Так, хватит!
   К делу.
   Меры предосторожности.
   Аутбрилловое сверкание перспектив.
   Правда, в сцене торга звукозапись по информативности наверняка даст преизрядную фору изображению — на качестве последнего не могла не сказаться четверенечная поза исполняющего обязанности ноут-подставки… Но и того, что есть, наверняка достаточно. Даже одной звукозаписи вполне хватило бы. И даже не вполне, а более чем.
   Интересно, получится ли разобрать и собрать ноуткомп, если на руках — дубовые негнущиеся перчатки, а вместо нормальных инструментов — один термокинжал? Э, чего гадать-то! Должно все получиться, и баста. И с клеем должно получиться, хоть процедура обещает быть не из приятных. Этот самый клей для латанья комбинезонов хорош, а вот каково будет ощущать его на голой коже? Что ж, мы возвращаемся в область доподлинного искусства, а оно, проклятое, требует жертв даже от любимца Создателя.
   А что, вообще-то даже лестно. Нужно будет визитку себе сделать такую: любимец Создателя… «Существам, стоящим на низкой ступени развития, свойственно подсознательное поклонение истинно могучему интеллекту» — откуда бишь эта цита?..
   …Матвей едва не упал. И не потому, что очередной раз подломилась нога — она-таки подломилась, но дело было не в этом. В голову бухгалтеру-хакеру вдруг пришло, что титулом «любимец Создателя», пожалуй, гордиться не стоит.
   Кажется, в древние века на Руси сумасшедших-юродивых называли «божьи люди»… И кажется, всякие там «низкоразвитые существа» — а говоря по-нормальному, дикари — имели обыкновение не столько могучим интеллектам поклоняться, сколько щадить явных, безоговорочных психов.
   Так что, визитка отменяется? Да уж, ну ее от греха подальше. А то вдруг и на самом деле… Э-э, нет, не «вдруг», а наверняка так и есть. Потому-то небось твой живот пока и остается невыпотрошенным, что байсанцы сочли тебя абсолютным дебилом. И термин «проклятый Создателем» тоже понятен: если у здешних дикарей даже шутки хоть и тупы без меры, но все же людскому пониманию вполне доступны, то и логические построения, наверное, тоже… А по человеческой логике, раз любовь Создателя — отсутствие ума, то проклятие… Что, ум? В смысле разум? Дебилом быть хорошо, дебилу все-все до слепой кишки. А разумному приходится об этом вышеупомянутом «всем-всем» думать, переживать — значит, разумным быть плохо.
   Логично?
   Вполне.
   Но если логика местных аборигенов действительно до такой степени подобна людской, почему же яйцеголовые так долго не могли наладить контакт? Потому что свято и безоговорочно верили, будто в паре везущий-везомый сверху обязательно тот, кто умнее? Да плюс гипнотизирующая человекообразность везомых; да еще плюс яйцеголовая неготовность заподозрить, что орудиями труда пользуются не те, кто эти самые орудия придумал, что пользующиеся орудиями сами орудия… И в итоге, всеми этими неготовностями да стереотипами руководствуясь, обрывистые спецы поди выфильтровывали из всех фиксируемых звуков только издаваемое везомыми, а прочее — на свалку…
   Во всяком случае теперь, задним числом перебирая все виденное на этой своей прогулочке по Байсану, Матвей понимал: только те же стереотипы мешали ему вовремя догадаться об истинном положении дел со здешним разумом («положение» — это практически в прямом смысле слова). Вопреки тому, что истина одна только и могла исчерпывающе объяснить все виденное. Все — даже тот «предупреждающий знак» — пять вдрызг размочаленных транспортных исполнительных механизмов и только два человеческих трупа…
   Предупреждение «дальше не ходить» адресовалось не людям. Оно адресовалось транспортным исполнительным механизмам. Байсанские дикари, как и представители земной суперцивилизации, угадали в противнике признаки разумного поведения, но разум этот ничтоже сумняшеся приурочили к ПОДОБНЫМ СЕБЕ.
   И даже из сетевой да ноуткомповской «самой полной» информации о Байсане ничто истинному положению дел не противоречит. Ничто. В том числе и пресловутая сцена массового расстрела культового назначения. Люди ведь, наверное, тоже охотились на всяких там лошадей имени Пржевальского не только пешком — почему бы и здешним «лошадкам» не использовать дрессированных шимпанзоидов для охоты на диких?
