Я пошел к письменному столу и принес лупу.
- Вы привыкли, чтобы вас все обслуживали, а, мистер Бэллоу?
- Я плачу за это.
Он внимательно разглядел фотографию через лупу и вздохнул.
- Кажется, я видел этот бой. Нужно побольше заботиться о боксерах.
- Как вы о своих клиентах, - сказал я.
Бэллоу отложил лупу, откинулся назад и уставился на меня спокойным, холодным взглядом.
- Этому человеку принадлежат "Танцоры". Фамилия его Стилгрейв. Женщина, само собой, моя клиентка. - Он вяло указал на кресло. Я сел. - Сколько вы хотите, мистер Марлоу?
- За что?
- За все отпечатки и негатив.
- Десять тысяч, - сказал я и устремил взгляд на его губы. Он довольно-таки весело улыбнулся.
- Тут потребуется еще кое-что объяснить, не так ли? Я вижу только, что двое людей обедают в общественном месте. Вряд ли это погубит репутацию моей клиентки. Полагаю, вы имели в виду именно это.
Я усмехнулся.
- Вы ничего не сможете купить, мистер Бэллоу. У меня может оказаться позитивный кадр, сделанный с негатива, и еще один негатив, сделанный с позитива. Если этот снимок представляет собой улику, вы не можете быть уверенным, что уничтожили ее.
- Странный разговор для шантажиста, - сказал он, продолжая улыбаться.
- Я всегда удивляюсь, почему люди платят шантажистам. Они никогда ничего не могут купить. Однако платят, иногда по многу раз. И в конце концов ничего не добиваются.
- Сегодняшний страх, - сказал Бэллоу, - неизменно пересиливает завтрашний. Суть драматических переживаний состоит в том, что часть представляется важнее целого. Если на экране очаровательной кинозвезде грозит серьезная опасность, то боишься за нее лишь одной, эмоциональной стороной сознания. Но при этом рассудочной стороной сознаешь, что актриса исполняет главную роль в фильме и ничего страшного с ней не случится. Если подозрения и опасность не пересилят рассудка, переживаний почти не будет.
- Очень верно, на мой взгляд, - сказал я и выпустил сигаретный дым.
Глаза Бэллоу немного сузились.
- Теперь о возможности что-то купить. Если я выложу значительную сумму и не получу того, что купил, то приму свои меры. Вас отделают как бог черепаху. А по выходе из больницы вы, если только у вас будет желание сводить со мной счеты, можете добиваться моего ареста.
- Со мной такое случалось, - сказал я. - Я частный детектив. Понимаю, что вы имеете в виду. Почему вы разговариваете со мной?
Бэллоу засмеялся. У него был грудной, приятный, непринужденный смех.
- Я агент, малыш. И всегда был склонен думать, что продавцы непременно держат что-то в резерве. Но разговора о десяти тысячах у нас не будет. Таких денег у нее нет. Пока что она зарабатывает лишь около тысячи в неделю. Однако не скрою, что вскоре ее ждут большие деньги.
- Это навсегда положит конец ее карьере, - сказал я, указывая на снимок. - Не будет ни больших денег, ни плавательных бассейнов с подвеской, ни фамилии неоновыми буквами, ничего. Все развеется, как дым.
Бэллоу презрительно засмеялся.
- Значит, ничего страшного, если я покажу этот снимок полицейским? спросил я.
Глаза Бэллоу сузились. Он перестал смеяться. И очень спокойно спросил:
- Что в нем для них интересного?
Я поднялся.
- Кажется, дела у нас не выйдет, мистер Бэллоу. Вы занятой человек. Я ухожу.
Он встал и потянулся во весь свой шестифутовый рост. Очень крепкий мужчина. Подошел вплотную ко мне. В его карих глазах сверкали золотые искорки.
- Покажите-ка документы, малыш.
Он протянул руку. Я сунул в нее свой бумажник. Он просмотрел фотокопию лицензии, вынул несколько вещичек, осмотрел их. Потом вернул бумажник.
- Что произойдет, если вы покажете эту фотографию полицейским?
- Я прежде всего должен буду связать ее с делом, над которым они работают - то есть со вчерашним происшествием в отеле "Ван Нуйс". Связать через эту женщину. Она не пожелала говорить со мной - и тем самым вынудила меня обратиться к вам.
- Она говорила мне об этом вчера вечером, - вздохнул Бэллоу.
- И что сказала?
- Что частный детектив, по фамилии Марлоу, навязывал ей свои услуги, поскольку ее видели в центральном отеле близко от места, где произошло убийство.
- И как близко?
- Она не сказала.
- Какое там - не сказала.
Бэллоу отошел к высокому цилиндрическому сосуду в углу. Достал оттуда одну из коротких ротанговых тросточек. Стал расхаживать по ковру, помахивая ею возле правого ботинка.
Я снова сел, погасил сигарету и глубоко вздохнул.
- Такое может быть только в Голливуде.
Бэллоу четко повернулся кругом и взглянул на меня.
- Прощу прощения?
- Человек явно в своем уме прогуливается по комнате с тросточкой.
Он кивнул.
- Я перенял это у одного продюсера с МГМ. Замечательный парень. Во всяком случае, так мне говорили. - Он остановился и ткнул тростью в мою сторону. - Бросьте меня смешить, мистер Марлоу. Вас же видно насквозь. Вы хотите с моей помощью выкрутиться из неприятностей.
- Доля истины в этом есть. Но мои неприятности - пустяк по сравнению с теми, в которых оказалась бы ваша клиентка, если б я не сделал того, что навлекло на меня эти мои неприятности.
Бэллоу замер. Потом отшвырнул тросточку, подошел к шкафчику со спиртным и распахнул обе дверцы. Налил какого-то напитка в пузатые рюмки. Поднес одну мне. Потом вернулся и взял свою. Сел на кушетку.
- Арманьяк. Если б вы знали меня, то оценили бы эту любезность. Напитка этого сейчас не достать. Большую часть его растащили немцы. Остальное досталось нашим военачальникам. Ваше здоровье.
Он поднял рюмку, вдохнул аромат и отпил крошечный глоточек. Я проглотил свою одним духом. Напиток походил на хороший французский коньяк.
Бэллоу даже возмутился.
- Господи, этот напиток нужно смаковать, а не глотать.
- А я глотаю. Прошу прощения. Она также сказала вам, что если кто-нибудь не заткнет мне рот, у нее будет уйма неприятностей.
Бэллоу кивнул.
- Она предложила, каким образом это сделать?
- У меня создалось впечатление, что она предпочитает какое-нибудь сильно действующее средство. Поэтому я использовал сочетание угрозы с подкупом. Тут неподалеку есть организация, которая специализируется на защите людей из мира кино. Видимо, напугать вас не удалось, а сумма оказалась недостаточной.
- Напугать - напугали. Я чуть не разрядил в эту парочку свой "люгер". Наркоман с пистолетом ведет свою игру блестяще. Что касается денег, дело тут не в сумме, а в том, как их мне предложили.
Бэллоу отхлебнул еще один глоток арманьяка и указал на лежавшую перед ним разрезанную фотографию.
- Мы дошли до того, как вы понесли этот снимок в полицию. Что дальше?
- До этого мы еще не дошли. Пока мы дошли до того, почему она обратилась за помощью к вам, а не к своему дружку. Он подъехал, когда я уходил. У него был ключ от ее квартиры.
- Видимо, просто не захотела обращаться к нему. - Бэллоу нахмурился и уставился в свою рюмку.
- Ваше предположение мне очень нравится, - сказал я. - Но понравилось бы еще больше, не будь у этого человека ключа.
Бэллоу поднял на меня несколько опечаленный взгляд.
- И мне тоже. И всем нам. Однако в актерской среде всегда царили свободные нравы. Если эти люди не живут интенсивной, довольно беспорядочной жизнью, если их не обуревают чувства - они не смогут схватывать эти чувства на лету и-запечатлевать на пленке или переносить на сцену.
- Речь не о ее любовных делах, - сказал я. - Но не обязательно делить ложе с преступником.
- Доказательств, что он преступник, нет, Марлоу.
Я указал на фотографию.
- Человек, сделавший этот снимок, бесследно исчез. Возможно, убит. Двое людей, живущих по тому же адресу, убиты. Один незадолго до смерти пытался продать эти снимки. За ними-то она и отправилась в отель. И тот, кто его убил, - тоже. Ни она, ни убийца не нашли того, что им было нужно. Они не знали, где искать.
- А вы?
- Мне повезло. Я знал, что на голове у этого человека парик. Допустим, ничто на снимке не является уликой. Вы уверены в этом. Тогда зачем же тревожиться? Убиты двое, а может быть, трое людей. Она шла на огромный риск. Зачем? Ей был нужен этот снимок. Ради него стоило подвергаться огромному риску. Опять же, зачем? Здесь, на этом снимке, за обеденным столом в определенный день запечатлены двое людей. Причем в тот самый день, когда на Франклин-авеню был застрелен Моу Стейн и когда человек по имени Стилгрейв находился в тюрьме, поскольку фараонам донесли, что он кливлендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в тюремном журнале. Но фотография говорит, что он находился на воде. Поэтому становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих пор есть ключ от ее квартиры.
Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
- Вам ведь очень не хочется, чтобы этот снимок попал к фараонам. При любом исходе дела они погубят ее. А потом уже не будет иметь значения, действительно ли Стилгрейв - это Плакса Мойер или нет, убил ли он Стейна лично или подослал к нему убийцу, специально оказался в тот день на воле или случайно получил отпуск из тюрьмы. Даже если его оправдают, все равно многие решат, что дело тут нечисто. А ее никто не оправдает. В глазах публики она станет любовницей гангстера. И, насколько это касается вашего предприятия, ее песенка будет окончательно спета.
Бэллоу помолчал, глядя на меня безо всякого выражения.
- А какую роль вы здесь отводите себе? - негромко спросил он.
- Это во многом зависит от вас, мистер Бэллоу.
- Что вам, собственно, нужно? - Голос его стал едким и злобным.
- То, чего я от нее добивался и не смог добиться. Нечто, дающее мне видимость права действовать в ее интересах до тех пор, пока не решу, что настал предел.
- Скрывая улики? - сдавленно спросил Бэллоу.
- Если только этот снимок является уликой. Выяснить это, не опорочив репутацию мисс Уэлд, фараоны не смогут. А я, наверно, смогу. Они и пытаться не станут; им это не нужно. Мне нужно.
- Зачем?
- Ну, скажем, таким образом я зарабатываю на жизнь. Возможно, есть и другие мотивы, но достаточно и одного.
- Какую вы за это хотите сумму?
- Ту, что вы послали вчера. Тогда я не взял денег. Теперь возьму. С документом, что вы нанимаете меня расследовать попытку шантажа одной из ваших клиенток.
Взяв свою рюмку, я подошел к письменному столу и поставил ее. Нагнувшись, услышал негромкое жужжание. Обойдя вокруг стола, я открыл один из ящиков. С навесной полочки соскользнул маленький магнитофон. Мотор работал, с одной катушки на другую перематывалась тонкая стальная проволока.
Я поглядел на Бэллоу.
- Можете выключить и забрать катушку с собой, - сказал он. - Вы не должны винить меня за то, что я воспользовался им.
Я включил перемотку, катушки, набирая скорость, завертелись в обратную сторону, да так быстро, что я, в конце концов, уже не мог разглядеть проволоки, издающей высокий, ноющий звук, напоминающий визг двух дерущихся из-за шелковой тряпки гомиков. Когда вся проволока смоталась, аппарат выключился. Я взял катушку и сунул в карман.
- У вас может оказаться еще один. Мне придется пойти на этот риск.
- Вы очень уверены в себе, Марлоу?
- К сожалению, нет.
- Будьте добры, нажмите ту кнопку на краю стола.
Я нажал. Двери с черным стеклом отворились, и в комнату вошла смуглая девушка с блокнотом для стенографирования в руках.
Бэллоу, не глядя на нее, стал диктовать.
- Письмо мистеру Филипу Марлоу, с указанием адреса. Уважаемый мистер Марлоу. Настоящим данное агентство нанимает вас расследовать попытку шантажа одной из наших клиенток, вся информация о которой будет сообщена вам устно. Ваш гонорар составит сто долларов в день с задатком в пятьсот долларов, расписку в получении которого вы напишете на копии этого письма. И так далее, и так далее. Пожалуйста, Эйлин, немедленно отпечатайте это письмо на бланке.
Я назвал девушке свой адрес, и она вышла.
Достав из кармана катушку с проволокой, я сунул ее обратно в ящик.
Бэллоу забросил ногу на ногу и стал раскачивать ею, глядя на сверкающий носок ботинка. Провел рукой по темным кудрявым волосам.
- На днях, - сказал он, - я совершу ошибку, которой люди моей профессии боятся больше всего. Буду заниматься делом с человеком, которому могу доверять, и буду слишком хитер, чтобы доверять ему. А это заберите с собой.
Он протянул мне обе части разрезанной фотографии.
Через пять минут я ушел. Застекленная дверь отворилась, когда я находился от нее всего в трех футах. Я миновал двух секретарш и пошел по коридору мимо открытой двери Спинка. Оттуда не доносилось ни звука, но я уловил запах сигарного дыма. В приемной, казалось, сидели те же самые люди. Мисс Хелен Грэди одарила меня своей лучшей улыбкой. Мисс Вейн просияла.
Я провел с их боссом сорок минут. Это делало меня ярким, как таблица хиропрактика.
19
У входа на киностудию полицейский за подковообразным столиком в стеклянной будке положил телефонную трубку и стал выписывать пропуск. Оторвал заполненный бланк и сунул в узкую, не шире трех четвертей дюйма, щель над столешницей. Голос его металлически прозвучал через вмонтированное в стеклянную панель переговорное устройство:
- Прямо по коридору до конца. В центре патио увидите питьевой фонтанчик. Там вас встретит Джордж Уилсон.
- Спасибо, - сказал я. - Это стекло пуленепробиваемое?
- Конечно. А что?
- Просто любопытно, - ответил я. - Ни разу не слышал, чтобы люди стрельбой пролагали себе путь в кинобизнес.
За спиной у меня кто-то хихикнул. Я обернулся и увидел девушку в брюках, с красной гвоздикой за ухом. Она улыбалась.
- О, братец, если б для этого было достаточно пистолета.
Я пошел к оливково-зеленой двери без ручки. Она зажужжала и поддалась толчку. За ней оказался коридор с голыми оливково-зелеными стенами и дверью в дальнем конце. Мышеловка. Если ты вошел в нее, тебя в случае чего можно остановить. Дальняя дверь так же зажужжала и щелкнула. Мне стало любопытно, как полицейский узнал, что я подошел к ней. Подняв взгляд, я обнаружил устремленные на меня из наклонно установленного зеркала глаза блюстителя порядка. Когда я коснулся двери, зеркало стало чистым. Здесь было предусмотрено все.
Снаружи, под жарким полуденным солнцем в маленьком патио с мощеными дорожками, с бассейном посередине и мраморной скамьей, буйно росли цветы. Питьевой фонтанчик находился возле скамьи. Пожилой, шикарно одетый мужчина, развалясь на скамье, глядел, как три желто-коричневые собаки-боксеры вырывают с корнем кусты похожей на чайную розу бегонии. На лице его было выражение глубокого и спокойного удовольствия. Когда я подошел, он даже не взглянул на меня. Один из боксеров, самый большой, подошел и помочился на скамью рядом с его штаниной. Мужчина нагнулся и погладил короткошерстную голову собаки.
- Вы мистер Уилсон? - спросил я.
Он недоуменно поднял на меня взгляд. К скамейке рысцой подбежал средний боксер, принюхался и помочился там же, где и первый.
- Уилсон? - У мужчины был ленивый, слегка протяжный голос. - Нет. Моя фамилия не Уилсон. Вы ошиблись.
- Извините.
Подойдя к фонтанчику, я ополоснул лицо. Пока утирался платком, самый маленький боксер подошел к скамье и исполнил свой долг.
Мужчина, оказавшийся не Уилсоном, любовно произнес:
- Всегда делают это в одном и том же порядке, меня это восхищает.
- Что делают? - спросил я.
- Справляют нужду, - ответил он. - Видимо, дело здесь в старшинстве. Сперва Мейзи. Это мать. Потом Мак. Он на год старше Джока, младшего. Всегда по очереди. Даже у меня в кабинете.
- У вас в кабинете? - переспросил я. Никто и никогда не задавал какого-либо вопроса с более глупым видом.
Мужчина, приподняв белесые брови, взглянул на меня, вынул изо рта простую коричневую сигару, откусил ее кончик и выплюнул его в бассейн.
- Рыбкам это не пойдет на пользу, - сказал я.
Он оглянулся на меня.
- Я развожу боксеров. А рыбки - черт с ними.
Я решил, что это в чисто голливудском стиле. Закурил сигарету и сел на скамью.
- У вас в кабинете, - сказал я. - Что ж, каждый день приносит новую мысль.
- На угол письменного стола. Всякий раз. Секретарши мои злятся. Говорят, впитывается в ковер. Что за женщины теперь пошли? Меня это ничуть не раздражает. Наоборот. Если любишь собаку, приятно смотреть даже на то, как она справляет нужду.
Один из боксеров подтащил к его ногам полностью расцветший куст бегонии. Мужчина поднял его и бросил в бассейн.
- Садовникам это, наверно, не нравится, - сказал он. - Ну и ладно. Если недовольны, могут в любое время... - он умолк и стал смотреть, как стройная девушка-почтальон в желтых брюках намеренно удлиняет свой путь, чтобы пройти через патио. Она искоса бросила быстрый взгляд на мужчину и ушла, поигрывая бедрами.
- Знаете, что скверно в этом бизнесе? - спросил он.
- Никто не знает.
- Слишком много секса. Секс хорош в свое время и в своем месте. Но мы получаем его вагонами. Увязаем в нем. Тонем по горло. Липнем к нему, как мухи к липкой бумаге. - Мужчина встал. - И мух у нас слишком много. Рад был поговорить с вами, мистер...
- Марлоу, - сказал я. - Боюсь, что вы меня не знаете.
- Я никого не знаю, - сказал мужчина. - Память сдает. С кем только я ни встречаюсь. Меня зовут Оппенгеймер.
- Джулиус Оппенгеймер?
Он кивнул.
- Да. Закуривайте.
И протянул мне сигару. Я показал ему свою сигарету. Оппенгеймер швырнул предложенную мне сигару в бассейн и нахмурился.
- Память сдает, - грустно сказал он. - Выбросил пятьдесят центов. Напрасно.
- Вы управляете этой студией, - полуутвердительно-полувопросительно сказал я.
Оппенгеймер рассеянно кивнул.
- Нужно было сберечь эту сигару. Сбереги пятьдесят центов, и что ты будешь иметь?
- Пятьдесят центов? - ответил я, не понимая, к чему он клонит.
- В кинобизнесе нет. Здесь сбережешь пятьдесят центов - и положишь на свой счет пять долларов.
Оппенгеймер умолк и поманил боксеров. Те перестали выдирать цветы и уставились на него.
- Нужно только заниматься финансовой стороной дела, - сказал он. - Это нетрудно. Пошли, детки, обратно в бордель. - Затем вздохнул и добавил: Полторы тысячи кинотеатров.
Очевидно, на лице у меня опять появилось глупое выражение. Оппенгеймер обвел рукой патио.
- Открыть полторы тысячи кинотеатров - и все. Это гораздо легче, чем разводить чистокровных боксеров. Кино - единственный бизнес на свете, где можно совершать всевозможные ошибки и все же делать деньги.
- И должно быть, единственный бизнес, где можно иметь трех собак, поливающих мочой стол в кабинете, - добавил я.
- Нужно открыть полторы тысячи кинотеатров.
- А собаки слегка мешают взяться за дело, - сказал я.
На лице у него появилось довольное выражение.
- Вот-вот. Это главная помеха.
Оппенгеймер через зеленый газон поглядел на четырехэтажный дом, представляющий собой одну из сторон незамкнутого квадрата.
- Там находятся все конторы, - сказал он. - Я туда ни ногой. Вечные перестановки. Смотреть противно, как и что кое-кто тащит к себе в кабинеты. Самые дорогие таланты на свете. Даю им все, что душе угодно, столько денег, сколько хотят. С какой стати? Да ни с какой. Так, по привычке. Что и как они делают - совершенно неважно. Мне бы только полторы тысячи кинотеатров.
