Страница:
Увлеченный своими логическими экзерсисами, Матвей позабыл следить за дорогой. И теперь он с немалым изумлением обнаружил себя стоящим перед многостворчатым раздвижным шлюзом, Причем шлюз этот медленно, с достоинством раздвигался.
Матвей только от души понадеялся, что входная автоматика изначально не была заблокирована и что это не он, Матвей Рашн, будучи на автопилоте, отменил блокировку. Ибо подобными шлюзами запирают отсеки, имеющие выход в забортье, и блокируются такие шлюзы, когда… ну, понятно когда. Впрочем, контрвакуумную блокировку походя не отменишь.
Последняя пара створок разъехалась, и никакого вакуума за ней, конечно же, не обнаружилось. А обнаружился за нею ярко освещенный просторный ангар — в бытность «Каракала» десантным рейдером здесь, поди, швартовался один из катеров огневой поддержки, а теперь…
Теперь в лотке стартовой катапульты уродливо растопырился СУ-3003 «Вихрь» — многоцелевой взлет-посадочный межпланетник, разведглиссер высочайшего класса, за оснащение которым «Каракала» азиат Клаус должен был бы простить Шостаку что угодно — даже пришпандоренную к корме кишку с грушей.
С минуту экспедиционный бухгалтер по-зевачьему таращился на глиссер, прислушиваясь к оформляющейся в мозгу идее про плазмотронную залежь. Когда же идея соблаговолила оформиться окончательно и когда ее, идеи, гениальный автор соблаговолил наконец стронуться с места, некто (чуть ли не сам «Вихрь») вдруг задушевно изрек на англосе:
— Уважаемый мистер Бэд Рашн, будьте любезны назвать цель вашего визита.
Оказывается, в противоположном конце ангара имел место еще один шлюз, заметновато отличающийся от общекаракаловского дизайна. Наскоро прикинув план корабля, Матвей решил, что это и есть вход в «грушу на кишке» — персональную шостаковскую жилую гондолу. Правильность решения подтверждалась наличием возле того, дальнего, шлюза робота-охранника.
— Проверка комплектности оснащения глиссера, — нахально заявил мистер Бэд Рашн, прогулочным шагом направляясь к стартовому лотку.
— Будьте любезны подождать, — проворковал робот.
Так, полученная информация не вписалась в рамки программы, и электронный страж запрашивает у хозяев дополнительные инструкции. Ну, валяй, тупица… Надо полагать, твое начальство имеет и другие занятия, кроме как дожидаться твоих вопросов. И вряд ли оное начальство способно мгновенно реагировать на любую вводную — например, что кретину-бухгалтеру ни с того ни с сего воссвербило заняться делом.
Матвей был уже возле глиссерного трапа, когда робот заговорил слегка раздраженным баском шостаковского секретаря:
— Господин Рашн, что вам понадобилось в «Вихре»?
— Я же сказал: проверка соот… здравствуйте… соответствия…
— Все уже проверено, все соответствует, — перебил секретарь. — Благодарю вас за рвение, но…
— Простите, но должен же я лично войти в курс дела! — Матвей, глядя в следящий объектив робота, даже глазами похлопал от избытка наивности.
Несколько секунд растратилось на неприязненное молчание. Наконец секретарь сказал, отчетливо скрипнув зубами:
— Ну, хорошо. Только скорее, пожалуйста. Не больше пяти минут.
Засим робот подслеповато моргнул какими-то индикаторами и проговорил уже собственным голосом:
— У вас пять минут. Начинаю отсчет.
Уже возносясь на гравиподъемнике в распахнувшуюся пасть глиссерной шлюзовой камеры, Матвей вдруг сообразил: управоведить из «Вихря» ничего не удастся. Поганец-робот наверняка просканировал назойливого визитера на входе, наверняка просканирует на выходе и обязательно выведет на чистую воду. Обидно быть обиженным Богом… Но после проявленной настырности делать нечего — придется доигрывать роль бухгалтера-кладовщика-итэпэ, входящего в курс.
Правда, оказавшись в единственном жилом помещении глиссера (каюта, рубка и все прочее в одном лице), Молчанов с первого же взгляда обнаружил нечто для себя интересное. Стандартный пультик расконсервации бортовой счетнологической системы горбатило явно нестандартное дополнение: огромный кодовый комп-замок — гораздо более совершенный, чем давешнее складское убожество.
Ничего особо странного в подобном нововведении не было, но Матвея уже и неособые странности малость подзадолбали. Чем больше обнаруживалось на этом корабле неудобопонятных затей, тем сильнее хотелось Бэду Рашну учинить наиболее вероятным затейникам какую-нибудь пакость. Причем не просто пакость пакости ради, а…
Но что можно учинить, если учинить ничего нельзя? То инструмента нужного нет, то времени не хватает… Сколько осталось из отпущенной пятиминутки — минуты три? Так что ж тут успеешь?
Хотя… Кое-что можно бы и попробовать.
Первое открытие открылось через милисекунду после Матвеева щелчка по псевдосенсору «ON». Молчанова, помнится, чуть ли не с первого взгляда удивила мощность счетно-логического устройства, отданного ему, Молчанову, в подчинение. Задействовать супербрэйн для бухгалтерских операций — все равно что бить тараканов сопространственными торпедами. С такими задачами, как обе упомянутые, запросто управился бы даже… этот… ну, как там именовалось средневековое вычислительное старье? Счетки? Логарифмическая скамейка? «Железный феникс»? Ладно, это, положим, маленько подприбрехано (касательно только бухгалтерии, конечно; тараканов-то всем перечисленным бить и сподручней, и куда безопасней, чем соторпедой). А вот малость более поздней допотопщины вроде пентюха «пентиума» хватило бы для бухгалтерских операций выше темечка. Так зачем же?..
Но, как говаривалось в старинные пенти-умные времена, ларчик просто открывался. Да еще ведь какой роскошный ларчик! Унитарный бронепластовый корпус, способный уберечь содержимое хоть от падения с небоскреба, хоть от залпа из десятка пехотных деструкторов. Даже не имейся на его боковой стенке вштампованной описательной таблички (а табличка имелась), Матвей сразу узнал бы (а он и узнал) корпус армейского полевого супербрэйна «Сеньор-17», способного…
Много, много на что он был способен, такой супербрэйн. Верней, много на что такой супербрэйн был БЫ способен, не окажись вместо него в этом роскошном «ларчике» наизауряднейший коми. То есть нет, пардон, — такие компы считались заурядными лет десять назад.