   А если ничто истине не противоречит, отпадают последние сомнения на тему: «Почему же до этой самой истины так долго не могли докопаться?» Ведь если идти по логике…
   …Идти по логике и при этом идти просто — в обычном бытовом понимании данного термина — оказалось трудновато. Отвлекшись от глядения под ноги, Матвей споткнулся о торчащий из синюхи острый обломок камня. В отчаянной попытке сохранить равновесие, Матвей исполнил редчайший по красоте и экспрессии хореографически-акробатический этюд, но только того и достиг, что не упал мордой вниз, а с маху сел на плодовое тело байсанской псевдотравы… и в тот же миг едва не оглох от собственного вопля. Потому что угодил посадочной опорой не в мягкую синюху, а точнехонько на тот самый клыкообразный булыжник, о который споткнулся.
   Довольно изрядное время хакеропоэтобухгалтер, воя, крутился на одном месте — как крутился бы подлинно разумный местный индивид, вздумавший дотянуться носом до своего жалкого хвостика. Потом боль вроде пошла на убыль. А еще минуту-другую спустя Матвей начал подозревать, что, как ни вертись, оценить состояние ушибленной задницы визуальным методом не получится — человеческая анатомия скверно приспособлена для такой ответственной цели.
   В конце концов путем ощупывания удалось выяснить, что ни ушибленное «левое полушарие», ни обтягивающий его комбинезон очень уж серьезного урона не претерпели. И все же означенное полушарие продолжало весьма болезненно реагировать на малейшее движение соответствующей ноги. Поэтому Молчанов решил с отправкою в дальнейший путь маленечко обождать.
   Но «обжидать» Молчанов решил не праздно. По его расчетам, он находился уже достаточно далеко от поселка аборигенов и еще достаточно далеко от своих соэкспедиционников — достаточно, чтоб без особой оглядки принять кой-какие весьма трудоемкие меры предосторожности.
* * *
   — Ты можешь наконец сесть? — сказал Клаус.
   Матвей строптиво фыркнул, но все-таки сел. На самый краешек койки. Очень осторожно сел и очень неудобно: только правой половиною той самой части тела, которая, кажется, доискалась-таки на себя приключений.
   Может, бухгалтер Рашн и проигнорировал бы эту Клаусову реплику так же, как и все предыдущие. Но… Слишком уж неприятный подтекст замаячил во вроде бы совершенно невинном вопросе. Да и таким ли уж невинным он был? И был ли он, черт его раздери, таким уж вопросом?
   «Ты можешь наконец сесть».
   Впервые эти слова мелькнули в молчановской голове, когда хозяин ее (головы), уже на подходе к озеру спохватившись, активировал дальнюю связь. Судя по тому, что интерком тут же окликнул Бэда Рашна, попросил его немедленно отозваться и поведал о высланных на поиски запропавшего бухгалтера разнообразных исполнительных механизмах — наземных, летучих и, кажется, даже еще каких-то… Судя по всему этому, бухгалтера Рашна окликали уже давно и без особой веры в удачу. А еще судя по всему этому, коллеги-спутнички либо решили, что без него им в любом случае пропадать, либо почему-то вдруг избавились от опаски демаскировать себя неумолчными радиовызовами и повсеместным шнырянием всяческой механической дряни.
   Второй раз перспектива присесть лет на надцать… да нет, какое там — прошлые его художества в совокупности тянули на срок, соизмеримый с возрастом homo sapiens как биологического вида… Это ежели в правовом поле OOP. А в каком-нибудь отложившемся мире понедоразвитей за все молчановские прегрешения светило всего-навсего секунд сто. Именно светило. В световой камере.
   Короче (как сказал бы неголубой Фурункул), второй раз мысли про «сесть» и про все сопутствующее посетили Матвея, когда он дохромал наконец до озерного берега. Дохромал он туда, кстати сказать, уже в сопровождении впечатляющего количества некрупных исполнительных механизмов. Механизмы эти передвигались самыми разнообразными способами и выглядели тоже очень по-разному. Общим для них для всех было одно: наличие какой-нибудь несмертоубойной стрелялки (от бесконтактного хальтера до широколучевого парализатора) и оперативность, с коею вся эта артиллерия нацеливалась на господина бухгалтера при каждом его случайном шажке в сторону от генерального направления.
