И вот - полыхает камин. Очень тепло. Она лежит в кресле, ноги ее он распределил по подлокотникам. На данный момент его огромный сексуальный опыт дает ему право фантазировать и тут же реализовывать фантазию. За три дня их бурной любви он впервые спросил себя: а кончала ли его ненаглядная с ним хоть раз за три дня. Он категорически не в курсе - как это должно выглядеть, в каких ощущениях должно быть дано ему, а спросить у нее он не решается, поскольку боится выглядеть идиотом: что ж ты делал целых три дня, кроме как плясал на костях своей девственности...
   Она же, похоже, не собирается предъявлять ему никаких претензий по этой части. Он спрашивает себя: по воспитанию или по неразвитости? Ответ не дается. Он решается на разведывательные действия. Он ненадолго входит в нее, потом уходит и пробует языком пройти тот же путь.
   Она, сообразив, какие мысли привели его к этой ласке, старается не реагировать, понимая, что он не выдержит собственного альтруизма и, возбудив ее донельзя, кинется внутрь привычным способом. До сих пор она выдерживала эти три дня и три ночи только потому, что даже не пыталась кончать.
   Вот тут и всплыла в очередной раз незримая Инструкция. Он словно перелистал ее и обнаружил "оргазм партнерши". И пошел на охоту. Он же честный парень. Она ему вон какое доброе дело сделала, в последний раз вспомнил он ее такт, решительную нежность, ее терпение и понимание. Но она обязана кончать! Раз уж она с ним. Кстати, почему она с ним? Чем он лучше других? Тут он совсем некстати вспомнил о других - но уже мужчинах. Зачем она взялась возиться с девственником? Сама она, судя по всему, давным-давно покончила с этим недомоганием. А еще он вспомнил, что неделю назад он видел ее на улице с другим. А как это у них? И все эти думы - прогуливаясь языком по ее распухшему покрасневшему клитору.
   Поскольку он задумался надолго, она позволила себе отреагировать на его затею и поддалась опасному возбуждению. Она вдруг услышала, что стонет, она почувствовала, что уже хочет кричать, она пошевельнулась - вот-вот, осталось две секунды...
   В этот момент он и обнаружил разницу; ему стало обидно, что кончик его языка очевидно победил конкурента, которым исторически более принято гордиться. Язык языком, но культ-то был фаллический? Фаллический. Она обязана кончать от его фаллоса, а не от языка. Это так, десерт для хороших и послушных, а в обязательной программе, как это в Инструкции: он вводит фаллос в вагину, двигается в ней, извергает сперму под дружные аплодисменты оргазма партнерши. И это главное.
   Когда до оргазма партнерши оставалось две секунды, он решительно убрал все свое лицо от ее ног и ввел в обезумевшее от напряжения лоно то, что надо.
   Она справедливо сказала себе, что она - последняя дура, что так и должно было случиться. Она даже попробовала убедить себя, что он не очень-то и виноват. Деревенский мальчик с немереной силой, начитавшийся Инструкции, но охваченный понятным и общепринятым мужским самомнением... Все понятно. Она дотерпела до конца, потом убрала ноги с кресла и пошла к камину, вмиг озябнув. Ей стало скучно. Она вспомнила, что неплохо бы пойти попробовать помириться с любимым человеком, с которым уже четыре дня в ссоре, три из которых отдала святому делу воспитания подрастающего сексуального поколения. Не обошлось, конечно, без определенных шероховатостей, но дело такое трудное и ответственное и так далее.
   Она погрелась у огня, пошла в ванну, легла в воду, положила душ туда, где потерпел крушение альтруизм ее нового любовника, и через несколько секунд созданную им проблему решила струя горячей воды.
   Он лежал в глубоком мягком старинном кресле, раскинув руки и ноги. Думал. Он не понял, что совершил. Он искренне полагал, что именно сегодня он окончательно ослепил ее своими умениями. Он совершил почти подвиг. Не для каждой женщины он пошел бы на это.
   Она вышла из ванной, подошла к нему, погладила по густой рыжеватой шевелюре, по стальным мышцам спины, рук, по глазам. Сказала, что ей пора. Он ответил, что придет завтра. Она согласилась.
   - ...Да-а, - покачала головой Ли. - Так часто бывает. В его случае это хотя бы простительно, он
   три дня всего как, но подобные казусы происходят на каждом шагу во всех остальных весовых категориях. Женщины помалкивают. Мужчины не лезут с вопросами, им это не очень-то и надо.
