Чудинова Елена. Лилея

   - Ну, теперь ясное дело, чего одеревенели окаянные, - хмыкнула Параша.
   - Мне же ясно не вполне, хотя некоторые предположения и у меня возникли, - живо отозвался господин де Роскоф. - Магнетическое воздействие на темные области мозга человеческого? Я немало читал о них, однако же своими глазами наблюдаю впервой. Зрачки недвижимы, пульс замедлен… Спит наяву, однако ж слышит распоряжения, кои выполняет беспрекословно.
   - Не все, - пояснил отец Модест. - Доброму старику просто известно слово-ключ, побуждающее к повиновению. Я пожалел, как он в одиночку ломает старые свои кости, тщась извести в замке все следы врага. Пусть враги сами ему и помогают.
   - Слово ключ, ну разумеется! Я должен был догадаться! Но надолго ли можно наложить подобный волевой ступор?
   - На скорую руку - нет, ненадолго. Да я и не намеревался быть под сим осиротелым кровом дольше, чем требовалось, чтобы написать еще одну скорбную страницу в сию книгу, - отец Модест указал на разложенные листы.
   - Ну да, перебить их можно и уходя, - согласно кивнула Катя.
   - Ты, верно, забыла, что Белое Воинство стремиться избегать человекоубийства везде, где только возможно, Катерина, - свел брови отец Модест.
   - Так они ж очухаются и снова пойдут людей резать!!
   - Нет, ничуть не бывало. Экая ж у тебя память короткая. Очухаться они очухаются, а вот злодействовать доле не смогут.
   - Ах, отче, зачем же не случилось Вам оказаться здесь ранее! - Елена стиснула ладони. Вдруг припомнились ей мальчики, что погибли в охоте за ласточкиными гнездами.
   - Ты вить уже большая, маленькая Нелли, - грустно усмехнулся отец Модест. - Только воображение дитяти делает взрослого всемогущим. Магнетизмом возможно парализовать ненадолго волю маленького гарнизона, но едва ль возможно было помочь, когда здесь под стенами стояли войска. Хоть молодой Иеремия и родился даровит на темную науку настолько, что давно равного ему не рождалось, уж поколения три, я чаю, однако ж его силы отнюдь не сверхъестественны.
   Только тут все собравшиеся враз как-то заметили, что разговаривают стоя - посередь стульев и кресел.
   - Ну да, хозяева-то уж не пригласят присаживаться, - сказал невесело отец Модест. - Выступи за хозяйку на правах единственной дамы, маленькая Нелли.
   - Тем больше, что Керуэзы и Тремели нам в далеком родстве, - добавил господин де Роскоф.
   - Присядемте, милые друзья, - сказала Нелли обязательно. Слова выговорились с трудом, однако ж прозвучали легко.
   - Несказанно терзает меня вот какой вопрос, - заговорил господин де Роскоф, благоразумно остановивший свой выбор на плетеном деревенском кресле. - Какой задачею Вы озадачились, отче, когда предприняли сие путешествие? Ежели, конечно, сие не одна из многих ваших тайн.
   - Отнюдь, - в лице отца Модеста обозначилось тревожное колебание. - Но, коли не покажусь я невежею, хотел бы прежде узнать, отчего здесь оказались наши три грации.
   А верно, откуда ж ему знать! Нелли поведала об обстоятельствах гибели Филиппа и похищения Романа, о путешествии, побеге из узилища, о встрече со свекром и прочем. Рассказ получился короток и странным образом суховат.
   - Ах, Нелли, Нелли! - отец Модест вздохнул, затем улыбнулся чему-то. - Воистину необычна твоя судьба. Станем молиться о воссоединении твоем с братом, сердце подсказывает мне, что оное сбудется. Теперь воротимся к моим целям, о коих желает знать господин де Роскоф. Рассказывала ль ты свекру своему, средь прочих повествований о Белой Крепости, про Черную Вифлиофику?
   - Впервой слышу, - изумилась Елена.
