Страница:
Позади остатков дома Крис разглядел лошадиный загон. С того места, где он стоял, загон казался почти нетронутым пламенем пожара, хотя его, как и все вокруг, тоже покрывал пушистый слой пепла. Крис так никогда и не узнал, почему эту площадку назвали лошадиным загоном. Там и лошадей-то никогда не держали, и при взгляде на этот серый от пепла пятачок Крис мог лишь припомнить себя мальчишкой да Оги, учившего его бросать мяч.
Маленький нескладный Сэм Брага какое-то время тоже пытался тренироваться вместе с ним. Однако когда Крису сравнялось одиннадцать лет, его бросок стал уже весьма увесист, и миссис Брага запретила своему сыну играть с Крисом. Отец Сэма был писателем, человеком образованным и серьезным, и не слишком баловал своим обществом подраставшего сына. Крис знал, что еще в те годы Сэм завидовал той душевной теплоте, которая согревала отношения Оги с сыном.
Однако миссис Брага имела довольно много претензий к Крису и Оги.
— Сыну не положено обращаться к отцу запросто по имени, словно это его приятель, — поучала она Оги в бесплодных попытках его перевоспитывать. — Крис должен побольше интересоваться учебой. Наша жизнь состоит не из одного бейсбола. А в доме, лишенном женской заботы, он и вовсе превратится в дикаря.
А ведь у них и был дом без женской заботы. Мать Криса умерла через три года после свадьбы и попросту не успела оставить в доме следы своего пребывания. И там воцарилось мужское братство. Дом не пришел в запустение — Оги слишком гордился творением собственных рук, чтобы позволить ему зарасти грязью, — но ели они с Крисом когда вздумается, что вздумается и где вздумается. И дни и ночи напролет говорили про бейсбол — Оги учил своего сына бейсбольным таблицам так, как иные родители учат своих отпрысков таблице умножения. Временами Оги позволял Крису прогуливать школу, чтобы как следует потренироваться в лошадином загоне, а по весне попросту забирал на недельку с собой в Аризону, где они наблюдали за тренировками команды штата.
Когда Крис подрос, он сам стал решать, когда ему удобнее прогуливать школу, из-за чего причинял массу беспокойства своим наставникам.
— Это берет верх твоя дикая натура, — однажды сказал ему Оги. — Ведь твоя мать тоже была небезупречной леди. В ночь, когда случилась авария, мы с ней оба здорово перебрали. Но по крайней мере я могу утешаться тем, что она совсем не почувствовала боли.
В то время Оги играл центровым в младшей лиге, но поломанная в аварии нога так и не срослась как надо и закрыла для него спортивную карьеру. А он был многообещающим игроком и так до конца не смирился с утраченными возможностями. Вот почему он с таким упорством старался наверстать упущенное, тренируя своего сына, воспитывая в нем уверенность в себе как в лучшем игроке в мяч. Вскакивая посреди ночи в их спальне, он возвещал:
— Ты будешь лучшим среди всех, сынок.
А потом в лошадином загоне прыгал и свистел от восторга, как дикарь, когда у Криса получался особенно удачный бросок.
Однако, когда Крису исполнилось семнадцать лет, тон отцовских наставлений несколько изменился. Крис тогда играл и в школьной команде, и в команде лиги. Он как-то признался Оги, что никогда не нервничает перед матчем, потому что знает, что он — лучший из игроков.
— Иногда лишняя самоуверенность бывает опасна, — предостерег его Оги, но в те времена мало что было способно поколебать самомнение Криса.
Позже эту его черту заметили и журналисты, правда, представляя его не просто самодовольным типом, а весьма уверенным в себе игроком. «Когда Гарретт выходит на площадку, болельщики могут расслабиться», — напечатала одна из газет. «У него просто нет нервов». Болельщики были довольны, что могут положиться на него. Они любили его. Проблема же заключалась в том, что чем больше болельщики любят игрока, тем неохотнее они прощают ему свои разочарования.
Кто-нибудь мог бы сейчас вспомнить, как они доверяли ему? Крис уже и сам забыл ощущение уверенности в себе. На смену ему пришло постоянное сознание собственной вины, он подвел массу народа. И не только своих болельщиков, но и Кармен, и своего сына, и своего отца. А вот теперь его сделали козлом отпущения за все бедствия, что свалились на Долину Розы. С определенной точки зрения это выглядело весьма логичным. Вся его предшествующая жизнь казалась лишь прологом к этой роли.
Крис довольно долго простоял в задумчивости на краю каньона, пока не заметил чьего-то присутствия в останках дальнего от него дома. Это была женщина, чьи темные волосы, черные шорты и футболка делали ее совсем незаметной посреди обугленных развалин. Крис заметил ее из-за белой маски, прикрывавшей рот и нос.
Он двинулся в ту сторону, хрустя обгоревшими стеблями чапарраля.
— Хелло! — окликнул он незнакомку, подойдя к тому, что раньше было внешней стеной дома. Дальше он двигаться не стал, не желая пачкаться в саже.
Она стояла на коленях в самой середине развалин и держала в руках картонную коробку.
— Я знакома с вами? — спросила она приглушенным из-за маски голосом, обернувшись на его приветствие.
— Нет. — Он перешагнул через стену в то, что оставалось на месте кухни, и обогнул обожженный холодильник, лежавший в центре. — Я смотрел на пожарище оттуда, сверху, и заметил вас. Я мог бы вам чем-то помочь?
Она рассмеялась низким хриплым голосом.
— Я нуждаюсь в гораздо большем, чем то, что вы способны мне дать. — Руками в черных садовых перчатках она осторожно исследовала содержимое кучи пепла. В коробке Крис заметил обгорелые, покореженные круглые плоские предметы. Лишь наклонившись и ощупав один из них руками, он понял, что это остатки потрескавшихся тарелок.
— Сервиз фирмы «Фостория», — пояснила она. — Это самая старая вещь, имевшаяся в нашем доме — еще со времен деда и бабки, — и я уже успела найти три почти целых тарелки — из шестнадцати.
— Позвольте, я помогу вам. — Он потуже связал на затылке концы платка и уселся на корточки подле нее.
— Здесь еще должны быть бокалы, чашки и блюда, — сказала она. Извлекая из пепла обугленную чашку, она вздохнула. — Гарри в больнице — у него приступы удушья из-за дыма, а мой муж сломал себе ключицу, когда помогал пожарным. Нам не особенно часто улыбалась удача, а вот теперь у нас нет и дома.