   - Одним словом, эту историю вы не ругаете, мультиком не обзываете, жизненность подтверждаете, - радостно заметил попутчик.
   - Более того: вы рассказали мне ту самую идею, которой я хотела поделиться с вами, ну помните - ту, малопригодную для дележа?
   - Был бы весьма признателен, если бы вы высказались яснее, - попросил попутчик.
   - Идею Инструкции. Сволочная, скажу я вам, идея. По этому поводу трудно спорить с кем-либо. Даже в журналах здоровья, помещая очередную статью какого-нибудь известного сексолога, априори подразумевают, что где-то в эфире незримо плавают клише идеального секса. Не стоит всерьез верить в эти обязательные оговорки специалистов, что всё, дескать, индивидуально, всё от любви, все это понимают, взрослые люди. Их правда зиждется на базовой тайне: есть, есть некоторые обязательные приемы, при которых удовлетворение партнерши неизбежно.
   - А разве нету? - заинтересовался ночной
   попутчик.
   - Все, конечно, есть, но как бы вам объяснить... Ну, например, так: если Пушкин пишет ямбом чаще, чем гекзаметром, то ему можно, потому что он Пушкин. А если ты пока еще Пупкин, то ты обязан ямбом, хореем, дактилем, анапестом, амфибрахием и всеми подвидами одновременно пользоваться в каждом произведении. Есть такие размеры - надо пользоваться. И ничего, если получается стопроцентный бред: главное
   - соблюдена Инструкция!
   - Ли. Ли. Но вы-то справились с этой темой, значит - можно.
   - Не уверена, что справилась до основанья, без затем...
   Первые мужчины
   Как вы помните, сил ждать больше не было. Промелькнула одна тяжелая неприятная история с Крохой. Совсем плохо стало.
   Кроха - это кликуха. У него рост метр восемьдесят три. Длинный, статный. Не сутулится. Красивый. Любит. Ласкает, на руках носит, встречает, провожает. Мы разговариваем, гуляем, его руки живут под моей одеждой, мои тоже даром времени не теряют - под его одеждой. И мы каждый день уговариваем друг друга перейти наконец к главному делу.
   Как только он поднимает сей вопрос, я вдруг зажимаюсь и вспоминаю, что на самом деле все еще люблю Н. И что именно Н я намеревалась отдаться самому первому, когда мы еще учились в школе. И я еще не оставила эту идею, как ни странно. Заодно я осваиваю новую для себя моральную ситуацию: оказывается, можно одновременно любить двоих.
   Мой зажим усиливается с каждым днем. Чем нежнее со мной Кроха, чем отчаяннее мы целуемся на всех перекрестках, во всех подъездах, на всех диванах и диванчиках, тем вернее удаляется от нас возможность раздеться окончательно и бесповоротно.
   Он, бедняга, даже напился как-то раз с горя. Это было и смешно, и страшновато: ему, как и мне, всего семнадцать лет. Его отец позвонил моей бабушке и устроил жуткий разнос, попутно сообщив ей, что от таких игрушек, в которые ее внучка вовлекла его неопытного сына, бывают дети. Бабушка, она же мать пятерых детей, не нашлась что ответить на столь неожиданное сообщение. Правда, она как-то все же отшила не в меру бдительного папашу, а у меня спросила - в каких же на самом деле отношениях мы с Крохой. Я честно ответила, что в самых целомудренных.
   Наши взаимные пытки продолжались. Мы уже сотни раз обцеловали друг друга вдоль и поперек, во все места, а воз так и не сдвинулся с места. Однажды я все-таки решилась и сказала ему, что завтра все и произойдет. Назавтра я опять передумала, и он опять напился.
   Через месяц он начал показывать характер и скрываться от меня, не подходить к телефону, распускать через друзей слухи о наличии у меня серьезной соперницы. Я очень переживала, но и только.
   Мы расстались.
   Как-то на улице я повстречала Н. Он вежливо обрадовался, мы побеседовали на тему "как дела", и пошли каждый своей дорогой.
   Моя лучшая подруга, свет очей, где-то в кого-то влюбилась и рассказывает мне повторяющийся кошмар: она и ее возлюбленный целуются, ложатся в постель, он взвинчивается все более с каждым разом, а она в последний момент отказывает ему, хотя влюблена по уши. И что будем делать? Я не рассказываю ей о своих переживаниях абсолютно того же уровня, мне просто стыдно, что я такой же урод. Но я-то ладно: мне нужен Н, отчего и страдает Кроха. У подруги дело еще хуже: традиционное русское а-что-скажет-будущий-муж, которого нет и пока не предвидится, но оно работает! Вот это самое а-что-скажет...
