Страница:
Матвей скрипнул зубами. Не многовато ли всякой всячины «случайно знает» этот чертов афгано-немец?! Кто где с кем на каком языке говорил… Теперь вот это… «Твой соотечественник»… Плюс давешнее ехидненькое «тебе виднее»…
Нет, ничего этого бухгалтер Бэд не озвучил. Не считал он еще покамест себя готовым к подобному разговору. Он просто сказал, подразумевая услышанное:
— Чего-то в этом роде я и ожидал. И еще о перестраховке. Фрегат без опознавательных знаков. Небось тенью шел за нами, а когда стало ясно, что с реакторам и торможением мы все-таки справились, — проявился и задействовал, как ты изволил выразиться, артиллерию. Кажется, артиллерию когда-то называли последним доводом… как их… фараонов, что ли? Ладно, неважно. Важно, что баечка получается до омерзения складной.
— И все-таки это всего лишь баечка, — тихонько сказал «чертов афгано-немец».
— Нет. — Матвей вдруг обнаружил, что за неприятной беседой проглядел хвост плавучей байсанской бесконечности: теперь на экране было мутно и пусто.
Он вздохнул и повторил:
— Нет. Дрянь, которой они трахнули корабельную локалку, могли применить только деятели из «Глобкэмикал». Вот… И из всего изложенного выше проистекает следующее… По логике этой затеи… Не знаю, как они планировали использовать полученные дивиденды. Скорее всего, собирались объявить фирму банкротом и начать на новом месте новое дело или еще что-нибудь — это нюансы. Но вот что НЕ нюансы: прежде чем отстегнуть им аж этакенную страховку, страховщики обязательно проведут расследование. Поэтому наши затейники-Шостаки не угомонятся, пока не удостоверятся, что улик действительно не осталось. Понял? Они будут очень тщательно искать, и, боюсь, не только с орбиты. Не знаю, сколько у нас еще времени. День? Неделя? Месяц? Не знаю. Знаю только, что они нас обязательно найдут. И доделают начатое. Понял?
— Пожалуй, — сказал Клаус. — А ты понял, почему я не хотел, чтоб ты ляпнул это при Лафорже и Маке?
— Пожалуй, — сказал Матвей.
Они глянули друг на друга и проскандировали чуть ли не хором:
— И им спокойнее, и нам только паники не хватало!
Потом Молчанов скользнул рассеянным взглядом по экрану, увидел все ту же скучную мутную пустоту, вздохнул и поднялся.
— Ладно, — еще раз вздохнул он. — Пойду посмотрю, что там у меня в каюте творится. И вообще.
— Погоди! — Клаус тоже вскочил и, оттолкнув Матвея, полез куда-то под пультовую консоль.
С мученическим вздохом Молчанов присел было на кресельный подлокотник, однако «годить» потребовалось недолго. Кадыр-оглы почти сразу же вынырнул из-под пульта и ткнул в руки лже-Рашну небольшой увесистый футляр:
— Это ноуткомп.
— Без тебя вижу, — сварливо хмыкнул Матвей. — Причем крайне дерьмовый: ставлю аутбрилл против зубной щетки, что у него вместо жесткой памяти сорокагиговая эллипсетка, обычное «семечко». А размеры-то, мама моя… Ты что, обчистил музей палеолита? Да примитивнейший школьный «хэлпер» в сто раз меньше, в тыщу раз легче и умней в миллион… Ну, так и на хрена же мне этот утиль?
Клаус выпрямился и присел на пульт.
— Встречаются это два преферансиста, — проникновенно сообщил он, рассматривая Молчанова (точь-в-точь так, как Молчанов недавно рассматривал полудюймового кашалота). — Один другому говорит: «Давай сыграем». И протягивает нераспечатанную колоду. Тот берет, небрежно взвешивает на ладони и возмущается: «Что ты мне суешь?! Здесь не хватает десятки бубен!»
— Этот анекдот даже еще древнее твоего ком-па! — выцедил Матвей злобно. — Даже какой-нибудь на хрен в душу затраханный ретромодой болван не станет играть в преф картами!
— Там все, что известно о всадниках и флайфлауэрах. И вообще о Байсане. Посмотри, тебе будет полезно. — Капитан «Каракала» помолчал секунду-другую, затем на всякий случай решил уточнить; — «Там» — это в ноуткомпе, а не в анекдоте,
Псевдо-Рашн не стал тыкать собеседника носом в очевидные факты. Что через сопространство можно перемещать не только материальные тела, но и информацию; что в распоряжении экспедиционного бухгалтера имеется вполне сносный комп; что оба упомянутые обстоятельства дали означенному бухгалтеру возможность доступа ко всей информации по Байсану, сколько ее ни поразвешено в Интерсети; что означенный бухгалтер не из тех, кто подобными возможностями пренебрегает… Ничего такого псевдо-Рашн не сказал, а только пожал плечами и, небрежно поигрывая антикварным ноутом, отправился прочь.
Он уже взялся за ручку люкового затвора, когда услыхал позади спокойное Клаусово «до свиданья, Матвей».
Клаус сосредоточенно возился с пультом, но свирепый взгляд почувствовал на себе безошибочно и моментально. Так безошибочно проницательный афгано-немец на себе этот взгляд почувствовал, что даже затылок потер, словно бы его и вправду ожгло.
— На крайне сомнительную работу добровольно нанимается человек под, я бы сказал, нагло вымышленным именем, — провозгласил Кадыр-оглы, не прерывая своего невразумительного занятия. — Тот же человек спьяну без единой запинки читает наизусть длинный стих Молчанова и спросонок да с похмелья решает компьютерную головоломку, перед которой спасовал Лафорж (а Лафорж, между прочим, старик не слабенький). Конечно, для суда этого мало. Но мы ж не в суде!
Некоторое время выведенный на чистую воду и из себя Матвей молча терзал Клаусов затылок совершенно уже озверелым взглядом. Потом просипел более или менее членораздельно:
— Чего ты хочешь, скотина?
— Да вот хочу поднять обзорную камеру над поверхностью, — миролюбиво ответил капитан «Каракала», «скотину» почему-то проигнорировав. — Надо же наконец осмотреться…
Муть на экране, словно бы специально этих вот слов дождавшись, плавно стронулась вниз.
— Осмотреться, отлежаться, отдышаться, — бормотал Клаус, трудясь, — отбрыкаться, не нарваться… Как бы из всего этого выпутаться живыми — вот вопрос! Тебе что-нибудь в голову приходит?
