Данилов Всеволод. Бизнес - класс

   — Да откуда? Там такая цепочка — за год не «пробьешь». Я по-другому сделал: по «низу» запустил в камеру дезу, что вышли на некий «Зэт петролеум». И что думаешь? Сработало. Сам встречи запросил. Все воскресенье, считай, в следственном изоляторе с ним на пару просидел. Так что с тебя дополнительно причитается — за отсидочку в выходной день. Двойной тариф по КЗОТу.
   — Если только молоко за вредность.
   Получилось это несколько резче, чем следовало. Тем более суетливое мельтешение Суровцева можно было понять, — он удачно выполнил порученное задание и рассчитывал на дополнительное вознаграждение. Просто все мысли Коломнина сейчас были заняты предстоящим тяжелым разговором с Ларисой. Да еще в доме, в котором царит траур.
   — Да, да, ваше горе разделяю. Такой человек! — Суровцев, по-своему оценивший реплику, скорбно, хотя несколько запоздало закивал. — И забот теперь, что называется, полон рот. Но — дело есть дело. Потому позволил себе… Информация больно срочная.
   — Так что обнаружилось? Директор «Магнезита» напрямую работал с Гиляловым?
   — Как раз наоборот, — Суровцев понимающе хихикнул. — Он же почему «колоться» начал? Перетрусил, что и впрямь решат, будто он с Гиляловым завязан.
   — И что из того? — недопонял Коломнин. — Доказательств-то нет.
   — То есть как что? — Суровцев в свою очередь внимательно пригляделся к собеседнику. — Да ты, погляжу, совсем запаренный. Плевал он на доказательства. Ты что думаешь, он нас боится? Да если только слух пройдет, что от него ниточка тянется к верхам, он же не жилец.
   — В самом деле?
   — А то нет. Потому и раскладку поспешил дать. Как бы застолбить, что его делом было только конденсат отгружать и деньги на промежуточный счет посылать. А оттуда уж совсем другие направляли.
   — И он сказал, кто?
   — Да с чего бы иначе я здесь второй час околачиваюсь?! На, прочти копию протокола. С отчеркнутого места. Не оторвешься.
   Он оказался прав. Потому что первый же абзац поверг Коломнина в шок:
   — Не может быть. Этого просто не может быть. Может, врет?
   — Все точно. Я подробненько попытал. Говорю же, тут психология. Вот теперь они наши! Со мной машина и пара ребят. Будем брать?
   — Окстись, ретивый опер! — охолодил Коломнин. — Нам только не хватало новый ушат грязи на компанию. Да еще в дни траура. Сами, внутри, разберемся. А протокол перепишешь.
   Копию протокола он убрал в карман.
   — А как же?..У меня теперь, считай, на руках официальный материал. И вообще фальсификация — это, знаешь, какой риск, — расстроенный Суровцев попытался встать на привычную стязю стяжательства.
   — Зачтем, — Коломнин заметил, что после совместного с Ларисой визита к Суровцеву незаметно перенял ее манеру общаться с ним не как с бывшим коллегой, а как с исполнителем хорошо оплаченной услуги.
 
   Прямо из аэропорта Коломнин поехал к особняку Фархадова, куда, как сообщил по телефону Богаченков, второй день съезжались многочисленные, неведомые прежде родственники.
   Похороны были назначены на вторник, и с сегодняшнего числа все городские гостиницы закрылись для приема обычных посетителей: с вечера ожидали прилета первых гостей. Поговаривали о возможном прибытии премьер-министра. Вопреки желанию азербайджанской диаспоры тело готовились захоронить на Томильском кладбище. По заблаговременному распоряжению самого покойного — рядом с сыном.
   Возле особняка скопилось множество машин, меж которыми сновали озабоченные люди. Над горячим телом рыдают. Над хладным трупом грустят. Минута первой боли прошла. И теперь на всем окружающем лежала печать торжественной скорби.
   Одновременно с Коломниным к особняку подъехал УАЗ, в котором сидели два бригадира с буровых, ведших меж собой оживленный, рассмешивший обоих разговор, — похоже, травили анекдоты. Однако перед тем, как выйти из машины, оба стерли с лиц неуместное веселье и далее направились по брусчатке, полные печали. Более того, один из них, заслышав смех со стороны собравшихся неподалеку зевак, цыкнул возмущенно и даже потребовал от секьюрити отогнать посторонних.
