
- Я заеду за тобой. Буду перед твоим домом через пятнадцать минут. Добраться, куда нам нужно, непросто.
- А возвращаться, - спросил я, - или наплевать?
Но она уже повесила трубку.
Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки кофе, сэндвич с плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые рыбки в иле спущенного пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен.
Мне это нравилось.
26
Подъехал черный "меркьюри" со светлым откидным верхом, который был поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула ко мне по кожаному сиденью.
- Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести.
Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила наряд, но все на ней, за исключением алой блузки, по-прежнему было черным: и брюки, и свободный, наподобие мужской куртки, жакет.
Я прислонился к дверце.
- Почему мисс Уэлд не позвонила мне?
- Не могла. Не знала номера и очень торопилась.
- Почему?
- Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты.
- А где это место, откуда она звонила?
- Названия улицы я не знаю. Но дом найти могу. Потому и приехала. Садись быстрей, и едем.
- Может быть, сяду, - сказал я. - А может, и нет. Преклонный возраст и боль в суставах вынуждают меня быть осторожным.
- Всегда острит, - сказала Долорес. - Очень странный человек.
- Острю всегда, когда уместно, - возразил я. - А человек самый обыкновенный, с одной-единственной головой, которой иногда здорово достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас.
- Сегодня будем предаваться любви? - негромко спросила она.
- Точно не знаю. Видимо, нет.
- Ты не пожалеешь о потерянном времени. Я не из тех химических блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не из бывших прачек с большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью.
- Давай, - решив перейти на "ты", предложил я, - хоть на полчаса забудем о сексе. Штука это замечательная, как шоколадный пломбир. Но бывают времена, когда ты скорее перережешь себе горло, чем будешь есть его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так.
Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор.
- Нам на запад, - распорядилась Долорес, - через Беверли-Хиллз и дальше.
Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал в южную сторону.
- Пистолет у тебя при себе? - спросила Долорес и достала одну из своих длинных коричневых сигарет.
- Нет. Зачем он?
Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре "люгер".
- Так, пожалуй, и лучше. - Долорес вставила сигарету в маленькие золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Большие черные глаза, казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет.
Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной, поглотили три ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей.
- Что стряслось у мисс Уэлд?
- Не знаю. Она лишь сказала, что попала в беду, очень испугана и нуждается в тебе.
- А ты не могла придумать истории поубедительней?
Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся и взглянул на нее. Она тихо плакала в темноте.
- Я бы и волоска не тронула на голове Мэвис Уэлд, - сказала она. - И не жду, что ты мне полностью поверишь.
- С другой стороны, - сказал я, - пожалуй, отсутствие убедительной истории говорит в твою пользу.
Долорес стала придвигаться ко мне.
- Сиди где сидишь, - остановил я ее. - Мне пока еще нужно вести эту колымагу.
- Не хочешь, чтобы я положила тебе голову на плечо?
- Но не при таком движении.
В Ферфексе я остановился перед зеленым светом, чтобы позволить какому-то человеку сделать левый поворот. Сзади раздались неистовые гудки. Когда я тронулся, задняя машина вывернула на соседнюю полосу, поравнялась со мной, и толстый водитель в майке крикнул:
- Валялся бы в гамаке!
И рванул вперед, так заезжая на мою полосу, что мне пришлось тормознуть.
- Когда-то этот город мне нравился, - начал я, чтобы только не молчать и не думать слишком уж напряженно. - В давние, давние времена. Тогда вдоль бульвара Уилшир росли деревья. Беверли-Хиллз был захолустным городком. Уэствуд представлял собой голые холмы, участки продавались по тысяче сто долларов, и никто их не брал. Голливуд был горсткой каркасных домиков вдоль междугородного шоссе. Лос-Анджелес был просто большим городом, сухим, солнечным, с уродливыми строениями, без шика, но добродушным и мирным. О былом климате только вспоминают. Люди спали на верандах. Немногочисленные круги причисляющих себя к интеллектуалам нарекли его американскими Афинами. Это, конечно, были не Афины, но и не трущобы с неоновым светом.
Мы проехали Ла-Сьенегу и свернули на Стрип. Ресторан "Танцоры" сиял огнями. Веранда была переполнена. Стоянка автомобилей напоминала муравьев на ломтике перезрелого плода.
- А теперь у нас развелись владельцы ресторанов, вроде этого Стилгрейва, - продолжал я. - Развелись грубияны, вроде того толстяка, что заорал на меня из машины. Появились богачи, снайперы, дельцы, работающие под проценты, парни, стремящиеся быстро разбогатеть, громилы из Нью-Йорка, Чикаго, Детройта и Кливленда. Появились шикарные рестораны и ночные клубы, которыми они заправляют, отели и многоквартирные дома, которые им принадлежат, воры, мошенники и женщины-бандиты, которые там живут. Торговцы роскошью, женоподобные художники-декораторы, модельеры одежды для лесбиянок, подонки большого безжалостного города, безликого, словно картонный стаканчик. В наших распрекрасных пригородах какой-нибудь папочка, разувшись, читает перед окном, из которого открывается прекрасный вид, спортивные новости и воображает себя представителем высшего класса только потому, что у него есть гараж на три машины. Мамочка перед шикарным туалетным столиком пытается закрасить мешки под глазами. Сыночек же висит на телефоне и названивает школьницам, которые и двух слов-то связать не могут, но уже носят в косметичках противозачаточные средства.