Впрочем, обнаружившаяся в компьютерном банке данных накладная нагло клялась, что комп этот все-таки супербрэйн. Купили его якобы на распродаже армейского имущества за цену, для «Сеньор-17» вполне скромную, а для того, чем данное счетно-логическое устройство было на самом деле, завышенную раза этак в четыре.
Матвей сделал обоснованный вывод, что кто-то в «Глобкэмикал» ненавязчиво погрел руки на экспедиции. Что ж, ничего странного. Странно было бы, если б подобного не случилось. Тем более что самой экспедиции оный рукопогрев не доставил никаких неприятностей: состояние купленного компа не оставляло желать лучшего, проработал он до покупки всего ничего (небось надыбали его на какой-нибудь выставке неликвидов), а возможности этого счетно-логического устройства с лихвой обеспечивали выполнение доверенных ему операций. Ну а что кто-то при всем при этом и себя не забыл… Руководство серьезных компаний на регулярные мелкие шалости мелких сотрудников обычно смотрит сквозь пальцы — чтоб мелкие сотрудники были заинтересованы в процветании родимой фирмы и не вздумали нашалить по-крупному.
С тушенкой, пивом и еще с каким-то кофейным экстрактом, на который Матвей при любительской своей ревизии склада внимания не обратил, тоже не все оказалось бактерицидно. Ну вот угадайте-ка с трех раз: где нормальные люди покупают крупные партии продовольствия? Правильно — где подешевле. На предприятии-изготовителе или на каком-нибудь там оптовом складе… А вот снабженцы «Глобкэма» приобрели упомянутые продукты в ресторане «Олд Лорд». Ресторацию с таким названием хакер Молчанов помнил. Располагалась она точнехонько напротив входа в главный офис «Глобкэмикал» и наверняка принадлежала кому-то из сотрудников, или родственнику кого-то из сотрудников, или знакомому хорошего друга родственника опять же кого-то из глобкэмовских сотрудников.
В общем, операция простая и древняя, как Пифагоровы джинсы: ресторан покупает по оптовым ценам, перепродает малость дороже, а разница оседает в кармане сотрудника, родственника сотрудника или друга родственника сотрудника. Разница, без сомнения, ничтожна — на каждой банке по грошу… но банок-то ой-ей-ей…
Тем не менее ясно было, что фирмовое начальство ко всему этому отношения не имело: не тот масштаб.
Начальство явно имело отношение к другому.
Среди прочей бухгалтерской и околобухгалтерской информации в компьютере хранилась целая поэма в счет-накладных, отчетах технических комиссий, платежных актах, справках, договорах и тэ пэ.
Поэма называлась «История „Каракала"».
Списанный по причине расформирования резервной эскадры десантно-транспортный корабль был куплен неким частным лицом за очень хорошие (это, естественно, с точки зрения продавца) деньги. Несмотря на прекрасное состояние покупки, новый владелец первым делом закатил ей капитальный ремонт с полным техническим переоснащением. Вторым делом этот самый владелец нанял временный экипаж (пять громчайших фамилий, самое скромное звание — корвет-капитан, общая сумма контракта соизмерима со стоимостью корабля), каковой экипаж в течение восьмидесяти дней гонял «Каракала» по межзвездью на запредельных режимах. По результатам этих гоняний было проведено второе техперевооружение — замена всех блоков, к работе которых были хоть ничтожнейшие претензии.
Переоборудованный десантнотранспортник два года ходил в ничем не примечательные рейсы, а потом, наконец, был зафрахтован «Глобкэмом». Условия фрахта впечатляли. Первый же год практически полностью окупал владельцу все понесенные затраты. А фрахт, между прочим, подписали на пять лет — считай, четыреста процентов чистой прибыли. Неслабо, правда?
Конечно, Матвей Молчанов бухгалтером был лишь в той степени, в какой навыки такового необходимы для успешного аферизма. Но уж в аферах-то он толк понимал. И авторам всей этой затеи он позавидовал невинной и чистой завистью — как профессионал своего дела профессионалам своего дела.
Затея, по сути, даже не была аферой. Во всяком случае, придраться к ней с точки зрения уголовного кодекса казалось делом исключительно трудным. Единственная зацепка брезжила в том, что частный владелец приобрел «Каракал» именно пять лет назад — как раз когда забродили слухи о возможном банкротстве «Шостак энд Сан Глобкэмикал». Но с одной голой зацепкой эротическое шоу не сделаешь…
В экспедиционном компе, естественно, не имелось точных финансовых сведений о доведении «Каракала» до полного технического совершенства. Тогдашние перипетии живописались лишь в приложенном к фрахт-договору черт знает где и кем украденном отчете технического эксперта ллойдовской страховой компании. Исходя из безукоризненности каракальского состояния эксперт настойчиво рекомендовал своему начальству добиваться заключения страховки на максимальную сумму — десятикратную фактическую стоимость корабля.
Но несмотря на отсутствие точных данных, Матвей не сомневался, что все ремонты-переоснащения «Каракала» финансировались исключительно со счетов владельца. А еще он не сомневался, что владелец этот — подставное лицо. По правде, корабль наверняка принадлежит которому-то из Шостаков. Хозяева «Глобкэмикал», страхуясь на случай банкротства, приняли меры для перекачки денежек фирмы на частный счет — независимый и безопасный.
Что ж, все это было неплохо выдумано и неплохо же сделано.
И все это понятно.
А вот что по-прежнему на хрен, к чертовой матери, НЕ понятно, так это заваренные ящики на корабельном складе.
…У Матвея начинало побаливать под веками — давала себя знать четырехмесячная отвычка от работы с дисплей-голографом. Да еще очнувшийся от долгой спячки комп вдруг спохватился, оценил размеры да освещенность каюты, эргонометрию рабочего места, антропометрию пользователя и затеял оптимизировать видеопространство по всем мыслимым параметрам (операция, ну вот абсолютно пользователю незаметная и работе не мешающая… якобы).