Матвей вздохнул, расслабленно привалился к так и не дооткрытому люку. По-подлому — вдруг и разом — рухнули на, кажется, изрядно-таки растранжирившего квалификацию афериста усталость, недосып, перепив… И боль — во всем теле вообще и в заново расквашенных губах в частности. Единственное, чего теперь по-настоящему хотелось упомянутому аферисту, так это упасть в прохладную ванну. Можно не раздеваясь, но обязательно именно упасть, повалиться, рухнуть. Чтоб брызги всхлестнулись аж до самого потолка (ну, или уж что там сверху окажется). Этого хотелось невыносимо, невыносимее даже, чем хоть разок двинуть по роже догадливого поганца Клауса.
Но…
Но.
Ежели какой из каракальских отсеков и был оборудован ванной, то это разве что оставшаяся где-то на орбите пресловутая «груша на кишке». И теперь единственная доступная к окунанию емкость с водой была там, за бортом. Но эта доступная емкость как-то не привлекала. Забортная вода казалась (по крайней мере в виде наэкранного изображения) мутной и неприятной, а самое главное, в ней уже наслаждались жизнью (и не только жизнью, и не только собственной) всякие другие — от полудюймового кашалота до остальных-прочих: более крупных, но вряд ли менее разнообразно зубастых. Все они успели нырнуть туда первыми и наверняка, сволочи, считают, что им и самим тесно.
Кажется, немец Кадыр-оглы опять спросил, приходит ли в Матвееву голову что-нибудь на тему «не нарваться — отбрыкаться». Матвей вздохнул и сказал безразличным голосом:
— Ну, приходит. Можно, к примеру, на ихнюю артиллерию ответить нашенской бухгалтерией… Да только мои идеи — так, дрянцо дряненькое. Это ж ты у нас весь из себя догадливый-знающий… Про все и про всех… Вот ты и думай. А я…
Нет, Клаус не слушал.
Клаус буравил взглядом экран.
На экране бесновалась грязно-бурая пена. Потом она стекла к нижней экранной кромке, и стали видны близкое клочковатое небо цвета загнивающей раны и плоский берег, покрытый какою-то губчатой дрянью — синюшной, пупырчатой, даже на вид гадко склизкой и мерзко вонючей.
А еще стали видны серые песчаные всхолмья, длинной грядой охватившие подлизанный пенной буростью берег; и на ближнем холме, на самой его макушке…
— А вот и кавалерия, — сипло выдохнул Клаус Кадыр-оглы.
5
Нет, ничего этого бухгалтер Бэд не озвучил. Не считал он еще покамест себя готовым к подобному разговору. Он просто сказал, подразумевая услышанное:
— Чего-то в этом роде я и ожидал. И еще о перестраховке. Фрегат без опознавательных знаков. Небось тенью шел за нами, а когда стало ясно, что с реакторам и торможением мы все-таки справились, — проявился и задействовал, как ты изволил выразиться, артиллерию. Кажется, артиллерию когда-то называли последним доводом… как их… фараонов, что ли? Ладно, неважно. Важно, что баечка получается до омерзения складной.
— И все-таки это всего лишь баечка, — тихонько сказал «чертов афгано-немец».
— Нет. — Матвей вдруг обнаружил, что за неприятной беседой проглядел хвост плавучей байсанской бесконечности: теперь на экране было мутно и пусто.
Он вздохнул и повторил:
— Нет. Дрянь, которой они трахнули корабельную локалку, могли применить только деятели из «Глобкэмикал». Вот… И из всего изложенного выше проистекает следующее… По логике этой затеи… Не знаю, как они планировали использовать полученные дивиденды. Скорее всего, собирались объявить фирму банкротом и начать на новом месте новое дело или еще что-нибудь — это нюансы. Но вот что НЕ нюансы: прежде чем отстегнуть им аж этакенную страховку, страховщики обязательно проведут расследование. Поэтому наши затейники-Шостаки не угомонятся, пока не удостоверятся, что улик действительно не осталось. Понял? Они будут очень тщательно искать, и, боюсь, не только с орбиты. Не знаю, сколько у нас еще времени. День? Неделя? Месяц? Не знаю. Знаю только, что они нас обязательно найдут. И доделают начатое. Понял?
— Пожалуй, — сказал Клаус. — А ты понял, почему я не хотел, чтоб ты ляпнул это при Лафорже и Маке?
— Пожалуй, — сказал Матвей.
Они глянули друг на друга и проскандировали чуть ли не хором:
— И им спокойнее, и нам только паники не хватало!
Потом Молчанов скользнул рассеянным взглядом по экрану, увидел все ту же скучную мутную пустоту, вздохнул и поднялся.
— Ладно, — еще раз вздохнул он. — Пойду посмотрю, что там у меня в каюте творится. И вообще.
— Погоди! — Клаус тоже вскочил и, оттолкнув Матвея, полез куда-то под пультовую консоль.
С мученическим вздохом Молчанов присел было на кресельный подлокотник, однако «годить» потребовалось недолго. Кадыр-оглы почти сразу же вынырнул из-под пульта и ткнул в руки лже-Рашну небольшой увесистый футляр:
— Это ноуткомп.
— Без тебя вижу, — сварливо хмыкнул Матвей. — Причем крайне дерьмовый: ставлю аутбрилл против зубной щетки, что у него вместо жесткой памяти сорокагиговая эллипсетка, обычное «семечко». А размеры-то, мама моя… Ты что, обчистил музей палеолита? Да примитивнейший школьный «хэлпер» в сто раз меньше, в тыщу раз легче и умней в миллион… Ну, так и на хрена же мне этот утиль?
Клаус выпрямился и присел на пульт.
— Встречаются это два преферансиста, — проникновенно сообщил он, рассматривая Молчанова (точь-в-точь так, как Молчанов недавно рассматривал полудюймового кашалота). — Один другому говорит: «Давай сыграем». И протягивает нераспечатанную колоду. Тот берет, небрежно взвешивает на ладони и возмущается: «Что ты мне суешь?! Здесь не хватает десятки бубен!»
— Этот анекдот даже еще древнее твоего ком-па! — выцедил Матвей злобно. — Даже какой-нибудь на хрен в душу затраханный ретромодой болван не станет играть в преф картами!