— Мне очень жаль.
— А ведь я не из тех, кого сильно волнует материальное обеспечение их семьи, вам понятно? Но эти тарелки… — Она сокрушенно покачала головой. — Они словно успели стать частью самой меня. Это все, что у меня осталось от родителей отца.
Какое-то время они молча работали рядом, а потом Крис, чьи руки изрядно почернели от сажи, сказал:
— Я жил в одном из этих домов, когда был маленьким мальчиком.
— Тогда, когда здесь была вода, не так ли? — безразлично спросила она. — Тогда, когда Долина Розы не была адом на земле? — Она встряхнула, волосами, с которых слетели хлопья пепла. — Мы уедем отсюда, как только моего сына выпишут из больницы. Я искренне любила это место. Я попала сюда, когда мне было шестнадцать лет, и оно показалось мне раем. И вот теперь я хочу лишь одного: убраться отсюда как можно дальше. — В глазах се заблестели слезы.
— Возможно, и здесь скоро станет не так уж плохо, — осторожно возразил он.
— Да уж непременно, особенно с этим турком, которого мы заполучили в мэры.
— Ну, в ноябре будут новые выборы, — скривившись под маской, сказал Крис. В обзорной статье, недавно напечатанной Сэмом Брага в журнале «Долина Розы», граждан предупреждали, что нынешние события с Крисом Гарреттом в качестве мэра должны заставить их весьма серьезно отнестись к предстоящим выборам. Крис целиком был с ними в этом согласен.
— До ноября еще надо ухитриться дожить, — сказала женщина, вынув из пепла осколок тарелки и опуская его в свою коробку.
Крис умолк, радуясь тому, что его невозможно опознать, благодаря накинутому на лицо платку. Через какое-то время его пальцы наткнулись на что-то, и он осторожно извлек свою находку из-под наваленных сверху обгорелых деревяшек. Это было блюдо из «Фостории» — большое и тяжелое, оно даже под слоем копоти выглядело красиво.
— Взгляните, — сказал он, поднимая свою находку. Увидев ее, женщина всхлипнула, и на ее глазах снова показались слезы.
— Я даже и не мечтала, что оно может остаться совершенно целым. — Она с благоговением взяла блюдо у него из рук и с благодарностью затянула ему в глаза. — Благодарю вас. Это моя первая радость за много дней.
ГЛАВА 12
Маленький нескладный Сэм Брага какое-то время тоже пытался тренироваться вместе с ним. Однако когда Крису сравнялось одиннадцать лет, его бросок стал уже весьма увесист, и миссис Брага запретила своему сыну играть с Крисом. Отец Сэма был писателем, человеком образованным и серьезным, и не слишком баловал своим обществом подраставшего сына. Крис знал, что еще в те годы Сэм завидовал той душевной теплоте, которая согревала отношения Оги с сыном.
Однако миссис Брага имела довольно много претензий к Крису и Оги.
— Сыну не положено обращаться к отцу запросто по имени, словно это его приятель, — поучала она Оги в бесплодных попытках его перевоспитывать. — Крис должен побольше интересоваться учебой. Наша жизнь состоит не из одного бейсбола. А в доме, лишенном женской заботы, он и вовсе превратится в дикаря.
А ведь у них и был дом без женской заботы. Мать Криса умерла через три года после свадьбы и попросту не успела оставить в доме следы своего пребывания. И там воцарилось мужское братство. Дом не пришел в запустение — Оги слишком гордился творением собственных рук, чтобы позволить ему зарасти грязью, — но ели они с Крисом когда вздумается, что вздумается и где вздумается. И дни и ночи напролет говорили про бейсбол — Оги учил своего сына бейсбольным таблицам так, как иные родители учат своих отпрысков таблице умножения. Временами Оги позволял Крису прогуливать школу, чтобы как следует потренироваться в лошадином загоне, а по весне попросту забирал на недельку с собой в Аризону, где они наблюдали за тренировками команды штата.
Когда Крис подрос, он сам стал решать, когда ему удобнее прогуливать школу, из-за чего причинял массу беспокойства своим наставникам.
— Это берет верх твоя дикая натура, — однажды сказал ему Оги. — Ведь твоя мать тоже была небезупречной леди. В ночь, когда случилась авария, мы с ней оба здорово перебрали. Но по крайней мере я могу утешаться тем, что она совсем не почувствовала боли.
В то время Оги играл центровым в младшей лиге, но поломанная в аварии нога так и не срослась как надо и закрыла для него спортивную карьеру. А он был многообещающим игроком и так до конца не смирился с утраченными возможностями. Вот почему он с таким упорством старался наверстать упущенное, тренируя своего сына, воспитывая в нем уверенность в себе как в лучшем игроке в мяч. Вскакивая посреди ночи в их спальне, он возвещал:
— Ты будешь лучшим среди всех, сынок.
А потом в лошадином загоне прыгал и свистел от восторга, как дикарь, когда у Криса получался особенно удачный бросок.
Однако, когда Крису исполнилось семнадцать лет, тон отцовских наставлений несколько изменился. Крис тогда играл и в школьной команде, и в команде лиги. Он как-то признался Оги, что никогда не нервничает перед матчем, потому что знает, что он — лучший из игроков.
— Иногда лишняя самоуверенность бывает опасна, — предостерег его Оги, но в те времена мало что было способно поколебать самомнение Криса.
Позже эту его черту заметили и журналисты, правда, представляя его не просто самодовольным типом, а весьма уверенным в себе игроком. «Когда Гарретт выходит на площадку, болельщики могут расслабиться», — напечатала одна из газет. «У него просто нет нервов». Болельщики были довольны, что могут положиться на него. Они любили его. Проблема же заключалась в том, что чем больше болельщики любят игрока, тем неохотнее они прощают ему свои разочарования.
Кто-нибудь мог бы сейчас вспомнить, как они доверяли ему? Крис уже и сам забыл ощущение уверенности в себе. На смену ему пришло постоянное сознание собственной вины, он подвел массу народа. И не только своих болельщиков, но и Кармен, и своего сына, и своего отца. А вот теперь его сделали козлом отпущения за все бедствия, что свалились на Долину Розы. С определенной точки зрения это выглядело весьма логичным. Вся его предшествующая жизнь казалась лишь прологом к этой роли.
Крис довольно долго простоял в задумчивости на краю каньона, пока не заметил чьего-то присутствия в останках дальнего от него дома. Это была женщина, чьи темные волосы, черные шорты и футболка делали ее совсем незаметной посреди обугленных развалин. Крис заметил ее из-за белой маски, прикрывавшей рот и нос.
