Чосер Джеффри. Кентерберийские рассказы

   Нужны в любой работе перерывы:
   Сменяя труд и отдых, твари живы -
   Все: люди, скот и даже рыбы, птицы.
   Пора мне к Дамиану возвратиться.
   Который страждет, мукой обуян.
   Я так ему скажу: «О Дамиан,
   Ужели ты надеешься, несчастный,
   Что сможешь госпоже своей прекрасной
   Поведать скорбь души? Сомненья нет,
   Что отповедь получишь ты в ответ.
   Еще предаст она тебя, пожалуй,
   Бог помоги тебе, мой бедный малый!»
   Горит в огне Венеры Дамиан
   И смерти жаждет, исходя от ран.
   Ему нашептывает злой недуг
   Любой ценой отделаться от мук.
   Достав бумагу и перо, он пишет
   Письмо, что к милой Мае страстью дышит,
   И стихотворной жалобой своей
   О пытках сердца сообщает ей.
   В шелк обернув письмо, его хранит
   За пазухою он, тоской убит.
   Со свадьбы Май на небе луна,
   Пройдя десятую ступень Овна,
   Успела соскользнуть в созвездье Рака,
   А Мая, верная законам брака,
   Пережидала в горнице своей,
   Чтоб меньше трех не миновало дней
   До возвращения ее к супругу;
   Светило дня четвертый раз по кругу
   Свой путь свершило, и в полдневный час,
   Когда обедня отошла как раз,
   Сидела в зале рядом с мужем Мая,
   Красою дня весеннего сияя.
   Вдруг Януарий, вспомнив невзначай
   О Дамиане, молвил: «Что-то, чай,
   С ним приключилось, боже милосердный!
   Куда девался он, мой паж усердный!
   Не захворал ли часом Дамиан?»
   Ему ответ единогласный дан
   Пажами был, что Дамиан хворает
   И лишь болезнь ему прийти мешает;
   Он был бы тут, когда бы был здоров.
   «Да, это правда, Дамиан таков, -
   Заметил Януарий, – я безмерно
   Тужил бы, если б умер этот верный
   Служитель мой. Он сдержанней, умней
   Всех сверстников своих среди пажей,
   Притом он так отважен и прилежен,
   Что путь ему к успехам неизбежен.
   Как только мы окончим наш обед,
   Жена проведает его, я вслед
   За ней приду, – помочь больному надо».
   За это обещание наградой
   Достойной Януарию была
   Всеобщая горячая хвала:
   Забота о больном слуге прекрасна.
   «Жена! – воскликнул Януарий властно. -
   Когда обед окончится, тотчас
   Вы с дамами, покинув в зале нас,
   К милейшему отправьтесь Дамиану
   Его утешить. Я, как только встану
   От сна послеобеденного, тоже
   К нему зайду. Спешите, вас на ложе
   Я буду ждать через часок-другой.
   Вернувшись, лягте рядышком со мной».
   Сказавши это, сквайра он призвал,
   Которому подведомствен был зал,
   И сделал разные распоряженья.
   А Мая с дамами без промедленья
   Пажа больного навестить пошла
   И, у постели севши, завела
   Беседу с ним, развлечь его стремясь.
   Тут Дамиан поняв, что пробил час,
   Свое письмо вложил ей тайно в руку,
   В котором страсть свою излил и муку,
   При этом он не произнес ни слова,
   А лишь вздохнул; потом, вздохнувши снова,
   Ей тихим голосом шепнул: «Мерси!
   Но я погиб, коль, боже упаси,
   Не захотите вы хранить молчанье».
   Что ж Мая? Спрятав на груди посланье,
   К себе домой отправилась она.
   Там Януарий, в предвкушенье сна,
   Сидел спокойно на краю кровати.
   Свою супругу тысячью объятий
   Намучивши, он лег и захрапел,
   А Мая вышла, словно бы для дел,
   Которых, несмотря на все желанье,
   Не избежишь, и, прочитав посланье,
   Его разорвала в клочки. Затем
   Их бросила – куда, понятно всем.
   Как на душе теперь у Май милой,
   Когда с ней рядом муж храпит постылый?
