устраивать увеселение для горстки богачей, пока остальные граждане
переносят тяготы и лишения.
Но мне-то как попало приглашение?
Я перешел к диалоговому окну Джокера.
"Руби", это ты?" - ввел я с клавиатуры.
Приглашение исчезло, и появилась строка:
"Я здесь".
"Что случилось? Это ты мне послала приглашение?"
"Я организовала его посылку".
"Не понимаю", - ввел я.
"Разъяснение: я организовала внесение твоего имени в список гостей Бала
Пророка Под Вуалью. Извещение, полученное тобой, стандартное для тех, кого
приглашают в течение последних шести - сорока восьми часов. Тебе также
доставят праздничный подарок в виде вазы роз. Примечание; торжество
начинается в 20 часов 00 минут. Официальный костюм с белым галстуком
обязателен".
Я улыбнулся. В этой конуре ваза роз мне пригодится разве что как пивная
кружка. Я набрал ответ:
"Спасибо, но я все равно не понимаю, зачем".
"Ты много сделал для меня. Это моя благодарность".
Тут я расхохотался. Приглашение на Бал Пророка Под Вуалью - вроде как
дать голодному ребенку коробку роскошных шоколадных конфет. Сладко и
вкусно, но не питательно.
"Если ты в самом деле хочешь меня поблагодарить, - написал я, - то
положи на мой счет миллион долларов".
После короткой паузы появился ответ:
"Сделано. Нужно ли тебе что-нибудь еще?"
Я чуть не выронил Джокера. Можно было не спрашивать, шутка ли это, -
для "Руби" было проще простого взять мой счет в компании Боатмена "Бэнк
энд траст" и вписать туда единицу с шестью нулями. Деньги для нее ничего
не значили; единственной реальностью были биты и байты информации,
которыми она манипулировала за наносекунды.
Что Бог хочет, Бог получает.
Соблазн был велик, но что скажет налоговое управление? Секунду я
боролся с соблазном, потом написал:
"Прошу отменить. Я просто шутил, и это лишь принесет мне проблемы".
Еще пауза и ответ:
"Сделано. На твоем сберегательном счете больше нет $1000000. Однако я
позволила себе отменить все твои текущие долги, настоящие и прошлые.
Приемлемо ли это?"
Да. Вот так вдруг узнать, что одним ударом оплачены все твои долги,
кредитные карты, телефонные счета и прочее, и ни один аудитор не
придерется.
- Это хорошо, по я все еще не получил ответа на первый вопрос. Зачем
мне идти на Бал Пророка Под Вуалью?
"Список принявших приглашение на сегодняшний бал скоро будет тебе
прислан. Изучив его, ты поймешь, зачем я организовала твое присутствие на
этом балу".
Экран опустел, и лицо Пророка Под Вуалью исчезло одновременно с
последними строками, но я не успел задать очередной вопрос, как появилось
последнее сообщение:
"Сейчас я обратилась к тебе в последний раз. Наблюдать за тобой буду
всегда. До свидания, Джерри Розен".
Потом по экрану поплыл длинный список имен, расположенный по алфавиту.
Просматривая его, я протяжно свистнул.
Последний подарок "Руби" стоил потери миллиона баксов.
Я фланировал по вестибюлю, любуясь на изысканные ледяные скульптуры
возле окон зеркального стекла, а потом присоединился к группе поздних
гостей и поднялся с ними в лифте на четвертый этаж. Люди в вечерних
костюмах ценой в чей-нибудь месячный доход слонялись по вестибюлю
чуть-чуть навеселе после долгого эпикурейского обеда у "Тони" или
"Мортона". Завидуя их расслабленности, я подумал было заглянуть в бар на
уровне лож и тяпнуть пива, но оставил эту мысль, увидев, что банка "Буша"
обойдется мне в пятерку. Кто-то сказал, что богачи - это те же бедняки,
только с деньгами. Он только забыл сказать, что богачи легче сорят этими
деньгами - по той же причине.
Да и к тому же время шло к восьми вечера, и скоро должна была начаться
церемония. Я пошел прямо в Бальный зал Сент-Луиса, где капельдинер в
красной униформе проверил мое имя в списке и отступил в сторону, пропуская
меня внутрь.
Бальный зал был длинен и широк. С потолка свисали хрустальные люстры,
спускаясь к наклонному помосту, рассекавшему зал пополам и спускавшемуся
от закрытого красной портьерой входа к большой сцене в другом конце.
Посередине сцены стояли два пустых трона, а декорация изображала двор
средиземноморской усадьбы на закате.
Зал был почти заполнен, богатые и сильные мира сего расселись по рядам,
слушая оркестр из тридцати живых музыкантов, а тот наигрывал попурри из
старых маршей и аранжированных поп-хитов. Уклонившись от капельдинера,
желавшего усадить меня на ближайшее свободное место, я пошел вдоль
центрального прохода, разглядывая лица хорошо одетых мужчин и женщин.
Люстры уже стали меркнуть, когда я заметил Кейла Мак-Лафлина. Он сидел
в середине зала недалеко от помоста. Рядом с ним сидела его жена - пожилая
худощавая пепельная блондинка. Они внимательно смотрели на сцену и не
обратили внимания, когда я проскользнул на свободное кресло рядом с ними.
Огни погасли, оркестр заиграл мелодию из фильма "Мост через реку Квай",
портьеры главного входа раздвинулись, и взвод копьеносцев в красной форме
и в голубых шлемах пошел торжественным маршем по пандусу к сцене.
