Страница:
был женат в четвертый раз и утверждал, что у него одиннадцать детей в
шести штатах. Он, когда бывал пьян, начинал перечислять всех королев
красоты, которых ему случалось оприходовать, а когда бывал пьян
по-настоящему, то эта стодвадцатикилограммовая горилла с усами, как
велосипедный руль, и заплетенным в косичку конским хвостом могла
расстегнуть штаны и предъявить инструментарий.
- Едре-о-она мать, - протянул Чеви Дик, когда я вошел в гараж. - Ну и
вид у тебя. Ты что, имел кого-то в водосточной канаве?
- Учусь у тебя, Рикардо, - ответил я. - Что-нибудь я сделал
неправильно?
Чеви просиял. Пара его друзей обменялась комментариями по-испански. Они
сидели на бочках из-под масла и на шлакоблоках, а между ними на
промасленном асфальте стоял ящик "Будвайзера". На заднем плане была видна
гордость и радость Чеви Дика: угольно-черный "корвет" девяносто второго
года выпуска, полностью восстановленный и из-за законов о выводе из
употребления полностью нелегальный, вплоть до номеров, на которых крупными
буквами было написано короткое неприличное слово. Может быть, приятели
надеялись, что Чеви выведет его из гаража на Сороковое шоссе и снова
совершит полночный круиз, от которого копы со злости уписаются: "корвет"
Чеви Дика с откалиброванным на сто двадцать миль в час спидометром мог
спокойно уделать самый быстрый экипаж и даже бронированную патрульную
машину, имевшуюся в распоряжении городской полиции Сент-Луиса.
А может, они думали, что сейчас Чеви Дик объяснит этому мелкому гринго,
чтобы не залупался. Чеви пристально на меня смотрел. Он шагнул вперед, и я
встал попрочнее. Он медленно поднял левую руку, как бы желая поправить
ус... и вдруг его правый кулак молнией полетел мне в диафрагму. Я не
шевельнулся. Кулак остановился в полудюйме от моего солнечного
сплетения... а я опять не шевельнулся.
Это была наша старая игра двух мачо. Уже несколько месяцев. Компания
застонала и приглашающе завопила, а Чеви Дик расплылся в улыбке:
- Все в порядке, друг. Выпей с нами пива.
- Соблазнительно, - ответил я. - Только я вымотался. Если я начну
сейчас, тебе придется тащить меня на третий этаж.
- Долгий вечер был? - Чеви Дик осмотрел меня снова, и на его лице
появилось озабоченное выражение. - Слушай, да ты и впрямь в хреновом виде.
На патруль ВЧР, что ли, нарвался?
- Вроде того. - Я не мог отвести глаза от ящика. - Но если вы мне
дадите баночку с собой, я был бы...
Не ожидая продолжения, Чеви Дик наклонился к ящику и вытащил из него
блок - шесть бутылок. Кое-кто из его собутыльников неопределенно хмыкнул,
но Чеви не обратил внимания. Он не питал к ВЧР дружеских чувств; как он
часто мне говорил, он такое видал в Гаване при Кастро. Врага federates он
считал другом.
- Спасибо, Рикардо, - пробормотал я, прижимая к груди блок пива. - В
пятницу отдам.
- Vaya con dios, amigo [иди с Богом, друг (исп.)]. Иди домой и прими
душ. - Он усмехнулся снова, и в полусвете сорокаваттной лампочки мелькнули
его золотые коронки. - А то благоухаешь, как куча дерьма.
К лестнице я шел под грохочущий смех его приятелей.
Первую бутылку я открыл, как только влез в окно с пожарного входа и
включил настольную лампу. "Дом, милый дом..." или по крайней мере место,
где можно укрыться от дождя.
В моей однокомнатной чердачной квартире царил бардак, и ничего
необычного в этом не было. По всему полу разбросаны шмотки, в углу матрац
с неделями не убиравшейся постелью. Возле матраца и у письменного стола
книги и газеты. На столе пачка распечаток, состоящих из незаконченного,
неназванного и неопубликованного романа, который я писал последние
несколько лет. Возле кухонных ящиков катышки мышиного дерьма. Можно бы
кошку завести, она тут наведет порядок, когда меня не будет.
Первую бутылку я проглотил почти залпом, как только сбросил мокрую
одежду, оставляя ее на полу, на пути в ванную; только вытащил из кармана
пиджака Джокера и положил его на стол и тут же открыл вторую. Эту я взял с
собой в душ и растянулся под пластиковой стенкой, подставив себя струям
горячей воды, пока она не начала становиться холодной.
Тогда я открыл третью, нашел на полу спортивные шорты и натянул на
себя. И только тогда посмотрел на телефон. На индикаторе мигала цифра 9,
обозначая, что именно столько звонков было направлено ко мне с офисного
коммутатора внизу. Часть моего соглашения с Перлом о найме жилья состояла
в том, что я работал секретаршей на телефоне в нерабочие часы, и потому я
сел к столу, открыл экран телефона и начал просматривать сообщения.
Большинство звонков были рутинными. Раздраженные бизнесмены,
интересующиеся, почему их реклама на четверть страницы оказалась не в том
месте газеты, где они хотели бы, - например, на первой полосе. Какие-то
частные звонки отдельным работникам, обычно только лицо, имя и номер -
пресс-контакты, любовницы, любовники - кто знает? После каждого такого
звонка я нажимал кнопку запоминания.
Остальные были в основном анонимные "звонки ненависти" от читателей,
появлявшиеся всегда с выходом нового номера, в которых Перл обвинялся в
выпуске коммунистически розовой, крайне правой, крайне левой,
феминистской, антифеминистской, энвиронменталистской, технократической,
луддитской, анархистской, неонацистской, сионистской, порнографической,
антиамериканской и/или либеральной газеты; все клялись прекратить ее
читать с завтрашнего дня, если мы немедленно не перейдем на их
идеологическую платформу. Большинство таких отключало у телефона камеру,
но был один сумасшедший трехминутный звонок от какого-то чокнутого,
закрывшего лицо пакетом из бакалеи. Этот вопил, что нью-мадридское
землетрясение было возмездием Господним тем, кто отказал Линдону Ларушу в
поддержке на президентских выборах 1984 года.
При достаточном терпении и чувстве юмора можно найти вкус и в разборе
такого рода отзывов; впрочем, то же можно сказать и о еде из мусорного
бака. Это я все стер. Пусть пошлют е-мейл в газету, если не остынут.
Я уж было собрался скрутить голову четвертой бутылке, как услышал
последнее записанное на диск сообщение. Экран был пуст, но женский голос
на другом конце был мне очень хорошо знаком.
- Джерри, это Мари. Ты дома?.. - Короткая пауза. - О'кей, или тебя нет,
или ты не берешь трубку. Ладно...
Класс. Моя жена - точнее, бывшая жена, поскольку мы наконец-то оформили
свое расставание. Она даже не хочет появляться на экране.
