Страница:
необходимости каждый мог войти на компьютер другого. Джон, как преданный
воспитанник Миссурийского университета, выбрал себе в качестве пароля
слово "Миссу" (у меня паролем было слово "курятина" - просто потому, что
пароль я выбирал за завтраком). Я набрал "Миссу", система меня впустила, и
я стал смотреть, что было в памяти у Дингбэта.
Я даже присвистнул, увидев каталог длиной с телефонный справочник
небольшого города. В верхней строчке экрана было написано, что на мой
компьютер скопировалось более 100 мегабайт, и на диске осталось всего 50
килобайт свободных. Я пустил курсор вниз по экрану, и строки побежали
вверх; у многих названий в конце было BAT или EXE, но ничего узнаваемого
на первый взгляд.
На магнитооптический диск Дингбэта кто-то загрузил какую-то сложную
программу как раз перед тем, как убили Джона. У Тьернана не было никакого
резона таскать с собой что-нибудь подобное, и скорее всего на его
компьютер записала это Берил Хинкли во время встречи в баре. Однако я
понятия не имел, что это такое. Хакер из меня нулевой - все мои познания
на уровне компьютерной грамотности студента колледжа, и в программе такой
сложности мне не разобраться.
С уверенностью можно было сказать лишь одно: мой лучший друг был
застрелен выстрелом из лазерного оружия в голову вскоре после получения
этой программы. И что бы там ни говорил Фарентино насчет сходства этого
убийства с почерком Черного Джеди, я печенкой чуял, что Джон не был
случайной жертвой.
Не стал ли Джон жертвой наемного убийцы?
И сразу второй вопрос: а не за то ли его убили, что у него был вот этот
самый диск?
Я глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. Только без паники. Я
продолжил путешествие по директории, пытаясь найти что-нибудь похожее на
главное меню или файл READ_ME. Ощущение было - как у слепого в большой и
незнакомой комнате, но если мне удастся найти что-то вместо белой трости,
тогда...
Загудел телефон. Автоответчик был включен, но я машинально взял трубку:
- Алло?
На том конце молчали; экран телефона был пуст. Наверное, ошиблись
номером. Я собрался повесить трубку, но вдруг, как бы на заднем плане,
раздалось быстрое чередование кратких электронных звуков: щелчков,
свистов, гудков, завываний.
- Алло? - переспросил я. - Кто это?
Как только я заговорил, электронные шумы исчезли. После секундного
молчания, когда я опять чуть не повесил трубку, с другого конца вдруг
донесся лишенный интонации голос:
- Алло... алло... кто это... алло...
- Да кто там? - спросил я снова, уже теряя терпение.
Экран мигнул, по нему поплыли случайные фрактальные узоры [узоры, в
которых меньшая часть повторяет строение большей (например, ледяные узоры
на стекле); часто используются как заставки на компьютерных экранах
(скринсейверы)], как электронные отпечатки пальцев. Еще парочка гудков и
писков, а затем - как будто крутили магнитофонную ленту на большой
скорости - быстрые писклявые голоса. Так могли бы говорить Алвин и
Чипменкс со старого зонда, потерянного за орбитой Юпитера. Тем временем из
фракталей складывалось что-то, похожее на туманную человеческую фигуру. И
голос:
- Эй, кто это?.. Алло... Кто говорит?.. Алло...
Это был мой голос. На экране появились голова и плечи, но черты его
(или ее) лица были все время в движении: глаза, нос, губы, щеки,
подбородок, скулы, линия лба - все вместе менялось так быстро, что мои
глаза не успевали следить. Иногда лицо было похоже на мое, иногда - на
какое-то женское, или на женщину с бородой, а то на бородатого негра, а то
вообще возникало совсем новое.
- Да кто это? - Я уже сердился. - Слушай, Джах, если это ты
выпендриваешься, я тебе башку откручу и тебе же в задницу засуну!..
У меняющегося на экране лица задвигались губы, а голос, выходящий из
динамика, был уже не совсем моим. Он звучал нереально, будто из
шифровального аппарата:
- Джах... если ты выпендриваешься... эй... Джах... я тебе башку
откручу... кто говорит... я тебе задницу откручу и тебе же в башку
засуну... кто это?
Изменения лица на экране замедлились, это было явно мужское лицо, и оно
становилось все моложе. И среди гудков, свистков и писков, и еще - звука,
как при ускоренной перемотке ленты, прозвучало:
- Розен, Джерри... Джерард Розен... Джерри Розен... Папа, могу я тебе
сказать?..
На экране появилось другое лицо.
Я хряснул трубкой по рычагу.
Лицо еще секунду на меня смотрело, потом исчезло совсем, оставив
погасший экран.
Я тупо уставился на телефон. На улице чуть шептал ночной ветерок, как
погибшая душа, просящая ее впустить. Сердце билось, как будто пыталось
вырваться из клетки ребер, я чуял кислый запах собственного пота. Через
пять минут включился скринсейвер компьютера; по экрану поплыли волнистые
узоры фракталей, переливающиеся песчаные узоры, созданные формулами
Мандельброта - черная магия высшей математики.
А я все таращился на телефон, не принимая того, что сейчас видел и
слышал.
Лицо и голос... Боже ты мой, это был Джейми!
Резкий стук в дверь привел меня в чувство.
- Кто там? - отозвался я.
Ответа не было. Я уж подумал, что мне мерещится, как раздался еще один
стук, чуть сильнее.
Чеви Дик, наверное, пришел узнать, не хочу ли я выпить пива. У него
была ключевая карточка, и он знал коды отключения тревоги на двери. Пить
не хотелось, но компания мне сейчас нужна. И потому я встал и пошел к
двери.
- Сейчас, погоди, - буркнул я. - Иду открыва...
Дверь слетела с петель, замок выломился от бешеного удара ногой, и на
чердак ворвались четыре солдата в полном уличном снаряжении для подавления
беспорядков.
- Стоять, падла! - крикнул один, что стоял ближе к двери. Винтовка
"Хеклер и Кох Джи-11" смотрела прямо на меня. - ВЧР!
Тут же брызнуло под ударом приклада окно на пожарную лестницу, я рывком
обернулся и увидел, как еще два солдата ВЧР прыгают внутрь.
- Какого х...
Мне не удалось окончить свой парламентский запрос, поскольку один из
тех, что высадили входную дверь, схватил меня сзади. Я ударился лицом о
деревянный пол, да так, что дыхание перехватило. Борясь за вдох, я
попытался привстать на локтях, но лишь для того, чтобы тяжелый ботинок
вернул меня вниз.
- Лежать, сука!
Я начал было вывертываться из-под ботинка, но в шею уперлось дуло
"Джи-11".
- Кому сказано - лежать!
Я попытался кивнуть и залег тихо, вдыхая пыль с пола вместо воздуха, а
вокруг загудела какофония голосов:
- О'кей, мы его взяли.
- Ванную проверь!
- Кто-нибудь, найдите выключатель! Свет сюда!
В следующую секунду комната была залита светом от потолочной люстры.
