А управляющего уже на самом деле водит из стороны в сторону. Руссу грозится пристрелить его, как собаку, но это помогает мало: украинец понимает, что никому из нас не хочется тащить тяжелый чемодан. По его багровому лицу ручьями льется пот, вены на шее вздулись веревками.
Первым не выдерживает наш предводитель. Останавливается у преградившего путь разлапистого дерева, опускается на ствол, давая рукой знак на привал. Сдергивает с шеи автомат, ставит около ноги. Достает из внутреннего кармана плоскую фляжку, то ли с коньяком, то ли с чаем, делает два глотка и сует обратно. Предусмотрительный и экономный. А мы не позаботились о себе и с завистью облизнули пересохшие губы.
Особенно тяжело управляющему. У него, кажется, и слюна не осталось, чтобы смочить разбитые и потрескавшиеся губы. Он бросил чемодан, положил на него голову, растянувшись на прохладной земле.
Я прислонился спиной к комлю толстенного клена, источающего дурманный аромат, кружащий голову сильнее хмельного. Глаза слипаются от усталости и пота. Вот так бы и сидеть до ночи, а тогда...
Странно устроен наш организм: тело устало так, что ему на все наплевать: на опасность, на коварный замыслы Петрунеску, и не хочется двигаться, а мысли продолжают бешенный бег, мечутся по кругу, отыскивая спасательную лазейку, без конца напоминая: не расслабляйся, смотри в оба и будь готов в любую секунду постоять за свою жизнь.
Сквозь прикрытые веки кошу глаза на Петрунеску. Он расстегнул ворот куртки и сорочки, вытянул расслабленно ноги, не спешит продолжить путь. Похоже, изменил решение, и темнота перестала его беспокоить.
Управляющий делает вид, что отдыхает, но лохматые брови напряженно шевелятся, и узкие, едва заметные щели меж ресницами выдают рыскающий взгляд, в котором ненависть и решительность.
Руссу и Саракуца тоже делают вид, что ничего не замечают, а возможно и в самом деле не напрягают мозги, им все ясно: охранять хозяина, и в случае чего, стрелять без предупреждения.
- Надо бы поискать воду, - вдруг предлагает Руссу, нюхая, как овчарка, воздух. - Кажется, недалеко. Здесь низина.
- Потерпи, - не глядя на него, советует босс. - Немного осталось.
- А если топать да топать? У меня уже в мочевом пузыре сухо.
Петрунеску достает фляжку, отвинчивает пробку. Наливает в неё и протягивает Руссу.
- Мочевой пузырь выдержит, а вот губы смочи.
Руссу выливает в рот содержимое, облизывает языком губы.
- Всего тринадцать капель. И обыкновенная водичка. Но все равно, прошу повторить.
Босс наполняет пробку снова, но отдает Саракуце. Потом "причащает" меня. Вода теплая и то ли от заварки, то ли от сухости во рту кажется горьковатой. Но и такой я выпил бы сейчас литра два.
Управляющему достается два наперстка - Хозяин поддерживает его силы и хочет, чтобы он донес чемодан до машины.
Мы отдыхали с час. В лесу начало темнеть. Но Петрунеску не торопился: видно, до шоссе осталось немного.
Мне показалось, что в медвяном запахе листвы, усилившемся с заходом солнца, я уловил едва различимую гарь выхлопных газов. Правда, напряженный мозг часто выдает желаемое за действительное, поэтому я не особенно доверился обонянию, и лишь когда новая волна почувствовалась более остро, я догадался, что Хозяин раньше меня уловил её и понял, что до дороги близко.
В лесу быстро темнело. Зной спал и лесные запахи ощущались теперь особенно сильно. В воздухе зазвенели комары, с лету впиваясь в лицо, шею, руки. Руссу и Саракуца закурили. Хозяин поднялся и, отойдя за куст, стал справлять малую нужду. Тут-то и случилось то, чего следовало ожидать: управляющий толкнул чемодан на Руссу и, вскочив, прыгнул за дерево.
Саракуца и я выхвалили пистолеты, открыли стрельбу вслед. Я стрелял в толстенный ствол вяза, повыше головы убежавшего.
- Не стрелять! - рявкнул Руссу, поднимаясь с земли и вытирая лицо, куда угодил чемодан. - Не уйдет. - И рванулся в ту сторону, откуда доносился хруст веток и топот ног.