- Я хотела сказать, что твой дядя Арни мне некоторое время назад
позвонил и... как бы это сказать... очень нервно о тебе говорил, поскольку
ты в прошлую пятницу вечером пропустил седер...
Я скривился и встряхнул головой. Начисто все забыл. Дядя Арни - это
старший брат моего отца и патриарх семьи Розен. Симпатичный старпер,
который настойчиво старался притянуть меня к соблюдению традиций, хотя
отлично знал, что я совсем не такой хороший еврейский племянник, каким он
желал меня видеть.
- Послушай, я понимаю, что в семье так принято, но, знаешь, я бы
хотела, чтобы ты его попросил сюда не звонить.
Уж конечно, она не хотела, чтобы он ей звонил. Марианна не была
еврейкой, и хотя ей пришлось принимать участие во всех седерах, хануках и
бармицвах семьи Розен, моим родственникам нечего было к ней приставать.
Она не поняла, что это дядя Арни еще раз попробовал нас свести вместе.
Дохлый номер, дядя.
- Вот, это все. Желаю всего лучшего. До свидания.
Звонок от Марианны. На этот раз - потому, что на прошлой неделе я
пропустил пасхальный седер.
Почему-то это еще больше испортило мне настроение. Пришлось залить это
оставшимися в пакете бутылками. Закончив последнюю, я не мог вспомнить,
зачем это она мне звонила, да если бы и мог, все равно наплевать.
Я мог думать только об одном - о Джейми.
Как я заснул - не помню: настолько был пьян.
Где-то ночью, очевидно, перелез от письменного стола в неприбранную
постель. Неосознанно, это было рефлекторное действие, а ни в коей мере не
волевое решение пойти дрыхнуть. В какой-то момент я просто вырубился, и
следующее, что я помню, - как в мою дверь колотят тяжелым кулаком.
- Розен! Эй, Розен! - Длинные яркие лучи солнца били в окна моего
чердака. Глаза болели, во рту было, как на дне кошачьего ящика с песком, а
в голове искрили сотни коротких замыканий. Где-то в мире пели птицы,
жужжали пчелы, добрые коровки давали молочко благословенным фермерским
дочкам, и счастливые маленькие гномы пели бодрую песенку, весело шагая на
работу.
Но все это было очень уж далеко, поскольку в моем чердачном бардаке
этим ясным апрельским утром я себя чувствовал просто ста девяностами
фунтами мышиного дерьма.
- Розен, так тебя перетак! Вылазь из койки, падла!
Я откинул одеяло и спустил ноги на пол. Правая наткнулась на полупустую
бутылку пива; я тупо смотрел, как она катится по деревянному полу,
отскакивает от кухонного стола и останавливается, покачиваясь, возле
входной двери, оставив за собой легкий след пивных опивков. Почему-то это
показалось мне захватывающим зрелищем: наглядная демонстрация ньютоновской
физики.
- Розен!
- Слышу, слышу, - пробормотал я. - Глаза не проплачь по моей погибшей
душе.
Ноги еще, оказывается, работали - по крайней мере настолько, что я мог
дойти до двери без костылей. Подобрав с пола какую-то футболку, я сунул в
нее голову, побрел через всю комнату к двери, вытащил засов и распахнул
дверь.
Эрл Бейли, двести шестьдесят фунтов злобы, упакованные в шесть футов
два дюйма безобразия, был последним, кого я хотел бы видеть с похмелья. Он
смотрел на меня, как на крысу, которую забыли прикончить дератизаторы.
Хотя с тех пор, как он стал владельцем здания, дератизаторы здесь не были
ни разу.
- Ты чего это? - рявкнул он. - Я уже пять минут в дверь стучу.
- Прости, у меня был междугородный разговор с президентом. Он
спрашивал, могу ли заехать к нему сегодня и помочь бороться за всеобщий
мир, но я ответил, что сначала должен разобраться с тобой.
Перл переступил порог и с отвращением сморщил нос.
- Ну и разит от тебя. Ты что, уже сегодня с утра?
- Нет, я вчера с вечера. - Я потянулся и достал бутылку, которую до
того отфутболил под стол.
- Тут еще осталось. Хочешь глотнуть? - спросил я, встряхивая бутылку и
запуская винтом полудюймовый слой теплого пива.
- Дай войти. - Он оттолкнул мою руку.
Он прошел твердыми шагами на середину комнаты, упер кулаки в широкие
бока и оглядел кучи шмоток и пустых коробок от пиццы на полу, засохшие
стебли, свесившиеся со стропил, полупустой остывший кофейник на
электрической плитке, беспорядочно набросанные книги и бумаги возле
компьютера на столе.
- Парень, тут у тебя смердит, как на помойке.
- Да брось ты, Перл, - вяло буркнул я. - Ты что, думал, что пускаешь
сюда жить Папу Римского?
- Нет, я думал, что здесь будет жить нормальный взрослый человек. - Он
глянул на меня через плечо. - Ты мне сказал, что собираешься в Форест-парк
за материалом для статьи.
- Там я и был. И даже нашел материал.
- Ха! - Он прошел к моему столу и глянул на книги и газеты. - В
утренних газетах сказано, что вчера вечером в парке был рейд ВЧР. - Он
наклонился, пытаясь выбросить какой-то мусор в переполненную корзину. -
"Пост" заявляет, что в амфитеатре Муни арестовали несколько нарушителей.
- Если что-то заслуживает слова "преуменьшением, то это оно и есть, -
ответил я. - О стрельбе ничего не сказано?
Он внимательно посмотрел на меня, чуть приподняв в удивлении бровь:
- О стрельбе ничего. А ты видел?
Я помотал головой:
- Нет, но слышал выстрелы. Извини, я там не лез под пули...
- И не остановился посмотреть, да? - Он поставил банку вертикально и
отряхнул руки о джинсы. - Почему?
Я осторожно потрогал руками болевшую шею:
- Ну, босс, ты же знаешь, что они говорят, когда в тебя стреляют.
Дескать, тебе естественным языком объясняют, что пора домой.
- Херня. Ты репортер. И первым делом ты собираешь материал для статьи,
а потом уже думаешь, как уносить ноги.
- Тебе легко гово...
- Но ты же не видел раненых, верно?
Я мотнул головой. Бейли закрыл глаза, сделал глубокий вдох и сказал
спокойным голосом:
- Значит, стрельбы не было. Только если мы можем предъявить тела
погибших.
- Да иди ты, Перл! - заорал я. - Я там был! Я слышал выстрелы и слышал
крики...
- Но ты же не видел пострадавших? - Перл смотрел на меня в упор. - Да
я-то тебе верю. Я даже думаю, что ты на самом деле там был, а не забился в
эту дыру накачаться до одури. - Он подошел к кровати, подобрал скинутые
мной с вечера ботинки с коркой грязи и бросил их опять на пол. По крайней
мере одно вещественное доказательство, что я не наплевал на задание. - Но
если ты мне не найдешь трупа с пулей ВЧР в груди, то ты отлично знаешь,
что скажет стадион.
