Страница:
— С вашей специальностью вы и здесь можете не только спасти свою жизнь, но и заработать свободу… Если, конечно, станете работать на нас.
Ольсен молчал, попыхивая трубкой.
— Вам, доктор Ольсен, кажется, не нравится мое предложение?
— По честному говоря, оно мне действительно не нравится, полковник.
Не глядя на Ольсена, Реттгер жестко сказал:
— Вы забываете, что мы умеем заставлять работать, когда надо, хочет этот заключенный или не хочет!
— Можно вышибить мой дух из тела, но вынуть из моей головы знания вы не сумеете, полковник, если я сам не захочу отдать их вам…
Реттгер прищурился, побарабанил пальцами по столу и вдруг переменил тон:
— А если мы вам заплатим, доктор Ольсен?
Ольсен запыхтел трубкой энергичнее…
— И не просто заплатим, а заплатим хорошо, доктор Ольсен? — продолжал Реттгер, наблюдая за лицом норвежца.
Трубка Ольсена еще больше задымила, захрипела. Но он продолжал молчать.
— Что же вы молчите? — В голосе Реттгера зазвучала угроза.
— Я взвешиваю ваши предложения…
— И долго вы будете взвешивать?
— Дня два, полковник.
— Слишком долго, доктор. У нас дорог каждый день.
— Я люблю все взвешивать обстоятельно…
Реттгер пристально посмотрел на Ольсена.
— Ладно! Пусть будет два дня! — Он повернулся к Хенке. — Устройте доктора отдохнуть и обеспечьте его приличной одеждой. Подробнее мы с ним условимся потом…
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!
Ольсен встал и молча вышел в сопровождении Хенке и автоматчика.
3
4
Глава восьмая
1
2
Ольсен молчал, попыхивая трубкой.
— Вам, доктор Ольсен, кажется, не нравится мое предложение?
— По честному говоря, оно мне действительно не нравится, полковник.
Не глядя на Ольсена, Реттгер жестко сказал:
— Вы забываете, что мы умеем заставлять работать, когда надо, хочет этот заключенный или не хочет!
— Можно вышибить мой дух из тела, но вынуть из моей головы знания вы не сумеете, полковник, если я сам не захочу отдать их вам…
Реттгер прищурился, побарабанил пальцами по столу и вдруг переменил тон:
— А если мы вам заплатим, доктор Ольсен?
Ольсен запыхтел трубкой энергичнее…
— И не просто заплатим, а заплатим хорошо, доктор Ольсен? — продолжал Реттгер, наблюдая за лицом норвежца.
Трубка Ольсена еще больше задымила, захрипела. Но он продолжал молчать.
— Что же вы молчите? — В голосе Реттгера зазвучала угроза.
— Я взвешиваю ваши предложения…
— И долго вы будете взвешивать?
— Дня два, полковник.
— Слишком долго, доктор. У нас дорог каждый день.
— Я люблю все взвешивать обстоятельно…
Реттгер пристально посмотрел на Ольсена.
— Ладно! Пусть будет два дня! — Он повернулся к Хенке. — Устройте доктора отдохнуть и обеспечьте его приличной одеждой. Подробнее мы с ним условимся потом…
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!
Ольсен встал и молча вышел в сопровождении Хенке и автоматчика.
3
Первая вылазка Кости в эсэсовском обмундировании была неудачной. Что его приняли за пропавшего эсэсовца Граббе, это хорошо: в него не стреляли. Но это и плохо: его могут искать.
Спал Костя тревожно. Каждый случайный шорох от сползшего в ущелье щебня, от осыпи со стены в пещере действовали как будильник. Костя вскакивал, хватался за автомат и долго потом лежал с открытыми глазами, не в состоянии уснуть. Особенно неприятно действовал на него зияющий ход из пещеры, в глубь скалы. Куда он ведет? Почему так бесследно исчез в нем Епифан? И не появится ли вдруг оттуда новый эсэсовец?
Костя решил поискать Епифана и разведать этот ход. Стал думать, чем отмечать свой путь, чтобы не заблудиться. Вспоминал разные случаи из литературы. Но ни клубка шпагата, ни мела у Кости не было. Вот разве воспользоваться приемом, который применил смекалистый мальчик-с-пальчик: он отмечал свой путь камешками.
Костя осторожно выглянул из пещеры. Убедившись, что близко никого нет, спустился в ущелье и набрал там в карманы мелких камешков, отделявшихся по цвету от основного грунта. Затем зарядил свежими батарейками два электрических фонаря — у него их оказалось среди вещей более десятка. Один повесил на грудь, другой положил в карман. По куче щебня взобрался к проходу и осторожно тронулся вперед.
Долгое время шел не останавливаясь: не было отводов в сторону. Временами начинал звать Епифана. У первой же развилки остановился, решая: продолжить ли путь прямо или свернуть? Посмотрел на компас, отметил свой «переход» камешками и пошел прямо. И очень скоро оказался в небольшой пещере с несколькими ходами в разные стороны.
Отметив «свой» ход целой пригоршней камешков, Костя еще раз позвал Епифана и уселся отдохнуть на большой камень посередине пещеры.
Здесь подземелье действовало уже не так гнетуще, как в тоннеле грота.
По компасу Костя определил направление ходов и стал гадать, куда двинуться дальше.
Вдруг Костя услышал под собою звук, напоминающий движение тяжелой дрезины на рельсах. Костя расслышал даже голоса. «Что же там такое? Подземное строительство, о котором говорил Граббе? И неужели там такой тонкий потолок?»
Костя стал обстукивать пол пещеры и с удивлением обнаружил, что звуки снизу слышны только в одном месте, где лежал камень. Здесь пол гудел как барабан, когда Костя стучал по нему кулаком. А вокруг этого места звуки были глухие, и снизу ничего не слышалось.
«Просверлить бы здесь дыру. Можно было бы тогда подслушивать их разговоры. Жаль, нет сверла… А сидеть на этом месте, пожалуй, опасно. Не провалиться бы тут случайно… Изуродуюсь при падении и опять окажусь в эсэсовских лапах…»
Костя встал и ухватился за камень, чтобы переставить его на глухое место, но осилить такую тяжесть не смог. «Надо перекатить…»
На этот раз камень поддался и тяжело рухнул на другой бок.
Пол затрещал, точно скорлупа большого яйца. Камень провалился, увлекая за собой раскрошившиеся куски обрушившегося здесь пола.
