Черных Иван. Школа террористов

   - Катись ты! Отпусти, или я кричать буду.
   С неё станется. Попробуй потом оправдаться, что не пристава оккупант к молдавской девушке. А из кафе за нами уже наблюдал официант, обслуживавший нас, и та влюбленная парочка, сидевшая в углу и появившаяся теперь у двери. Я отпустил руку Альбины. Она, едва держась на ногах, дошла до своей машины и, достав из сумочки ключ, попыталась открыть дверцу, но никак не могла попасть в замочную скважину. Допустить её за руль было бы не меньшим преступлением, чем толкнуть на самоубийство. А я заказывал коньяк, значит, окажусь виноватым.
   Подхожу к ней, отнимаю ключ и, снова взяв под руку, с силой веду к противоположной дверце. Она упирается, и мне не без труда удается втиснуть её на правое сиденье. Сажусь за руль. Чувствую себя абсолютно трезвым и надеюсь на счастливый случай, что не нарвусь на гаишников. А если и нарвусь - не каждого же встречного они останавливают.
   - Поехали к Томке, - успокаивается Альбина и виновато прижимается лицом к моему плечу.
   - К мамке, - поправляю я. - Не знал, что у Андрея такая разухабистая невеста.
   - Не трогай Андрея! - Альбина отстранилась и всхлипнула. - Что ты знаешь о нем и обо мне?... Кто я теперь?.. Мне не хочется жить. - Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
   Мне стало её жаль, я обнял её и стал успокаивать.
   - Перестань. У тебя все ещё впереди. Андрей был хороший парень, но от судьбы, говорят, не уйдешь... Ты ещё встретишь достойного человека...
   - Не надо. С ним оборвалась вся моя надежда. _ Вытерла глаза и умоляюще попросила: - Поедем к Томке. Я хочу напиться и умереть.
   - Глупости. А отец? Мачеха? Они тебя любят.
   Она осуждающе глянула мне в глаза и грустно усмехнулась.
   - Кашпировский... Отец любит, не спорю. Но Софа для него - свет в окне. А она, бывшая моя подружка, ждет не дождется как избавиться от меня, за любого готова выдать - мешать ей стала единовластно командовать папочкой. Стерва.
   - И все-таки я отвезу тебя домой. Успокойся, поспи, а завтра встретимся с тобой и обо всем поговорим.
   - Правда? Ты не обиделся, не отвернешься от меня?
   - Нет.
   Она достала платочек, вытерла лицо, посмотрелась в зеркальце. Прильнула к моему плечу и поцеловала его. Странная и недоступная моему пониманию женщина: я ещё не встречал людей с такой быстрой сменой настроения, и у меня вызывали сомнение некоторые её эмоциональные всплески, который то пробуждали сочувствие, то раздражали и заставляли усомниться в её искренности.
   Вальяжный мужчина с прибалтийской мадонной все ещё стояли у двери кафе, наблюдая за нами, и я включил зажигание. Соблюдая особую осторожность, выехал на дорогу и на небольшой скорости направился по улице к дому, где жила Альбина. До него было километров пять, но не проехал я и километра, как обнаружил плетущийся за нами следом темно-синий "Москвич". Все нас обгоняли, а этот держался, как на привязи... Случайное совпадение или?..
   Альбина ничего не замечает, склонила голову на грудь, то ли о чем-то думает, то ли дремлет, то ли делает вид убитой горем - я не знаю, чему верить. А тут ещё этот задрипанный "Москвич".
   Увеличиваю скорость. Он не отстает. Сворачиваю в первый же переулок и сворачиваю на параллельную улицу. Останавливаюсь.
   Альбина поднимает голову.
   - Что, приехали?
   - Почти.
   - А где мы? - крутит она головой.
   - Вот раздумываю, куда тебя везти: домой или к подруге.
   - Вези домой, - вдруг меняет она решение.
