Страница:
Игорь, князь, северский, страшно огорчился: уже который раз не участвует в совместных походах на Степь!..
4
Третьяк прилег с женой под утро... Ласки, объятия... - короткий сон-забытье - проснулся. Вновь тревога; сна нет, голова ясная (несмотря на выпитое вечером); часа через три - вставать: отправление в путь... Все вроде бы уже обдумано, переговорено, уложено, приготовлено. С детьми попрощался вчера, чтобы их утром рано не будить...
Жена спала, посапывая, у него на руке, расплескав золотом отблескивающие шелковистые волосы. Он понюхал ее голову, тело... - тоска, боль в груди стала невыносима... Еще ни разу он их не оставлял таких - беспомощных и родных. Когда не был женат, не было у него семьи, тогда он не задумывался, не боялся - что за себя бояться...
- Господи, помоги и сохрани меня ради моих детей и женки милой, любимой!.. - прошептал он, глядя в потолок, слегка освещенным новым светом рождающегося дня.
Осторожно вытянув руку, он встал, босиком, ступая по выскобленному холодному деревянному полу, прошелся, шаря в темноте прохода, в крестовую, где перед Спасом, едва освещая, шевелился красный язычок лампадки; зажег от нее свечу, поставил перед иконкой и, встав на колени, начал молиться, обращаясь к Богу, всматриваясь в суровый лик на черной иконе.
Во дворе всхрапывали кони, переговаривались-перекрикивались сторожа на стенах городка.
Он молился.
И, когда в подклети заходили застукотили, Третьяк встал, погасил догорающую свечу, - через слюдяное окошечко уже проникал белый свет.
Спустился вниз. Баба Фекла (в переднике) перед протопившейся печью катала круглые тестяные мячи и ложила в берестяные кольца-формы - пекла хлеб. Она улыбнулась (забелели зубы), поклонилась - руки были у нее в тесте, - вкусно пахло: кислым хлебом, - вытерла кисти рук о передник.
- Подать, хозяюшко, брашки? - спрашивая, уже протягивала в деревянном ковшике-утице брашку-медовушку.
- Лучше кваску...
Медленно вытянул белопенный ядреный квас, вытер руками губы.
- Ах хорошо стало! Благослови меня, Феклушка!..
Поднялся наверх, оделся. Жена проснулась, подбежала в одной длинной сорочке - простоволосая, босоногая, прижалась к нему всем телом - слилась... От нее пахло постельным теплом, домом...
- Ну, не плачь, женушка... Мы с тобой обо всем обговорили: что и как, если что... Давно я хотел к ним в Степь сходить - поквитаться с ними...
Гладил, целовал коноплей пахнущие волосы и ему вновь стало ее, детей жалко так, что в груди сердце будто вывихнулось и стало биться с болью и перебоями, отдаваясь в висках и затылке.
- Давай, еще раз здесь попрощаемся, а там... - во время проводов, смотри, не показывай свою тоску-кручину...
* * *
Боярину Треьяку полегчало только тогда, когда отъехали на полдня пути от дома. Жена, как обещала, не плакала, когда во главе трехсотенной дружины провожала своего мужа, - только глаза у нее, - круглые, карие - блестели неистово молитвенно-жалостливо...
"Случись что со мной и она беззащитная, с детьми!.. Господи, помоги и убереги меня", - мысленно попросил он Бога, - в Душе появилась уверенность, что с ним ничего не случится.
Смотрел на своих воинов, качающихся в седлах, ребячествовавших, забыв уже о домашних делах - радовались воле...
Вспомнилось наставление воеводы Твердилы: "Береги коней - в Степи без них, что в море без лодий!.."
Да он сам знает. Кони были тучные, несмотря на то, что они не раз выходили на ученья-походы вокруг Городка. Холодный предутренник сменился хорошим солнечным днем, кони шли тяжело, только под угор - широким размашистым шагом, кое-где приходилось перебродивать разлившиеся ручейки, - но слава Богу - по пути не было рек, - под солнцем быстро сохли кони и люди. На передних копытах поблескивали новые подковы, - на мокрых и крутых спусках и подъемах лошади не оскальзывались.
Когда выехали на Бакаеву дорогу (шла по гребню водораздела рек Сулы, Псела, Ворскла, Северного Донца и левых притоков реки Сейм), то их встретил воевода Олстин Олексич с полком ковуев, - вместо князя Ярослава Всеволодовича с черниговской дружиной, - с руганью! "Тихо идете - мы вас уже сутки ждем!.. Надо теперь князя северского Игоря Святославича догонять, - они так и так до нас прошли!.."
Не понравился ему обрусевший воевода-половчанин, да и ковуи тоже - это, считай, те же кочевники, чуть присевшие на землю, еще не привыкшие трудом на земле добывать себе пропитание, одеваться - жить безбедно, и видно, что вольная жизнь им дороже, - вон как веселятся и резвятся, - даже кони у них сохранили зимой ходкость и легкость, - наверное, они больше на конюшнях пропадают, чем на зернотоках...
Русский боярин-воевода и воевода Олстин на привалах и на ходу старались держаться друг от друга отдельно.
Ковуи иногда далеко уходили вперед, оставляя русских на тяжело дышащих потных тучных, с раздутыми животами конях (у каждого, кроме запасного, были извозные).
5
Тридцатипятилетний Игорь Святославич, присоединив в Путивле дружину 15-летнего сына Владимира, переправившись через разлившийся Сейм, останавливаясь на короткие привалы дневные и недолгие ночные, как мог быстро шел по Старой Бакаевой дороге к Пселскому Перевозу. Здесь, на правом западном берегу, его должен был поджидать со своим полком племянник князь Рыльский Святослав Ольгович. Как было условлено, к ним, идущим по Бакаевой дороге, князь Ярослав Святославич не присоединился. Ни того - ни другого...
Потный, без шлема - темные мокрые от пота волосы свисали до плеч, коротко стриженные виски постепенно переходили в широкую русую бороду - в легкой кольчужной броне, князь северский слез с коня - он был вне себя...
Его тысяцкий Рагуил, - поджарый, сухой, черная борода коротко подстрижена, смуглое лицо поблескивало - вслед за своим князем ловко соскочил с седла, крикнул-приказал водрузить шатры; подозвал двух сотских и велел строить дополнительные весельные паромы. Передовые сторожа-ведомцы, не дожидаясь указаний, прыгнули в лодки и погребли на ту (луговую) сторону и там стали засадой. Боковые и задние сторожа совсем не показывались - сели там, где остановились (они на привалах не готовили еду, не разжигали костры - спали-дремали по очереди сидя, стоя, не впадая в глубокий сон).
Рагуил подошел, сел напротив Игоря Святославича. Светлые глаза тысяцкого переливались ореховым цветом, пытались встретиться с темно-синими глазами князя. Рядом уже горел костер - вкусно пахло дымом, окоренной ивой, речной пресной рыбой... По одному, по двое подходили бояре-воеводы, сотские, садились, молча смотрели на полупрозрачные пляшущие розовые фигурки пламени. Стряпчие на вбитые двурогие колья повесили на толстой длинной поперечине огромный черный котел с водой...