Я кивнул. Это уж точно. Заранее известно, что заявит официальный
представитель Войск Чрезвычайного Реагирования, когда (и если) его спросят
о стрельбе во время вчерашнего рейда. Войска были вынуждены открыть огонь
по вооруженным сквоттерам в порядке необходимой самообороны. Либо такой
ответ, либо вообще полное отрицание.
Не в первый уже раз молодчики из ВЧР открывали огонь по невооруженным
гражданским лицам в Сент-Луисе, но еще ни разу никто, от прессы до Союза
Гражданских Свобод США не возбудил успешного дела против ВЧР по обвинению
в неоправданном применении вооруженной силы. Жизнь в моем родном городе
стала как в банановой республике третьего мира: обвинения выдвигались
часто, но вещественные доказательства имели привычку таинственным образом
исчезать. Как и свидетели.
Местная пресса ходила по тонкой ниточке. Особенно "Биг мадди", которая
имела привычку подробно освещать истории, в "Пост" едва упоминавшиеся.
Федералы не могли отменить Первую Поправку, но насолить Перлу - вполне.
Налоговые проверки, судебные иски... Бейли знал, каково приходится тем,
кто будоражит общественность, и умел соблюдать осторожность.
Доказательств нет - значит, нет и статьи. Бездоказательные заявления
ему были по фигу, и мне следовало бы уже это знать.
- Черт, Перл, ты уж прости. Я не думал...
- Не зови меня Перл, - сказал он. Свое прозвище он ненавидел, хотя так
называл его каждый. Он глянул на часы: - Ты уже должен быть на заседании
редакции.
- А... да. Заседание. А когда оно должно было начаться?
- Полчаса назад. Ты его пропустил. Потому я и здесь. - Он направился
было в ванную, но оттуда из-за двери потянуло воздухом, и он решил, что
лучше не надо. Ткнув большим пальцем в сторону уборной, спросил: - Там
кто-нибудь есть?
- Никого, кого ты раньше не видел. - Я встал из-за стола. - Извини, что
опоздал на заседание. Я прямо сейчас спускаюсь...
- Ни в коем случае. В таком виде от тебя всех стошнит. - Он с
омерзением мотнул головой, затем одарил меня ехидной улыбочкой: - Ты вчера
вечером тяжело работал. Прими душ и переоденься в чистое.
- Спасибо. Я через полчаса...
- У тебя пятнадцать минут. А президенту скажи, что он ублюдок и что в
мир во всем мире я не верю. - Улыбка исчезла. - А если через пятнадцать
минут я тебя не увижу, можешь начинать читать объявления о работе. Уловил?
- Уловил.
Мне не понравилось, как он это сказал.
- Встретимся внизу. - Он повернулся и, шагнув обратно в комнату,
добавил: - И разберись в этом гадюшнике. Жить невозможно. Я бы точно не
смог.
Дверь за ним захлопнулась.
Офисы "Биг мадди инкуайрер" расположились в большой комнате второго
этажа, перегороженной дешевым пластиком на отсеки. Все это напоминало
лабиринт, в который запускают мышь-неудачницу: компьютерные терминалы на
потрепанных столах серого металла, флюоресцентные лампы среди трубок и
проводов затянутого паутиной потолка, шахматно-кирпичные стены, завешанные
старыми афишами рок-концертов. Возле лестничной клетки, ведущей к входной
двери, стоял личный стол, куда нескончаемый поток одиноких приносил свои
объявления для таких же одиноких; в другом конце комнаты находился отдел
макетирования, где группа богемных художников лепила страницы в клубах
марихуанового дыма, вытягивавшегося только в полуоткрытое окно.
Радикальный шик, опоздавший к временам, когда быть радикалом было шикарно,
а Том Вульф ушел на небеса к Великому Текст-Процессору.
Где-то в середине комнаты находился редакторский отдел: четыре
сдвинутых вместе стола, и Гораций - неофициальный герб газеты, висящая на
стене здоровенная голова северного оленя в огромных солнечных очках и
бейсбольной кепке "Кардиналов", - надзирал за работой. Два других штатных
корреспондента куда-то выехали на задание, дав нам с Джоном Тьернаном
возможность провести наше собственное редакционное совещание по поводу
вчерашних событий.
Джон - самый странный человек в штате "Биг мадди", поскольку он -
единственный, кто с виду похож на нормального человека. В газете, где
каждый пьет, или покуривает травку, или экспериментирует в ванной с
галлюциногенами, за Джоном из пороков можно приметить лишь пристрастие к
жевательной резинке. Большая часть народу приходит на работу в джинсах,
футболках или тренировочных костюмах, а наш редактор отдела искусства
нередко щеголяет в пенсне и оперной шапке. Джон приходит в деловом
костюме, застегнутой на все пуговицы рубашке с Оксфорд-стрит и в
однотонном галстуке. Иногда он надевал кроссовки, но это было его
единственное отступление от официального костюма. Волосы он стриг не
слишком коротко и не слишком длинно, брился каждый день, а слово на букву
"х" не смог бы произнести, даже если бы его стукнули этим предметом по
голове. У него была жена, двое детей и две кошки, он жил в небольшом доме
в западном пригороде, каждое воскресное утро ходил к католической мессе,
и, как я подозреваю, священник никогда не слышал ничего скучнее его
исповеди.
Но в "Биг мадди" его никто никогда не попрекал за нестандартное
поведение. Он не только был терпим ко всем причудливым персоналиям
редакции, но еще был лучшим в городе репортером-ищейкой. Эрл предпочел бы
продать в рабство собственного сына, чем отпустить Джона Тьернана в другую
газету.
- Ты узнал ее имя? - спросил он, когда я рассказал ему, что случилось
во время рейда в Муни.
- Как же! - ответил я. - Мне даже не удалось с ней толком поговорить,
как я тебе и сказал. Но она не оттуда. Она не сквоттер.
- Понял, о'кей. - Джон говорил, как бы рассуждая вслух. Ноги он положил
на соседний стол. Вытащив ящик стола, он достал оттуда пачку жвачки. - Но
если она меня знает...
- По имени, но не в лицо. Иначе как она могла принять меня за тебя?
Джон предложил мне палочку "Дентайна", я отказался, и он стал
разворачивать палочку для себя.
- Соображаешь, кто это? - спросил я.
- Да нет. Это может быть кто угодно. - Он пожал плечами, запихнул
палочку в рот и стал задумчиво жевать, в то же время вертя трекбол
компьютера, запоминая статью, над которой в тот момент работал. - И она
сказала, что хочет видеть меня в восемь вечера сегодня у Клэнси?
- Именно так. И не верить никаким сообщениям, которые передаст тебе
Дингбэт...
Джон усмехнулся уголком губ:
- Да, верно. И не верить ничему, сказанному по телефону. Странно.
Он покачал головой, сбросил ноги со стола и крутанулся на кресле,
поворачиваясь лицом к компьютеру:
- Ладно, мне все равно сейчас надо закончить эту штуку, потом в полдень
пресс-конференция...
Тут я щелкнул пальцами, потому что внезапно вспомнил одну штуку. Прошу
заметить, только сейчас вспомнил, наверно, все дело в похмелье.
- Ах, да, кстати, самого-то главного я не рассказал. Когда я спросил
ее, из-за чего, собственно, весь шум, она сказала всего два слова. Э-э,
гм... "Рубиновая Ось".
Руки Джона замерли над клавиатурой. От экрана он не отвернулся, но
выражение лица вдруг стало совсем другим, и я понял, что он уже не думает
о мелких злободневных делах.
- Как, еще раз? - спросил он, не повышая голоса.
- "Рубиновая Ось", - повторил я. - Я попросил Джокера поискать, но он
мне ничего не смог сказать. А что, тебе это что-то говорит?
- Расскажи мне все это еще раз, - сказал он, снял руки с клавиатуры и
повернулся вместе с креслом лицом ко мне. - Медленно.
Позвольте мне чуть подробнее рассказать про Джона Тьернана.
Мы с Джоном старые друзья еще с девяностых, мы встретились на первом
курсе Миссурийского университета в Колумбии. Мы оба уроженцы Сент-Луиса, а
это ведь что-то да значило в аудитории, где полно ребят не из нашего
штата, и потому мы каждый день вместе работали в отделе городских
новостей, гоняясь за пожарными и описывая всякие мелочи. Когда нам выдали
корочки, я поехал на север штатным сотрудником оппозиционной газеты в
Массачусетсе, а Джон остался в Миссури на должности штатного
корреспондента "Пост-диспэтч", но связь мы поддерживали. Каждый из нас
женился на своей университетской подруге примерно в одно и то же время - я
связал свою судьбу с Марианной через два месяца после свадьбы Джона и
Сэнди. Даже дети, Джейми и Чарльз, родились у нас в один год. Такие вещи
иногда случаются.
Примерно тогда, когда я расстался с журналистикой, Джон уже вел в
"Пост-диспэтч" журналистские расследования. Когда я начал серьезно
подумывать увезти Марианну и Джейми с северо-востока, Джон уговорил меня
вернуться в Сент-Луис, обещая замолвить за меня словечко в "Пост-диспэтч".
Я согласился наполовину: моя семья переехала в Миссури, но я решил, что
журналистики с меня хватит. Один нью-йоркский издатель заинтересовался
моим недописанным романом, а Марианна согласилась содержать семью на то
время, которое мне понадобится для окончания книги. Джон повторил свое
предложение, когда переходил из "Пост" к Перлу, но мне было по-прежнему не
интересно. Роман резво подвигался к концу, и становиться репортером у меня
не было никакого желания.
А потом было землетрясение, и смерть Джейми, и разъезд с Марианной, и
вдруг я обнаружил, что живу в дешевом мотеле возле аэропорта с парой
долларов в бумажнике. Какое-то время я перебивался случайными заработками
по нищенским расценкам, однажды вдруг оказалось, что я стою в
телефоне-автомате, звоню Джону на работу и спрашиваю, остается ли в силе
его предложение и, кстати, не знает ли он, где можно снять дешевую
комнатку? Джон сумел ответить положительно на оба вопроса и, возможно,
спас меня от дурдома.
Это все к тому, что Джон Тьернан - мой лучший друг, и секретов у нас
почти не было.
Именно почти: Джон был заядлым профессионалом и классным специалистом
по журналистским расследованиям, а хороший репортер-ищейка даже с
приятелями не обсуждает свою работу. Я знал, что Джон не привык открывать
свои карты, и воспринимал это как данность, потому я и сейчас не слишком
рассчитывал, что он выложит все как на духу.
- Это что, правда серьезно - насчет рубиновой оси?
Джон утвердительно наклонил голову - очень медленно - и потер пальцами
подбородок.
- Да, это кое-что значит. - Он рассеянно смотрел за окно на шпиль
церкви Сен-Винсент де Поль в нескольких кварталах от нас. - Это часть
материала, над которым я сейчас работаю, и... ты знаешь, я думаю, что
знаю, кто встречался с тобой вчера вечером.
- Источник? - спросил я, протягивая руку к его пачке и вытягивая
палочку резинки. - Я так понял, что ты с ней не знаком.
Джон покачал головой:
- Мне пришла пара анонимных е-мейлов с месяц назад. Я понимаю, как ты
растерялся, ведь ты думал, что у ворот ждут тебя, а тут...
Он передернул плечами:
- Черт меня побери, если я понимаю, как СИ на мой ПТ попало к тебе.
Даже префиксы у них разные. Такого просто не бывает.
- Какой-то глюк в сети. Не знаю. Но случайно я получил направленное
тебе сообщение...
Тут мы посмотрели друг на друга и оба покачали головой. Уж скорее
добрая фея оказалась бы моей тещей. Шансов на такое совпадение не больше,
чем позвонить больной бабушке и по ошибке выйти на горячую линию между
Белым домом и Кремлем. Конечно, может случиться и это, но и вы можете
стать миллионером, выиграв в лотерее штата Иллинойс по случайно
подобранному на улице трамвайному билету.
Совпадение, хрена с два. Никто из нас в добрую фею не верил.
- Позволь мне тебя спросить, - сказал Джон чуть погодя. - Если бы ты ее
снова увидел, ты бы ее узнал? Ведь было темно и дождь, но...
- Нас так притиснули друг к другу, что еще чуток поближе, и я должен
был бы, как честный человек, жениться. Узнал бы. - Я развернул жвачку и
засунул ее в рот. - А как ты думаешь ее искать? Позвонить на стадион и
спросить, не случилось ли им вчера вечером пристрелить пожилую чернокожую
даму?
Джон усмехнулся, потянулся к ящику стола и достал блокнот с кожаной
обложкой. Открыв его, он вытянул белую карточку с гравировкой из
внутреннего отделения и дал мне.
- Забавно, можно сказать...
Я взял карточку и стал ее рассматривать. Это было приглашение для
прессы на прием для узкого круга, имеющий быть сегодня в полдень, от
компании под названием "Типтри корпорейшн". Я повертел карточку в пальцах:
- Там?
- Там, - ответил он. - Она у них работает.
Город совпадений.
- Но ведь ты не знаешь, как ее зовут...
Он помотал головой. Я перевернул карточку и увидел, что она адресована
ему персонально.
- Странно, что она не просила передать тебе, что встретится с тобой на
этом приеме.
- Есть причины, - ответил он. - Да и к тому же она может не знать, что
я там буду. Компания разослала такие приглашения десяткам репортеров по
всему городу...
- А мне не прислали? - Я почувствовал себя обойденным, хотя и понимал,
что на такие вещи приглашают только репортеров высшего ранга.