   - Уж будто, - усумнился отец Модест. - Впрочем пустое. Строго говоря, сударь, вифлиофика, главное достояние наше, не делится на Черную и какую-нибудь нормальную. Она занимает единое строенье, отделенное от иных зданий пустой землею, на случай пожара в Крепости. Однако ж в ней есть особое собрание книг и рукописей, посвященных изучению явлений, возникающих, когда Зло мировое вырывается из узды. Сказать кстати, за минувшие десять лет приумножилась Черная Вифлиофика и Вашими, сударь, книгами о Жакерии, Финикийской колонизации и Реформации.
   - Польщен, - вид у свекра был скорей изумленный, нежели польщенный.
   - Теперь вспомнила! Княжна Арина обмолвилась раз, что есть в вифлиофике книги особо гадкие, от коих потом ни спать, ни есть не будешь! - воскликнула Нелли и тут же смешалась. - То есть я, батюшка, не о том, что они нарочно гадкие, но…
   - Не винись, не провинилась. Дорогонько б я дал, чтоб познакомиться с иными моими соседями по книжной полке, - вздохнул господин де Роскоф. - Там, я чаю, рукописей куда боле, чем книг.
   - Разумеется. Некоторые книги выписываем мы из цивилизованного мира, но куда больше множим оное собрание собственными исследованиями наших братьев.
   - Одно из коих - передо мною?
   - С целью совершить этот труд я и прибыл сюда но задержался куда боле, чем думал. Когда б ни был я сед, впору поседеть наново.
   - А уж писали Вы о том, что хотят они строить теперь в Париже здания точь-в-точь вроде тех, кои видала я в древней Финикии? - воскликнула Нелли.
   - Ах, Нелли, когда бы сходство с древней Финикией этим и ограничилось! в жертву силам Адовым здесь вновь убивают детей! Детоубийств узаконенных не бывало в христианском мире никогда прежде.
   - Разве что случаи жертвоприношений при закладке мостов, - живо возразил господин де Роскоф. Возникло ощущение, что оба они с отцом Модестом перенеслись в стены какой-нито Академии Наук. - Но согласен, сей неотпавший хвост язычества мелькал куда как редко. Король Людовик Одиннадцатый приговорил двух невинных малюток к тюремному заточению и пыткам, а уж скольких детей казнили Тюдоры, когда власть захватывали! Или Вы о иных детоубийствах?
   - Да, о них. Не станем обелять нашей христианской цивилизации, дети живущие гибли и до того, как санкюлоты изобрели гильотину, увы нам. Я разумею узаконенное убийство детей нерожденных, - отец Модест с некоторым смущением кинул взгляд на Парашу.
   - Да ладно уж, батюшка, я хоть и девка, да поди крестьянка, а не барышня, - откликнулась та. - К тому ж и знахарка. Как мне да не понять, о чем речь, не чинитесь.
   - Твоя правда.
   - Да, поди не бывало еще таких времен в христианском мире, чтоб рубили голову беременным женщинам, - вздохнула Елена.
   - Прости, что тревожу твое неведенье, Нелли, однако ж ноне не до нежностей. Несведущий - безоружен. Я разумею нерожденных детей, коих убивают сами матери, да чтоб при этом остаться живу. Подруги расскажут тебе обстоятельнее, мне не пристало.
   - Да где ж бывают эдакие матери?! - возмутилась недоверчиво Нелли, хотя вновь в голове мелькнули тени финикийских воспоминаний.
   - Да куда в больших местах, чем ты думаешь, - разозлилась вдруг Параша. - Соседку-то помнишь, помещицу Гоморову? Помнишь, как она за мной присылала, от прострела попользовать?
   - Когда ты еще воротилась злющая, Филипп сказал, как гишпанец с бычьего бою.
   - Так прострел-то оказался не в спине, а в брюхе! По срокам вишь, не сходилось у ней с мужниными отъездами. Уж сколько рублевиков она мне сулила, коли дам какой травы дитя вытравить… Только я эдаким травам не сборщица!