— Там все, что известно о всадниках и флайфлауэрах. И вообще о Байсане. Посмотри, тебе будет полезно. — Капитан «Каракала» помолчал секунду-другую, затем на всякий случай решил уточнить; — «Там» — это в ноуткомпе, а не в анекдоте,
Псевдо-Рашн не стал тыкать собеседника носом в очевидные факты. Что через сопространство можно перемещать не только материальные тела, но и информацию; что в распоряжении экспедиционного бухгалтера имеется вполне сносный комп; что оба упомянутые обстоятельства дали означенному бухгалтеру возможность доступа ко всей информации по Байсану, сколько ее ни поразвешено в Интерсети; что означенный бухгалтер не из тех, кто подобными возможностями пренебрегает… Ничего такого псевдо-Рашн не сказал, а только пожал плечами и, небрежно поигрывая антикварным ноутом, отправился прочь.
Он уже взялся за ручку люкового затвора, когда услыхал позади спокойное Клаусово «до свиданья, Матвей».
Клаус сосредоточенно возился с пультом, но свирепый взгляд почувствовал на себе безошибочно и моментально. Так безошибочно проницательный афгано-немец на себе этот взгляд почувствовал, что даже затылок потер, словно бы его и вправду ожгло.
— На крайне сомнительную работу добровольно нанимается человек под, я бы сказал, нагло вымышленным именем, — провозгласил Кадыр-оглы, не прерывая своего невразумительного занятия. — Тот же человек спьяну без единой запинки читает наизусть длинный стих Молчанова и спросонок да с похмелья решает компьютерную головоломку, перед которой спасовал Лафорж (а Лафорж, между прочим, старик не слабенький). Конечно, для суда этого мало. Но мы ж не в суде!
Некоторое время выведенный на чистую воду и из себя Матвей молча терзал Клаусов затылок совершенно уже озверелым взглядом. Потом просипел более или менее членораздельно:
— Чего ты хочешь, скотина?
— Да вот хочу поднять обзорную камеру над поверхностью, — миролюбиво ответил капитан «Каракала», «скотину» почему-то проигнорировав. — Надо же наконец осмотреться…
Муть на экране, словно бы специально этих вот слов дождавшись, плавно стронулась вниз.
— Осмотреться, отлежаться, отдышаться, — бормотал Клаус, трудясь, — отбрыкаться, не нарваться… Как бы из всего этого выпутаться живыми — вот вопрос! Тебе что-нибудь в голову приходит?
Матвей вздохнул, расслабленно привалился к так и не дооткрытому люку. По-подлому — вдруг и разом — рухнули на, кажется, изрядно-таки растранжирившего квалификацию афериста усталость, недосып, перепив… И боль — во всем теле вообще и в заново расквашенных губах в частности. Единственное, чего теперь по-настоящему хотелось упомянутому аферисту, так это упасть в прохладную ванну. Можно не раздеваясь, но обязательно именно упасть, повалиться, рухнуть. Чтоб брызги всхлестнулись аж до самого потолка (ну, или уж что там сверху окажется). Этого хотелось невыносимо, невыносимее даже, чем хоть разок двинуть по роже догадливого поганца Клауса.
Но…
Но.
Ежели какой из каракальских отсеков и был оборудован ванной, то это разве что оставшаяся где-то на орбите пресловутая «груша на кишке». И теперь единственная доступная к окунанию емкость с водой была там, за бортом. Но эта доступная емкость как-то не привлекала. Забортная вода казалась (по крайней мере в виде наэкранного изображения) мутной и неприятной, а самое главное, в ней уже наслаждались жизнью (и не только жизнью, и не только собственной) всякие другие — от полудюймового кашалота до остальных-прочих: более крупных, но вряд ли менее разнообразно зубастых. Все они успели нырнуть туда первыми и наверняка, сволочи, считают, что им и самим тесно.
Кажется, немец Кадыр-оглы опять спросил, приходит ли в Матвееву голову что-нибудь на тему «не нарваться — отбрыкаться». Матвей вздохнул и сказал безразличным голосом:
— Ну, приходит. Можно, к примеру, на ихнюю артиллерию ответить нашенской бухгалтерией… Да только мои идеи — так, дрянцо дряненькое. Это ж ты у нас весь из себя догадливый-знающий… Про все и про всех… Вот ты и думай. А я…
Нет, Клаус не слушал.
Клаус буравил взглядом экран.
На экране бесновалась грязно-бурая пена. Потом она стекла к нижней экранной кромке, и стали видны близкое клочковатое небо цвета загнивающей раны и плоский берег, покрытый какою-то губчатой дрянью — синюшной, пупырчатой, даже на вид гадко склизкой и мерзко вонючей.
А еще стали видны серые песчаные всхолмья, длинной грядой охватившие подлизанный пенной буростью берег; и на ближнем холме, на самой его макушке…
— А вот и кавалерия, — сипло выдохнул Клаус Кадыр-оглы.
5
— …Ну, короче, мы ждем его, ждем… Уже светать начинает; кроме нас в заведении уже никого, и уже вышибалы кучкуются, дискутируют, значит: самим пытаться вышвырнуть или все-таки бронелобых звать. Короче, смотрю, один чего-то себе в воротник зашептал — так и есть, думаю, зовут… Ну, я Опсу говорю: пошли, говорю, на кой орган нам эти неприятности на бритом месте! А Опс уже искрит, как дестр на перенакачке. Раз, говорит, Лог сказал ждать, значит, ждем! Ну, короче, ждем. И дожидаемся. Только не Логарифма, а бронелобых. Целых трое ввалилось, да каких! Ну, короче, ты ж «Скользкий Хвост» знаешь? Так вот, эти трое в тамошние ворота бочком протискивались. И пригибаясь. В силовых касках, в жилетах, с хальтерами, с дестрами… Ну, короче, как на Пинг-Конга пришли. Или на Раздрызга. Или Джимми-Робота брать, да еще и пьяного. Вначале, правда, все по-вежливому: господа, вы создаете неудобства для персонала, настойчиво рекомендую покинуть… И Опс тоже в ответ без этих своих выражений, короче, по-вежливому: с каких, спрашивает, таких поросячьих кончиков всякие неотмытые дерьмохваты обнаглели командовать, где и когда нам можно сидеть? Правда, один из бронелобых при ближнем рассмотрении оказался кобылой, так Опс от смущения обозвал ее ассистент-самкой альбийской девятиполой крысы — но тоже интеллигентно так обозвал, без обычных этих своих… Ну и, короче, представь: вот так мы сидим, вот так они стоят, причем тот, что возле меня, уже начинает отстегивать с пояса шокер, захватки… короче, все свое подразделение по контактам с общественностью. И тут ворота с грохотом настежь, и вваливается Логарифм. Рожа красная, губы до затылка, под глазом свежий стоп-сигнал разгорается, а под мышкой — кобылка. В медузу нанюханная, ржет, как дура, и уже почти голая — короче, в одной сандале, и ту на ходу снять норовит. Ну, и такая вся, знаешь, — кругом пятнадцать. И ей лет пятнадцать, и за с ней лет пятнадцать без права на досрочное…
Дикки Крэнг, казалось, вообще не замечал, что его сотрудничек чего-то там повествует. Казалось, будто Крэнг не замечает даже самого этого сотрудничка — даром что тот всей своей нелегонькой тушей жался вплотную к слушателю (столь же неблагодарному, сколь и единственному). Но стоило только Матвею шагнуть через комингс предшлюзового бокса, как Дикки-бой отпихнул вдохновенного повествователя и буркнул:
— Ну все, Фурункул, не саунди.