   В этом не было особенного лицемерия. Просто человеческое начало брало свое во всех обстоятельствах. И живые, отдавая дань мертвым, продолжают думать о том, чего отныне лишен умерший, — о будущем. Именно с Фархадовым связывало большинство этих людей свои планы. И оттого горечь утраты усиливалась, причудливо смешиваясь с обидой на покойного, — сам ушел, а их, доверившихся ему, оставил в безвестности.
   Истинное лицемерие, как догадывался Коломнин, начнется завтра, когда в Томильск съедется нефтяная элита. Потому что приедут они не только хоронить своего патриарха. Соберутся они делить недоделенное. И теперь становилась понятной поспешность Слав Славыча Четверика: ГНК торопилась застолбить вешки.
   Перед входной дверью Коломнина поджидал набычившийся Богаченков.
   — Сергей Викторович, я хочу сказать. То есть специально ждал… В общем вы как хотите, но я от Ларисы Ивановны не отступлюсь и банку ее не сдам. Потому что это… и вообще бесчестно, — вместо приветствия выпалил он.
   — Ну, и не отступайся. Что с иском?
   — С иском? А что с иском? Оспорили, конечно. В среду к обеду судья обещал выдать им отказ.
   — Стало быть, и надо продержаться до среды. Так?
   — Так. Но вас же вроде как в банке повысили, — богаченковская физиономия обескураженно расплылась. — Само собой, так. Вы уж извините.
   — Как раз не за что. И лыбиться перестань. А то еще отметелят.
   На них как раз зыркнули те самые два бригадира.
 
   Кивнув секьюрити, Коломнин прошел в особняк. И сразу очутился среди всплесков голосов и усталых женских стенаний. В холле первого этажа незаметными тенями, как и подобает женщинам Востока, сновали азербайджанки.
   Мужчины, в основном сотрудники «Нафты», один за другим подходили к креслам в углу. Там, укутанная в темный, прозрачный платок, в компании жены Мамедова, заплаканной Зульфии, восседала Лариса. Хотя Зульфия была единственной дочерью умершего, а Лариса лишь невесткой, соболезнующие обращались прежде всего к ней. И сама Зульфия, кажется, воспринимала это как должное. Коломнин поразился происшедшей в Ларисе перемене: с запавшими глазами на потемневшем лице она безучастно протягивала руку подходившим, что-то негромко отвечала, углубленная в себя.
   В отличие от нее Зульфия подмечала происходящее вокруг, а потому первая заметила Коломнина, тут же наклонилась к Ларисе, что-то шепнула. Лицо Ларисы вспыхнуло, она поднялась поспешно, обыскивая залу глазами, и, не дослушав очередного соболезнующего, пошла навстречу.
   — Сережка! Наконец-то! Ну, где ж ты был? — не стесняясь наступившей тишины, обхватила его руками, потерлась лицом о грудь. — Если б знал, как мне тяжко!
   — Лариса! Прими мои соболезнования, — пробормотал Коломнин, оглаживая ее за плечо — сочувственно и напоминающе. — Ларочка! На нас смотрят. Она недоуменно подняла лицо, и — горло Коломнина перехватило: на чистое, не знающее трещин лицо ее будто набросили паутинку из первых морщинок. — Успокойся, милая, я с тобой. Теперь всегда с тобой.
   Глаза ее залучились.
   — Я привез новости. Надо бы обсудить. Правда, сейчас неподходящее время…
   Лариса взяла его за руку и сквозь строй сочувственно-осуждающих глаз решительно повела в малую гостиную.
   Одна из пожилых женщин, поджав губы, пошла следом, настигла их на пороге.
   Лариса обернулась:
   — Какие-то проблемы?
   — Негоже в эту минуту оставаться наедине с посторонним мужчиной!
   — Я занята. Освобожусь — выйду. Займитесь пока гостями, — властно произнесла Лариса и, легонько оттеснив опешившую блюстительницу нравственности, решительно прикрыла за собой дверь. — Как же они меня достали!