Наконец, встретились глазами - тихо, чтобы никто не слышал, заговорили: "Не этим путем надо было идти нам!" - "Я тебе, княже, опять скажу: дело не в пути, а во времени, - не в то время выступили мы опять..." - "Ты что?!.. Нельзя мне теперь после стольких неудач не воевать..." - "Да все знают, что ты не нарочно..." - "Хоть ты и тысяцкий, но ты больше книжник-писатель... После разгрома их Святославом они убоятся." - "Много ли он их побил? - Большая часть их разбежалась и все они ушли в гору - туда, куда нынче мы идем..." - "Все ведь помнят, как я вместе с половцами воевал Киев, а потом вместе с Кончаком, - теперешним моим сватом - в одной лодке спасался бегством от Рюрикова воеводы Лазаря и Бориса Захаровича..."
Прибежал дозорный с задних сторожей и уведомил, что подходят черниговцы и владимирцы "Всеволожьи".
Но как изумлен был Игорь Святославич - даже не мог огневаться, - когда вместо черниговской дружины увидел ковуев, а вместо "полка" владимирцев стояли усталые три сотни русских, - большую часть из которых составляли городецкие вои во главе с молодым незнаемым воеводой!.. И, когда к ночи прибыла дружина из Рыльска, он даже не вышел из своего шатра, чтобы встретить сыновца.
* * *
29 апреля (понедельник) выехали на Муравский шлях.
Не останавливаясь, пересекли в дневной жаре широкую дорогу-шлях, кое-где высохшую, вытоптанную до пыли. Бакаева дорога сузилась, - вкусно запахла свежая изрубленная копытами молодая трава, - местами до тропы, пошла вилять между кустами, чуть поднимаясь, на восток.
Ехавший рядом с Третьяком сотский Жмень Бродник (друг Твердилы, не был никогда женат - вся его жизнь прошла в походах, битвах, в княжеских пирах), когда проезжали шлях, показал на свежие следы.
- Только что проехали туда, - махнул рукой на юго-запад. - Они быстрее нас доедут до Степи: мы еще только подступимся к Сальнице, a они уже перебродят Донец (реку Уду), обойдут Дон (Северный Донец) и выйдут на Торскую дорогу...
- Может, купцы?.. Идут в Низовья Днепра-Славутича - на Олешье?
Старый сотский повел светлыми выцветшими глазами на своего воеводу, качнулся туда-сюда в седле, мотнул головой (лохматая шапка едва не слетела), ощерил на солнце из-под широкой пегой бороды крупные желтые зубы.
- Я следы извозных жидово-купеческих лошадей отличаю от рысью прошедших стременных половецких коней, - сторожа-кипчаки или русские бродники... Я в молодости побывал в ихних ватагах: русские по языку - в жизни они нерусские - обманут-разорят, отымут, а когда и башку отсекут. Схожи они с степняками и тем, что и у тех и у других нет Родины-Отечества - они как звери - живут там, где сытно, где можно богатеть и легко наживиться - не для Бога, не для людей живут они, а для себя, для живота своего - это одно и тоже, что не жить на Свете - все равно зря жить. Бог засчитывает только то, что ты хорошее, доброе на Земле сделал, а если такого не будет, то Бог не примет Душу в Рай!..
- Отмолят... Многие пред смертью в старости начинают отмаливать грехи.
- Ха-ха-ха, - посмотрел Жменя на своего воеводу и снова: - Ха-ха-ха... Знатный ты боярин, грамоту знаешь, потому не должен уподобляться недоумку или человеку родовитому, но нечестивому... Бог дурак, что ли?! Все бы так: грешили-грешили, а потом перед смертью раз и помолились, поклонились, или же требы наложили и все - в Рай... Тогда и на Земле невозможно было бы жить - перебили бы люди сами себя - самые лучшие превратились бы в звереподобных: каждый себе поболее, чтобы ему было поболее, сытнее, а другие пусть голодают, страдают, мучаются от худой жизни... А может, русские окраинные поселяне, живущие в городках-сторожках, проскакали - они на половецких на некованных лошадях ездят... Ты заметил, что у нас к ним тоже нет доверия - проезжая мимо, мы не заходим в русские селения и ничего не просим у них, и они на нас будто бы не обращают внимания: многие на полях землю работают, по водоемам рыбалят, скот пасут на зелень-траве...
- Так ведь они наши!
- Их и половцы не трогают и также как и мы не доверяют, но они нужны: землю метить. Но в отличие от бродников - русские еще и имена, прозвища - русские, а не "чуки" и "енки"...
- Как это так?
- А так: меня называли в бродниках Жменько Броднячук, - и опять засмеялся: - Да между двумя они... "Нашим и вашим" - двойные такие - живут и привыкли, и сосут иногда двух маток.
- Не понял: как это?..
- А вот так вот, - и громко зачмокал губами, - кони запрядали ушами, а некоторые - вскачь... Вокруг дружно гоготнули.
Третьяк дернул головой: "Совсем не смешно!" - начал осматривать своих дружинников, как будто видел их впервые...
30 апреля и до обеда 1 мая (с ночным и двумя короткими дневными отдыхами) достигли Северного Донца.
Третьяк впервые видел эту реку, хотя так много о ней слышал. В верховьях была она не широка и, если бы не весна (паводок-верховодье уже спадало), то, наверное, при переходе всадник не замочил бы ноги.
С возвышенного правого - западного - берега спустились по крутому глинистому мокрому обрыву к мутной, медленно, но величественно-мощно текущей воде. На широкой сухой полосе берега, заросшей зеленой мягкой сочной травой, разместились, чтобы передохнуть и перекусить, начать переправу. На тот берег ушли сторожа, наверху остался для прикрытия Путивльский полк Святослава.
К сидящим - Третьяку и сотскому Жменю - около разгоравшегося костра из сухих топляков, подошел походный (временный) сотский сын Твердилы Неждан. (За его спиной прятался десятник, которого послали с его людьми попасти извозных коней.)
- Вот он говорит, что у извозных копыта разбиты, не могут идти... Сам ходил, проверил: правда, так...
Жменя почернел, из-под косматых бровей зло взглянул на десятника, тот вновь спрятался за сотского.
Третьяк вначале спокойно воспринял сказанное, но когда до него дошло... Вскочил:
- Что будем делать?!.. - и смотрел на сотских: Жменя, на Неждана. Твердилов сын - могучий, с орлиными сине-стальными глазами - не отвернул взгляд, лишь стряхнул со лба темно-русую прядь.
- Знамо, нужно менять...
- Менять!.. А где коней взять?!..
Когда Тpeтьяк лично пришел к воеводе Олстину и доложил, тот не только не разгневался, но даже не удивился.
- Знаю, - и впервые раздраженно? - Зачем набрали таких быков? - Олстин вскочил - сухой, жилистый - пробежался туда-сюда вокруг костра: - Выгрузите извозных, перекладите на запасных... Иди, готовь к переправе...
Сторожевая полуторасотня, посланная во главе с Ратмиром по Муравскому шляху с приказом догнать тех, кто до них прошел и узнать, кто такие и, если это половецкий разъезд, - побить, должна была еще к утру вернуться.
