Про Миа Глен говорил, что у нее искушением для художника может служить лишь тело, но никак не лицо.
   — У тебя слишком толстые щеки и пухлые губки, — объяснял он. Она же, в то время была настолько уверена в его любви, что ей и в голову не пришло обижаться на эти слова. — Но твое тело, Солнышко, твое тело искушает своей целомудренной простотой.
   Ей тогда было всего двадцать четыре года; она родилась и выросла в Южной Калифорнии, и город еще не наложил на нее свой отпечаток. Кожа ее была на удивление бледной. Нежные шелковистые пшеничного цвета волосы не выносили солнечных лучей, и она никогда не загорала. Она была хрупкой, настолько хрупкой, что сквозь кожу просвечивала каждая жилка, каждый мускул ее тела. А сильной она была не от занятий скейтингом или в клубе здоровья. Мышцы ее развились за те долгие годы, когда она ухаживала за матерью, кормила ее, переодевала, купала в ванной.
   И вот теперь Глен был страшно заинтересован тем, как играет под тонкой кожей ее икроножная мышца, как мнут глину ее нежные пальчики, и она превратилась для него в искушение. Еще тогда, в далекие годы ученичества он сказал, что она необыкновенно талантлива.
   — Это действительно необыкновенно, — повторял он, глядя, как она едва улыбается чему-то, целиком уйдя в работу. И в душе его зарождалось глубокое чувство.
   Глен был ее учителем в течение десяти лет и все это время вел себя достойно. Он не хотел нарушать приличий.
   — Ты — моя студентка, — обезоруживающе говорил он, — и пока это так, я должен держать свои чувства в узде.
   После церемонии окончания школы он подошел к ней и, наклонившись, прошептал в ухо:
   — Я хотел бы пригласить тебя пообедать в какое-нибудь шикарное местечко. Я собираюсь лепить тебя. И я хочу любить тебя.
   — С этой же целью? — спросила она.
   — С этой же целью.
   Его желание лепить ее лишь слегка смутило ее чувства, но Миа и не сомневалась, что он собирается лепить ее обнаженной. За годы обучения ей не раз приходилось работать с обнаженной натурой. Однако она никогда не представляла себя, так сказать, по другую сторону глины.
   Стоя в потоках солнечного света, заливавших его студию, Миа начала раздеваться. Хотя ей никогда не приходилось раздеваться перед мужчиной, она была настолько уверена в его порядочности, что и не подумала волноваться, а ее улыбка оставалась такой же безмятежной. Он звал ее Солнышком за эту неизменную улыбку и добродушие, не оставлявшие ее несмотря на тяжелые переживания из-за болезни матери. Он ходил вокруг нее, любуясь, как она расстегивает блузку, как спускает по бедрам длинную нижнюю юбку, оставляя ее лежать в солнечном пятне на полу. Наконец она сняла нижнее белье, часики и серебряную цепочку, доставшуюся ей от бабушки, и ее тело засверкало юной чистотой в солнечных лучах, от которых сам воздух мастерской начинал казаться расплавленным золотом. Она чувствовала себя ужасно храброй.
   — Ты в точности такая, как я себе тебя представлял, — восхитился Глен, не переставая кружить возле нее, и его собственная золотистая шевелюра сияла в солнечном блеске. — В точности то, на что я надеялся. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
   Она кивнула. Она недаром была талантливой ученицей.
   — Такая невинная нежность. Целомудренность. Ты просто восхитительна, Миа.
   Он платил ей за то, что она позировала ему. Миа брала эти деньги с большой неохотой Она слишком нуждалась в них, чтобы позволить себе отказаться. И вот почти две недели она сидела в студии на широком диване посреди горы раскиданных подушек, облаченная лишь в шляпу с широкими полями, которую надел на нее Глен, и в длинную узкую ленту, обвитую вокруг шеи. Она восседала в углу дивана — одно колено поднято, один конец шарфа у нее в руке, другой же свисает между грудей.
   В итоге поза получилась весьма игривой, вызывающей. Ее несколько покоробила мысль о том, как легко она позволила кому-то распоряжаться своим телом. Это было началом двух весьма легкомысленных лет в жизни. Больше с ней такое уже никогда не повторится.