   Вдруг кашлем прерван мужа сладкий сон.
   Глаза продравши, Маю просит он
   Все снять с себя. «С тобой вкусить утеху
   Желаю, молвит, платье мне помеха».
   Что было делать ей? Лишь покориться.
   Но тут остановлюсь, – ханжам сердиться
   Дать повод не хочу, молчу о том,
   Чем были заняты они потом, -
   И в рай ли, в пекло ли попала Мая,
   Вечерний звон их поднял… Я не знаю,
   Судьба ль тому виной была, иль случай
   Природы ли воздействие могучей,
   Иль, может быть, стечение светил,
   Особенных исполненное сил,
   В чьей власти нежный пол сводить с ума
   При помощи любовного письма
   (Ведь все на свете свой имеет срок),
   Лишь бог нам это разъяснить бы мог.
   Которому открыты все причины, -
   Мне в эти нечего влезать глубины, -
   Но верно то, что в этот день покоя
   Лишилась Мая, жалостью такою
   Проникшись к Дамиану, что о нем
   Забыть была не в силах и о том
   Мечтала лишь, чтоб излечить больного
   «Пускай меня осудят все сурово, -
   Так думала она, – мне дела нет!
   Ах, он дороже мне, чем солнца свет,
   Его люблю, хотя б он нищим был».
   Вовек всесилен состраданья пыл
   Над благородным сердцем. Надо честно,
   Однако же, признать, что повсеместно
   Есть женщины, – их встретишь каждый день, -
   Чья грудь таит не сердце, а кремень.
   Оки погибнуть дали б Дамиану,
   Ему елея не пролив на рану,
   И этим бы на весь гордились свет,
   Себя убийцами не сознавая, нет.
   Больному Дамиану сострадая,
   Письмо наутро написала Мая,
   В котором изложила, не таясь,
   Свои все чувства, про свиданья час
   И место не сказавши ни полслова:
   Ему отдаться, мол, всегда готова.
   И вскоре, улучивши миг желанный,
   Она пошла проведать Дамиана
   И под подушку сунула ему
   Свое письмо. Не видно никому
   Потом больному руку крепко сжала,
   Поправиться скорее пожелала
   И поспешила прочь уйти тотчас, -
   За ней супруг ее прислал как раз.
   Наутро встал с постели Дамиан,
   Вдруг исцеленный от сердечных ран,
   И быстро нарядился в пух и прах,
   Чтоб отличиться в Маиных глазах.
   Явившись к Януарию, поклон
   Смиреннейший ему отвесил он
   И всем улыбки расточал так мило
   (Учтивость хитрая – большая сила!),
   Что молодого всяк хвалил пажа
   И милостью дарила госпожа.
   Теперь от Дамиана перейду
   К той повести, которую веду.
   Высказывают некоторые мненье,
   Что содержанье счастья – наслажденье,
   И впрямь, старался Януарий мой
   Наладить так своей Есей жизни строй,
   Чтоб полон был услады каждый миг:
   По-королевски этот жил старик.
   Все в доме было так заведено,
   Чтоб наслажденье доставлять одно.
   К усладам, коими он был богат,
   Причислить надобно роскошный сад
   С оградой каменной. Я б так сказал:
   Тот, кто «Роман о Розе» написал,
   Такой красы не описал бы. Слаб
   Тут оказался бы и сам Приап,
   Хоть божеством садов его зовут,
 

 
   Так был роскошен сад и дивен пруд,
   Над чьей водою лавр стоял, склонен.
   Нередко Прозерпина и Плутон,
   Толпою легких фей окружены,
   Плясали на краю его волны
   И чудно пели, люди говорят.
   Наш рыцарь Януарий этот сад
   Облюбовал как место развлеченья,
   И строго было всем без исключенья
   Запрещено туда ходить; лишь он
   Ключом, который был посеребрен,
   В него калитку открывал порою.
   Когда себя в долгу перед женою
   Он чувствовал, тогда они одни
   Там в летние прогуливались дни.
   И доводил он до желанной цели
   То, что доделать не успел в постели.
   Так дни за днями весело текли,
   Но кратко длятся радости земли
   Для всех живущих под луною тварей, -
   Узнал об этом скоро Януарий.