Вслед за камнем полетел в пустоту и Костя. Он инстинктивно раскинул руки и повис на краю образовавшегося отверстия. Костя слышал, как камень ниже ударился в такую же звонкую оболочку. Раздался новый треск, и груда камней рухнула глубоко вниз, вызвав там бурный всплеск воды.
Костя оказался в темноте: фонарь сорвался с груди и тоже умчался в провал…
Напрягая все силы. Костя с трудом выбрался на прочную часть пола и отполз в сторону, дрожа всем телом от испуга и напряжения.
Он присел, отдуваясь. «Проклятый остров! — с горечью думал он. — На каждом шагу меня подкарауливает здесь опасность».
Он вытащил из кармана запасной фонарик и осветил место провала. Дыра была не широка — сантиметров семьдесят в диаметре. Со своего места Костя видел овальные стены провала, словно в этом месте был пустой каменный сосуд.
Теперь снизу отчетливо доносился немецкий разговор. В университете Костя изучал два языка. Немецкий он знал хуже, но все же смог сейчас понять, как кто-то внизу утверждал, что вместе с камнями вниз пролетела светящаяся звездочка. Двое других возражали: откуда здесь могут быть звездочки.
Отдышавшись и злорадствуя, что он все-таки им — фашистам — напакостил, Костя осторожно встал, на цыпочках прошел к отмеченному камешками ходу и поспешил в свое убежище. «Не везет мне с разведкой, — решил он. — Придется в подземельях быть более осторожным. Тут не мудрено провалиться! Не попал ли и Епифан в какую-нибудь дыру?…»
Вернувшись в пещеру, Костя вяло поел, прилег передохнуть и моментально заснул. Ему снилось, что он куда-то с треском падал, потом никак не мог спуститься с высокой скалы… Несколько раз он просыпался, но когда снова засыпал, начинались те же сны.
Костя проспал несколько часов, не подозревая, к каким важным последствиям приведет нечаянно совершенный им обвал и сколько событий произойдет за это время… Проснулся он внезапно, словно от удара… Из хода, которым он вернулся в пещеру, отчетливо слышались осторожные шаги… «Опять эсэсовцы…»
Костя вскочил, схватил автомат и приготовился… «Ну, на этот раз я вас встречу как полагается».
Спал Костя тревожно. Каждый случайный шорох от сползшего в ущелье щебня, от осыпи со стены в пещере действовали как будильник. Костя вскакивал, хватался за автомат и долго потом лежал с открытыми глазами, не в состоянии уснуть. Особенно неприятно действовал на него зияющий ход из пещеры, в глубь скалы. Куда он ведет? Почему так бесследно исчез в нем Епифан? И не появится ли вдруг оттуда новый эсэсовец?
Костя решил поискать Епифана и разведать этот ход. Стал думать, чем отмечать свой путь, чтобы не заблудиться. Вспоминал разные случаи из литературы. Но ни клубка шпагата, ни мела у Кости не было. Вот разве воспользоваться приемом, который применил смекалистый мальчик-с-пальчик: он отмечал свой путь камешками.
Костя осторожно выглянул из пещеры. Убедившись, что близко никого нет, спустился в ущелье и набрал там в карманы мелких камешков, отделявшихся по цвету от основного грунта. Затем зарядил свежими батарейками два электрических фонаря — у него их оказалось среди вещей более десятка. Один повесил на грудь, другой положил в карман. По куче щебня взобрался к проходу и осторожно тронулся вперед.
Долгое время шел не останавливаясь: не было отводов в сторону. Временами начинал звать Епифана. У первой же развилки остановился, решая: продолжить ли путь прямо или свернуть? Посмотрел на компас, отметил свой «переход» камешками и пошел прямо. И очень скоро оказался в небольшой пещере с несколькими ходами в разные стороны.
Отметив «свой» ход целой пригоршней камешков, Костя еще раз позвал Епифана и уселся отдохнуть на большой камень посередине пещеры.
Здесь подземелье действовало уже не так гнетуще, как в тоннеле грота.
По компасу Костя определил направление ходов и стал гадать, куда двинуться дальше.
Вдруг Костя услышал под собою звук, напоминающий движение тяжелой дрезины на рельсах. Костя расслышал даже голоса. «Что же там такое? Подземное строительство, о котором говорил Граббе? И неужели там такой тонкий потолок?»
Костя стал обстукивать пол пещеры и с удивлением обнаружил, что звуки снизу слышны только в одном месте, где лежал камень. Здесь пол гудел как барабан, когда Костя стучал по нему кулаком. А вокруг этого места звуки были глухие, и снизу ничего не слышалось.
«Просверлить бы здесь дыру. Можно было бы тогда подслушивать их разговоры. Жаль, нет сверла… А сидеть на этом месте, пожалуй, опасно. Не провалиться бы тут случайно… Изуродуюсь при падении и опять окажусь в эсэсовских лапах…»
Костя встал и ухватился за камень, чтобы переставить его на глухое место, но осилить такую тяжесть не смог. «Надо перекатить…»
На этот раз камень поддался и тяжело рухнул на другой бок.
Пол затрещал, точно скорлупа большого яйца. Камень провалился, увлекая за собой раскрошившиеся куски обрушившегося здесь пола.
Вслед за камнем полетел в пустоту и Костя. Он инстинктивно раскинул руки и повис на краю образовавшегося отверстия. Костя слышал, как камень ниже ударился в такую же звонкую оболочку. Раздался новый треск, и груда камней рухнула глубоко вниз, вызвав там бурный всплеск воды.
Костя оказался в темноте: фонарь сорвался с груди и тоже умчался в провал…
Напрягая все силы. Костя с трудом выбрался на прочную часть пола и отполз в сторону, дрожа всем телом от испуга и напряжения.
Он присел, отдуваясь. «Проклятый остров! — с горечью думал он. — На каждом шагу меня подкарауливает здесь опасность».
Он вытащил из кармана запасной фонарик и осветил место провала. Дыра была не широка — сантиметров семьдесят в диаметре. Со своего места Костя видел овальные стены провала, словно в этом месте был пустой каменный сосуд.
Теперь снизу отчетливо доносился немецкий разговор. В университете Костя изучал два языка. Немецкий он знал хуже, но все же смог сейчас понять, как кто-то внизу утверждал, что вместе с камнями вниз пролетела светящаяся звездочка. Двое других возражали: откуда здесь могут быть звездочки.
Отдышавшись и злорадствуя, что он все-таки им — фашистам — напакостил, Костя осторожно встал, на цыпочках прошел к отмеченному камешками ходу и поспешил в свое убежище. «Не везет мне с разведкой, — решил он. — Придется в подземельях быть более осторожным. Тут не мудрено провалиться! Не попал ли и Епифан в какую-нибудь дыру?…»
Вернувшись в пещеру, Костя вяло поел, прилег передохнуть и моментально заснул. Ему снилось, что он куда-то с треском падал, потом никак не мог спуститься с высокой скалы… Несколько раз он просыпался, но когда снова засыпал, начинались те же сны.
Костя проспал несколько часов, не подозревая, к каким важным последствиям приведет нечаянно совершенный им обвал и сколько событий произойдет за это время… Проснулся он внезапно, словно от удара… Из хода, которым он вернулся в пещеру, отчетливо слышались осторожные шаги… «Опять эсэсовцы…»
Костя вскочил, схватил автомат и приготовился… «Ну, на этот раз я вас встречу как полагается».
4
Об обвале в гроте начальник строительства Штейн немедленно сообщил Реттгеру. Тот сделал несколько распоряжений и сразу же выехал на место аварии, прихватив с собою Рынина.
Реттгер сидел рядом с шофером. Позади, вместе со своим новым, угрюмым конвоиром Кребсом, находился Рынин. Автомобиль остановился около каменной пристройки к скале. У входа стоял часовой. Кребс торопливо вышел первым и почтительно распахнул переднюю дверцу, помогая Реттгеру выбраться из машины. Вышел и Рынин.
Одновременно из пристройки выскочили два эсэсовца. Они широко открыли дверь в проходную и, пропуская Реттгера, взяли на караул. Изнутри, встречая штандартенфюрера, в проходную уже входил Штейн — тучный эсэсовец, с короткими волосатыми руками, с железным крестом на груди.
— Встречайте, инженер Штейн, знакомого! — пригласил Реттгер. — Судя по нашему последнему разговору, вы его должны помнить.
«Ага, вот откуда полковник узнал о моей профессии», — понял Рынин.
— Доктор Рынин?! Рад вас приветствовать! — осклабился Штейн.
Наблюдая, как сухо поздоровался Рынин с инженером, Реттгер поморщился, но ничего не сказал. Затем через короткий тоннель все прошли в просторный вестибюль, а оттуда двинулись по коридору с ковровой дорожкой посередине и дверями по обеим сторонам.
У последней двери остановились. Штейн привычно всунул в замок плоский ключ и распахнул дверь. Открылся небольшой кабинет с бетонированными стенами, окрашенными в белый цвет.
— Входите, господа! — пригласил Штейн, тревожно поглядывая на Реттгера.
— Нет, инженер Штейн! — сказал Реттгер. — Прежде посмотрим, что у вас тут случилось. А потом уже зайдем к вам, и я сделаю свои указания.
— Пожалуйста, пожалуйста! — поспешно согласился Штейн и захлопнул дверь.
От кабинета Штейна коридор под прямым углом заворачивал налево. Все направились по нему. Примерно от середины коридора свернули в узкий тоннель, который вывел в небольшой круглый вестибюль, где у широкой двери сидел дежурный эсэсовец. При виде высокого начальства он вскочил и торопливо распахнул обе половины двери.
— Вы, доктор Рынин, можете пройти первым, — пригласил Реттгер.
Рынин спокойно шагнул вперед и остановился, широко раскрыв глаза. Он очутился в огромном гроте, уходящем далеко вперед. Цепочки электрических лампочек, освещающих грот, яркими бликами отражались в черной воде. И в этом просторном подземном водоеме, посередине его, стояла подводная лодка с вооруженным часовым на мостике.
— Ну, как, доктор Рынин, нравится вам это сооружение? — самодовольно спросил Реттгер. — Солидно? Производит впечатление?
— Я знаю лучшие, — коротко ответил Рынин, стараясь подавить охватившее его волнение.
Теперь ему было ясно, какое строительство имел в виду Реттгер. Стало быть, здесь, на неизвестном острове Арктики, немцы сооружают секретную базу для подводных лодок, чтобы отсюда совершать нападения на караваны, идущие в Советский Союз и из Советского Союза.
— Ну, что же вы молчите, доктор Рынин? — продолжал Реттгер, явно довольный впечатлением, которое грот произвел на Рынина. — Вот здесь и понадобятся ваши знания и опыт.
Рынин прищурился. Лицо его вновь стало бесстрастным.
— Показывайте дальше, полковник.
Реттгер оживился.
— Инженер Штейн! Показывайте, что у вас здесь стряслось?
— Прошу за мной! — пригласил Штейн.
Они находились на площадке, замыкающей грот. От площадки, по обеим сторонам грота, вдоль высоких бетонированных стен тянулись широкие платформы с рельсами, на которых стояли вагонетки с ложами для торпед и скамейками для людей.
Все уселись на скамейку пустой вагонетки, и она, управляемая дежурившим здесь эсэсовцем, медленно покатилась, рождая ровный гул под просторными сводами.
Вагонетка двигалась осторожно, и Рынин заметил, что в стенах грота имелись металлические двери. Одна из них была открыта, и он увидел полуосвещенный зал, по бетонному полу которого от двери также были проложены рельсы, уходившие куда-то в глубь зала.
По стенам тянулись оцинкованные провода и трубки разной толщины. На высоте человеческого роста встречались неглубокие зарешеченные ниши с рубильниками и кнопками.
Вагонетка медленно докатилась до конца пути. Здесь, на рельсах, стояла легкая ферма из дюралюминиевых трубок. Внутри фермы вилась лесенка, ведущая наверх. Такая же ферма стояла и на рельсах противоположной платформы грота. Вверху, под сводами, обе фермы соединялись мостиком. Все это сооружение можно было передвигать по рельсам вдоль грота, обеспечивая возможность осмотра и ремонта свода в любом месте.
Вагонетка остановилась, и все вышли на платформу.
— Мы в устье, если можно так выразиться, — сказал Штейн. — Тут ворота в открытые воды…
Действительно, было слышно, как набегающие волны плескались, ударяясь о тяжелый металлический щит, запирающий выход из грота.
— Показывайте то, что надо! — приказал Реттгер. — Открытые воды меня сейчас не интересуют. Я хочу видеть, что здесь у вас случилось!
— Вот смотрите! — Штейн указал вверх. Там, в сводах, зияло отверстие более полуметра в диаметре. — Обрушилось…
Реттгер долго всматривался в темную глубину отверстия.
— Это опасно для подлодки? — спросил он обеспокоено. — Может быть, ее надо вывести отсюда?
— Нет, господин штандартенфюрер! В данном случае никакой опасности для лодки нет! — заявил Штейн. — Эту дыру мы быстро заделаем.
— Когда случился обвал?
— Полчаса назад. Я позвонил вам немедленно.
— А не распространится ли этот обвал на соседние области свода?
— Сейчас такой опасности нет. Но что может быть в дальнейшем, сказать не могу.
— А кто может сказать?
— Это надо глубоко исследовать…
— Кто должен это сделать?
— Забираться лично я не могу, господин штандартенфюрер. С моей комплекцией это трудно.
Реттгер сердито посмотрел на Штейна. Тот добавил:
— Наш остров, господин штандартенфюрер, вулканического происхождения и сложен из пород разных эпох. Карстовые образования, типичные совсем для других районов, здесь широко распространены. Множество пещер; целые лабиринты их имеются в возвышенностях острова. В этих вопросах я разобраться не могу и не знаю, что предпринять, чтобы предотвратить опасность обвалов в наших сооружениях. Вот если бы господин Рынин взялся осмотреть это, тогда все было бы ясно!
— У вас имеются основания опасаться таких обвалов и в будущем? — беспокойно спросил Реттгер.
— Да. На новом строительстве обвалы тоже случаются. Вчера задавило многих.
— Сколько? — спросил Рынин.
— Меня не интересует учет мертвецов, — пренебрежительно махнул рукой Штейн.
— Пустое, Рынин! — вмешался Реттгер. — Нехватки в людях не будет! Это не страшно. Страшны сами обвалы.
Рынин отвернулся и, успокаивая себя, стал рассматривать подводку цепей и тросов к щиту. Он даже нагнулся над водой, заглядывая вниз.
Реттгер поморщился.
— Можете, Рынин, даже нырнуть. Глубина здесь достаточная, чтобы не вынырнуть. Вы лучше смотрели бы и слушали то, что касается вас.
Не обращая внимания на грубый юмор Реттгера и его недовольство, Рынин продолжал внимательно разглядывать систему управления щитом, стараясь разобраться в ней и запомнить ее.
Реттгер повернулся к Штейну:
— Продолжим разговор в вашем кабинете!
— Пожалуйста, пожалуйста, господин штандартенфюрер!
Шли молча. Молча вошли в кабинет.
— Вот что, инженер Штейн! — мрачно заговорил Реттгер, усаживаясь за стол инженера. — Покажите нашему гостю оранжевую папку.
Штейн встал, прошел к сейфу и неуверенно начал возиться с ключами…
— Ну, доктор Рынин, с чего вы думаете начать? — спросил Реттгер.
— Я начну с исследования. С сегодняшней дыры — в первую очередь. Но, прежде чем начать, я должен договориться с вами кое о чем.
— Это что, предварительные условия, что ли?
— Может быть, полковник…
— Говорите, что вы хотите.
— Мне нужна будет рабочая сила.
— Рабочей силы вы получите сколько надо!
— Не то, полковник! Сейчас мне нужно будет немного — человек пять.
— И в чем же дело?
— Эти люди должны быть одни и те же. Им предстоит кое-что освоить. Они должны быть постоянными.
— Ну что ж, эти люди будут прикреплены к вам на постоянную работу. Через час люди будут у вас. Кого вы хотите? Англичан, французов?
— Этих людей укажу я, полковник!
— Мы русских сюда не допускаем! — со злобой сказал Реттгер.
— Вы забываете, полковник, что я русский!
Реттгер промолчал. Потом с раздражением сказал!
— Очевидно, вы хотите облегчить положение каких-то ваших знакомых. Вероятно, с этого судна.
— Может быть, полковник. Ну и что, это для вас так разорительно?
Реттгер прищурился.
— Ладно. Но предупреждаю: они будут при входе и выходе тщательно обыскиваться и находиться постоянно при конвоире. Утром — доставляться сюда, а на ночь — обратно в лагерные казармы.
— Против этого я не возражаю, полковник.
— Напишите мне их фамилии.
Рынин повернулся к Штейну:
— Разрешите листочек бумажки и карандаш.
— Пожалуйста.
Рынин взял карандаш, бумагу и написал: «Тамарин, Кузьмин, Муратов, Степанов, Парменов».
Реттгер принял бумажку и спросил:
— Что еще?…
— Карту этой части острова и все необходимое для обследования прилегающих к строительству ущелий и пещер.
— Хорошо. Вы, Штейн, выполните немедленно все эти требования!… Что еще?
— Больше ничего.
— А о вознаграждении вы не желаете условиться заранее?
— Нет. Это преждевременно.
— Учтите, Рынин, у меня тоже есть условия: около вас всегда будет охрана… Дадим вам еще и одного помощника.
Реттгер повернулся к Штейну:
— Ну, что вы там возитесь, черт возьми?!
Штейн, с толстой папкой в плотном оранжевом переплете, поспешно подошел к столу.
— Передайте папку доктору Рынину! — приказал Реттгер.
Штейн растерялся.
— Господин штандартенфюрер! Осмелюсь напомнить, что материалы эти строго секретные.
— Выполняйте мое распоряжение! — раздраженно сказал Реттгер. — И учтите: доктор Рынин будет здесь работать, а для этого он должен знать, что и как сделано до него.
Штейн все еще стоял не двигаясь, почтительно слушая.
— Разве я не ясно выразился? — наливаясь яростью, поднялся Реттгер из-за стола. — Секреты здесь охраняете, а своды начинают рушиться!…
Испуганный Штейн торопливо сунул Рынину оранжевую папку и, тяжело отдуваясь, застыл в ожидании дальнейших распоряжений.
Реттгер направился к двери.
— Я уезжаю! — сердито бросил он на ходу. — За вами, Рынин, машина придет к восьми часам. А вы, инженер Штейн, поставьте ему стол для работы в вашем кабинете. Персональная охрана его также будет здесь!
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!
Штейн бросился провожать Реттгера. Рынин остался один. Он взглянул на оранжевую папку, которую держал в руках. На обложке стояла лаконичная надпись: «Операция „Ящик Пандоры“. Гриф над этой надписью гласил: „Секретные документы государственной важности“. Рынин знал, что эта формула означала высшую степень секретности в немецком делопроизводстве. Но какое значение это имело, когда физическое уничтожение Рынина Реттгер заранее предрешил?
«Раскрывая папку с этими материалами, я подписываю себе смертный приговор, — подумал Рынин. — Но я должен все знать, чтобы лучше действовать…»
Рынин открыл папку, а в кабинет вошел его угрюмый конвоир и молча уселся на стуле у двери.
Реттгер сидел рядом с шофером. Позади, вместе со своим новым, угрюмым конвоиром Кребсом, находился Рынин. Автомобиль остановился около каменной пристройки к скале. У входа стоял часовой. Кребс торопливо вышел первым и почтительно распахнул переднюю дверцу, помогая Реттгеру выбраться из машины. Вышел и Рынин.
Одновременно из пристройки выскочили два эсэсовца. Они широко открыли дверь в проходную и, пропуская Реттгера, взяли на караул. Изнутри, встречая штандартенфюрера, в проходную уже входил Штейн — тучный эсэсовец, с короткими волосатыми руками, с железным крестом на груди.
— Встречайте, инженер Штейн, знакомого! — пригласил Реттгер. — Судя по нашему последнему разговору, вы его должны помнить.
«Ага, вот откуда полковник узнал о моей профессии», — понял Рынин.
— Доктор Рынин?! Рад вас приветствовать! — осклабился Штейн.
Наблюдая, как сухо поздоровался Рынин с инженером, Реттгер поморщился, но ничего не сказал. Затем через короткий тоннель все прошли в просторный вестибюль, а оттуда двинулись по коридору с ковровой дорожкой посередине и дверями по обеим сторонам.
У последней двери остановились. Штейн привычно всунул в замок плоский ключ и распахнул дверь. Открылся небольшой кабинет с бетонированными стенами, окрашенными в белый цвет.
— Входите, господа! — пригласил Штейн, тревожно поглядывая на Реттгера.
— Нет, инженер Штейн! — сказал Реттгер. — Прежде посмотрим, что у вас тут случилось. А потом уже зайдем к вам, и я сделаю свои указания.
— Пожалуйста, пожалуйста! — поспешно согласился Штейн и захлопнул дверь.
От кабинета Штейна коридор под прямым углом заворачивал налево. Все направились по нему. Примерно от середины коридора свернули в узкий тоннель, который вывел в небольшой круглый вестибюль, где у широкой двери сидел дежурный эсэсовец. При виде высокого начальства он вскочил и торопливо распахнул обе половины двери.
— Вы, доктор Рынин, можете пройти первым, — пригласил Реттгер.
Рынин спокойно шагнул вперед и остановился, широко раскрыв глаза. Он очутился в огромном гроте, уходящем далеко вперед. Цепочки электрических лампочек, освещающих грот, яркими бликами отражались в черной воде. И в этом просторном подземном водоеме, посередине его, стояла подводная лодка с вооруженным часовым на мостике.
— Ну, как, доктор Рынин, нравится вам это сооружение? — самодовольно спросил Реттгер. — Солидно? Производит впечатление?
— Я знаю лучшие, — коротко ответил Рынин, стараясь подавить охватившее его волнение.
Теперь ему было ясно, какое строительство имел в виду Реттгер. Стало быть, здесь, на неизвестном острове Арктики, немцы сооружают секретную базу для подводных лодок, чтобы отсюда совершать нападения на караваны, идущие в Советский Союз и из Советского Союза.
— Ну, что же вы молчите, доктор Рынин? — продолжал Реттгер, явно довольный впечатлением, которое грот произвел на Рынина. — Вот здесь и понадобятся ваши знания и опыт.
Рынин прищурился. Лицо его вновь стало бесстрастным.
— Показывайте дальше, полковник.
Реттгер оживился.
— Инженер Штейн! Показывайте, что у вас здесь стряслось?
— Прошу за мной! — пригласил Штейн.
Они находились на площадке, замыкающей грот. От площадки, по обеим сторонам грота, вдоль высоких бетонированных стен тянулись широкие платформы с рельсами, на которых стояли вагонетки с ложами для торпед и скамейками для людей.
Все уселись на скамейку пустой вагонетки, и она, управляемая дежурившим здесь эсэсовцем, медленно покатилась, рождая ровный гул под просторными сводами.
Вагонетка двигалась осторожно, и Рынин заметил, что в стенах грота имелись металлические двери. Одна из них была открыта, и он увидел полуосвещенный зал, по бетонному полу которого от двери также были проложены рельсы, уходившие куда-то в глубь зала.
По стенам тянулись оцинкованные провода и трубки разной толщины. На высоте человеческого роста встречались неглубокие зарешеченные ниши с рубильниками и кнопками.
Вагонетка медленно докатилась до конца пути. Здесь, на рельсах, стояла легкая ферма из дюралюминиевых трубок. Внутри фермы вилась лесенка, ведущая наверх. Такая же ферма стояла и на рельсах противоположной платформы грота. Вверху, под сводами, обе фермы соединялись мостиком. Все это сооружение можно было передвигать по рельсам вдоль грота, обеспечивая возможность осмотра и ремонта свода в любом месте.
Вагонетка остановилась, и все вышли на платформу.
— Мы в устье, если можно так выразиться, — сказал Штейн. — Тут ворота в открытые воды…
Действительно, было слышно, как набегающие волны плескались, ударяясь о тяжелый металлический щит, запирающий выход из грота.
— Показывайте то, что надо! — приказал Реттгер. — Открытые воды меня сейчас не интересуют. Я хочу видеть, что здесь у вас случилось!
— Вот смотрите! — Штейн указал вверх. Там, в сводах, зияло отверстие более полуметра в диаметре. — Обрушилось…
Реттгер долго всматривался в темную глубину отверстия.
— Это опасно для подлодки? — спросил он обеспокоено. — Может быть, ее надо вывести отсюда?
— Нет, господин штандартенфюрер! В данном случае никакой опасности для лодки нет! — заявил Штейн. — Эту дыру мы быстро заделаем.
— Когда случился обвал?
— Полчаса назад. Я позвонил вам немедленно.
— А не распространится ли этот обвал на соседние области свода?
— Сейчас такой опасности нет. Но что может быть в дальнейшем, сказать не могу.
— А кто может сказать?
— Это надо глубоко исследовать…
— Кто должен это сделать?
— Забираться лично я не могу, господин штандартенфюрер. С моей комплекцией это трудно.
Реттгер сердито посмотрел на Штейна. Тот добавил:
— Наш остров, господин штандартенфюрер, вулканического происхождения и сложен из пород разных эпох. Карстовые образования, типичные совсем для других районов, здесь широко распространены. Множество пещер; целые лабиринты их имеются в возвышенностях острова. В этих вопросах я разобраться не могу и не знаю, что предпринять, чтобы предотвратить опасность обвалов в наших сооружениях. Вот если бы господин Рынин взялся осмотреть это, тогда все было бы ясно!
— У вас имеются основания опасаться таких обвалов и в будущем? — беспокойно спросил Реттгер.