   Не сразу, а на второй или на третий день ее позирования Миа вдруг поняла, что, сидя на диване, она стала ощущать совершенно новые чувства. Низ живота стал вдруг наливаться кровью и казаться ей раскаленным — чувство столь непривычное и неуместное, что она рассердилась на самое себя. Тыхудожница, онхудожник И все же каждый раз, когда он прикасается к ней — поправляя подушки, подставляя одну ей под колено, другую под плечо, — она кляла себя за то, что ей были приятны его прикосновения.
   К концу первой недели она уже умышленно принимала неправильную позу в ожидании возбуждающих прикосновений его теплых уверенных рук.
   В какой-то момент ей показалось, что из-за слишком нежного сложения в этой позе у нее слишком виден живот, и она попыталась втянуть его. Глен тут рассмеялся.
   — Нет, Солнышко, не надо. Все замечательно и так. Твое тело на первый взгляд кажется таким сильным, что некоторая размягченность линий только придаст тебе необходимую нежность, уязвимость Понимаешь ли, я стараюсь выразить все стороны твоей натуры: силу, чувствительность, жизнелюбие и нежность.
   И он прикоснулся к ней.
   — Ну-ка втяни его снова. Взгляни. Видишь? Не совсем натурально. А теперь расслабь его. Вот так, правильно. Да, просто прекрасно. — Его пальцы старались придать ее телу форму точно так, как если бы это был кусок глины, над которым он работал, и низ ее живота залила волна тепла, поднявшаяся до бедер.
   Завершая работу над ее небольшой, нежной грудью, он сделал соски слегка приподнятыми, чтобы было как раз достаточно для «легкого намека». Статуэтка пятнадцати дюймов высотой сделана из терракоты, а после отлита в бронзе. Глен получил за нее первый приз на трех конкурсах.
   Миа всегда была мечтательницей, существовавшей большей частью в мире собственных грез. Оттого не было ничего удивительного, что за две недели позирования она привыкла к тому, что в ее мыслях царит Глен, его прикосновения, что она грезит об их предстоящей встрече с ним.
   При этом ее слегка удивляло то, что Глена ее тело по-прежнему интересует лишь с профессиональной точки зрения, и он не делает попыток сближения. Он ни разу не прикоснулся к ней, если этого не требовала работа. Он ни разу не поцеловал ее. Он ни разу не проявил тех горячих чувств, о которых говорил ей несколькими неделями раньше. Ей стало казаться, что для него она значит не более, чем платные модели в их школьной студии.
   — Солнышко, — обратился он к ней, когда после последнего сеанса у него в мастерской она принялась одеваться, — я надеюсь, ты поняла, что я ни в коем случае не хотел смешивать то, что происходит здесь, — он кивнул на статуэтку, — и то, что происходит здесь, — он прикоснулся к своей груди. — Но скульптура уже закончена, и я хочу тебя пригласить — провести со мною сегодняшнюю ночь.
   — Я бы очень хотела этого, Глен, — отвечала Миа, задохнувшись от радости, — но я не могу. Из-за мамы.
   — Можно подумать, ты к ней прикована, — недовольно нахмурился он.
   — Но ведь ты можешь прийти ко мне, — предложила Миа. — Мама будет рада познакомиться с тобой, и мы вместе пообедаем, а потом ты останешься на ночь, — она поколебалась, продолжая, — я устрою так, что она не узнает.
   Они вместе готовили ужин в маленькой уютной кухоньке дома, где Миа родилась и выросла, и в какой-то момент она поймала себя на том, что болтает без умолку. Ведь в последние годы у нее было не так-то много возможностей выговориться. Но она попыталась вести себя как можно сдержаннее, чтобы Глен не ощущал неловкости.
   Она рассказала ему о своем отце, который погиб во Вьетнаме, и о тех немногочисленных смутных воспоминаниях о нем, которые у нее сохранились Она рассказала ему про Лауру, какая она чудесная и как она только что поступила в колледж, когда у мамы обнаружили этот ужасный рак, и что, конечно, Миа вполне могла сама взять на себя заботу о маме, не вызывая Лауру домой.
   — Ну так где же она сейчас? — попытался спросить Глен, и впервые она увидела в ею глазах вспышку гнева. — Где проводит время твоя чудесная сестра, пока ты сидела возле матери все эти годы?
   Но Миа предпочла не замечать его язвительности, с увлечением продолжая повествование о своей жизни.