   Озеро за в общем-то очень недолгое молчановское отсутствие изменилось разительно. То есть само озеро оставалось прежним: моча мочой. Но на поверхности оного неаппетитного водо(или-че-го-там-еще?)ема колыхалось теперь скопление гигантских пузырей идиотски кричащей расцветки — поплавковая окантовка устья аварийного трап-тоннеля. От пузырей этих тянулся к берегу гравиленточный транспортер, засечь который по вторичным энергопроявлениям было бы простого проще не только с любой байсаноцентрической орбиты, а даже, наверное, и с орбиты центрической не байсано-.
   А возле напочвенной приемной площадки транспортера имела место огромная фигура в экспедиционном комбинезоне, в пучеглазой шлем-маске и с… нет, винтовку фигура успела заменить на парализатор.
   — Тут это, — сообщила фигура подхромавшему Рашну, — тут, понимаешь, того. Так что ты уж лучше не этого.
   Голос у фигуры был Крэнговым, а еще таким голосом могла бы (если б умела) заговорить собака. Собака, которая сперла у хозяина и слопала натуральный беф а'ля бритт (иными словами, сотни три наличняком) и теперь осознает, раскаивается и готова немедленно возвратить все, что ей под силу, — только опасается подобным возвратом еще больше усугубить.
   — Хоть бы «скакуна» догадались выслать навстречу усталому человеку, — злобно пробурчал Матвей, взбираясь на транспортерный приемник. — Вместе со всей этой сворой конвойных механоублюдков… А еще лучше — не вместе, а вместо. Вы что, опасались, что я сбегу? Куда?! Просить у всадников политического убежища? В котле?
   Дикки-бой не ответил. И не поинтересовался хоть чем-нибудь из напрашивающегося. Куда, мол, ходил, где оружие посеял, зачем хромаешь и не надо ли, мол, помощи — ничего такого старый дружище Крэнг у старого друга своего Матвея не спрашивал. Дружище Крэнг вообще больше не издал ни единого членораздельного звука — только сопел да вздыхал горестно. Вот так, сопя и вздыхая, он проследовал по молчановским пятам на корабль, ждал, пока Матвей прямо в шлюз-отсеке выбарахтывался из комбинезона (сам Дикки-бой разоблачаться не стал, а только маску сдернул с лица — не без видимой душевной борьбы: очень уж под ней, маской, удобно было прятать глаза)…
   Потом Матвей, тиская под мышкой отстегнутый от комбинезона ноуткомп, в одних подштанниках шлепал-хромал по бесконечному и безлюдному коридору, а друг Дик громыхал подошвами следом и, громыхаючи, продолжал тяжко вздыхать, но Молчанов, не оглядываясь даже, всю дорогу чувствовал, что волновод парализатора направлен точнехонько на его, молчановский, персональный затылок…
   Когда бухгалтер Рашн, дохромав наконец, протянул трясущийся палец к замочному сенсору своей каюты, Крэнг расслабленно (знаем мы такую расслабленность, во всех ракурсах знаем!) привалился к коридорной стене. Всем своим видом он показывал, что очень ему, Крэнгу, тяжко (в переносном смысле) и неудобно (в обоих смыслах), но торчать он тут намерен долго. До особого невесть чьего распоряжения.
   Впрочем, до чьего именно распоряжения Дикки намерен подпирать стену близ молчановской обители, выяснилось в следующий же миг.
   Внутри упомянутой обители обнаружился афгано-немец Клаус Кадыр-оглы. Капитан «Каракала» спокойненько сидел на Матвеевой койке и копался в Матвеевом… точней, в экспедиционно-бухгалтерском компе.
   Молчанов как вошел, так и стал у комингса — только люк за собой прихлопнул да ноут выронил на пол (не от неожиданности, а просто надоело держать).
   Некоторое время хозяин каюты молча рассматривал незваного визитера, а визитер держался поведенческого штампа под наименованием: «А че, разве происходит че-нибудь этакое?» Визитер даже не обернулся на скрип открывшегося-закрывшегося люка. Визитер тыкал в контактор, глядел в видеопространство и время от времени поборматывал рассеянно, как бы про себя: «Что-то здесь у них… Что-что? А, нет, цум тойфель… А это вообще, как говорится, вилами по воде…» Тут он, наконец, соизволил обернуться к вошедшему и спросил безмятежно:
   — Ты случайно не знаешь, что такое «вилы»?