В конце концов Молчанов попробовал устало-расслабленно откинуться на спинку кресла, но глаза от этого не перестали болеть. Да еще прибавилась боль в затылке: сидел-то Матвей ни в каком не в кресле, а острое ребро крышки проклятого гибрида койки с контрвакуумной спасалкой приходилось экспедиционному бухгалтеру как раз напротив места крепления шейных позвонков к основанию черепа.
Помнится, давеча кто-то пускал умиленные слюносопли по поводу кельеобразности крохотной этой каюты. А по правде-то, похожа она скорей не на келью, а на стратолайнерное купе: вдоль одной стены — лежбище, у противоположной (с лежбища рукой подать в прямом смысле слова) дитя от брака стола и тумбочки, на нем комп… Ну, и еще остается вполне достаточно свободного места — вполне достаточно для того, чтоб было куда распахнуться крышке люка, ведущего в помещение, где можно не вставая с дестр-унитаза принять душ. Люк этот, кстати, такой же толстый, бронированный да автоматизированный, как и все прочие корабельные люки. Так что не извольте беспокоиться: ежели некоего М.Молчанова вот сейчас же, прямо за компьютером, пришибет прямым попаданием, скажем, метеорит, сортир останется совершенно работоспособным.
Наверное, про работоспособный сортир Матвей высказался более или менее вслух. Во всяком случае, комп вдруг принялся тихонько, но очень по-истеричному верещать — небось, запустил акустодешифратор в надежде вылущить из услышанной невнятицы какие-либо ценные руководящие сведения. Процесс грозил затянуться надолго, а потому Молчанов велел счетно-логическому бухгалтеру вырубиться, а сам разлегся на койке, подложив руки под голову и задрав левую ногу на комп-контактор.
Итак, ящики. Заваренные ящики с деликатесами.
Если Шостак желал питаться всей этой роскошью, как он это делал? Прокрадывался ночами на склад с монтажной горелкой? Ладно, допустим, в «груше на кишке» может иметься запас натуральных продуктов на время перелета. А тогда зачем утром туда направлялись кулинарные шедевры производства корабельного синтезатора? Шостаковский секретарь отлучен от запасов шефа? А тогда почему столиков-доставщиков было два? У секретаря волчий аппетит? В пресловутой «груше» скрывается засекреченный пассажир? Чем дальше в лес, тем больше сдвиг по фазе…
Так, пошли с другой стороны. Затруднить доступ к содержимому ящиков могли не из страха перед покражей. Это могли сделать, если внутри спрятано нечто, этикеткам не соответствующее. Что? Какое-нибудь бактериологическое средство истребления всадников? Или вся эта дурацкая экспедиция вообще только прикрытие? Более чем вероятно — уж слишком ничтожны ее шансы на успех и уж слишком хлоповат состав участников…
Кстати, ремарка. Понятно теперь, отчего так настойчиво не желала обдумываться собственная перспективная идейка. Причина в специфических навыках мыслительного аппарата Эм Молчанова, кои навыки все-таки не удалось растранжирить ни Чинареву, ни Бэду Рашну. Идейка-то воплотима только непосредственно на Байсане. А до Бай-сана еще нужно добраться. Причем желательно добраться до Байсана в составе траханной этой экспедиции. И крайне желательно — живым. Так что проблемы автоупорядочиваются в очередь, согласно своей насущности.
Итак, о чем мы бишь?..
Ах да, прикрытие…
Прикрытие.
Но прикрытие чего? Что есть интересного на Байсане, кроме флайфлауэров? Вынутые алмазы? Может, «Глобкэм» хочет втихаря… Да нет, чушь! Против исключительной монополии, да еще макрохардовской, «Глобкэм» не попрет. Вынутые алики — побрякушки чересчур уникальные (читай: чересчур заметные). Стоит хоть одному вынутому промелькнуть в обход законного монополиста, и источник этого промелька вычислят «ун моменто». После какового вычисления оный источник незамедлительно и законнейшим образом смешают с отходами жизнедеятельности организма. А Шостак как-то не похож на самоубийцу — тем более на самоубийцу, избравшего в качестве средства достижения цели… как это… самоутопитие в дерьме.
Разве что умная мысль прежде молчановской головы уже посещала шостаковскую? Идеи, как известно, носятся в воздухе… Но недоубиенная квазичестной жизнью интуиция подсказывает: не похожа эта идейка на б/у. С Шостаками-то схлестываться приходилось уже — не те они люди, чтобы… Нет, уж скорее «Глобкэмикал» хочет использовать малопосещаемый дикий мир с плохой репутацией для… для… Между прочим, Байсан в одном секторе с Темучином. Может, Шостаки затеяли исподтишка поторговать с Новославией, пли с Конфедерацией, или с ними обоими… то есть обеими… И в пресловутых ящиках вместо пива да тушенки — детали боевых роботов… сопространственные снаряды… что там еще запрещено продавать в отложившиеся миры?
Да, вот на этом, пожалуй, все и сходится — даже твой дурацкий визит на «Вихрь». Будь в этой экспедиции все в порядке, тебя с твоей самочинной проверкой попросту отослали бы к едреной фене, и баста. А тебя на «Вихрь» допустили. С неохотой, то ли после раздумья, то ли посовещамшись… Как если бы думали, будто ты что-то подозреваешь, и заопасались отказом эти подозрения укрепить.
Небось на Байсане, пока вы все, хлопы, будете вожжаться с фиалкотараканами и пока с вами будут вожжаться всадники, деловитые ребята загрузят свой глиссерок десятком-другим ящичков да и слетают себе куда-нибудь в заранее условленное место за тридевять байсанских земель. На бизнес-рандеву, стало быть. Затем еще разок слетают… И еще… Потому-то и возник кодировщик на глиссером «оживляющем» пульте — а то кто-нибудь из непосвященных сдуру залезет да сдуру же повторит маршрут по записям робот-пилота… Да уж, кодировщик на глиссере… вот сюрпризик будет кое-кому…
Так, не отвлекаться.
Очень, очень правде подобны все вышеизложенные догадки.
Конечно, нас в училище учили (недурственно сказануто, а?), будто бы даже самая правдоподобная теория — ничто без экспериментальной проверки. Что ж, нашу теорию мы проверим. Теперь-то нам это, как два пальца об… э-э… обсосать.