Петрунеску вернулся и сел на старое место, не проронив ни слова, будто ничего не произошло.
Минут через пять вернулся Руссу, смачно выругался по-русски и сообщил, что прикончил беглеца. Петрунеску поднялся.
- Коль проворонил, неси теперь сам, - взглядом указал ему на чемодан.
Руссу сунул автомат Саракуце, подхватил ношу.
Через полчаса мы были на опушке и наблюдали за мчавшимися по шоссе машинами. Справа метрах в двухстах от нас фары высвечивали небольшой мосток через речку-переплюйку. Петрунеску смотрел туда, время от времени сверяясь по часам. Видимо здесь должна была состояться встреча с желтым "жигуленком". Но он не появлялся, а машин на дороге становилось все меньше.
Подождали ещё с полчаса, и Петрунеску высказал предположение, что с гаишниками что-то приключилось; приказал Руссу и Саракуце ловить попутку.
Боевики, повесив автоматы на шею, пошли к дороге.
Ждать пришлось недолго: со стороны Чимишиля показалась машина. Что происходило дальше, нам видно не было. Вскоре подошел Саракуца и сказал, что все в порядке. Мы направились к дороге.
Это был военный газик. Куда подевался водитель и пассажиры и сколько их было, спрашивать не имело смысла. Да и кровавый след на обочине, тянущийся к мосту, красноречиво свидетельствовал, куда сброшены трупы.
- Быстро! - поторопил Петрунеску, указывая мне взглядом на шоферское сиденье. Рядом, как и прежде, уселся Руссу.
К аэропорту мы подъехали в начале двенадцатого. Еще издали увидели на стоянке множество машин с буквами "Т", обозначавшими принадлежность к воинским частям. Я преднамеренно "притерся" к ним, чтобы Петрунеску был как на ладони - пора было кончать с ним, - и он, не поняв моей задумки, не возразил. А вероятнее всего решил, что под прикрытием военных безопаснее.
Обстановка, судя по тишине на аэродроме, по беспечно расхаживающим около здания аэровокзала людей, военных и штатских, была спокойная. К нам никто не подходил, и мы сидели в машине несколько минут, ожидая указаний Хозяина, притаившегося в углу и кого-то высматривающего. Наконец он не выдержал и послал Руссу к начальнику аэропорта.
- Пусть придет он или заместитель. - И повернулся к Саракуце. - А ты поищи машину Альбины. Она где-то здесь.
Я внимательно всматривался в каждый силуэт, мелькавший в темноте и в свете аэровокзальных огней. Где-то здесь должен быть и Донич, а с ним люди Токарева... Пора, давно пора надеть наручники на моего "бесценного благодетеля" и освободить меня от его опеки. То, что он ждет дочь, ещё раз подтверждало его намерение удрать за границу...
Но ни Донича, ни Токарева...
Первым вернулся руссу. Один. Встревоженный, без прежней самонадеянности. Заговорил торопливо, сбивчиво на своем родном языке. Но смысл я понял: "Пчелка" в аэропорту не приземлялась, каждый самолет усиленно охраняется военными и полицейскими; начальник аэропорта сказал, что органы безопасности ищут Петрунеску и что им лучше пока не встречаться. Советовал переждать где-нибудь...
Потом пришел Саракуца. Развел руками: нигде "жигуленка" с Альбиной не нашел.
Петрунеску никак не отреагировал на сообщение подчиненных, лишь нервно помассировал свой наполеоновский подбородок. Подождали ещё минут десять, и он принял решение.
- Поехали.
- Куда?
Он указал в сторону города.
И в это время невдалеке мелькнула фигура Донича.
- Виктор! - крикнул я, приоткрыв дверцу.
Он подбежал сразу.
- Я ищу вас уже минут пятнадцать... А вы на газике...
- Садись, - приказал Петрунеску и, открыв дверцу, подвинулся на середину. Донич поначалу замешкался, оглянулся и нехотя полез в машину. Я включил скорость.
- Докладывай, - потребовал Хозяин.
Донич помялся и заговорил опечаленно:
- Плохие дела, Иона Георгиевич. Не знаю, с чего и начать. Снегур, слышал я, поддержал ГкаЧеПистов, солдаты Косташа вместе с советскими частями арестовали нескольких наших боевиков. Ищут вас. И с дочкой вашей, Альбиной, несчастье... - И замолчал.
- Что с ней? - схватил его за плечо Петрунеску.