   Наступил август. Мне уже восемнадцать с копейками, я очень устала сама от себя. С размораживанием от первого или миллионного поцелуя все сорвалось. Спящая красавица проснулась без посторонней помощи. Хватит, твердо сказала я себе.
   Сижу вечером на скамейке в парке, курю сигарету. Тихо. Редкие прохожие. Идет человек с портфелем, садится на мою скамейку и заводит разговор. Погода, жилищные условия, а сколько мне лет и так далее. И вдруг следует прямой вопрос: ты девственница? Да, говорю, к сожалению. Мы встаем со скамейки и направляемся к моему дому. У подъезда он аккуратно целует меня в щеку и назначает свидание на послезавтра. Я соглашаюсь.
   Послезавтра мы встречаемся и трижды за один вечер совершаем половой акт: стоя у скамейки в парке, стоя в подъезде случайно подвернувшейся многоэтажки и сидя на скамейке в другом парке. Кочуем, нарушая санитарию и гигиену. Избавление от моей растреклятой невинности прошло бескровно, безболезненно, быстро, деловито, с юмором. Спасибо тебе, добрый человек.
   Тридцать дней мы закрепляли его успех, а на тридцать первый он опоздал на свидание. Под ледяным вечерним дождем я прождала его двадцать минут и отправилась домой. Не успела войти в дверь - телефонный звонок: мой избавитель объясняет, что ливнем чуть не смыло с моста троллейбус, в котором он летел на встречу со мной. И он готов немедленно исправить мое настроение. Я говорю: спасибо за все, настроение у меня прекрасное, просьба не беспокоить.
   Через три года мы случайно встретились на улице. Сияло июльское горячее солнышко. Под его лучами мы посидели в парке полчаса на той самой исторической скамейке, поговорили о том о сем. Он сказал: какая ты стала красивая! Да, говорю, но если бы не ты... Он спрашивает: ты замужем? Да, говорю, и за это спасибо тебе... Он уточняет со своей обычной прямотой: а муж тебя удовлетворяет? О да, говорю. Все прекрасно. Спасибо тебе, я никогда не забуду твое доброе дело. Пожалуйста, отвечает он. И мы пошли каждый своей дорогой.
   - Ли, - улыбнулся ночной попутчик, - вы мужественная женщина. Вы нашли в себе силы выломиться из трафарета и пойти своим шагом.
   - Смейтесь-смейтесь. - Ли выбралась из шубы, открыла сумку и вытащила сигарету. - Извините,
   я очень люблю курить.
   - Пожалуйста-пожалуйста, - сказал попутчик и протянул ей пепельницу, включил зажигалку.
   - Сейчас ваша очередь, - напомнила Ли. - Вся внимание. Где книжулька?
   - Наступил ответственный момент. Следующий раздел - на любителя.
   - Ничего-ничего. Мое тщеславие часто выручало меня. Вперед.
   Ночной попутчик перевернул страницу, положил ногу на ногу, кашлянул и задумался...
   Пятый рассказ ночного попутчика
   Дело было в роддоме. Она рожает. Он мечется по квартире, не зная - куда запропастилась жена. Утром они купили мебель, потом разъехались по своим делам. Где она сейчас?
   Она днем гуляла по городу. Повстречалась с одним из своих бывших. Тот осмотрел ее фигуру и подарил камушек-талисман "куриный бог". Она взяла подарок, чмокнула друга в щеку и попросила поймать такси. Решила ехать в роддом. И уехала. У нее привычка - все сама.
   Рожает, а сама посматривает по сторонам. Бабы орут и корчатся. Она слушает их вопли и не понимает. Какой-то обман. Это не так уж трудно - зачем они кричат? Кто их подучил?
   Врачи тоже не понимают, зачем орут бабы. Врачей как профессионалов это раздражает. Поэтому они с удовольствием крутятся вокруг нее, которая либо молчит, либо посматривает по сторонам.
   К ней подходит высокая властная красивая брюнетка и весело спрашивает, как дела. Оказывается - главврач. Дела вполне хороши.
   Да, говорит красивая брюнетка, заглянув внутрь. Поехали в родовой зал.
   В зале - конвейер. На дворе демографический взрыв, все рожают и рожают. По случаю взрыва акушерки не занимаются обычными глупостями вроде "снимите все украшения и очки", а просто работают и работают не покладая рук.