   - Женщины, способные убить в утробе собственное дитя, и женщины, готовые им в том помочь, были всегда, Нелли, - вздохнул отец Модест. - Но всегда утробное детоубийство совершалось в тайне, во тьме задворок общественных бань и парфюмерных лавок, также и цирюлен, да мало ль еще было потаенных притонов. Ныне же в Париже детоубийцы открыто являют свои вывески. Хуже того, почитается, что кровь и плоть сих убиенных детей обладает целительными свойствами - гнусные твари, недостойные называться женщинами, средь бела дня торгуют стклянками с чудовищным содержимым. Антропофаги, что покупают сие - стареющие кокетки, утратившие мужскую мощь сластолюбцы, больные богачи.
   - Ну, не невидаль, - теперь Катино лицо затуманилось каким-то зловещим воспоминанием. - Помню, звали меня в число судей на толковище. Попалась одна на таком деле, польстилась на многое золото. Теперь средь наших долго никому не повадно будет.
   - Под луною ничто не ново. Однако ж страшным признаком для общества можно определить публичность таковых злодеяний. В Париже теперь все происходит просто и открыто, народ же взирает на сие с простодушием: невольно вспоминаются зрители гладиаторских боев в Древнем Риме. Понятия Добра и Зла затуманились - впервые за долгие века христианства.
   - Сдается мне, труд Ваш будет обширен, - заключил господин де Роскоф. - Однако ж рассейте теперь мое недоумение, каким же образом удалось…
   С лестницы донеслись неуверенные шаги. Шаркая ногами, вошел старый Жоб. В обеих трясущихся руках его позвякивал дымящимися чашками подносик.
   - Никогда в Керуэзе гости без угощенья не сиживали, - проворчал он беззубо. - Вот… принес вам…шоколаду.
   Шоколад оказался на поверку густым отваром свежих ягод шиповника, впрочем, присутствующие отведали его с признательностью.
   - Как твои хлопоты, старина? - участливо спросил отец Модест.
   - Да спасибо твоему черту, барин, окаянные уж почти весь завал камней разобрали, - с довольством ответил старик. - Приведу Керуэз в Божеский вид, так можно и помирать спокойно. Зажился без господ моих, негоже мне, старому.
   - Так каким же образом удалось Вам попасть во Францию? - продолжил господин де Роскоф, когда дряхлый слуга удалился. - Нужды нет, подделать, купить любой необходимый документ - не такая уж сложность. Но какой документ мог Вам подойти для подобного странствия? В любом иностранце здесь видят шпиона, да и кто сюда поедет сейчас? Небось не художник и не пиит. Элен ехала как купеческая жена, однако ж быть женою купца легче, чем самим купцом. Жена не обязана совершать торговых сделок. Но купец, что не встречается со своими собратьями, куда как подозрителен. В сем сословии не спрятаться. Кто ж Вы тогда, если не дворянин и не священник, коих убивают на месте?
   - Да, над сим вопросом пришлось изрядно поломать голову, - отец Модест рассмеялся совсем прежним своим, молодым смехом. - У меня не выходило решительно никакой, как сие называют у нас в Ордене, легенды.
   - Как же Вы вышли из положения?
   - В том-то и дело, что пришлось перестать ломать голову зря. Сие был тупиковый путь решения задачи.
   - Вы меня интригуете. Не без документов же Вы странствуете?
   - Без оных.
   - Ах вон оно, зачем сей юный магнетизер! - Господин де Роскоф аж хлопнул себя ладонью по колену.
   - Именно так. Любое желание прояснить мою личность пропадает после небольшого обмена взглядами с Иеремией. Само собою, возможны и такие случаи, когда сие может и не помочь. Однако ж стыдно уж слишком думать о собственной своей безопасности в залитой невинной кровью стране. Коли Господу будет угодно - я напишу свой труд и доставлю его в Крепость.
   - Будем надеяться, что Господу это угодно, - господин де Роскоф резко поднялся. - Я слышу многоружейную стрельбу, отовсюду.
 

ГЛАВА XXIX

 
   Как оказалось, Нелли тож ее слышала. Вот только ее слух не различил опасности в этих звуках, столь слабых, что разве оловянным солдатикам впору их издавать. Поленья в этой остывшей жаровне верно щелкали час назад сильней, чем отдаленные выстрелы.
   - Это враги, сударь? - отец Модест бережно свернул свою рукопись.