   Непостоянный рок! Ты наделен
   Не меньшей лживостью, чем скорпион:
   Чаруешь нас блестящей головой,
   Меж тем как жало хвост готовит твой.
   Утеха плотская, коварный яд,
   Чудовище, чей так приветлив взгляд,
   А посмыслы полны такою скверной!
   Всех надуваешь ты немилосердно.
   Тобой обласкан Януарий был,
   Но вдруг удар твой бедного сразил:
   На оба глаза он ослеп и с горя
   Стал смерть молить за ним явиться вскоре.
   Увы, в разгар любви и наслажденья
   Утратил рыцарь Януарий зренье,
   Причем стряслось несчастье это вмиг.
   Свою судьбу оплакивал старик,
   И вместе с тем ревнивый страх, что вдруг
   Свою жену он выпустит из рук,
   Так жег его, что был бы рад на месте
   Он умерщвленным быть с женою вместе
   Его пугало, что она найдет,
   Пока он дышит иль когда умрет,
   Любовника иль мужа – он хотел
   Навек ей вдовий навязать удел.
   Но месяц миновал, потом другой,
   И Януарий стал со слепотой
   Своею примиряться беспросветной,
   Понявши, что все жалобы тут тщетны.
   Зато к жене глухая ревность в нем
   Росла с неделей каждой, с каждым днем;
   И до того дошел он, что жену
   Не соглашался никуда одну
   Теперь пускать, хотя бы даже в зал.
   Повсюду он ее сопровождал,
   При этом ни на шаг не отступая.
   Немало это огорчало Маю,
   Которая мечтала лишь о том,
   Чтоб Дамиану угодить во всем, -
   С такой она его любила силой.
   И дни ее текли в тоске унылой.
   С другой же стороны, и Дамиан,
   Горюя, таял от сердечных ран:
   Ему судьба не позволяла злая
   Хотя б словечко молвить милой Мае
   Об остроте своих любовных мук
   Так, чтоб его не услыхал супруг,
   Всегда присутствовавший тут же близко.
   Друг с другом все же тайной перепиской
   Они снеслись, – и стало ясно им,
   Какими каждый чувствами томим.
   О Януарий, было б мало прока,
   Когда бы взор твой мог бежать далеко,
   Как корабли. Трудней ли обмануть
   Того, кто видит, чем слепца? Ничуть.
   Вот Аргус, например. Вся сотня глаз,
   Которыми он мог глядеть зараз,
   Ведь не спасла его от ослепленья.
   Таких людей немало, без сомненья,
   Хотя им это часто невдомек.
   С ключа, которым открывал замок
   В калитке муж, войти в свой сад желая,
   Сняла на теплом воске снимок Мая
   И снимок этот отдала пажу,
   И тот, поняв отлично госпожу,
   К калитке новый ключ подделал тайно.
   Как этот ключ помог необычайно
   Влюбленным, вы узнаете сейчас,
   Коль вам угодно слушать мой рассказ.
   Что правильней Овидиевых слов:
   На этом свете нет таких оков,
   Которых бы любовь не разорвала!
   Тому примеров мы найдем немало,
   Хоть Фисба и Пирам за днями дни
   Томились врозь в темнице, все ж они
   Сквозь стену шепотом снеслись друг с другом.
   Но я вернусь опять к моим супругам.
   Однажды – это было в день восьмой
   Июля месяца – вдруг рыцарь мой
   Почувствовал такое вожделенье
   К своей жене, что тотчас же решенье
   Им было принято пойти с ней в сад.
   «Вставай, жена, мой драгоценный клад! -
   Ей крикнул он. – Нас горлица зовет,
   Ушла зима с чредою непогод.
   Жена, мне грудь твоя вина милей.
   Свой голубиный взор яви скорей!
   Со всех сторон наш огорожен сад.
   К тебе я страстью пламенной объят.
   Ты ранила меня, мой ангел нежный,
   Своею чистотою белоснежной.
   В наш милый сад вдвоем направим путь, -
   Мне утешеньем и отрадой будь!»
   Так похотливый бормотал старик,
   А Мая Дамиану в тот же миг
   Знак подала вперед проникнуть в сад.