- В ванной никого, сержант! Он здесь один.
- Белл, проверь стол. Нет ли там этой штуки.
Звук сбрасываемых со стола бумаг, щелчок вынутого из дисковода диска.
- Здесь, сержант. Он как раз ее на экране смотрел.
- Нормально. Вы с Тоддом запакуйте процессорный блок. Все диски, что
найдете, забирайте. Да, и бумаги прихватите. Коробку найдите где-нибудь.
- Есть, сержант.
- "Ромео Чарли", говорит "Гольф Браво", обнаружена, прием...
- Тихо, парень. Не дергайся.
Мне завели руки за спину и второй раз за вечер затянули пластиковые
наручники. Ботинок с меня убрали, но винтовка по-прежнему упиралась в шею.
- Слушай, здесь воняет, как в сортире...
- А чего ж еще ты ждал от репортера?
Заржали.
- Тише, ребята. Десять-четыре, "Ромео Чарли". Помещение проверено.
Никого посторонних нет. Десять-пятнадцать. "Браво", "Чарли", прием...
Лежа на полу, я все же повернул голову посмотреть, что сделали с моим
столом. Два солдата отключали мой компьютер, один держал процессорный
блок, другой отсоединял кабели. Третий нашел пустой картонный ящик и кидал
туда рукопись моего романа. Запихнув, схватил телефон, вырвал провод из
розетки и сунул туда же в коробку. Правильно - как орудие подрывной
деятельности.
- Да что вы тут делаете? - начал я. - Чего это вы...
- Заткнись, - сказал солдат у меня за спиной.
Я его игнорировал:
- В чем меня обвиняют? Что это за...
- Заткнись. - Мне в спину вновь уперся ботинок. - Когда надо будет
говорить, мы тебе скажем, понял? А теперь закрой рот.
- Десять-четыре, "Ромео Чарли". Десять-двадцать-четыре, скоро увидимся.
"Гольф Браво", конец связи... Так, ребята, давайте отсюда, пока соседи не
зашевелились.
Ботинок и винтовка отодвинулись, и две пары рук, схватив меня за плечи,
поставили на ноги.
- Шевелись, гад, - буркнул горилла, - а то на бейсбол не успеем.
Если у меня и были какие-то сомнения насчет того, куда мы едем, то
после этих слов они исчезли.
Я молча дал себя вывести за дверь. На площадке второго этажа стоял еще
один солдат, уперев себе в бок приклад. Ведущая в офис дверь листовой
стали была закрыта: кто бы ни отдал приказ о налете, четко указал, что в
редакцию "Биг мадди инкуайрер" вламываться не следует. Должно быть, не
хочет огласки.
Я все еще не понимал, как им удалось проникнуть в здание, не включив
сигнала тревоги. Но на площадке первого этажа стоял еще один солдат, и
провода от ПТ у него на ладони вели к пульту. Он-то и взломал защиту и
отключил сигнал тревоги. На меня он глянул лишь мельком. Меня вытащили на
тротуар.
Гэйер-стрит была пуста, если не считать двух серых "Пираний", стоявших
с включенными моторами и турелями водяных пушек, развернутыми к обоим
тротуарам. Если есть на свете что-то страшнее двух броневиков, стоящих у
вашей двери, - что ж, я надеюсь не дожить до того, чтобы такое увидеть. Но
если ВЧР ожидали бунта по поводу ареста дармоеда-репортера, то их ждало
разочарование. Тротуары были пусты, и любой, имеющий хоть мало-мальское
соображение, притаился у себя дома за шторкой, подглядывая в щелку одним
глазом.
Перед двумя "ЛАВ" стоял тягач, и на вилах погрузчика поднимался в
воздух "Деймос" Джона. Они прихватывали все, что только могло иметь
отношение к делу - компьютеры, автомобиль Джона, телефоны, даже рукопись
ненапечатанного романа. Что непонятно, так это то, что копов поблизости не
видно. После слета местных талантов у Клэнси по поводу убийства Джона
как-то странно, что ни одной патрульной полицейской машины здесь нет, тем
более что меня прихомутали явно за кражу маленького компакт-диска из
вещественных доказательств.
По спине пробежал холодок, когда до меня дошло: это собственная
операция ВЧР. И на самом деле сохранить эту операцию в тайне от полиции
Сент-Луиса было для них важнее всего, и командир группы говорил со штабом
явно на шифрованной волне.
Солдат открыл задние люки первой "Пираньи", и гориллы-конвоиры впихнули
меня в броневик. За ними взобрались еще двое, один прошел на сиденье рядом
с водителем, другой влез по лесенке наверх к водяной пушке.
Задние люки клацнули, закрываясь, и два солдата толкнули меня на
сиденье. Один устроился рядом, другой - напротив через узкий проход.
Положив на колени винтовки, они помолчали, потом один из них полез в
карман танкистской куртки за сигаретами.
- Боюсь, не будет ли слишком много - попросить вас не курить, - сказал
я. - Здесь несколько душновато.
Они посмотрели друг на друга и заржали. На нагрудных табличках у них
было написано: у одного - "Б.МУЛЛЕНС", у другого - "Б.ХЕФЛЕР". Боб и Боб,
близнецы-гестаповцы.
- Нет-нет, попросить можно, - ответил Боб Мулленс, прикуривая. По
голосу я узнал того, кто приставлял мне винтовку к затылку. - Попросить ты
можешь, черт возьми, чего тебе захочется...
Я не стал спрашивать их мнения о медленной и мучительной смерти от рака
легких. Мулленс выдохнул мне в лицо струю дыма и одарил меня улыбкой
говноеда; но, так как я не прореагировал, он снова откинулся на спинку
сиденья.
- Да-а, сыно-ок, - протянул он, - да, ты вляпался в дерьмо по самые
уши.
На глубокую мудрость своего партнера Хефлер выдал визгливый смешок:
- И теперь тебя, дядя, за ушко да на солнышко.
Задашь глупый вопрос - получишь типовой дурацкий ответ. Я уставился в
стальной пол, стараясь понять, что со мной происходит. Через минуту
водитель включил передачу, и "Пиранья" на своих двух ведущих осях под
грохот собственных дизелей рванула вниз по улице.
Меня везли за ушко да на солнышко, и не могу сказать, чтобы я очень
радовался этому.
Дорога от Суларда до стадиона Буша - проехать по ухабистому Бродвею и
еще чуть-чуть, но водитель "Пираньи" был чертовски упорен в своем желании
найти в искореженном асфальте каждую яму и проехать по ней на полной
скорости. Мои новые приятели Боб и Боб заходились до упаду, глядя, как я
пытаюсь сохранить равновесие с наручниками за спиной. Меня швыряло
взад-вперед, плечи болели от каждого неожиданного поворота машины или
толчка. Им это казалось очень смешным.
Смешно. Как мало надо некоторым для смеха. Кто-то очень жестокий
отобрал у этих малышей резиновые мячики и погремушки.