Князь Игорь и его тысяцкий волновались, - особо Рагуил - за сына.
- Давай, иди!.. Начинай переправу с Володимером - помоги ему вести полк, - вставая и дожевывая, приказал Игорь Святославич рядом сидящему тысяцкому...
Забегали десятники, захрумкал песок под ногами, зашумели, загалдели. Выделенные табунщики погнали обратно - домой - покалеченных хромающих (их набралось со всех русских полков немало) коней. Вот они уже поднялись на берег, скрылись из виду.
Первым, как было велено, начал входить в текучую воду (брызги, визги - крик) полк Владимира Игоревича. Оголенные люди - одежду и оружие привязали к седлам - тянули за поводья упирающихся, храпящих своих коней, которые, не поенные, не только не пытались пить воду, но задрав морды, широко открытыми красными ноздрями начали что-то вынюхивать в воздухе, крутя лиловыми зрачками, а потом встали...
Шедшие за ним Новгород-Северский и Черниговские полки тоже остановились. Спустившаяся рысью дружина Святослава Ольговича ткнулась, въехала, смешалась с ними.
Природа вокруг замерла - слышно только как журчит вода, да как дико всхрапывают кони... Вдруг стал тускнуть свет: белый цвет начал превращаться в фиолетовый... И тут, подняв головы, наконец увидели, поняли, в чем дело: с Солнцем творилось что-то неладное!.. Правую верхнюю часть солнечного диска как будто кто стал откусывать, - "кусаемый" край забрызгал слепящими искорками.. Постепенно вся верхняя половина "поглотилась", а оставшаяся нижняя - узкая полоса (двурогая) - стала похожа на "угль горящий"...
Ошеломленные, испуганные люди смотрели, не отрываясь, на явление...
- "Княже! Се есть не добро знамение се!"
Игорь посмотрел на своих ближних бояр, оглянулся (глаза его излучали какой-то фосфорическо-синий цвет и лицо его будто бы освещалось этим фантастическо-жутким светом) назад - как ночные сумерки (только звезд не видно), - и громко:
- "Братья и дружино! Тайны божия никто же не весть, а знамению творець бог и всему миру своему, а нам, что створить бог, или на добро, или на наше зло, а то же нам видити..." Но начало нашего пути не здесь, а было 23 апреля - в день Святого Георгия (При крещении князь был наречен Георгием и об этом знали), - в мой день и Бог уже положил удачу в начале нашего похода!.. По-другому не можно: хватит им ходить по нашим землям и зорить-полонить!.. Надо выйти нам на Поле и стреножить их, показать нашу силу, чтоб отбить охоту у нечестивых гулять по нашим полям и селям, - и потише, - да и братья наши по крови уже говорят, что мы заодно с ими, что уже не ходим совместные походы против их, не бороним землю русскую, не трогаем ихние вежи, роднимся с ими, миримся!..
Тут уже рядом ихние земли, вот Бог и дает знать... Им это недоброе знамение - пусть они, язычники, трепещут... Мы христиане и от таких примет огораживаемся божьим крестом, - и первый перекрестился, глядя на четыре пятых ущемленное солнце...
Все равно в течение всего затмения (началось в 16 часов по местному времени) воины были в изумленно-заторможенном состоянии. Лишь, когда серпообразный диск солнца вновь приобрел форму огненного шара, вошли в разум и снова, благодарно, закрестились:
- Спасибо тебе Господи - не допустил конца Света, оставил живым сотворенный Тобой же Мир!..
Кони раньше людей пришли в себя, перестали всхрапывать, прижимать ужи; в глазах исчез звериный погляд - снова привычный одомашненный взгляд.
Третьяк облегченно вздохнул полней грудью - (вновь почуял запах речной воды, услышал голоса, шумы) - глянул на своих - у всех на лицах выражение, как будто вновь родились. Сотский Жменя, стыдясь за свою былую слабость (поддался, глядя на других, Богом сотворенному страху!), петушился... кричал-приказывал во время переправы, обзывал 7собачьими детьми, ушканами, но никто не обижался - радовались жизни. Третьяк чувствовал, как приятно и живительно щекочет прохладная вода, журча, его левое плечо, грудь...
На левом пологом берегу Донца одел он на сырое тело сухую одежду, прикрылся легкой кольчужной броней и пустил коня, привязав к седлу оставшегося запасного ездового, в рысь - вслед за ускакавшими вперед ковуями Олстина Олексича...
Игорь Святославич не дал в эту теплую весеннюю ночь разлеживаться войску. Велел передать: "3автра днем, придя на место, отдохнем."
2 мая до обеда дошли до "места": к верховью речки Корочи, где она прорезала Изюмскую сакму 8, и, извиваясь, уходила на восток на 25 км сквозь заросшие лесом взгорки, луговые низины, - вливалась в реку Оскол.
По обеим сторонам сакмы расположилось новгород-северско-путивльско-рыльско-черниговское войско. Вокруг поставили крепкие сторожа - хотя еще на русской (северской) земле, но уже редки стали майданы-городки русские, - только одни небольшие огорожа-селения и то они в основном южнее - по Сальнице, по Левобережью Донца. Стали ждать, - сюда - с полуночной стороны - выходила на сакму Пахнутцова дорога, по ней должен был подойти Всеволод Святославич со своим Трубчевско-Курским полком.
6
После обеда пригнал Ратмир. Тысяцкий Рагуил был вне себя от радости, встречая, обнимал, хлопал по мокрой от пота спине сына и снова тискал. Сын начал отталкиваться от отца, ушел в шатер - неудобно: видят...
Ратмир переоделся, попил, поел немного и засобирался.
- У князя и расскажу...
- Уж спешное, сынок, что?.. - и вопросительно-тревожно посмотрел. Сын мало походил на отца - высокий, голубоглазый; доброе открытое русое лицо; длинные волосы при дневном свете отливали золотом.
Рагуил настороженно слушал, о чем докладывает Paтмир князю и одновременно любовался своим старшим сыном. (В этом году женил его - дома у него осталась беременная жена. "Хорошо хоть со мной живут, - есть кому присмотреть, если что!..")
Игорь Святославич, сидя на обтесанном бревне, - вместо лавки - хмурил брови, морщил лоб, - слушал. В походном шатре, кроме их троих был еще Владимир Игоревич - не по годам серьезный, - подражая отцу, тоже морщил свой смуглый лоб...
- ...Мы было уж догнали их, но они вдруг съехали со шляха и исчезли...
- Так вы их видали видом иди по следам?!.. - привстал князь. Рагуил как будто проснулся, вдруг - резко:
- В каком месте?! - тысяцкий сухопар, жилистый - чуть выше среднего роста - впился взглядом на сына, - в выкаченных каре-ореховых глазах - гнев.
- По следам... Не доходя до Торской дороги с версту...
- Почему не проследили?! Может они, сойдя со шляха, - прямо к своим вежам за Каялу?.. - отец, привстав с места, пытал своего сына.