Он двинулся в ту сторону, хрустя обгоревшими стеблями чапарраля.
— Хелло! — окликнул он незнакомку, подойдя к тому, что раньше было внешней стеной дома. Дальше он двигаться не стал, не желая пачкаться в саже.
Она стояла на коленях в самой середине развалин и держала в руках картонную коробку.
— Я знакома с вами? — спросила она приглушенным из-за маски голосом, обернувшись на его приветствие.
— Нет. — Он перешагнул через стену в то, что оставалось на месте кухни, и обогнул обожженный холодильник, лежавший в центре. — Я смотрел на пожарище оттуда, сверху, и заметил вас. Я мог бы вам чем-то помочь?
Она рассмеялась низким хриплым голосом.
— Я нуждаюсь в гораздо большем, чем то, что вы способны мне дать. — Руками в черных садовых перчатках она осторожно исследовала содержимое кучи пепла. В коробке Крис заметил обгорелые, покореженные круглые плоские предметы. Лишь наклонившись и ощупав один из них руками, он понял, что это остатки потрескавшихся тарелок.
— Сервиз фирмы «Фостория», — пояснила она. — Это самая старая вещь, имевшаяся в нашем доме — еще со времен деда и бабки, — и я уже успела найти три почти целых тарелки — из шестнадцати.
— Позвольте, я помогу вам. — Он потуже связал на затылке концы платка и уселся на корточки подле нее.
— Здесь еще должны быть бокалы, чашки и блюда, — сказала она. Извлекая из пепла обугленную чашку, она вздохнула. — Гарри в больнице — у него приступы удушья из-за дыма, а мой муж сломал себе ключицу, когда помогал пожарным. Нам не особенно часто улыбалась удача, а вот теперь у нас нет и дома.
— Мне очень жаль.
— А ведь я не из тех, кого сильно волнует материальное обеспечение их семьи, вам понятно? Но эти тарелки… — Она сокрушенно покачала головой. — Они словно успели стать частью самой меня. Это все, что у меня осталось от родителей отца.
Какое-то время они молча работали рядом, а потом Крис, чьи руки изрядно почернели от сажи, сказал:
— Я жил в одном из этих домов, когда был маленьким мальчиком.
— Тогда, когда здесь была вода, не так ли? — безразлично спросила она. — Тогда, когда Долина Розы не была адом на земле? — Она встряхнула, волосами, с которых слетели хлопья пепла. — Мы уедем отсюда, как только моего сына выпишут из больницы. Я искренне любила это место. Я попала сюда, когда мне было шестнадцать лет, и оно показалось мне раем. И вот теперь я хочу лишь одного: убраться отсюда как можно дальше. — В глазах се заблестели слезы.
— Возможно, и здесь скоро станет не так уж плохо, — осторожно возразил он.
— Да уж непременно, особенно с этим турком, которого мы заполучили в мэры.
— Ну, в ноябре будут новые выборы, — скривившись под маской, сказал Крис. В обзорной статье, недавно напечатанной Сэмом Брага в журнале «Долина Розы», граждан предупреждали, что нынешние события с Крисом Гарреттом в качестве мэра должны заставить их весьма серьезно отнестись к предстоящим выборам. Крис целиком был с ними в этом согласен.
— До ноября еще надо ухитриться дожить, — сказала женщина, вынув из пепла осколок тарелки и опуская его в свою коробку.
Крис умолк, радуясь тому, что его невозможно опознать, благодаря накинутому на лицо платку. Через какое-то время его пальцы наткнулись на что-то, и он осторожно извлек свою находку из-под наваленных сверху обгорелых деревяшек. Это было блюдо из «Фостории» — большое и тяжелое, оно даже под слоем копоти выглядело красиво.
— Взгляните, — сказал он, поднимая свою находку. Увидев ее, женщина всхлипнула, и на ее глазах снова показались слезы.
— Я даже и не мечтала, что оно может остаться совершенно целым. — Она с благоговением взяла блюдо у него из рук и с благодарностью затянула ему в глаза. — Благодарю вас. Это моя первая радость за много дней.
ГЛАВА 12
Кармен сидела на кухне над половинкой грейпфрута, сладкой булочкой, чашкой кофе и просматривала пачку счетов. Она уже несколько недель не отваживалась заглянуть в них. Ничего особенного в них и не было: страховка, телефон и, безусловно, вода. И все же она с трудом сможет расплатиться по ним. О пластической операции теперь не может быть и речи. Кармен собиралась было обратиться с просьбой о прибавке к жалованию, но теперь, когда ей стало известно, что ее держат на службе лишь из жалости, она и не подумает об этом. И если, не приведи Господь, в «Новостях» ей укажут на дверь, ей останется лишь заложить Шугабуш. У нее просто не будет иною выхода. Эта мысль вызвала в ней смятение. Шугабуш был последним ее достоянием.
Она совершенно не имела представления, о чем будет говорить в нынешнем выпуске новостей. Никаких новых сведений о Джеффе Кабрио, ни словечка, которое она могла бы вплести в сотканную ею паутину легенды об этом человеке. Она было предложила обратиться к трудностям, с которыми из-за засухи столкнулись нелегально проживающие в каньоне эммигранты, но Деннис Кетчум запретил ей как-либо касаться этой темы.
— В настоящее время они отнюдь не вызывают у горожан интереса, — сказал он. — У всех достаточно своих проблем, над которыми они ломают голову.
Кармен по-прежнему не запирала на замок устроенные вне дома краны, делая это вот уже многие годы. Она прекрасно знала, что каждую ночь сюда приходят обитатели каньона, чтобы хоть немного умыться и набрать воды для хозяйства. Она регулярно находила оставленные возле крана несколько мелких монет в уплату за воду, но никогда не прикасалась к деньгам, заработанным с таким трудом. В былое время она знала их всех по именам, знала все об их жизни и о перенесенных ими бедствиях. Она давала им работу в саду и кормила в своей кухне. Одной из них могла оказаться она сама или же кто-то из ее семьи — эта мысль никогда не покидала се. Нынче их стало слишком много, чтобы помнить всех но именам и интересоваться историей каждого, однако Кармен по-прежнему предоставляла им возможность пользоваться своей водой. Да она и в самом деле не могла бы ничего предложить им сверх этого.