Когда броневик замедлил ход, на кафедральном соборе колокол прозвонил
двенадцать раз. Колеса еще раз подпрыгнули, будто "Пиранья" взлетела на
бугор, и машина остановилась. Из водительского отсека стукнули в стенку.
Мулленс встал, схватил меня за плечо и поднял с сиденья.
- Конечная, приятель, - сказал он, а Хефлер тем временем отщелкнул
задние люки и вытолкнул крышки наружу. - Пойдем, познакомишься с
полковником.
- Ага, - добавил Хефлер, выходя из машины. - А когда он с тобой
закончит, приходи к нам - еще покатаемся. Тебе ведь понравилось, правда?
Я молчал, пока Мулленс выволакивал меня из броневика. Машина
остановилась перед входом на стадион с Уолнат-стрит. Вокруг площади
тянулись бетонные баррикады, увенчанные режущей проволокой. Возле закрытых
билетных касс и сломанных турникетов стояли припаркованные "Пираньи".
Возле статуи Стена Мьюзиела толпились солдаты ВЧР, околачивая груши и гася
чинарики о бронзовый пьедестал. Стен-спортсмен небось в гробу
переворачивался.
Дорожки возле внешней стены были пусты, бейсбольные фанаты на них не
толклись. Вымпелы мировых чемпионатов уныло свисали с потолка первого
этажа - реликты золотого века. Давно уже это место не слышало щелчка биты,
давно здесь пахло горячими сосисками. У этих диктаторских режимов
Латинской Америки мы кое-чему научились: как превратить отличную
спортивную арену в адову яму.
Боб с Бобом провели меня через площадь к двустворчатой двери под
истрепанным брезентовым навесом. Дверь вела в узкий коридор, где еще два
солдата стояли в карауле возле дверей лифта. Один из горилл потянулся к
кнопке "Вверх" под надписью "ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА".
- Погодите, ребята, - сказал я, когда открылись двери левого лифта. -
Нам ведь сюда нельзя - мы не члены клуба.
Хефлер и в самом деле заколебался на секунду, подтверждая мою догадку,
что в дни, когда клуб работал, его бы сюда и помощником официанта не
взяли. Мулленс же буркнул что-то про "умников хитрожопых", впихивая меня в
лифт.
Я подавил улыбку. У некоторых людей совсем нет чувства юмора.
Мы поднялись до уровня лож и клуба "Стадион". Я здесь бывал пару раз с
дядей Арни, который мог себе позволить иметь золотую карточку члена клуба.
В свое время клуб "Стадион" был одним из самых фешенебельных мест во всем
городе: хорошая еда, хорошая выпивка, прекрасный вид на поле.
Когда двери лифта вновь открылись, мне сперва показалось, что изменения
не коснулись этого места. Все там же стоял дубовый стол регистратора, под
фотографиями игроков и команд-победительниц. На том же месте бар, и так же
нависали над подковообразной стойкой краны для "Будвайзера" и "Майклоба",
и так же висела над ней огромная обрамленная фотография Оззи Смита -
легендарный шорт-стоп со вскинутыми вверх руками после победной игры
мирового чемпионата-82.
Но тут Боб и Боб провели меня дальше в длинную изогнутую комнату, и я
увидел, что клуб уже не тот, что был раньше. Круглые столы и кожаные
кресла были навалены друг на друга в конце комнаты, буфетные столы снесли
на нижнюю палубу клуба, и теперь они громоздились под высокими стеклянными
окнами, загораживая вид на поле, и вместо богатых и веселых бейсбольных
болельщиков комнату наполняли мужчины и женщины в униформе, их бледные
лица озарялись экранами компьютерных терминалов и телевизионных мониторов.
Из динамиков не доносились голоса комментаторов КМОКС, освещавших ход
игры, и в полутемной комнате слышались только тихие монологи диспетчеров
полетов, отвечавших тихому жужжанию своих наголовных телефонов.
Клуб "Стадион" всегда был чересчур снобистским на мой вкус, но если
выбирать между метрдотелем, отказавшимся впустить меня в джинсах, и шайкой
андроидов из ВЧР, составлявших команду центра управления, я без колебаний
выбрал бы напыщенного главного официанта. Но все же главная мерзость
творилась за окнами, на игровом поле перед опустевшими трибунами.
Разметка "бриллиантом" исчезла, брезентовые базы давно убрали, и даже
насыпь питчера перенесли. Под резким светом стадионных прожекторов
выстроилась дюжина или больше вертолетов, около них сновали люди, копаясь
в моторах или протягивая толстые шланги к заправочным люкам. Гигантские
электронные табло, когда-то показывавшие счет, статистику игроков и
немедленные переигровки, теперь были забиты цифровой абракадаброй кодов
вылетов, задач, времени вылета на задание и прочее.
Из зоны первой базы поднимался "Апач", уходя вверх, пока не поднялся
над стенами стадиона. Пара пилотов в прыжковых костюмах вылезали из
углубления команды дома. На краю углубления сидели несколько человек из
наземной обслуги и попивали газировку, устроив свои задницы на вымпелах
"Кардиналов" от мировых чемпионатов. В те времена, когда ВЧР еще не
захватили стадион, даже коснуться такой святыни было бы страшным
кощунством, и лишь сами боги имели право войти в раздевалку "Кардиналов".
И под навесы не каждый получал приглашения. Поближе к окнам клуба
"Стадион" все еще крутил двойными винтами "Оспрей", и под наставленными на
них дулами горсточка скованных наручниками пленников в гражданском
маршировала к местам" команды гостей и дальше - к черт его знает какому
аду, что ждал их под трибунами.
Богохульство.
Стадион Буша был когда-то гордостью Сент-Луиса, одним из священных мест
города. Поколения болельщиков видели, как побеждали и терпели поражения
"Кардиналы", и даже в самые тяжелые сезоны для команды их не покидало
чувство товарищества. Теперь стадион был осквернен, и даже если ВЧР
уберутся завтра, его святость потеряна навеки.
По моему лицу можно было догадаться, что я думаю. Мулленс, главный шут
ансамбля "Боб и Боб", идя вслед за мной, запел песенку, где предлагалось
сходить на бейсбол, посидеть в амфитеатре, нажраться по-свински и с кем-то
подраться.
- Не тот город, фрайер, - буркнул я себе под нос. - Ты имел в виду
Нью-Йорк.
Он схватился за мои наручники и дернул их вверх, угрожая вывихнуть мне
плечи. Повезло же мне, что он болельщик "Мете" из Нью-Йорка. Я завопил от
боли и пролетел, спотыкаясь, несколько шагов вперед, чуть не повалившись
на сидевшего рядом диспетчера.
- Поговори еще, вонючка, - буркнул мне в ухо Мулленс, - и мы тебя
покатаем еще раз раньше, чем...
- Капрал, тот ли это человек, которого мы хотели видеть?
Новый голос звучал спокойно и уверенно и так небрежно, как будто его
обладатель интересовался, который час. Мулленс сразу ослабил хватку на
наручниках.