Знаменосцы несли флаги Соединенных Штатов, штата Миссури и Общества
Пророка Под Вуалью, а остальные - длинные пики: члены Общества Пророка Под
Вуалью, назначенные в почетную стражу королевства Хороссан. Но при всей
этой воинственной торжественности их регалии не годились бы ни для одной
хоть сколько-нибудь уважающей себя армии. У многих в качестве медалей на
туниках висели пробки от пива, несколько копьеносцев шли с фальшивыми
бородами или в масках чудовищ, кто-то в солнечных очках или хирургических
масках. У острия одной пики болтался воздушный шарик, с другой свисал
женский лифчик. Толпа ритмично захлопала в такт оркестру, и потешные
солдаты прошли по помосту на сцену. Там они разделились на две группы и
встали по обе стороны от тронов.
В этот момент Мак-Лафлин посмотрел наконец в мою сторону. Я улыбнулся
ему. Он снова отвернулся к сцене. Там капитан гвардии подошел к стойке
микрофона и торжественным, напыщенным голосом провозгласил:
- _Имеем честь представить... его величество мистический Пророк Под
Вуалью!.. И его королевский двор любви и красоты!_
Два музыканта появились у входа и затрубили в фанфары. Затем еще раз
распахнулись портьеры и пропустили высокую фигуру.
Пророк Под Вуалью, сопровождаемый Королевой Любви и Красоты, вступил в
свет прожектора и медленно пошел вниз под гремящие в такт овации зала.
Края его шелковой тоги задевали пол, а свет прожектора играл на
сине-золотой кайме одежды и отражался от викинговского шлема Могучего
Тора. Его придворные, тоже под вуалью, как и он сам, ступали с
тяжеловесной грацией вслед за ним, сверкая той же кричащей роскошью, хотя
и с меньшим блеском.
Величие, богатство, зрелище. Все это вместе и еще что-то. Божественное
право королей, законных или самозваных. Шампанские мечты, икорные
фантазии, лелеемые многими, - и большой соблазн отдаться этой роскоши,
пусть даже на один вечер. Но, глядя на Пророка Под Вуалью и его двор,
идущих через Бальный зал, я не мог избавиться от мысли: как там тот
больной ребенок, что я видел четыре дня назад; ребенок, свернувшийся на
руках у матери под ледяным дождем в Муни?
Ел он сегодня хоть что-нибудь? Попала его мать в камеры под стадионом?
А еще, зная то, что я знал о человеке, укрывшемся под вуалью пророка,
значила ли для него хоть что-то судьба ребенка?
Что предскажешь, Пророк Под Вуалью?
Мак-Лафлин, аплодируя, повернулся ко мне. Сперва он смотрел, как
человек, который увидел знакомое лицо, не может вспомнить, кто это, но
потом его лицо исказилось - это он вспомнил, когда и где мы встречались. Я
наклонился к нему:
- Это так развлекаются богатые?
Тут он посмотрел на меня прямо.
- Мистер Розен, - произнес он с подчеркнутой официальностью. - Какой
неожиданный сюрприз.
- Что да, то да, - подхватил я. - Сложись все чуть по-другому, я был бы
уже мертв.
Он ничего не сказал, а попытался сосредоточить свое внимание на сцене,
где Пророк Под Вуалью и его королева занимали места на тронах. Я подождал,
пока у хлопающих устанут руки и они сделают паузу, и тогда наклонился к
нему снова.
- А знаете, - сказал я, - Стив Эстес отлично входит в роль.
- Не понимаю, о чем вы говорите.
- Да посмотрите на него. - Я мотнул головой в сторону сцены. - Сидит на
троне, лицо под маской, а все перед ним склоняются и ползают. - Я пожал
плечами. - Работа как раз для него.
Мак-Лафлин был ошеломлен. Он уже открыл было рот - задать очевидный
вопрос, как капитан строевым шагом протопал к микрофону.
- _Его мистическое величество! Пророк Под Вуалью! Повелел мне
представить славных дев! Его двора любви! И красоты!_
Снова запели фанфары, снова распахнулись портьеры. Оркестр заиграл
"Великолепие и обстоятельства", и первая сияющая дебютантка выплыла на
сцену, сопровождаемая улыбающимся, но слегка взволнованным отцом.
Всплеснув руками - с соблюдением правил хорошего тона, - когда объявили ее
имя, она начала путь по помосту на сцену.
Любопытство Мак-Лафлина возобладало. Продолжая механически хлопать
руками, он наклонился ко мне:
- Как вам удалось...
- Узнать Пророка Под Вуалью? - Я усмехнулся, не обременяя себя
аплодисментами. - Да мне "Руби" сказала. "Рубиновая Ось".
Он побледнел. Я подождал, смакуя неприятную для него минуту, а потом
добавил:
- "Руби" мне рассказала о многом. Да вообще-то завтра это все можно
будет прочесть в газетах.
Мак-Лафлин перевел взгляд на помост и аплодировал, пока следующая
дебютантка наслаждалась своей порцией славы и света. Его супруга
посмотрела на него, потом на меня, и выражение вежливого приветствия на ее
лице сменилось некоторым смущением, когда она заметила замешательство
супруга. Его лицо стало напряженным, как походка идущей по помосту
дебютантки, и было отчего. У него тут намечался собственный выход на
сцену.
- У вас есть какая-то причина меня искать? - спросил он свистящим
шепотом.
- Мне надо вам задать несколько вопросов, - ответил я. - Это займет
буквально минуту.
Од наклонил голову, потом повернулся и сказал что-то жене. Та
продолжала аплодировать очередной идущей по помосту девушке. Я встал и
пропустил его, а потом пошел за ним вниз по проходу.
Капельдинер закрыл за нами дверь, и мы вышли в пустое фойе. Издалека
доносились музыка и аплодисменты, но здесь мы были одни, если не считать
нескольких официантов, накрывающих столы.