Матвей глянул на входной люк, проверил, активирован ли блокиратор запора, предназначенный блюсти тайну его, Матвеевой, приватной жизни… Только убедившись, что никакой самовольный визитер в каюту не вломится, бухгалтер Бэд Рашн выволок из столотумбочки короткоствольную ручную лучевку. Отличная штука. Ухоженная. Индикатор зарядки показывает 100%, а это до двухсот импульсов на минимальной мощности либо до сорока на максимальной (каждый такой импульс может расшибить в клочья откормленного слона). А если передвинуть этот вот рычажок, будет двадцать пять минут работы непрерывным лучом — чем не плазмотрон?
Это благодаря Дику Крэнгу у Матвея появился инструмент для взлома.
Возвращаясь из вояжа по каракаловским внутренностям, Молчанов уже почти у самого люка своей каюты встретился с Дикки-боем. Точней, это Дикки-бой встретился с ним. Еще точней — налетел и едва не сшиб с ног.
Они с одинаковой поспешностью отпрянули друг от друга и пару мгновений совершали в тесном коридоре перемещения, смахивающие на фигуры какой-то дикарской пляски — уступали друг другу дорогу. Глаза Крэнга опять стремительно особачнели, и голос его тоже стал как у недоподохшей дворняги (это, естественно, с поправкой на дворняжичье неумение говорить):
— Ты… Ты так и не простишь меня, Мат?
— Кто это здесь Мат? — очень искренне изумился Матвей. — Меня зовут Бэд. И всю жизнь так звали. Забыл?
Он скользнул оценивающим взглядом по фигуре старого своего друга Дикки и вдруг кривовато усмехнулся, махнул рукой:
— Ладно, не хнычь, скотина. Прощаю.
И обнял скотину, которая действительно принялась уже хлюпать носом. Неловко обнял, сильно задев прощенного друга по правому боку… точней, по правому боковому карману.
С минуту Крэнг истязал Матвееве ухо прочувствованными всхлипами. Потом сказал сожалеюще:
— Ты извини, Ма… как тебя… Бэд. Меня срочно требует Шостак. Я потом к тебе зайду, хорошо?
— Беги, беги, — осклабился Молчанов, разнимая объятия.
И окрыленный нежданным прощением Крэнг радостно понесся на ковер к руководству, так и не заметив, что Матвей успел облегчить не только его, Кренгову, душу, но и его, Крэнгов, карман. Ладно. Следует надеяться, Дикки-бой еще не в тех отношениях с начальством, когда опасно входить в руководящий кабинет без оружия (Дикки-бой работает на «Глобкэм» все-таки недолго, а Шостак-сын производит впечатление человека исключительно терпеливого и выносливого)…
Да и кстати, какая-то там конвенция Объединенных Рас запрещает использовать энергетическое оружие на планетах с первобытными формами жизни не только разумной, но даже и всего лишь «организованной» (сиречь проявляющей некоторые внешние признаки разума, на деле оного не имея). Так что, заблаговременно изъяв у Крэнга лучевку, Молчанов спас его от… нет, не «от», а «до»: до пяти лет с аннулированием счетов, договоров и всех прав наследования.
…Вздрогнув, Матвей кинулся заталкивать конфискованную у приятеля стрелялку обратно в тумбостол. Потому что вдруг начало происходить то, что вроде бы произойти никак не могло: надежно заблокированный люк, скрипнув, вздумал медленно открываться.
Войдя процентов этак на девяносто — девяносто пять, Клаус небрежно произнес в коридор: «Аллес. Загерметизируй люк и свободен». Из коридора ответили бравым исполнительномеханизмовским бипаньем, после чего люковая крышка, так до конца и не дооткрывшись, двинулась в обратный путь.
Тем временем Клаус осмотрелся (на сей раз по-людски, глазами то есть), пристроил поднос рядом с Матвеем, чинно уселся на оставшийся после этой операции свободным коечный пятачок и вымолвил голосом радушного официантмейстра:
— Перенакачивайте стартеры, не отшвартовываясь от терминала.
Матвей поначалу как-то не обратил внимания, что азиат Клаус говорит по-русски (с заметным, правда, но чисто интонационным акцентом). Гораздо больше, чем язык общения и чем даже то, КАК главный корабельщик сумел влезть в заблокированную изнутри каюту, Молчанова интересовали два вопроса. Вопрос первый: ЗАЧЕМ герр Клаус-ага влез в упомянутую каюту? И вопрос второй: с какой целью он приволок сюда то, что он сюда приволок?
На подносе имели место две глубокие тарелки с неким синтез-яством, формою, цветом и, вероятно, вкусом отдаленно напоминающим сосиски. Еще на подносе имели место два крохотных рюмкоподобных предмета, первоначальное назначение которых явно лежало в области техники, а не пития. А еще на подносе имела место фляжка — объемистая, прозрачная и с какою-то подозрительно прозрачной жидкостью внутри.
Вдоволь налюбовавшись приволоченным, Молчанов поднял глаза на приволокшего. Тот немедленно произвел пальцами правой руки какой-то маневр смутного назначения — не то со лба что-то стряхнул, не то честь отдал — и произнес:
— Мичман-навигатор в отставке, чистокровный афгано-немец Клаус Генрих Кадыр-оглы. Ну что — со знакомством?
— Не понимаю, — выцедил Матвей на глобале, упорно не желая замечать игривого Клаусова подмигивания в сторону фляжки.
— Конечно, не понимаешь, — охотно согласился герр экипаж-хан, тем не менее продолжая упорно придерживаться русского языка. — Никто этого толком не понимает. И командование не поняло. Как это, говорят, получается, что мичман Кадыр-оглы чуть не каждый вечер под легкой плазмой, а эрзац-гравитационных осложнений не наблюдается? Непонятно, говорят. Вот так, не понявши, и списали в отставку. На всякий случай.
— Я не понимаю по-русски. — Матвей подбавил в голос морозцу.
Матвей только от души понадеялся, что входная автоматика изначально не была заблокирована и что это не он, Матвей Рашн, будучи на автопилоте, отменил блокировку. Ибо подобными шлюзами запирают отсеки, имеющие выход в забортье, и блокируются такие шлюзы, когда… ну, понятно когда. Впрочем, контрвакуумную блокировку походя не отменишь.