   — Даже не предполагал, что ты настолько была привязана к Фархадову, — признался Коломнин.
   — Насколько?! — вскинулась Лариса. — И ты туда же! Все разглядывают, будто из-под корки какие-то мысли потайные выдрать хотят. А нет никаких мыслей! Он же мне как отец был. Понимаешь? Даже к тебе ревновал как отец. А теперь налетели отовсюду какие-то неведомые родственники и — ходят, меряются любовью. А сами стены глазами обшаривают. Наследнички!
   — Устала?
   — Не в том дело. Казбек тоже как с цепи сорвался: зачем дядю Салмана одного отпустила? Да не в нем дело. Сама не могу себе простить, что подтолкнула Салман Курбадовича. Ведь могла отговорить.
   «Я же просил!» — едва не сорвалось с языка Коломнина.
   — Надо же — такое невезение. Приехать в Минэнерго как раз тогда, когда Гилялова вызвали в Правительство. Да это бы полдела. Так еще столкнулся с этой сволочью Бурлюком.
   — И что тот ему наговорил?
   — Точно неизвестно. Референт открыл им кабинет Гилялова. Там и говорили наедине. Через десять минут Бурлюк выскочил, — у Салман Курбадовича приступ. Теперь, конечно, утверждает, что о делах вообще не говорили. А с чего тогда приступ? Да и о чем им говорить было? Прямо мистическое стечение обстоятельств.
   — Мистика подготовленная, — значительно произнес Коломнин.
   — Надо же было, чтоб и Фархадов в этот день приехал, и Бурлюк — из Германии… — она словно споткнулась. — Что? Что ты сказал? Ты хочешь сказать?!..
   — Гилялов ведь был предупрежден о приезде Фархадова?… То-то что. Я собственно с этим торопился.
   — Да ты!.. Только посмей подумать даже. Гилялов — это его ученик. Если хочешь знать, вообще настаивал на Новодевичьем хоронить. Час назад звонил: в Правительстве уже заготовлен проект о присвоении нефтяному институту имени Фархадова. Сказал, что отныне и я, и дочь будем под его отдельной опекой.
   — То, что он по части присвоений силен, я еще с прежних времен знаю, — усмехнулся Коломнин. — А опекой он тебя действительно обеспечил. Нефтяные эксперты, что с банковскими сотрудниками прикатили, — это братки из его дочерней компании. На днях банк «Авангард» вошел в уставный капитал Генеральной нефтяной компании, и наезд совершается по указке Гилялова. Хочет загрести «Нафту» под себя.
   — Не смей! — поддерживаемая Коломниным, Лариса медленно осела на кресло. — Не смей повторять сплетни! Ты что, не понимаешь, Гилялов — теперь единственный человек, на которого мы можем опереться? И потом — он же не знал, что…Салман Курбадович умрет.
   — Не знал! Потому и действовал чужими руками. А теперь знает. И довольно стенаний! — Коломнин почувствовал, что она на грани нервного срыва. — На Кипре я встречался с Ознобихиным.
   То ли от неожиданного окрика, то ли от упоминания фамилии Ознобихина, Лариса, и в самом деле готовая впасть в истерику, встряхнулась. Ротик ее непроизвольно раскрылся.
   Но по мере того как слова Коломнина бомбардировали ее тяжелыми градинами, внезапно обрушившимися среди лета, глаза Ларисы сузились, губы подобрались в упрямую линию.
   — Четверик прилетит с часу на час. И тут же будет добиваться аудиенции, — закончил рассказ Коломнин.
   — Уже звонил, — глухо подтвердила Лариса.
   — По словам Ознобихина, — Коломнин отошел к окну, приподнял портьеру, будто разглядывая происходящее на улице, а на самом деле, чтоб не смотреть на Ларису. — Четверик будет предлагать за компанию полтора десятка миллионов долларов. Но согласится на пятьдесят.
   Он замолчал, ожидая реакции. Но то, что услышал, поразило: Лариса захохотала. В беспокойстве Коломнин обернулся, ища глазами что-нибудь из напитков. Однако искать успокоительное не пришлось. То не была истерика. Это был злой смех задетого за живое человека, которому пересказали оскорбительную остроту на его счет.