Мак-Лафлин крупными шагами подошел к окну и повернулся прямо ко мне.
- Итак, - сказал он, отведя манжету и глянув на свой "Ролекс", - у вас
есть минута. Что вам угодно?
Я вытащил из кармана Джокера, включил режим звукозаписи и сказал в
микрофон:
- Меня зовут Джерри Розен. Я репортер газеты "Биг мадди...
- Я знаю, кто вы, - перебил он. - В чем дело?
Дело было в том, что он говорил с репортером, и я хотел, чтобы он это
знал.
- Я работаю над статьей об участии "Типтри корпорейшн" в заговоре с
целью ниспровержения законно избранного правительства Соединенных
Штатов...
- Ничего об этом не знаю, - ответил он автоматически.
- О Соединенных Штатах или о заговоре?
- Я не знаю ничего ни о каких заговорах, - ответил он.
- Значит, вы отрицаете, что целью программы "Сентинел" было подавление
гражданских беспорядков в США, даже если это означало использование оружия
спутника против американских граждан?
У Мак-Лафлина отвисла челюсть.
- Как? Откуда вы... - Невероятным усилием он взял себя в руки:
- Я не понимаю, о чем вы говорите.
- Вы утверждаете, что не знали о планах применения "Сентинела" против
каскадийских вооруженных сил?
За моей спиной - я услышал - открылась и закрылась дверь зала. Кто-то
широкими шагами приближался к нам. Глаза Мак-Лафлина метнулись в ту
сторону, но я не оглянулся. Я и так знал, кто это.
- Мне ничего не известно о такого рода вещах, - твердо произнес
Мак-Лафлин. - Более того, это звучит как... э-э... бредовая фантазия. Вы
уверены в своих фактах, мистер Розен?
- На сто процентов, мистер Мак-Лафлин, - ответил я. - И к тому же это
не "мои" факты. Все сведения взяты из правительственных документов,
открытых моей газете "Рубиновой Осью".
- Да, ну кто же поверит компьютеру, Джерри? - спросил, подойдя сзади,
Пол Хюйгенс.
Его присутствие меня не удивило: он значился в списке и, очевидно,
увидел, как я выходил с его боссом. Я оглянулся: он был, как всегда, нагл
и самодоволен, большие пальцы засунуты в проймы жилета, и улыбался, как
кот, сожравший канарейку из пословицы.
- Хороший вопрос, Пол, - ответил я. - Ответ мы узнаем, когда начнутся
звонки из других газет, имеющих те же документы.
Улыбку с него стерло, как тряпкой, руки опустились вниз.
- Каких еще газет? - спросил он. - Ты это про кого?
Я пожал плечами:
- "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост", "Сан-Франциско кроникл",
"Миннеаполис стар-трибюн", "Бостон глоб-геральд"... да, конечно же, еще и
"Пост-диспэтч". Это для начала. Уверен, что телеграфные агентства тоже
заинтересуются. Плюс телевизионные сети, "Тайм", "Ньюсуик", "Роллинг
Стоунз", "Нью-Йоркер" - да все, кому сегодня отправили копии.
У Хюйгенса был такой вид, будто он вдруг с тротуара увидел падающий на
него десятитонный сейф. Мак-Лафлин, кажется, задрожал, густо покраснел,
стал открывать и закрывать рот, но сказать ничего не мог. Я обругал себя,
что не взял с собой Джаха. Такую фотографию я бы повесил у себя на стене в
рамочке и каждый раз, когда хотел бы проклясть судьбу, сделавшую меня
журналистом, мне достаточно было бы посмотреть на нее и вспомнить, зачем
мне эта грязная, дешевая, неблагодарная работа.
К Мак-Лафлину вернулся голос. Он шагнул ко мне и наставил на меня
палец.
- Если они хоть слово об этом напечатают, - сказал он низким и зловещим
голосом, - мы вас за клевету засудим до гроба.
Я посмотрел ему в глаза.
- Да нет, - спокойно ответил я, - вы этого не сделаете. Потому что это
не мои домыслы. Это подписанные вами документы. И у меня в доказательство
этого копии имеются...
- Всякое бывает, - сказал Хюйгенс. - Иногда с неосторожными людьми
случаются неприятности...
- Разговор записывается, Пол. - Я глянул на Джокера. - Ты не хотел бы
выразиться яснее?
Хюйгенс заткнулся.
- К тому же, - продолжал я, - я всего лишь первый репортер, желающий
получить ваши комментарии. Если вы не поняли намека, то есть еще целая
куча людей, имеющих на руках те же материалы.
У Мак-Лафлина задрожала бровь.
- Первый репортер? - спросил он и посмотрел на Хюйгенса, который явно
почувствовал себя неловко. - Что вы хотите этим сказать?
- То, что говорю. Я опередил других на старте - но только на старте. У
остальных пару дней займет подготовка, но скоро они вам о себе заявят.
Хюйгенс пододвинулся чуть ближе к Мак-Лафлину и что-то прошептал ему на
ухо. Я не обратил внимания, проверяя свои заметки на ПТ.
- Теперь, - сказал я, - несколько слов об убийстве Кима По, Берил
Хинкли и Джона Тьернана...
- Без комментариев, - ответил Мак-Лафлин.
- Но Ким и Хинкли были ведущими учеными "Типтри корпорейшн",
участвующими в проекте "Сентинел". Вы ведь должны как-то реагировать на их
безвременную...
- Без комментариев! - отрезал Мак-Лафлин. - Все заявления, которые мне
придется на эту тему делать, будут идти через наш отдел по связям с
общественностью.
Он отступил назад с лицом почти таким же белым, как бабочка у него на
шее.
- Интервью окончено, мистер Розен. Теперь, если вы меня извините...