- Она ехала на машине с капитаном Скородумовым... Видимо, сюда, в аэропорт. Машина взорвалась.
- Какая машина?
- Красный "жигуленок".
- Я ж предупреждал! - в отчаянии воскликнул Петрунеску.
- Видимо, кто-то подложил мину, - продолжил Донич.
Я наверняка знал кто. Хороший подарок приготовил мне "тестюшка". Альбину же либо забыл предупредить, либо не счел нужным. А Скородумов уговорил поехать на моем подарке.
- А что со Скородумовым? - поинтересовался я.
- Тоже насмерть.
Вот теперь уж точно: "Жадность фраера сгубила". Насовсем...
- Куда едем? - спросил я, сбавляя скорость.
Петрунеску будто не слышал, нагнув голову, сидел отрешенно и подавленно. Похоже, даже всхлипнул. И мне, перенесшему столько мук, стало его жаль: Альбина - его любовь, радость, надежда - так нелепо погибла. От его же рук. Мину он заложил видимо вчера утром, когда мы заезжали к нему домой. Хотел в последний раз продемонстрировать передо мной свое благородство: отпустить со своим подарком, чтобы навеки похоронить тайну своих преступлений...
- Босс, возьми себя в руки, - напомнил Руссу. - Потом отомстим, а сейчас надо думать, что делать дальше.
Петрунеску поднял голову. Молча вылез из машины и пошел в сторону аэропорта. Мы ждали его минут десять. Наконец вернулся.
- В Варкулешты! - приказал властно и решительно прежним командирским голосом.
Мне показалось, что я ослышался, и переспросил:
- В военный гарнизон?
- Да. Прямо на аэродром.
Что он задумал?.. Выходит, я не ошибся, что видел капитана, летчика с "Пчелки", в Варкулештах... Но если в аэропорту все самолеты под охраной, то на военном... Хотя как сказать... Некоторые наши командиры как раз в такое напряженное время проявляют беспечность... И спросить у Донича ничего нельзя... А Петрунеску и впрямь президент хитрости: на всякий непредвиденный случай у него всегда находится непредвиденный вариант...
В гарнизоне было тихо и спокойно. Лишь в немногих окнах горел свет. Петрунеску ориентировался здесь, как в собственной вотчине: приказал ехать на аэродром со стороны штаба, откуда всегда въезжали служебные машины.
Въезд, как говорится, открытый всем ветрам: даже без шлагбаума, и не охранялся и на этот раз. Лишь у самолетов и командно-диспетчерского пункта маячили тени часовых - начинало светать.
Стоянка обтянута колючей проволокой, и мы покатили по дороге вдоль этого "непреступного" забора.
По тому, как смело действовал Петрунеску, я догадался, что босс звонил из аэропорта в гарнизон и договорился с кем-то, возможно с самим Вайкулевичем, о чем-то. Возможно теперь я и получу ответ, брал ли командир взятки.
У поворота к КДП дорогу перекрывал шлагбаум. У него не было даже запора - просто предупреждение для порядочных и дисциплинированных водителей, чтобы сбавили скорость, а посторонние не заезжали.
Петрунеску приказал Саракуце выйти из машины и поднять шлагбаум. Мы подъехали почти вплотную к часовому у КДП. Тот, завидев военный газик, принял нас за высокое начальство и нажал кнопку вызова дежурного.
- Мотор не выключай, - приказал Петрунеску и вместе с Саракуцей вылезли из машины.
К нам из КДП вышел подполковник Вайкулевич и дежурный, молоденький лейтенант с красной повязкой на рукаве.
Вайкулевич протянул руку Петрунеску, сказал с улыбкой:
- Чего не спится вам, Иона Георгиевич, в такую чудесную, тихую ночь?
- А потому и не спится, дорогой Василий Петрович, что ты не выполняешь своих обязательств. Где самолет, за который я тебе заплатил аванс в три раза больше, чем сама "Пчелка" стоит?
- Вы же знаете обстановку - все полеты запрещены.
- Это не моя проблемы. Мы договорились - по первому требованию. Скажи, Петрунеску тебя подводил?
- Не подводил, Иона Георгиевич. И спасибо, что всегда выручал.
- Из спасибо мешка не сошьешь, как говорят у нас. - Петрунеску нервничал и говорил с сильным акцентом. - Я тоже пошел против закона, доставая тебе деньги, чтобы ты вовремя платил летчикам. Почему государство вас не обеспечивает, не спрашивал. А ты... Где летчики с "Пчелки"?