   К новоприбывшей подходят сразу три труженицы родового фронта. Первая снимает с нее очки, протирает и надевает обратно. Чтоб лучше видела. Вторая произносит призывную речь с указаниями, что надо делать в последний момент. А третья, собственно приемщица, готовится к приему головы младенца. И вдруг истошно кричит на весь зал: "Батюшки, да тут еще и девственность!!! Ножницы!!!" В один миг - щелк! - решает одну из основных проблем человечества и с чувством выполненного долга принимает младенца целиком.
   Вторая подхватывает ребенка и на секунду подносит к очкам матери, раздвинув крошечные ножки - чтоб мать сама взглянула на крошечную письку и убедилась в рождении не кого-нибудь, а именно девочки. "Надо же, - говорит мамаша, - дочь"
   Высокая красавица-главврач поправляет ее: "Это пока лишь девочка. Дочь еще надо воспитать".
   Пока акушерки колдуют с пуповиной, мытьем и взвешиванием, женщина размышляет над словами доктора. Надо воспитать? Наверное надо, что ж поделаешь. Только не так, как воспитывали меня.
   Она пытается приподнять голову и взглянуть на те самые исторические ножницы, которыми акушерка десять минут назад лишила ее девственности. Но исторические ножницы уже унесли. Навсегда. И на них нет никаких мемориальных надписей.
   Ей двадцать семь лет. Она полна надежд.
   - ...Да-да, - кивает Ли, - это на любителя. Женщинам такое не интересно, они любят другую версию: как трудно и больно рожать, а мужчины этого, дескать, знать не желают, поэтому материнство - свято. Они оговаривают себе эту святость априори. Мужчины пытаются противопоставить этому трудности мужского бытия, но им это, как правило, слабо удается. Потому как женщины в данной святости более солидарны, чем мужчины в мужских трудностях.
   - Что ж - не свято материнство? - грозно
   вопросил попутчик.
   - Нет. Святы - святые. А это просто работа.
   - Вас разорвали бы на части, услышь святые мамаши эти слова, - уверенно сказал попутчик.
   - Сколько угодно. Я знаю что говорю. У меня, кстати, дочь. Вполне нормальный человек.
   - А откуда вы ее взяли - помните?
   - Не я ее, а она меня взяла. Все дети выбирают
   себе родителей сами. Слушайте.
   Как померла первая любовь.
   Ретро.
   Свет очей моих. Подруга, подруга. Надежная, умная. Своя. Родная. Родней сестры, если б у меня была сестра. Сколько ночей проговорили, сколько иллюзий, сколько у нас ясного света впереди, какое чудо, моя подруга, подруга. Все общее, ничего не жаль. С тобой не страшно. Какая ты хорошая.
   Июнь. Мы закончили школу. На выпускной бал мне построили алое платье, шитое искристым жемчугом. От мельчайшей бисеринки вверху он спускается к подолу, с каждым шагом укрупняются его капли. Прическа - волосы наверх и оплетены жемчужной нитью. Я просто прекрасна. Я даже пробую пудру. И чуть-чуть помады. И совсем слегка - тушь на ресницы. Я никогда не была так красива.
   Мой отец сегодня второй раз в моей жизни пришел в мою школу. Первый раз это было первого сентября в первом классе. Начало и конец: этимологически в русском языке это однокоренные слова. Он такой, мой отец, однокоренной, мой любимый отец. Он хороший.
   Мы с ним идем на выпускной вечер. Я горжусь им. Он довольно поглядывает на меня. Все прекрасно. Он не знает, что впереди у меня испытание на последнюю прочность: сегодня заканчивается моя возможность видеть Н ежедневно. Я не смогла увлечь любимого своей любовью. У нас больше не будет времени проверить мои умения. Боже, какой поцелуй не состоялся! - сокрушаюсь и сокрушаюсь я.
   Сейчас нам раздадут документы, Н получит золотую медаль, поскольку дюже умный, выносливый и терпеливый. И не умеет проигрывать.
   Напоследок я люблю его с ураганной, можно сказать, силой. Выглядит это примерно так: мы сидим за праздничным столом, установленным в спортивном зале школы. Н - рядом со мной, по левую руку. Это судьба так шутит. Он вежливо угощает меня черешней из алюминиевой миски. Подливает шампанского. Мое левое плечо немеет от желания прильнуть к его правому. Получаются странные поминки: покойник сначала присутствует на своих поминках вживе, пьет за упокой своей души, честно умирает, его хоронят и продолжают поминки. Какой садист посадил нас за стол рядом?