Последняя пара створок разъехалась, и никакого вакуума за ней, конечно же, не обнаружилось. А обнаружился за нею ярко освещенный просторный ангар — в бытность «Каракала» десантным рейдером здесь, поди, швартовался один из катеров огневой поддержки, а теперь…
Теперь в лотке стартовой катапульты уродливо растопырился СУ-3003 «Вихрь» — многоцелевой взлет-посадочный межпланетник, разведглиссер высочайшего класса, за оснащение которым «Каракала» азиат Клаус должен был бы простить Шостаку что угодно — даже пришпандоренную к корме кишку с грушей.
С минуту экспедиционный бухгалтер по-зевачьему таращился на глиссер, прислушиваясь к оформляющейся в мозгу идее про плазмотронную залежь. Когда же идея соблаговолила оформиться окончательно и когда ее, идеи, гениальный автор соблаговолил наконец стронуться с места, некто (чуть ли не сам «Вихрь») вдруг задушевно изрек на англосе:
— Уважаемый мистер Бэд Рашн, будьте любезны назвать цель вашего визита.
Оказывается, в противоположном конце ангара имел место еще один шлюз, заметновато отличающийся от общекаракаловского дизайна. Наскоро прикинув план корабля, Матвей решил, что это и есть вход в «грушу на кишке» — персональную шостаковскую жилую гондолу. Правильность решения подтверждалась наличием возле того, дальнего, шлюза робота-охранника.
— Проверка комплектности оснащения глиссера, — нахально заявил мистер Бэд Рашн, прогулочным шагом направляясь к стартовому лотку.
— Будьте любезны подождать, — проворковал робот.
Так, полученная информация не вписалась в рамки программы, и электронный страж запрашивает у хозяев дополнительные инструкции. Ну, валяй, тупица… Надо полагать, твое начальство имеет и другие занятия, кроме как дожидаться твоих вопросов. И вряд ли оное начальство способно мгновенно реагировать на любую вводную — например, что кретину-бухгалтеру ни с того ни с сего воссвербило заняться делом.
Матвей был уже возле глиссерного трапа, когда робот заговорил слегка раздраженным баском шостаковского секретаря:
— Господин Рашн, что вам понадобилось в «Вихре»?
— Я же сказал: проверка соот… здравствуйте… соответствия…
— Все уже проверено, все соответствует, — перебил секретарь. — Благодарю вас за рвение, но…
— Простите, но должен же я лично войти в курс дела! — Матвей, глядя в следящий объектив робота, даже глазами похлопал от избытка наивности.
Несколько секунд растратилось на неприязненное молчание. Наконец секретарь сказал, отчетливо скрипнув зубами:
— Ну, хорошо. Только скорее, пожалуйста. Не больше пяти минут.
Засим робот подслеповато моргнул какими-то индикаторами и проговорил уже собственным голосом:
— У вас пять минут. Начинаю отсчет.
Уже возносясь на гравиподъемнике в распахнувшуюся пасть глиссерной шлюзовой камеры, Матвей вдруг сообразил: управоведить из «Вихря» ничего не удастся. Поганец-робот наверняка просканировал назойливого визитера на входе, наверняка просканирует на выходе и обязательно выведет на чистую воду. Обидно быть обиженным Богом… Но после проявленной настырности делать нечего — придется доигрывать роль бухгалтера-кладовщика-итэпэ, входящего в курс.
Правда, оказавшись в единственном жилом помещении глиссера (каюта, рубка и все прочее в одном лице), Молчанов с первого же взгляда обнаружил нечто для себя интересное. Стандартный пультик расконсервации бортовой счетнологической системы горбатило явно нестандартное дополнение: огромный кодовый комп-замок — гораздо более совершенный, чем давешнее складское убожество.
Ничего особо странного в подобном нововведении не было, но Матвея уже и неособые странности малость подзадолбали. Чем больше обнаруживалось на этом корабле неудобопонятных затей, тем сильнее хотелось Бэду Рашну учинить наиболее вероятным затейникам какую-нибудь пакость. Причем не просто пакость пакости ради, а…
Но что можно учинить, если учинить ничего нельзя? То инструмента нужного нет, то времени не хватает… Сколько осталось из отпущенной пятиминутки — минуты три? Так что ж тут успеешь?
Хотя… Кое-что можно бы и попробовать.
* * *
Матвей трудился. Куча мелких непонятностей, обнаруженная им на первом же променаде по корабельным недрам, подвигла бухгалтера Бэда Рашна по самые уши засунуть нос в свой бухгалтерский коми. И первый же променад по недрам компьютера тоже выдался щедрым на открытия… правда, эти-то открытия непонятными не казались.Первое открытие открылось через милисекунду после Матвеева щелчка по псевдосенсору «ON». Молчанова, помнится, чуть ли не с первого взгляда удивила мощность счетно-логического устройства, отданного ему, Молчанову, в подчинение. Задействовать супербрэйн для бухгалтерских операций — все равно что бить тараканов сопространственными торпедами. С такими задачами, как обе упомянутые, запросто управился бы даже… этот… ну, как там именовалось средневековое вычислительное старье? Счетки? Логарифмическая скамейка? «Железный феникс»? Ладно, это, положим, маленько подприбрехано (касательно только бухгалтерии, конечно; тараканов-то всем перечисленным бить и сподручней, и куда безопасней, чем соторпедой). А вот малость более поздней допотопщины вроде пентюха «пентиума» хватило бы для бухгалтерских операций выше темечка. Так зачем же?..
Но, как говаривалось в старинные пенти-умные времена, ларчик просто открывался. Да еще ведь какой роскошный ларчик! Унитарный бронепластовый корпус, способный уберечь содержимое хоть от падения с небоскреба, хоть от залпа из десятка пехотных деструкторов. Даже не имейся на его боковой стенке вштампованной описательной таблички (а табличка имелась), Матвей сразу узнал бы (а он и узнал) корпус армейского полевого супербрэйна «Сеньор-17», способного…
Много, много на что он был способен, такой супербрэйн. Верней, много на что такой супербрэйн был БЫ способен, не окажись вместо него в этом роскошном «ларчике» наизауряднейший коми. То есть нет, пардон, — такие компы считались заурядными лет десять назад.