Выражение лица Крэнга и его недозакрывшийся рот свидетельствовали, что Дик собирается предъявить вошедшему какие-то претензии (очевидно, недавнее слезоточивое обнимание в коридоре и пропажа лучевки полностью излечили Дикки-боя от комплекса вины перед другом детства).
Матвей не стал дожидаться разглагольствований про бессовестных скотов, которые одной рукой обнимают, а другой в это же время шарят по дружеским карманам. Задерживаться возле входа Матвей тоже не стал — тем более что, вздумай он хоть на миг загородить своим телом люковый проем, это самое тело тут же впихнули бы внутрь, в предшлюзье.
Не сбавляя шагу, кстати сказать весьма целеустремленного и решительного, Матвей подошел прямехонько к Дику (тот аж рукой заслонился на всякий случай) и с ходу уткнул в Крэнгов живот рукоять Крэнговой же лучевки:
— Держи, раззява. И больше не роняй, где попало.
«Не роняй» было, конечно, наглой брехней, но Крэнг предпочел поверить.
Тем временем в бокс вперся обильно груженный всевозможным барахлом исполнительный механизм, похожий на «модерновый» столик, многоногий и многоугольный, а следом — нагруженный лишь самую чуточку поскуднее афгано-немец Кадыр-оглы.
— Все-таки мне не нравится, что мы все трое уходим, — сообщил афгано-немец, сбрасывая на пол свою кладь.
Матвей попробовал сообразить, уход которых трех из пяти присутствующих (включая исполнительно топчущийся у стены механизм) может смутить герра Клауса. В результате стремительных, но довольно-таки напряженных размышлений первой была безоговорочно отсеяна кандидатура механизма, второй — почти столь же безоговорочно — личность долболома по кличке Фурункул.
— Если мы все трое сковырнемся, остальным всем тоже футляр, — сказал Клаус.
— Если из нас сковырнется даже только один кто-нибудь, всеобщий футляр тоже будет.
Это Матвей так сказал. Вообще-то под «из нас» он подразумевал только себя и каракальского капитана, но объяснять это вслух счел излишним. Таким же излишним, как и втолковывать Клаусу, что по причине категорического недоверия не выпустит того без присмотра (кстати, бухгалтер Рашн не сомневался, что самого его Клаус тоже не выпустит без присмотра — по причине стопроцентно аналогичной).
А Дикки Крэнг буркнул:
— Если я сковырнусь (хоть в коллективе, хоть персонально), меня чей-то там футляр вряд ли будет очень уж волновать.
Крэнг был единственным, кому по некотором размышлении решили рассказать все как есть. Информацию Дикки-бой воспринял на удивление спокойно, сообщив, что, во-первых, он ожидал чего-то гораздо худшего, а во-вторых, Ма… этот… Бэд Рашн обязательно найдет какой-нибудь выход.
А прочие пассажиры… Черт их знает, может, они впрямь поверили сказочке, которую Лафорж и Мак поведали им условные бортовые сутки назад.
А может, и не поверили. Скорее всего, Крэнговы боевики остались невозмутимыми, видя невозмутимость Крэнга, а новоэдемцы остались почти спокойными, видя невозмутимость тертых боевиков. Некоторые особо отважные умельцы безмашинного труда настолько расхорохорились, что даже пробовали набиваться на участие в первой рекогносцировке. Впрочем, эти герои малость подпортили впечатление от своего героизма, слишком явно обрадовавшись отказу.
Тем временем Клаус вздохнул, потом еще раз вздохнул…
— Ну, гут. Зер гут. Превосходно. С моим мнением не считаются, зато меня усваивает подавляющее большинство… как сказал жучок, упавший на муравейник. Тогда так… — Немец Кадыр-оглы заложил руки за спину и вообще принял позу, из каковой, вероятно, в бытность свою мичманом привык беседовать с нижними чинами. — Займемся экипировкой. Ваша не годится. Крэнг и вы… как там вас? Фурункул? Однако… В общем, мокрую кожу снять. Вот тут у робота три камуфляжных пылеводоотталкивающих комбинезона. Облачайтесь, шнелль!
Фурункул исподлобья зыркнул сперва на Клауса, потом на Крэнга — дескать, че этот зуммер тут раскомандовался? Крэнг тоже зыркнул на Клауса, потом на Матвея. Матвей пожал плечами и принялся облачаться в пылеводоотталкивающий камуфляж. Крэнг тоже пожал плечами и тоже принялся. Тогда и Фурункул пожал плечами. А азиат Клаус не умолкал:
— Интенсивность и цветорешение камуфляжа задаются вот этим блочком на поясе. Интенсивностью не злоупотреблять: аномалию энергоплотности могут засечь с орбиты. — (При этих словах милый мальчик Фурункул на мгновение перестал облачаться и заинтересованно вздернул брови, но, так и не дождавшись объяснений, продолжил прерванное.) — По этой же причине чтоб мне ни клочка мокрой кожи. И поменьше металла. И не пользоваться энергооружием, поняли? Взять с собой разрешаю, но стрелять… Только если вас уже начнут жрать живьем. Выстрел из, например, лучевки безошибочно фиксируется и идентифицируется буквально всеми средствами орбитального наблюдения.
Боевик Фурункул опять вздернул брови. Крэнг скорчил Клаусу жуткую гримасу, а Молчанов торопливо сказал:
— Мы опасаемся конкурентов. Когда зайдет речь о реализации прав первопоселенцев, нам сможет обломать кайф любая мелочь. Например, доказательное свидетельство об использовании нами недозволенного оружия. Не говоря уже о том, что на нас могут попросту уронить что-нибудь нехорошее. Кусай себе потом в аду уши, что засветился сдуру…
— Именно, — нетерпеливо бросил капитан «Каракала».