- Вам не хотелось бы, чтобы ваши слова появились в печати, мистер Оппенгеймер?
- Вы газетчик?
- Нет.
- Жаль. Было бы приятно, если бы кто-то упомянул, наконец, в газете этот простой несомненный факт. - Он сделал паузу, потом сердито фыркнул: Никто не напечатает. Побоятся. Идем, детки.
Старшая Мейзи подошла и встала возле него. Средний выдрал еще одну бегонию, а потом побежал рысцой и встал возле Мейзи. Младший Джок занял свое место, но вдруг с внезапным воодушевлением поднял заднюю ногу и стал мочиться на манжету хозяйских брюк. Мейзи небрежно оттолкнула его.
- Видите? - просиял Оппенгеймер. - Джок вздумал нарушить очередь. Мейзи этого не допустит.
Он нагнулся и погладил ей голову. Мейзи с обожанием взглянула на хозяина.
- Глаза твоей собаки, - мечтательно произнес Оппенгеймер, - самое незабываемое на свете.
Он широким шагом пошел по мощеной дорожке к административному зданию, а трое боксеров спокойно трусили рядом.
- Мистер Марлоу?
Я обернулся. Ко мне неслышно подошел рыжеволосый человек, нос его торчал, как локоть держащегося за поручень пассажира.
- Я Джордж Уилсон. Рад познакомиться. Вижу, вы знаете мистера Оппенгеймера.
- Мы немного поболтали. Он поведал мне, как руководить кинобизнесом. Похоже, для этого требуется лишь полторы тысячи кинотеатров.
- Я работаю здесь пять лет, но ни разу не разговаривал с ним.
- Просто вас ни разу не обмочили его собаки.
- Может, вы и правы. Чем могу быть полезен, мистер Марлоу?
- Мне нужно видеть Мэвис Уэлд.
- Она на съемочной площадке. Идут съемки.
- Можно поговорить с ней там минуту-другую?
На лице Уилсона отразилось сомнение.
- Какой пропуск вам выдали?
- По-моему, обыкновенный.
Я протянул ему пропуск. Он просмотрел его.
- Вас послал Бэллоу. Это ее агент. Видимо, нас пустят в двенадцатый павильон. Хотите пойти туда?
- Если у вас есть время.
- Я работаю в отделе рекламы. Это моя обязанность.
Мы пошли по мощеной дорожке к проходу между углами двух зданий. Бетонная дорога между зданиями вела к территории натурных съемок и павильонам.
- Вы работаете в конторе Бэллоу? - спросил Уилсон.
- Я только что оттуда.
- Говорят, солидная организация. Я и сам подумывал заняться этим делом. В моей работе нет ничего приятного.
Миновав двух полицейских в мундирах, мы свернули в узкий проход между павильонами, посреди которого над дверью с номером 12 трепетал красный флажок и горел красный свет, а над красным фонарем непрерывно звенел звонок. Уилсон остановился у двери. Еще один полицейский, откинувшись назад вместе со стулом, кивнул ему и оглядел меня с тем уныло-мрачным выражением, которое нарастает у них на лицах, как ржавчина на цистерне для воды.
Звонок умолк, флажок замер, и красный свет погас. Уилсон открыл массивную дверь и пропустил меня вперед. Еще одна дверь. После солнечного света за ней оказалось совершенно темно. Потом в дальнем углу я увидел свет. Весь остальной громадный павильон казался совершенно пустым.
Мы направились к освещенному углу. Когда подошли поближе, стало казаться, что весь пол устелен черными кабелями. Стояли ряды складных стульев, несколько передвижных гардеробных с фамилиями на дверях. К съемочной площадке мы подошли не с той стороны, и я видел только спинки стульев, а по бокам - большие экраны. В стороне стрекотало несколько киноаппаратов.
- Крути! - крикнул кто-то. Раздался громкий звонок. Оба экрана засветились, показались вздымающиеся волны. Другой голос поспокойнее произнес: "Следите, пожалуйста, за своими позами, может, нам удастся подогнать эту маленькую синьетку. Начали".
Уилсон замер и схватил меня за руку. Невесть откуда послышались негромкие, нечеткие, представляющие собой бессмысленный шум голоса актеров.
Внезапно один из экранов погас. Спокойный голос тем же тоном произнес:
- Все.
Снова раздался звонок. Послышался шум общего движения. Мы с Уилсоном пошли дальше. Он прошептал мне на ухо:
- Если Нэд Гэммон до обеда не получит этот дубль, он набьет Торренсу рожу.
- О, здесь снимается Торренс, вот как?
Дик Торренс был яркой звездой второго класса, в Голливуде таких актеров не так уж мало, и в общем-то, они никому не нужны, но многим режиссерам за неимением лучшего в конце концов приходится брать их.
- Дик, хочешь посмотреть эту сцену еще раз? - произнес спокойный голос, когда мы обогнули угол декорации и увидели, что там такое - палуба прогулочной яхты неподалеку от кормы. В этой сцене были заняты две женщины и трое мужчин. Один из них, средних лет, в спортивном костюме - сидел в шезлонге. Другой - рыжеволосый, во всем белом, - походил на капитана. Третий - яхтсмен-любитель в красивой фуражке, синем пиджаке с золотыми пуговицами, белых брюках, белых туфлях, самодовольно-обаятельный, и был Торренс. Женщина помоложе была смуглой красавицей Сьюзен Краули. Постарше - Мэвис Уэлд. На ней был мокрый купальник из плотной ткани, видимо, она только что поднялась на борт. Гример обрызгивал водой ее лицо, руки и копну белокурых волос.
Торренс не ответил. Внезапно он повернулся и уставился на оператора.
- Думаешь, я не знаю реплик?
Из темноты вышел седой человек в сером костюме. Черные глаза его злобно горели, но в голосе злобности не было.
- Или же путаешь их нарочно, - сказал он, упорно глядя на Торренса.
- Возможно, дело в том, что я не привык играть перед камерой, в которой всякий раз посреди сцены кончается пленка.
- Справедливое замечание, - сказал Нэд Гэммон. - Но пленки у него всего двести двенадцать футов. Это моя вина. Если б ты мог играть чуть поживее...
- Ха, - возмутился Торренс. - Если б я мог. Мисс Уэлд надо бы взбираться на борт не за то время, что требуется на постройку яхты.
Мэвис Уэлд резко бросила на него презрительный взгляд.
- Хронометр у Мэвис в самый раз, - возразил Гэммон. - Исполнение тоже.
Сьюзен Краули грациозно пожала плечами.
- Мне кажется, ей не мешало бы двигаться чуть побыстрее, Нэд. У нее выходит неплохо, но могло бы и получше.
- Выходи у меня хоть немного получше, милочка, - спокойно ответила ей Мэвис Уэлд, - кое-кто мог бы назвать это игрой. Тебе ведь не хочется, чтобы нечто подобное имело место в твоей картине, так ведь?
Торренс засмеялся. Сьюзен Краули повернулась и сверкнула на него глазами.