— Да. На новом строительстве обвалы тоже случаются. Вчера задавило многих.
— Сколько? — спросил Рынин.
— Меня не интересует учет мертвецов, — пренебрежительно махнул рукой Штейн.
— Пустое, Рынин! — вмешался Реттгер. — Нехватки в людях не будет! Это не страшно. Страшны сами обвалы.
Рынин отвернулся и, успокаивая себя, стал рассматривать подводку цепей и тросов к щиту. Он даже нагнулся над водой, заглядывая вниз.
Реттгер поморщился.
— Можете, Рынин, даже нырнуть. Глубина здесь достаточная, чтобы не вынырнуть. Вы лучше смотрели бы и слушали то, что касается вас.
Не обращая внимания на грубый юмор Реттгера и его недовольство, Рынин продолжал внимательно разглядывать систему управления щитом, стараясь разобраться в ней и запомнить ее.
Реттгер повернулся к Штейну:
— Продолжим разговор в вашем кабинете!
— Пожалуйста, пожалуйста, господин штандартенфюрер!
Шли молча. Молча вошли в кабинет.
— Вот что, инженер Штейн! — мрачно заговорил Реттгер, усаживаясь за стол инженера. — Покажите нашему гостю оранжевую папку.
— Ну, доктор Рынин, с чего вы думаете начать? — спросил Реттгер.
— Я начну с исследования. С сегодняшней дыры — в первую очередь. Но, прежде чем начать, я должен договориться с вами кое о чем.
— Это что, предварительные условия, что ли?
— Может быть, полковник…
— Говорите, что вы хотите.
— Мне нужна будет рабочая сила.
— Рабочей силы вы получите сколько надо!
— Не то, полковник! Сейчас мне нужно будет немного — человек пять.
— И в чем же дело?
— Эти люди должны быть одни и те же. Им предстоит кое-что освоить. Они должны быть постоянными.
— Ну что ж, эти люди будут прикреплены к вам на постоянную работу. Через час люди будут у вас. Кого вы хотите? Англичан, французов?
— Этих людей укажу я, полковник!
— Мы русских сюда не допускаем! — со злобой сказал Реттгер.
— Вы забываете, полковник, что я русский!
Реттгер промолчал. Потом с раздражением сказал!
— Очевидно, вы хотите облегчить положение каких-то ваших знакомых. Вероятно, с этого судна.
— Может быть, полковник. Ну и что, это для вас так разорительно?
Реттгер прищурился.
— Ладно. Но предупреждаю: они будут при входе и выходе тщательно обыскиваться и находиться постоянно при конвоире. Утром — доставляться сюда, а на ночь — обратно в лагерные казармы.
— Против этого я не возражаю, полковник.
— Напишите мне их фамилии.
Рынин повернулся к Штейну:
— Разрешите листочек бумажки и карандаш.
— Пожалуйста.
Рынин взял карандаш, бумагу и написал: «Тамарин, Кузьмин, Муратов, Степанов, Парменов».
Реттгер принял бумажку и спросил:
— Что еще?…
— Карту этой части острова и все необходимое для обследования прилегающих к строительству ущелий и пещер.
— Хорошо. Вы, Штейн, выполните немедленно все эти требования!… Что еще?
— Больше ничего.
— А о вознаграждении вы не желаете условиться заранее?
— Нет. Это преждевременно.
— Учтите, Рынин, у меня тоже есть условия: около вас всегда будет охрана… Дадим вам еще и одного помощника.
Реттгер повернулся к Штейну:
— Ну, что вы там возитесь, черт возьми?!
Штейн, с толстой папкой в плотном оранжевом переплете, поспешно подошел к столу.
— Передайте папку доктору Рынину! — приказал Реттгер.
Штейн растерялся.
— Господин штандартенфюрер! Осмелюсь напомнить, что материалы эти строго секретные.
— Выполняйте мое распоряжение! — раздраженно сказал Реттгер. — И учтите: доктор Рынин будет здесь работать, а для этого он должен знать, что и как сделано до него.
Штейн все еще стоял не двигаясь, почтительно слушая.
— Разве я не ясно выразился? — наливаясь яростью, поднялся Реттгер из-за стола. — Секреты здесь охраняете, а своды начинают рушиться!…
Испуганный Штейн торопливо сунул Рынину оранжевую папку и, тяжело отдуваясь, застыл в ожидании дальнейших распоряжений.
Реттгер направился к двери.
— Я уезжаю! — сердито бросил он на ходу. — За вами, Рынин, машина придет к восьми часам. А вы, инженер Штейн, поставьте ему стол для работы в вашем кабинете. Персональная охрана его также будет здесь!
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!
Штейн бросился провожать Реттгера. Рынин остался один. Он взглянул на оранжевую папку, которую держал в руках. На обложке стояла лаконичная надпись: «Операция „Ящик Пандоры“. Гриф над этой надписью гласил: „Секретные документы государственной важности“. Рынин знал, что эта формула означала высшую степень секретности в немецком делопроизводстве. Но какое значение это имело, когда физическое уничтожение Рынина Реттгер заранее предрешил?
«Раскрывая папку с этими материалами, я подписываю себе смертный приговор, — подумал Рынин. — Но я должен все знать, чтобы лучше действовать…»
Рынин открыл папку, а в кабинет вошел его угрюмый конвоир и молча уселся на стуле у двери.
Глава восьмая
В ЛАБИРИНТЕ НАД ГРОТОМ
1
Когда Штейн, проводив Реттгера, вернулся в свой кабинет, Рынин потребовал, чтобы для его рабочей бригады было приготовлено отдельное помещение, с большим столом и принадлежностями для чертежных работ, а также все необходимое для обследования карстовых лабиринтов: электрические фонари, веревки, мел, компасы, часы, геологические молотки и три кирки.
Все требования Рынина были немедленно выполнены. Помещение выбрал сам Штейн. Оно находилось в стороне от служебных кабинетов сотрудников управления. Дверь его выходила в вестибюль, около входного тоннеля, где постоянно стоял часовой.
А вскоре в распоряжение Рынина были доставлены и все выписанные им пять человек. После тщательного обыска при входе дежурный эсэсовец провел их в отведенное им помещение, где уже находился Рынин, и приказал:
— Ждите здесь!
Молчаливый охранник Рынина Кребс сидел на скамейке у двери. К нему подсел и охранник вновь прибывших. Это был Ганс. Его Хенке прикомандировал к этой «особой» группе русских, как проявившего знание русского языка на допросе Кузьмича в гестапо.