   — Пятьдесят? — переспросила она.
   — Да. Думаю, можно попробовать и побольше, — недоуменно подтвердил Коломнин.
   — Это если только очень постараться.
   Дверь распахнулась, и в гостиной показалось озабоченное лицо Зульфии: хохот Ларисы донесся до залы.
   — Все в порядке, — успокоила ее Лариса. И тем испугала еще больше.
   — Это нервное, — нашелся Коломнин.
   — Если что, вода на столике, — неловко кивнув, Зульфия вышла.
   — Надо же — не поскупились! Да у нас только извлекаемых запасов газа на миллиарды. Высококачественный конденсат. Прямой подход к магистральному трубопроводу. И за все это пятьдесят? Нечего сказать — щедро…А ты что отмалчиваешься?!
   — Меня уволь. Это теперь твоя компания. Тебе и решать.
   — И тебе! Ты мой муж! — жестко объявила Лариса. — Ну, все равно что муж. Говори, что думаешь! Вижу ведь, затаился. — Я бы, пожалуй, отдал.
   — Вот как? — Коломнин поймал на себе пытливый, неуютный взгляд Ларисы. — И можно узнать?..
   — Ознобихин прав в главном: бизнес этот для тебя чужой. Да и кусок по правде такой, что не проглотить. Не добром, так силой, но — выживут. А так возвращаешься миллионершей. Москва под тобой. Наскучило — покупай виллу в Ницце. Все, чего хотела, — твое.
   — Не веришь в меня?
   — Не в том дело, — от прямого ответа Коломнин уклонился. И она это заметила. — В этом мире в одиночку, хоть и семи пядей, не выживешь. Да еще без связей. Был в связке банк, была надежда подняться. А теперь, когда все против… Лара, здесь согласованные правила игры. Они даже государство надувают согласованно. И если завтра «Транснефть» перекроет нам доступ в нефтяную трубу, мы не выйдем на экспорт. Газовую трубу контролирует «Газпром». Ты думаешь, им всем нужны новые конкуренты? Потому полагаю, лучше тебе достойно уйти в сторону.
   — Это, по-твоему, достойно?! Чуть припугнули и -в кусты! Компанию Салман Курбадович как семейный бизнес задумал. Месторождение это сам нашел и выпестовал. Никто, кроме него, не верил. За него Тимур погиб! И теперь уйти?! Говори же! Или — тоже перекупили?!
   — Знаешь что? Я у тебя ничего никогда не клянчил, — Коломнин сделал движение выйти. Но Лариса метнулась к нему так, что соскочившая с соломенных волос черная капроновая накидка вяло вспорхнула в воздух.
   — Прости! Разве не видишь, какая я сегодня? Нельзя мне одной быть. Говори же!
   — Хорошо, — в самом деле меряться обидой с держащейся из последних сил женщиной было не по-мужски. — По совести мне самому все это противно. Но еще раз повторяю: тебе нужен серьезный союзник. Допустим, найти такого можно, — месторождение привлекательно. Но тогда его нужно пустить в уставной капитал. Хотя бы на блокирующий пакет. А этого ты теперь сделать не можешь. Не можешь даже поменять Совет директоров. А в нем до сих пор люди, которых Гилялов легко перекупит. Или уже перекупил. — Я тебе больше скажу: оказывается, я и не директор, — под вопрошающим взглядом Лариса сокрушенно оттопырила нижнюю губу. — Родич мой Казбек вчера заявил, что назначил меня Салман Курбадович без решения Совета директоров. А значит, незаконно. Требует срочно собрать Совет. Ты знаешь, по-моему, он сам хочет стать директором. Вот ведь как! Не успел умереть и — откуда что берется. Так что и здесь, похоже, предстоит большая драка.
   — Главная проблема в другом, — к разочарованию Ларисы, Коломнин проигнорировал услышанное как якобы несущественное, — чтобы реально управлять компанией, мало быть директором. Нужно быть собственником. А даже если акции Фархадовым завещаны твоей дочери, раньше, чем через полгода в наследство вы не вступите. А за полгода…
   — Нам не нужны полгода.