- Вы привыкли, чтобы вас все обслуживали, а, мистер Бэллоу?
- Я плачу за это.
Он внимательно разглядел фотографию через лупу и вздохнул.
- Кажется, я видел этот бой. Нужно побольше заботиться о боксерах.
- Как вы о своих клиентах, - сказал я.
Бэллоу отложил лупу, откинулся назад и уставился на меня спокойным, холодным взглядом.
- Этому человеку принадлежат "Танцоры". Фамилия его Стилгрейв. Женщина, само собой, моя клиентка. - Он вяло указал на кресло. Я сел. - Сколько вы хотите, мистер Марлоу?
- За что?
- За все отпечатки и негатив.
- Десять тысяч, - сказал я и устремил взгляд на его губы. Он довольно-таки весело улыбнулся.
- Тут потребуется еще кое-что объяснить, не так ли? Я вижу только, что двое людей обедают в общественном месте. Вряд ли это погубит репутацию моей клиентки. Полагаю, вы имели в виду именно это.
Я усмехнулся.
- Вы ничего не сможете купить, мистер Бэллоу. У меня может оказаться позитивный кадр, сделанный с негатива, и еще один негатив, сделанный с позитива. Если этот снимок представляет собой улику, вы не можете быть уверенным, что уничтожили ее.
- Странный разговор для шантажиста, - сказал он, продолжая улыбаться.
- Я всегда удивляюсь, почему люди платят шантажистам. Они никогда ничего не могут купить. Однако платят, иногда по многу раз. И в конце концов ничего не добиваются.
- Сегодняшний страх, - сказал Бэллоу, - неизменно пересиливает завтрашний. Суть драматических переживаний состоит в том, что часть представляется важнее целого. Если на экране очаровательной кинозвезде грозит серьезная опасность, то боишься за нее лишь одной, эмоциональной стороной сознания. Но при этом рассудочной стороной сознаешь, что актриса исполняет главную роль в фильме и ничего страшного с ней не случится. Если подозрения и опасность не пересилят рассудка, переживаний почти не будет.
- Очень верно, на мой взгляд, - сказал я и выпустил сигаретный дым.
Глаза Бэллоу немного сузились.
- Теперь о возможности что-то купить. Если я выложу значительную сумму и не получу того, что купил, то приму свои меры. Вас отделают как бог черепаху. А по выходе из больницы вы, если только у вас будет желание сводить со мной счеты, можете добиваться моего ареста.
- Со мной такое случалось, - сказал я. - Я частный детектив. Понимаю, что вы имеете в виду. Почему вы разговариваете со мной?
Бэллоу засмеялся. У него был грудной, приятный, непринужденный смех.
- Я агент, малыш. И всегда был склонен думать, что продавцы непременно держат что-то в резерве. Но разговора о десяти тысячах у нас не будет. Таких денег у нее нет. Пока что она зарабатывает лишь около тысячи в неделю. Однако не скрою, что вскоре ее ждут большие деньги.
- Это навсегда положит конец ее карьере, - сказал я, указывая на снимок. - Не будет ни больших денег, ни плавательных бассейнов с подвеской, ни фамилии неоновыми буквами, ничего. Все развеется, как дым.
Бэллоу презрительно засмеялся.
- Значит, ничего страшного, если я покажу этот снимок полицейским? спросил я.
Глаза Бэллоу сузились. Он перестал смеяться. И очень спокойно спросил:
- Что в нем для них интересного?
Я поднялся.
- Кажется, дела у нас не выйдет, мистер Бэллоу. Вы занятой человек. Я ухожу.
Он встал и потянулся во весь свой шестифутовый рост. Очень крепкий мужчина. Подошел вплотную ко мне. В его карих глазах сверкали золотые искорки.
- Покажите-ка документы, малыш.
Он протянул руку. Я сунул в нее свой бумажник. Он просмотрел фотокопию лицензии, вынул несколько вещичек, осмотрел их. Потом вернул бумажник.
- Что произойдет, если вы покажете эту фотографию полицейским?
- Я прежде всего должен буду связать ее с делом, над которым они работают - то есть со вчерашним происшествием в отеле "Ван Нуйс". Связать через эту женщину. Она не пожелала говорить со мной - и тем самым вынудила меня обратиться к вам.
- Она говорила мне об этом вчера вечером, - вздохнул Бэллоу.
- И что сказала?
- Что частный детектив, по фамилии Марлоу, навязывал ей свои услуги, поскольку ее видели в центральном отеле близко от места, где произошло убийство.
- И как близко?
- Она не сказала.
- Какое там - не сказала.
Бэллоу отошел к высокому цилиндрическому сосуду в углу. Достал оттуда одну из коротких ротанговых тросточек. Стал расхаживать по ковру, помахивая ею возле правого ботинка.
Я снова сел, погасил сигарету и глубоко вздохнул.
- Такое может быть только в Голливуде.
Бэллоу четко повернулся кругом и взглянул на меня.
- Прощу прощения?
- Человек явно в своем уме прогуливается по комнате с тросточкой.
Он кивнул.
- Я перенял это у одного продюсера с МГМ. Замечательный парень. Во всяком случае, так мне говорили. - Он остановился и ткнул тростью в мою сторону. - Бросьте меня смешить, мистер Марлоу. Вас же видно насквозь. Вы хотите с моей помощью выкрутиться из неприятностей.
- Доля истины в этом есть. Но мои неприятности - пустяк по сравнению с теми, в которых оказалась бы ваша клиентка, если б я не сделал того, что навлекло на меня эти мои неприятности.
Бэллоу замер. Потом отшвырнул тросточку, подошел к шкафчику со спиртным и распахнул обе дверцы. Налил какого-то напитка в пузатые рюмки. Поднес одну мне. Потом вернулся и взял свою. Сел на кушетку.
- Арманьяк. Если б вы знали меня, то оценили бы эту любезность. Напитка этого сейчас не достать. Большую часть его растащили немцы. Остальное досталось нашим военачальникам. Ваше здоровье.
Он поднял рюмку, вдохнул аромат и отпил крошечный глоточек. Я проглотил свою одним духом. Напиток походил на хороший французский коньяк.
Бэллоу даже возмутился.
- Господи, этот напиток нужно смаковать, а не глотать.
- А я глотаю. Прошу прощения. Она также сказала вам, что если кто-нибудь не заткнет мне рот, у нее будет уйма неприятностей.
Бэллоу кивнул.
- Она предложила, каким образом это сделать?
- У меня создалось впечатление, что она предпочитает какое-нибудь сильно действующее средство. Поэтому я использовал сочетание угрозы с подкупом. Тут неподалеку есть организация, которая специализируется на защите людей из мира кино. Видимо, напугать вас не удалось, а сумма оказалась недостаточной.
- Напугать - напугали. Я чуть не разрядил в эту парочку свой "люгер". Наркоман с пистолетом ведет свою игру блестяще. Что касается денег, дело тут не в сумме, а в том, как их мне предложили.