Ратмир, крутя головой, отвечал то князю, то своему отцу. На его лице временами появлялось выражение растерянности, но он тут же брал себя в руки... Раскраснелся, пот обильно выступил на лбу, мокрые виски; белая рубашка-косоворотка прилипла к телу.
- Почему не проследил, куда ушли?!.. Вдруг Ратмир бухнулся на колени. У тысяцкого и князя от неожиданности глаза полезли на лоб; Владимир так и застыл с открытым ртом, глядя на стоящего на коленях...
- Простите меня за Христа ради!.. Божье знаменье... Не пошли дальше... Отказались слушаться меня...
Игорь Святославич совладал с собой, отвернулся от Ратмира, повернулся к Рагуилу-тысяцкому.
- Может, Володимер (Переяславль и Новгород-Северский враждовали в это время между собой!) что надумал и меня пасет?! - спросил князь. Тысяцкий отмахнулся:
- Нет, ему сейчас не до того... Давай-ко, сынок, встань! - Мы не боги и ты не монашка - еще раз, теперь уже подробно, обскажи-ко все по порядку...
* * *
Князь Северской земли и его тысяцкий остались одни. Красные лучи закатывающегося солнца уже не светили сквозь тонкую ткань, занавешивающую вход в шатер, стало темновато и душно, но на ночь не открывали - неистребимые дикие рои комаров - черных (чем-то похожие на степняков) - до смерти бы изъели!
Зашли стольники князьи, поставили на низкий широкий походный столик чаши и мисы со скромным походным ужином, кувшин квасу и два - вина. Вино Игорь велел тут же унести обратно.
- Это нам сейчас ненадобно. Зажгите свечи и идите... И скажите сторожам, чтоб без моего сказа никого к нам не пускали... Кроме, ежели от Всеволода что будет...
Ели намеренно не спеша, запивая квасом; говорили, думали, решали...
В шатер проникал размеренный лагерный шум-гул. Иногда резко врывались отдельные крики о чем-то разбирающихся между собой мужиков, слышались дикие взвизгивания дерущихся жеребцов. Князь переставал говорить и жевать, недовольно скривив лицо, пережидал.
- Ох жеребя!.. И брат что-то запаздывает - тихо идет... - подавился - закашлялся.
Рагуил, перегнувшись через столик, постучал кулаком по широкой потной спине князя.
- Не нужно ждать его, надо немедля послать дальних сторожей-ведомцев, чтобы просмотреть Поле, и выходить самим... А таких людей, знающих те места, и у нас найдется... Узун (Современный Изюм) оседлать пошлю своего сына.
Оставь, пусть отдышится, отдохнет.
- Ему и его людям нужно от стыда отмыться!.. Всеволода еще день-два не будет, - сам знаешь, от него даже еще дальние сторожа-вестовые не пришли... Ладно, отдыхай, княже, - я пойду, сделаю я все...
Игорь Святославич, подняв усталое полное темно-русое бородатое лицо, посмотрел на спину согнувшегося, чтобы выйти из шатра, своего друга-тысяцкого.
- Ладно...
Рагуил вышагнул, выпрямился перед входом, втянул в себя сладкий прохладный воздух, насыщенный ароматами цветущих трав, ягодников-кyстoв, древ, наполнил им до приятной ломоты грудь, вытеснив из тела всю усталость - вернулись: жизненная сила, брызнула свежесть чувств, появились желания...
Восток уже потемнел, но на западе светилась еще чуть светло-розовая полоска горизонта. Окрикнул ближнего сторожа:
- Эй, позови ко мне в шатер черниговского воеводу Олстина и его боярина-воеводу Третьяка Остерского с их воеводами и сотскими.
Вокруг лица загудели, завились комары, стараясь сесть, ужалить и напиться крови. Размахивая руками, отбиваясь от несносных вездесущих вампиров, Рагуил пошел к себе: в недалеко стоящий походный летний шатер.
7
В низком в широком из темно-синего полотна шатре было тесно от людей и запахов: густо-жирно вкуснo пахло жареным (на костре) мясом, медом... пСтом. Иногда стенки и потолок слабо колыхались от наружного дуновения ночного сонного ветерка, и тогда красно-язычные огни больших сальных свечей установленных на специальных высоких стояках по "углам", слабо шевелились; вокруг расстеленных прямо на полу (на войлочном ковре) широких белых рушников и заставленных деревянными мисами с дымящимся мясом и белопенным медом ("насыти") в больших - потемневших от времени и потребления - деревянных с уткоголовыми ручками ковшах, сидели, лежали черниговский воевода Олстин с четыремя своими воеводами-пятисотниками и Третьяк с сотским Жменем. Перед ними сидел на низеньком раскладном стульчике тысяцкий Рагуил и продолжал говорить.
- ...И запаздываем сильно!.. До сего дня нет князя Всеволода - у курян есть люди, которые каждую тропинку, ложбинку-луговинку знают в тех местах. Они должны были пойти в дальние сторожа, но... придется из твоих выбрать (тысяцкий посмотрел на Олстина Олексича, тот перестал чавкать, преподнесенный к чернобородому смуглому лицу ковш с "медовушей" застыл в руках, - прислушался, глядя в сторону из-под сузившихся век черными глазками) и послать лучших конников, знающих места, дороги, чтобы ночью не путались, и сей же час... за Узун-гору 9(Изюмский курган - возвышенность напротив брода через Северный Донец - напротив впадения речки Сальницы). Пусть пройдут, спустившись с горы, до Каменки-речки (правобережье Северного Донца), не переходя, идут вдоль ее в сторону речки Суюрлий; идя по правобережью Суюрлия, обшарьте боковыми дозорами... Особо надо оглядеть и быть осторожным у Кaялы-речки, та речка вытекает из глубокого длинного каменистого балка с крутыми склонами-берегами и там могут сидеть ихние сторожа-засадники. В верстах трех (~5,6 км) ниже от места слияния Каялы с Суюрлием, напротив впадения-слияния Суюрлия с Тором, на левобережье последнего растеклось Соленое озеро, обойдите вокруг озера, поверните обратно и идите на северо-восток, слева оставив исток Каялы, выйдите на Большую Поляну, она ограничена с юго-востока речкой Каялы, с северо-запада - Суюрлием, - до самого придонного (Северного Донца) леса - на полдня пути тянется та поляна... В дальнем углу, поближе к Тору-реке, лежит большой град - станица Шарукан, пошлите туда несколько человек - пусть глянут: есть ли там собранные для похода на Русь половецкие полки. Две другие станицы, которые будут по пути, объедьте стороной... Посмотрите табуны. Весной в том Поле кормят-готовят коней для наезда на наши земли. Без коней они, что птицы без крыльев. Вот мы, как это делывал Великий Мономах каждую весну, и подрежем у них крылья, чтобы черные вороны не летывали к нам. Надо нам успеть, покуда не подошли Кончак с Гзаком - для них, ихнего войска уж коней должны приготовить, - но достанутся те кони нам... Скажи-обещай посылаемым в дальние сторожа, что они получат столько коней, сколько попросят, - когда мы войдем в Поле, мы заберем тьму коней, полоним людей-половчан в вежах, настрижем злата-серебра, драгих камней у ихних женок...