   Исполнить это Дамиан был рад:
   Открыв калитку собственным ключом,
   Он в сад вошел и скрылся под кустом.
   Как сада он переступил порог,
   Никто не видеть, ни слыхать не мог.
   Немного погодя пришел с женой
   И Януарий, как скала, слепой.
   Захлопнувши калитку, он тотчас
   Жене сказал: «В саду тут, кроме нас,
   Нет никого. Супруга дорогая,
   Моя любовь к тебе не знает края.
   Свидетель мне на небесах господь,
   Которому подвластны дух и плоть,
   Что лучше мне погибнуть от ножа,
   Чем чуть тебя обидеть, госпожа.
   Прошу тебя не забывать о том,
   Что я женился на тебе, влеком
   Любовью, не порывом вожделенья.
   Хоть я не молод и лишился зренья,
   Будь мне верна. Зачем, скажу сейчас,
   Трех благ достигнешь этим ты зараз:
   Любви Христа, своей отменной славы
   И от меня по смерти всей державы.
   В дар все добро мое принять прошу;
   Об этом в завещанье напишу
   Я завтра утром. А теперь, молю я,
   Не откажи мне в нежном поцелуе.
   В вину не ставь мне то, что я ревнив.
   Навек твой образ в сердце сохранив,
   Я понимаю, что с твоей красой
   Согласовать преклонный возраст мой
   Не так легко. Поэтому тебя
   Всегда держу я при себе. Любя
   Я это делаю, жена, поверь.
   Покрепче поцелуй меня теперь».
   Такой ответ на мужнины слова
   Она дала, пролив слезу сперва:
   «Я озабочена не меньше вас.
   Честь берегу свою превыше глаз,
   А также женственности нежный цвет,
   Вам посвященный до скончанья лет
   С того мгновенья, когда вдвоем
   Мы с вами стали перед алтарем.
   Поэтому вам так, о господин,
   Отвечу я. Горчайшей из кончин
   Пусть жизнь мою создатель пресечет,
   Пусть он как грешницу меня убьет,
   Коль опорочу я когда-нибудь
   Свой пол предательством и обмануть
   Осмелюсь вас. А если обману,
   В мешке меня, негодную жену,
   Вы бросьте в воду. Уверяю вас,
   Я женщиною честной родилась.
   Зачем вы говорите так со мной?
   Вы все, мужчины, неверны душой,
   А нас в неверности корите вечно,
   Хотя б себя вели мы безупречно».
   Тут Мая, к Дамиану обратись,
   В предупрежденье кашлянула раз
   И пальцем подала тотчас же знак,
   Чтоб он на грушу влез. Он сделал так,
   Как милая ему велела Мая,
   Ее все знаки лучше понимая,
   Чем Януарий, ни на миг из рук
   Жену не выпускающий супруг.
   О том, что делать, ряд предуказаний
   Она ему в письме дала заране.
   Итак, на груше он сидит, а Мая
   С супругом развлекаются, гуляя.
   Был ясный день, лучи златые Феба
   Лились потоком с голубого неба,
   И с радостью купались в них цветы.
   Феб в Близнецах стоял, близ высоты,
   Которая названье носит Рака,
   Близ мощного Юпитерова знака.
   И в это утро, полное услады,
   В одном из уголков далеких сада
   Владыка сказочных краев Плутон,
   Толпою фей прекрасных окружен,
   Сидел с женой своею Прозерпиной,
   Им взятой с сицилийской луговины,
   Когда она цветы сбирала там.
   (О том, как он ее похитил, нам
   Рассказано подробно Клавдианом.)
   На свежем дерне сидя перед станом
   Прекрасных фей, к жене своей Плутон
   Вдруг обратился так: «Я убежден:
   Никто не будет отрицать всечасной
   Измены жен своим мужьям. Прекрасный
   Тому свидетель не один рассказ,
   Что обличает как изменниц вас
   И обвиняет в похоти проклятой.
   О Соломон, премудрый, пребогатый
   И славою затмивший всех царей!
   Бесспорны для разумных всех людей
   Твои слова о разнице большой
   Между породой женской и мужской.