   А потом бал. Что вы думаете - он еще и танцевать со мной пошел! Кинул косточку. Этот тур навек запечатлен в анналах. Его руки лежат на моих плечах; мои руки осязают шерстяные рубчики его пиджака и готовы приклеиться к рубчикам навсегда. Я умираю от любви. Уже никаких других желаний - только бессмертная любовь. Сердце в груди бьется. Как птица. Увеличивается и заполняет весь объем. Я - сплошное сердце. Я прикасаюсь к моему ненаглядному пиджаку непосредственно сердцем, а не пальцами.
   Окружающий бальный народ с любопытством смотрит на нас, все всё знают. Моя любимая подруга по окончании тура говорит, что у меня было абсолютно белое лицо и она даже готовилась подхватить меня, если я упаду в обморок. Но я не упала, очень хорошо, нельзя же так, дорогая моя.
   После бала - спуск на воду. Это означает, что на набережной нас ждут фейерверк, рассвет и катание по водохранилищу на пароходах. Шествие от школы, всем миром. У меня побаливают в кровь растертые новыми туфлями ноги. Я не в силах обратить на это внимание, поскольку у меня как бы нет уже ни ног, ни рук, одно сплошное сердце и, может быть, еще немного - губы.
   Идем к воде по ночному городу, быстро превращающемуся в утренний. Я плыву в окружении своих друзей, он, Н, топает сам по себе. Иногда его задевают попутными разговорами мимо проходящие группки и компашки. Между нами метров пять. Он впереди, мы позади. Вот-вот за поворотом блеснет утренняя вода. Пришли на набережную. Загрохотали салюты. Впереди - трап на белый пароходик. Я держусь за подругу, свет очей моих. За родную и любимую, которая в момент приближения к трапу забирает у меня свою надежную и верную руку, ускоряет свои шаги и у самого начала трапа, под россыпью феерических огней действительно шикарного салюта, догоняет Н. Они вместе восходят по трапу. Она держит его под руку и напевает брачный марш господина Мендельсона. Феерические звездочки все до единой посыпались прямо в мои глаза...
   Описать мои ощущения или не надо?
   Через пять лет они действительно поженились. А меня пригласили свидетелем на свадьбу. И я там была. Правда, о ту пору мне было не до них. Я твердой рукой подписалась под их союзом, бестрепетно сплясала и весело напилась. Впереди была еще целая жизнь.
   - ...Н-да, голубушка. Подозреваю, что просто так это не кончилось, - сказал попутчик.
   - Как раз это - просто так и кончилось. Потом было уже совсем другое. Но, конечно, трапом по голове потом получили все участники похода. Не все - от меня, но получили все. Вот такие пироги. После этого надо было жить. Причем жить как можно лучше. Любить, в конце концов.
   - Удалось любить? - спросил попутчик.
   - Ого-го как удалось. До смерти.
   - Отдохните. Я тут кое-что вспомнил, - он быстро полистал свою темно-бордовую книжку. - Вот, нашел...
   Шестой рассказ ночного попутчика
   Дело было во сне, который однажды ей приснился.
   Сумрак большущего зрительного зала. На сцене под софитами - оратор. Под оратором - трибуна. На трибуне - книжища. Из любого кресла в зале видно, какая она большая и серьезная.
   Оратор читает лекцию: "Как достичь оргазма в домашних условиях". В зале есть пары, есть одинокие граждане и гражданки. Аншлаг. Все хотят оргазма.
   После преамбулы зрители уясняют, что сегодня речь пойдет о неуловимом мстителе - женском оргазме и что в зале должны остаться только те, кого это касается напрямую.
   ...Интересный сон.
   Краски яркие, как в кино на хорошей пленке, но почему-то персонажи неправильно покрашены: у оратора - ярко-зеленое лицо и ярко-малиновые руки. У зрителей лица вовсе разноцветные: белые, салатовые, лиловые, розовые, синие, бежевые, сиреневые, изумрудные, - у каждого свое.
   После уточнения темы из зала никто не ушел. Сидят слушают.
   Оратор: "Мы здесь сегодня собрались, точнее, вы собрались, чтобы получить возможность решительно и навсегда покончить с этим позорищем нашего времени, этим пятном на теле человечества, этой язвой на поверхности и даже внутри нашего общества, этим стыдом, этой подлостью, низостью, гнусностью, нечистоплотностью, форменным безобразием, - короче говоря, вы меня понимаете, что я говорю об отсутствии женского оргазма в широких массах народонаселения.