   Они пообедали вместе с матерью, которая просидела за столом целый час, пока не пришлось вернуться в постель из-за ужасного приступа кашля, приведшего в ужас Глена. И все же его тронуло обаяние ее матери, как когда-то многих знавших ее мужчин, и вскоре ему уже не казалось столь уж удивительным, что в свое время Лиз Таннер поражала окружавших изяществом и тонкостью черт, а ее нежные белокурые локоны украшал голубой тюрбан. У нее была по-прежнему милая живая улыбка. Она развлекала Глен забавными историями из ее опыта учительницы начальной школы, и Миа была счастлива, глядя, как хохочет Глен.
   Пока Миа помогала матери поудобнее лечь в постель, он отправился на кухню мыть посуду.
   — Он замечательный, — прошептала Лиз Таннер, сжимая руку дочери. — А ты уже взрослая женщина. Не позволяй ему уйти теперь домой, если хочешь его, — и с одобрения своей матери Миа открыто и просто ввела Глена в свою спальню, смущенно сообщив ему, что она до сих пор девственна. Было такое ощущение, что он знал об этом раньше, что он ничего другого и не ожидал от двадцатичетырехлетней старой девы. Во всяком случае он не выказал удивления.
   — Чему же здесь удивляться, Солнышко? — успокоил он ее. — Разве все эти годы ты могла распоряжаться собой так, как хотела?
   Он раздевал ее так, словно впервые видит ее тело и каждый дюйм ее кожи приносит ему новое открытие. Она же так жаждала слиться с ним, так нетерпеливо ждала этого, что он усомнился:
   — А ты уверена, что ты девственница! В тебе же нет ни капли смущения.
   Он показался ей безупречным, восхитительным любовником. Миа ни минуты не колебалась: да, это оно, это то, чего она ждала всю жизнь и с чем готова остаться навечно. Но только почему-то это не принесло столь же полного удовлетворения Глену. Она удовлетворяла его, но не настолько, чтобы не обращать внимания на недостатки и убытки.
   Убытки. Миа взглянула на заголовок напечатанного ею списка, а затем на набросок, сделанный только с Джеффа Кабрио. Она нарисовала все, что смогла, не прося его повернуть как надо голову или приподнять подбородок. Потрудилась она на славу, но для хорошего изображения этого было явно недостаточно. Возможно, ей еще представится новый случай.
   — Вы, наверное, живете где-то поблизости? — спросила Миа посетителя.
   Он оторвал от карты непонимающий взгляд, но тут же встряхнулся, увидав, что Крис выходит из дверей офиса. Мэр выглядел сегодня утром не лучшим образом. Миа знала, что ночь Крис провел на диване у себя в кабинете. Он был одет, как и вчера, в голубую рубашку, потертые джинсы и легкие сандалии.
   — Мистер Кабрио, не так ли? — спросил он, приветственно приподняв руку.
   — Кристофер Гарретт! — Пришелец вскочил, широко улыбаясь, и Миа поняла, что он старается спародировать репортеров времен бейсбольной карьеры Криса. — Сочту за честь пожать вашу руку! Не могли бы вы уделить мне пару минут?
   Миа проследила взглядом, как двое мужчин скрылись за дверью кабинета, чувствуя, что с уходом Джеффа Кабрио даже сам воздух в приемной стал иным — душным и неподвижным. Она опустила глаза на свой набросок и в тот же миг увидела убытки и потери. Они так ясно просматривались в удрученном выражении глаз, в крепко сжатых челюстях — во всех чертах его лица. И ей захотелось узнать, что же такое он видел и что с ним произошло такое, что наложило на его лицо выражение боли и тревоги.
 
   Несомненно, Джефф Кабрио принадлежал к той породе импозантных, обаятельных людей, в присутствии которых Крис всегда чувствовал себя смешным недотепой, хотя отнюдь не являлся таковым на самом деле.
   — Чем могу служить? — спросил он посетителя, сгребая с дивана кучу бумаг, чтобы освободить Джеффу место.
   — Вчера вечером я посмотрел выпуск новостей — отвечал тот, усаживаясь. — Я ничего не знал обо всем этом, — и он обвел глазами захламленный кабинет, — про то, что вы занялись политикой. Но зато мне многое известно о тех временах, когда вы были центровым. Вы были бесподобны.
   — Спасибо. Вы болели за нашу команду?
   — Ну, вообще-то нет. Но классно поданный мяч всегда достоин восхищения. Наверное, вам нелегко было уйти из спорта.
   — Ну, я бы не назвал это просто «уйти». Если вы помните, мне в этом изрядно помогли, — и Крис улыбнулся, хотя улыбка вышла кривая. — Что же касается политики — то поверьте мне, я оказался в этом кресле случайно. Просто стараюсь сохранить хоть что-то до новых выборов в ноябре, когда сюда придет человек, знающий, что надо сделать для Долины Роз, — и он скривился от сознания собственного бессилия. — У нашего небольшою города накопилась масса больших проблем.
   — Похоже, вам больше всего досталось от засухи, — согласился с ним Джефф.
   Крис чуть не пустился в доказательства того, что им действительно приходится хуже других, но сдержался, так как Джефф продолжал безапелляционным тоном:
   — Это и послужило причиной моего визита к вам, — сообщил он, — и я знаю, что мое предложение покажется вам эксцентричным, но прошу выслушать меня до конца.
   Крис молча ждал.
   — Я попал сюда проездом, случайно. До этого я остановился в Сан-Диего, где в отеле напор воды в трубах так низок, что, намылив голову, вы не сможете потом смыть шампунь. Я знал, что вы находитесь в самом центре засухи, но, как оказалось, я не представлял и десятой доли того, как вам приходится туго. Во всяком случае, вчера я упаковал вещи, чтобы рано утром ехать дальше, но тут показали репортаж о пожаре в каньоне, и о вашем доме, и об этих несчастных детях, которых не смогли спасти. — Он содрогнулся. — Я бы не хотел всего этого видеть вообще, но я видел и не могу не обращать внимания. Я потерял сон. Перед моими глазами все еще стоят ужасные черные мешки. И лицо несчастной перепуганной крошки, которая прижималась к своей матери, пока сучка-журналистка размахивала у той перед носом микрофоном.
   Крис, улыбнувшись, предостерегающе поднял руку.
   — Эта «сучка» — моя бывшая жена.
   — О, — произнес Джефф, откинувшись в кресле с выражением удивления, — прошу прощения.
   На мгновение Крису захотелось вступиться за Кармен, но он подумал, что не стоит тратить множество слов и объяснений на незнакомого человека.
   — Нет проблем, — только и сказал он.
   — Как бы то ни было, я уверен, что смог бы помочь вам. Помочь Долине Розы. Как я уже сказал, я всего лишь проездом здесь, но не могу равнодушно уехать, не предложив своих услуг.
   — И что вы смогли бы сделать? — скептически спросил его Крис.
   На мгновение в кабинете повисла тишина.
   — Я могу заставить дождь выпасть на Долину Розы, — ответил наконец Джефф.
   — Чудесно, — иронически отвечал Крис, в то же время вопреки логике чувствуя, что незнакомец успел посеять в нем зерно надежды.
   — Я специалист по благоустройству среды обитания, и моими консультациями пользуется ряд крупных компаний, — продолжал Джефф. — Они знакомят меня со своими проблемами, я же помогаю им их решать. Я много работал над изменениями погодных условий и достиг кое-каких результатов, но, к сожалению, не имел возможности проверить свои положения на практике. Моя работа была прервана. — Он умолк, уставившись на свои руки, а Крис почувствовал, как у него почему-то зашевелились волосы на голове. — Дети, — поднимая глаза, напомнил Джефф о вчерашних жертвах, унесенных огнем, а может, о тех, кого еще предстоит потерять — и Крис вздрогнул. — Вы должны предоставить мне условия, поверить мне, позволить вам помочь. Все, о чем я прошу, — место для работы, небольшая сумма наличными, да кое-какое оборудование.
   — Вы имеете в виду осаждение облаков с помощью пушки? — прокашлявшись, спросил Крис.
   Незнакомец покачал головой. Он принялся объяснять технологические тонкости своею метода — что-то связанное с интерференцией волн, которая должна почему-то вызвать изменения в атмосферном давлении, — и Крис тут же запутался, но все равно продолжал молча слушать со скептической улыбкой на губах. Не вызывало сомнений, что этот человек — шарлатан, и все же его рассказ звучал на редкость убедительно. Выражение его глаз, голос. Он отнюдь не походил на сумасшедшего. Он не походил и на жертву самообмана.
   — А как насчет рекомендаций? — спросил Крис неожиданно.
   — Ничем не могу вам помочь — сокрушенно тряхнул головой Джефф. — Есть немало ребят, которые бы подтвердили, что я хорошо справляюсь с работой, но, боюсь, мое нынешнее положение не позволяет мне вступать сейчас с ними в контакт.
   — Вам что-то угрожает?
   Он не отвечал. Вместо этого он встал, наклонился над письменным столом, за которым сидел Крис, и написал в его блокноте свое имя и название отеля.