- Их полчаса назад арестовали.
- За что?
- За то, что хотели улететь самовольно.
- Вот видишь! Летчики хотели, а ты... Кто их арестовал?
- Я, - твердо ответил Вайкулевич.
- Ты? - удивился Петрунеску, и глаза его сверкнули злобой. - Тогда сам повезешь нас туда, куда я прикажу.
- Не повезу, Иона Георгиевич, - Вайкулевич предусмотрительно положил руку на кобуру пистолета. В ту же секунду Саракуца так ловко и сильно ударил подполковника по голове, что Вайкулевич пошатнулся и... оказался в машине. Его тут же обезоружили. Лейтенант бросился было в здание КДП, но Саракуца подставил ему ножку и уже лежачего проткнул ножом.
- Гони к самолету! - крикнул Петрунеску, вскакивая с Саракуцей в кабину.
"Пчелку" я увидел невдалеке слева, когда выехал на рулежную дорожку. Она стояла расчехленная, видимо и в самом деле подготовленная к полету. Около неё ходил часовой. Мчавшийся прямо на него газик не обеспокоил солдата - тоже решил, что едет начальство.
Не успел я затормозить, как Руссу выпрыгнул из кабины и с ходу ударил часового прикладом автомата по голове. Тот, охнув, повалился на землю.
- Быстро в самолет! - приказал мне и Доничу Петрунеску, вытаскивая за шиворот Вайкулевича. - Помоги! - крикнул Саракуце. - Его тоже в самолет.
Но дверь "Пчелки" оказалась закрытой. Руссу ударил по замку прикладом, но дверь не подалась.
Я всегда восхищался прозорливостью и отменной реакцией Петрунеску. И на этот раз он догадался, где искать ключ: стал обшаривать карманы подполковника. И нашел. Кабина была открыта.
А на аэродроме уже подняли тревогу. Часовые подняли стрельбу, к самолету бежали люди.
- Прикройте! - приказал Руссу и Саракуце Петрунеску - у них были автоматы.
Вайкулевич все ещё был в шоке. Я с Доничем помогал боссу втаскивать командира в салон самолета. Петрунеску вдруг прыгнул вниз, к газику, и притащил оттуда свой драгоценный чемодан.
Внизу трещали автоматные очереди. Петрунеску ударил по лицу Вайкулевича, приставил пистолет к его виску.
- Или ты полетишь, или...
- Не надо, - остановил я босса. - Я полечу.
Вайкулевич открыл глаза. Глянул на меня. Сколько в его взгляде было презрения! И я ничего не мог ему объяснить...
- Присмотри за ним! - крикнул я Доничу.
Босс пошел за мной в кабину. А я в страхе думал о том, что если с самолета снят бортовой аккумулятор, нам не взлететь, и всем будет крышка: в такой неразберихе трудно разобрать, где свой, где чужой.
К счастью, аккумулятор оказался на месте. Я запустил один двигатель, второй. Крикнул боссу:
- Прикажите убрать из-под колес колодки!
Он кивнул и послушно пошел выполнять команду.
По кабине хлестнула автоматная очередь. Я видел, как Донич повалил Вайкулевича на пол. Упал и Петрунеску, ползком двинулся к люку. На его призыв видимо никто не откликнулся, и он сам спустился вниз, убрал колодки. Как только он вновь появился в салоне, я дал газ. "Пчелка" рванулась с места.
Петрунеску прибежал ко мне.
- А Руссу и Саракуцу?
- Без их прикрытия нам не взлететь.
Он понимающе кивнул.
- Закройте люк, я приторможу.
Он оказался послушным и толковым "бортмехаником".
- Курс на запад, на Бухарест, - сказал он.
Я двинул рычаги управления двигателями вперед до упора, "Пчелка" стремительно стала набирать скорость. На востоке уже алела заря. Прекрасная, радующая глаз заря!
Когда аэродром и опасность остались позади, в кабину пришел Петрунеску, тоже возбужденный и радостный. За ним - Донич. Я выглянул в салон и увидел сидящего в кресле со связанными руками Вайкулевича.
- Так ему будет спокойнее, - с усмешкой пояснил Петрунеску, перехватив мой взгляд. Вдруг глянул на компас и схватился за пистолет. - Ты почему курс на восток держишь?
Грамотный, и в штурманском деле разбирается!