4
Третьяк прилег с женой под утро... Ласки, объятия... - короткий сон-забытье - проснулся. Вновь тревога; сна нет, голова ясная (несмотря на выпитое вечером); часа через три - вставать: отправление в путь... Все вроде бы уже обдумано, переговорено, уложено, приготовлено. С детьми попрощался вчера, чтобы их утром рано не будить...
Жена спала, посапывая, у него на руке, расплескав золотом отблескивающие шелковистые волосы. Он понюхал ее голову, тело... - тоска, боль в груди стала невыносима... Еще ни разу он их не оставлял таких - беспомощных и родных. Когда не был женат, не было у него семьи, тогда он не задумывался, не боялся - что за себя бояться...
- Господи, помоги и сохрани меня ради моих детей и женки милой, любимой!.. - прошептал он, глядя в потолок, слегка освещенным новым светом рождающегося дня.
Осторожно вытянув руку, он встал, босиком, ступая по выскобленному холодному деревянному полу, прошелся, шаря в темноте прохода, в крестовую, где перед Спасом, едва освещая, шевелился красный язычок лампадки; зажег от нее свечу, поставил перед иконкой и, встав на колени, начал молиться, обращаясь к Богу, всматриваясь в суровый лик на черной иконе.
Во дворе всхрапывали кони, переговаривались-перекрикивались сторожа на стенах городка.
Он молился.
И, когда в подклети заходили застукотили, Третьяк встал, погасил догорающую свечу, - через слюдяное окошечко уже проникал белый свет.
Спустился вниз. Баба Фекла (в переднике) перед протопившейся печью катала круглые тестяные мячи и ложила в берестяные кольца-формы - пекла хлеб. Она улыбнулась (забелели зубы), поклонилась - руки были у нее в тесте, - вкусно пахло: кислым хлебом, - вытерла кисти рук о передник.
- Подать, хозяюшко, брашки? - спрашивая, уже протягивала в деревянном ковшике-утице брашку-медовушку.
- Лучше кваску...
Медленно вытянул белопенный ядреный квас, вытер руками губы.
- Ах хорошо стало! Благослови меня, Феклушка!..
Поднялся наверх, оделся. Жена проснулась, подбежала в одной длинной сорочке - простоволосая, босоногая, прижалась к нему всем телом - слилась... От нее пахло постельным теплом, домом...
- Ну, не плачь, женушка... Мы с тобой обо всем обговорили: что и как, если что... Давно я хотел к ним в Степь сходить - поквитаться с ними...
Гладил, целовал коноплей пахнущие волосы и ему вновь стало ее, детей жалко так, что в груди сердце будто вывихнулось и стало биться с болью и перебоями, отдаваясь в висках и затылке.
- Давай, еще раз здесь попрощаемся, а там... - во время проводов, смотри, не показывай свою тоску-кручину...
* * *
Боярину Треьяку полегчало только тогда, когда отъехали на полдня пути от дома. Жена, как обещала, не плакала, когда во главе трехсотенной дружины провожала своего мужа, - только глаза у нее, - круглые, карие - блестели неистово молитвенно-жалостливо...
"Случись что со мной и она беззащитная, с детьми!.. Господи, помоги и убереги меня", - мысленно попросил он Бога, - в Душе появилась уверенность, что с ним ничего не случится.
Смотрел на своих воинов, качающихся в седлах, ребячествовавших, забыв уже о домашних делах - радовались воле...
Вспомнилось наставление воеводы Твердилы: "Береги коней - в Степи без них, что в море без лодий!.."
Да он сам знает. Кони были тучные, несмотря на то, что они не раз выходили на ученья-походы вокруг Городка. Холодный предутренник сменился хорошим солнечным днем, кони шли тяжело, только под угор - широким размашистым шагом, кое-где приходилось перебродивать разлившиеся ручейки, - но слава Богу - по пути не было рек, - под солнцем быстро сохли кони и люди. На передних копытах поблескивали новые подковы, - на мокрых и крутых спусках и подъемах лошади не оскальзывались.
Когда выехали на Бакаеву дорогу (шла по гребню водораздела рек Сулы, Псела, Ворскла, Северного Донца и левых притоков реки Сейм), то их встретил воевода Олстин Олексич с полком ковуев, - вместо князя Ярослава Всеволодовича с черниговской дружиной, - с руганью! "Тихо идете - мы вас уже сутки ждем!.. Надо теперь князя северского Игоря Святославича догонять, - они так и так до нас прошли!.."
Не понравился ему обрусевший воевода-половчанин, да и ковуи тоже - это, считай, те же кочевники, чуть присевшие на землю, еще не привыкшие трудом на земле добывать себе пропитание, одеваться - жить безбедно, и видно, что вольная жизнь им дороже, - вон как веселятся и резвятся, - даже кони у них сохранили зимой ходкость и легкость, - наверное, они больше на конюшнях пропадают, чем на зернотоках...
Русский боярин-воевода и воевода Олстин на привалах и на ходу старались держаться друг от друга отдельно.
Ковуи иногда далеко уходили вперед, оставляя русских на тяжело дышащих потных тучных, с раздутыми животами конях (у каждого, кроме запасного, были извозные).
5
Тридцатипятилетний Игорь Святославич, присоединив в Путивле дружину 15-летнего сына Владимира, переправившись через разлившийся Сейм, останавливаясь на короткие привалы дневные и недолгие ночные, как мог быстро шел по Старой Бакаевой дороге к Пселскому Перевозу. Здесь, на правом западном берегу, его должен был поджидать со своим полком племянник князь Рыльский Святослав Ольгович. Как было условлено, к ним, идущим по Бакаевой дороге, князь Ярослав Святославич не присоединился. Ни того - ни другого...
Потный, без шлема - темные мокрые от пота волосы свисали до плеч, коротко стриженные виски постепенно переходили в широкую русую бороду - в легкой кольчужной броне, князь северский слез с коня - он был вне себя...
Его тысяцкий Рагуил, - поджарый, сухой, черная борода коротко подстрижена, смуглое лицо поблескивало - вслед за своим князем ловко соскочил с седла, крикнул-приказал водрузить шатры; подозвал двух сотских и велел строить дополнительные весельные паромы. Передовые сторожа-ведомцы, не дожидаясь указаний, прыгнули в лодки и погребли на ту (луговую) сторону и там стали засадой. Боковые и задние сторожа совсем не показывались - сели там, где остановились (они на привалах не готовили еду, не разжигали костры - спали-дремали по очереди сидя, стоя, не впадая в глубокий сон).
Рагуил подошел, сел напротив Игоря Святославича. Светлые глаза тысяцкого переливались ореховым цветом, пытались встретиться с темно-синими глазами князя. Рядом уже горел костер - вкусно пахло дымом, окоренной ивой, речной пресной рыбой... По одному, по двое подходили бояре-воеводы, сотские, садились, молча смотрели на полупрозрачные пляшущие розовые фигурки пламени. Стряпчие на вбитые двурогие колья повесили на толстой длинной поперечине огромный черный котел с водой...