   Я включаю скорость. "Москвич" не появляется. Значит, никакой погони, зря я запаниковал. Еду не торопясь по Гоголя, параллельно Пушкинской: вдруг "Москвич" появится, нагонит или выскочит из любого переулка? На душе все-таки неспокойно.
   Проехали три квартала, никаких машин. Начинаю успокаиваться. Альбина снова склоняет на грудь голову.
   Сворачиваю на Пушкинскую, её родную улицу, и увеличиваю скорость до шестидесяти.
   Предчувствие меня не обмануло: преследователи знали, где меня поджидать - за квартал от дома Альбины, там я обязательно должен был появиться. Вначале выскочила белая "Волга", а когда я приблизился к ней, сзади появился и темно-синий "Москвич". "Волга" резко затормозила. Но я среагировал, тормоза "жигуленка" завизжали недорезанным поросенком, и машина остановилась впритык к "Волге". В ту же секунду она сдала назад. Раздался стук, звон разбитого стекла.
   Альбина вскинула голову, недоуменно глянула на меня, на впереди стоявшую "Волгу" и, сообразив, что произошло, выскочила из кабины.
   Из "Волги" тоже вылезли трое: интеллигентного вида мужчина лет сорока и двое молодых парней лет по шестнадцати.
   Я выходить не торопился: понял, к чему все затеяно, и первым делом окинул взглядом панель под приборной доской, надеясь найти там что-нибудь для защиты. Но кроме парфюмерной сумочки да атласа дорог, ничего не увидел.
   - Вы что?! Что натворили?! - негодующе крикнула Альбина, наступая на троицу, невозмутимо и с улыбкой ожидающую, что предпримет дальше фифочка, вырядившаяся в просвечивающий крепдешин.
   - А это спроси у своего водителя, куда это он так торопился, - ответил старший совершенно спокойно, словно никакого отношения к происшествию не имел. - Что, дорога узкая? - глянул он на меня с усмешкой.
   Он был настроен не агрессивно, дракой не пахло, и я вылез из машины. Все - Альбина, интеллигент и его пассажиры - стали рассматривать повреждения. У "жигуленка" был помят капот и разбита правая фара, у "Волги" пострадала лишь задняя левая фара.
   - И что будем делать? - спросил у меня интеллигент.
   - А что бы вы хотели? - на вопрос вопросом ответил я, понимая, что оправдываться в созданной моими противниками ситуации бесполезно.
   Альбина перевела злой взгляд на меня, и я вынужден был растолковать ей:
   - Это шантаж. Они специально сдали назад и устроили аварию.
   - Ах вы подонки! - Альбина ринулась на старшего. - Такую машину изуродовали! Ты, старый козел, куда пер?! Да я тебя!.. - и, качнувшись, едва не упала, успев опереться руками на багажник "Волги".
   - Да они пьяные в стельку! - радостно завопил черноглазый парень, тыкая в сторону Альбины и мою пальцем. - Надо ГАИ вызывать.
   - Вы виноваты и ещё ГАИ? - повернулась к нему Альбина, готовая пустить в ход кулаки. Я схватил её за руку.
   - Пусть вызывают.
   В этот момент подкатил и преследовавший нас "Москвич", притормозил на объезде, и шофер, тоже молодой парень, крикнул:
   - Сейчас я вызову ГАИ. - И дал газ.
   "Что за всем этим кроется? - пытался я разгадать замысел шантажистов. - Я или Альбина объект их внимания? Если я, причин может быть три: политическая - скомпрометировать советского офицера, криминальная, связанная с посещением школы, либо личная, близкого Альбине человека, приревновавшего меня. Если Альбина - тут скорее всего дело пахнет вымогательством: кто-то увидел у неё крупную сумму денег или знает, что она дочка богатого человека, вот и решили потрясти...
   ГАИ появилась как по заказу, не дав мне времени на обдумывание сложившейся ситуации. Старший лейтенант милиции, едва Альбина заговорила с ним, замахал рукой перед своим крупным носом, отгоняя запах алкоголя. Даже водительских прав не потребовал, указал на заднее сиденье своего "газика".