   «Средь тысячи мужчин один хорош,
   А женщины хорошей не найдешь», -
   Так говорит он, подлость вашу зная.
   Не лучше думает, я полагаю,
   О женщинах Исус, Сирахов сын.
   За то, что вы терзаете мужчин,
   Пускай пожрут вас пламя и чума!
   Там рыцаря, достойного весьма,
   Вы видите? Он зренье потерял
   И стар уже. Так вот его ж вассал
   Ему рога сейчас наставит, – там,
   На дереве, сидит подлец! Но вам
   Своим величеством клянусь, что зренье
   Супругу возвращу я в то мгновенье,
   Когда жена его затеет блуд;
   Воочию он убедится тут,
   Как низок и развратен женский нрав».
   Фей королева, это услыхав,
   Воскликнула: «Пусть будет так, по мне!
   Но знайте, что внушу его жене
   И впредь всем женщинам ответов кучу.
   Им никакой не будет страшен случай.
   Хотя б их грех был выведен на свет,
   Найдет любая правильный ответ;
   За ним нам не придется лезть в карман,
   Хоть ясен будет мужу наш обман,
   Мы с наглым видом будем отрекаться,
   Рев подымать, слезами заливаться,
   И будет муж стоять, как глупый гусь.
   Ученых ваших ссылок не боюсь.
   Что Соломон? Пусть мудрый сей еврей
   И вправду в жизни не встречал своей
   Достойных женщин – их зато немало
   Ведь множество других людей встречало.
   Не так уж беден ими белый свет.
   О мученицах забывать не след,
   Чья добродетель – всем нам назиданье.
   О добрых женах «Римские деянья»
   Упоминают тоже ведь не раз.
   Не гневайтесь, прошу об этом вас!
   Хотя бы даже прав был Соломон,
   Что не видал хороших женщин, – он
   Хотел сказать, что совершенен бог,
   А смертный без различья пола плох.
   Клянусь вам, не могу понять никак,
   За что вы Соломона чтите так.
   За то, что богу он построил храм?
   За то, что был богат? Но ведь богам
   Языческим он тоже храм поставил
   И тем себя навеки обесславил.
   Нет, если говорить тут без прикрас,
   В распутстве он и в ереси погряз,
   А в старости о господе забыл.
   Когда б его всевышний не щадил
   Из-за отца покойного, то, право,
   Давно б он учинил над ним расправу.
   Наветы все его на женщин – ложь!
   Я утверждаю, что цена им грош.
   Как женщина, я не могу молчать, -
   Чтоб успокоиться, должна кричать.
   Покуда на моей макушке волос
   Еще не выпал, буду в полный голос
   До хрипоты того разоблачать,
   Кто нас трещотками посмел назвать».
   «Сударыня, – сказал Плутон в ответ, -
   Вам уступаю. Но я дал обет
   Вернуть почтенному супругу зренье,
   И приведен он будет в исполненье.
   Король я, лгать не дело королей».
   «А я, мой сударь, королева фей, -
   Ответила на это Прозерпина. -
   Жену снабдить ответом не премину».
   «Пусть будет так», – сказал в ответ Плутон.
   Теперь мы к рыцарю вернемся. Он
   Все продолжал бродить с прелестной Маей
   И напевать не хуже попугая:
   «Люблю тебя, ты жизни мне милей!»
   И вот они одною из аллей
   К той самой груше подошли обратно,
   Где на ветвях с надеждою приятной
   Сидел средь свежих листьев Дамиан.
   Тут Мая вдруг свой изогнула стан
   И начала стонать, как бы от боли:
   «О господин, всего на свете боле
   Желательно мне груш поесть сейчас,
   Не то умру я, уверяю вас.
   Ах, ради пресвятой Марии-девы,
   Вас умоляю, помогите мне вы.
   Ведь к зелени подобный аппетит
   Беременных нередко так мутит,
   Что отказать им было бы опасно».
   На это Януарий: «Ах, напрасно
   Слугу не взял я из дому с собой!
   Сам не могу помочь, – ведь я слепой!»
   «Большой беды тут нет, – сказала Мая. -
   Ствол только обхватите (я ведь знаю,
   Что нет ко мне доверия у вас),
   И влезу я на дерево тотчас, -
   Мне только бы на вас поставить ногу».