   - Свои стреляют рассеянно, - господин де Роскоф закаменел лицом от напряжения всего своего внимания. - Вот, им начали отвечать, слышите? Залп - десяток выстрелов! Один, два, три - в ответ, в разнобой! Господи помилуй, не на наш ли отряд напали?! Нет, быть того не может, наши должны уж быть дальше! Много дальше!
   Где-то пропел рожок - такого ж кукольного звука, что и пальба.
   Первым господин де Роскоф поставил ногу на деревянную перекладину лестницы. Прежде, чем на нее влезла Катя, его фалды и каблуки уже мелькнули в квадратном проеме.
   Очутившись в свой черед на смотровой площадке, Нелли не сумела сдержать восхищенного возгласа. Полон прелести был пейзаж, обозримый с высоты через проемы меж стенными зубцами. Вот поросший яблоневым садом холм, полумесяцем окруживший замок с западной стороны. Вот чаща, залегшая пониже сада, уходящая вдаль. Вот плоский зеленый дол, разделенный ручейком.
   Однако ж любоваться красотами Натуры не приходилось. Лес внизу шевелил зеленью крон, однако ж что укрывали они, как ни присутствие человека, уже слышное?! Что происходило там, меж стволов, на дне колеблемого ветром зеленого моря?
   Стрельба делалась громче, но зеленый занавес медлил приподниматься над происходящей трагедией. Волнение старого дворянина и молодых женщин передалось отцу Модесту, который не знал еще о драгоценном грузе, несомом шуанами. Все пятеро вглядывались в даль, тщетно привлекая зрение в помощь слуху.
   - Отец Роже, там отец Роже!! - закричала Параша.
   Священник, продравшийся сквозь орешник, почти бежал, но бежал при том чрезвычайно странно - если не вовсе спиной вперед, то уж полубоком во всяком случае. Он умудрялся при том не спотыкаться и не падать, руками же озабоченно размахивал на ходу.
   - Катрин, беги вниз, не подымал ли Жоб моста?! - приказал господин де Роскоф. - Живей, дитя, растворены ли ворота?!
   Лихорадочное волнение дрожало в его голосе, однако рука, сыпавшая порох, была спокойна.
   Ан Анку, выбежавший следом за отцом Роже, нес на плече что-то тяжелое, неудобное, наклоненное к груди.
   - Да это ж святые мощи, - выдохнула Параша. - Носилки-то бросили, понятно!
   Отец Роже остановился, вытянул руки вперед, словно изготавливаясь принять к купели ребенка. Ан Анку передал священнику маленький гробик, немедля взялся за свое ружье.
   Внизу ухнула сова. В следующее мгновенье в поле зрения наблюдателей попала Катя, выскочившая навстречу бегущим. Никто не отметил даже ее самовольства. По-крайности было теперь ясным, что с мостом все в порядке.
   Теперь отец Роже мчался прямиком, а Ан Анку, чуть от него приотставая, бежал полуоборотясь.
   Затем из лесу, чуть левее, выскочил еще один шуан, в коем Нелли узнала юного Жана де Сентвиля. Двое, кого не узнать было с высоты, выбежали справа.
   - Скорей же, ах, скорей! - шептала Нелли, глядя, как появляются из лесу все новые люди. Никто из ступивших на открытое пространство еще не стрелял, хотя все были к тому готовы. Зато из чащи, уже совсем громкие, выстрелы доносились все время.
   А где ж, между тем, девочки-мальчики? Ни одной из них не было среди отступающих. Не видела она и мадемуазель де Лескюр.
   Старый священник задохся от натуги, ноги его спотыкались. Катя подхватила его под руку, увлекая на мост.
   В то же мгновение, как отец Роже и Катя исчезли из видимости, из лесу показались первые синие мундиры.
   Теперь перестрелка разгорелась вовсю. Шуаны стреляли набегу, стягиваясь к замку.
   Несколько раз уж успел выстрелить и господин де Роскоф: удачно или нет, Нелли трудно было понять, поскольку враги падали то там, то здесь. Только враги? Вот споткнулся один из шуанов. Закачался, выронил ружье. Опустился на одно колено. Да кто это? Неужто де Лекур?
   Синих было больше, больше во много раз. Верно они теснили шуанов к Керуэзу, почитая, что там свои. Теперь-то, поди, уж поняли, что ошиблись, да поздно.