   - Садитесь туда, - приказал строго и повернулся ко мне. - И вы тоже.
   - А моя машина? Пьяно запротестовала Альбина.
   - Ничего с ней не случится. Вон сержант поведет, - указал старший лейтенант на вылезшего из "газика" рослого и крутоплечего милиционера. Еще один гаишник, старшина, оказался на заднем сиденьи, севший между нами.
   Альбина успела шепнуть мне:
   - Не бойся, папа выручит нас.
   Когда машина тронулась, она вызывающе обратилась к старшему лейтенанту, сидевшему за рулем:
   - Послушай, козел, сколько ты хочешь?
   - Миллион, - повернувшись, осклабился гаишник. - За аварию. И миллион за "козла".
   - А понос не прохватит?
   - Не-е, у меня желудок крепкий, - не обиделся старший лейтенант.
   - И свинец переварит? - Похоже, авария и появление гаишников протрезвили Альбину.
   - А это уже угроза, мадам, - снова повернул к нам свое квадратное лицо с приплюснутым носом сифилитика старший лейтенант. - При исполнении, Вот старшина и капитан свидетели. Слышали? - глянул он на меня.
   Я отвернулся. Мысль, кто это люди и что за спектакль здесь разыгрывается, буравила мне мозги, и я хотел разгадать их дальнейший ход, чтобы выработать тактику своих действий. Ведь если это политическая авантюра, то каждое мое слово будет иметь международный резонанс. Сколько в прессе националистов льется сейчас грязи на наши Вооруженные Силы, на офицеров и солдат "оккупантов", якобы ведущих себя с местным населением по-варварски. Что они могут приписать мне, в чем обвинить? На вымогателей, по поведению старшего лейтенанта и старшины, мало похоже. Да и везут нас по Пушкинской улице в обратную сторону от дома Петрунеску - там в день знакомства с Альбиной, когда ехали на пляж, я видел будку ГАИ.
   После обоюдных угроз Альбины и старшего лейтенанта разговор прекратился, и мы ехали минут пятнадцать молча. Вот и бело-голубая будка с остекленным верхом - пост ГАИ, - откуда все хорошо просматривается; с телефонами, мегафоном, скрученной в колесо острозубой лентой задержания.
   В будке находилось ещё двое гаишников, капитан и мужчина в штатском. Старший лейтенант доложил им что-то на своем языке, и капитан, отрекомендовавшись нам старшим инспектором ГАИ Добричем, потребовал документы. Потом заставил дуть в пробирки и приказал мужчине в штатском:
   - Составляйте акт и в вытрезвиловку.
   - Да вы что? - снова разъярилась Альбина. - Сами пьяные, легаши проклятые. Пустите меня к телефону.
   К телефону её не пустили. Я в спор не встревал, догадавшись, что "вытрезвиловка" это только завязка: не для того разыгрывался так тщательно спектакль, чтобы ограничиться наказанием за управление автотранспортом в нетрезвом виде.
   - Они и дорогой нас оскорбляла, - кивнул на Альбину старший лейтенант, - и взятку предлагала.
   - И это запишите, - приказал мужчине в штатском капитан.
   Когда акт был составлен и мне сунули его подписать, я попросил разрешения у капитана позвонить в часть.
   - У нас здесь не телефонная станция и не бюро добрых услуг, - отрезал капитан.
   - В таком случае, акт я подписывать не стану.
   - А это и не обязательно. Вон сколько здесь свидетелей, обойдемся и без вашей подписи.
   Зазвонил телефон. Капитан снял трубку.
   - Добрич слушает... Кого, кого?... Девочку лет семи? Насмерть?.. Повторите на какой улице и во сколько? - Слушал ещё с минуту и, положив трубку, грозно посмотрел на меня. - По какой улице вы гнали?
   - Не гнали, а ехали в пределах сорока километров. По Пушкинской.
   - А на Гоголя были?