Крэнг кое-как застегнул на себе все-на-свете-отталкивающий камуфляж и, более или менее выпрямившись, осведомился:
— А сколько от меня должны отлопать живьем, прежде чем я получу право на выстрел?
— Ну, возможно… э-э-э… возможно, примерно треть? — предположил псевдо-Рашн.
Дикки-бой подумал и объявил:
— Вряд ли я столько вытерплю.
— Верни лучевку обратно мне, — мило улыбнулся Матвей. — Уж я-то обязательно вытерплю… если жрать будут тебя.
Клаус сказал нарочито бесцветным голосом:
— Для самозащиты извольте получить штурмовые винтовки реактивно-пулевого боя. Прошу наблюдать… — Он взял в руки одну из груженных на столообразного робота матово-черных длинноствольных уродин. — Полуоптический прицел. Предохранитель: вот так — перевод в боевое положение. Магазин: так — вынимаем, так — вставляем. Затвор: вот так — досылаем патрон в патронник. И — огонь. Стрельба выбросом гильз не сопровождается ввиду полного отсутствия таковых. Понятно?
Только один псевдо-Рашн ответил: «Да». Крэнг и Фурункул хором издали носами презрительное «ф-фы» (дескать, нашел кого и чему учить!).
Афгано-немец этого фыканья словно и не заметил:
— Чтобы винтовка данного типа полностью освоилась с хозяином, достаточно двух-трех пробных выстрелов (надеюсь, обстановка снаружи даст нам такую возможность). Что еще?.. Ну, краткая характеристика: емкость магазина — сто двадцать патронов; боевая скорострельность — до ста двадцати выстрелов в минуту, дальность эффективного огня в здешних условиях — до пятисот метров, убойная сила позволяет разобраться с любой здешней сухопутной дрянью. Все детали выполнены из «омертвленного» керамоуглерода, ствол оснащен пламегасителем — так что можете палить в свое удовольствие…
— Ему же больно будет, — перебил Крэнг.
— Кому? — малость опешил Кадыр-оглы.
— Моему удовольствию. — Дикки-бой якобы невольно опустил взгляд куда-то чуть ниже своей поясной пряжки.
Фурункул заржал (кажется, только из солидарности с непосредственным начальством). Клаус мучительно нахмурился, и Матвей счел необходимым объяснить ему:
— Это он, понимаешь ли, шутит так. У него, понимаешь, чувство юмора.
С минуту Клаус продолжал морщить лоб. Потом сказал:
— Предупреждать же надо!
А потом вздохнул и продолжил прерванный инструктаж:
— Так, проверьте на поясах… Антибион: универсальный дезинфектор и дезинсектор в одном корпусе, активируйте прямо сейчас однократным нажатием красной кнопки и не выключайте до возвращения. Далее — биноскоп, подсумок с двумя запасными обоймами, термокинжал (включается надавливанием… прошу наблюдать: вот здесь). Майне херен, особое внимание, битте: комплект для заращивания прорех на комбинезоне в случае образования таковых…
— А средство для заращивания собственной шкуры есть? — осведомился Крэнг. — Вряд ли всадники будут делать прорехи только в комбинезонах.
Клаус лишь плечом дернул, продолжаючи:
— …в случае, значит, образования таковых… Байсан, конечно, не Даркхэлл, но без насущной необходимости контактировать любым местом со здешней атмосферой не есть гут гетроффен. Вот это — клейкая масса, наносить по периметру отверстия, очень быстро, схватывается моментально… это собственно сращиватель. Далее: фонарь, микролебедка (двести метров, тросик выдержит даже Крэнга и даже вместе с его чувством юмора)… аптечка, микробиде…
— А оно точно непользованное? — брезгливо осведомился неугомонный Дик, двумя пальцами снимая с пояса портсигарообразный приборчик.
— Точно-точно, — заверил афгано-немец. — Только рекомендую учесть: поскольку это тоже энергоплотный прибор, употребление свести к предельному минимуму.
— Это как? — Крэнг недоуменно заломил брови.
— А элементарно: терпи до упора, и баста, — любезно просветил его Матвей, скалясь.
— Вот именно, — подтвердил Кадыр-оглы. — Так, господин Рашн, ты прихватил комп, что я тебе вчера подарил?
— Прихватить-то прихватил. Только я так и не понял, зачем он нам.
— Ну я же уже… Он может работать в режиме акустического синхронного транслэйтора. Забыл?
— Согласно информации упомянутого компа (и очень не только его), издаваемые всадниками звуки транслэйт-расшифровке не поддаются вусмерть, — сообщил Матвей. Он скользнул взглядом по обернувшимся к нему напряженно-заинтересованным лицам, вздохнул: — Так, похоже, моя очередь лекторствовать… Если не считать всякую макрель и скандальных околонаучных журналюг, то разумность местных аборигенов однозначно признает только один серьезный спец… правда, он разный там академик и все такое. Но признает он эту, значит, разумность с оговорочкой. Дескать, речь всадников — уж так, мол, и быть! — действительно речь, но основана, мол, на образном коде, а не на… как его бишь… а, во: не на ассоциативном. И следовательно, их логика с человеческой точки зрения совершенно неалгоритмируема. Поголовное же большинство яйцеголовых вообще этак стыдливенько именует всадников не «разумные», а «организованные». На основании обеих теорий, во-первых, OOP, поколебавшись малость, приняла-таки официальное решение о нераспространении на всадников закона об аборигенских преимущественных правах. Во-вторых, имейте в виду: если вас выпотрошат, то сделают это либо инстинктивно, либо из соображений, человеческому пониманию категорически недоступных. Легче вам от этого? Вижу, что да… Вот… А в-третьих и главных, я принял научно-обоснованное решение о нецелесообразности таскания с собой лишнего полкила. Я не слишком… э-э-э… пространно аргументировал свою точку зрения?
— Ничего, не надорвешься, — Клаус безмятежно проигнорировал и лекцию, и последний вопрос. — Ну, и последнее. Во избежание недоразумений предлагаю снаружи общаться исключительно на каком-нибудь одном языке. Раз уж мы сейчас все время галдим на глобале, его давайте и придерживаться. И, недоразумений же во избежание, предлагаю с полуслова исполнять все указания господина бухгалтера Рашна. Он заявил, будто точно знает, что и как мы сейчас должны делать. А объяснить ничего не хочет. Вот и пусть берет ответственность на себя. Согласны?
Фурункул вопросительно глянул на Крэнга. Тот кивнул:
— Вполне. От руководства экспедиции не поступало никаких приказов, противоречащих этому предложению.
Фурункул тоже кивнул и принялся натягивать на голову эластичный глазастый шлем дыхательного прибора.
«Ай да Дик! — изумленно подумал Матвей. — Ай да политик!»
Насосы уже закачивали в шлюз-отсек забортную воду. Вода была мутной, неприятно пенистой и пахучей; в ней даже, кажется, трепыхалась какая-то головастикообразная погань. Увы, шлюз, как и весь корабль, был рассчитан главным образом на забортье, в котором наличествует один только абсолютный нуль — градусов и всего остального. Нашлись бы, конечно, всякие аварийно-эвакуационные штуки и на такой вот случай, но проклятая необходимость маскироваться… Ладно, пересуществуем. А вот ввалившейся извне мерзости существовать осталось недолго: за внутренней створкой шлюз-отсека нетерпеливо сучит манипуляторами целое стадо исполнительных механизмов — сантехнических, медицинских, дехимизационных и черт знает каких еще.
Матвей распаковал было дыхательное оголовье, но, так и не донеся его до лица, подбрел по колено в воде к афгано-немцу и спросил тихонько:
— Ты совершенно уверен, что здесь только я знаю, как выпутаться из всего этого безобразия? А может, ты тоже что-нибудь знаешь?
— Я?! — Клаус так выпучил глаза… В общем, Молчанову на миг показалось, будто бы собеседник уже успел напялить шлем, а второй, ненапяленный, держит в руках просто от нечего делать. — С чего ты вообразил?!
— Да так, с разного… Вот, например, инструктаж ты только что здорово проводил. Из тебя так и перли профессиональные навыки кадрового кросстар-навигатора. Правда?
Клаус почему-то промолчал — наверное, не расслышал.
Правда, самозванному бухгалтеру Рашну и его спутникам не выпало возможности толком оценить великодушное благодеяние байсанского дня. Самозванному бухгалтеру и его спутникам было совершенно не до окружающих красот (верней, не до абсолютного отсутствия таковых). Очень трудоемким оказался на практике вроде бы с виду сущий пустяк — выйти из корабля. То есть именно само «выйти» не стоило ни малейших хлопот: когда шлюзовой отсек заполнился водою примерно до уровня Матвеевых подмышек, Клаус открыл внешний люк и содержимое шлюза попросту выплюнулось за борт и далее (на поверхность) вместе с внушительных размеров пузырем. А вот потом…
Озеро было, говоря мягко, не маленьким, а Клауса угораздило плюхнуть «Каракал» на изрядном удалении от любого из берегов. Добираться до суши планировалось с помощью самонадувающегося моторного понтона. Именуемый оным тюк эластичного, но, согласно техпаспорту, практически ничем на свете не пробиваемого, не прокалываемого и не прогрызаемого материала выплюнулся вместе с участниками вылазки, громоздко закачался на грязно-бурой пене, мягкое колыхание которой исполняло на местном водоеме обязанности волн, — закачался и не спеша приступил к самонадуванию.
Дикки Крэнг, казалось, вообще не замечал, что его сотрудничек чего-то там повествует. Казалось, будто Крэнг не замечает даже самого этого сотрудничка — даром что тот всей своей нелегонькой тушей жался вплотную к слушателю (столь же неблагодарному, сколь и единственному). Но стоило только Матвею шагнуть через комингс предшлюзового бокса, как Дикки-бой отпихнул вдохновенного повествователя и буркнул:
— Ну все, Фурункул, не саунди.
Выражение лица Крэнга и его недозакрывшийся рот свидетельствовали, что Дик собирается предъявить вошедшему какие-то претензии (очевидно, недавнее слезоточивое обнимание в коридоре и пропажа лучевки полностью излечили Дикки-боя от комплекса вины перед другом детства).
Матвей не стал дожидаться разглагольствований про бессовестных скотов, которые одной рукой обнимают, а другой в это же время шарят по дружеским карманам. Задерживаться возле входа Матвей тоже не стал — тем более что, вздумай он хоть на миг загородить своим телом люковый проем, это самое тело тут же впихнули бы внутрь, в предшлюзье.
Не сбавляя шагу, кстати сказать весьма целеустремленного и решительного, Матвей подошел прямехонько к Дику (тот аж рукой заслонился на всякий случай) и с ходу уткнул в Крэнгов живот рукоять Крэнговой же лучевки:
— Держи, раззява. И больше не роняй, где попало.
«Не роняй» было, конечно, наглой брехней, но Крэнг предпочел поверить.
Тем временем в бокс вперся обильно груженный всевозможным барахлом исполнительный механизм, похожий на «модерновый» столик, многоногий и многоугольный, а следом — нагруженный лишь самую чуточку поскуднее афгано-немец Кадыр-оглы.
— Все-таки мне не нравится, что мы все трое уходим, — сообщил афгано-немец, сбрасывая на пол свою кладь.
Матвей попробовал сообразить, уход которых трех из пяти присутствующих (включая исполнительно топчущийся у стены механизм) может смутить герра Клауса. В результате стремительных, но довольно-таки напряженных размышлений первой была безоговорочно отсеяна кандидатура механизма, второй — почти столь же безоговорочно — личность долболома по кличке Фурункул.
— Если мы все трое сковырнемся, остальным всем тоже футляр, — сказал Клаус.
— Если из нас сковырнется даже только один кто-нибудь, всеобщий футляр тоже будет.
Это Матвей так сказал. Вообще-то под «из нас» он подразумевал только себя и каракальского капитана, но объяснять это вслух счел излишним. Таким же излишним, как и втолковывать Клаусу, что по причине категорического недоверия не выпустит того без присмотра (кстати, бухгалтер Рашн не сомневался, что самого его Клаус тоже не выпустит без присмотра — по причине стопроцентно аналогичной).
А Дикки Крэнг буркнул:
— Если я сковырнусь (хоть в коллективе, хоть персонально), меня чей-то там футляр вряд ли будет очень уж волновать.
Крэнг был единственным, кому по некотором размышлении решили рассказать все как есть. Информацию Дикки-бой воспринял на удивление спокойно, сообщив, что, во-первых, он ожидал чего-то гораздо худшего, а во-вторых, Ма… этот… Бэд Рашн обязательно найдет какой-нибудь выход.
А прочие пассажиры… Черт их знает, может, они впрямь поверили сказочке, которую Лафорж и Мак поведали им условные бортовые сутки назад.
А может, и не поверили. Скорее всего, Крэнговы боевики остались невозмутимыми, видя невозмутимость Крэнга, а новоэдемцы остались почти спокойными, видя невозмутимость тертых боевиков. Некоторые особо отважные умельцы безмашинного труда настолько расхорохорились, что даже пробовали набиваться на участие в первой рекогносцировке. Впрочем, эти герои малость подпортили впечатление от своего героизма, слишком явно обрадовавшись отказу.
Тем временем Клаус вздохнул, потом еще раз вздохнул…
— Ну, гут. Зер гут. Превосходно. С моим мнением не считаются, зато меня усваивает подавляющее большинство… как сказал жучок, упавший на муравейник. Тогда так… — Немец Кадыр-оглы заложил руки за спину и вообще принял позу, из каковой, вероятно, в бытность свою мичманом привык беседовать с нижними чинами. — Займемся экипировкой. Ваша не годится. Крэнг и вы… как там вас? Фурункул? Однако… В общем, мокрую кожу снять. Вот тут у робота три камуфляжных пылеводоотталкивающих комбинезона. Облачайтесь, шнелль!
Фурункул исподлобья зыркнул сперва на Клауса, потом на Крэнга — дескать, че этот зуммер тут раскомандовался? Крэнг тоже зыркнул на Клауса, потом на Матвея. Матвей пожал плечами и принялся облачаться в пылеводоотталкивающий камуфляж. Крэнг тоже пожал плечами и тоже принялся. Тогда и Фурункул пожал плечами. А азиат Клаус не умолкал:
— Интенсивность и цветорешение камуфляжа задаются вот этим блочком на поясе. Интенсивностью не злоупотреблять: аномалию энергоплотности могут засечь с орбиты. — (При этих словах милый мальчик Фурункул на мгновение перестал облачаться и заинтересованно вздернул брови, но, так и не дождавшись объяснений, продолжил прерванное.) — По этой же причине чтоб мне ни клочка мокрой кожи. И поменьше металла. И не пользоваться энергооружием, поняли? Взять с собой разрешаю, но стрелять… Только если вас уже начнут жрать живьем. Выстрел из, например, лучевки безошибочно фиксируется и идентифицируется буквально всеми средствами орбитального наблюдения.
Боевик Фурункул опять вздернул брови. Крэнг скорчил Клаусу жуткую гримасу, а Молчанов торопливо сказал:
— Мы опасаемся конкурентов. Когда зайдет речь о реализации прав первопоселенцев, нам сможет обломать кайф любая мелочь. Например, доказательное свидетельство об использовании нами недозволенного оружия. Не говоря уже о том, что на нас могут попросту уронить что-нибудь нехорошее. Кусай себе потом в аду уши, что засветился сдуру…
— Именно, — нетерпеливо бросил капитан «Каракала».
Крэнг кое-как застегнул на себе все-на-свете-отталкивающий камуфляж и, более или менее выпрямившись, осведомился:
— А сколько от меня должны отлопать живьем, прежде чем я получу право на выстрел?
— Ну, возможно… э-э-э… возможно, примерно треть? — предположил псевдо-Рашн.
Дикки-бой подумал и объявил:
— Вряд ли я столько вытерплю.
— Верни лучевку обратно мне, — мило улыбнулся Матвей. — Уж я-то обязательно вытерплю… если жрать будут тебя.
Клаус сказал нарочито бесцветным голосом:
— Для самозащиты извольте получить штурмовые винтовки реактивно-пулевого боя. Прошу наблюдать… — Он взял в руки одну из груженных на столообразного робота матово-черных длинноствольных уродин. — Полуоптический прицел. Предохранитель: вот так — перевод в боевое положение. Магазин: так — вынимаем, так — вставляем. Затвор: вот так — досылаем патрон в патронник. И — огонь. Стрельба выбросом гильз не сопровождается ввиду полного отсутствия таковых. Понятно?
Только один псевдо-Рашн ответил: «Да». Крэнг и Фурункул хором издали носами презрительное «ф-фы» (дескать, нашел кого и чему учить!).
Афгано-немец этого фыканья словно и не заметил:
— Чтобы винтовка данного типа полностью освоилась с хозяином, достаточно двух-трех пробных выстрелов (надеюсь, обстановка снаружи даст нам такую возможность). Что еще?.. Ну, краткая характеристика: емкость магазина — сто двадцать патронов; боевая скорострельность — до ста двадцати выстрелов в минуту, дальность эффективного огня в здешних условиях — до пятисот метров, убойная сила позволяет разобраться с любой здешней сухопутной дрянью. Все детали выполнены из «омертвленного» керамоуглерода, ствол оснащен пламегасителем — так что можете палить в свое удовольствие…
— Ему же больно будет, — перебил Крэнг.
— Кому? — малость опешил Кадыр-оглы.
— Моему удовольствию. — Дикки-бой якобы невольно опустил взгляд куда-то чуть ниже своей поясной пряжки.
Фурункул заржал (кажется, только из солидарности с непосредственным начальством). Клаус мучительно нахмурился, и Матвей счел необходимым объяснить ему:
— Это он, понимаешь ли, шутит так. У него, понимаешь, чувство юмора.
С минуту Клаус продолжал морщить лоб. Потом сказал:
— Предупреждать же надо!
А потом вздохнул и продолжил прерванный инструктаж:
— Так, проверьте на поясах… Антибион: универсальный дезинфектор и дезинсектор в одном корпусе, активируйте прямо сейчас однократным нажатием красной кнопки и не выключайте до возвращения. Далее — биноскоп, подсумок с двумя запасными обоймами, термокинжал (включается надавливанием… прошу наблюдать: вот здесь). Майне херен, особое внимание, битте: комплект для заращивания прорех на комбинезоне в случае образования таковых…
— А средство для заращивания собственной шкуры есть? — осведомился Крэнг. — Вряд ли всадники будут делать прорехи только в комбинезонах.
Клаус лишь плечом дернул, продолжаючи:
— …в случае, значит, образования таковых… Байсан, конечно, не Даркхэлл, но без насущной необходимости контактировать любым местом со здешней атмосферой не есть гут гетроффен. Вот это — клейкая масса, наносить по периметру отверстия, очень быстро, схватывается моментально… это собственно сращиватель. Далее: фонарь, микролебедка (двести метров, тросик выдержит даже Крэнга и даже вместе с его чувством юмора)… аптечка, микробиде…
— А оно точно непользованное? — брезгливо осведомился неугомонный Дик, двумя пальцами снимая с пояса портсигарообразный приборчик.