   — Я могу вам помочь, — произнес он, выпрямляясь. — И я не сетую на вас из-за ваших сомнений. Я не хотел бы находиться здесь. Я не хотел бы задерживаться в этом месте дольше, чем это необходимо. Но когда я вижу что-то вроде того пожара… — Он потряс головой, снова избавляясь от кошмара. — Итак, я сделал вам предложение. Я буду ждать еще день-два. Вот и все.
   — Спасибо, что не пожалели времени, — провожая Джеффа до дверей, сказал Крис. — Я должен немного подумать, прежде чем принять ваше предложение.
   Он смотрел, как Джефф пересек приемную и вышел на улицу. Несомненно, этому человеку грозит опасность. Возможно, он преследуется законом. И наверняка — его собственными демонами.
   Джефф кивнул, проходя мимо стола секретарши, и Криса удивило, как Миа мгновенно вся вспыхнула и какими глазами она провожала Джеффа до дверей. Он уже привык считать, что Миа — особа более чем сдержанная, лишенная сексуальности, настоящий книжный червь. Однако он явно ошибался. Ее реакция на Джеффа Кабрио была весьма плотского характера.
   — О, — сказала она, заметив, что Крис стоит в дверях кабинета. — Пока вы говорили с мистером Кабрио, звонила Кармен Перес.
   — Спасибо, — отвечал он, удивленный.
   Вернувшись в кабинет, он позвонил Кармен.
   — Я все обдумала, Крис, — сообщила она. — Два коттеджа стоят пустые. Ты прекрасно можешь расположиться в одном из них, пока твой дом приведут в порядок.
   Крис подумал о Шугабуше — куске земли площадью восемь акров, которым когда-то они владели сообща Восемь акров земли, с трех сторон окруженные Бурым Каньоном. Он полюбил это место еще ребенком, а когда стал взрослым, с гордостью приобрел его для себя, не пожалев денег. Он мечтал о тенистом дворике, где они с Кармен будут отдыхать по вечерам, о дивных часах, когда они будут упиваться любовью в темноте и тишине на плоской крыше их дома — только они и звезды над головой; да далекое завывание койотов.
   Кармен жила теперь одна в огромной неуклюжей глинобитной усадьбе, построенной еще сто тридцать лет назад в самом центре участка. Она переоборудовала три небольшие надворные постройки, расположенные на самом краю каньона, в коттеджи под сдачу, и Крис знал, что в одном из них сейчас живет Миа.
   Он как-то не задумывался над тем, где будет жить до тех пор, пока его дом остается в руинах. Ему пришла в голову мысль о том, что он, наверное, сможет пока ночевать на диване в офисе. Но, проворочавшись прошлую ночь на этом диване, он уже так не думал. Хотя, конечно, Шугабуш не приходил ему в голову. Независимо от того, как заботливо были реконструированы эти три флигеля, какими они стали комфортабельными и привлекательными, он не сможет думать о них иначе как о курятниках, превращенных в источник дохода.
   — Я могу подыскать что-нибудь еще, — возразил он. — Ведь, пока в моем доме можно будет жить, пройдет немало времени. Тебе, наверное, будет нелегко так долго терпеть мое присутствие?
   — Я переживу.
   — Ну, я, конечно, буду платить ренту.
   — Не зли меня, Крис, хорошо? — Она замолкла на мгновение. — Это правда, что мне нужны деньги, но без твоих я вполне обойдусь. А между коттеджем и усадьбой довольно изрядное расстояние. Так что мы не будем мозолить друг другу глаза.
   Нужны деньги? Его алименты не очень-то возросли после того, как он сменил род занятий, но он и не предполагал, что у Кармен финансовые трудности.
   Он пообещал ей подумать. Затем отправился домой — вернее, к тому, что осталось от его дома, со списком, который для него напечатала Миа. Страховой агент обещал подъехать к двум часам, но Крису хотелось сначала осмотреть все одному. Он нашел кое-какую одежду, грязную и пропахшую дымом и к тому же внесенную в его список. Из гостиной он вынес свои покрытые сажей спортивные награды, уцелевшую благодаря футляру гитару и чудом сохранившиеся от огня альбомы с фотографиями. Он сгрузил все это в багажник своего «олдсмобиля» и вернулся к дому.