   - Были.
   - И почему оттуда свернули?
   - Потому что девушка живет на Пушкинской.
   - А не потому ли, что сбили семилетнюю девочку?
   Вот она кульминация спектакля, в которой отведена мне главная роль! Я не ответил, зная, что любое самое искреннее и убедительное слово будет повернуто против меня.
   11
   К вечеру разразилась гроза, первая гроза в этом году, услышанная мною; не наша, московская, а южная, субтропическая, оглушающая многоярусными раскатами, содрогающими небо и землю, со сверкающими вдоль и поперек молниями, выхватывающими ослепительными вспышками черные, бурлящие вулканическими извержениями облака, мчащиеся над домами на бешенной скорости, гнущие и ломающие деревья, срывающие крыши, поднимающие с земли тучи мусора и пыли, хлещущие ими по громадным стеклам постового домика гаишников.
   Потом хлынул ливень, да такой, что в метре ничего не видно. По асфальту бурлящим потоком понеслась вода, и все вокруг превратилось в единую гудящую, шипящую, несущуюся неведомо куда лавину. И кроме шума и гула, перекрываемого временами раскатами грома, никаких звуков. Капитан, старший лейтенант и мужчина в штатском молча сидели у стола, устремив взгляд в окно. Водитель "Волги" и пассажиры, подписав протокол, успели уехать до грозы, сержант увез Альбину неизвестно куда, а за мной должна прибыть "специальная машина", как с ехидцей пообещал капитан, и я сидел и ждал, глядя на спины моих притихших узурпаторов, желая лишь одного - чтобы гроза разнесла весь этот пост с его обитателями.
   Гроза и ливень бушевали с полчаса, а когда перестало греметь и лить, вода ещё долго бежала по асфальту, по тротуару, газонам, журча, как в половодье.
   Капитан первым поднялся из-за стола и, глянув на меня с презрительной усмешкой, сказал, не скрывая злости:
   - Доблестное советское офицерство. Мало того, что девчат наших развращаете, детишек ещё давите. Вешать таких надо без суда и следствия.
   - Вешать, конечно, легче и проще, чем доказать виновность невиновного, - ответил я не ради оправдания, а чтобы хоть немного прояснить обстановку, узнать, чего они от меня хотят и не попасть в новую ловушку.
   - Кроме красных "Жигулей" в шестнадцать десять на "Гоголя" никаких машин не было.
   - И никакой семилетней девочки, - дополнил я. - Требую, чтобы вы немедленно сообщили в военную автоинспекцию и начальнику Варкулештского гарнизона. Вы обязаны это сделать.
   - Требовать у себя, в Москве, будешь, а мы ничем вам, москалям, не обязаны. А коль пришли непрошено, соизвольте соблюдать чужие законы и чужие обычаи.
   Теперь подоплека затеянной провокации окончательно прояснилась. Да, шуму будет много: "советский оккупант разъезжал с девицей легкого поведения в нетрезвом состоянии, задавил семилетнюю девочку и совершил наезд на другую машину, причинив ей значительный ущерб..." Свидетелей они за деньги найдут дюжину...
   Голова моя шла кругом, и мысли роились, как пчелы у внезапно закрытого летка, натыкаясь на узколобую, плосколицую физиономию капитана с холодными глазами потенциального убийцы. Временами хотелось броситься на него и его сподвижников, бить, давить сколько хватит сил. Но разум сдерживал: погибнуть в этой ситуации самый глупый выход. Важнее не потерять выдержки, выждать пока не появится более надежный вариант выпутаться из этой истории...
   За мной приехали, когда уже стемнело. Небо очистилось от облаков, и напоенный озоном воздух заставил меня ещё острее ощутить безвыходность своего положения: тюремную камеру, унижения, издевательства - "черный ворон", крытая, с зарешеченными окнами машина одним видом развеяла все мои надежды. Из машины вышли двое здоровенных молодчиков в милицейской форме с автоматами и повели меня к открытой задней двери металлического фургона, как преступника. Едва я переступил подножку "Ворона", как на меня дохнуло отвратительным запахом мочи и блевотины. Дверь сразу захлопнулась, и я в темноте успел нащупать скамейку и сесть, едва не грохнувшись на пол от резкого рывка машины.