Наконец, встретились глазами - тихо, чтобы никто не слышал, заговорили: "Не этим путем надо было идти нам!" - "Я тебе, княже, опять скажу: дело не в пути, а во времени, - не в то время выступили мы опять..." - "Ты что?!.. Нельзя мне теперь после стольких неудач не воевать..." - "Да все знают, что ты не нарочно..." - "Хоть ты и тысяцкий, но ты больше книжник-писатель... После разгрома их Святославом они убоятся." - "Много ли он их побил? - Большая часть их разбежалась и все они ушли в гору - туда, куда нынче мы идем..." - "Все ведь помнят, как я вместе с половцами воевал Киев, а потом вместе с Кончаком, - теперешним моим сватом - в одной лодке спасался бегством от Рюрикова воеводы Лазаря и Бориса Захаровича..."
Прибежал дозорный с задних сторожей и уведомил, что подходят черниговцы и владимирцы "Всеволожьи".
Но как изумлен был Игорь Святославич - даже не мог огневаться, - когда вместо черниговской дружины увидел ковуев, а вместо "полка" владимирцев стояли усталые три сотни русских, - большую часть из которых составляли городецкие вои во главе с молодым незнаемым воеводой!.. И, когда к ночи прибыла дружина из Рыльска, он даже не вышел из своего шатра, чтобы встретить сыновца.
* * *
29 апреля (понедельник) выехали на Муравский шлях.
Не останавливаясь, пересекли в дневной жаре широкую дорогу-шлях, кое-где высохшую, вытоптанную до пыли. Бакаева дорога сузилась, - вкусно запахла свежая изрубленная копытами молодая трава, - местами до тропы, пошла вилять между кустами, чуть поднимаясь, на восток.
Ехавший рядом с Третьяком сотский Жмень Бродник (друг Твердилы, не был никогда женат - вся его жизнь прошла в походах, битвах, в княжеских пирах), когда проезжали шлях, показал на свежие следы.
- Только что проехали туда, - махнул рукой на юго-запад. - Они быстрее нас доедут до Степи: мы еще только подступимся к Сальнице, a они уже перебродят Донец (реку Уду), обойдут Дон (Северный Донец) и выйдут на Торскую дорогу...
- Может, купцы?.. Идут в Низовья Днепра-Славутича - на Олешье?
Старый сотский повел светлыми выцветшими глазами на своего воеводу, качнулся туда-сюда в седле, мотнул головой (лохматая шапка едва не слетела), ощерил на солнце из-под широкой пегой бороды крупные желтые зубы.
- Я следы извозных жидово-купеческих лошадей отличаю от рысью прошедших стременных половецких коней, - сторожа-кипчаки или русские бродники... Я в молодости побывал в ихних ватагах: русские по языку - в жизни они нерусские - обманут-разорят, отымут, а когда и башку отсекут. Схожи они с степняками и тем, что и у тех и у других нет Родины-Отечества - они как звери - живут там, где сытно, где можно богатеть и легко наживиться - не для Бога, не для людей живут они, а для себя, для живота своего - это одно и тоже, что не жить на Свете - все равно зря жить. Бог засчитывает только то, что ты хорошее, доброе на Земле сделал, а если такого не будет, то Бог не примет Душу в Рай!..
- Отмолят... Многие пред смертью в старости начинают отмаливать грехи.
- Ха-ха-ха, - посмотрел Жменя на своего воеводу и снова: - Ха-ха-ха... Знатный ты боярин, грамоту знаешь, потому не должен уподобляться недоумку или человеку родовитому, но нечестивому... Бог дурак, что ли?! Все бы так: грешили-грешили, а потом перед смертью раз и помолились, поклонились, или же требы наложили и все - в Рай... Тогда и на Земле невозможно было бы жить - перебили бы люди сами себя - самые лучшие превратились бы в звереподобных: каждый себе поболее, чтобы ему было поболее, сытнее, а другие пусть голодают, страдают, мучаются от худой жизни... А может, русские окраинные поселяне, живущие в городках-сторожках, проскакали - они на половецких на некованных лошадях ездят... Ты заметил, что у нас к ним тоже нет доверия - проезжая мимо, мы не заходим в русские селения и ничего не просим у них, и они на нас будто бы не обращают внимания: многие на полях землю работают, по водоемам рыбалят, скот пасут на зелень-траве...
- Так ведь они наши!
- Их и половцы не трогают и также как и мы не доверяют, но они нужны: землю метить. Но в отличие от бродников - русские еще и имена, прозвища - русские, а не "чуки" и "енки"...
- Как это так?
- А так: меня называли в бродниках Жменько Броднячук, - и опять засмеялся: - Да между двумя они... "Нашим и вашим" - двойные такие - живут и привыкли, и сосут иногда двух маток.
- Не понял: как это?..
- А вот так вот, - и громко зачмокал губами, - кони запрядали ушами, а некоторые - вскачь... Вокруг дружно гоготнули.
Третьяк дернул головой: "Совсем не смешно!" - начал осматривать своих дружинников, как будто видел их впервые...
30 апреля и до обеда 1 мая (с ночным и двумя короткими дневными отдыхами) достигли Северного Донца.
Третьяк впервые видел эту реку, хотя так много о ней слышал. В верховьях была она не широка и, если бы не весна (паводок-верховодье уже спадало), то, наверное, при переходе всадник не замочил бы ноги.
С возвышенного правого - западного - берега спустились по крутому глинистому мокрому обрыву к мутной, медленно, но величественно-мощно текущей воде. На широкой сухой полосе берега, заросшей зеленой мягкой сочной травой, разместились, чтобы передохнуть и перекусить, начать переправу. На тот берег ушли сторожа, наверху остался для прикрытия Путивльский полк Святослава.
К сидящим - Третьяку и сотскому Жменю - около разгоравшегося костра из сухих топляков, подошел походный (временный) сотский сын Твердилы Неждан. (За его спиной прятался десятник, которого послали с его людьми попасти извозных коней.)
- Вот он говорит, что у извозных копыта разбиты, не могут идти... Сам ходил, проверил: правда, так...
Жменя почернел, из-под косматых бровей зло взглянул на десятника, тот вновь спрятался за сотского.
Третьяк вначале спокойно воспринял сказанное, но когда до него дошло... Вскочил:
- Что будем делать?!.. - и смотрел на сотских: Жменя, на Неждана. Твердилов сын - могучий, с орлиными сине-стальными глазами - не отвернул взгляд, лишь стряхнул со лба темно-русую прядь.
- Знамо, нужно менять...
- Менять!.. А где коней взять?!..
Когда Тpeтьяк лично пришел к воеводе Олстину и доложил, тот не только не разгневался, но даже не удивился.
- Знаю, - и впервые раздраженно? - Зачем набрали таких быков? - Олстин вскочил - сухой, жилистый - пробежался туда-сюда вокруг костра: - Выгрузите извозных, перекладите на запасных... Иди, готовь к переправе...
Сторожевая полуторасотня, посланная во главе с Ратмиром по Муравскому шляху с приказом догнать тех, кто до них прошел и узнать, кто такие и, если это половецкий разъезд, - побить, должна была еще к утру вернуться.