Впрочем, обнаружившаяся в компьютерном банке данных накладная нагло клялась, что комп этот все-таки супербрэйн. Купили его якобы на распродаже армейского имущества за цену, для «Сеньор-17» вполне скромную, а для того, чем данное счетно-логическое устройство было на самом деле, завышенную раза этак в четыре.
Матвей сделал обоснованный вывод, что кто-то в «Глобкэмикал» ненавязчиво погрел руки на экспедиции. Что ж, ничего странного. Странно было бы, если б подобного не случилось. Тем более что самой экспедиции оный рукопогрев не доставил никаких неприятностей: состояние купленного компа не оставляло желать лучшего, проработал он до покупки всего ничего (небось надыбали его на какой-нибудь выставке неликвидов), а возможности этого счетно-логического устройства с лихвой обеспечивали выполнение доверенных ему операций. Ну а что кто-то при всем при этом и себя не забыл… Руководство серьезных компаний на регулярные мелкие шалости мелких сотрудников обычно смотрит сквозь пальцы — чтоб мелкие сотрудники были заинтересованы в процветании родимой фирмы и не вздумали нашалить по-крупному.
С тушенкой, пивом и еще с каким-то кофейным экстрактом, на который Матвей при любительской своей ревизии склада внимания не обратил, тоже не все оказалось бактерицидно. Ну вот угадайте-ка с трех раз: где нормальные люди покупают крупные партии продовольствия? Правильно — где подешевле. На предприятии-изготовителе или на каком-нибудь там оптовом складе… А вот снабженцы «Глобкэма» приобрели упомянутые продукты в ресторане «Олд Лорд». Ресторацию с таким названием хакер Молчанов помнил. Располагалась она точнехонько напротив входа в главный офис «Глобкэмикал» и наверняка принадлежала кому-то из сотрудников, или родственнику кого-то из сотрудников, или знакомому хорошего друга родственника опять же кого-то из глобкэмовских сотрудников.
В общем, операция простая и древняя, как Пифагоровы джинсы: ресторан покупает по оптовым ценам, перепродает малость дороже, а разница оседает в кармане сотрудника, родственника сотрудника или друга родственника сотрудника. Разница, без сомнения, ничтожна — на каждой банке по грошу… но банок-то ой-ей-ей…
Тем не менее ясно было, что фирмовое начальство ко всему этому отношения не имело: не тот масштаб.
Начальство явно имело отношение к другому.
Среди прочей бухгалтерской и околобухгалтерской информации в компьютере хранилась целая поэма в счет-накладных, отчетах технических комиссий, платежных актах, справках, договорах и тэ пэ.
Поэма называлась «История „Каракала"».
Списанный по причине расформирования резервной эскадры десантно-транспортный корабль был куплен неким частным лицом за очень хорошие (это, естественно, с точки зрения продавца) деньги. Несмотря на прекрасное состояние покупки, новый владелец первым делом закатил ей капитальный ремонт с полным техническим переоснащением. Вторым делом этот самый владелец нанял временный экипаж (пять громчайших фамилий, самое скромное звание — корвет-капитан, общая сумма контракта соизмерима со стоимостью корабля), каковой экипаж в течение восьмидесяти дней гонял «Каракала» по межзвездью на запредельных режимах. По результатам этих гоняний было проведено второе техперевооружение — замена всех блоков, к работе которых были хоть ничтожнейшие претензии.
Переоборудованный десантнотранспортник два года ходил в ничем не примечательные рейсы, а потом, наконец, был зафрахтован «Глобкэмом». Условия фрахта впечатляли. Первый же год практически полностью окупал владельцу все понесенные затраты. А фрахт, между прочим, подписали на пять лет — считай, четыреста процентов чистой прибыли. Неслабо, правда?
Конечно, Матвей Молчанов бухгалтером был лишь в той степени, в какой навыки такового необходимы для успешного аферизма. Но уж в аферах-то он толк понимал. И авторам всей этой затеи он позавидовал невинной и чистой завистью — как профессионал своего дела профессионалам своего дела.
Затея, по сути, даже не была аферой. Во всяком случае, придраться к ней с точки зрения уголовного кодекса казалось делом исключительно трудным. Единственная зацепка брезжила в том, что частный владелец приобрел «Каракал» именно пять лет назад — как раз когда забродили слухи о возможном банкротстве «Шостак энд Сан Глобкэмикал». Но с одной голой зацепкой эротическое шоу не сделаешь…
В экспедиционном компе, естественно, не имелось точных финансовых сведений о доведении «Каракала» до полного технического совершенства. Тогдашние перипетии живописались лишь в приложенном к фрахт-договору черт знает где и кем украденном отчете технического эксперта ллойдовской страховой компании. Исходя из безукоризненности каракальского состояния эксперт настойчиво рекомендовал своему начальству добиваться заключения страховки на максимальную сумму — десятикратную фактическую стоимость корабля.
Но несмотря на отсутствие точных данных, Матвей не сомневался, что все ремонты-переоснащения «Каракала» финансировались исключительно со счетов владельца. А еще он не сомневался, что владелец этот — подставное лицо. По правде, корабль наверняка принадлежит которому-то из Шостаков. Хозяева «Глобкэмикал», страхуясь на случай банкротства, приняли меры для перекачки денежек фирмы на частный счет — независимый и безопасный.
Что ж, все это было неплохо выдумано и неплохо же сделано.
И все это понятно.
А вот что по-прежнему на хрен, к чертовой матери, НЕ понятно, так это заваренные ящики на корабельном складе.
…У Матвея начинало побаливать под веками — давала себя знать четырехмесячная отвычка от работы с дисплей-голографом. Да еще очнувшийся от долгой спячки комп вдруг спохватился, оценил размеры да освещенность каюты, эргонометрию рабочего места, антропометрию пользователя и затеял оптимизировать видеопространство по всем мыслимым параметрам (операция, ну вот абсолютно пользователю незаметная и работе не мешающая… якобы).
В конце концов Молчанов попробовал устало-расслабленно откинуться на спинку кресла, но глаза от этого не перестали болеть. Да еще прибавилась боль в затылке: сидел-то Матвей ни в каком не в кресле, а острое ребро крышки проклятого гибрида койки с контрвакуумной спасалкой приходилось экспедиционному бухгалтеру как раз напротив места крепления шейных позвонков к основанию черепа.