   Де Лекур, сие несомненно был он, пытался встать. Один из бегущих помог ему. Поднялся, только бежать не может, он с трудом стоит на ногах! Шуан помог раненому закинуть руку на свои плечи, сам же обхватил его стан - вдвоем они устремились к спасительному мосту медленней не вдвое, но вдесятеро.
   И все ж шуаны успевали, успевали!
   Вот уж своих осталась малая толика, сбившаяся в людской комок, на самом, верно, подступе к невидимому мосту.
   - Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою, - жарко шептала Параша, стоя меж самыми выступами зубцов. - Благословенна Ты в женах…
   Господин де Роскоф раз, верно, в десятый, перезарядил ружье.
   Отец Модест безмолвствовал, но по лицу его Нелли видела, что он также погружен в молитвы. Сама она не могла молиться и не имела из чего стрелять. Бежать, что ль, за Катькой, ну нельзя же вот так стоять да глазеть!
   Громкий звук, похожий на хлопок в ладоши, заставил Нелли вздрогнуть.
   - Мост поднят! Слава Богу! - воскликнул господин де Роскоф. - Ах, нелегкая!…
   Нелли и сама увидала уже де Ларошжаклена, отставшего от своих, лишь ненамного, вовсе ненамного опережающего синих… Он петлял под выстрелами, мчался, пригибался и распрямлялся на бегу. Мост!! Его только что подняли, а теперь надо вновь опускать! Но ничего, сейчас его, конечно же, опустят вновь!
   - Беги, они не знают! - крикнул господин де Роскоф.
   Да, кому быть над воротами, кто его видит сейчас изнутри, думала Нелли, слетая по деревянной лестнице. Моста не опустят! Но к чему свекор сказал ей бежать, только к тому разве, чтобы она не видала, как молодой главарь шуанов погибнет! Каменная лесенка вилась, вилась вниз, ясно же, что ей не успеть, и сверху было кричать без толку, когда внизу эдакой шум… Нелли спотыкалась, упиралась на бегу ладонями в стены, вьющиеся с обеих сторон лесенки, не падала, бежала дальше… Лесенка вилась, как моток нескончаемой пряжи, какая ж она была длинная!
   Долгожданная дверь распахнулась перед Нелли столь неожиданно, что на сей раз она упала, поскользнувшись на полустертом камне крылечка - лицом в грязный песок.
   - Чего вылетела, ровно пробка из бутылки, - вездесущая Катя уж подхватила Нелли. - Мост уж подняли, отвели беду, во всяком случае до поры…
   - Анри!! Там Анри! - Песок попал в глаза. Слезы мешали разглядеть людей, столпившихся теперь во дворе. Нелли отчаянно моргала, но лучше не делалось. - Скорей!!
   - Жоб, беремся обратно за ворот! - крикнул кто-то, почти невидимый сквозь жгучую слезную пелену.
   - У кого ружье заряжено, некогда!
   - Ловите, Сентвиль!
   Стало чуть легче: верно песчинки вышли со слезами. Жан де Сентвиль взбирался уже в башенку над воротами.
   - А где… где девочки…мальчики? - проговорила Нелли. - Они…погибли?
   - Слава Богу, живы, - отвечал шуан, коего Нелли запомнила как де Глиссона. - Как раз перед тем, как нам столкнуться с синими, они под землю ушли. У них там своя тайница, глубоко. Знать бы, так… Ну да что теперь.
   Де Сентвиль выстрелил, а почти вслед за тем ухнул совою.
   Нелли заметила, что несколько шуанов разбежались к подъемам на дозорный ход. Раненый де Лекур, сильно побелевший в лице, распарывал своим ножом потемневший бок камзола.
   - Отставить! - де Сентвиль махал со стены рукою. - Эй, внизу, отставить с цепями!
   Жуткий скрип, сопровождавший общую сумятицу, затих не сразу. Настил сперва остановился, застыв под острым углом, затем пошел назад.
   - Его там нету, внизу под воротами, - пояснил де Сентвиль, спускаясь. - Ни живого, ни мертвого.
   - А во рву?