- Тихо, Барон, - приставил ему к виску пистолет Донич. - Курс туда, куда надо...
Через час я приземлил "Пчелку" в Одесском аэропорту.
Первым не выдерживает наш предводитель. Останавливается у преградившего путь разлапистого дерева, опускается на ствол, давая рукой знак на привал. Сдергивает с шеи автомат, ставит около ноги. Достает из внутреннего кармана плоскую фляжку, то ли с коньяком, то ли с чаем, делает два глотка и сует обратно. Предусмотрительный и экономный. А мы не позаботились о себе и с завистью облизнули пересохшие губы.
Особенно тяжело управляющему. У него, кажется, и слюна не осталось, чтобы смочить разбитые и потрескавшиеся губы. Он бросил чемодан, положил на него голову, растянувшись на прохладной земле.
Я прислонился спиной к комлю толстенного клена, источающего дурманный аромат, кружащий голову сильнее хмельного. Глаза слипаются от усталости и пота. Вот так бы и сидеть до ночи, а тогда...
Странно устроен наш организм: тело устало так, что ему на все наплевать: на опасность, на коварный замыслы Петрунеску, и не хочется двигаться, а мысли продолжают бешенный бег, мечутся по кругу, отыскивая спасательную лазейку, без конца напоминая: не расслабляйся, смотри в оба и будь готов в любую секунду постоять за свою жизнь.
Сквозь прикрытые веки кошу глаза на Петрунеску. Он расстегнул ворот куртки и сорочки, вытянул расслабленно ноги, не спешит продолжить путь. Похоже, изменил решение, и темнота перестала его беспокоить.
Управляющий делает вид, что отдыхает, но лохматые брови напряженно шевелятся, и узкие, едва заметные щели меж ресницами выдают рыскающий взгляд, в котором ненависть и решительность.
Руссу и Саракуца тоже делают вид, что ничего не замечают, а возможно и в самом деле не напрягают мозги, им все ясно: охранять хозяина, и в случае чего, стрелять без предупреждения.
- Надо бы поискать воду, - вдруг предлагает Руссу, нюхая, как овчарка, воздух. - Кажется, недалеко. Здесь низина.
- Потерпи, - не глядя на него, советует босс. - Немного осталось.
- А если топать да топать? У меня уже в мочевом пузыре сухо.
Петрунеску достает фляжку, отвинчивает пробку. Наливает в неё и протягивает Руссу.
- Мочевой пузырь выдержит, а вот губы смочи.
Руссу выливает в рот содержимое, облизывает языком губы.
- Всего тринадцать капель. И обыкновенная водичка. Но все равно, прошу повторить.
Босс наполняет пробку снова, но отдает Саракуце. Потом "причащает" меня. Вода теплая и то ли от заварки, то ли от сухости во рту кажется горьковатой. Но и такой я выпил бы сейчас литра два.
Управляющему достается два наперстка - Хозяин поддерживает его силы и хочет, чтобы он донес чемодан до машины.
Мы отдыхали с час. В лесу начало темнеть. Но Петрунеску не торопился: видно, до шоссе осталось немного.
Мне показалось, что в медвяном запахе листвы, усилившемся с заходом солнца, я уловил едва различимую гарь выхлопных газов. Правда, напряженный мозг часто выдает желаемое за действительное, поэтому я не особенно доверился обонянию, и лишь когда новая волна почувствовалась более остро, я догадался, что Хозяин раньше меня уловил её и понял, что до дороги близко.
В лесу быстро темнело. Зной спал и лесные запахи ощущались теперь особенно сильно. В воздухе зазвенели комары, с лету впиваясь в лицо, шею, руки. Руссу и Саракуца закурили. Хозяин поднялся и, отойдя за куст, стал справлять малую нужду. Тут-то и случилось то, чего следовало ожидать: управляющий толкнул чемодан на Руссу и, вскочив, прыгнул за дерево.
Саракуца и я выхвалили пистолеты, открыли стрельбу вслед. Я стрелял в толстенный ствол вяза, повыше головы убежавшего.
- Не стрелять! - рявкнул Руссу, поднимаясь с земли и вытирая лицо, куда угодил чемодан. - Не уйдет. - И рванулся в ту сторону, откуда доносился хруст веток и топот ног.
Петрунеску вернулся и сел на старое место, не проронив ни слова, будто ничего не произошло.
Минут через пять вернулся Руссу, смачно выругался по-русски и сообщил, что прикончил беглеца. Петрунеску поднялся.