Помнится, давеча кто-то пускал умиленные слюносопли по поводу кельеобразности крохотной этой каюты. А по правде-то, похожа она скорей не на келью, а на стратолайнерное купе: вдоль одной стены — лежбище, у противоположной (с лежбища рукой подать в прямом смысле слова) дитя от брака стола и тумбочки, на нем комп… Ну, и еще остается вполне достаточно свободного места — вполне достаточно для того, чтоб было куда распахнуться крышке люка, ведущего в помещение, где можно не вставая с дестр-унитаза принять душ. Люк этот, кстати, такой же толстый, бронированный да автоматизированный, как и все прочие корабельные люки. Так что не извольте беспокоиться: ежели некоего М.Молчанова вот сейчас же, прямо за компьютером, пришибет прямым попаданием, скажем, метеорит, сортир останется совершенно работоспособным.
Наверное, про работоспособный сортир Матвей высказался более или менее вслух. Во всяком случае, комп вдруг принялся тихонько, но очень по-истеричному верещать — небось, запустил акустодешифратор в надежде вылущить из услышанной невнятицы какие-либо ценные руководящие сведения. Процесс грозил затянуться надолго, а потому Молчанов велел счетно-логическому бухгалтеру вырубиться, а сам разлегся на койке, подложив руки под голову и задрав левую ногу на комп-контактор.
Итак, ящики. Заваренные ящики с деликатесами.
Если Шостак желал питаться всей этой роскошью, как он это делал? Прокрадывался ночами на склад с монтажной горелкой? Ладно, допустим, в «груше на кишке» может иметься запас натуральных продуктов на время перелета. А тогда зачем утром туда направлялись кулинарные шедевры производства корабельного синтезатора? Шостаковский секретарь отлучен от запасов шефа? А тогда почему столиков-доставщиков было два? У секретаря волчий аппетит? В пресловутой «груше» скрывается засекреченный пассажир? Чем дальше в лес, тем больше сдвиг по фазе…
Так, пошли с другой стороны. Затруднить доступ к содержимому ящиков могли не из страха перед покражей. Это могли сделать, если внутри спрятано нечто, этикеткам не соответствующее. Что? Какое-нибудь бактериологическое средство истребления всадников? Или вся эта дурацкая экспедиция вообще только прикрытие? Более чем вероятно — уж слишком ничтожны ее шансы на успех и уж слишком хлоповат состав участников…
Кстати, ремарка. Понятно теперь, отчего так настойчиво не желала обдумываться собственная перспективная идейка. Причина в специфических навыках мыслительного аппарата Эм Молчанова, кои навыки все-таки не удалось растранжирить ни Чинареву, ни Бэду Рашну. Идейка-то воплотима только непосредственно на Байсане. А до Бай-сана еще нужно добраться. Причем желательно добраться до Байсана в составе траханной этой экспедиции. И крайне желательно — живым. Так что проблемы автоупорядочиваются в очередь, согласно своей насущности.
Итак, о чем мы бишь?..
Ах да, прикрытие…
Прикрытие.
Но прикрытие чего? Что есть интересного на Байсане, кроме флайфлауэров? Вынутые алмазы? Может, «Глобкэм» хочет втихаря… Да нет, чушь! Против исключительной монополии, да еще макрохардовской, «Глобкэм» не попрет. Вынутые алики — побрякушки чересчур уникальные (читай: чересчур заметные). Стоит хоть одному вынутому промелькнуть в обход законного монополиста, и источник этого промелька вычислят «ун моменто». После какового вычисления оный источник незамедлительно и законнейшим образом смешают с отходами жизнедеятельности организма. А Шостак как-то не похож на самоубийцу — тем более на самоубийцу, избравшего в качестве средства достижения цели… как это… самоутопитие в дерьме.
Разве что умная мысль прежде молчановской головы уже посещала шостаковскую? Идеи, как известно, носятся в воздухе… Но недоубиенная квазичестной жизнью интуиция подсказывает: не похожа эта идейка на б/у. С Шостаками-то схлестываться приходилось уже — не те они люди, чтобы… Нет, уж скорее «Глобкэмикал» хочет использовать малопосещаемый дикий мир с плохой репутацией для… для… Между прочим, Байсан в одном секторе с Темучином. Может, Шостаки затеяли исподтишка поторговать с Новославией, пли с Конфедерацией, или с ними обоими… то есть обеими… И в пресловутых ящиках вместо пива да тушенки — детали боевых роботов… сопространственные снаряды… что там еще запрещено продавать в отложившиеся миры?
Да, вот на этом, пожалуй, все и сходится — даже твой дурацкий визит на «Вихрь». Будь в этой экспедиции все в порядке, тебя с твоей самочинной проверкой попросту отослали бы к едреной фене, и баста. А тебя на «Вихрь» допустили. С неохотой, то ли после раздумья, то ли посовещамшись… Как если бы думали, будто ты что-то подозреваешь, и заопасались отказом эти подозрения укрепить.
Небось на Байсане, пока вы все, хлопы, будете вожжаться с фиалкотараканами и пока с вами будут вожжаться всадники, деловитые ребята загрузят свой глиссерок десятком-другим ящичков да и слетают себе куда-нибудь в заранее условленное место за тридевять байсанских земель. На бизнес-рандеву, стало быть. Затем еще разок слетают… И еще… Потому-то и возник кодировщик на глиссером «оживляющем» пульте — а то кто-нибудь из непосвященных сдуру залезет да сдуру же повторит маршрут по записям робот-пилота… Да уж, кодировщик на глиссере… вот сюрпризик будет кое-кому…
Так, не отвлекаться.
Очень, очень правде подобны все вышеизложенные догадки.
Конечно, нас в училище учили (недурственно сказануто, а?), будто бы даже самая правдоподобная теория — ничто без экспериментальной проверки. Что ж, нашу теорию мы проверим. Теперь-то нам это, как два пальца об… э-э… обсосать.