- Это он, полковник, - услышал я, выпрямляясь, писклявый голос. - Как
жизнь, Джерри?
Я оглянулся и увидел рядом с собой Пола Хюйгенса.
Класс. А то мне проблем не хватало.
- Не слишком плохо, Пол, - ответил я. - Ты знаешь, забавно, что куда я
ни повернусь, ты уже там.
Улыбка Хюйгенса почти исчезла.
- Ты знаешь, и мне так кажется.
Я уже собирался спросить, что он делает в полночь на стадионе, как
вперед выступил полковник Джордж Баррис.
Его я узнал сразу. В нашем городе не было человека, не знакомого с
командующим силами ВЧР в Сент-Луисе - по фотографиям и телевизионным
интервью. Средних лет джентльмен, с редкими седыми волосами и усами, и
такой с виду ординарный, что его прямо-таки представляешь себе с
газонокосилкой на лужайке дома в пригороде, а не в форме цвета хаки с
золотыми звездами на погонах.
Джон однажды виделся с Баррисом, когда несколько месяцев назад написал
критическую статью о неправильном поведении солдат ВЧР в городе.
- Этот деятель похож на банковского клерка, - сказал он мне позднее, -
но поговоришь с ним немного, и видно, что он слишком много раз смотрел
фильм "Паттон". Тяжелый случай.
Мне бы следовало тогда это запомнить.
- Рад с вами познакомиться, мистер Розен, - вежливо произнес полковник.
- Я всегда получаю удовольствие от чтения вашей колонки в "Инкуайрер",
хотя и не всегда соглашаюсь с вашим мнением.
- Благодарю вас, полковник, - ответил я. - Я бы пожал вашу руку, но,
кажется, у меня недавно обнаружились некоторые проблемы с использованием
своих.
Он чуть наклонил голову.
- Капрал, будьте добры, освободите мистера Розена, - сказал он, не
сводя с меня глаз. - После этого вы и ваш партнер можете вернуться к своим
обязанностям.
Я услышал, как за мной зашевелился Мулленс, и мои наручники разрезали
ножом. Я согнул руки в локтях и почесал себе нос, который чесался уже
пятнадцать минут.
- Muchas Gracias [большое спасибо (исп.)], капрал, - сказал я ему.
Благодарю за предложение подвезти меня домой, но я думаю сам найти дорогу,
о'кей?
Боб и Боб посмотрели на меня, затем отдали честь полковнику и вышли из
центра управления. Я сделал в уме заметку: не забыть послать им корзину с
фруктами.
- Что ж, полковник, - сказал я, обернувшись к нему, - я благодарю вас
за возможность показаться на людях, но сейчас, я думаю, поеду-ка я домой,
если вы не возражаете.
Баррис скрестил руки, все еще внимательно глядя на меня.
- Нет-нет, я боюсь, что мне придется возразить, мистер Розен. - Голос
звучал приятно, но под изысканной вежливостью чувствовалось стальное
лезвие. - Мои люди пошли на значительные неприятности, доставляя вас сюда.
Я приношу извинения за грубое обращение, которому вы, быть может,
подверглись, но перед тем, как разрешить вам уйти, мы все же должны
прояснить несколько вопросов.
- Меня никто ни в чем не обвинил... - начал было я.
- Нет, сэр, - продолжил он, - но мы легко могли бы, если бы захотели.
Например, в краже вещественного доказательства - для начала. - Баррис
оглянулся через плечо и сказал в сторону находившегося над нами балкона: -
Лейтенант Фарентино, не присоединитесь ли вы к нам?
Сюрприз за сюрпризом. Все мои друзья собрались повидаться со мной в
клубе сегодня ночью.
Я посмотрел вверх, где из тени выступил Майкл Фарентино. Он перегнулся
через перила, и на его постном лице возникла унылая усмешка.
- А, Джерри, - тихо сказал он, - я вижу, ты так и не нашел времени
переодеть штаны.
- Да все время что-то мешало, - ответил я. - Ты меня извини за
пластиковый пакет - нечем было заклеить.
Я самым наивным образом пожал плечами и изобразил на лице блуждающую
улыбку пьяного, а они трое смотрели на меня. Я подумал, не поздно ли найти
Боба и Боба и спросить, остается ли в силе предложение отвезти меня домой.
- Вас никто ни в чем не обвиняет, - сказал Баррис, - и не будет
обвинять, если вы согласитесь нам помочь. У нас здесь небольшой кризис, и
нам нужна ваша помощь. Ясно?
- Как темная вода, - вздохнул я и почесал себе шею. - Послушайте, я ни
хрена не понимаю, вокруг чего столько шума...
- Лучше всех понимаешь, - буркнул Хюйгенс.
- Отвалил бы ты, Хюйгенс, - сказал я. - Твоего пердежа я слышать больше
не хочу.
Диспетчеры глянули на меня через плечо, уголком глаза я заметил, что
солдат ВЧР смотрит в нашу сторону, положив руку на рукоятку электрошокера.
Мне уже было наплевать.
- Вот что, парни, - сказал я, стараясь не заводиться, но не преуспев в
этом, - день у меня был длинный. Убили моего лучшего друга, разгромили мой
дом, потом притащили меня в этот гадючник, да еще вот этот Принц Говнюк, -
ткнул я пальцем в сторону Хюйгенса, - решил выбросить меня с приема без
всякой причины. Так что если вам нечего мне сказать...
- Тихо! - рявкнул Баррис.
Если надо заставить кого-то заткнуться, поручите это военному. Я
замолчал, вспомнив, где нахожусь и с кем имею дело.
- А теперь слушайте, - продолжал он, чуть спокойнее, но с металлом в
голосе. - До сих пор мы с вами обращались вежливо...
Я открыл было рот - сделать язвительное замечание, как именно советует
мадемуазель Бонтон надевать на человека наручники и перевозить его в
танке, но тут Баррис шагнул вперед и приблизил свое лицо к моему.
- Если вы будете упорствовать, - сказал он полушепотом, - то вас
отведут в другое место, где мои люди с удовольствием склонят вас к
сотрудничеству. Вы понимаете меня, мистер Розен?
Я заткнулся, проглотив свои остроумные ремарки. Его невозможно было не
понять. Прямо здесь, под стадионом, были холодные подвалы с бетонными
стенами - катакомбы эпохи постмодерна, где человек мог пропасть навеки.
Последнее время у людей появилась привычка исчезать на стадионе Буша.
Слухи до меня доходили, как и до всех, а полковник Баррис более не походил
на отставного клерка, слушающего на завалинке старые записи Карпентера.
- Вы меня понимаете? - повторил он.
Я кивнул.
- Отлично, - сказал он. - Тогда пройдем в мой кабинет, где мы сможем
поговорить конфиденциально. Там нас ждут.