   «Пожалуйста! – ответил муж. – Ей-богу,
   Согласен я и кровь пролить за вас».
   Он наклонился, Мая оперлась
   И, сук схвативши, поднялась на грушу
   (Простите, дамы, если я нарушу
   Приличья, – безыскусствен мой язык);
   Рубашку поднял Дамиан и вмиг
   Проник, – куда, вам всем, небось известно.
   Поступок этот увидав бесчестный,
   Плутон супруга сделал зрячим вдруг,
   И тот, глазами обведя вокруг,
   Почувствовал в душе блаженство рая,
   Но скоро мысль ему пришла о Мае.
   Он устремил на дерево свой взор
   И вдруг увидел: так ее припер
   Там Дамиан, что молвить неприлично.
   Он издал крик отчаяния зычный,
   Как мать кричит, чей сын навек уснул:
   «Сюда, сюда, на помощь, караул!
   Ты что там делаешь, я знать желаю!
   Да что же это, дева пресвятая?»
   На это Мая молвила в ответ:
   «Сэр, выдержки у вас, я вижу, нет.
   Мне рассказали, – я не лгу, ей-ей! -
   Что, коль хочу вернуть вам свет очей,
   На дереве вступить в борьбу мне надо
   С мужчиною, и я была так рада,
   Что мне устроить это удалось».
   «Ты вздор молоть, – ответил рыцарь, – брось!
   Ведь собственными видел я глазами,
   Какая шла борьба там между вами.
   Позор вам!» Мая же ему в ответ:
   «Так, значит, в этом средстве прока нет,
   Увы, вполне мне ясно, в самом деле,
   Что вы, о господин мой, не прозрели.
   Густая мгла вам застилает взор».
   «Да нет же, – крикнул Януарий, – вздор!
   Вполне прозрел я и, тебе на срам,
   Заметил, чем вы занимались там».
   На это Мая: «Сударь, вы больны.
   Не знаю за собой иной вины,
   Опричь желанья возвратить вам зренье».
   «Прости, – ответил муж, придя в смущенье,
   Коль я тебя обидел чем-нибудь.
   Спустись ко мне и обо всем забудь
   Но мне казалось, что я вижу ясно,
   Как Дамиан к груди твоей прекрасной
   Склонился, вверх задрав рубашку». – «Ах, -
   Вздохнула Мая, – мгла у вас в глазах.
   Как человек, проснувшийся недавно,
   Предметы видит не совсем исправно, -
   Всегда пройти какой-то должен срок,
   Чтоб он отчетливо их видеть мог, -
   Так точно и слепой, который зренье
   Обрел внезапно, в первое мгновенье
   Предметы видит как бы сквозь туман,
   Ему еще грозит самообман;
   Не раньше он, как через день-другой,
   Проститься может с прежней слепотой.
   Не забывайте, сударь, ради бога,
   Что на земле таких людей премного,
   Которым кажется не то, что есть.
   Им в заблужденье долго ли забресть?»
   Развесил старый Януарий уши,
   И только соскочила Мая с груши,
   Он стал ее с восторгом целовать,
   Живот ей гладить, всячески ласкать;
   Потом пошел с ней вместе во дворец.
   Тут длинной повести моей конец.
   Здоровья и веселья вам желаю, -
   Храни нас бог и дева пресвятая.

Здесь кончается рассказ купца

Эпилог к рассказу купца

   «Спаси нас боже от такой жены! -
   Вскричал трактирщик. – Женщины полны
   Обмана, лжи и всяческих уловок.
   Ведь как бы ни был муж злосчастный ловок,
   Они, как пчелы, трудятся весь день,
   Мед собирая; ты ж стоишь, как пень,
   Оперой улья и глядишь печально,
   Как лакомится медом гость нахальный.
   Иль вот: верна, как сталь, моя жена,
   Но не похвалится умом она.
   Придирчива, горласта и сварлива,
   Она не даст мне выпить кружки пива
   С приятелем. Да что и говорить.
   Всегда найдешь, за что жену бранить.