   - Я бы разглядел.
   Анри, бедный Анри, только б он не попался им живым! А юная Туанетта - ревнивая и бесстрашная, сумеет ли она пережить еще одну потерю? О, берегитесь, подлые санкюлоты, ежели вы лишите эту девочку последнего, самого последнего достояния ее сердца, вы навлечете на свои головы в тысячу раз больше бед! Ежели любящая мадемуазель де Лескюр топчет вас лошадьми, что ж с вами будет вытворять нелюбящая?! Берегитесь, проклятые, впрочем нет, вам не уберечься!
   - Хотелось бы знать, осадят они нас или нет? - задумчиво вопросил один из шуанов. - Нужды нет, мы сумеет запрятать мощи в Керуэзе, вот только кто поведает живым о тайнике?
   - Даже если никто не узнает о мощах вовек, все одно сие будет лучше для них, чем попасть в руки синим.
   - И то верно.
   Стрельба еще продолжалась, по крайней мере с восточной стороны, с верхней галереи шуаны отвечали выстрелами осаждавшим, но внутри крепости всяк принялся за свое дело. Параша, выбежавшая вскоре вслед за Нелли из донжона, руководила, чтоб де Лекура, потерявшего немало крови, переместили побережней куда-то внутрь одноэтажных служб, кои, верно, определила под лазарет. Ан Анку и Морской Кюре скрылись в маленькой замковой часовне со своею драгоценной ношей.
   Отец Модест с господином де Роскофом что-то задерживались выйти, и Нелли даже спросила себя, не примерещился ли ей вообще старый друг? Тем более, что и магнетизера Иеремии ей на глаза не попадалось.
   - Тревога!! Синие проникли в замок! - де Глиссон пальнул в воздух вослед своему крику. В самом деле, из-за угла показался человек в республиканском мундире - но пройти не успел и пяти шагов, дернувшись сразу под десятком пуль.
   - Да чего баламутить-то?! - разозлился старик Жоб, пригрозивши де Глиссону кулаком. - Это заколдованный был синий, за дровами я его в сарай послал! Небось обедать-то надо!
   - Господи, да старик умом тронулся!
   - Надо прочесать замок!
   - Да не тронулся он умом, ни капельки! - теперь Нелли, по крайности, была уверена, что ей не приснился отец Модест. - Синие в замке еще есть, но они безобидные! Они сами тронулись, и обратно их уже не растронешь!
   - Господи помилуй, что Вы говорите такое, мадам де Роскоф?!
   - Какое-такое, - передразнил Жоб. - Дело говорит молодая барыня! Кто вот его пристрелил, убирай теперь! Я уж свое отубирал, трогать их больше не хочу!
   - Господа, да вить это о тех колдунах речь-то! - Сентвиль расхохотался. - Ну надо ж, вовсе из головы вон, как в лесу с Адской колонной столкнулись! Помню только, как Ларошжаклен закричал - отступаем к замку, там свои! А что тут за свои, и раздумывать некогда было.
   - Да чего тут, как синего видишь, рука сама к ружью тянется, обо всем забываешь, - резонно ответил де Глиссон. - Перестань скрежетать, старинушка, я сам труп выброшу, коли ты мне покажешь поскорей здешних колдунов! Больно уж охота взглянуть, кто ж для нас замок-то очистил?
   - Я б тож не отказался свесть знакомство с колдунами!
   Анри де Ларошжаклен, спускающийся со стены вослед собственным словам, глядел куда как весело. С ладоней его, впрочем, капала кровь, наливались кровью и свежие прорехи на одежде.
   - Ура!! - на аглицкий лад выкрикнул Жан де Сентвиль. - Откуда ж Вас принесло, Анри?
   - На досуге я сочиню сонет о маленьком цветочке, - Ларошжаклен смеялся, отвечая на объятия друзей. - О скромном цветочке, что, пожалуй, сохранил жизнь одного не слишком скромного повесы.
   - Ларошжаклен, черт возьми, о, тысячу извинений, мадам де Роскоф!
   - Ну ладно, я лез по стене.
   - По стене?!