Матвей глянул на входной люк, проверил, активирован ли блокиратор запора, предназначенный блюсти тайну его, Матвеевой, приватной жизни… Только убедившись, что никакой самовольный визитер в каюту не вломится, бухгалтер Бэд Рашн выволок из столотумбочки короткоствольную ручную лучевку. Отличная штука. Ухоженная. Индикатор зарядки показывает 100%, а это до двухсот импульсов на минимальной мощности либо до сорока на максимальной (каждый такой импульс может расшибить в клочья откормленного слона). А если передвинуть этот вот рычажок, будет двадцать пять минут работы непрерывным лучом — чем не плазмотрон?
Это благодаря Дику Крэнгу у Матвея появился инструмент для взлома.
Возвращаясь из вояжа по каракаловским внутренностям, Молчанов уже почти у самого люка своей каюты встретился с Дикки-боем. Точней, это Дикки-бой встретился с ним. Еще точней — налетел и едва не сшиб с ног.
Они с одинаковой поспешностью отпрянули друг от друга и пару мгновений совершали в тесном коридоре перемещения, смахивающие на фигуры какой-то дикарской пляски — уступали друг другу дорогу. Глаза Крэнга опять стремительно особачнели, и голос его тоже стал как у недоподохшей дворняги (это, естественно, с поправкой на дворняжичье неумение говорить):
— Ты… Ты так и не простишь меня, Мат?
— Кто это здесь Мат? — очень искренне изумился Матвей. — Меня зовут Бэд. И всю жизнь так звали. Забыл?
Он скользнул оценивающим взглядом по фигуре старого своего друга Дикки и вдруг кривовато усмехнулся, махнул рукой:
— Ладно, не хнычь, скотина. Прощаю.
И обнял скотину, которая действительно принялась уже хлюпать носом. Неловко обнял, сильно задев прощенного друга по правому боку… точней, по правому боковому карману.
С минуту Крэнг истязал Матвееве ухо прочувствованными всхлипами. Потом сказал сожалеюще:
— Ты извини, Ма… как тебя… Бэд. Меня срочно требует Шостак. Я потом к тебе зайду, хорошо?
— Беги, беги, — осклабился Молчанов, разнимая объятия.
И окрыленный нежданным прощением Крэнг радостно понесся на ковер к руководству, так и не заметив, что Матвей успел облегчить не только его, Кренгову, душу, но и его, Крэнгов, карман. Ладно. Следует надеяться, Дикки-бой еще не в тех отношениях с начальством, когда опасно входить в руководящий кабинет без оружия (Дикки-бой работает на «Глобкэм» все-таки недолго, а Шостак-сын производит впечатление человека исключительно терпеливого и выносливого)…
Да и кстати, какая-то там конвенция Объединенных Рас запрещает использовать энергетическое оружие на планетах с первобытными формами жизни не только разумной, но даже и всего лишь «организованной» (сиречь проявляющей некоторые внешние признаки разума, на деле оного не имея). Так что, заблаговременно изъяв у Крэнга лучевку, Молчанов спас его от… нет, не «от», а «до»: до пяти лет с аннулированием счетов, договоров и всех прав наследования.
…Вздрогнув, Матвей кинулся заталкивать конфискованную у приятеля стрелялку обратно в тумбостол. Потому что вдруг начало происходить то, что вроде бы произойти никак не могло: надежно заблокированный люк, скрипнув, вздумал медленно открываться.
* * *
Первым в открывающийся люковый проем протиснулся тощеватый, но крепкий и мускулистый зад, обтянутый грязными рабочими брюками. Протиснулся, вильнул туда-сюда, будто осматриваясь, и двинулся дальше, внутрь. По мере этого медленного, но неуклонного вторжения выяснилось, что зад явился не сам по себе, а в составе азиата Клауса. Своеобразная техника проникновения тоже довольно быстро нашла свое объяснение: руки визитера были заняты небольшим, но увесистым подносом.Войдя процентов этак на девяносто — девяносто пять, Клаус небрежно произнес в коридор: «Аллес. Загерметизируй люк и свободен». Из коридора ответили бравым исполнительномеханизмовским бипаньем, после чего люковая крышка, так до конца и не дооткрывшись, двинулась в обратный путь.
Тем временем Клаус осмотрелся (на сей раз по-людски, глазами то есть), пристроил поднос рядом с Матвеем, чинно уселся на оставшийся после этой операции свободным коечный пятачок и вымолвил голосом радушного официантмейстра:
— Перенакачивайте стартеры, не отшвартовываясь от терминала.
Матвей поначалу как-то не обратил внимания, что азиат Клаус говорит по-русски (с заметным, правда, но чисто интонационным акцентом). Гораздо больше, чем язык общения и чем даже то, КАК главный корабельщик сумел влезть в заблокированную изнутри каюту, Молчанова интересовали два вопроса. Вопрос первый: ЗАЧЕМ герр Клаус-ага влез в упомянутую каюту? И вопрос второй: с какой целью он приволок сюда то, что он сюда приволок?
На подносе имели место две глубокие тарелки с неким синтез-яством, формою, цветом и, вероятно, вкусом отдаленно напоминающим сосиски. Еще на подносе имели место два крохотных рюмкоподобных предмета, первоначальное назначение которых явно лежало в области техники, а не пития. А еще на подносе имела место фляжка — объемистая, прозрачная и с какою-то подозрительно прозрачной жидкостью внутри.
Вдоволь налюбовавшись приволоченным, Молчанов поднял глаза на приволокшего. Тот немедленно произвел пальцами правой руки какой-то маневр смутного назначения — не то со лба что-то стряхнул, не то честь отдал — и произнес:
— Мичман-навигатор в отставке, чистокровный афгано-немец Клаус Генрих Кадыр-оглы. Ну что — со знакомством?
— Не понимаю, — выцедил Матвей на глобале, упорно не желая замечать игривого Клаусова подмигивания в сторону фляжки.
— Конечно, не понимаешь, — охотно согласился герр экипаж-хан, тем не менее продолжая упорно придерживаться русского языка. — Никто этого толком не понимает. И командование не поняло. Как это, говорят, получается, что мичман Кадыр-оглы чуть не каждый вечер под легкой плазмой, а эрзац-гравитационных осложнений не наблюдается? Непонятно, говорят. Вот так, не понявши, и списали в отставку. На всякий случай.
— Я не понимаю по-русски. — Матвей подбавил в голос морозцу.