   И, знаете, скажу вам по секрету,
   Скорблю нередко, что обузу эту
   Взвалил я на плечи, себя связал,
   Когда жену свою я в жены взял.
 
   Но, видит бог, какой дурак я был бы,
   Когда жены злонравие хулил бы.
   Скажу по опыту – про то б узнала,
   И крику было бы тогда немало;
   А передал бы кто-нибудь из вас, -
   Кто именно, неважно (всякий раз
   Кого-нибудь найдет, кто б рассказал ей).
   Поэтому молчу. Я слово дал ей
   Молчать про то, что деется у нас.
   Вот, стало быть, друзья, и весь мой сказ».

Пролог сквайра
Слова Трактирщика Сквайру

 
   «Сэр сквайр, – сказал трактирщик, – надлежало б
   Теперь, когда стенаний столько, жалоб
   Мы слышали, чтоб первый ваш рассказ
   Был о любви, порадовал бы нас,
   Заставив позабыть про все напасти».
   «Поверьте, сэр, что я почту за счастье,
   Коль мой рассказ по вкусу будет вам
   И всем достопочтенным господам».

Рассказ Сквайра
Здесь начинается рассказ Сквайра

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   В татарском граде Сарра ^[226]проживал
   Царь, что нередко с Русью воевал,
   Губя в ожесточенных этих войнах
   Немало юных витязей достойных.
   Он звался Камбусканом, ^[227]и полна
   Молвой о нем была в те времена
   Вселенная, – везде народ привык
   В нем видеть лучшего из всех владык.
   Хотя в язычестве он был рожден,
   Но свято чтил им принятый закон;
   К тому же был отважен, мудр, богат,
   Всегда помочь в беде любому рад,
   Был крепко верен слову своему
   И волю подчинять умел уму.
   Красив и молод, он превосходил
   Всех юных родичей избытком сил.
   Во всем его сопровождал успех,
   И роскошью, что чаровала всех,
   Любил он украшать свой царский сан.
   Двух от жены Эльфаны Камбускан
   Имел сынов, и Альгарсифа имя
   Носил их первенец, а младший ими
   Был прозван Камбало. И дочка тоже
   Была у них, тех двух детей моложе,
   По имени Канака. Рассказать
   Про красоту ее мне не под стать,
   Задача эта слишком высока
   Для моего простого языка;
   Тут нужен ритор опытный, – лишь он,
   В искусство красноречья посвящен,
   Сумел бы описать такое диво
   Внушительно и вместе с тем правдиво.
   Такого у меня таланта нет.
   Так вот, когда минуло двадцать лет
   С тех пор, как начал Камбускан правленье,
   Он приказал в день своего рожденья,
   Как повелось уже из года в год,
   Созвать на праздник верный свой народ.
   Вновь иды мартовские наступили.
   Феб в эти дни в своей был полной силе, -
   На Марса глядя, весело сверкал
   И по лазури путь свой направлял
   В жилище зной несущего Овна.
   Погода сладости была полна,
   И в солнечных лучах сверкали птицы;
   Из глоток их не уставала литься
   Песнь благодарности за свежий луг
   И за спасение от тяжких мук
   Зимы, в чьей длани острый, хладный меч.
   Царь Камбускан, о коем шла уж речь,
   В роскошной мантии, в златой короне,
   Средь приближенных восседал на троне
   И задавал такой богатый пир,
   Какого не видал дотоле мир.
   Дня летнего мне б не хватило, верно,
   На описанье роскоши безмерной
   Разнообразных и несчетных блюд.
   Считаю я за бесполезный труд
   Вам говорить о цаплях, лебедях
   И необычных рыбах на столах;
   Премногое, что не в чести у нас,
   У них считалось лакомством как раз.
   Не мог бы, думаю, никто на свете
   Подробно описать все блюда эти.
   Напрасно утомлять не стану вас -
   Тем более что уж не ранний час -
   Подробностями лишними и сразу,
   Не медля, к своему вернусь рассказу.
   Так вот, когда уж третье блюдо съели
   И Камбускан игрою менестрелей
   Пленительною слух свой услаждал,
   Какой-то рыцарь у преддверья в зал
   На медном скакуне вдруг появился.