Он повернулся на каблуках и пошел прочь, направляясь к короткой
лестнице, ведущей на второй этаж клуба. За мной пошел Хюйгенс, а наверху
нас ждал Фарентино. Никто ничего не сказал, но Фарентино бросил мне
взгляд, в котором читалось предупреждение: "_С этим парнем дурака не
воспитанник Миссурийского университета, выбрал себе в качестве пароля
слово "Миссу" (у меня паролем было слово "курятина" - просто потому, что
пароль я выбирал за завтраком). Я набрал "Миссу", система меня впустила, и
я стал смотреть, что было в памяти у Дингбэта.
Я даже присвистнул, увидев каталог длиной с телефонный справочник
небольшого города. В верхней строчке экрана было написано, что на мой
компьютер скопировалось более 100 мегабайт, и на диске осталось всего 50
килобайт свободных. Я пустил курсор вниз по экрану, и строки побежали
вверх; у многих названий в конце было BAT или EXE, но ничего узнаваемого
на первый взгляд.
На магнитооптический диск Дингбэта кто-то загрузил какую-то сложную
программу как раз перед тем, как убили Джона. У Тьернана не было никакого
резона таскать с собой что-нибудь подобное, и скорее всего на его
компьютер записала это Берил Хинкли во время встречи в баре. Однако я
понятия не имел, что это такое. Хакер из меня нулевой - все мои познания
на уровне компьютерной грамотности студента колледжа, и в программе такой
сложности мне не разобраться.
С уверенностью можно было сказать лишь одно: мой лучший друг был
застрелен выстрелом из лазерного оружия в голову вскоре после получения
этой программы. И что бы там ни говорил Фарентино насчет сходства этого
убийства с почерком Черного Джеди, я печенкой чуял, что Джон не был
случайной жертвой.
Не стал ли Джон жертвой наемного убийцы?
И сразу второй вопрос: а не за то ли его убили, что у него был вот этот
самый диск?
Я глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. Только без паники. Я
продолжил путешествие по директории, пытаясь найти что-нибудь похожее на
главное меню или файл READ_ME. Ощущение было - как у слепого в большой и
незнакомой комнате, но если мне удастся найти что-то вместо белой трости,
тогда...
Загудел телефон. Автоответчик был включен, но я машинально взял трубку:
- Алло?
На том конце молчали; экран телефона был пуст. Наверное, ошиблись
номером. Я собрался повесить трубку, но вдруг, как бы на заднем плане,
раздалось быстрое чередование кратких электронных звуков: щелчков,
свистов, гудков, завываний.
- Алло? - переспросил я. - Кто это?
Как только я заговорил, электронные шумы исчезли. После секундного
молчания, когда я опять чуть не повесил трубку, с другого конца вдруг
донесся лишенный интонации голос:
- Алло... алло... кто это... алло...
- Да кто там? - спросил я снова, уже теряя терпение.
Экран мигнул, по нему поплыли случайные фрактальные узоры [узоры, в
которых меньшая часть повторяет строение большей (например, ледяные узоры
на стекле); часто используются как заставки на компьютерных экранах
(скринсейверы)], как электронные отпечатки пальцев. Еще парочка гудков и
писков, а затем - как будто крутили магнитофонную ленту на большой
скорости - быстрые писклявые голоса. Так могли бы говорить Алвин и
Чипменкс со старого зонда, потерянного за орбитой Юпитера. Тем временем из
фракталей складывалось что-то, похожее на туманную человеческую фигуру. И
голос:
- Эй, кто это?.. Алло... Кто говорит?.. Алло...
Это был мой голос. На экране появились голова и плечи, но черты его
(или ее) лица были все время в движении: глаза, нос, губы, щеки,
подбородок, скулы, линия лба - все вместе менялось так быстро, что мои
глаза не успевали следить. Иногда лицо было похоже на мое, иногда - на
какое-то женское, или на женщину с бородой, а то на бородатого негра, а то
вообще возникало совсем новое.
- Да кто это? - Я уже сердился. - Слушай, Джах, если это ты
выпендриваешься, я тебе башку откручу и тебе же в задницу засуну!..
У меняющегося на экране лица задвигались губы, а голос, выходящий из
динамика, был уже не совсем моим. Он звучал нереально, будто из
шифровального аппарата:
- Джах... если ты выпендриваешься... эй... Джах... я тебе башку
откручу... кто говорит... я тебе задницу откручу и тебе же в башку
засуну... кто это?
Изменения лица на экране замедлились, это было явно мужское лицо, и оно
становилось все моложе. И среди гудков, свистков и писков, и еще - звука,
как при ускоренной перемотке ленты, прозвучало:
- Розен, Джерри... Джерард Розен... Джерри Розен... Папа, могу я тебе
сказать?..
На экране появилось другое лицо.
Я хряснул трубкой по рычагу.
Лицо еще секунду на меня смотрело, потом исчезло совсем, оставив
погасший экран.
Я тупо уставился на телефон. На улице чуть шептал ночной ветерок, как
погибшая душа, просящая ее впустить. Сердце билось, как будто пыталось
вырваться из клетки ребер, я чуял кислый запах собственного пота. Через
пять минут включился скринсейвер компьютера; по экрану поплыли волнистые
узоры фракталей, переливающиеся песчаные узоры, созданные формулами
Мандельброта - черная магия высшей математики.
А я все таращился на телефон, не принимая того, что сейчас видел и
слышал.
Лицо и голос... Боже ты мой, это был Джейми!
Резкий стук в дверь привел меня в чувство.
- Кто там? - отозвался я.
Ответа не было. Я уж подумал, что мне мерещится, как раздался еще один
стук, чуть сильнее.
Чеви Дик, наверное, пришел узнать, не хочу ли я выпить пива. У него
была ключевая карточка, и он знал коды отключения тревоги на двери. Пить
не хотелось, но компания мне сейчас нужна. И потому я встал и пошел к
двери.
- Сейчас, погоди, - буркнул я. - Иду открыва...
Дверь слетела с петель, замок выломился от бешеного удара ногой, и на
чердак ворвались четыре солдата в полном уличном снаряжении для подавления
беспорядков.
- Стоять, падла! - крикнул один, что стоял ближе к двери. Винтовка
"Хеклер и Кох Джи-11" смотрела прямо на меня. - ВЧР!
Тут же брызнуло под ударом приклада окно на пожарную лестницу, я рывком
обернулся и увидел, как еще два солдата ВЧР прыгают внутрь.
- Какого х...
Мне не удалось окончить свой парламентский запрос, поскольку один из
тех, что высадили входную дверь, схватил меня сзади. Я ударился лицом о
деревянный пол, да так, что дыхание перехватило. Борясь за вдох, я
попытался привстать на локтях, но лишь для того, чтобы тяжелый ботинок
вернул меня вниз.
- Лежать, сука!
Я начал было вывертываться из-под ботинка, но в шею уперлось дуло
"Джи-11".
- Кому сказано - лежать!
Я попытался кивнуть и залег тихо, вдыхая пыль с пола вместо воздуха, а
вокруг загудела какофония голосов:
- О'кей, мы его взяли.
- Ванную проверь!
- Кто-нибудь, найдите выключатель! Свет сюда!
В следующую секунду комната была залита светом от потолочной люстры.