Бэллоу отхлебнул еще один глоток арманьяка и указал на лежавшую перед ним разрезанную фотографию.
- Мы дошли до того, как вы понесли этот снимок в полицию. Что дальше?
- До этого мы еще не дошли. Пока мы дошли до того, почему она обратилась за помощью к вам, а не к своему дружку. Он подъехал, когда я уходил. У него был ключ от ее квартиры.
- Видимо, просто не захотела обращаться к нему. - Бэллоу нахмурился и уставился в свою рюмку.
- Ваше предположение мне очень нравится, - сказал я. - Но понравилось бы еще больше, не будь у этого человека ключа.
Бэллоу поднял на меня несколько опечаленный взгляд.
- И мне тоже. И всем нам. Однако в актерской среде всегда царили свободные нравы. Если эти люди не живут интенсивной, довольно беспорядочной жизнью, если их не обуревают чувства - они не смогут схватывать эти чувства на лету и-запечатлевать на пленке или переносить на сцену.
- Речь не о ее любовных делах, - сказал я. - Но не обязательно делить ложе с преступником.
- Доказательств, что он преступник, нет, Марлоу.
Я указал на фотографию.
- Человек, сделавший этот снимок, бесследно исчез. Возможно, убит. Двое людей, живущих по тому же адресу, убиты. Один незадолго до смерти пытался продать эти снимки. За ними-то она и отправилась в отель. И тот, кто его убил, - тоже. Ни она, ни убийца не нашли того, что им было нужно. Они не знали, где искать.
- А вы?
- Мне повезло. Я знал, что на голове у этого человека парик. Допустим, ничто на снимке не является уликой. Вы уверены в этом. Тогда зачем же тревожиться? Убиты двое, а может быть, трое людей. Она шла на огромный риск. Зачем? Ей был нужен этот снимок. Ради него стоило подвергаться огромному риску. Опять же, зачем? Здесь, на этом снимке, за обеденным столом в определенный день запечатлены двое людей. Причем в тот самый день, когда на Франклин-авеню был застрелен Моу Стейн и когда человек по имени Стилгрейв находился в тюрьме, поскольку фараонам донесли, что он кливлендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в тюремном журнале. Но фотография говорит, что он находился на воде. Поэтому становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих пор есть ключ от ее квартиры.
Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
- Вам ведь очень не хочется, чтобы этот снимок попал к фараонам. При любом исходе дела они погубят ее. А потом уже не будет иметь значения, действительно ли Стилгрейв - это Плакса Мойер или нет, убил ли он Стейна лично или подослал к нему убийцу, специально оказался в тот день на воле или случайно получил отпуск из тюрьмы. Даже если его оправдают, все равно многие решат, что дело тут нечисто. А ее никто не оправдает. В глазах публики она станет любовницей гангстера. И, насколько это касается вашего предприятия, ее песенка будет окончательно спета.
Бэллоу помолчал, глядя на меня безо всякого выражения.
- А какую роль вы здесь отводите себе? - негромко спросил он.
- Это во многом зависит от вас, мистер Бэллоу.
- Что вам, собственно, нужно? - Голос его стал едким и злобным.
- То, чего я от нее добивался и не смог добиться. Нечто, дающее мне видимость права действовать в ее интересах до тех пор, пока не решу, что настал предел.
- Скрывая улики? - сдавленно спросил Бэллоу.
- Если только этот снимок является уликой. Выяснить это, не опорочив репутацию мисс Уэлд, фараоны не смогут. А я, наверно, смогу. Они и пытаться не станут; им это не нужно. Мне нужно.
- Зачем?
- Ну, скажем, таким образом я зарабатываю на жизнь. Возможно, есть и другие мотивы, но достаточно и одного.
- Какую вы за это хотите сумму?
- Ту, что вы послали вчера. Тогда я не взял денег. Теперь возьму. С документом, что вы нанимаете меня расследовать попытку шантажа одной из ваших клиенток.
Взяв свою рюмку, я подошел к письменному столу и поставил ее. Нагнувшись, услышал негромкое жужжание. Обойдя вокруг стола, я открыл один из ящиков. С навесной полочки соскользнул маленький магнитофон. Мотор работал, с одной катушки на другую перематывалась тонкая стальная проволока.
Я поглядел на Бэллоу.
- Можете выключить и забрать катушку с собой, - сказал он. - Вы не должны винить меня за то, что я воспользовался им.
Я включил перемотку, катушки, набирая скорость, завертелись в обратную сторону, да так быстро, что я, в конце концов, уже не мог разглядеть проволоки, издающей высокий, ноющий звук, напоминающий визг двух дерущихся из-за шелковой тряпки гомиков. Когда вся проволока смоталась, аппарат выключился. Я взял катушку и сунул в карман.
- У вас может оказаться еще один. Мне придется пойти на этот риск.
- Вы очень уверены в себе, Марлоу?
- К сожалению, нет.
- Будьте добры, нажмите ту кнопку на краю стола.
Я нажал. Двери с черным стеклом отворились, и в комнату вошла смуглая девушка с блокнотом для стенографирования в руках.
Бэллоу, не глядя на нее, стал диктовать.
- Письмо мистеру Филипу Марлоу, с указанием адреса. Уважаемый мистер Марлоу. Настоящим данное агентство нанимает вас расследовать попытку шантажа одной из наших клиенток, вся информация о которой будет сообщена вам устно. Ваш гонорар составит сто долларов в день с задатком в пятьсот долларов, расписку в получении которого вы напишете на копии этого письма. И так далее, и так далее. Пожалуйста, Эйлин, немедленно отпечатайте это письмо на бланке.
Я назвал девушке свой адрес, и она вышла.
Достав из кармана катушку с проволокой, я сунул ее обратно в ящик.
Бэллоу забросил ногу на ногу и стал раскачивать ею, глядя на сверкающий носок ботинка. Провел рукой по темным кудрявым волосам.
- На днях, - сказал он, - я совершу ошибку, которой люди моей профессии боятся больше всего. Буду заниматься делом с человеком, которому могу доверять, и буду слишком хитер, чтобы доверять ему. А это заберите с собой.
Он протянул мне обе части разрезанной фотографии.
Через пять минут я ушел. Застекленная дверь отворилась, когда я находился от нее всего в трех футах. Я миновал двух секретарш и пошел по коридору мимо открытой двери Спинка. Оттуда не доносилось ни звука, но я уловил запах сигарного дыма. В приемной, казалось, сидели те же самые люди. Мисс Хелен Грэди одарила меня своей лучшей улыбкой. Мисс Вейн просияла.
Я провел с их боссом сорок минут. Это делало меня ярким, как таблица хиропрактика.
19
У входа на киностудию полицейский за подковообразным столиком в стеклянной будке положил телефонную трубку и стал выписывать пропуск. Оторвал заполненный бланк и сунул в узкую, не шире трех четвертей дюйма, щель над столешницей. Голос его металлически прозвучал через вмонтированное в стеклянную панель переговорное устройство:
- Прямо по коридору до конца. В центре патио увидите питьевой фонтанчик. Там вас встретит Джордж Уилсон.