   — Не понял?
   — Еще месяц назад Салман Курбадович оформил дарственную на внучку. А я — соответственно — опекунша. Нам не нужны полгода, Сергей.
   — Это серьезно, — обескураженно признал Коломнин. — Выходит, Фархадов заранее просчитал подобную ситуацию. И ты — знала, и ничего мне не сказала? Лариса виновато пожала плечом. Это было ново: прежде она торопилась обсудить с ним каждую мелочь.
   — Что ж, тогда можно попробовать повоевать. Если уж решилась. Хотя — шансов… — он отчеркнул пальцем кончик мизинца.
   — Шансы есть. Есть! — гипнотизирующе произнесла Лариса. — Месяц-полтора максимум и — в трубу врежемся. А там, сам знаешь, иные деньги хлестанут.
   — Я знаю. И другие знают. Потому и попытаются раньше уничтожить.
   — Мы выдержим. Вместе — выстоим. Жалко, конечно, что не получится теперь взять под контроль «Руссойл». Ничего! Найдем другого трейдера.
   — Зачем другого? Бери «Руссойл». Дарю, — Коломнин сделал щедрый жест.
   Пришел черед изумиться Ларисе:
   — То есть что значит даришь? — Ну, не сам «Руссойл», конечно. Но «Хорнисс холдинг», на котором двадцать пять процентов «Руссойла», теперь твой. Плюс столько же на «Нафте». Так что по сути одно и то же.
   — Погоди. Но «Хорнисс» принадлежит банку.
   — Вчера я переписал его на тебя.
   — Но…Сережа, за это же, — она пошевелила побледневшими губами, не решаясь произнести роковое слово. — «заказывают». — Я не приму. Слышишь? Немедленно звони адвокату. Отменяй. Ты мне живой нужен, понимаешь? Додумался, Дон Кихотишко паршивый!
   Она схватила трубку, принялась тыкать ею в его ладонь. — Набирай номер, я переведу. Главное — успеть, пока никто не знает.
   От неподдельного страха ее у Коломнина повлажнели глаза: все-таки человек по-настоящему проявляется в решающие минуты. — Успокойся, Лоричка, — он мягко вынул трубку из вспотевшей руки, положил на рычаг. — Я не самоубийца. В субботу Ознобихин от имени банка подписал согласие на переоформление «Хорнисса» на тебя. Так что, считай, все легитимно.
   — Коля?! — растроганно вскрикнула Лариса. — Господи! Хоть одна чистая душа среди этого беспредела.
   Разуверять ее Коломнин не стал.
   К тому же на пороге без стука появился Резуненко.
   — Я только сейчас с участка, — пробормотал он. И затоптался — растерянный, выгнанный из берлоги медведь.
   — Витенька! Вот мы и осиротели, — зарыдавшая Лариса бросилась ему на грудь. А он стоял, оглаживая ее своей нескладной, будто ковш экскаватора ладонью, и, беспомощно глядя поверх нее на Коломнина, все повторял:
   — Ничего, Ларичка. Как-нибудь переживем. Вместе перемужествуем. Главное — что вместе.
 
   Тонкий голос Казбека Мамедова, который сочно, со знанием дела на ходу распекал кого-то, разрушил идиллию еще до того, как сам он появился в малой гостиной.
   Отстранившись от Резуненко, Лариса нахмурилась.
   — Ты что в самом деле позволяешь себе? — вошедший Мамедов обежал взглядом помещение, обозначил кивок, — то ли поздоровался, то ли констатировал чужое присутствие. — Скоро большие люди прибывать начнут. А полы опять натоптаны. Я ж сказал, чтоб посторонних не пускать.
   При этом он мазнул глазом по Коломнину и Резуненко, неприкрыто отнеся их к разряду тех самых посторонних, чье присутствие в доме необязательно.
   Ноздри Ларисы затрепетали. Обескураженный внезапной бесцеремонностью, набычился Резуненко.
   Но Коломнин опередил их:
   — Посторонним и впрямь лучше бы удалиться. — Что хочешь сказать, слушай? — Мамедов, собиравшийся выйти, замешкался.