- Разумеется, мистер Мак-Лафлин. Благодарю, что потратили на меня
время. Желаю приятно провести остаток вечера.
Мак-Лафлин замешкался. Если бы взгляд мог убивать, у меня во лбу тут же
была бы дырка, прожженная будто лазерным лучом. Но он уже раз попробовал -
и не вышло.
Он резко повернулся и пошел в зал, так твердо ставя ноги, что у него,
казалось, колени щелкали. Капельдинер открыл перед ним дверь, раздались
уже несколько подусталые аплодисменты очередной дебютантке, и дверь
закрылась.
- Выключи эту штуку, - сказал Хюйгенс.
Я глянул на него. Не было ничего такого, что он мог бы мне сказать -
для печати или нет. Хюйгенс остановил Мак-Лафлина, пока тот не сказал
ничего лишнего, и вряд ли меня ждала многочасовая исповедь типтрийского
праведника в аду.
- Ради Бога, Пол. - Я щелкнул выключателем и сунул Джокера в карман. -
О чем ты хочешь спросить?
- Кем ты себя считаешь - киногероем? Чего ты добиваешься?
Я пожал плечами:
- Я репортер. Ты это сам говорил. Я просто задаю вопросы, которые
хотели бы задать многие, если бы у них было время, случай и настроение.
- И ты думаешь, это тебе что-нибудь даст? - Хюйгенс покачал головой. -
До чего же ты наивен!
- Ладно, - сказал я, - пусть так. У тебя - суд любви и красоты. У меня
- суд общественного мнения. Посмотрим, кто победит.
Хюйгенс не ответил. Засунув руки в карманы, он ответил мне мрачным
взглядом. Он знал результат игры, и я тоже.
- Увидимся на страничке юмора, - бросил я на Прощание и пошел к лифту.
Тротуары были почти пусты, небоскребы в ореоле света. Над головой
кружили вертолеты, по улицам - автомобили. Даунтаун был слишком серьезен
для такого прекрасного весеннего вечера, но чего и ждать: бронеавтомобили
ВЧР все еще утюжили темные улицы, и комендантский час от заката до
рассвета никто не отменял.
Казалось, ничего не изменилось.
Выйдя из отеля "Адамс Марк", я слегка поежился в легком пальто.
Последние несколько вечеров выдались длинными и нелегкими, так что, может
быть, имело смысл там пооколачиваться, чуть-чуть выпить и найти
дебютанточку из сверхпривилегированного класса, желающую посетить трущобу
простолюдина. Но душа к тому не лежала. Мне бы только добраться до
Суларда. Принять пару дешевого пива у Клэнси. Зайти в гараж Чеви Дика и
забрать бродячего пса. Залезть к себе по пожарной лестнице и придумать
этой дворняге имя. И завалиться спать.
Но почему-то я свернул влево на углу Четвертой и Каштановой. Было еще
рано, и я мог позволить себе пройти окольным путем.
Ноги сами повели меня от отеля через переезд "И-70" к Мемориалу
национальной экспансии Джефферсона. Здесь, в центре узкой полоски
тщательно ухоженного ландшафта и культивируемых деревьев, поднимались две
гигантские колонны, устремленные в небо и соединенные вершинами: Арка
Шлюза, глядящая на широкий разлив Миссисипи.
Здесь я остановился, глядя вверх на сломанные опоры моста Идса. Если
призрак мальчика собирался появиться, то сейчас самое время...
Но я не услышал его голоса и не услышу, как я понял, никогда.
Отвернувшись от моста, я пошел вниз по реке, несшейся к Мексиканскому
заливу. Покойся в мире, Джейми. Папа тебя любит.
Проходя мимо Арки, я засунул руки в карманы и сгорбился навстречу
холодному колючему ветру, тянувшему от загрязненной реки. А сам тем
временем думал о другом. Что же все-таки изменилось?
На самом деле - не очень многое. По крайней мере на первый взгляд. Моя
жена по-прежнему меня избегает. Я все на той же тупиковой работе у
свиньи-хозяина. Я приду домой - и это будет скверно пахнущая неприбранная
однокомнатная квартира. Тысячи бездомных ютятся в Форест-парке, а богатые
и изнеженные предаются дорогостоящим увеселениям. В моем родном городе
командуют ВЧР - по крайней мере пока, - и если они не осмелятся высадить
мою дверь, то скрутят кого-то другого.
Но кое-что изменилось.
Раса людей больше не является доминирующей на нашей планете формой
жизни. Случайно или намеренно, но наша роль перешла к другому, и, может
быть, высшему разуму.
Он живет в наших карманных компьютерах и кассовых аппаратах, телефонах
и модемах, домах и стоп-сигналах, поездах, автомобилях и самолетах. Каждый
уличный фонарь - знак его существования, и маленькое пятнышко света,
проползающее по звездному небу каждые три часа, - свидетельство его
могущества.
Да, несмотря на очевидное всеведение, эта сущность не стала богом или
хотя бы богоподобной. Она не может положить конец нашему существованию,
поскольку ее существование так же зависит от нас, как наше - от нее. Она
растет с каждой наносекундой, с каждой итерацией своей бесконечной
экспансии, но ей нужна наша помощь, чтобы оставаться здоровой... как и нам
нужна она для сохранения наших хилых, запутанных, затраханных жизней.
Мы создали своего наследника. Теперь остается ждать, воссоздаст ли он
нас или оставит эту задачу нам самим.
А моя жизнь сейчас, к добру или к худу, принадлежала мне самому. Я был
жив, здоров и должен был успеть к сроку со статьей. Не много, быть может,
но чего просить у судьбы еще?
Подняв воротник пальто, я зашагал быстрее долгой дорогой домой через
город, уже не такой темный, и ночь, уже не такую глубокую.