Итак, тема рабочих из каньона не вызвала энтузиазма, и Кармен больше ничего стоящего не приходило в голову. Придется съездить на место последних пожаров, может, там удастся что-нибудь найти. «Пожарный репортаж Кармен Перес». Ее просто коробило от этих слов.
Позавтракав, она облачилась в джинсы и белую блузку с длинными рукавами и уже выходила из дверей, когда из-за угла дома показался Джефф Кабрио.
Он увидел ее и тут же замер на месте, словно боясь приблизиться.
— В моей гостиной неисправны жалюзи, — сказал он. — У вас не найдется запасных?
— Вы не могли бы потерпеть до вечера?
— Сейчас я все равно направляюсь на склад, где пробуду целый день, — кивнул он.
Они вместе шли к своим машинам, по-прежнему держась на некотором расстоянии.
— Итак, Джефф, — сказала она, — как насчет интервью?
— Нет, спасибо.
— Я слышала, вы весьма интересный парень.
— Люди думают всегда то, что они хотят думать, — глядя в сторону каньона, отвечал он.
— И верят всегда в то, во что хотят верить. Похоже, я одна подозреваю вас в шарлатанстве.
— Было бы глупо думать иначе на вашем месте.
— Вы опасны?
— Что вы имеете в виду? — Он чуть повернулся к ней, но смотрел по-прежнему куда-то в сторону.
— Я имею в виду, надо ли мне вас опасаться? Ведь я намерена приложить все силы к тому, чтобы разгадать вашу загадку.
— Ну тогда, я полагаю, меня можно считать человеком, которого надо опасаться.
— Где вы работали до этого?
— И вы действительно ожидаете, что я отвечу на ваш вопрос? — улыбнулся он.
— Кого вы облапошили перед тем, как объявились здесь? Кого-то одного или позади вас остался город, полный обманутых людей? Вы посулили им дождь, или нефть, или неслыханный урожай, или дома для бездомных и работу для безработных?
— Кармен, — сказал он, — я не в силах описать тот ужас, который вызывают у меня ваши шуточки.
— На вашем автомобиле номера Огайо, — сказала она, взглянув на его «сааб» — Вы приехали оттуда?
— Возможно.
— Прекрасно, значит, вы из Огайо. Вы женаты? У вас есть дети?
Он открыл дверцу своей машины и впервые взглянул ей прямо в лицо. Его синие глаза потемнели от гнева.
— Кончайте это, Кармен. Мне не нравится стиль вашей работы. Мне не нравится то, как вы суете свой нос в чужую жизнь.
— Крис сказал, что вы инженер по окружающей среде. Где вы получили образование?
— Я бы хотел, чтобы вечером жалюзи были в порядке, будьте так добры. — Он уселся в машину, но Кармен ухватилась за дверцу.
— Послушайте, скажите мне хотя бы, где вы родились? Это не может быть для вас слишком много.
Он вздохнул, обернувшись в сторону своего коттеджа.
— Спрингфилд. Теперь я могу уехать? Замолкнув на мгновение, она подумала, что его ответ был всего лишь отговоркой, от которой ей будет мало проку.
— Какой Спрингфилд? — спросила она. — Город с таким названием есть почти в каждом штате.
— Хм-м-м, — он скривил губы в своей полуулыбке. — А ведь и правда есть!
Она стояла, глядя, как он выруливает со стоянки. — Спрингфилд. Огайо? Иллинойс? Конечно, он мог и солгать, но теперь у нее была хоть какая-то зацепка.
Поздним вечером того же дня Кармен отнесла в его коттедж запасные жалюзи. Они были почти такими же старыми, как и сами эти постройки, но давали достаточно защиты от комаров и бабочек. Москитов в Долине Розы не водилось.
На ее стук никто не отвечал, и она обернулась было в сторону автомобильной стоянки, но ее закрывало здание усадьбы. Она толкнула дверь. Та оказалась незапертой, и, войдя в гостиную, Кармен почувствовала возбуждение оттого, что проникла в его дом, где ее окружают предметы, которые могут выдать его прошлое. Это нельзя считать нарушением закона, твердила Кармен про себя, ведь она хозяйка этого дома, а он ее арендатор, и ему нужны жалюзи.
Лишь подойдя к заднему окну гостиной, она услыхала журчание воды. Он был в душе.
На мгновение она застыла, не выпуская из рук жалюзи. Глаза ее скользнули по комнате и остановились на маленьком столике в углу. На нем лежал раскрытый бумажник, как раз возле старинной лампы с чугунной подставкой.
Она кое-как закрепила жалюзи на оконной раме, а потом шагнула к столику. Бумажник, сделанный из темной кожи, был затерт почти до дыр. Его водительские права были вставлены в отдельный пластиковый кармашек и первыми бросились ей в глаза. На фотографии он выглядел гораздо более бледным, чем сейчас, на щеках темнела двухдневная щетина, а выражение полуприкрытых глаз было совершенно пустым. Хотела бы она, чтобы Крис взглянул на эту физиономию. Он бы тогда ни минуты не сомневался, что этот тип — самый настоящий преступник.
Права действительно были выданы в Огайо. Она постаралась запомнить адрес — 500 Кения-стрит, Колумбия, — и дату его рождения — 3 — 12 — 56.
В душе все еще шумела вода. Если бы она захотела, она успела бы обыскать бумажник. Ее сердце билось какими-то странными толчками в одном ритме с шумом бегущей воды. Не забыть бы напомнить ему о том, что он слишком долго льет на себя воду. Ведь он из Огайо. Ему не понять, почему надо выключать душ на то время, пока он намыливается, а потом включать его снова. Если так пойдет дальше, он выльет на себя весь ее лимит.
Пятьсот Кения-стрит.
В бумажнике также лежали деньги. Она могла разглядеть их, даже не залезая внутрь довольно большая пачка. Это все, что у него есть, или он еще что-то припрятал? И если он выглядит, как матерый уголовник, дает ли это ей право обыскивать его комнаты в его отсутствие?
Двенадцатое марта, тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.
Ее лоб весь покрылся испариной.
Она осторожно приоткрыла внутренний кармашек бумажника трясущимися руками.
Не делай этого. Кармен.
Там была газетная вырезка. Она легко проскользнула у нее между пальцев. Кровь стучала в ушах так, что она уже почти не слышала шума воды в душевой Она осторожно развернул пожелтевшую, распадавшуюся на истертых сгибах вырезку Кармен увидела газетную фотографию двух маленьких белокурых девочек, сидевших на спине у слона Подпись гласила: «Клео катает на себе Кати и Холли Блекуэлл».