   — А это только тебе на ушко. Лариса, Виктор, не оставите нас? Хочу с Казбеком посплетничать.
   Он жестами выставил обоих, уселся на диване, похлопал рукой по сидению.
   — Чего хотел? — Мамедов настороженно опустился на краешек.
   — Посоветоваться, — Коломнин откинулся на спинку, прикрыл глаза. — Замотался что-то за эти дни. С милицией только что общался по поводу «Магнезита». Они ж директора тамошнего арестовали. И арестовали между прочим по нашему заявлению о мошеннических договорах. Теперь вот хлещутся, будто раскололи. Якобы признался, кто в «Нафте» с ними те договора убыточные назаключал. — А то мы без них не догадались, да? Спохватились, — Мясоедова сами давно турнули.
   — Так вот оказывается, что не он.
   — И кто же? — до Коломнина донеслась раздраженная интонация человека, которого втягивают в пустой разговор. Но когда он внезапно раскрыл глаза, то наткнулся на напряженный взгляд. Будто слушал один, а говорил другой. — Так кто же?
   — Ты не поверишь, но — ты.
   — Я?! Что за ерунда, слушай? Я и видел-то его раза три, может. Живем неподалеку. Придумывают твои менты. Раскрыть ничего не умеют, вот и — как это? На понт берут.
   — Есть официальные показания.
   — Соображай, что говоришь. Зачем мне это надо?
   — Хороший вопрос. Я как раз им и мучаюсь.
   — Так ты что, поверил?
   — Рад бы не поверить. Только вот, — Коломнин со вздохом протянул копию протокола допроса. — Полюбопытствуй.
   Пробежав показания, Мамедов брезгливо отбросил лист на пол:
   — Врет все. Пусть очную ставку дают. Сам запутался и других впутывает. Или — твоя это работа?
   С гадливой гримасой вскочил с дивана:
   — Точно! Сам же, говоришь, и заявление подал. Похоже, решил окончательно выжить. За то, что не даю компанию под банк ваш подмять. Думаешь, не понимаю, к чему клоните? Дядя Салман умер. Лариса у тебя как тряпка. Вот и решили все подгрести. Чего такой кусман не взять на халяву, да? А всех кто мешает, от него отодвинуть. Нет, скажешь?! Только поглядим еще, кто кого. Пока жив, не дам дело дяди Салмана загубить. Понял, нет?!
   — Ты не кричи так. В гостиной услышат. Голова у меня что-то отяжелела, — пожаловался Коломнин, растирая виски. — Такие дни трудные выдались.
   — Менты — шакалы. Чтоб человека оболгать, на все пойдут.
   — Твоя правда. Только директор «Магнезита» полную раскадровку дал: что, куда, через какие проводки шло. И теперь выяснить, кто дальше украденные деньги направлял, вполне нехитро. Тем более по уголовному-то делу. У меня, кстати, только что просили согласия на твой арест. Очень, доложу тебе, милиция губы раскатала: все-таки особо крупное хищение. Да еще такое громкое: представляешь, зять Фархадова обкрадывает собственного тестя. Шум о тебе пройдет по всей Руси великой. Как, думаешь, назовет тебя после этого всяк сущий в ней язык? Тебе это надо?
   Мамедов обиженно сопел. Но без прежней агрессивности.
   — И мне не надо, — заверил его Коломнин. — Мясоедова, что на договоры эти глаза закрыл, ты подкупил?
   — Ты мне такое?! — губы Мамедова оскорбленно задрожали, рука потянулась разорвать душащий ворот.
   — Заткнись, Казбек, — без нажима окоротил его Коломнин. — Говорю же, устал. Наврешь что-нибудь, как обычно. Налей-ка лучше рюмочку коньяку. Какой в доме держишь? Небось, азербайджанский?
   — Зачем азербайджанский? «Арарат» есть.
   — Вот видишь, стало быть, умеешь, когда нужно, поступиться гордыней, — Коломнин махнул налитую рюмочку, посмоковал. — Так что с Мясоедовым? На пару работали?
   — Ты соображай, с кем равняешь! — вполне натурально вскипел Мамедов. — Не хватало перед каждым светиться. Без меня было кому с ним решить. Подложили девочку, потом цену дали. Тут же и заглотил без затей. Дешевка он!