- Спасибо, - сказал я. - Это стекло пуленепробиваемое?
- Конечно. А что?
- Просто любопытно, - ответил я. - Ни разу не слышал, чтобы люди стрельбой пролагали себе путь в кинобизнес.
За спиной у меня кто-то хихикнул. Я обернулся и увидел девушку в брюках, с красной гвоздикой за ухом. Она улыбалась.
- О, братец, если б для этого было достаточно пистолета.
Я пошел к оливково-зеленой двери без ручки. Она зажужжала и поддалась толчку. За ней оказался коридор с голыми оливково-зелеными стенами и дверью в дальнем конце. Мышеловка. Если ты вошел в нее, тебя в случае чего можно остановить. Дальняя дверь так же зажужжала и щелкнула. Мне стало любопытно, как полицейский узнал, что я подошел к ней. Подняв взгляд, я обнаружил устремленные на меня из наклонно установленного зеркала глаза блюстителя порядка. Когда я коснулся двери, зеркало стало чистым. Здесь было предусмотрено все.
Снаружи, под жарким полуденным солнцем в маленьком патио с мощеными дорожками, с бассейном посередине и мраморной скамьей, буйно росли цветы. Питьевой фонтанчик находился возле скамьи. Пожилой, шикарно одетый мужчина, развалясь на скамье, глядел, как три желто-коричневые собаки-боксеры вырывают с корнем кусты похожей на чайную розу бегонии. На лице его было выражение глубокого и спокойного удовольствия. Когда я подошел, он даже не взглянул на меня. Один из боксеров, самый большой, подошел и помочился на скамью рядом с его штаниной. Мужчина нагнулся и погладил короткошерстную голову собаки.
- Вы мистер Уилсон? - спросил я.
Он недоуменно поднял на меня взгляд. К скамейке рысцой подбежал средний боксер, принюхался и помочился там же, где и первый.
- Уилсон? - У мужчины был ленивый, слегка протяжный голос. - Нет. Моя фамилия не Уилсон. Вы ошиблись.
- Извините.
Подойдя к фонтанчику, я ополоснул лицо. Пока утирался платком, самый маленький боксер подошел к скамье и исполнил свой долг.
Мужчина, оказавшийся не Уилсоном, любовно произнес:
- Всегда делают это в одном и том же порядке, меня это восхищает.
- Что делают? - спросил я.
- Справляют нужду, - ответил он. - Видимо, дело здесь в старшинстве. Сперва Мейзи. Это мать. Потом Мак. Он на год старше Джока, младшего. Всегда по очереди. Даже у меня в кабинете.
- У вас в кабинете? - переспросил я. Никто и никогда не задавал какого-либо вопроса с более глупым видом.
Мужчина, приподняв белесые брови, взглянул на меня, вынул изо рта простую коричневую сигару, откусил ее кончик и выплюнул его в бассейн.
- Рыбкам это не пойдет на пользу, - сказал я.
Он оглянулся на меня.
- Я развожу боксеров. А рыбки - черт с ними.
Я решил, что это в чисто голливудском стиле. Закурил сигарету и сел на скамью.
- У вас в кабинете, - сказал я. - Что ж, каждый день приносит новую мысль.
- На угол письменного стола. Всякий раз. Секретарши мои злятся. Говорят, впитывается в ковер. Что за женщины теперь пошли? Меня это ничуть не раздражает. Наоборот. Если любишь собаку, приятно смотреть даже на то, как она справляет нужду.
Один из боксеров подтащил к его ногам полностью расцветший куст бегонии. Мужчина поднял его и бросил в бассейн.
- Садовникам это, наверно, не нравится, - сказал он. - Ну и ладно. Если недовольны, могут в любое время... - он умолк и стал смотреть, как стройная девушка-почтальон в желтых брюках намеренно удлиняет свой путь, чтобы пройти через патио. Она искоса бросила быстрый взгляд на мужчину и ушла, поигрывая бедрами.
- Знаете, что скверно в этом бизнесе? - спросил он.
- Никто не знает.
- Слишком много секса. Секс хорош в свое время и в своем месте. Но мы получаем его вагонами. Увязаем в нем. Тонем по горло. Липнем к нему, как мухи к липкой бумаге. - Мужчина встал. - И мух у нас слишком много. Рад был поговорить с вами, мистер...
- Марлоу, - сказал я. - Боюсь, что вы меня не знаете.
- Я никого не знаю, - сказал мужчина. - Память сдает. С кем только я ни встречаюсь. Меня зовут Оппенгеймер.
- Джулиус Оппенгеймер?
Он кивнул.
- Да. Закуривайте.
И протянул мне сигару. Я показал ему свою сигарету. Оппенгеймер швырнул предложенную мне сигару в бассейн и нахмурился.
- Память сдает, - грустно сказал он. - Выбросил пятьдесят центов. Напрасно.
- Вы управляете этой студией, - полуутвердительно-полувопросительно сказал я.
Оппенгеймер рассеянно кивнул.
- Нужно было сберечь эту сигару. Сбереги пятьдесят центов, и что ты будешь иметь?
- Пятьдесят центов? - ответил я, не понимая, к чему он клонит.
- В кинобизнесе нет. Здесь сбережешь пятьдесят центов - и положишь на свой счет пять долларов.
Оппенгеймер умолк и поманил боксеров. Те перестали выдирать цветы и уставились на него.
- Нужно только заниматься финансовой стороной дела, - сказал он. - Это нетрудно. Пошли, детки, обратно в бордель. - Затем вздохнул и добавил: Полторы тысячи кинотеатров.
Очевидно, на лице у меня опять появилось глупое выражение. Оппенгеймер обвел рукой патио.
- Открыть полторы тысячи кинотеатров - и все. Это гораздо легче, чем разводить чистокровных боксеров. Кино - единственный бизнес на свете, где можно совершать всевозможные ошибки и все же делать деньги.
- И должно быть, единственный бизнес, где можно иметь трех собак, поливающих мочой стол в кабинете, - добавил я.
- Нужно открыть полторы тысячи кинотеатров.
- А собаки слегка мешают взяться за дело, - сказал я.
На лице у него появилось довольное выражение.
- Вот-вот. Это главная помеха.
Оппенгеймер через зеленый газон поглядел на четырехэтажный дом, представляющий собой одну из сторон незамкнутого квадрата.
- Там находятся все конторы, - сказал он. - Я туда ни ногой. Вечные перестановки. Смотреть противно, как и что кое-кто тащит к себе в кабинеты. Самые дорогие таланты на свете. Даю им все, что душе угодно, столько денег, сколько хотят. С какой стати? Да ни с какой. Так, по привычке. Что и как они делают - совершенно неважно. Мне бы только полторы тысячи кинотеатров.