Шум воды затих. Кармен мгновенно свернула вырезку и положила ее в кармашек, стараясь оставить все как было. Пройдя несколько шагов в сторону двери в душевую, она никак не могла совладать со своим дыханием.
— Джефф?
— Кто там?
— Это Кармен, Джефф. Я принесла ваши жалюзи.
— Хорошо, — с запинкой отвечал он. — Спасибо.
— И еще, Джефф. Вам не следует так подолгу держать кран открытым. Вы бы закрывали его на то время, пока…
Он распахнул двери в душ. Вокруг его бедер было обернуто синее полотенце. В коридор ворвался пахнущий мылом воздух. Он несомненно прочтет все по ее лицу. Душа у Кармен ушла в пятки.
— Войдите внутрь, Кармен, — предложил он. Капли воды стекали с ею темных волос на плечи.
Она колебалась.
— Войдите же, — настаивал он.
Она вошла и увидела, что пол в душевой покрыт двумя дюймами мыльной воды и что Джефф устроил сток, по которому вся эта вода собиралась в пластиковую канистру.
— Эту воду я использую для слива в унитаз, — пояснил он, указывая на канистру. — А кроме того, я собираюсь употребить ее для стирки Это вас устраивает?
— Да, — она не смогла удержаться от неожиданной улыбки, — это здорово. — Она хотела было попросить его устроить нечто подобное и для нее, но вовремя прикусила язык.
Шагая по направлению к усадьбе, Кармен изо всех сил пожелала, чтобы этот тип оказался неукротимым, злокозненным расточителем ее драгоценной воды. Она бы хотела, чтобы он был опасен для окружающих — это был единственный способ оправдаться перед собой в только что совершенном и в том, что она собиралась совершить.
500 Кения-стрит был адресом отеля в Колумбии, и Кармен была разочарована. Она переговорила по телефону с портье, который так и не вспомнил человека, подходившего под описание внешности Джеффа и недавно останавливавшегося у них.
— Видите ли, хм, это такое место, где не особенно обращаешь внимание на всех входящих и выходящих, — и портье сдавленно хихикнул — Обычно ты успеваешь лишь получить с клиента деньги и выдать ему ключ, а там и новый подоспеет.
В штате Огайо имелся город Спрингфилд, но он также имелся не меньше чем в десятке других штатов. Кармен провела целый час за столиком в кофейне, изучая карту с карандашом и бумагой в руках, чтобы хотя бы немного сузить круг поиска. Логичнее всего было бы, конечно, остановиться на Огайо. Она исключила Нью-Гемпшир, Мэн и Массачусетс, поскольку в его речи не было новоанглийского акцента. Хотя, конечно, он мог быть рожден в любом из этих штатов и тут же вывезен куда-то еще. Или, скорее всего, он вообще солгал про Спрингфилд. Она исключила также Юг и Запад, оставляя лишь Огайо, Иллинойс, Нью-Джерси, Нью-Йорк, Миннесоту и Миссури. И что дальше? Она должна иметь связи во всех этих штатах, чтобы проверить списки рождаемости.
В Чикаго работал ее бывший коллега. Они никогда не были особенно близки, но однажды она оказала ему услугу, и он обещал отплатить ей тем же. Однако прежде всего она позвонила Тому Форресту и прочла ему свой список.
— Ты не знаком ни с кем, кто смог бы проверить в этих штатах все списки?
— Ты идешь по слишком скользкой дороге, Кармен, — со вздохом отвечал Том.
— Я знаю, но это все, что у меня есть. Пожалуйста, Том. Имя — Джефф или Джеффри, я полагаю — Кабрио, двенадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, Спрингфилд.
— Эту дату ты тоже узнала от него?
— Я случайно увидела его водительские права, — и она вспомнила о том, что еще увидела во время своего беспардонного копания в чужом бумажнике. — Том? У меня только что родилась идея. Если не сработает «Кабрио», попробуй «Блекуэлл».
— Ты считаешь, он изменил фамилию?
— Это было бы естественно, если он в бегах, не так ли?
— А откуда ты взяла «Блекуэлл»?
— Не имеет значения. — Она не собиралась раскрывать Тому способ, который помог ей обнаружить это имя. Она бы с удовольствием вообще позабыла об этом.
— Это может занять не меньше, чем пару дней, — сказал Том.
— Пока пожары не кончились, это не проблема, — и она снова скривилась от собственного цинизма, вспомнив про поселок Криса. Сегодня утром, когда он принес в усадьбу краску для ремонта, он был таким грустным. Наверняка она — единственная, кто просыпается утром в Долине Розы с надеждой, что пожары не удалось усмирить.
Ее приятель из Чикаго согласился помочь, но лишь к концу следующей недели. Однако на следующий день ей позвонил Том.
— Это в Нью-Джерси, — сказал он.
— В самом деле? Ты смог бы что-то отыскать?
— Там нет никого, родившегося в этот день, по фамилии Кабрио, но ты была права насчет Блекуэлла. Роберт Блекуэлл родился двенадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, в городе Спрингфилд, штат Нью-Джерси.
— Роберт Блекуэлл. — Кармен прикусила губу, стараясь увязать это имя с обликом Джеффа. — Но это может быть совсем другой человек.
— Я так не думаю, — возразил Том. — Его родители — Стивен Блекуэлл и Элизабет Кабрио.
— Ух ты, — вырвалось у Кармен. Счастливо улыбаясь, она прижала ладонь ко рту. Ей даже стало немного жаль Джеффа, не сумевшего как следует запутать следы. Это казалось так просто. Черт, что же за игру ведет этот тип? Крис говорил, что он получил деньги на оборудование. Действительно ли он тратит их на оборудование или кладет в карман? И она вспомнила пухлую пачку денег в его о бумажнике.
— Ну, — сказала она, — теперь с его настоящим именем я смогу разузнать все, что захочу.
— Да, конечно, если ты действительно хочешь поправить свои дела.
— О чем ты? — нахмурилась она.
— Докажи мне, что ты все та же Кармен Перес. Ты скажи мне, что я имею в виду.
На мгновение она задумалась. Несомненно, Джефф был в чем-то замешан. Зная его истинное имя, она выведет его на чистую воду. Она спасет граждан Долины Розы от дальнейшей траты денег и ресурсов на его выдумки, тогда как все это можно было бы употребить на реальные действия по программе водообеспечения. Крис, конечно, будет выглядеть некрасиво, но лучше пусть это учится с ним сейчас, а не через несколько месяцев, в течение которых последние ресурсы города окажутся в кармане Джеффа Кабрио.