   Остаток дня после встречи со страховым агентом он провел на улицах Долины Розы — проезжая по ним, он старался оценить урон, нанесенный городу огнем. Несмотря на небольшое количество жителей, Долина Розы занимала довольно большую территорию, она была рассечена на множество частей каньонами и небольшими взгорьями, а кое-где и рощами авокадо. Удаленные друг от друга строения карабкались на склоны холмов; то новые и импозантные, то старые и облупленные — все они подвергались риску. Огонь ничему не отдавал предпочтения.
   В центре помощи пострадавшим, находящемся в здании школы на Красном Перекрестке, Крис навестил несколько семей, оставшихся без крова. До сего времени эти люди были для него всего лишь объектом сострадания. Но с прошлой ночи они превратились в собратьев по несчастью. Кто-то из них пребывал в депрессии и расстройстве чувств, кто-то гневался, и гнев их выливался на Криса — они требовали более действенной помощи. Женщина, у которой погибло трое детей, была помещена в психиатрическую больницу, и он просидел в ее палате полчаса, а она глядела все это время пустыми глазами куда-то мимо него. Он даже не был уверен, заметила ли она его присутствие, и за эти полчаса он вновь осознал свое бессилие, свою беспомощность перед бедствием, обрушившимся на Долину Розы. Еще никогда он не чувствовал себя столь одиноким. И теперь предложение, сделанное ему Джеффом Кабрио, предстало перед ним в ином свете.
   Конечно, это выглядело смешно. Если бы только существовала возможность бороться с засухой с помощью дождя, кто-то наверняка бы давно до этого додумался. И все же в Джеффе было что-то необъяснимое, до чего нельзя дотронуться. Он верил незнакомцу. Это было тем более удивительно, что Крис никогда прежде не испытывал подобного чувства. И в душе он уже не сомневался, что попросит Джеффа Кабрио помочь ему нести свою ношу, спасти Долину Розы.

ГЛАВА 3

   Эту ночь Крис провел на взятой напрокат постели в одном из маленьких коттеджей Шугабуша, преображенных стараниями и усилиями Кармен. Когда он приехал сюда прошлым вечером, было уже совсем темно, и во всех коттеджах, включая и тот, который снимала Миа, был погашен свет. И он был рад этой милосердной темноте, скрывавшей от него и первозданную красоту нетронутых участков Шугабуша, и образцово-показательный, созданный для конкурсов и выставок сад Кармен, и аллею манзанитовых деревьев, ведущую к самому обрыву над каньоном. Но он не мог не чувствовать аромат Шугабуша, и это угнетало его. Маслянистый запах посаженных вокруг дома эвкалиптов словно закутал его в свое одеяло, когда он разглядел Кармен, открывавшую двери стоявшего с восточного края коттеджа. Между этим коттеджем и тем, в котором жила Миа, оставалось около полуакра земли, на которой стоял третий коттедж, пока пустой. Позади строений зияла черная пропасть каньона.
   — Как тебе нравится новый цвет, в который я выкрасила дома? — спросила Кармен, когда они вошли внутрь и зажгли свет. Она положила на диван в спальне стопку чистых простынь и полотенец.
   Крис обежал взглядом стены.
   — Очень мило, — отвечал он. — Остальные покрашены так же?
   — Тот, где живет Миа, — желтый, а третий — синий.
   — Как тебе нравится Миа в качестве арендатора?
   — Я слишком редко вижу ее. — Пожав плечами, Кармен уселась на диванный валик. — Она очень замкнута. Каждый вечер в одиночестве возвращается домой и запирается в своем коттедже.
   В свое время именно Кармен присоветовала Миа обратиться к Крису в поисках работы. И он принял ее по ряду причин, даже не связанных с ее профессиональной пригодностью. В числе прочего ему было приятно знать, что Миа живет в Шугабуше, словно это создавало еще одну ниточку, связывавшую его с Кармен. Ну и кроме того — сам ее облик, ее обезоруживающе доверчивая улыбка, то, как она прикусила губу, сказав ему, что совершенно не имеет опыта в той деятельности, для которой себя предлагала. Ну что ж, быть по сему, подумал он тогда. Я — новичок, она — тоже. Чудесный тандем.
   Крис поднял жалюзи на окне с видом на каньон. В ночной тьме ярко сияли звезды.
   — Я собираюсь нанять на работу одного человека, — медленно, с трудом подбирая слова, сказал он. — Он должен помочь нам разобраться с проблемой недостатка воды. Если он останется работать у нас, ты согласишься сдать ему третий коттедж? — и он взглянул Кармен в лицо.