   - Давно я помнил, стены Керуэза, с востока особенно, неимоверно заросли камнеломкой. Когда ж было мне дожидаться, соблаговолит ли кто недосчитаться меня и спустит ли мост? Долгонько ж мне пришлось карабкаться, да еще синие так и норовили высекать вокруг меня искры!
   - Так вот отчего они столь долго стреляли с той стороны!
   - Ну да, обидно, поди, было: ползу себе и ползу. Но тысячу раз бы мне сорваться, когда б добрый цветочек не нарыл в кладке щербин! - Ларошжаклен, бросивший уж не один взгляд на Нелли, нечто нашел в ее лице и просиял.
   - Ну и щасливец! Не грохнуться с эдакой-то высоты!
   - Ай да Ларошжаклен!
   - А мы уж в живых не считали!
   - А где ж, вправду, наш колдун? - Нелли обернулась к вышедшей вновь на двор Параше: взгляд де Ларошжаклена смутил ее.
   - С айротом куда-то Катька ушла, - быстро ответила та, торопясь.
   Подруге было очевидно не до разговоров.
   - А что, Белый Лис вить здесь? А, Жоб, где ж Монсеньор-то?
   - Должно, в башне, - старик махнул рукою. - В башне и есть.
   Теперь, сие было заметно, все припомнили о колдунах.
   - Два слова, мадам де Роскоф, - Ларошжаклен, в отличие от прочих, не устремился в донжон. - Всего два слова и один вопрос, я не буду докучлив.
   - Спрашивайте, Анри.
   - Ваши глаза красны… - Молодой шуан покраснел сам. - Смею ли я надеяться… нет, поверить в то было б слишком! Элен! Неужто Вы уронили обо мне пару слезинок?
   А вот таково будет, так взять да сказать - глаза песком запорошило? Но и врать-то неохота! Да и что тут вранье - упала-то она, небось, из-за него. Просто не ревела она, а спешила на помощь - хоть и без надежды. Нет, объяснять тут ногу сломишь.
   - Да, я плакала о Вас, Анри, - ответ пришел сам собою и на душе стало легко. - О Вас, и о горе юной Антуанетты-Марии. Я щаслива теперь, что Господь отвел от нее сие горе.
   - Какого доброго друга нашла в Вас малышка Туанетта, - молодой дворянин опустил глаза. - Может статься, и быть по-Вашему, Элен. Не те на дворе времена, чтоб можно было сказать - коли не она, так никто! Всяк, кто не собирается в монахи, ну а какой из меня монах, Элен, должен влить хоть несколько своих капель в Чашу Грааля.
   - Чашу Грааля? Но разве Чаша Грааля - не символ потира Святого Причастия? - с неподдельным интересом спросила Нелли: иное волнение, отличное от волнения любовного пыла, высветило лицо Анри де Ларошжаклена изнутри.
   - Как говаривал мой дед, коего было б мне слушать не вполуха, символы Чаши Грааля множественны, но каждый из них спаян с прочими. Франция-Краса, возлюбленная дочь Церкви, жива, покуда вздымается потир. Без потира нет и помазания на царство, если нет помазанника, нет и предстоятеля за Францию перед Господом, нет короля. Но и без дворянства короля также не бывает, король - плоть от плоти дворянского сословия. Священный порядок на земле держится струеньем благородной крови. Есть где-то незримая Чаша, которая не должна опустеть, иначе Франция умрет навсегда. А сейчас сия Чаша наполовину пролита в землю! Дворяне должны иметь детей - даже если воспитывать сих чад придется в лесных убежищах или в городской нищете.
   - Я и не ведала, сколь высоко летает Ваша душа, Анри, - прошептала Нелли.
   - Любая душа взлетит рядом со святым королем, Элен, - Ларошжаклен улыбнулся с прежней бесшабашностью. - Даже самая бескрылая. Не думайте обо мне лучше, чем я есть. Я заурядный вертопрах. Не случись годины бед, дни мои пролетели бы самой легкомысленной чередою. И это - черта нашего сословья. Мы вить можем по три поколения кряду бездельничать, оттачивая холодное безумие храбрости в «бесполезных» дуэлях. Дуэль всегда запрещали, но она всегда жила. Ее исчезновенье будет главным признаком смерти дворянства.