шести штатах. Он, когда бывал пьян, начинал перечислять всех королев
красоты, которых ему случалось оприходовать, а когда бывал пьян
по-настоящему, то эта стодвадцатикилограммовая горилла с усами, как
велосипедный руль, и заплетенным в косичку конским хвостом могла
расстегнуть штаны и предъявить инструментарий.
- Едре-о-она мать, - протянул Чеви Дик, когда я вошел в гараж. - Ну и
вид у тебя. Ты что, имел кого-то в водосточной канаве?
- Учусь у тебя, Рикардо, - ответил я. - Что-нибудь я сделал
неправильно?
Чеви просиял. Пара его друзей обменялась комментариями по-испански. Они
сидели на бочках из-под масла и на шлакоблоках, а между ними на
промасленном асфальте стоял ящик "Будвайзера". На заднем плане была видна
гордость и радость Чеви Дика: угольно-черный "корвет" девяносто второго
года выпуска, полностью восстановленный и из-за законов о выводе из
употребления полностью нелегальный, вплоть до номеров, на которых крупными
буквами было написано короткое неприличное слово. Может быть, приятели
надеялись, что Чеви выведет его из гаража на Сороковое шоссе и снова
совершит полночный круиз, от которого копы со злости уписаются: "корвет"
Чеви Дика с откалиброванным на сто двадцать миль в час спидометром мог
спокойно уделать самый быстрый экипаж и даже бронированную патрульную
машину, имевшуюся в распоряжении городской полиции Сент-Луиса.
А может, они думали, что сейчас Чеви Дик объяснит этому мелкому гринго,
чтобы не залупался. Чеви пристально на меня смотрел. Он шагнул вперед, и я
встал попрочнее. Он медленно поднял левую руку, как бы желая поправить
ус... и вдруг его правый кулак молнией полетел мне в диафрагму. Я не
шевельнулся. Кулак остановился в полудюйме от моего солнечного
сплетения... а я опять не шевельнулся.
Это была наша старая игра двух мачо. Уже несколько месяцев. Компания
застонала и приглашающе завопила, а Чеви Дик расплылся в улыбке:
- Все в порядке, друг. Выпей с нами пива.
- Соблазнительно, - ответил я. - Только я вымотался. Если я начну
сейчас, тебе придется тащить меня на третий этаж.
- Долгий вечер был? - Чеви Дик осмотрел меня снова, и на его лице
появилось озабоченное выражение. - Слушай, да ты и впрямь в хреновом виде.
На патруль ВЧР, что ли, нарвался?
- Вроде того. - Я не мог отвести глаза от ящика. - Но если вы мне
дадите баночку с собой, я был бы...
Не ожидая продолжения, Чеви Дик наклонился к ящику и вытащил из него
блок - шесть бутылок. Кое-кто из его собутыльников неопределенно хмыкнул,
но Чеви не обратил внимания. Он не питал к ВЧР дружеских чувств; как он
часто мне говорил, он такое видал в Гаване при Кастро. Врага federates он
считал другом.
- Спасибо, Рикардо, - пробормотал я, прижимая к груди блок пива. - В
пятницу отдам.
- Vaya con dios, amigo [иди с Богом, друг (исп.)]. Иди домой и прими
душ. - Он усмехнулся снова, и в полусвете сорокаваттной лампочки мелькнули
его золотые коронки. - А то благоухаешь, как куча дерьма.
К лестнице я шел под грохочущий смех его приятелей.
Первую бутылку я открыл, как только влез в окно с пожарного входа и
включил настольную лампу. "Дом, милый дом..." или по крайней мере место,
где можно укрыться от дождя.
В моей однокомнатной чердачной квартире царил бардак, и ничего
необычного в этом не было. По всему полу разбросаны шмотки, в углу матрац
с неделями не убиравшейся постелью. Возле матраца и у письменного стола
книги и газеты. На столе пачка распечаток, состоящих из незаконченного,
неназванного и неопубликованного романа, который я писал последние
несколько лет. Возле кухонных ящиков катышки мышиного дерьма. Можно бы
кошку завести, она тут наведет порядок, когда меня не будет.
Первую бутылку я проглотил почти залпом, как только сбросил мокрую
одежду, оставляя ее на полу, на пути в ванную; только вытащил из кармана
пиджака Джокера и положил его на стол и тут же открыл вторую. Эту я взял с
собой в душ и растянулся под пластиковой стенкой, подставив себя струям
горячей воды, пока она не начала становиться холодной.
Тогда я открыл третью, нашел на полу спортивные шорты и натянул на
себя. И только тогда посмотрел на телефон. На индикаторе мигала цифра 9,
обозначая, что именно столько звонков было направлено ко мне с офисного
коммутатора внизу. Часть моего соглашения с Перлом о найме жилья состояла
в том, что я работал секретаршей на телефоне в нерабочие часы, и потому я
сел к столу, открыл экран телефона и начал просматривать сообщения.
Большинство звонков были рутинными. Раздраженные бизнесмены,
интересующиеся, почему их реклама на четверть страницы оказалась не в том
месте газеты, где они хотели бы, - например, на первой полосе. Какие-то
частные звонки отдельным работникам, обычно только лицо, имя и номер -
пресс-контакты, любовницы, любовники - кто знает? После каждого такого
звонка я нажимал кнопку запоминания.
Остальные были в основном анонимные "звонки ненависти" от читателей,
появлявшиеся всегда с выходом нового номера, в которых Перл обвинялся в
выпуске коммунистически розовой, крайне правой, крайне левой,
феминистской, антифеминистской, энвиронменталистской, технократической,
луддитской, анархистской, неонацистской, сионистской, порнографической,
антиамериканской и/или либеральной газеты; все клялись прекратить ее
читать с завтрашнего дня, если мы немедленно не перейдем на их
идеологическую платформу. Большинство таких отключало у телефона камеру,
но был один сумасшедший трехминутный звонок от какого-то чокнутого,
закрывшего лицо пакетом из бакалеи. Этот вопил, что нью-мадридское
землетрясение было возмездием Господним тем, кто отказал Линдону Ларушу в
поддержке на президентских выборах 1984 года.
При достаточном терпении и чувстве юмора можно найти вкус и в разборе
такого рода отзывов; впрочем, то же можно сказать и о еде из мусорного
бака. Это я все стер. Пусть пошлют е-мейл в газету, если не остынут.
Я уж было собрался скрутить голову четвертой бутылке, как услышал
последнее записанное на диск сообщение. Экран был пуст, но женский голос
на другом конце был мне очень хорошо знаком.
- Джерри, это Мари. Ты дома?.. - Короткая пауза. - О'кей, или тебя нет,
или ты не берешь трубку. Ладно...
Класс. Моя жена - точнее, бывшая жена, поскольку мы наконец-то оформили
свое расставание. Она даже не хочет появляться на экране.