- Во всех больших городах - то же самое, амиго.
- В городах, заслуживающих этого названия, есть еще кое-что: какое-то индивидуальное лицо, хотя и под слоем грязи. У Лос-Анджелеса есть Голливуд, но он его ненавидит. Хотя с Голливудом ему повезло. Без Голливуда это был бы город заказов по почте. Все, что есть в посылочных каталогах, лучше приобретать не здесь.
- Ты зол сегодня, амиго.
- У меня неприятности. Масса неприятностей. И еду с тобой я лишь затем, чтобы перед лицом новой забыть о старых.
- Ты что-то натворил? - спросила Долорес и придвинулась поближе.
- Обнаружил несколько трупов, - ответил я. - Дело тут в точке зрения. Полицейские не любят, когда эту работу выполняем мы, дилетанты. У них есть своя служба.
- Что они сделают с тобой?
- Могут выгнать из города, и черт с ним. Не прижимайся. Этой рукой мне нужно переключать передачи.
- С тобой очень трудно ладить. - Долорес раздраженно отодвинулась. - На Лост-Каньон-роуд сверни налево.
Вскоре мы проехали университет. Все фонари в городе уже были включены и стелились широким ковром к югу почти на бесконечное расстояние. Над головой, снижаясь, гудел самолет, оба его сигнальных огня попеременно мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие в Бэл-Эйр большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много машин, их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул легкий ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов и мягкий запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят долларов. На его фасаде была резная надпись: "Пирамида Террьерса".
- Следующий поворот направо, - сказала Долорес.
Я повернул. Дорога стала круче и уже. Вдоль нее стояли обнесенные каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не было. Мы подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой, а дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие поперек нее автомобиля. Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и остановился рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не повели.
- Что тут происходит?
- Понятия не имею, амиго.
Голос ее был приглушенным, сдержанным. Видно было, что она слегка напугана. Чем, я не знаю.
Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил фонарик.
- По этой дороге сегодня вечером проезда нет, - объявил он. - Куда путь держите?
Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся за фонариком, который Долорес вынула из перчаточного ящика. Осветил рослого. Дорогие брюки, спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг шеи шарф в горошек. Очки итоговой оправе и блестящие черные волнистые волосы. Выглядел он уж очень по-голливудски.
- Вы что-нибудь объясните? - спросил я. - Или вы просто берете на себя функции полицейских?
- Полицейские рядом, если угодно, можете обратиться к ним. - В его голосе слышалась презрительная нотка. - А мы частные лица. Живем здесь. Это жилой район. Мы хотим, чтобы он и оставался жилым.
Из темноты вышел человек с охотничьим ружьем и встал рядом с рослым. Ружье он держал на сгибе левой руки дулом вниз, явно не для балласта.
- На здоровье, - сказал я. - У меня нет никаких планов. Мы просто едем в одно место.
- Какое? - холодно спросил рослый.
Я повернулся к Долорес.
- Какое?
- Это белый дом, высоко на склоне холма, - сказала она.
- И что вы намерены там делать? - спросил рослый.
- Там живет мой друг, - неприязненно ответила Долорес.
Рослый посветил ей в лицо фонариком.
- Выглядите вы прекрасно, - сказал он. - А вот ваш друг нам совсем не нравится. Мы не любим типов, устраивающих по соседству с нашими домами игорные притоны.
- Об игорном притоне я ничего не знаю, - резко ответила она.
- Полицейские тоже ничего не знают, - кивнул рослый. - И даже не хотят знать. Как имя вашего друга, милочка?
- Не ваше дело, - огрызнулась Долорес.
- Отправляйтесь домой, милочка, вязать носки, - сказал рослый. И обратился ко мне:
- Сейчас по этой дороге проезда нет. Теперь вы знаете, почему.
- Надеетесь настоять на своем?
- Вам не изменить наших планов. Знали бы вы, какие налоги мы платим. А эти обезьяны в патрульной машине - и еще очень многие в муниципалитете - и пальцем не хотят шевельнуть, когда мы просим привести в действие закон.
Я повернул ручку и открыл дверцу машины. Рослый отступил, пропуская меня. Я подошел к полицейской машине. Оба патрульных сидели в ней, развалясь как на вечеринке. Звук своего громкоговорителя они убавили, и он был едва слышен. Один из них методично жевал резинку.
- Как насчет того, чтобы снять это дорожное заграждение и пропустить граждан? - спросил я его.
- Нет такого приказа, приятель. Наше дело только поддерживать здесь порядок. Если кто-нибудь что-то начнет, мы прекратим.
- Говорят, что там дальше игорный дом.
- Говорят, - сказал полицейский.
- Вы не врете?
- Это не моя забота, приятель, - ответил он и плюнул через мое плечо.
- А если у меня там срочное дело?
Он глянул на меня безо всякого выражения и зевнул.