   Темнота оглушила, придавила меня, и я, раздавленный, униженный, задыхающийся от зловония, вцепился руками в скамейку, ощущая как по лицу и шее покатились ручейки пота.
   Машина быстро набрала скорость. Я рассчитывал, что сквознячок от движения хоть немного развеет зловоние, но "ящик" был настолько герметичен, что не пропускал ни крохотной струйки.
   Куда меня везут? Встал, пошарил руками по крыше и бокам - прохладная металлическая обшивка с заклепками. Не проломить...
   "Ворон" мчится быстро, меня бросает из стороны в сторону, и я опускаюсь на скамейку. Но сидеть не могу - душит злоба и неизвестность. Разглядываю над кабиной шофера небольшое оконце. Поднимаюсь и пробираюсь к нему. Но сквозь него ничего не видно - оно матовое и зарыто мелкой решеткой: не доберешься, не разобьешь. Все предусмотрено, рассчитано.
   Меня тошнит, кружится голова, ломит в затылке. Но что эти болячки по сравнению с тем, что ждет меня впереди. Даже если решат судить всенародно, трудно будет доказать свою невиновность. Националисты все смелее поднимают головы, не брезгуют никакими методами, чтобы выдворить "советских оккупантов", вернуть старые порядки, держать обывателей в страхе и повиновении. Милые, застойные годы!.. Где вы?.. Да, не все было у нас гладко, не всего было в изобилии, но о мафии мы знали только по заграничным фильмам. Хапуги, казнокрады боялись правосудия, а националисты лишь по пьянке да в узком кругу высказывали недовольство. Всюду был порядок. А что творится теперь?! Почему, кто виноват? Кто эти люди, захватившие меня, кому они служат? Кучка недобитых "лесных братьев", сынки канувших в вечность прислужников фашистов или бывших богачей, стремящихся вернуть свои земли, фабрики, заводы, уверовавшие, что истинная свобода, расцвет и богатство наступят лишь благодаря тому, что республика станет самостоятельной?.. А в чем она была не самостоятельна? Кто её притеснял, обирал, посягал на её культурные и иные ценности? Сталин? Но при нем все народы и нации жили одинаково, всем доставалось поровну - и привилегий, и притеснений... Хрущев, Брежнев? Не при них ли Молдова стала цветущим садом: я бывал здесь и восхищался обилием фруктов, вин, коньяков. О мясных продуктах тогла и вовсе разговора не было. А теперь? Третий год новое правительство Молдовы твердит о самостоятельности, третий год строит новые отношения внутри республики и с ближайшими соседями. А чего достигло? Пустые магазины, в столовой, кроме похлебки и мамалыги, ничего не закажешь; а чтобы пообедать в ресторане, надо отдать минимум полполучки. Простые люди озлоблены, ищут виновников, а им подсовывают "советских оккупантов"...
   "Ворон" сбавил скорость и, скрипнув тормозами, остановился. Я услышал скрежет металла открываемых ворот. Значит, приехали.
   Машина снова тронулась, проехала минут пять и остановилась. Звякнул ключ в двери.
   - Выходи, - властно приказал глуховатый озлобленный голос.
   В слабом свете электрической лампочки, висящей над подъездом небольшого кирпичного здания, я разглядел высокий забор из бетонных плит с колючей проволокой наверху, ухоженные песчаные дорожки с ровными по бокам газонами.
   Один из сопровождавших повел меня по дорожке мимо здания к яблоневому саду, ещё не утратившему запах цветения. Или яблоневый цвет почудился мне после вонючего "воронка"... Как бы там ни было, яблоневый аромат вдохнул в меня желание во что бы то ни было вырваться отсюда живым.