- Я хотела сказать, что твой дядя Арни мне некоторое время назад
позвонил и... как бы это сказать... очень нервно о тебе говорил, поскольку
ты в прошлую пятницу вечером пропустил седер...
Я скривился и встряхнул головой. Начисто все забыл. Дядя Арни - это
старший брат моего отца и патриарх семьи Розен. Симпатичный старпер,
который настойчиво старался притянуть меня к соблюдению традиций, хотя
отлично знал, что я совсем не такой хороший еврейский племянник, каким он
желал меня видеть.
- Послушай, я понимаю, что в семье так принято, но, знаешь, я бы
хотела, чтобы ты его попросил сюда не звонить.
Уж конечно, она не хотела, чтобы он ей звонил. Марианна не была
еврейкой, и хотя ей пришлось принимать участие во всех седерах, хануках и
бармицвах семьи Розен, моим родственникам нечего было к ней приставать.
Она не поняла, что это дядя Арни еще раз попробовал нас свести вместе.
Дохлый номер, дядя.
- Вот, это все. Желаю всего лучшего. До свидания.
Звонок от Марианны. На этот раз - потому, что на прошлой неделе я
пропустил пасхальный седер.
Почему-то это еще больше испортило мне настроение. Пришлось залить это
оставшимися в пакете бутылками. Закончив последнюю, я не мог вспомнить,
зачем это она мне звонила, да если бы и мог, все равно наплевать.
Я мог думать только об одном - о Джейми.
Как я заснул - не помню: настолько был пьян.
Где-то ночью, очевидно, перелез от письменного стола в неприбранную
постель. Неосознанно, это было рефлекторное действие, а ни в коей мере не
волевое решение пойти дрыхнуть. В какой-то момент я просто вырубился, и
следующее, что я помню, - как в мою дверь колотят тяжелым кулаком.
- Розен! Эй, Розен! - Длинные яркие лучи солнца били в окна моего
чердака. Глаза болели, во рту было, как на дне кошачьего ящика с песком, а
в голове искрили сотни коротких замыканий. Где-то в мире пели птицы,
жужжали пчелы, добрые коровки давали молочко благословенным фермерским
дочкам, и счастливые маленькие гномы пели бодрую песенку, весело шагая на
работу.
Но все это было очень уж далеко, поскольку в моем чердачном бардаке
этим ясным апрельским утром я себя чувствовал просто ста девяностами
фунтами мышиного дерьма.
- Розен, так тебя перетак! Вылазь из койки, падла!
Я откинул одеяло и спустил ноги на пол. Правая наткнулась на полупустую
бутылку пива; я тупо смотрел, как она катится по деревянному полу,
отскакивает от кухонного стола и останавливается, покачиваясь, возле
входной двери, оставив за собой легкий след пивных опивков. Почему-то это
показалось мне захватывающим зрелищем: наглядная демонстрация ньютоновской
физики.
- Розен!
- Слышу, слышу, - пробормотал я. - Глаза не проплачь по моей погибшей
душе.
Ноги еще, оказывается, работали - по крайней мере настолько, что я мог
дойти до двери без костылей. Подобрав с пола какую-то футболку, я сунул в
нее голову, побрел через всю комнату к двери, вытащил засов и распахнул
дверь.
Эрл Бейли, двести шестьдесят фунтов злобы, упакованные в шесть футов
два дюйма безобразия, был последним, кого я хотел бы видеть с похмелья. Он
смотрел на меня, как на крысу, которую забыли прикончить дератизаторы.
Хотя с тех пор, как он стал владельцем здания, дератизаторы здесь не были
ни разу.
- Ты чего это? - рявкнул он. - Я уже пять минут в дверь стучу.
- Прости, у меня был междугородный разговор с президентом. Он
спрашивал, могу ли заехать к нему сегодня и помочь бороться за всеобщий
мир, но я ответил, что сначала должен разобраться с тобой.
Перл переступил порог и с отвращением сморщил нос.
- Ну и разит от тебя. Ты что, уже сегодня с утра?
- Нет, я вчера с вечера. - Я потянулся и достал бутылку, которую до
того отфутболил под стол.
- Тут еще осталось. Хочешь глотнуть? - спросил я, встряхивая бутылку и
запуская винтом полудюймовый слой теплого пива.
- Дай войти. - Он оттолкнул мою руку.
Он прошел твердыми шагами на середину комнаты, упер кулаки в широкие
бока и оглядел кучи шмоток и пустых коробок от пиццы на полу, засохшие
стебли, свесившиеся со стропил, полупустой остывший кофейник на
электрической плитке, беспорядочно набросанные книги и бумаги возле
компьютера на столе.
- Парень, тут у тебя смердит, как на помойке.
- Да брось ты, Перл, - вяло буркнул я. - Ты что, думал, что пускаешь
сюда жить Папу Римского?
- Нет, я думал, что здесь будет жить нормальный взрослый человек. - Он
глянул на меня через плечо. - Ты мне сказал, что собираешься в Форест-парк
за материалом для статьи.
- Там я и был. И даже нашел материал.
- Ха! - Он прошел к моему столу и глянул на книги и газеты. - В
утренних газетах сказано, что вчера вечером в парке был рейд ВЧР. - Он
наклонился, пытаясь выбросить какой-то мусор в переполненную корзину. -
"Пост" заявляет, что в амфитеатре Муни арестовали несколько нарушителей.
- Если что-то заслуживает слова "преуменьшением, то это оно и есть, -
ответил я. - О стрельбе ничего не сказано?
Он внимательно посмотрел на меня, чуть приподняв в удивлении бровь:
- О стрельбе ничего. А ты видел?
Я помотал головой:
- Нет, но слышал выстрелы. Извини, я там не лез под пули...
- И не остановился посмотреть, да? - Он поставил банку вертикально и
отряхнул руки о джинсы. - Почему?
Я осторожно потрогал руками болевшую шею:
- Ну, босс, ты же знаешь, что они говорят, когда в тебя стреляют.
Дескать, тебе естественным языком объясняют, что пора домой.
- Херня. Ты репортер. И первым делом ты собираешь материал для статьи,
а потом уже думаешь, как уносить ноги.
- Тебе легко гово...
- Но ты же не видел раненых, верно?
Я мотнул головой. Бейли закрыл глаза, сделал глубокий вдох и сказал
спокойным голосом:
- Значит, стрельбы не было. Только если мы можем предъявить тела
погибших.
- Да иди ты, Перл! - заорал я. - Я там был! Я слышал выстрелы и слышал
крики...
- Но ты же не видел пострадавших? - Перл смотрел на меня в упор. - Да
я-то тебе верю. Я даже думаю, что ты на самом деле там был, а не забился в
эту дыру накачаться до одури. - Он подошел к кровати, подобрал скинутые
мной с вечера ботинки с коркой грязи и бросил их опять на пол. По крайней
мере одно вещественное доказательство, что я не наплевал на задание. - Но
если ты мне не найдешь трупа с пулей ВЧР в груди, то ты отлично знаешь,
что скажет стадион.