- В ванной никого, сержант! Он здесь один.
- Белл, проверь стол. Нет ли там этой штуки.
Звук сбрасываемых со стола бумаг, щелчок вынутого из дисковода диска.
- Здесь, сержант. Он как раз ее на экране смотрел.
- Нормально. Вы с Тоддом запакуйте процессорный блок. Все диски, что
найдете, забирайте. Да, и бумаги прихватите. Коробку найдите где-нибудь.
- Есть, сержант.
- "Ромео Чарли", говорит "Гольф Браво", обнаружена, прием...
- Тихо, парень. Не дергайся.
Мне завели руки за спину и второй раз за вечер затянули пластиковые
наручники. Ботинок с меня убрали, но винтовка по-прежнему упиралась в шею.
- Слушай, здесь воняет, как в сортире...
- А чего ж еще ты ждал от репортера?
Заржали.
- Тише, ребята. Десять-четыре, "Ромео Чарли". Помещение проверено.
Никого посторонних нет. Десять-пятнадцать. "Браво", "Чарли", прием...
Лежа на полу, я все же повернул голову посмотреть, что сделали с моим
столом. Два солдата отключали мой компьютер, один держал процессорный
блок, другой отсоединял кабели. Третий нашел пустой картонный ящик и кидал
туда рукопись моего романа. Запихнув, схватил телефон, вырвал провод из
розетки и сунул туда же в коробку. Правильно - как орудие подрывной
деятельности.
- Да что вы тут делаете? - начал я. - Чего это вы...
- Заткнись, - сказал солдат у меня за спиной.
Я его игнорировал:
- В чем меня обвиняют? Что это за...
- Заткнись. - Мне в спину вновь уперся ботинок. - Когда надо будет
говорить, мы тебе скажем, понял? А теперь закрой рот.
- Десять-четыре, "Ромео Чарли". Десять-двадцать-четыре, скоро увидимся.
"Гольф Браво", конец связи... Так, ребята, давайте отсюда, пока соседи не
зашевелились.
Ботинок и винтовка отодвинулись, и две пары рук, схватив меня за плечи,
поставили на ноги.
- Шевелись, гад, - буркнул горилла, - а то на бейсбол не успеем.
Если у меня и были какие-то сомнения насчет того, куда мы едем, то
после этих слов они исчезли.
Я молча дал себя вывести за дверь. На площадке второго этажа стоял еще
один солдат, уперев себе в бок приклад. Ведущая в офис дверь листовой
стали была закрыта: кто бы ни отдал приказ о налете, четко указал, что в
редакцию "Биг мадди инкуайрер" вламываться не следует. Должно быть, не
хочет огласки.
Я все еще не понимал, как им удалось проникнуть в здание, не включив
сигнала тревоги. Но на площадке первого этажа стоял еще один солдат, и
провода от ПТ у него на ладони вели к пульту. Он-то и взломал защиту и
отключил сигнал тревоги. На меня он глянул лишь мельком. Меня вытащили на
тротуар.
Гэйер-стрит была пуста, если не считать двух серых "Пираний", стоявших
с включенными моторами и турелями водяных пушек, развернутыми к обоим
тротуарам. Если есть на свете что-то страшнее двух броневиков, стоящих у
вашей двери, - что ж, я надеюсь не дожить до того, чтобы такое увидеть. Но
если ВЧР ожидали бунта по поводу ареста дармоеда-репортера, то их ждало
разочарование. Тротуары были пусты, и любой, имеющий хоть мало-мальское
соображение, притаился у себя дома за шторкой, подглядывая в щелку одним
глазом.
Перед двумя "ЛАВ" стоял тягач, и на вилах погрузчика поднимался в
воздух "Деймос" Джона. Они прихватывали все, что только могло иметь
отношение к делу - компьютеры, автомобиль Джона, телефоны, даже рукопись
ненапечатанного романа. Что непонятно, так это то, что копов поблизости не
видно. После слета местных талантов у Клэнси по поводу убийства Джона
как-то странно, что ни одной патрульной полицейской машины здесь нет, тем
более что меня прихомутали явно за кражу маленького компакт-диска из
вещественных доказательств.
По спине пробежал холодок, когда до меня дошло: это собственная
операция ВЧР. И на самом деле сохранить эту операцию в тайне от полиции
Сент-Луиса было для них важнее всего, и командир группы говорил со штабом
явно на шифрованной волне.
Солдат открыл задние люки первой "Пираньи", и гориллы-конвоиры впихнули
меня в броневик. За ними взобрались еще двое, один прошел на сиденье рядом
с водителем, другой влез по лесенке наверх к водяной пушке.
Задние люки клацнули, закрываясь, и два солдата толкнули меня на
сиденье. Один устроился рядом, другой - напротив через узкий проход.
Положив на колени винтовки, они помолчали, потом один из них полез в
карман танкистской куртки за сигаретами.
- Боюсь, не будет ли слишком много - попросить вас не курить, - сказал
я. - Здесь несколько душновато.
Они посмотрели друг на друга и заржали. На нагрудных табличках у них
было написано: у одного - "Б.МУЛЛЕНС", у другого - "Б.ХЕФЛЕР". Боб и Боб,
близнецы-гестаповцы.
- Нет-нет, попросить можно, - ответил Боб Мулленс, прикуривая. По
голосу я узнал того, кто приставлял мне винтовку к затылку. - Попросить ты
можешь, черт возьми, чего тебе захочется...
Я не стал спрашивать их мнения о медленной и мучительной смерти от рака
легких. Мулленс выдохнул мне в лицо струю дыма и одарил меня улыбкой
говноеда; но, так как я не прореагировал, он снова откинулся на спинку
сиденья.
- Да-а, сыно-ок, - протянул он, - да, ты вляпался в дерьмо по самые
уши.
На глубокую мудрость своего партнера Хефлер выдал визгливый смешок:
- И теперь тебя, дядя, за ушко да на солнышко.
Задашь глупый вопрос - получишь типовой дурацкий ответ. Я уставился в
стальной пол, стараясь понять, что со мной происходит. Через минуту
водитель включил передачу, и "Пиранья" на своих двух ведущих осях под
грохот собственных дизелей рванула вниз по улице.
Меня везли за ушко да на солнышко, и не могу сказать, чтобы я очень
радовался этому.
Дорога от Суларда до стадиона Буша - проехать по ухабистому Бродвею и
еще чуть-чуть, но водитель "Пираньи" был чертовски упорен в своем желании
найти в искореженном асфальте каждую яму и проехать по ней на полной
скорости. Мои новые приятели Боб и Боб заходились до упаду, глядя, как я
пытаюсь сохранить равновесие с наручниками за спиной. Меня швыряло
взад-вперед, плечи болели от каждого неожиданного поворота машины или
толчка. Им это казалось очень смешным.
Смешно. Как мало надо некоторым для смеха. Кто-то очень жестокий
отобрал у этих малышей резиновые мячики и погремушки.