   Шли по саду довольно долго, минут десять. Наконец сквозь ветви в слабом освещении увидел ещё один домик, тоже кирпичный, но поменьше, с маленькими оконцами - то ли складское помещение, то ли баня. Но около домика стоял под "грибком" человек с автоматом на груди. Такие "грибки" обычно ставятся у охраняемых объектов. Часовой крикнул что-то по-молдавски, видно, "Стой, кто идет?" Конвоир ответил паролем, и мы, не останавливаясь, проследовали в домик. Я не мог не обратить внимания на одежду часового: пилотка, гимнастерка военного образца, галифе с "бутылочным" напуском, которые в армии давно не носят; хромовые сапоги и автомат "шмайсер".
   Коридор был ярко освещен. Меня обдало прохладным, подвальным запахом, хотя на улице температура была выше двадцати, а когда остановились у открытой фрамуги, где в дежурной комнате находился парень лет восемнадцати тоже в староармейской форме, в нос ударило спиртным перегаром. За перегородкой у стены на диване лежал черноусый упитанный мужчина лет тридцати в современной офицерской рубашке без погон, в галифе современного покроя и хромовых сапогах; на брючном ремешке висела кожаная кобура пистолета "Макарова". Судя по тяжести, не пустая.
   Дежурная комната с телефонами и солдатской мебелью походила на наши армейские (батальонные и ротные) дежурки, но порядок был совсем иной: никто не поднялся при нашем появлении - ни сидевший у окна парень, ни лежавший на диване мужчина. Последний лишь приоткрыл глаза и сказал по-русски с сильным акцентом:
   - Веди этот коммуняка в третью камера.
   Конвоир что-то ответил по-своему, похоже, возразил, и дежурный выругался многоэтажным матом.
   - ... Преступник надо хлопнуть дорогой. Попитка к бегству.
   И снова последовала перепалка на своем языке. Наконец, парень поднялся, взял из ящика стола ключи и, гремя ими, повел меня по коридору.
   Дверь камеры, к которой привел меня помощник дежурного, обита железом и снабжена маленьким эллипсовидным глазком. Напротив такая же дверь, только обтянута коричневым дерматином. Надо полагать, комната для допросов.
   В узкой камере - железная кровать и табуретка. Маленькое оконце зарешечено, тусклая лампочка тоже с решеткой, без малейшего кусочка провода - чтоб узник, чего доброго, не повесился.
   Щелкнул замок, и шаги удалились. А меня будто придавило тишиной, глухой, зловещей, и я опустился на табурет, готовый завыть по-волчьи...
   "Преступник надо хлопнуть дорогой". Попитка к бегству... Веди этот коммуняка третий камера..." - звучало ещё у меня в ушах. Если бы такое случилось со мной в Армении, Прибалтике я бы не удивился: националистические бандформирования давно бесчинствуют там и изгаляются над русскими, но чтобы в Молдавии, ещё вчера мирной, дружественной нам... - не укладывалось в голове. Как быстро, оказывается, можно оболванить народ, изменить его отношение к людям не только освободившим их от румынских капиталистов, считавших молдован нацией второго сорта, но и присоединивших к ним безвозмездно Бессарабию... Сомнения развеяли давящая тишина, стены камеры и решетка на окне, табурет подо мною, солдатская кровать без постельного белья с ржавой провисшей сеткой, на которой я, видимо, не первый буду томиться неизвестно сколько...
   Снова пытаюсь проанализировать ситуацию. Я словно предчувствовал, что с нежеланием пошел в кафе и пристально осматривал зал, желая убедиться, не следят ли за нами... Все-таки кто им был нужен, я или Альбина? Куда они увезли ее?.. Если главная их цель Альбина, зачем приписывать мне убийство? Больше похоже, что охотились за мной. Причина - догадались, за чем я пожаловал в школу. Значит, директриса в курсе... А Альбина?.. Кому она дважды звонила из кафе? Слежку я обнаружил именно от кафе. Может, и опьянение она разыгрывала? А поведение её с гаишниками? "Послушай, козел, сколько ты хочешь?.. А понос не прохватит?.. И свинец переварит?" Тут на игру не похоже. И мне шепнула: "Не бойся, папа нас выручит". Может, и вправду выручит, зря я запаниковал?