- Большое спасибо, приятель, - сказал я.
Возвратясь к "меркьюри", я достал бумажник и протянул рослому свою визитную карточку. Он посветил на нее фонариком и спросил:
- Ну и что?
После этого выключил фонарик и молча замер. Лицо его смутно белело в темноте.
- Я еду по делу. Для меня очень важному. Пропустите меня и, возможно, завтра этот дорожный пост вам не понадобится.
- Заливаешь, дружище.
- Могут ли у меня быть деньги, чтобы содержать частный игорный клуб?
- Могут быть у нее, - он метнул взгляд на Долорес. - Она могла взять вас с собой для охраны.
И повернулся к человеку с дробовиком.
- Как ты полагаешь?
- Рискнем. Их всего двое, оба трезвые.
Рослый снова включил фонарик и замахал им взад-вперед. Заработал мотор. Одна из преграждавших дорогу машин отъехала к обочине. Я сел в "меркьюри", завел двигатель, проехал через узкий проход и проследил в зеркало за тем, как машина заняла прежнее место и включила мощные фары.
- Это единственный путь туда и обратно?
- Они думают, что да, амиго. Есть и другой, но это идущая через усадьбу частная дорога. Нам пришлось бы делать крюк по низине.
- Мы едва прорвались. Значит, неприятность там не такая уж серьезная.
- Я знала, что ты найдешь способ прорваться, амиго.
- Чем-то все это припахивает, - сказал я. - И отнюдь не дикой сиренью.
- Какой подозрительный. Ты не хочешь даже поцеловать меня?
- Зря у дорожного поста ты не пустила в ход свои чары. Тот рослый парень выглядел одиноким. Могла бы утащить его в кусты.
Долорес ударила меня по губам тыльной стороной ладони.
- Сукин сын, - небрежно проговорила она. - Будь добр, следующий поворот налево.
Мы перевалили пригорок, и дорога внезапно уперлась в окаймленный побеленным камнем широкий черный круг. Прямо перед нами находился проволочный забор с широкими воротами и надписью на них: "Частное владение. Въезд воспрещен". Ворота были распахнуты, на одном конце свисающей со столбов цепи висел замок. Я объехал куст белого олеандра и оказался в автомобильном дворе низкого, длинного белого дома с черепичной крышей и гаражом на четыре машины в углу под балконом с перилами. Обе широкие створки ворот гаража были закрыты. Света в доме не было. Белые оштукатуренные стены голубовато светились под высокой луной. Часть окон нижнего этажа была закрыта ставнями. У ступеней стояли в ряд четыре набитых доверху мусором упаковочных ящика. Большой мусорный бак валялся пустым. Два металлических барабана были набиты бумагами.
Из дома не доносилось ни звука, не было заметно никаких признаков жизни. Я остановил "меркьюри", выключил фары, мотор и неподвижно сидел за рулем. Долорес зашевелилась в углу. Сиденье, казалось, вибрировало. Я протянул руку и коснулся ее. Она дрожала.
- В чем дело?
- Пожалуйста... пожалуйста, выходи, - проговорила она так, словно зубы ее стучали.
- А ты?
Долорес открыла дверцу и выскочила. Я вылез со своей стороны, бросив дверцу распахнутой, а ключи в замке. Долорес обошла машину сзади, и когда подошла ко мне, я, можно сказать, ощутил ее дрожь прежде, чем она коснулась меня. Потом она крепко прижалась ко мне всем телом. Руки ее обвили мою шею.
- Я поступила очень глупо, - прошептала она. - За это он меня убьет как и Стейна. Поцелуй меня.
Я поцеловал. Губы ее были сухими и горячими.
- Он в доме?
- Да.
- А кто там еще?
- Никого, кроме Мэвис. Он убьет и ее.
- Послушай...
- Поцелуй еще раз. Жить мне осталось недолго, амиго. Если предаешь такого человека, то умираешь молодой.
Я мягко отстранил ее.
Долорес сделал шаг назад и быстро вскинула правую руку. В этой руке был пистолет.
Я поглядел на него. Он тускло поблескивал, освещаемый лунным светом, ствол был направлен на меня, и рука Долорес больше не дрожала.
- Какого друга я бы заимела, если бы нажала на спуск, - сказала мисс Гонсалес.
- Выстрел услышали бы те люди на дороге.
Она покачала головой.
- Нет, между нами пригорок. Не думаю, чтобы они могли что-нибудь услышать, амиго.
Я думал, что когда она нажмет на спуск, пистолет подскочит. Если улучить миг и броситься...
Но я стоял неподвижно. Не произнося ни слова. Казалось, язык у меня во рту распух.
Негромким, усталым голосом Долорес продолжала:
- Убийство Стейна - пустяк. Я сама с удовольствием убила бы его. Такую тварь. Умереть - это ерунда, убить - это ерунда. Но кружить людям голову до смерти... - Издав какой-то звук, похожий на всхлипывание, она умолкла. - Амиго, ты мне почему-то нравишься. Мне бы давно пора забыть о подобной чепухе. Мэвис отбила его у меня, но я не хотела, чтобы он ее убивал. На свете полно мужчин с большими деньгами.