А она станет героиней.
Но ненадолго. Том прав. Кармен Перес станет притчей во языцех. Ее воздвигнут на пьедестал. Однако эфемерное пламя ее славы сгорит за неделю, максимум за две, и все снова забудут про нее.
— Никто больше не знает его настоящее имя, — подбадривал ее Том. — Никто, кроме меня, а я могу дать тебе гарантию, что не пророню ни словечка. Этот малый — твой.
Кармен снова улыбнулась собственным мыслям. Никто не знает и вряд ли кто узнает. Стало быть, она вольна распоряжаться своим временем. О, она будет приоткрывать завесу над его прошлым медленно, даря аудитории свою информацию крошечными порциями, словно Шахерезада, все время подогревавшая в своем повелителе желание услышать продолжение истории, пока тот не забыл, что хотел умертвить ее самое. Это будет так элегантно. Правда, когда она узнает все до конца, она обязательно расскажет обо всем Крису перед тем, как об этом узнают остальные. Она даст Крису возможность сохранить лицо.
— Ты прав, Том, — сказала она. — Я все поняла.
Она попала домой весьма поздно, но Джефф приехал еще позже. Был уже двенадцатый час, когда его «сааб» подрулил к стоянке в Шугабуше. Она наблюдала в кухонное окно, как он идет по саду и исчезает во тьме. Увидев, что в его коттедже зажегся свет, она включила фонарь в саду и направилась вслед за ним.
Ей пришлось постучаться дважды, пока он открыл дверь. Он вдруг оказался выше, чем она думала до сих пор. Свет падал на него сзади, из комнаты, и черты лица были неразличимы. Это обстоятельство нервировало Кармен, и ей пришлось лишний раз напомнить себе о том, что в данный момент преимущество на ее стороне. Она контролирует ситуацию.
Через его плечо она заглянула в гостиную. На кофейном столике лежал раскрытый портфель, из которого торчали края бумаг. Посередине комнаты красовался непомерно высокий стул на четырех ножках. На ею желтом сиденье лежала пила.
Сжав в кулаки внезапно вспотевшие руки, она набрала побольше воздуха в грудь и сказала:
— Я бы хотела убедиться, что вы устроены достаточно комфортабельно, Роберт.
Даже в этом сумрачном свете было видно, как побледнело его лицо.
Она совершенно не имела представления, о чем будет говорить в нынешнем выпуске новостей. Никаких новых сведений о Джеффе Кабрио, ни словечка, которое она могла бы вплести в сотканную ею паутину легенды об этом человеке. Она было предложила обратиться к трудностям, с которыми из-за засухи столкнулись нелегально проживающие в каньоне эммигранты, но Деннис Кетчум запретил ей как-либо касаться этой темы.
— В настоящее время они отнюдь не вызывают у горожан интереса, — сказал он. — У всех достаточно своих проблем, над которыми они ломают голову.
Кармен по-прежнему не запирала на замок устроенные вне дома краны, делая это вот уже многие годы. Она прекрасно знала, что каждую ночь сюда приходят обитатели каньона, чтобы хоть немного умыться и набрать воды для хозяйства. Она регулярно находила оставленные возле крана несколько мелких монет в уплату за воду, но никогда не прикасалась к деньгам, заработанным с таким трудом. В былое время она знала их всех по именам, знала все об их жизни и о перенесенных ими бедствиях. Она давала им работу в саду и кормила в своей кухне. Одной из них могла оказаться она сама или же кто-то из ее семьи — эта мысль никогда не покидала се. Нынче их стало слишком много, чтобы помнить всех но именам и интересоваться историей каждого, однако Кармен по-прежнему предоставляла им возможность пользоваться своей водой. Да она и в самом деле не могла бы ничего предложить им сверх этого.
Итак, тема рабочих из каньона не вызвала энтузиазма, и Кармен больше ничего стоящего не приходило в голову. Придется съездить на место последних пожаров, может, там удастся что-нибудь найти. «Пожарный репортаж Кармен Перес». Ее просто коробило от этих слов.
Позавтракав, она облачилась в джинсы и белую блузку с длинными рукавами и уже выходила из дверей, когда из-за угла дома показался Джефф Кабрио.
Он увидел ее и тут же замер на месте, словно боясь приблизиться.
— В моей гостиной неисправны жалюзи, — сказал он. — У вас не найдется запасных?
— Вы не могли бы потерпеть до вечера?
— Сейчас я все равно направляюсь на склад, где пробуду целый день, — кивнул он.
Они вместе шли к своим машинам, по-прежнему держась на некотором расстоянии.
— Итак, Джефф, — сказала она, — как насчет интервью?
— Нет, спасибо.
— Я слышала, вы весьма интересный парень.
— Люди думают всегда то, что они хотят думать, — глядя в сторону каньона, отвечал он.
— И верят всегда в то, во что хотят верить. Похоже, я одна подозреваю вас в шарлатанстве.
— Было бы глупо думать иначе на вашем месте.
— Вы опасны?
— Что вы имеете в виду? — Он чуть повернулся к ней, но смотрел по-прежнему куда-то в сторону.
— Я имею в виду, надо ли мне вас опасаться? Ведь я намерена приложить все силы к тому, чтобы разгадать вашу загадку.
— Ну тогда, я полагаю, меня можно считать человеком, которого надо опасаться.
— Где вы работали до этого?
— И вы действительно ожидаете, что я отвечу на ваш вопрос? — улыбнулся он.
— Кого вы облапошили перед тем, как объявились здесь? Кого-то одного или позади вас остался город, полный обманутых людей? Вы посулили им дождь, или нефть, или неслыханный урожай, или дома для бездомных и работу для безработных?
— Кармен, — сказал он, — я не в силах описать тот ужас, который вызывают у меня ваши шуточки.
— На вашем автомобиле номера Огайо, — сказала она, взглянув на его «сааб» — Вы приехали оттуда?
— Возможно.
— Прекрасно, значит, вы из Огайо. Вы женаты? У вас есть дети?
Он открыл дверцу своей машины и впервые взглянул ей прямо в лицо. Его синие глаза потемнели от гнева.
— Кончайте это, Кармен. Мне не нравится стиль вашей работы. Мне не нравится то, как вы суете свой нос в чужую жизнь.