   Матвей молчал.
   Клаус шевельнул носом, потом еще раз шевельнул носом… И сообщил:
   — Я, когда возвратился, первым делом — под душ. Не собираешься? А то, понимаешь, пахнет от тебя…
   Молчанов продолжал оправдывать свою доподлинную фамилию.
   Вот тогда-то Кадыр-оглы пожал плечами и, возвратившись к созерцанию комповского видеопространства, то ли спросил, то ли предостерег насчет «сесть».
   …Минут этак с пять каждый сосредоточенно и почти что молча занимался своим делом: Клаус изучал содержимое компьютера, а Матвей, тихонько выдавливая сквозь зубы шедевры русской словесности, балансировал на коечной закраине в попытках найти позу побезболезненней.
   Потом афгано-немец вдруг отшатнулся от контактора и заворочался, пытаясь устроиться с максимальными удобствами, какие только возможно было найти в щели меж коми-подставкой и откинутой крышкой гробообразной койки. В конце концов он угомонился вполоборота к Молчанову, вдавясь лопатками в угол между коечной крышкой и обыллюминаторенной стеной.
   — Ну, хорошо, — вымолвил он расслабленно, задирая левую ногу частично на правую, частично на контактор. — Мы с тобою оба устали и не расположены к долгим беседам. Поэтому давай в целях экономии времени сыграем в интеллектуальную игру «Вопрос-ответ».
   — Правила? — осведомился Матвей, сумрачно глядя мимо Клаусова уха в иллюминатор (в иллюминаторе было коричнево и неинтересно).
   — Правила примитивны: или говорить правду, или… м-м-м… промалчивать. Но тогда — переход хода.
   Только после этого неуклюжего «промалчивать» осознав, что они с Клаусом общаются по-русски, Матвей облизнул губы и уже вполне сознательно произнес русское «да». Кадыр-оглы тут же нахально взял быка за рога:
   — Первый ход мой. Вопрос: зачем тебе до такой степени был нужен флайфлауэр?
   Молчанов опять облизнулся:
   — В свете постановления о режиме строжайшей экономии времени, отвечаю предельно сжато: планировалось наработать хоть долю миллиграмма естественного фермента, расшифровать его синтез-код и начать производство искусственного парфюма, искусственность его, понятно, не афишируя. Затем — объявить первопоселением утопленный «Каракал» со всем содержимым… и предъявить права на монопольную разработку флайфлауэров (для начала только их — чтоб пока не шибко злить макросов). В общем, собирался на все сто осуществить план глубоковзадницеуважаемого господина Шостака. Удовлетворен?
   — Почти, — кивнул Клаус. — За одним маленьким «но»: как ты собирался расшифровывать код? Профессор, доктор, гэйтсовский лауреат и всевозможный академик Бернард Шостак-младший потратил на такую расшифровку почти десятилетие, а ты… Ты что, ученый?
   — То-то и оно. — Матвей расплылся в очаровательной улыбке, которая, с учетом формы и цвета его губ, эффект произвела удручающий. — Я, дорогой ты мой, не ученый. Я умный. Твой яйцеголовый лауреат просто не имеет представления, на что способен в умелых руках, скажем, обычный бытовой кондиционер — ну, из относительно последних, с комп-блоками распознавания загрязнений и поиска оптимального процесса их ресинтеза во что-нибудь путное. Это твоим яйцеголовым не формулы малевать, тут думать надо! Кстати, — бухгалтер Рашн свернул улыбку и опять малость поерзал, — ты задал уже два вопроса, а я покуда ни одного. Дискриминация получается!
   — Можешь задать два подряд, — свеликодушничал Кадыр-оглы.
   — Да уж, не премину… Итак, вопрос первый: на кого вы работаете?
   — «Вы» — это я? — спросил Клаус.
   — Вся ваша троица, — пояснил Молчанов и, видя, что собеседник вроде бы мнется, добавил: — Так как это ты давеча выражался… промалчиваешь?
   Афгано-немец улыбнулся еще очаровательней, чем недавно Матвей (все же у него-то, у афгано-немца, губы были в порядке):
   — Отнюдь, майн либер. Отвечаю: Макумба и Лафорж работают на меня персонально. А я… Название «Ллойд Гэлэктик» слышал?