Я кивнул. Это уж точно. Заранее известно, что заявит официальный
представитель Войск Чрезвычайного Реагирования, когда (и если) его спросят
о стрельбе во время вчерашнего рейда. Войска были вынуждены открыть огонь
по вооруженным сквоттерам в порядке необходимой самообороны. Либо такой
ответ, либо вообще полное отрицание.
Не в первый уже раз молодчики из ВЧР открывали огонь по невооруженным
гражданским лицам в Сент-Луисе, но еще ни разу никто, от прессы до Союза
Гражданских Свобод США не возбудил успешного дела против ВЧР по обвинению
в неоправданном применении вооруженной силы. Жизнь в моем родном городе
стала как в банановой республике третьего мира: обвинения выдвигались
часто, но вещественные доказательства имели привычку таинственным образом
исчезать. Как и свидетели.
Местная пресса ходила по тонкой ниточке. Особенно "Биг мадди", которая
имела привычку подробно освещать истории, в "Пост" едва упоминавшиеся.
Федералы не могли отменить Первую Поправку, но насолить Перлу - вполне.
Налоговые проверки, судебные иски... Бейли знал, каково приходится тем,
кто будоражит общественность, и умел соблюдать осторожность.
Доказательств нет - значит, нет и статьи. Бездоказательные заявления
ему были по фигу, и мне следовало бы уже это знать.
- Черт, Перл, ты уж прости. Я не думал...
- Не зови меня Перл, - сказал он. Свое прозвище он ненавидел, хотя так
называл его каждый. Он глянул на часы: - Ты уже должен быть на заседании
редакции.
- А... да. Заседание. А когда оно должно было начаться?
- Полчаса назад. Ты его пропустил. Потому я и здесь. - Он направился
было в ванную, но оттуда из-за двери потянуло воздухом, и он решил, что
лучше не надо. Ткнув большим пальцем в сторону уборной, спросил: - Там
кто-нибудь есть?
- Никого, кого ты раньше не видел. - Я встал из-за стола. - Извини, что
опоздал на заседание. Я прямо сейчас спускаюсь...
- Ни в коем случае. В таком виде от тебя всех стошнит. - Он с
омерзением мотнул головой, затем одарил меня ехидной улыбочкой: - Ты вчера
вечером тяжело работал. Прими душ и переоденься в чистое.
- Спасибо. Я через полчаса...
- У тебя пятнадцать минут. А президенту скажи, что он ублюдок и что в
мир во всем мире я не верю. - Улыбка исчезла. - А если через пятнадцать
минут я тебя не увижу, можешь начинать читать объявления о работе. Уловил?
- Уловил.
Мне не понравилось, как он это сказал.
- Встретимся внизу. - Он повернулся и, шагнув обратно в комнату,
добавил: - И разберись в этом гадюшнике. Жить невозможно. Я бы точно не
смог.
Дверь за ним захлопнулась.
Офисы "Биг мадди инкуайрер" расположились в большой комнате второго
этажа, перегороженной дешевым пластиком на отсеки. Все это напоминало
лабиринт, в который запускают мышь-неудачницу: компьютерные терминалы на
потрепанных столах серого металла, флюоресцентные лампы среди трубок и
проводов затянутого паутиной потолка, шахматно-кирпичные стены, завешанные
старыми афишами рок-концертов. Возле лестничной клетки, ведущей к входной
двери, стоял личный стол, куда нескончаемый поток одиноких приносил свои
объявления для таких же одиноких; в другом конце комнаты находился отдел
макетирования, где группа богемных художников лепила страницы в клубах
марихуанового дыма, вытягивавшегося только в полуоткрытое окно.
Радикальный шик, опоздавший к временам, когда быть радикалом было шикарно,
а Том Вульф ушел на небеса к Великому Текст-Процессору.
Где-то в середине комнаты находился редакторский отдел: четыре
сдвинутых вместе стола, и Гораций - неофициальный герб газеты, висящая на
стене здоровенная голова северного оленя в огромных солнечных очках и
бейсбольной кепке "Кардиналов", - надзирал за работой. Два других штатных
корреспондента куда-то выехали на задание, дав нам с Джоном Тьернаном
возможность провести наше собственное редакционное совещание по поводу
вчерашних событий.
Джон - самый странный человек в штате "Биг мадди", поскольку он -
единственный, кто с виду похож на нормального человека. В газете, где
каждый пьет, или покуривает травку, или экспериментирует в ванной с
галлюциногенами, за Джоном из пороков можно приметить лишь пристрастие к
жевательной резинке. Большая часть народу приходит на работу в джинсах,
футболках или тренировочных костюмах, а наш редактор отдела искусства
нередко щеголяет в пенсне и оперной шапке. Джон приходит в деловом
костюме, застегнутой на все пуговицы рубашке с Оксфорд-стрит и в
однотонном галстуке. Иногда он надевал кроссовки, но это было его
единственное отступление от официального костюма. Волосы он стриг не
слишком коротко и не слишком длинно, брился каждый день, а слово на букву
"х" не смог бы произнести, даже если бы его стукнули этим предметом по
голове. У него была жена, двое детей и две кошки, он жил в небольшом доме
в западном пригороде, каждое воскресное утро ходил к католической мессе,
и, как я подозреваю, священник никогда не слышал ничего скучнее его
исповеди.
Но в "Биг мадди" его никто никогда не попрекал за нестандартное
поведение. Он не только был терпим ко всем причудливым персоналиям
редакции, но еще был лучшим в городе репортером-ищейкой. Эрл предпочел бы
продать в рабство собственного сына, чем отпустить Джона Тьернана в другую
газету.
- Ты узнал ее имя? - спросил он, когда я рассказал ему, что случилось
во время рейда в Муни.
- Как же! - ответил я. - Мне даже не удалось с ней толком поговорить,
как я тебе и сказал. Но она не оттуда. Она не сквоттер.
- Понял, о'кей. - Джон говорил, как бы рассуждая вслух. Ноги он положил
на соседний стол. Вытащив ящик стола, он достал оттуда пачку жвачки. - Но
если она меня знает...
- По имени, но не в лицо. Иначе как она могла принять меня за тебя?
Джон предложил мне палочку "Дентайна", я отказался, и он стал
разворачивать палочку для себя.
- Соображаешь, кто это? - спросил я.
- Да нет. Это может быть кто угодно. - Он пожал плечами, запихнул
палочку в рот и стал задумчиво жевать, в то же время вертя трекбол
компьютера, запоминая статью, над которой в тот момент работал. - И она
сказала, что хочет видеть меня в восемь вечера сегодня у Клэнси?
- Именно так. И не верить никаким сообщениям, которые передаст тебе
Дингбэт...
Джон усмехнулся уголком губ:
- Да, верно. И не верить ничему, сказанному по телефону. Странно.