- Вам не хотелось бы, чтобы ваши слова появились в печати, мистер Оппенгеймер?
- Вы газетчик?
- Нет.
- Жаль. Было бы приятно, если бы кто-то упомянул, наконец, в газете этот простой несомненный факт. - Он сделал паузу, потом сердито фыркнул: Никто не напечатает. Побоятся. Идем, детки.
Старшая Мейзи подошла и встала возле него. Средний выдрал еще одну бегонию, а потом побежал рысцой и встал возле Мейзи. Младший Джок занял свое место, но вдруг с внезапным воодушевлением поднял заднюю ногу и стал мочиться на манжету хозяйских брюк. Мейзи небрежно оттолкнула его.
- Видите? - просиял Оппенгеймер. - Джок вздумал нарушить очередь. Мейзи этого не допустит.
Он нагнулся и погладил ей голову. Мейзи с обожанием взглянула на хозяина.
- Глаза твоей собаки, - мечтательно произнес Оппенгеймер, - самое незабываемое на свете.
Он широким шагом пошел по мощеной дорожке к административному зданию, а трое боксеров спокойно трусили рядом.
- Мистер Марлоу?
Я обернулся. Ко мне неслышно подошел рыжеволосый человек, нос его торчал, как локоть держащегося за поручень пассажира.
- Я Джордж Уилсон. Рад познакомиться. Вижу, вы знаете мистера Оппенгеймера.
- Мы немного поболтали. Он поведал мне, как руководить кинобизнесом. Похоже, для этого требуется лишь полторы тысячи кинотеатров.
- Я работаю здесь пять лет, но ни разу не разговаривал с ним.
- Просто вас ни разу не обмочили его собаки.
- Может, вы и правы. Чем могу быть полезен, мистер Марлоу?
- Мне нужно видеть Мэвис Уэлд.
- Она на съемочной площадке. Идут съемки.
- Можно поговорить с ней там минуту-другую?
На лице Уилсона отразилось сомнение.
- Какой пропуск вам выдали?
- По-моему, обыкновенный.
Я протянул ему пропуск. Он просмотрел его.
- Вас послал Бэллоу. Это ее агент. Видимо, нас пустят в двенадцатый павильон. Хотите пойти туда?
- Если у вас есть время.
- Я работаю в отделе рекламы. Это моя обязанность.
Мы пошли по мощеной дорожке к проходу между углами двух зданий. Бетонная дорога между зданиями вела к территории натурных съемок и павильонам.
- Вы работаете в конторе Бэллоу? - спросил Уилсон.
- Я только что оттуда.
- Говорят, солидная организация. Я и сам подумывал заняться этим делом. В моей работе нет ничего приятного.
Миновав двух полицейских в мундирах, мы свернули в узкий проход между павильонами, посреди которого над дверью с номером 12 трепетал красный флажок и горел красный свет, а над красным фонарем непрерывно звенел звонок. Уилсон остановился у двери. Еще один полицейский, откинувшись назад вместе со стулом, кивнул ему и оглядел меня с тем уныло-мрачным выражением, которое нарастает у них на лицах, как ржавчина на цистерне для воды.
Звонок умолк, флажок замер, и красный свет погас. Уилсон открыл массивную дверь и пропустил меня вперед. Еще одна дверь. После солнечного света за ней оказалось совершенно темно. Потом в дальнем углу я увидел свет. Весь остальной громадный павильон казался совершенно пустым.
Мы направились к освещенному углу. Когда подошли поближе, стало казаться, что весь пол устелен черными кабелями. Стояли ряды складных стульев, несколько передвижных гардеробных с фамилиями на дверях. К съемочной площадке мы подошли не с той стороны, и я видел только спинки стульев, а по бокам - большие экраны. В стороне стрекотало несколько киноаппаратов.
- Крути! - крикнул кто-то. Раздался громкий звонок. Оба экрана засветились, показались вздымающиеся волны. Другой голос поспокойнее произнес: "Следите, пожалуйста, за своими позами, может, нам удастся подогнать эту маленькую синьетку. Начали".
Уилсон замер и схватил меня за руку. Невесть откуда послышались негромкие, нечеткие, представляющие собой бессмысленный шум голоса актеров.
Внезапно один из экранов погас. Спокойный голос тем же тоном произнес:
- Все.
Снова раздался звонок. Послышался шум общего движения. Мы с Уилсоном пошли дальше. Он прошептал мне на ухо:
- Если Нэд Гэммон до обеда не получит этот дубль, он набьет Торренсу рожу.
- О, здесь снимается Торренс, вот как?
Дик Торренс был яркой звездой второго класса, в Голливуде таких актеров не так уж мало, и в общем-то, они никому не нужны, но многим режиссерам за неимением лучшего в конце концов приходится брать их.
- Дик, хочешь посмотреть эту сцену еще раз? - произнес спокойный голос, когда мы обогнули угол декорации и увидели, что там такое - палуба прогулочной яхты неподалеку от кормы. В этой сцене были заняты две женщины и трое мужчин. Один из них, средних лет, в спортивном костюме - сидел в шезлонге. Другой - рыжеволосый, во всем белом, - походил на капитана. Третий - яхтсмен-любитель в красивой фуражке, синем пиджаке с золотыми пуговицами, белых брюках, белых туфлях, самодовольно-обаятельный, и был Торренс. Женщина помоложе была смуглой красавицей Сьюзен Краули. Постарше - Мэвис Уэлд. На ней был мокрый купальник из плотной ткани, видимо, она только что поднялась на борт. Гример обрызгивал водой ее лицо, руки и копну белокурых волос.
Торренс не ответил. Внезапно он повернулся и уставился на оператора.
- Думаешь, я не знаю реплик?
Из темноты вышел седой человек в сером костюме. Черные глаза его злобно горели, но в голосе злобности не было.
- Или же путаешь их нарочно, - сказал он, упорно глядя на Торренса.
- Возможно, дело в том, что я не привык играть перед камерой, в которой всякий раз посреди сцены кончается пленка.
- Справедливое замечание, - сказал Нэд Гэммон. - Но пленки у него всего двести двенадцать футов. Это моя вина. Если б ты мог играть чуть поживее...
- Ха, - возмутился Торренс. - Если б я мог. Мисс Уэлд надо бы взбираться на борт не за то время, что требуется на постройку яхты.
Мэвис Уэлд резко бросила на него презрительный взгляд.
- Хронометр у Мэвис в самый раз, - возразил Гэммон. - Исполнение тоже.
Сьюзен Краули грациозно пожала плечами.
- Мне кажется, ей не мешало бы двигаться чуть побыстрее, Нэд. У нее выходит неплохо, но могло бы и получше.
- Выходи у меня хоть немного получше, милочка, - спокойно ответила ей Мэвис Уэлд, - кое-кто мог бы назвать это игрой. Тебе ведь не хочется, чтобы нечто подобное имело место в твоей картине, так ведь?
Торренс засмеялся. Сьюзен Краули повернулась и сверкнула на него глазами.