— Крис сказал, что вы инженер по окружающей среде. Где вы получили образование?
— Я бы хотел, чтобы вечером жалюзи были в порядке, будьте так добры. — Он уселся в машину, но Кармен ухватилась за дверцу.
— Послушайте, скажите мне хотя бы, где вы родились? Это не может быть для вас слишком много.
Он вздохнул, обернувшись в сторону своего коттеджа.
— Спрингфилд. Теперь я могу уехать? Замолкнув на мгновение, она подумала, что его ответ был всего лишь отговоркой, от которой ей будет мало проку.
— Какой Спрингфилд? — спросила она. — Город с таким названием есть почти в каждом штате.
— Хм-м-м, — он скривил губы в своей полуулыбке. — А ведь и правда есть!
Она стояла, глядя, как он выруливает со стоянки. — Спрингфилд. Огайо? Иллинойс? Конечно, он мог и солгать, но теперь у нее была хоть какая-то зацепка.
Поздним вечером того же дня Кармен отнесла в его коттедж запасные жалюзи. Они были почти такими же старыми, как и сами эти постройки, но давали достаточно защиты от комаров и бабочек. Москитов в Долине Розы не водилось.
На ее стук никто не отвечал, и она обернулась было в сторону автомобильной стоянки, но ее закрывало здание усадьбы. Она толкнула дверь. Та оказалась незапертой, и, войдя в гостиную, Кармен почувствовала возбуждение оттого, что проникла в его дом, где ее окружают предметы, которые могут выдать его прошлое. Это нельзя считать нарушением закона, твердила Кармен про себя, ведь она хозяйка этого дома, а он ее арендатор, и ему нужны жалюзи.
Лишь подойдя к заднему окну гостиной, она услыхала журчание воды. Он был в душе.
На мгновение она застыла, не выпуская из рук жалюзи. Глаза ее скользнули по комнате и остановились на маленьком столике в углу. На нем лежал раскрытый бумажник, как раз возле старинной лампы с чугунной подставкой.
Она кое-как закрепила жалюзи на оконной раме, а потом шагнула к столику. Бумажник, сделанный из темной кожи, был затерт почти до дыр. Его водительские права были вставлены в отдельный пластиковый кармашек и первыми бросились ей в глаза. На фотографии он выглядел гораздо более бледным, чем сейчас, на щеках темнела двухдневная щетина, а выражение полуприкрытых глаз было совершенно пустым. Хотела бы она, чтобы Крис взглянул на эту физиономию. Он бы тогда ни минуты не сомневался, что этот тип — самый настоящий преступник.
Права действительно были выданы в Огайо. Она постаралась запомнить адрес — 500 Кения-стрит, Колумбия, — и дату его рождения — 3 — 12 — 56.
В душе все еще шумела вода. Если бы она захотела, она успела бы обыскать бумажник. Ее сердце билось какими-то странными толчками в одном ритме с шумом бегущей воды. Не забыть бы напомнить ему о том, что он слишком долго льет на себя воду. Ведь он из Огайо. Ему не понять, почему надо выключать душ на то время, пока он намыливается, а потом включать его снова. Если так пойдет дальше, он выльет на себя весь ее лимит.
Пятьсот Кения-стрит.
В бумажнике также лежали деньги. Она могла разглядеть их, даже не залезая внутрь довольно большая пачка. Это все, что у него есть, или он еще что-то припрятал? И если он выглядит, как матерый уголовник, дает ли это ей право обыскивать его комнаты в его отсутствие?
Двенадцатое марта, тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.
Ее лоб весь покрылся испариной.
Она осторожно приоткрыла внутренний кармашек бумажника трясущимися руками.
Не делай этого. Кармен.
Там была газетная вырезка. Она легко проскользнула у нее между пальцев. Кровь стучала в ушах так, что она уже почти не слышала шума воды в душевой Она осторожно развернул пожелтевшую, распадавшуюся на истертых сгибах вырезку Кармен увидела газетную фотографию двух маленьких белокурых девочек, сидевших на спине у слона Подпись гласила: «Клео катает на себе Кати и Холли Блекуэлл».
Шум воды затих. Кармен мгновенно свернула вырезку и положила ее в кармашек, стараясь оставить все как было. Пройдя несколько шагов в сторону двери в душевую, она никак не могла совладать со своим дыханием.
— Джефф?
— Кто там?
— Это Кармен, Джефф. Я принесла ваши жалюзи.
— Хорошо, — с запинкой отвечал он. — Спасибо.
— И еще, Джефф. Вам не следует так подолгу держать кран открытым. Вы бы закрывали его на то время, пока…
Он распахнул двери в душ. Вокруг его бедер было обернуто синее полотенце. В коридор ворвался пахнущий мылом воздух. Он несомненно прочтет все по ее лицу. Душа у Кармен ушла в пятки.
— Войдите внутрь, Кармен, — предложил он. Капли воды стекали с ею темных волос на плечи.
Она колебалась.
— Войдите же, — настаивал он.
Она вошла и увидела, что пол в душевой покрыт двумя дюймами мыльной воды и что Джефф устроил сток, по которому вся эта вода собиралась в пластиковую канистру.
— Эту воду я использую для слива в унитаз, — пояснил он, указывая на канистру. — А кроме того, я собираюсь употребить ее для стирки Это вас устраивает?
— Да, — она не смогла удержаться от неожиданной улыбки, — это здорово. — Она хотела было попросить его устроить нечто подобное и для нее, но вовремя прикусила язык.
Шагая по направлению к усадьбе, Кармен изо всех сил пожелала, чтобы этот тип оказался неукротимым, злокозненным расточителем ее драгоценной воды. Она бы хотела, чтобы он был опасен для окружающих — это был единственный способ оправдаться перед собой в только что совершенном и в том, что она собиралась совершить.
500 Кения-стрит был адресом отеля в Колумбии, и Кармен была разочарована. Она переговорила по телефону с портье, который так и не вспомнил человека, подходившего под описание внешности Джеффа и недавно останавливавшегося у них.
— Видите ли, хм, это такое место, где не особенно обращаешь внимание на всех входящих и выходящих, — и портье сдавленно хихикнул — Обычно ты успеваешь лишь получить с клиента деньги и выдать ему ключ, а там и новый подоспеет.