- Коль проворонил, неси теперь сам, - взглядом указал ему на чемодан.
Руссу сунул автомат Саракуце, подхватил ношу.
Через полчаса мы были на опушке и наблюдали за мчавшимися по шоссе машинами. Справа метрах в двухстах от нас фары высвечивали небольшой мосток через речку-переплюйку. Петрунеску смотрел туда, время от времени сверяясь по часам. Видимо здесь должна была состояться встреча с желтым "жигуленком". Но он не появлялся, а машин на дороге становилось все меньше.
Подождали ещё с полчаса, и Петрунеску высказал предположение, что с гаишниками что-то приключилось; приказал Руссу и Саракуце ловить попутку.
Боевики, повесив автоматы на шею, пошли к дороге.
Ждать пришлось недолго: со стороны Чимишиля показалась машина. Что происходило дальше, нам видно не было. Вскоре подошел Саракуца и сказал, что все в порядке. Мы направились к дороге.
Это был военный газик. Куда подевался водитель и пассажиры и сколько их было, спрашивать не имело смысла. Да и кровавый след на обочине, тянущийся к мосту, красноречиво свидетельствовал, куда сброшены трупы.
- Быстро! - поторопил Петрунеску, указывая мне взглядом на шоферское сиденье. Рядом, как и прежде, уселся Руссу.
К аэропорту мы подъехали в начале двенадцатого. Еще издали увидели на стоянке множество машин с буквами "Т", обозначавшими принадлежность к воинским частям. Я преднамеренно "притерся" к ним, чтобы Петрунеску был как на ладони - пора было кончать с ним, - и он, не поняв моей задумки, не возразил. А вероятнее всего решил, что под прикрытием военных безопаснее.
Обстановка, судя по тишине на аэродроме, по беспечно расхаживающим около здания аэровокзала людей, военных и штатских, была спокойная. К нам никто не подходил, и мы сидели в машине несколько минут, ожидая указаний Хозяина, притаившегося в углу и кого-то высматривающего. Наконец он не выдержал и послал Руссу к начальнику аэропорта.
- Пусть придет он или заместитель. - И повернулся к Саракуце. - А ты поищи машину Альбины. Она где-то здесь.
Я внимательно всматривался в каждый силуэт, мелькавший в темноте и в свете аэровокзальных огней. Где-то здесь должен быть и Донич, а с ним люди Токарева... Пора, давно пора надеть наручники на моего "бесценного благодетеля" и освободить меня от его опеки. То, что он ждет дочь, ещё раз подтверждало его намерение удрать за границу...
Но ни Донича, ни Токарева...
Первым вернулся руссу. Один. Встревоженный, без прежней самонадеянности. Заговорил торопливо, сбивчиво на своем родном языке. Но смысл я понял: "Пчелка" в аэропорту не приземлялась, каждый самолет усиленно охраняется военными и полицейскими; начальник аэропорта сказал, что органы безопасности ищут Петрунеску и что им лучше пока не встречаться. Советовал переждать где-нибудь...
Потом пришел Саракуца. Развел руками: нигде "жигуленка" с Альбиной не нашел.
Петрунеску никак не отреагировал на сообщение подчиненных, лишь нервно помассировал свой наполеоновский подбородок. Подождали ещё минут десять, и он принял решение.
- Поехали.
- Куда?
Он указал в сторону города.
И в это время невдалеке мелькнула фигура Донича.
- Виктор! - крикнул я, приоткрыв дверцу.
Он подбежал сразу.
- Я ищу вас уже минут пятнадцать... А вы на газике...
- Садись, - приказал Петрунеску и, открыв дверцу, подвинулся на середину. Донич поначалу замешкался, оглянулся и нехотя полез в машину. Я включил скорость.
- Докладывай, - потребовал Хозяин.
Донич помялся и заговорил опечаленно:
- Плохие дела, Иона Георгиевич. Не знаю, с чего и начать. Снегур, слышал я, поддержал ГкаЧеПистов, солдаты Косташа вместе с советскими частями арестовали нескольких наших боевиков. Ищут вас. И с дочкой вашей, Альбиной, несчастье... - И замолчал.
- Что с ней? - схватил его за плечо Петрунеску.
- Она ехала на машине с капитаном Скородумовым... Видимо, сюда, в аэропорт. Машина взорвалась.
- Какая машина?
- Красный "жигуленок".