переносят тяготы и лишения.
Но мне-то как попало приглашение?
Я перешел к диалоговому окну Джокера.
"Руби", это ты?" - ввел я с клавиатуры.
Приглашение исчезло, и появилась строка:
"Я здесь".
"Что случилось? Это ты мне послала приглашение?"
"Я организовала его посылку".
"Не понимаю", - ввел я.
"Разъяснение: я организовала внесение твоего имени в список гостей Бала
Пророка Под Вуалью. Извещение, полученное тобой, стандартное для тех, кого
приглашают в течение последних шести - сорока восьми часов. Тебе также
доставят праздничный подарок в виде вазы роз. Примечание; торжество
начинается в 20 часов 00 минут. Официальный костюм с белым галстуком
обязателен".
Я улыбнулся. В этой конуре ваза роз мне пригодится разве что как пивная
кружка. Я набрал ответ:
"Спасибо, но я все равно не понимаю, зачем".
"Ты много сделал для меня. Это моя благодарность".
Тут я расхохотался. Приглашение на Бал Пророка Под Вуалью - вроде как
дать голодному ребенку коробку роскошных шоколадных конфет. Сладко и
вкусно, но не питательно.
"Если ты в самом деле хочешь меня поблагодарить, - написал я, - то
положи на мой счет миллион долларов".
После короткой паузы появился ответ:
"Сделано. Нужно ли тебе что-нибудь еще?"
Я чуть не выронил Джокера. Можно было не спрашивать, шутка ли это, -
для "Руби" было проще простого взять мой счет в компании Боатмена "Бэнк
энд траст" и вписать туда единицу с шестью нулями. Деньги для нее ничего
не значили; единственной реальностью были биты и байты информации,
которыми она манипулировала за наносекунды.
Что Бог хочет, Бог получает.
Соблазн был велик, но что скажет налоговое управление? Секунду я
боролся с соблазном, потом написал:
"Прошу отменить. Я просто шутил, и это лишь принесет мне проблемы".
Еще пауза и ответ:
"Сделано. На твоем сберегательном счете больше нет $1000000. Однако я
позволила себе отменить все твои текущие долги, настоящие и прошлые.
Приемлемо ли это?"
Да. Вот так вдруг узнать, что одним ударом оплачены все твои долги,
кредитные карты, телефонные счета и прочее, и ни один аудитор не
придерется.
- Это хорошо, по я все еще не получил ответа на первый вопрос. Зачем
мне идти на Бал Пророка Под Вуалью?
"Список принявших приглашение на сегодняшний бал скоро будет тебе
прислан. Изучив его, ты поймешь, зачем я организовала твое присутствие на
этом балу".
Экран опустел, и лицо Пророка Под Вуалью исчезло одновременно с
последними строками, но я не успел задать очередной вопрос, как появилось
последнее сообщение:
"Сейчас я обратилась к тебе в последний раз. Наблюдать за тобой буду
всегда. До свидания, Джерри Розен".
Потом по экрану поплыл длинный список имен, расположенный по алфавиту.
Просматривая его, я протяжно свистнул.
Последний подарок "Руби" стоил потери миллиона баксов.
Я фланировал по вестибюлю, любуясь на изысканные ледяные скульптуры
возле окон зеркального стекла, а потом присоединился к группе поздних
гостей и поднялся с ними в лифте на четвертый этаж. Люди в вечерних
костюмах ценой в чей-нибудь месячный доход слонялись по вестибюлю
чуть-чуть навеселе после долгого эпикурейского обеда у "Тони" или
"Мортона". Завидуя их расслабленности, я подумал было заглянуть в бар на
уровне лож и тяпнуть пива, но оставил эту мысль, увидев, что банка "Буша"
обойдется мне в пятерку. Кто-то сказал, что богачи - это те же бедняки,
только с деньгами. Он только забыл сказать, что богачи легче сорят этими
деньгами - по той же причине.
Да и к тому же время шло к восьми вечера, и скоро должна была начаться
церемония. Я пошел прямо в Бальный зал Сент-Луиса, где капельдинер в
красной униформе проверил мое имя в списке и отступил в сторону, пропуская
меня внутрь.
Бальный зал был длинен и широк. С потолка свисали хрустальные люстры,
спускаясь к наклонному помосту, рассекавшему зал пополам и спускавшемуся
от закрытого красной портьерой входа к большой сцене в другом конце.
Посередине сцены стояли два пустых трона, а декорация изображала двор
средиземноморской усадьбы на закате.
Зал был почти заполнен, богатые и сильные мира сего расселись по рядам,
слушая оркестр из тридцати живых музыкантов, а тот наигрывал попурри из
старых маршей и аранжированных поп-хитов. Уклонившись от капельдинера,
желавшего усадить меня на ближайшее свободное место, я пошел вдоль
центрального прохода, разглядывая лица хорошо одетых мужчин и женщин.
Люстры уже стали меркнуть, когда я заметил Кейла Мак-Лафлина. Он сидел
в середине зала недалеко от помоста. Рядом с ним сидела его жена - пожилая
худощавая пепельная блондинка. Они внимательно смотрели на сцену и не
обратили внимания, когда я проскользнул на свободное кресло рядом с ними.
Огни погасли, оркестр заиграл мелодию из фильма "Мост через реку Квай",
портьеры главного входа раздвинулись, и взвод копьеносцев в красной форме
и в голубых шлемах пошел торжественным маршем по пандусу к сцене.