   — Компания, застраховавшая «Каракал». — Бухгалтер Рашн, кривясь, осторожно ощупывал ту половину своей неудобьсказуемой части тела, которая не сидела, а висела. — А вообще — крутая организация. Монстр. «Макрохард» страховых полисов.
   При сравнении своей фирмы с всесильным монстром программного обеспечения, компьютерной техники, а по совместительству и всего, что плохо лежит, Кадыр-оглы скривился. Гримаса эта была не акцентированной, мимолетной, но Матвей ее приметил-таки. И запомнил. А Клаус тем временем продолжал:
   — Видишь ли, что с этой экспедицией что-то не ладно, мое начальство поняло еще на стадии составления договора. Проще всего было бы страховой договор не заключать, но… У начальства возникли некоторые… дер геданкен… соображения ума… м-м-м…
   — Больно уж велика сумма, — пришел Молчанов на помощь замявшемуся собеседнику. — Очень хотелось взнос с клиента содрать, а вместо страховки потом на вполне законном основании предъявить дулю.
   — Предъявить что? — заломил брови Кадыр-оглы.
   — Вопрос вне очереди, — злорадно сообщил Матвей. — Опять имею право на два подряд. А дуля — это кукиш. Сиречь фига. Славянский жест, сходный по значению с англосаксонским оттопыренным средним пальцем либо с итальянским хлопком по бицепсу.
   Возмущенный наглыми бухгалтерскими притязаниями на лишний вопрос, афгано-немец явно собрался было продемонстрировать оппоненту что-то из вышеперечисленного арсенала жестов, но вдруг раздумал, буркнув: «Ладно, не на деньги играем…» И продолжил прерванный монолог:
   — Моя задача была собрать доказательства нечестного поведения партнера по договору. Кстати, данке тебе шон, ты мне очень помог той своей «сказочкой-баечкой», помнишь? Н-да… Мы только не думали, что Шостаки возьмутся за дело так… так обрывисто.
   — Не думают только… как бишь по-вашему будет «идиот»? — любезно осведомился Молчанов.
   — Идиот на всех языках идиот, — сказал Клаус философически.
   — Вот именно, — охотно согласился Матвей, вновь поерзывая. — А по-умному нужно было…
   — По-умному и дурак сумеет, — окрысился афгано-немец. — «Каракала» всю дорогу пас спецкорабль этих гадов из «Шостак Глобкэмикал». Фрегат. Наш фрегат тоже был… был должен встретить нас на ближних подступах к Байсану и подстраховать, но что-то там случилось непредвиденное… в общем, наши союзнички-швайнехунден опоздали на три с лишним часа.
   — Союзнички? — заинтересовался Молчанов.
   — Вопрос вне очереди, — моментально отреагировал Клаус, после чего снизошел разъяснить: — Понимаешь… Ну ты, как — хе-хе! — бухгалтер, действительно должен понимать… Зачем тратиться на снаряжение своего корабля, если можно нанять чужой? Причем заметь: нанять не за деньги, а за общность интересов. Есть, видишь ли, фирма, не заинтересованная в шумихе вокруг Байсана.
   — «Аутпутбрилл лимитед», — тихонько подсказал Матвей.
   Афгано-немец как-то странновато осклабился:
   — Штатгальтеру Нидерландов однажды намекнули: «Державный властитель не может на равных беседовать с полулакеем». Намеком этим, между прочим, мотивировал свой отказ от личных переговоров испанский король. Я к тому, что «Аутбрилл» — так, макрель. Дочерний придаток. Не наш уровень. Наш уровень — их настоящий хозяин. Этот…
   — «Макрохард», — опять подсказал Матвей. А про себя отметил, что Клаус не только кривится, заслышав название одиозной суперфирмы, но и произносить это самое название почти неприкрыто брезгует. Да и всякие «наш уровень — не наш уровень» господин агент страховой фирмы выговаривает с этаким оттеночком весьма саркастическим.
   — Вот именно, — кивнул брезгующий «Макрохардом» саркастический Клаус.
   Молчанов вновь раздумчиво уставился в занавесившую иллюминатор уныло-пустую бурость байсанской псевдоводы:
   — Ну-с, ладненько. Вернемся к нашим флайфлауэрам. Я так понял, что до псевдомангра вы не дошли. И вернулись. Почему?
   — Майн фюрер, русские воюют не по правилам, — сообщил Кадыр-оглы оловянным голосом.