- Я ж предупреждал! - в отчаянии воскликнул Петрунеску.
- Видимо, кто-то подложил мину, - продолжил Донич.
Я наверняка знал кто. Хороший подарок приготовил мне "тестюшка". Альбину же либо забыл предупредить, либо не счел нужным. А Скородумов уговорил поехать на моем подарке.
- А что со Скородумовым? - поинтересовался я.
- Тоже насмерть.
Вот теперь уж точно: "Жадность фраера сгубила". Насовсем...
- Куда едем? - спросил я, сбавляя скорость.
Петрунеску будто не слышал, нагнув голову, сидел отрешенно и подавленно. Похоже, даже всхлипнул. И мне, перенесшему столько мук, стало его жаль: Альбина - его любовь, радость, надежда - так нелепо погибла. От его же рук. Мину он заложил видимо вчера утром, когда мы заезжали к нему домой. Хотел в последний раз продемонстрировать передо мной свое благородство: отпустить со своим подарком, чтобы навеки похоронить тайну своих преступлений...
- Босс, возьми себя в руки, - напомнил Руссу. - Потом отомстим, а сейчас надо думать, что делать дальше.
Петрунеску поднял голову. Молча вылез из машины и пошел в сторону аэропорта. Мы ждали его минут десять. Наконец вернулся.
- В Варкулешты! - приказал властно и решительно прежним командирским голосом.
Мне показалось, что я ослышался, и переспросил:
- В военный гарнизон?
- Да. Прямо на аэродром.
Что он задумал?.. Выходит, я не ошибся, что видел капитана, летчика с "Пчелки", в Варкулештах... Но если в аэропорту все самолеты под охраной, то на военном... Хотя как сказать... Некоторые наши командиры как раз в такое напряженное время проявляют беспечность... И спросить у Донича ничего нельзя... А Петрунеску и впрямь президент хитрости: на всякий непредвиденный случай у него всегда находится непредвиденный вариант...
В гарнизоне было тихо и спокойно. Лишь в немногих окнах горел свет. Петрунеску ориентировался здесь, как в собственной вотчине: приказал ехать на аэродром со стороны штаба, откуда всегда въезжали служебные машины.
Въезд, как говорится, открытый всем ветрам: даже без шлагбаума, и не охранялся и на этот раз. Лишь у самолетов и командно-диспетчерского пункта маячили тени часовых - начинало светать.
Стоянка обтянута колючей проволокой, и мы покатили по дороге вдоль этого "непреступного" забора.
По тому, как смело действовал Петрунеску, я догадался, что босс звонил из аэропорта в гарнизон и договорился с кем-то, возможно с самим Вайкулевичем, о чем-то. Возможно теперь я и получу ответ, брал ли командир взятки.
У поворота к КДП дорогу перекрывал шлагбаум. У него не было даже запора - просто предупреждение для порядочных и дисциплинированных водителей, чтобы сбавили скорость, а посторонние не заезжали.
Петрунеску приказал Саракуце выйти из машины и поднять шлагбаум. Мы подъехали почти вплотную к часовому у КДП. Тот, завидев военный газик, принял нас за высокое начальство и нажал кнопку вызова дежурного.
- Мотор не выключай, - приказал Петрунеску и вместе с Саракуцей вылезли из машины.
К нам из КДП вышел подполковник Вайкулевич и дежурный, молоденький лейтенант с красной повязкой на рукаве.
Вайкулевич протянул руку Петрунеску, сказал с улыбкой:
- Чего не спится вам, Иона Георгиевич, в такую чудесную, тихую ночь?
- А потому и не спится, дорогой Василий Петрович, что ты не выполняешь своих обязательств. Где самолет, за который я тебе заплатил аванс в три раза больше, чем сама "Пчелка" стоит?
- Вы же знаете обстановку - все полеты запрещены.
- Это не моя проблемы. Мы договорились - по первому требованию. Скажи, Петрунеску тебя подводил?
- Не подводил, Иона Георгиевич. И спасибо, что всегда выручал.
- Из спасибо мешка не сошьешь, как говорят у нас. - Петрунеску нервничал и говорил с сильным акцентом. - Я тоже пошел против закона, доставая тебе деньги, чтобы ты вовремя платил летчикам. Почему государство вас не обеспечивает, не спрашивал. А ты... Где летчики с "Пчелки"?
- Их полчаса назад арестовали.
- За что?
- За то, что хотели улететь самовольно.