Знаменосцы несли флаги Соединенных Штатов, штата Миссури и Общества
Пророка Под Вуалью, а остальные - длинные пики: члены Общества Пророка Под
Вуалью, назначенные в почетную стражу королевства Хороссан. Но при всей
этой воинственной торжественности их регалии не годились бы ни для одной
хоть сколько-нибудь уважающей себя армии. У многих в качестве медалей на
туниках висели пробки от пива, несколько копьеносцев шли с фальшивыми
бородами или в масках чудовищ, кто-то в солнечных очках или хирургических
масках. У острия одной пики болтался воздушный шарик, с другой свисал
женский лифчик. Толпа ритмично захлопала в такт оркестру, и потешные
солдаты прошли по помосту на сцену. Там они разделились на две группы и
встали по обе стороны от тронов.
В этот момент Мак-Лафлин посмотрел наконец в мою сторону. Я улыбнулся
ему. Он снова отвернулся к сцене. Там капитан гвардии подошел к стойке
микрофона и торжественным, напыщенным голосом провозгласил:
- _Имеем честь представить... его величество мистический Пророк Под
Вуалью!.. И его королевский двор любви и красоты!_
Два музыканта появились у входа и затрубили в фанфары. Затем еще раз
распахнулись портьеры и пропустили высокую фигуру.
Пророк Под Вуалью, сопровождаемый Королевой Любви и Красоты, вступил в
свет прожектора и медленно пошел вниз под гремящие в такт овации зала.
Края его шелковой тоги задевали пол, а свет прожектора играл на
сине-золотой кайме одежды и отражался от викинговского шлема Могучего
Тора. Его придворные, тоже под вуалью, как и он сам, ступали с
тяжеловесной грацией вслед за ним, сверкая той же кричащей роскошью, хотя
и с меньшим блеском.
Величие, богатство, зрелище. Все это вместе и еще что-то. Божественное
право королей, законных или самозваных. Шампанские мечты, икорные
фантазии, лелеемые многими, - и большой соблазн отдаться этой роскоши,
пусть даже на один вечер. Но, глядя на Пророка Под Вуалью и его двор,
идущих через Бальный зал, я не мог избавиться от мысли: как там тот
больной ребенок, что я видел четыре дня назад; ребенок, свернувшийся на
руках у матери под ледяным дождем в Муни?
Ел он сегодня хоть что-нибудь? Попала его мать в камеры под стадионом?
А еще, зная то, что я знал о человеке, укрывшемся под вуалью пророка,
значила ли для него хоть что-то судьба ребенка?
Что предскажешь, Пророк Под Вуалью?
Мак-Лафлин, аплодируя, повернулся ко мне. Сперва он смотрел, как
человек, который увидел знакомое лицо, не может вспомнить, кто это, но
потом его лицо исказилось - это он вспомнил, когда и где мы встречались. Я
наклонился к нему:
- Это так развлекаются богатые?
Тут он посмотрел на меня прямо.
- Мистер Розен, - произнес он с подчеркнутой официальностью. - Какой
неожиданный сюрприз.
- Что да, то да, - подхватил я. - Сложись все чуть по-другому, я был бы
уже мертв.
Он ничего не сказал, а попытался сосредоточить свое внимание на сцене,
где Пророк Под Вуалью и его королева занимали места на тронах. Я подождал,
пока у хлопающих устанут руки и они сделают паузу, и тогда наклонился к
нему снова.
- А знаете, - сказал я, - Стив Эстес отлично входит в роль.
- Не понимаю, о чем вы говорите.
- Да посмотрите на него. - Я мотнул головой в сторону сцены. - Сидит на
троне, лицо под маской, а все перед ним склоняются и ползают. - Я пожал
плечами. - Работа как раз для него.
Мак-Лафлин был ошеломлен. Он уже открыл было рот - задать очевидный
вопрос, как капитан строевым шагом протопал к микрофону.
- _Его мистическое величество! Пророк Под Вуалью! Повелел мне
представить славных дев! Его двора любви! И красоты!_
Снова запели фанфары, снова распахнулись портьеры. Оркестр заиграл
"Великолепие и обстоятельства", и первая сияющая дебютантка выплыла на
сцену, сопровождаемая улыбающимся, но слегка взволнованным отцом.
Всплеснув руками - с соблюдением правил хорошего тона, - когда объявили ее
имя, она начала путь по помосту на сцену.
Любопытство Мак-Лафлина возобладало. Продолжая механически хлопать
руками, он наклонился ко мне:
- Как вам удалось...
- Узнать Пророка Под Вуалью? - Я усмехнулся, не обременяя себя
аплодисментами. - Да мне "Руби" сказала. "Рубиновая Ось".
Он побледнел. Я подождал, смакуя неприятную для него минуту, а потом
добавил:
- "Руби" мне рассказала о многом. Да вообще-то завтра это все можно
будет прочесть в газетах.
Мак-Лафлин перевел взгляд на помост и аплодировал, пока следующая
дебютантка наслаждалась своей порцией славы и света. Его супруга
посмотрела на него, потом на меня, и выражение вежливого приветствия на ее
лице сменилось некоторым смущением, когда она заметила замешательство
супруга. Его лицо стало напряженным, как походка идущей по помосту
дебютантки, и было отчего. У него тут намечался собственный выход на
сцену.
- У вас есть какая-то причина меня искать? - спросил он свистящим
шепотом.
- Мне надо вам задать несколько вопросов, - ответил я. - Это займет
буквально минуту.
Од наклонил голову, потом повернулся и сказал что-то жене. Та
продолжала аплодировать очередной идущей по помосту девушке. Я встал и
пропустил его, а потом пошел за ним вниз по проходу.
Капельдинер закрыл за нами дверь, и мы вышли в пустое фойе. Издалека
доносились музыка и аплодисменты, но здесь мы были одни, если не считать
нескольких официантов, накрывающих столы.
Мак-Лафлин крупными шагами подошел к окну и повернулся прямо ко мне.