Когда броневик замедлил ход, на кафедральном соборе колокол прозвонил
двенадцать раз. Колеса еще раз подпрыгнули, будто "Пиранья" взлетела на
бугор, и машина остановилась. Из водительского отсека стукнули в стенку.
Мулленс встал, схватил меня за плечо и поднял с сиденья.
- Конечная, приятель, - сказал он, а Хефлер тем временем отщелкнул
задние люки и вытолкнул крышки наружу. - Пойдем, познакомишься с
полковником.
- Ага, - добавил Хефлер, выходя из машины. - А когда он с тобой
закончит, приходи к нам - еще покатаемся. Тебе ведь понравилось, правда?
Я молчал, пока Мулленс выволакивал меня из броневика. Машина
остановилась перед входом на стадион с Уолнат-стрит. Вокруг площади
тянулись бетонные баррикады, увенчанные режущей проволокой. Возле закрытых
билетных касс и сломанных турникетов стояли припаркованные "Пираньи".
Возле статуи Стена Мьюзиела толпились солдаты ВЧР, околачивая груши и гася
чинарики о бронзовый пьедестал. Стен-спортсмен небось в гробу
переворачивался.
Дорожки возле внешней стены были пусты, бейсбольные фанаты на них не
толклись. Вымпелы мировых чемпионатов уныло свисали с потолка первого
этажа - реликты золотого века. Давно уже это место не слышало щелчка биты,
давно здесь пахло горячими сосисками. У этих диктаторских режимов
Латинской Америки мы кое-чему научились: как превратить отличную
спортивную арену в адову яму.
Боб с Бобом провели меня через площадь к двустворчатой двери под
истрепанным брезентовым навесом. Дверь вела в узкий коридор, где еще два
солдата стояли в карауле возле дверей лифта. Один из горилл потянулся к
кнопке "Вверх" под надписью "ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА".
- Погодите, ребята, - сказал я, когда открылись двери левого лифта. -
Нам ведь сюда нельзя - мы не члены клуба.
Хефлер и в самом деле заколебался на секунду, подтверждая мою догадку,
что в дни, когда клуб работал, его бы сюда и помощником официанта не
взяли. Мулленс же буркнул что-то про "умников хитрожопых", впихивая меня в
лифт.
Я подавил улыбку. У некоторых людей совсем нет чувства юмора.
Мы поднялись до уровня лож и клуба "Стадион". Я здесь бывал пару раз с
дядей Арни, который мог себе позволить иметь золотую карточку члена клуба.
В свое время клуб "Стадион" был одним из самых фешенебельных мест во всем
городе: хорошая еда, хорошая выпивка, прекрасный вид на поле.
Когда двери лифта вновь открылись, мне сперва показалось, что изменения
не коснулись этого места. Все там же стоял дубовый стол регистратора, под
фотографиями игроков и команд-победительниц. На том же месте бар, и так же
нависали над подковообразной стойкой краны для "Будвайзера" и "Майклоба",
и так же висела над ней огромная обрамленная фотография Оззи Смита -
легендарный шорт-стоп со вскинутыми вверх руками после победной игры
мирового чемпионата-82.
Но тут Боб и Боб провели меня дальше в длинную изогнутую комнату, и я
увидел, что клуб уже не тот, что был раньше. Круглые столы и кожаные
кресла были навалены друг на друга в конце комнаты, буфетные столы снесли
на нижнюю палубу клуба, и теперь они громоздились под высокими стеклянными
окнами, загораживая вид на поле, и вместо богатых и веселых бейсбольных
болельщиков комнату наполняли мужчины и женщины в униформе, их бледные
лица озарялись экранами компьютерных терминалов и телевизионных мониторов.
Из динамиков не доносились голоса комментаторов КМОКС, освещавших ход
игры, и в полутемной комнате слышались только тихие монологи диспетчеров
полетов, отвечавших тихому жужжанию своих наголовных телефонов.
Клуб "Стадион" всегда был чересчур снобистским на мой вкус, но если
выбирать между метрдотелем, отказавшимся впустить меня в джинсах, и шайкой
андроидов из ВЧР, составлявших команду центра управления, я без колебаний
выбрал бы напыщенного главного официанта. Но все же главная мерзость
творилась за окнами, на игровом поле перед опустевшими трибунами.
Разметка "бриллиантом" исчезла, брезентовые базы давно убрали, и даже
насыпь питчера перенесли. Под резким светом стадионных прожекторов
выстроилась дюжина или больше вертолетов, около них сновали люди, копаясь
в моторах или протягивая толстые шланги к заправочным люкам. Гигантские
электронные табло, когда-то показывавшие счет, статистику игроков и
немедленные переигровки, теперь были забиты цифровой абракадаброй кодов
вылетов, задач, времени вылета на задание и прочее.
Из зоны первой базы поднимался "Апач", уходя вверх, пока не поднялся
над стенами стадиона. Пара пилотов в прыжковых костюмах вылезали из
углубления команды дома. На краю углубления сидели несколько человек из
наземной обслуги и попивали газировку, устроив свои задницы на вымпелах
"Кардиналов" от мировых чемпионатов. В те времена, когда ВЧР еще не
захватили стадион, даже коснуться такой святыни было бы страшным
кощунством, и лишь сами боги имели право войти в раздевалку "Кардиналов".
И под навесы не каждый получал приглашения. Поближе к окнам клуба
"Стадион" все еще крутил двойными винтами "Оспрей", и под наставленными на
них дулами горсточка скованных наручниками пленников в гражданском
маршировала к местам" команды гостей и дальше - к черт его знает какому
аду, что ждал их под трибунами.
Богохульство.
Стадион Буша был когда-то гордостью Сент-Луиса, одним из священных мест
города. Поколения болельщиков видели, как побеждали и терпели поражения
"Кардиналы", и даже в самые тяжелые сезоны для команды их не покидало
чувство товарищества. Теперь стадион был осквернен, и даже если ВЧР
уберутся завтра, его святость потеряна навеки.
По моему лицу можно было догадаться, что я думаю. Мулленс, главный шут
ансамбля "Боб и Боб", идя вслед за мной, запел песенку, где предлагалось
сходить на бейсбол, посидеть в амфитеатре, нажраться по-свински и с кем-то
подраться.
- Не тот город, фрайер, - буркнул я себе под нос. - Ты имел в виду
Нью-Йорк.
Он схватился за мои наручники и дернул их вверх, угрожая вывихнуть мне
плечи. Повезло же мне, что он болельщик "Мете" из Нью-Йорка. Я завопил от
боли и пролетел, спотыкаясь, несколько шагов вперед, чуть не повалившись
на сидевшего рядом диспетчера.
- Поговори еще, вонючка, - буркнул мне в ухо Мулленс, - и мы тебя
покатаем еще раз раньше, чем...
- Капрал, тот ли это человек, которого мы хотели видеть?
Новый голос звучал спокойно и уверенно и так небрежно, как будто его
обладатель интересовался, который час. Мулленс сразу ослабил хватку на
наручниках.
- Это он, полковник, - услышал я, выпрямляясь, писклявый голос. - Как
жизнь, Джерри?