- Вот видишь! Летчики хотели, а ты... Кто их арестовал?
- Я, - твердо ответил Вайкулевич.
- Ты? - удивился Петрунеску, и глаза его сверкнули злобой. - Тогда сам повезешь нас туда, куда я прикажу.
- Не повезу, Иона Георгиевич, - Вайкулевич предусмотрительно положил руку на кобуру пистолета. В ту же секунду Саракуца так ловко и сильно ударил подполковника по голове, что Вайкулевич пошатнулся и... оказался в машине. Его тут же обезоружили. Лейтенант бросился было в здание КДП, но Саракуца подставил ему ножку и уже лежачего проткнул ножом.
- Гони к самолету! - крикнул Петрунеску, вскакивая с Саракуцей в кабину.
"Пчелку" я увидел невдалеке слева, когда выехал на рулежную дорожку. Она стояла расчехленная, видимо и в самом деле подготовленная к полету. Около неё ходил часовой. Мчавшийся прямо на него газик не обеспокоил солдата - тоже решил, что едет начальство.
Не успел я затормозить, как Руссу выпрыгнул из кабины и с ходу ударил часового прикладом автомата по голове. Тот, охнув, повалился на землю.
- Быстро в самолет! - приказал мне и Доничу Петрунеску, вытаскивая за шиворот Вайкулевича. - Помоги! - крикнул Саракуце. - Его тоже в самолет.
Но дверь "Пчелки" оказалась закрытой. Руссу ударил по замку прикладом, но дверь не подалась.
Я всегда восхищался прозорливостью и отменной реакцией Петрунеску. И на этот раз он догадался, где искать ключ: стал обшаривать карманы подполковника. И нашел. Кабина была открыта.
А на аэродроме уже подняли тревогу. Часовые подняли стрельбу, к самолету бежали люди.
- Прикройте! - приказал Руссу и Саракуце Петрунеску - у них были автоматы.
Вайкулевич все ещё был в шоке. Я с Доничем помогал боссу втаскивать командира в салон самолета. Петрунеску вдруг прыгнул вниз, к газику, и притащил оттуда свой драгоценный чемодан.
Внизу трещали автоматные очереди. Петрунеску ударил по лицу Вайкулевича, приставил пистолет к его виску.
- Или ты полетишь, или...
- Не надо, - остановил я босса. - Я полечу.
Вайкулевич открыл глаза. Глянул на меня. Сколько в его взгляде было презрения! И я ничего не мог ему объяснить...
- Присмотри за ним! - крикнул я Доничу.
Босс пошел за мной в кабину. А я в страхе думал о том, что если с самолета снят бортовой аккумулятор, нам не взлететь, и всем будет крышка: в такой неразберихе трудно разобрать, где свой, где чужой.
К счастью, аккумулятор оказался на месте. Я запустил один двигатель, второй. Крикнул боссу:
- Прикажите убрать из-под колес колодки!
Он кивнул и послушно пошел выполнять команду.
По кабине хлестнула автоматная очередь. Я видел, как Донич повалил Вайкулевича на пол. Упал и Петрунеску, ползком двинулся к люку. На его призыв видимо никто не откликнулся, и он сам спустился вниз, убрал колодки. Как только он вновь появился в салоне, я дал газ. "Пчелка" рванулась с места.
Петрунеску прибежал ко мне.
- А Руссу и Саракуцу?
- Без их прикрытия нам не взлететь.
Он понимающе кивнул.
- Закройте люк, я приторможу.
Он оказался послушным и толковым "бортмехаником".
- Курс на запад, на Бухарест, - сказал он.
Я двинул рычаги управления двигателями вперед до упора, "Пчелка" стремительно стала набирать скорость. На востоке уже алела заря. Прекрасная, радующая глаз заря!
Когда аэродром и опасность остались позади, в кабину пришел Петрунеску, тоже возбужденный и радостный. За ним - Донич. Я выглянул в салон и увидел сидящего в кресле со связанными руками Вайкулевича.
- Так ему будет спокойнее, - с усмешкой пояснил Петрунеску, перехватив мой взгляд. Вдруг глянул на компас и схватился за пистолет. - Ты почему курс на восток держишь?
Грамотный, и в штурманском деле разбирается!
- Тихо, Барон, - приставил ему к виску пистолет Донич. - Курс туда, куда надо...
Через час я приземлил "Пчелку" в Одесском аэропорту.