Он покачал головой, сбросил ноги со стола и крутанулся на кресле,
поворачиваясь лицом к компьютеру:
- Ладно, мне все равно сейчас надо закончить эту штуку, потом в полдень
пресс-конференция...
Тут я щелкнул пальцами, потому что внезапно вспомнил одну штуку. Прошу
заметить, только сейчас вспомнил, наверно, все дело в похмелье.
- Ах, да, кстати, самого-то главного я не рассказал. Когда я спросил
ее, из-за чего, собственно, весь шум, она сказала всего два слова. Э-э,
гм... "Рубиновая Ось".
Руки Джона замерли над клавиатурой. От экрана он не отвернулся, но
выражение лица вдруг стало совсем другим, и я понял, что он уже не думает
о мелких злободневных делах.
- Как, еще раз? - спросил он, не повышая голоса.
- "Рубиновая Ось", - повторил я. - Я попросил Джокера поискать, но он
мне ничего не смог сказать. А что, тебе это что-то говорит?
- Расскажи мне все это еще раз, - сказал он, снял руки с клавиатуры и
повернулся вместе с креслом лицом ко мне. - Медленно.
Позвольте мне чуть подробнее рассказать про Джона Тьернана.
Мы с Джоном старые друзья еще с девяностых, мы встретились на первом
курсе Миссурийского университета в Колумбии. Мы оба уроженцы Сент-Луиса, а
это ведь что-то да значило в аудитории, где полно ребят не из нашего
штата, и потому мы каждый день вместе работали в отделе городских
новостей, гоняясь за пожарными и описывая всякие мелочи. Когда нам выдали
корочки, я поехал на север штатным сотрудником оппозиционной газеты в
Массачусетсе, а Джон остался в Миссури на должности штатного
корреспондента "Пост-диспэтч", но связь мы поддерживали. Каждый из нас
женился на своей университетской подруге примерно в одно и то же время - я
связал свою судьбу с Марианной через два месяца после свадьбы Джона и
Сэнди. Даже дети, Джейми и Чарльз, родились у нас в один год. Такие вещи
иногда случаются.
Примерно тогда, когда я расстался с журналистикой, Джон уже вел в
"Пост-диспэтч" журналистские расследования. Когда я начал серьезно
подумывать увезти Марианну и Джейми с северо-востока, Джон уговорил меня
вернуться в Сент-Луис, обещая замолвить за меня словечко в "Пост-диспэтч".
Я согласился наполовину: моя семья переехала в Миссури, но я решил, что
журналистики с меня хватит. Один нью-йоркский издатель заинтересовался
моим недописанным романом, а Марианна согласилась содержать семью на то
время, которое мне понадобится для окончания книги. Джон повторил свое
предложение, когда переходил из "Пост" к Перлу, но мне было по-прежнему не
интересно. Роман резво подвигался к концу, и становиться репортером у меня
не было никакого желания.
А потом было землетрясение, и смерть Джейми, и разъезд с Марианной, и
вдруг я обнаружил, что живу в дешевом мотеле возле аэропорта с парой
долларов в бумажнике. Какое-то время я перебивался случайными заработками
по нищенским расценкам, однажды вдруг оказалось, что я стою в
телефоне-автомате, звоню Джону на работу и спрашиваю, остается ли в силе
его предложение и, кстати, не знает ли он, где можно снять дешевую
комнатку? Джон сумел ответить положительно на оба вопроса и, возможно,
спас меня от дурдома.
Это все к тому, что Джон Тьернан - мой лучший друг, и секретов у нас
почти не было.
Именно почти: Джон был заядлым профессионалом и классным специалистом
по журналистским расследованиям, а хороший репортер-ищейка даже с
приятелями не обсуждает свою работу. Я знал, что Джон не привык открывать
свои карты, и воспринимал это как данность, потому я и сейчас не слишком
рассчитывал, что он выложит все как на духу.
- Это что, правда серьезно - насчет рубиновой оси?
Джон утвердительно наклонил голову - очень медленно - и потер пальцами
подбородок.
- Да, это кое-что значит. - Он рассеянно смотрел за окно на шпиль
церкви Сен-Винсент де Поль в нескольких кварталах от нас. - Это часть
материала, над которым я сейчас работаю, и... ты знаешь, я думаю, что
знаю, кто встречался с тобой вчера вечером.
- Источник? - спросил я, протягивая руку к его пачке и вытягивая
палочку резинки. - Я так понял, что ты с ней не знаком.
Джон покачал головой:
- Мне пришла пара анонимных е-мейлов с месяц назад. Я понимаю, как ты
растерялся, ведь ты думал, что у ворот ждут тебя, а тут...
Он передернул плечами:
- Черт меня побери, если я понимаю, как СИ на мой ПТ попало к тебе.
Даже префиксы у них разные. Такого просто не бывает.
- Какой-то глюк в сети. Не знаю. Но случайно я получил направленное
тебе сообщение...
Тут мы посмотрели друг на друга и оба покачали головой. Уж скорее
добрая фея оказалась бы моей тещей. Шансов на такое совпадение не больше,
чем позвонить больной бабушке и по ошибке выйти на горячую линию между
Белым домом и Кремлем. Конечно, может случиться и это, но и вы можете
стать миллионером, выиграв в лотерее штата Иллинойс по случайно
подобранному на улице трамвайному билету.
Совпадение, хрена с два. Никто из нас в добрую фею не верил.
- Позволь мне тебя спросить, - сказал Джон чуть погодя. - Если бы ты ее
снова увидел, ты бы ее узнал? Ведь было темно и дождь, но...
- Нас так притиснули друг к другу, что еще чуток поближе, и я должен
был бы, как честный человек, жениться. Узнал бы. - Я развернул жвачку и
засунул ее в рот. - А как ты думаешь ее искать? Позвонить на стадион и
спросить, не случилось ли им вчера вечером пристрелить пожилую чернокожую
даму?
Джон усмехнулся, потянулся к ящику стола и достал блокнот с кожаной
обложкой. Открыв его, он вытянул белую карточку с гравировкой из
внутреннего отделения и дал мне.
- Забавно, можно сказать...
Я взял карточку и стал ее рассматривать. Это было приглашение для
прессы на прием для узкого круга, имеющий быть сегодня в полдень, от
компании под названием "Типтри корпорейшн". Я повертел карточку в пальцах:
- Там?
- Там, - ответил он. - Она у них работает.
Город совпадений.
- Но ведь ты не знаешь, как ее зовут...
Он помотал головой. Я перевернул карточку и увидел, что она адресована
ему персонально.
- Странно, что она не просила передать тебе, что встретится с тобой на
этом приеме.
- Есть причины, - ответил он. - Да и к тому же она может не знать, что
я там буду. Компания разослала такие приглашения десяткам репортеров по
всему городу...
- А мне не прислали? - Я почувствовал себя обойденным, хотя и понимал,
что на такие вещи приглашают только репортеров высшего ранга.