   Себя Казбек дешевкой не считал.
   — Странно. Я был уверен — на пару. Все-таки по части тонкого финансового воровства ты вроде как не дотягиваешь.
   — А он дотягивает, да? Мясоедов-то дотягивает? Тьфу на него. Тимур все придумал.
   — Тимур?!
   — А то! Он, понимаешь, умный был. У, какой! — Мамедов восхищенно поцокал. — Зачем лишние налоги платить? Вот и сообразил: часть конденсата по демпинговой цене через подставную фирму сбывать и деньги на стороне аккумулировать, чтоб, если что, под рукой были. Но — вроде как в другом кармане. И готовить все он начал. Схемы сам просчитал, «Магнезит» этот придумал. В тайне, конечно, от дяди Салмана. Тот бы этого не понял. А потом Тимура сразу убили. — Так это ты! — пронзительно догадался Коломнин. Обхватил Мамедова за плечи и, сблизившись, глаза в глаза, прошептал. — Ты Тимура «заказал».
   — Что?! — Мамедов вырвался. Глаза покатились из орбит. — Да ты? Мне, да? За такое знаешь, что делают? Ты про честь кавказца слышал?
   Обида Мамедова выглядела неподдельной.
   — Братом он мне был. Мамой клянусь! Если б не брат, разве бы со мной поделился? Так и сказал, мне в этом деле надежный помощник нужен. Ты, Казбек, им и будешь. Когда в день смерти в Москву полетел с Гиляловым встретиться, мне одному про то сказал. Тимур про Гилялова все просчитал. Будет, говорит, компанию торговать. Только не обломится ему здесь, говорит. Не про его честь наша «Нафта». Нашей семьи это «бабки», сами их и раздербаним.
   — Получается, с Гиляловым сторговаться не смог, и его убили?
   — Не знаю, слушай, не был, — Мамедов поспешно заслонился ладонями. — А с Гиляловым я вообще на похоронах только познакомился. Он меня потом для разговора в Москву пригласил. Оказывается, и про «Магнезит» прознал. Давай, говорит, как Тимур хотел, так и сделаем. Только чтоб деньги на меня шли. Процент платить буду.
   — И ты, бедолага, согласился.
   — Да, согласился! Презираешь, да? А кто такой, чтоб презирать? Разве раньше бы согласился? Я ведь дядю Салмана как отца уважал. Поначалу, как Тимура убили, думал — опорой стану. Кому еще, кроме меня? Зулю любил, конечно. Но не только как жену. А еще потому, что — дочь.
   — Дочерью и полюбил.
   — Дядя Салман большой человек был. Но недалекий оказался. На кого оперся, слушай? Мясоедова, дурачка этого продажного, назначил. Внучку привез. И все ей. Нет, это кому сказать? Хорошо — у Тимура дочь. Это я понимаю. Она внучка. А разве дети Зульфии не внуки, нет? Два сына моих, продолжатели рода. Не внуки, нет? И все туда? А мои дети, они что, нищие должны остаться? Вот скажи, если бы твоих детей так, то что?
   Желая различить реакцию собеседника, Мамедов не поленился заглянуть снизу в лицо. Но сочувствия не нашел. Что понималось в этих кругах под нищетой, Коломнин разобрался со слов Фархадова: все, что меньше ста тысяч долларов.
   — А после и вовсе смешно. Лариску поднял. Женщину надо мной поднял! Стыдно, слушай, было. Разве не стыдно? Что молчишь? — Восхищаюсь. Любопытный ты, оказывается, человек, Казбек. Убить близкого родственника и названного брата не позволяет честь кавказца. А вот сговориться с его убийцами, чтобы на пару обворовывать названного отца, — это, оказывается, не возбраняется. « А пожалуй, что и убить все-таки не возбраняется», — все это время Коломнин судорожно перебирал в уме нестыкующиеся факты, будто кубик Рубика крутил. И — собрал-таки. И ключ к решению подсказал сам Мамедов. Не слова его даже. А внезапная брызнувшая ненависть и к самому благодетелю Фархадову, и ко всей Тимуровой ветви.