— Точно-точно, — заверил афгано-немец. — Только рекомендую учесть: поскольку это тоже энергоплотный прибор, употребление свести к предельному минимуму.
— Это как? — Крэнг недоуменно заломил брови.
— А элементарно: терпи до упора, и баста, — любезно просветил его Матвей, скалясь.
— Вот именно, — подтвердил Кадыр-оглы. — Так, господин Рашн, ты прихватил комп, что я тебе вчера подарил?
— Прихватить-то прихватил. Только я так и не понял, зачем он нам.
— Ну я же уже… Он может работать в режиме акустического синхронного транслэйтора. Забыл?
— Согласно информации упомянутого компа (и очень не только его), издаваемые всадниками звуки транслэйт-расшифровке не поддаются вусмерть, — сообщил Матвей. Он скользнул взглядом по обернувшимся к нему напряженно-заинтересованным лицам, вздохнул: — Так, похоже, моя очередь лекторствовать… Если не считать всякую макрель и скандальных околонаучных журналюг, то разумность местных аборигенов однозначно признает только один серьезный спец… правда, он разный там академик и все такое. Но признает он эту, значит, разумность с оговорочкой. Дескать, речь всадников — уж так, мол, и быть! — действительно речь, но основана, мол, на образном коде, а не на… как его бишь… а, во: не на ассоциативном. И следовательно, их логика с человеческой точки зрения совершенно неалгоритмируема. Поголовное же большинство яйцеголовых вообще этак стыдливенько именует всадников не «разумные», а «организованные». На основании обеих теорий, во-первых, OOP, поколебавшись малость, приняла-таки официальное решение о нераспространении на всадников закона об аборигенских преимущественных правах. Во-вторых, имейте в виду: если вас выпотрошат, то сделают это либо инстинктивно, либо из соображений, человеческому пониманию категорически недоступных. Легче вам от этого? Вижу, что да… Вот… А в-третьих и главных, я принял научно-обоснованное решение о нецелесообразности таскания с собой лишнего полкила. Я не слишком… э-э-э… пространно аргументировал свою точку зрения?
— Ничего, не надорвешься, — Клаус безмятежно проигнорировал и лекцию, и последний вопрос. — Ну, и последнее. Во избежание недоразумений предлагаю снаружи общаться исключительно на каком-нибудь одном языке. Раз уж мы сейчас все время галдим на глобале, его давайте и придерживаться. И, недоразумений же во избежание, предлагаю с полуслова исполнять все указания господина бухгалтера Рашна. Он заявил, будто точно знает, что и как мы сейчас должны делать. А объяснить ничего не хочет. Вот и пусть берет ответственность на себя. Согласны?
Фурункул вопросительно глянул на Крэнга. Тот кивнул:
— Вполне. От руководства экспедиции не поступало никаких приказов, противоречащих этому предложению.
Фурункул тоже кивнул и принялся натягивать на голову эластичный глазастый шлем дыхательного прибора.
«Ай да Дик! — изумленно подумал Матвей. — Ай да политик!»
Насосы уже закачивали в шлюз-отсек забортную воду. Вода была мутной, неприятно пенистой и пахучей; в ней даже, кажется, трепыхалась какая-то головастикообразная погань. Увы, шлюз, как и весь корабль, был рассчитан главным образом на забортье, в котором наличествует один только абсолютный нуль — градусов и всего остального. Нашлись бы, конечно, всякие аварийно-эвакуационные штуки и на такой вот случай, но проклятая необходимость маскироваться… Ладно, пересуществуем. А вот ввалившейся извне мерзости существовать осталось недолго: за внутренней створкой шлюз-отсека нетерпеливо сучит манипуляторами целое стадо исполнительных механизмов — сантехнических, медицинских, дехимизационных и черт знает каких еще.
Матвей распаковал было дыхательное оголовье, но, так и не донеся его до лица, подбрел по колено в воде к афгано-немцу и спросил тихонько:
— Ты совершенно уверен, что здесь только я знаю, как выпутаться из всего этого безобразия? А может, ты тоже что-нибудь знаешь?
— Я?! — Клаус так выпучил глаза… В общем, Молчанову на миг показалось, будто бы собеседник уже успел напялить шлем, а второй, ненапяленный, держит в руках просто от нечего делать. — С чего ты вообразил?!
— Да так, с разного… Вот, например, инструктаж ты только что здорово проводил. Из тебя так и перли профессиональные навыки кадрового кросстар-навигатора. Правда?
Клаус почему-то промолчал — наверное, не расслышал.
* * *
А снаружи, в забортье, решил наконец затеяться очередной день. Именно решил и именно наконец. Долгонько качался, балансировал он на грани хмурого, какого-то нечистого рассвета и крепкого света — словно бы сомневался, раздумывал по-гамлетовски: быть или же не быть? И вот все-таки соизволил облагодетельствовать — выпятил из-за мертвых серых бугров бесформенное гнойно-ржавое пятно, лишь немногим более светлое, чем гнойная муть здешнего неба.Правда, самозванному бухгалтеру Рашну и его спутникам не выпало возможности толком оценить великодушное благодеяние байсанского дня. Самозванному бухгалтеру и его спутникам было совершенно не до окружающих красот (верней, не до абсолютного отсутствия таковых). Очень трудоемким оказался на практике вроде бы с виду сущий пустяк — выйти из корабля. То есть именно само «выйти» не стоило ни малейших хлопот: когда шлюзовой отсек заполнился водою примерно до уровня Матвеевых подмышек, Клаус открыл внешний люк и содержимое шлюза попросту выплюнулось за борт и далее (на поверхность) вместе с внушительных размеров пузырем. А вот потом…
Озеро было, говоря мягко, не маленьким, а Клауса угораздило плюхнуть «Каракал» на изрядном удалении от любого из берегов. Добираться до суши планировалось с помощью самонадувающегося моторного понтона. Именуемый оным тюк эластичного, но, согласно техпаспорту, практически ничем на свете не пробиваемого, не прокалываемого и не прогрызаемого материала выплюнулся вместе с участниками вылазки, громоздко закачался на грязно-бурой пене, мягкое колыхание которой исполняло на местном водоеме обязанности волн, — закачался и не спеша приступил к самонадуванию.