Встреча Рынина и Тамарина (Шерстнева) была сдержанной. Оба понимали, что крайняя осторожность и осмотрительность требовались сейчас прежде всего. Молодежь настороженно молчала. Один Кузьмич невозмутимо разглядывал подземное сооружение, отпуская при этом короткие замечания:
— Мудрено сотворено… Поставить котлы да разжечь костры — чем не преисподняя?…
Все время поглядывавший на Кузьмича Ганс, получивший указание Хенке не спускать глаз с русских и слушать, что они будут говорить, а если надо, то и пресекать их разговоры, — счел необходимым строго спросить Кузьмича:
— Зачем котел? Зачем огонь? Что есть пре-ис-подняя?
— А это, мил-человек, дьявольская кухня, — миролюбиво пояснил Кузьмич. — Но она все равно и ваша фашистская кухня… А котлы — чтобы нас, пленников, варить да поджаривать…
Повернувшись к Кребсу, Ганс пояснил:
— Он у них часто заговаривается. Пострадал от Советской власти. Больной старик.
Кузьмича Ганс снисходительно, как больного, постарался успокоить:
— Нет, нет. Пленных наша кухня варить — нет. Жарить — нет. Ты спокойный быть. Наша кухня без человек обед варить.
— Вы-то обедаете как следует. А от наших обедов и утром и ночью под ложечкой сосет и покусывает, — саркастически заметил Кузьмич.
— Утро ложка сосать? Ночь ложка кусать? — удивился Ганс. — Зачем?
— Ты так здорово понимаешь по-русски, что от разговора с тобой живот подводит. А там и так пусто… — Кузьмич пренебрежительно глянул на Ганса. — Я тебе про Фому, а ты про Ерему…
Расплывшаяся было от удовольствия рожа Ганса потемнела:
— Что есть Фо-ма, что есть Е-ре-ма?
— Тебе объяснять — все равно что воду в ступе толочь. Если голова тупая, топором ее не заострить.
Ганс перевел Кребсу:
— Он говорит, что в воду надо ступню совать, А голова у него не заточенная — и ее надо затесать топором.
Кребс выслушал Ганса молча, но на Кузьмича посмотрел довольно внимательно.
— Кузькина мать тебя ждать? — переменил разговор Ганс.
Вспомнив про допрос в гестапо, Кузьмич помрачнел.
— Кузькина мать, мил-человек, меня не ждет. Она к вам продвигается. Со своим «хлебом-солью» к твоему фюреру в Берлин торопится…
— Он говорит, что его мать пешком в Берлин несет хлеб фюреру, — с усмешкой перевел Ганс Кребсу, а Кузьмичу добродушно сказал: — Зачем Берлин? Скоро фюрер Москва будет!
— У Москвы, мил-человек, высоки пороги на фюрера ноги! — презрительно сказал Кузьмич. — Моя мать уже пошла на распашку и бьет в размашку! Понял?…
— Фюрер короткий ноги? — Ганс подозрительно уставился на Кузьмича. — Зачем ты сказать — короткий ноги фюрер?…
— Чего ты буркалы на меня выпучил, будто я тебя укусить собрался?
— Меня укусать? — Ганс ухватился за автомат. — Меня укусать нет! Выстрел буду!
Пока Кузьмич занимал охранников своими разговорами, Рынин и Шерстнев тихонько переговорили, уединившись в угол. Теперь Рынин счел необходимым вмешаться:
— Товарищ Кузьмин, вы не на допросе, — строго начал он. — Такие разговоры здесь вести ни к чему … Надо быть выдержаннее, спокойнее …
Кузьмич стал серьезнее.
— Извиняюсь, мил-человек, — повернулся он к Гансу. — Я это только к тому, что быть козе на бузе… Не взыщи…
— Он сегодня очень заговаривается, — успокоился Ганс, снова обращаясь к Кребсу. — Плохо его понимать…
Все требования Рынина были немедленно выполнены. Помещение выбрал сам Штейн. Оно находилось в стороне от служебных кабинетов сотрудников управления. Дверь его выходила в вестибюль, около входного тоннеля, где постоянно стоял часовой.
А вскоре в распоряжение Рынина были доставлены и все выписанные им пять человек. После тщательного обыска при входе дежурный эсэсовец провел их в отведенное им помещение, где уже находился Рынин, и приказал:
— Ждите здесь!
Молчаливый охранник Рынина Кребс сидел на скамейке у двери. К нему подсел и охранник вновь прибывших. Это был Ганс. Его Хенке прикомандировал к этой «особой» группе русских, как проявившего знание русского языка на допросе Кузьмича в гестапо.
Встреча Рынина и Тамарина (Шерстнева) была сдержанной. Оба понимали, что крайняя осторожность и осмотрительность требовались сейчас прежде всего. Молодежь настороженно молчала. Один Кузьмич невозмутимо разглядывал подземное сооружение, отпуская при этом короткие замечания:
— Мудрено сотворено… Поставить котлы да разжечь костры — чем не преисподняя?…
Все время поглядывавший на Кузьмича Ганс, получивший указание Хенке не спускать глаз с русских и слушать, что они будут говорить, а если надо, то и пресекать их разговоры, — счел необходимым строго спросить Кузьмича:
— Зачем котел? Зачем огонь? Что есть пре-ис-подняя?
— А это, мил-человек, дьявольская кухня, — миролюбиво пояснил Кузьмич. — Но она все равно и ваша фашистская кухня… А котлы — чтобы нас, пленников, варить да поджаривать…
Повернувшись к Кребсу, Ганс пояснил:
— Он у них часто заговаривается. Пострадал от Советской власти. Больной старик.
Кузьмича Ганс снисходительно, как больного, постарался успокоить:
— Нет, нет. Пленных наша кухня варить — нет. Жарить — нет. Ты спокойный быть. Наша кухня без человек обед варить.
— Вы-то обедаете как следует. А от наших обедов и утром и ночью под ложечкой сосет и покусывает, — саркастически заметил Кузьмич.
— Утро ложка сосать? Ночь ложка кусать? — удивился Ганс. — Зачем?
— Ты так здорово понимаешь по-русски, что от разговора с тобой живот подводит. А там и так пусто… — Кузьмич пренебрежительно глянул на Ганса. — Я тебе про Фому, а ты про Ерему…
Расплывшаяся было от удовольствия рожа Ганса потемнела:
— Что есть Фо-ма, что есть Е-ре-ма?
— Тебе объяснять — все равно что воду в ступе толочь. Если голова тупая, топором ее не заострить.
Ганс перевел Кребсу:
— Он говорит, что в воду надо ступню совать, А голова у него не заточенная — и ее надо затесать топором.