Я оглянулся и увидел рядом с собой Пола Хюйгенса.
Класс. А то мне проблем не хватало.
- Не слишком плохо, Пол, - ответил я. - Ты знаешь, забавно, что куда я
ни повернусь, ты уже там.
Улыбка Хюйгенса почти исчезла.
- Ты знаешь, и мне так кажется.
Я уже собирался спросить, что он делает в полночь на стадионе, как
вперед выступил полковник Джордж Баррис.
Его я узнал сразу. В нашем городе не было человека, не знакомого с
командующим силами ВЧР в Сент-Луисе - по фотографиям и телевизионным
интервью. Средних лет джентльмен, с редкими седыми волосами и усами, и
такой с виду ординарный, что его прямо-таки представляешь себе с
газонокосилкой на лужайке дома в пригороде, а не в форме цвета хаки с
золотыми звездами на погонах.
Джон однажды виделся с Баррисом, когда несколько месяцев назад написал
критическую статью о неправильном поведении солдат ВЧР в городе.
- Этот деятель похож на банковского клерка, - сказал он мне позднее, -
но поговоришь с ним немного, и видно, что он слишком много раз смотрел
фильм "Паттон". Тяжелый случай.
Мне бы следовало тогда это запомнить.
- Рад с вами познакомиться, мистер Розен, - вежливо произнес полковник.
- Я всегда получаю удовольствие от чтения вашей колонки в "Инкуайрер",
хотя и не всегда соглашаюсь с вашим мнением.
- Благодарю вас, полковник, - ответил я. - Я бы пожал вашу руку, но,
кажется, у меня недавно обнаружились некоторые проблемы с использованием
своих.
Он чуть наклонил голову.
- Капрал, будьте добры, освободите мистера Розена, - сказал он, не
сводя с меня глаз. - После этого вы и ваш партнер можете вернуться к своим
обязанностям.
Я услышал, как за мной зашевелился Мулленс, и мои наручники разрезали
ножом. Я согнул руки в локтях и почесал себе нос, который чесался уже
пятнадцать минут.
- Muchas Gracias [большое спасибо (исп.)], капрал, - сказал я ему.
Благодарю за предложение подвезти меня домой, но я думаю сам найти дорогу,
о'кей?
Боб и Боб посмотрели на меня, затем отдали честь полковнику и вышли из
центра управления. Я сделал в уме заметку: не забыть послать им корзину с
фруктами.
- Что ж, полковник, - сказал я, обернувшись к нему, - я благодарю вас
за возможность показаться на людях, но сейчас, я думаю, поеду-ка я домой,
если вы не возражаете.
Баррис скрестил руки, все еще внимательно глядя на меня.
- Нет-нет, я боюсь, что мне придется возразить, мистер Розен. - Голос
звучал приятно, но под изысканной вежливостью чувствовалось стальное
лезвие. - Мои люди пошли на значительные неприятности, доставляя вас сюда.
Я приношу извинения за грубое обращение, которому вы, быть может,
подверглись, но перед тем, как разрешить вам уйти, мы все же должны
прояснить несколько вопросов.
- Меня никто ни в чем не обвинил... - начал было я.
- Нет, сэр, - продолжил он, - но мы легко могли бы, если бы захотели.
Например, в краже вещественного доказательства - для начала. - Баррис
оглянулся через плечо и сказал в сторону находившегося над нами балкона: -
Лейтенант Фарентино, не присоединитесь ли вы к нам?
Сюрприз за сюрпризом. Все мои друзья собрались повидаться со мной в
клубе сегодня ночью.
Я посмотрел вверх, где из тени выступил Майкл Фарентино. Он перегнулся
через перила, и на его постном лице возникла унылая усмешка.
- А, Джерри, - тихо сказал он, - я вижу, ты так и не нашел времени
переодеть штаны.
- Да все время что-то мешало, - ответил я. - Ты меня извини за
пластиковый пакет - нечем было заклеить.
Я самым наивным образом пожал плечами и изобразил на лице блуждающую
улыбку пьяного, а они трое смотрели на меня. Я подумал, не поздно ли найти
Боба и Боба и спросить, остается ли в силе предложение отвезти меня домой.
- Вас никто ни в чем не обвиняет, - сказал Баррис, - и не будет
обвинять, если вы согласитесь нам помочь. У нас здесь небольшой кризис, и
нам нужна ваша помощь. Ясно?
- Как темная вода, - вздохнул я и почесал себе шею. - Послушайте, я ни
хрена не понимаю, вокруг чего столько шума...
- Лучше всех понимаешь, - буркнул Хюйгенс.
- Отвалил бы ты, Хюйгенс, - сказал я. - Твоего пердежа я слышать больше
не хочу.
Диспетчеры глянули на меня через плечо, уголком глаза я заметил, что
солдат ВЧР смотрит в нашу сторону, положив руку на рукоятку электрошокера.
Мне уже было наплевать.
- Вот что, парни, - сказал я, стараясь не заводиться, но не преуспев в
этом, - день у меня был длинный. Убили моего лучшего друга, разгромили мой
дом, потом притащили меня в этот гадючник, да еще вот этот Принц Говнюк, -
ткнул я пальцем в сторону Хюйгенса, - решил выбросить меня с приема без
всякой причины. Так что если вам нечего мне сказать...
- Тихо! - рявкнул Баррис.
Если надо заставить кого-то заткнуться, поручите это военному. Я
замолчал, вспомнив, где нахожусь и с кем имею дело.
- А теперь слушайте, - продолжал он, чуть спокойнее, но с металлом в
голосе. - До сих пор мы с вами обращались вежливо...
Я открыл было рот - сделать язвительное замечание, как именно советует
мадемуазель Бонтон надевать на человека наручники и перевозить его в
танке, но тут Баррис шагнул вперед и приблизил свое лицо к моему.
- Если вы будете упорствовать, - сказал он полушепотом, - то вас
отведут в другое место, где мои люди с удовольствием склонят вас к
сотрудничеству. Вы понимаете меня, мистер Розен?
Я заткнулся, проглотив свои остроумные ремарки. Его невозможно было не
понять. Прямо здесь, под стадионом, были холодные подвалы с бетонными
стенами - катакомбы эпохи постмодерна, где человек мог пропасть навеки.
Последнее время у людей появилась привычка исчезать на стадионе Буша.
Слухи до меня доходили, как и до всех, а полковник Баррис более не походил
на отставного клерка, слушающего на завалинке старые записи Карпентера.
- Вы меня понимаете? - повторил он.
Я кивнул.
- Отлично, - сказал он. - Тогда пройдем в мой кабинет, где мы сможем
поговорить конфиденциально. Там нас ждут.
Он повернулся на каблуках и пошел прочь, направляясь к короткой
лестнице, ведущей на второй этаж клуба. За мной пошел Хюйгенс, а наверху
нас ждал Фарентино. Никто ничего не сказал, но Фарентино бросил мне
взгляд, в котором читалось предупреждение: "_С этим парнем дурака не