Князь Игорь и его тысяцкий волновались, - особо Рагуил - за сына.
- Давай, иди!.. Начинай переправу с Володимером - помоги ему вести полк, - вставая и дожевывая, приказал Игорь Святославич рядом сидящему тысяцкому...
Забегали десятники, захрумкал песок под ногами, зашумели, загалдели. Выделенные табунщики погнали обратно - домой - покалеченных хромающих (их набралось со всех русских полков немало) коней. Вот они уже поднялись на берег, скрылись из виду.
Первым, как было велено, начал входить в текучую воду (брызги, визги - крик) полк Владимира Игоревича. Оголенные люди - одежду и оружие привязали к седлам - тянули за поводья упирающихся, храпящих своих коней, которые, не поенные, не только не пытались пить воду, но задрав морды, широко открытыми красными ноздрями начали что-то вынюхивать в воздухе, крутя лиловыми зрачками, а потом встали...
Шедшие за ним Новгород-Северский и Черниговские полки тоже остановились. Спустившаяся рысью дружина Святослава Ольговича ткнулась, въехала, смешалась с ними.
Природа вокруг замерла - слышно только как журчит вода, да как дико всхрапывают кони... Вдруг стал тускнуть свет: белый цвет начал превращаться в фиолетовый... И тут, подняв головы, наконец увидели, поняли, в чем дело: с Солнцем творилось что-то неладное!.. Правую верхнюю часть солнечного диска как будто кто стал откусывать, - "кусаемый" край забрызгал слепящими искорками.. Постепенно вся верхняя половина "поглотилась", а оставшаяся нижняя - узкая полоса (двурогая) - стала похожа на "угль горящий"...
Ошеломленные, испуганные люди смотрели, не отрываясь, на явление...
- "Княже! Се есть не добро знамение се!"
Игорь посмотрел на своих ближних бояр, оглянулся (глаза его излучали какой-то фосфорическо-синий цвет и лицо его будто бы освещалось этим фантастическо-жутким светом) назад - как ночные сумерки (только звезд не видно), - и громко:
- "Братья и дружино! Тайны божия никто же не весть, а знамению творець бог и всему миру своему, а нам, что створить бог, или на добро, или на наше зло, а то же нам видити..." Но начало нашего пути не здесь, а было 23 апреля - в день Святого Георгия (При крещении князь был наречен Георгием и об этом знали), - в мой день и Бог уже положил удачу в начале нашего похода!.. По-другому не можно: хватит им ходить по нашим землям и зорить-полонить!.. Надо выйти нам на Поле и стреножить их, показать нашу силу, чтоб отбить охоту у нечестивых гулять по нашим полям и селям, - и потише, - да и братья наши по крови уже говорят, что мы заодно с ими, что уже не ходим совместные походы против их, не бороним землю русскую, не трогаем ихние вежи, роднимся с ими, миримся!..
Тут уже рядом ихние земли, вот Бог и дает знать... Им это недоброе знамение - пусть они, язычники, трепещут... Мы христиане и от таких примет огораживаемся божьим крестом, - и первый перекрестился, глядя на четыре пятых ущемленное солнце...
Все равно в течение всего затмения (началось в 16 часов по местному времени) воины были в изумленно-заторможенном состоянии. Лишь, когда серпообразный диск солнца вновь приобрел форму огненного шара, вошли в разум и снова, благодарно, закрестились:
- Спасибо тебе Господи - не допустил конца Света, оставил живым сотворенный Тобой же Мир!..
Кони раньше людей пришли в себя, перестали всхрапывать, прижимать ужи; в глазах исчез звериный погляд - снова привычный одомашненный взгляд.
Третьяк облегченно вздохнул полней грудью - (вновь почуял запах речной воды, услышал голоса, шумы) - глянул на своих - у всех на лицах выражение, как будто вновь родились. Сотский Жменя, стыдясь за свою былую слабость (поддался, глядя на других, Богом сотворенному страху!), петушился... кричал-приказывал во время переправы, обзывал 7собачьими детьми, ушканами, но никто не обижался - радовались жизни. Третьяк чувствовал, как приятно и живительно щекочет прохладная вода, журча, его левое плечо, грудь...
На левом пологом берегу Донца одел он на сырое тело сухую одежду, прикрылся легкой кольчужной броней и пустил коня, привязав к седлу оставшегося запасного ездового, в рысь - вслед за ускакавшими вперед ковуями Олстина Олексича...
Игорь Святославич не дал в эту теплую весеннюю ночь разлеживаться войску. Велел передать: "3автра днем, придя на место, отдохнем."
2 мая до обеда дошли до "места": к верховью речки Корочи, где она прорезала Изюмскую сакму 8, и, извиваясь, уходила на восток на 25 км сквозь заросшие лесом взгорки, луговые низины, - вливалась в реку Оскол.
По обеим сторонам сакмы расположилось новгород-северско-путивльско-рыльско-черниговское войско. Вокруг поставили крепкие сторожа - хотя еще на русской (северской) земле, но уже редки стали майданы-городки русские, - только одни небольшие огорожа-селения и то они в основном южнее - по Сальнице, по Левобережью Донца. Стали ждать, - сюда - с полуночной стороны - выходила на сакму Пахнутцова дорога, по ней должен был подойти Всеволод Святославич со своим Трубчевско-Курским полком.
6
После обеда пригнал Ратмир. Тысяцкий Рагуил был вне себя от радости, встречая, обнимал, хлопал по мокрой от пота спине сына и снова тискал. Сын начал отталкиваться от отца, ушел в шатер - неудобно: видят...
Ратмир переоделся, попил, поел немного и засобирался.
- У князя и расскажу...
- Уж спешное, сынок, что?.. - и вопросительно-тревожно посмотрел. Сын мало походил на отца - высокий, голубоглазый; доброе открытое русое лицо; длинные волосы при дневном свете отливали золотом.
Рагуил настороженно слушал, о чем докладывает Paтмир князю и одновременно любовался своим старшим сыном. (В этом году женил его - дома у него осталась беременная жена. "Хорошо хоть со мной живут, - есть кому присмотреть, если что!..")
Игорь Святославич, сидя на обтесанном бревне, - вместо лавки - хмурил брови, морщил лоб, - слушал. В походном шатре, кроме их троих был еще Владимир Игоревич - не по годам серьезный, - подражая отцу, тоже морщил свой смуглый лоб...
- ...Мы было уж догнали их, но они вдруг съехали со шляха и исчезли...
- Так вы их видали видом иди по следам?!.. - привстал князь. Рагуил как будто проснулся, вдруг - резко:
- В каком месте?! - тысяцкий сухопар, жилистый - чуть выше среднего роста - впился взглядом на сына, - в выкаченных каре-ореховых глазах - гнев.
- По следам... Не доходя до Торской дороги с версту...
- Почему не проследили?! Может они, сойдя со шляха, - прямо к своим вежам за Каялу?.. - отец, привстав с места, пытал своего сына.