Кребс выслушал Ганса молча, но на Кузьмича посмотрел довольно внимательно.
— Кузькина мать тебя ждать? — переменил разговор Ганс.
Вспомнив про допрос в гестапо, Кузьмич помрачнел.
— Кузькина мать, мил-человек, меня не ждет. Она к вам продвигается. Со своим «хлебом-солью» к твоему фюреру в Берлин торопится…
— Он говорит, что его мать пешком в Берлин несет хлеб фюреру, — с усмешкой перевел Ганс Кребсу, а Кузьмичу добродушно сказал: — Зачем Берлин? Скоро фюрер Москва будет!
— У Москвы, мил-человек, высоки пороги на фюрера ноги! — презрительно сказал Кузьмич. — Моя мать уже пошла на распашку и бьет в размашку! Понял?…
— Фюрер короткий ноги? — Ганс подозрительно уставился на Кузьмича. — Зачем ты сказать — короткий ноги фюрер?…
— Чего ты буркалы на меня выпучил, будто я тебя укусить собрался?
— Меня укусать? — Ганс ухватился за автомат. — Меня укусать нет! Выстрел буду!
Пока Кузьмич занимал охранников своими разговорами, Рынин и Шерстнев тихонько переговорили, уединившись в угол. Теперь Рынин счел необходимым вмешаться:
— Товарищ Кузьмин, вы не на допросе, — строго начал он. — Такие разговоры здесь вести ни к чему … Надо быть выдержаннее, спокойнее …
Кузьмич стал серьезнее.
— Извиняюсь, мил-человек, — повернулся он к Гансу. — Я это только к тому, что быть козе на бузе… Не взыщи…
— Он сегодня очень заговаривается, — успокоился Ганс, снова обращаясь к Кребсу. — Плохо его понимать…
2
Пока Рынин встречал выписанных им помощников и Кузьмич беседовал с Гансом, начальник строительства гротов эсэсовец Штейн, выполняя указания штандартенфюрера, обстоятельно инструктировал норвежского ученого Ольсена, как тому вести себя в отношениях с русским ученым Рыниным. В заключение он еще раз напомнил:
— Как только заметите что-нибудь злонамеренное, немедленно докладывайте мне. От этого — помните! — зависит ваша дальнейшая судьба!
— Все ясно, господин Штейн. — Посасывая трубку, Ольсен слушал эсэсовца внимательно; сам говорил мало, неторопливо. — Буду действовать в интересах дела.
— Да, да. Именно в интересах дела! — подхватил Штейн. — Сейчас я покажу, где вам придется начать работу с Рыниным.
Стараясь быть любезным, Штейн самолично проводил Ольсена в грот. Там уже все было приготовлено к осмотру пострадавшей части свода. Фермы с перекидным мостиком наверху придвинуты к месту аварии.
— Может, вам следует до Рынина подняться туда? — Штейн показал на мостик. — Предварительно осмотреть, что там такое? К сожалению, я не могу сделать это сам. Комплекция и сердце не позволяют. — Разыгрывая добродушие, эсэсовец мягко ткнул себя пальцем в грудь — в то место, где висел железный крест.
— Зачем же вам самому, господин Штейн. Это уже наша обязанность. — Ольсен выколотил трубку и положил в карман. — Мне бы только электрический фонарь.
Штейн подозвал стоявшего в стороне охранника, приставленного к Ольсену, и приказал ему передать норвежцу свой электрический фонарь.
По металлической лестнице, вмонтированной в ферму, Ольсен поднялся на мостик. Его охранник двинулся было следом, но Штейн сделал ему знак оставаться внизу.
На мостике имелась раздвижная лесенка с широкими, удобными для ног ступеньками. Ольсен установил ее вплотную к зияющему отверстию и взобрался под самые своды. Несколько минут он внимательно осматривал края и стенки обвала… «Типичная каверна…» Затем перевел луч фонаря в купол каверны. И там, в самом центре купола, увидел большую дыру и за нею — новую пустоту. «Над гротом — пещеры! — понял ученый. — Только бы не узнали об этом эсэсовцы!… Как сделать, чтобы никто из них не увидел эту дыру в каверне?…»
Ольсен погасил фонарь и не торопясь спустился к Штейну.
— Ну, что скажете, доктор? — нетерпеливо спросил Штейн. — Не распространится ли обвал на соседние участки свода?
— Как только заметите что-нибудь злонамеренное, немедленно докладывайте мне. От этого — помните! — зависит ваша дальнейшая судьба!
— Все ясно, господин Штейн. — Посасывая трубку, Ольсен слушал эсэсовца внимательно; сам говорил мало, неторопливо. — Буду действовать в интересах дела.
— Да, да. Именно в интересах дела! — подхватил Штейн. — Сейчас я покажу, где вам придется начать работу с Рыниным.
Стараясь быть любезным, Штейн самолично проводил Ольсена в грот. Там уже все было приготовлено к осмотру пострадавшей части свода. Фермы с перекидным мостиком наверху придвинуты к месту аварии.
— Может, вам следует до Рынина подняться туда? — Штейн показал на мостик. — Предварительно осмотреть, что там такое? К сожалению, я не могу сделать это сам. Комплекция и сердце не позволяют. — Разыгрывая добродушие, эсэсовец мягко ткнул себя пальцем в грудь — в то место, где висел железный крест.
— Зачем же вам самому, господин Штейн. Это уже наша обязанность. — Ольсен выколотил трубку и положил в карман. — Мне бы только электрический фонарь.
Штейн подозвал стоявшего в стороне охранника, приставленного к Ольсену, и приказал ему передать норвежцу свой электрический фонарь.
По металлической лестнице, вмонтированной в ферму, Ольсен поднялся на мостик. Его охранник двинулся было следом, но Штейн сделал ему знак оставаться внизу.
На мостике имелась раздвижная лесенка с широкими, удобными для ног ступеньками. Ольсен установил ее вплотную к зияющему отверстию и взобрался под самые своды. Несколько минут он внимательно осматривал края и стенки обвала… «Типичная каверна…» Затем перевел луч фонаря в купол каверны. И там, в самом центре купола, увидел большую дыру и за нею — новую пустоту. «Над гротом — пещеры! — понял ученый. — Только бы не узнали об этом эсэсовцы!… Как сделать, чтобы никто из них не увидел эту дыру в каверне?…»
Ольсен погасил фонарь и не торопясь спустился к Штейну.
— Ну, что скажете, доктор? — нетерпеливо спросил Штейн. — Не распространится ли обвал на соседние участки свода?