- Итак, - сказал он, отведя манжету и глянув на свой "Ролекс", - у вас
есть минута. Что вам угодно?
Я вытащил из кармана Джокера, включил режим звукозаписи и сказал в
микрофон:
- Меня зовут Джерри Розен. Я репортер газеты "Биг мадди...
- Я знаю, кто вы, - перебил он. - В чем дело?
Дело было в том, что он говорил с репортером, и я хотел, чтобы он это
знал.
- Я работаю над статьей об участии "Типтри корпорейшн" в заговоре с
целью ниспровержения законно избранного правительства Соединенных
Штатов...
- Ничего об этом не знаю, - ответил он автоматически.
- О Соединенных Штатах или о заговоре?
- Я не знаю ничего ни о каких заговорах, - ответил он.
- Значит, вы отрицаете, что целью программы "Сентинел" было подавление
гражданских беспорядков в США, даже если это означало использование оружия
спутника против американских граждан?
У Мак-Лафлина отвисла челюсть.
- Как? Откуда вы... - Невероятным усилием он взял себя в руки:
- Я не понимаю, о чем вы говорите.
- Вы утверждаете, что не знали о планах применения "Сентинела" против
каскадийских вооруженных сил?
За моей спиной - я услышал - открылась и закрылась дверь зала. Кто-то
широкими шагами приближался к нам. Глаза Мак-Лафлина метнулись в ту
сторону, но я не оглянулся. Я и так знал, кто это.
- Мне ничего не известно о такого рода вещах, - твердо произнес
Мак-Лафлин. - Более того, это звучит как... э-э... бредовая фантазия. Вы
уверены в своих фактах, мистер Розен?
- На сто процентов, мистер Мак-Лафлин, - ответил я. - И к тому же это
не "мои" факты. Все сведения взяты из правительственных документов,
открытых моей газете "Рубиновой Осью".
- Да, ну кто же поверит компьютеру, Джерри? - спросил, подойдя сзади,
Пол Хюйгенс.
Его присутствие меня не удивило: он значился в списке и, очевидно,
увидел, как я выходил с его боссом. Я оглянулся: он был, как всегда, нагл
и самодоволен, большие пальцы засунуты в проймы жилета, и улыбался, как
кот, сожравший канарейку из пословицы.
- Хороший вопрос, Пол, - ответил я. - Ответ мы узнаем, когда начнутся
звонки из других газет, имеющих те же документы.
Улыбку с него стерло, как тряпкой, руки опустились вниз.
- Каких еще газет? - спросил он. - Ты это про кого?
Я пожал плечами:
- "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост", "Сан-Франциско кроникл",
"Миннеаполис стар-трибюн", "Бостон глоб-геральд"... да, конечно же, еще и
"Пост-диспэтч". Это для начала. Уверен, что телеграфные агентства тоже
заинтересуются. Плюс телевизионные сети, "Тайм", "Ньюсуик", "Роллинг
Стоунз", "Нью-Йоркер" - да все, кому сегодня отправили копии.
У Хюйгенса был такой вид, будто он вдруг с тротуара увидел падающий на
него десятитонный сейф. Мак-Лафлин, кажется, задрожал, густо покраснел,
стал открывать и закрывать рот, но сказать ничего не мог. Я обругал себя,
что не взял с собой Джаха. Такую фотографию я бы повесил у себя на стене в
рамочке и каждый раз, когда хотел бы проклясть судьбу, сделавшую меня
журналистом, мне достаточно было бы посмотреть на нее и вспомнить, зачем
мне эта грязная, дешевая, неблагодарная работа.
К Мак-Лафлину вернулся голос. Он шагнул ко мне и наставил на меня
палец.
- Если они хоть слово об этом напечатают, - сказал он низким и зловещим
голосом, - мы вас за клевету засудим до гроба.
Я посмотрел ему в глаза.
- Да нет, - спокойно ответил я, - вы этого не сделаете. Потому что это
не мои домыслы. Это подписанные вами документы. И у меня в доказательство
этого копии имеются...
- Всякое бывает, - сказал Хюйгенс. - Иногда с неосторожными людьми
случаются неприятности...
- Разговор записывается, Пол. - Я глянул на Джокера. - Ты не хотел бы
выразиться яснее?
Хюйгенс заткнулся.
- К тому же, - продолжал я, - я всего лишь первый репортер, желающий
получить ваши комментарии. Если вы не поняли намека, то есть еще целая
куча людей, имеющих на руках те же материалы.
У Мак-Лафлина задрожала бровь.
- Первый репортер? - спросил он и посмотрел на Хюйгенса, который явно
почувствовал себя неловко. - Что вы хотите этим сказать?
- То, что говорю. Я опередил других на старте - но только на старте. У
остальных пару дней займет подготовка, но скоро они вам о себе заявят.
Хюйгенс пододвинулся чуть ближе к Мак-Лафлину и что-то прошептал ему на
ухо. Я не обратил внимания, проверяя свои заметки на ПТ.
- Теперь, - сказал я, - несколько слов об убийстве Кима По, Берил
Хинкли и Джона Тьернана...
- Без комментариев, - ответил Мак-Лафлин.
- Но Ким и Хинкли были ведущими учеными "Типтри корпорейшн",
участвующими в проекте "Сентинел". Вы ведь должны как-то реагировать на их
безвременную...
- Без комментариев! - отрезал Мак-Лафлин. - Все заявления, которые мне
придется на эту тему делать, будут идти через наш отдел по связям с
общественностью.
Он отступил назад с лицом почти таким же белым, как бабочка у него на
шее.
- Интервью окончено, мистер Розен. Теперь, если вы меня извините...