   — Что?!
   — Я уже задолбался считать, сколько вопросов ты задал без очереди, — объяснил Клаус, потягиваясь. — Ну, гут. Последняя моя тебе поблажка. Пока мы гуляли по Байсану, Мак и Лафорж делали дело. В частности, они сумели обнаружить весьма оригинальное блокирующее приспособление системы «обертка от жвачки», всунутое кем-то под кодер-панель на пульте «Вихря»… — (Лицо Матвея выразило вежливое доброжелательное любопытство, и не более того.) — Обезвредив этот высший пилотаж хакерской мысли, они получили доступ к системам боевого взлет-посадочника, в том числе — к установке, запускающей экранированные от всех способов обнаружения зонды связи. Таким образом был установлен контакт с находящимся в данное время на орбите опоздавшим кораблем наших…
   — Подельников, — вставил Бэд Рашн.
   — …союзников, — невозмутимо продолжал Кадыр-оглы. — Стало известно, что союзнический фрегат вышел из сопространства вскоре после нашей посадки на Байсан и (удача!) до того, как истребитель шостаковской фирмы успел выловить из космоса консервную банку с одним из своих владельцев. Истребитель этот… как говорят в деликатных случаях господа флот-командоры, истребитель этот перестал существовать. А Шостаку-младшему предложили альтернативу: или он продолжает болтаться в своем не имеющем свободного хода и ресурсов катапульт-отсеке, или… Короче говоря, в обмен на спасение и неразглашение всей их аферы он… Еще короче: экспедиция продолжается, все ее участники сохраняют свои места. Единственное изменение: с э-э-э… — капитан «Каракала» скользнул рассеянным взглядом по назапястному таймеру, — вот уже семнадцать часов это экспедиция «Байсан Аутпутбрилл л. т. д.». Все уже все знают, все согласны и все довольны — даже твой Крэнг. Моя фирма тоже будет довольна: владелец «Каракала» совершенно, как ты должен понимать, добровольно прервет действие страховочного договора по факту без предъявления финансовых претензий к партнеру, вот уже семнадцать часов как бывшему.
   — И всадники будут довольны? — невинным голосом осведомился Матвей. — Или ты тоже веришь в Шостакову побасенку? Ну, будто он что-то такое против них выдумал… А?
   — В Шостакову не верю. Но эти… парт-не-ры… они обещают этот вопрос снять. Что-то у них недавно появилось, какая-то новая разработка…
   Рашн-Чинарев-Молчанов мило улыбнулся и совершил невозможное — заговорил еще невинней, чем прежде:
   — Прямо получается не «Макрохард», а какая-то Лига Добровольного Вспомоществования Идиотам. Иметь возможность избавиться от вас без малейших хлопот да осложнений — и вместо этого проявить такую трогательную заботу… Шостаковский истребитель они, значит, грохнули, а Шостака и прочих отчего-то помиловали… Тебе не кажется, что подобная непоследовательность плоховато вписывается в стиль макросов?
   — Кажется… — Клаус примолк на мгновенье и вдруг сообщил, глядючи в потолок: — «Кажется, пока все идет неплохо, но в скором будущем возможна проблема», — сказал один упавший со стоэтажного небоскреба, пролетая сорок пятый этаж.
   — Проблема — это все-таки «Макрохард»? — поинтересовался Матвей. — Ах, нет, наверняка все-таки я.
   Кадыр-оглы осклабился:
   — Догадливый!
   Бухгалтер Рашн хотел разразиться монологом на тему «будешь догадливым, когда тебя прут на корабль под конвоем…». Хотел, но раздумал. И стал ждать продолжения. И дождался.
   — Видишь ли, в оплату за все свои благодеяния наши союзники требуют одного, — заговорил Клаус, по-прежнему любуясь потолком. — Они требуют, чтобы весь наш обмен информацией с кем бы то ни было шел исключительно через них. В ближайшее время на «Каракал» прибудет их инженерная группа и возьмет под контроль все наши средства связи и комп-системы. Уверен, отношение союзничков-благодетелей к нам резко переменится в случае какой-либо несанкционированной информ-утечки по нашей вине. Намек понятен? — Кадыр-оглы резко втянул воздух сквозь сжатые зубы, принуждая себя успокоиться. — А теперь переходим к водным процедурам. Куда ты ходил?