В штате Огайо имелся город Спрингфилд, но он также имелся не меньше чем в десятке других штатов. Кармен провела целый час за столиком в кофейне, изучая карту с карандашом и бумагой в руках, чтобы хотя бы немного сузить круг поиска. Логичнее всего было бы, конечно, остановиться на Огайо. Она исключила Нью-Гемпшир, Мэн и Массачусетс, поскольку в его речи не было новоанглийского акцента. Хотя, конечно, он мог быть рожден в любом из этих штатов и тут же вывезен куда-то еще. Или, скорее всего, он вообще солгал про Спрингфилд. Она исключила также Юг и Запад, оставляя лишь Огайо, Иллинойс, Нью-Джерси, Нью-Йорк, Миннесоту и Миссури. И что дальше? Она должна иметь связи во всех этих штатах, чтобы проверить списки рождаемости.
В Чикаго работал ее бывший коллега. Они никогда не были особенно близки, но однажды она оказала ему услугу, и он обещал отплатить ей тем же. Однако прежде всего она позвонила Тому Форресту и прочла ему свой список.
— Ты не знаком ни с кем, кто смог бы проверить в этих штатах все списки?
— Ты идешь по слишком скользкой дороге, Кармен, — со вздохом отвечал Том.
— Я знаю, но это все, что у меня есть. Пожалуйста, Том. Имя — Джефф или Джеффри, я полагаю — Кабрио, двенадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, Спрингфилд.
— Эту дату ты тоже узнала от него?
— Я случайно увидела его водительские права, — и она вспомнила о том, что еще увидела во время своего беспардонного копания в чужом бумажнике. — Том? У меня только что родилась идея. Если не сработает «Кабрио», попробуй «Блекуэлл».
— Ты считаешь, он изменил фамилию?
— Это было бы естественно, если он в бегах, не так ли?
— А откуда ты взяла «Блекуэлл»?
— Не имеет значения. — Она не собиралась раскрывать Тому способ, который помог ей обнаружить это имя. Она бы с удовольствием вообще позабыла об этом.
— Это может занять не меньше, чем пару дней, — сказал Том.
— Пока пожары не кончились, это не проблема, — и она снова скривилась от собственного цинизма, вспомнив про поселок Криса. Сегодня утром, когда он принес в усадьбу краску для ремонта, он был таким грустным. Наверняка она — единственная, кто просыпается утром в Долине Розы с надеждой, что пожары не удалось усмирить.
Ее приятель из Чикаго согласился помочь, но лишь к концу следующей недели. Однако на следующий день ей позвонил Том.
— Это в Нью-Джерси, — сказал он.
— В самом деле? Ты смог бы что-то отыскать?
— Там нет никого, родившегося в этот день, по фамилии Кабрио, но ты была права насчет Блекуэлла. Роберт Блекуэлл родился двенадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, в городе Спрингфилд, штат Нью-Джерси.
— Роберт Блекуэлл. — Кармен прикусила губу, стараясь увязать это имя с обликом Джеффа. — Но это может быть совсем другой человек.
— Я так не думаю, — возразил Том. — Его родители — Стивен Блекуэлл и Элизабет Кабрио.
— Ух ты, — вырвалось у Кармен. Счастливо улыбаясь, она прижала ладонь ко рту. Ей даже стало немного жаль Джеффа, не сумевшего как следует запутать следы. Это казалось так просто. Черт, что же за игру ведет этот тип? Крис говорил, что он получил деньги на оборудование. Действительно ли он тратит их на оборудование или кладет в карман? И она вспомнила пухлую пачку денег в его о бумажнике.
— Ну, — сказала она, — теперь с его настоящим именем я смогу разузнать все, что захочу.
— Да, конечно, если ты действительно хочешь поправить свои дела.
— О чем ты? — нахмурилась она.
— Докажи мне, что ты все та же Кармен Перес. Ты скажи мне, что я имею в виду.
На мгновение она задумалась. Несомненно, Джефф был в чем-то замешан. Зная его истинное имя, она выведет его на чистую воду. Она спасет граждан Долины Розы от дальнейшей траты денег и ресурсов на его выдумки, тогда как все это можно было бы употребить на реальные действия по программе водообеспечения. Крис, конечно, будет выглядеть некрасиво, но лучше пусть это учится с ним сейчас, а не через несколько месяцев, в течение которых последние ресурсы города окажутся в кармане Джеффа Кабрио.
А она станет героиней.
Но ненадолго. Том прав. Кармен Перес станет притчей во языцех. Ее воздвигнут на пьедестал. Однако эфемерное пламя ее славы сгорит за неделю, максимум за две, и все снова забудут про нее.
— Никто больше не знает его настоящее имя, — подбадривал ее Том. — Никто, кроме меня, а я могу дать тебе гарантию, что не пророню ни словечка. Этот малый — твой.
Кармен снова улыбнулась собственным мыслям. Никто не знает и вряд ли кто узнает. Стало быть, она вольна распоряжаться своим временем. О, она будет приоткрывать завесу над его прошлым медленно, даря аудитории свою информацию крошечными порциями, словно Шахерезада, все время подогревавшая в своем повелителе желание услышать продолжение истории, пока тот не забыл, что хотел умертвить ее самое. Это будет так элегантно. Правда, когда она узнает все до конца, она обязательно расскажет обо всем Крису перед тем, как об этом узнают остальные. Она даст Крису возможность сохранить лицо.
— Ты прав, Том, — сказала она. — Я все поняла.
Она попала домой весьма поздно, но Джефф приехал еще позже. Был уже двенадцатый час, когда его «сааб» подрулил к стоянке в Шугабуше. Она наблюдала в кухонное окно, как он идет по саду и исчезает во тьме. Увидев, что в его коттедже зажегся свет, она включила фонарь в саду и направилась вслед за ним.
Ей пришлось постучаться дважды, пока он открыл дверь. Он вдруг оказался выше, чем она думала до сих пор. Свет падал на него сзади, из комнаты, и черты лица были неразличимы. Это обстоятельство нервировало Кармен, и ей пришлось лишний раз напомнить себе о том, что в данный момент преимущество на ее стороне. Она контролирует ситуацию.
Через его плечо она заглянула в гостиную. На кофейном столике лежал раскрытый портфель, из которого торчали края бумаг. Посередине комнаты красовался непомерно высокий стул на четырех ножках. На ею желтом сиденье лежала пила.
Сжав в кулаки внезапно вспотевшие руки, она набрала побольше воздуха в грудь и сказала:
— Я бы хотела убедиться, что вы устроены достаточно комфортабельно, Роберт.
Даже в этом сумрачном свете было видно, как побледнело его лицо.