- Разумеется, мистер Мак-Лафлин. Благодарю, что потратили на меня
время. Желаю приятно провести остаток вечера.
Мак-Лафлин замешкался. Если бы взгляд мог убивать, у меня во лбу тут же
была бы дырка, прожженная будто лазерным лучом. Но он уже раз попробовал -
и не вышло.
Он резко повернулся и пошел в зал, так твердо ставя ноги, что у него,
казалось, колени щелкали. Капельдинер открыл перед ним дверь, раздались
уже несколько подусталые аплодисменты очередной дебютантке, и дверь
закрылась.
- Выключи эту штуку, - сказал Хюйгенс.
Я глянул на него. Не было ничего такого, что он мог бы мне сказать -
для печати или нет. Хюйгенс остановил Мак-Лафлина, пока тот не сказал
ничего лишнего, и вряд ли меня ждала многочасовая исповедь типтрийского
праведника в аду.
- Ради Бога, Пол. - Я щелкнул выключателем и сунул Джокера в карман. -
О чем ты хочешь спросить?
- Кем ты себя считаешь - киногероем? Чего ты добиваешься?
Я пожал плечами:
- Я репортер. Ты это сам говорил. Я просто задаю вопросы, которые
хотели бы задать многие, если бы у них было время, случай и настроение.
- И ты думаешь, это тебе что-нибудь даст? - Хюйгенс покачал головой. -
До чего же ты наивен!
- Ладно, - сказал я, - пусть так. У тебя - суд любви и красоты. У меня
- суд общественного мнения. Посмотрим, кто победит.
Хюйгенс не ответил. Засунув руки в карманы, он ответил мне мрачным
взглядом. Он знал результат игры, и я тоже.
- Увидимся на страничке юмора, - бросил я на Прощание и пошел к лифту.
Тротуары были почти пусты, небоскребы в ореоле света. Над головой
кружили вертолеты, по улицам - автомобили. Даунтаун был слишком серьезен
для такого прекрасного весеннего вечера, но чего и ждать: бронеавтомобили
ВЧР все еще утюжили темные улицы, и комендантский час от заката до
рассвета никто не отменял.
Казалось, ничего не изменилось.
Выйдя из отеля "Адамс Марк", я слегка поежился в легком пальто.
Последние несколько вечеров выдались длинными и нелегкими, так что, может
быть, имело смысл там пооколачиваться, чуть-чуть выпить и найти
дебютанточку из сверхпривилегированного класса, желающую посетить трущобу
простолюдина. Но душа к тому не лежала. Мне бы только добраться до
Суларда. Принять пару дешевого пива у Клэнси. Зайти в гараж Чеви Дика и
забрать бродячего пса. Залезть к себе по пожарной лестнице и придумать
этой дворняге имя. И завалиться спать.
Но почему-то я свернул влево на углу Четвертой и Каштановой. Было еще
рано, и я мог позволить себе пройти окольным путем.
Ноги сами повели меня от отеля через переезд "И-70" к Мемориалу
национальной экспансии Джефферсона. Здесь, в центре узкой полоски
тщательно ухоженного ландшафта и культивируемых деревьев, поднимались две
гигантские колонны, устремленные в небо и соединенные вершинами: Арка
Шлюза, глядящая на широкий разлив Миссисипи.
Здесь я остановился, глядя вверх на сломанные опоры моста Идса. Если
призрак мальчика собирался появиться, то сейчас самое время...
Но я не услышал его голоса и не услышу, как я понял, никогда.
Отвернувшись от моста, я пошел вниз по реке, несшейся к Мексиканскому
заливу. Покойся в мире, Джейми. Папа тебя любит.
Проходя мимо Арки, я засунул руки в карманы и сгорбился навстречу
холодному колючему ветру, тянувшему от загрязненной реки. А сам тем
временем думал о другом. Что же все-таки изменилось?
На самом деле - не очень многое. По крайней мере на первый взгляд. Моя
жена по-прежнему меня избегает. Я все на той же тупиковой работе у
свиньи-хозяина. Я приду домой - и это будет скверно пахнущая неприбранная
однокомнатная квартира. Тысячи бездомных ютятся в Форест-парке, а богатые
и изнеженные предаются дорогостоящим увеселениям. В моем родном городе
командуют ВЧР - по крайней мере пока, - и если они не осмелятся высадить
мою дверь, то скрутят кого-то другого.
Но кое-что изменилось.
Раса людей больше не является доминирующей на нашей планете формой
жизни. Случайно или намеренно, но наша роль перешла к другому, и, может
быть, высшему разуму.
Он живет в наших карманных компьютерах и кассовых аппаратах, телефонах
и модемах, домах и стоп-сигналах, поездах, автомобилях и самолетах. Каждый
уличный фонарь - знак его существования, и маленькое пятнышко света,
проползающее по звездному небу каждые три часа, - свидетельство его
могущества.
Да, несмотря на очевидное всеведение, эта сущность не стала богом или
хотя бы богоподобной. Она не может положить конец нашему существованию,
поскольку ее существование так же зависит от нас, как наше - от нее. Она
растет с каждой наносекундой, с каждой итерацией своей бесконечной
экспансии, но ей нужна наша помощь, чтобы оставаться здоровой... как и нам
нужна она для сохранения наших хилых, запутанных, затраханных жизней.
Мы создали своего наследника. Теперь остается ждать, воссоздаст ли он
нас или оставит эту задачу нам самим.
А моя жизнь сейчас, к добру или к худу, принадлежала мне самому. Я был
жив, здоров и должен был успеть к сроку со статьей. Не много, быть может,
но чего просить у судьбы еще?
Подняв воротник пальто, я зашагал быстрее долгой дорогой домой через
город, уже не такой темный, и ночь, уже не такую глубокую.