Ратмир, крутя головой, отвечал то князю, то своему отцу. На его лице временами появлялось выражение растерянности, но он тут же брал себя в руки... Раскраснелся, пот обильно выступил на лбу, мокрые виски; белая рубашка-косоворотка прилипла к телу.
- Почему не проследил, куда ушли?!.. Вдруг Ратмир бухнулся на колени. У тысяцкого и князя от неожиданности глаза полезли на лоб; Владимир так и застыл с открытым ртом, глядя на стоящего на коленях...
- Простите меня за Христа ради!.. Божье знаменье... Не пошли дальше... Отказались слушаться меня...
Игорь Святославич совладал с собой, отвернулся от Ратмира, повернулся к Рагуилу-тысяцкому.
- Может, Володимер (Переяславль и Новгород-Северский враждовали в это время между собой!) что надумал и меня пасет?! - спросил князь. Тысяцкий отмахнулся:
- Нет, ему сейчас не до того... Давай-ко, сынок, встань! - Мы не боги и ты не монашка - еще раз, теперь уже подробно, обскажи-ко все по порядку...
* * *
Князь Северской земли и его тысяцкий остались одни. Красные лучи закатывающегося солнца уже не светили сквозь тонкую ткань, занавешивающую вход в шатер, стало темновато и душно, но на ночь не открывали - неистребимые дикие рои комаров - черных (чем-то похожие на степняков) - до смерти бы изъели!
Зашли стольники князьи, поставили на низкий широкий походный столик чаши и мисы со скромным походным ужином, кувшин квасу и два - вина. Вино Игорь велел тут же унести обратно.
- Это нам сейчас ненадобно. Зажгите свечи и идите... И скажите сторожам, чтоб без моего сказа никого к нам не пускали... Кроме, ежели от Всеволода что будет...
Ели намеренно не спеша, запивая квасом; говорили, думали, решали...
В шатер проникал размеренный лагерный шум-гул. Иногда резко врывались отдельные крики о чем-то разбирающихся между собой мужиков, слышались дикие взвизгивания дерущихся жеребцов. Князь переставал говорить и жевать, недовольно скривив лицо, пережидал.
- Ох жеребя!.. И брат что-то запаздывает - тихо идет... - подавился - закашлялся.
Рагуил, перегнувшись через столик, постучал кулаком по широкой потной спине князя.
- Не нужно ждать его, надо немедля послать дальних сторожей-ведомцев, чтобы просмотреть Поле, и выходить самим... А таких людей, знающих те места, и у нас найдется... Узун (Современный Изюм) оседлать пошлю своего сына.
Оставь, пусть отдышится, отдохнет.
- Ему и его людям нужно от стыда отмыться!.. Всеволода еще день-два не будет, - сам знаешь, от него даже еще дальние сторожа-вестовые не пришли... Ладно, отдыхай, княже, - я пойду, сделаю я все...
Игорь Святославич, подняв усталое полное темно-русое бородатое лицо, посмотрел на спину согнувшегося, чтобы выйти из шатра, своего друга-тысяцкого.
- Ладно...
Рагуил вышагнул, выпрямился перед входом, втянул в себя сладкий прохладный воздух, насыщенный ароматами цветущих трав, ягодников-кyстoв, древ, наполнил им до приятной ломоты грудь, вытеснив из тела всю усталость - вернулись: жизненная сила, брызнула свежесть чувств, появились желания...
Восток уже потемнел, но на западе светилась еще чуть светло-розовая полоска горизонта. Окрикнул ближнего сторожа:
- Эй, позови ко мне в шатер черниговского воеводу Олстина и его боярина-воеводу Третьяка Остерского с их воеводами и сотскими.
Вокруг лица загудели, завились комары, стараясь сесть, ужалить и напиться крови. Размахивая руками, отбиваясь от несносных вездесущих вампиров, Рагуил пошел к себе: в недалеко стоящий походный летний шатер.
7
В низком в широком из темно-синего полотна шатре было тесно от людей и запахов: густо-жирно вкуснo пахло жареным (на костре) мясом, медом... пСтом. Иногда стенки и потолок слабо колыхались от наружного дуновения ночного сонного ветерка, и тогда красно-язычные огни больших сальных свечей установленных на специальных высоких стояках по "углам", слабо шевелились; вокруг расстеленных прямо на полу (на войлочном ковре) широких белых рушников и заставленных деревянными мисами с дымящимся мясом и белопенным медом ("насыти") в больших - потемневших от времени и потребления - деревянных с уткоголовыми ручками ковшах, сидели, лежали черниговский воевода Олстин с четыремя своими воеводами-пятисотниками и Третьяк с сотским Жменем. Перед ними сидел на низеньком раскладном стульчике тысяцкий Рагуил и продолжал говорить.
- ...И запаздываем сильно!.. До сего дня нет князя Всеволода - у курян есть люди, которые каждую тропинку, ложбинку-луговинку знают в тех местах. Они должны были пойти в дальние сторожа, но... придется из твоих выбрать (тысяцкий посмотрел на Олстина Олексича, тот перестал чавкать, преподнесенный к чернобородому смуглому лицу ковш с "медовушей" застыл в руках, - прислушался, глядя в сторону из-под сузившихся век черными глазками) и послать лучших конников, знающих места, дороги, чтобы ночью не путались, и сей же час... за Узун-гору 9(Изюмский курган - возвышенность напротив брода через Северный Донец - напротив впадения речки Сальницы). Пусть пройдут, спустившись с горы, до Каменки-речки (правобережье Северного Донца), не переходя, идут вдоль ее в сторону речки Суюрлий; идя по правобережью Суюрлия, обшарьте боковыми дозорами... Особо надо оглядеть и быть осторожным у Кaялы-речки, та речка вытекает из глубокого длинного каменистого балка с крутыми склонами-берегами и там могут сидеть ихние сторожа-засадники. В верстах трех (~5,6 км) ниже от места слияния Каялы с Суюрлием, напротив впадения-слияния Суюрлия с Тором, на левобережье последнего растеклось Соленое озеро, обойдите вокруг озера, поверните обратно и идите на северо-восток, слева оставив исток Каялы, выйдите на Большую Поляну, она ограничена с юго-востока речкой Каялы, с северо-запада - Суюрлием, - до самого придонного (Северного Донца) леса - на полдня пути тянется та поляна... В дальнем углу, поближе к Тору-реке, лежит большой град - станица Шарукан, пошлите туда несколько человек - пусть глянут: есть ли там собранные для похода на Русь половецкие полки. Две другие станицы, которые будут по пути, объедьте стороной... Посмотрите табуны. Весной в том Поле кормят-готовят коней для наезда на наши земли. Без коней они, что птицы без крыльев. Вот мы, как это делывал Великий Мономах каждую весну, и подрежем у них крылья, чтобы черные вороны не летывали к нам. Надо нам успеть, покуда не подошли Кончак с Гзаком - для них, ихнего войска уж коней должны приготовить, - но достанутся те кони нам... Скажи-обещай посылаемым в дальние сторожа, что они получат столько коней, сколько попросят, - когда мы войдем в Поле, мы заберем тьму коней, полоним людей-половчан в вежах, настрижем злата-серебра, драгих камней у ихних женок...