   Но подозрение, что Альбина соучастница провокации, мелькнувшее искрой, уже не отпускало меня и все сильнее бередило душу. Поведение её после похорон было не менее странным, чем в кафе. Не такая она безвольная, чтобы заливать горе коньяком. Да и временами выглядела совсем не такой убитой горем, какой мне довелось видеть женщин, потерявших близких. И отец с мачехой почему-то не приехали на похороны. Все это бросало ещё большую тень на Альбину.
   Несмотря на то, что ночь после похорон Андрея я почти не спал, а день вымотал все нервы, сон не шел ко мне, и я сидел на табуретке разбитый, раздавленный, запутавшийся в собственных мыслях, не находя определенного ответа на мучавшие меня вопросы и не зная как вести себя дальше. Рассудок мне подсказывал: надо успокоиться - именно выдержка и здравый расчет не раз помогали, когда я был летчиков и попадал в сложные ситуации, - а вот тут нервы сдали. И больше всего из колеи меня выбивала мысль, что Альбина сыграла со мною злую шутку, заставив выпить коньяк и сесть за руль её автомашины. Если это так, то я не удивлюсь, что она является и виновницей гибели Андрея. И не только. Значит, она связана и контрабандой оружия. Кто, в таком случае, руководит ею?.. Не отец ли? Авторитетнейший человек в Молдове, президент ассоциации спортивных клубов, которого даже представитель закона побоялся поднимать с постели ночью.
   Это предположение не только не усугубило мое воспаленное воображение, наоборот подействовало, как проблеск в непроглядной ночи. Я окончательно успокоился и четко осознал, что только выдержка и находчивость, ясность мысли помогут выпутаться из трудного положения, в которое я попал по собственной глупости, поддавшись прихотям кареглазой смуглянки, оказавшейся хитрой и коварной шантажисткой, ловко заманившей меня в расставленные сети. Если бы я отказался в кафе от коньяка, ничего подобного не произошло бы... Но случившегося не поправишь, время не повернешь вспять, надо думать о будущем, приготовиться к более тяжким испытаниям...
   Итак, меня обвиняют в наезде на девочку. Хотят устроить судилище над "советским оккупантом". Еще один повод вызвать сочувствие и поддержку мировой общественности, ускорить вопрос о выводе наших войск из Молдавии. Но разве наша военная прокуратура и мой адвокат, русский, которого я потребу, не докопаются до истинны, не распутают их паутину? Конечно, свидетелей, точнее лжесвидетелей гаишники найдут без особого труда - за деньги, я убедился, некоторые люди готовы продать и свою душу. И все-таки я был почти уверен, что до суда дело не дойдет: надо будет вытаскивать на свет божий и дочку Петрунеску, а Иона Георгиевич не тот человек, который допустит до этого.
   И все равно мне грозит опасность. Обещание Альбины помочь, после того как закралось подозрение в её причастности к случившемуся, нереальная надежда. А на другую помощь извне и вовсе не приходится рассчитывать. Одному бороться будет нелегко... Утешало и вселяло уверенность в победу то, что меня не убили. Значит, я им для чего-то нужен. А коль так, есть возможность бороться. Не силой - тут на их стороне полное превосходство, а вот умом... посмотрим, у кого извилин больше... Мои узурпаторы не вызывали у меня ни уважения, ни страха, в ловушку я попал из-за своей доверчивости, считая Альбину другом. Но теперь-то я все знаю и приложу все накопленные летным опытом, войной в Афганистане и схваткой с московской мафией умения интуицию. Выдержку, смекалку, логику, хитрость, - все, на что способен, и посмотрим ещё кто из нас чего стоит...