   Чем наш человек хуже ихнего? Почему у них женский оргазм, можно сказать, встречается на каждом шагу - в метро, например, хотя они называют его "подземка", в магазинах - в "шопах" по-ихнему, на кухне, в бане, в больнице, даже в родильных домах и на строительстве жилых и нежилых объектов?!!!
   Короче говоря, и нам пора кончать, дорогие женщины.
   Дорогие мужчины. Сегодня у нас лекция научно-практическая. Приготовьте ваших дам".
   В зале шорох, шепоток, в глазах недопонимание - как приготовить?
   - Вопрос можно? - кричит один, с малахитовым лицом.
   - Конечно, конечно, - мирно говорит оратор.
   - Я вот один пришел, без половины. Что мне делать?
   - Либо закройте глаза и представляйте, пока я буду диктовать, либо наблюдайте за женскими промежностями на соседних креслах. Я буду диктовать медленно, вы успеете посмотреть и налево, и направо, и сравнить. Садитесь.
   - Еще вопрос можно? - руку тянет дама зрелых лет с лицом цвета яичного желтка всмятку. - Я вообще живу одна. Как быть?
   - О, вам проще всех. Ваша проблема - целиком в ваших руках. По большому счету, у вас и проблемы-то нет. Она у тех, кто живут или собираются жить парами. Слушайте и запоминайте. Смотрите по сторонам. Да, и обязательно действуйте сами, когда я начну диктовать. Так вы быстрее усвоите материал. Еще вопросы? Да. Вы, пожалуйста.
   Встает юноша бледный.
   - Я пришел с невестой, - и кладет руку на плечо сидящей рядом белолицей девице, которая от его касания тоже начинает привставать. - Мы собираемся пожениться очень скоро, но еще не начали вести половую жизнь совместно, - юноша все бледнеет.
   - Простите, не понял: вы девственники или живете половой жизнью раздельно? - спросил юношу лектор.
   Юноша робко косится на девицу, она комкает кружевной платочек. Стоит и смотрит в пол.
   - Н-не знаю, - вдруг отвечает юноша.
   - Ну и ничего страшного, - успокаивает его лектор. - И ни к чему нашим людям все эти предрассудки. Главное - цемент семьи - женский оргазм. И если ваши помыслы чисты, а намерение жить вдвоем серьезно, то тренироваться можно начать прямо сейчас. Это не вредно.
   - Но как же я буду готовить ее, если мы никогда раньше... - юноша готов был заплакать.
   - Ничего страшного. Ваша невеста давно готова, я отсюда вижу. Она будет, я чувствую, хорошей женой. Девушка, поднимите, пожалуйста, юбку сами. Спасибо. Очень хорошо. Все остальные дамы в зале - сделайте то же самое.
   Бледный юноша плюхнулся в кресло. На уровне его глаз вверх проплыла юбочка невесты. Юноша оглянулся: в зале все шевелилось и готовилось. Дамы, явившиеся в юбках, быстро задрали их - и стоят, ожидая указаний. Дамы, явившиеся в брюках, спешно стягивают их и остаются кто в гольфиках, кто в рваных колготках. Одна в нерваных.
   - Отлично. А теперь снимите все остальное, что закрывает проход к вашим промежностям. Превосходно. Теперь садитесь на свои места своими задними местами, а свои передние места чуть приподнимите. Ноги, я полагаю, можно положить и на свои подлокотники, и на спинку ближайшего кресла, и просто раздвинуть. Это уж как удобнее. Главное - вашим партнерам должна быть видна вся ваша местность, подход к ней должен быть максимально открыт и удобен.
   Когда в зале не остается ни одной неподготовленной дамы, лектор надевает очки для чтения и раскрывает книгу. Просматривает начало, лихорадочно листает первую главу, вторую, третью... Книга чиста. Текст исчез. Зрители ждут указаний, зрительницы - неведомых оргазмов.
   "Буду шпарить по памяти", - думает лектор.
   - Женский оргазм применялся еще рабовладельцами Древнего Рима, - уверенно начинает он. - И даже при строительстве Братской ГЭС...
   "Господи, что со мной..." - холодеет оратор. Народ тихо ждет. Оратор лихорадочно листает книгу дальше и вдруг - о чудо! - буковки начинают проступать на отдаленных страницах фолианта. И уже можно что-то разобрать. Он вглядывается, облегченно вздыхает, вытирает взмокший лоб и торжественно произносит: