Данливи Джеймс Патрик. Волшебная сказка Нью-Йорка

   — О, фраза хорошая. Молодость несет новизну. Что же, сынок, я вижу, вы не пытаетесь нас одурачить.
   Гау, не вставая, подается вперед. Мотт покачивает носками своих сверкающих черных туфель, погруженных в пушистый белый ковер, что лежит под его ногами. Гау, опершись о колена локтями, слегка поддергивает накрахмаленные манжеты рубашки.
   — Ничуть не пытается, Стив.
   — Нет, Говард. Он нас не дурачит. Так вот, рискуя показаться чрезмерно самовлюбленным, чего мне вовсе не хочется. Я все же попробую обрисовать в общих чертах принципы. В соответствии с которыми лично я веду дела. Не спешите вывести из того, что я вам скажу, будто я считаю себя наделенным каким-то там царственным величием. Тем не менее, я испытываю удовольствие, воспринимая творческие импульсы, поступающие из областей, лежащих вне доступной мне сферы. К сожалению, способностью испускать подобные импульсы наделены немногие, к тому же порой встречаются импульсы хоть и творческие, но отвратительные. Впрочем, в данную тему мы углубляться не будем. Интеллект это самое дешевое, что можно купить за деньги. При всем при том, в нем время от времени возникает необходимость, и если я усматриваю возможность купить светлую голову за подходящую цену, я ее покупаю. Не нервничайте, Кристиан, с головой у вас все в порядке. Однако любая голова, черная, белая, твердолобая, десяти футов в поперечнике или размером с пинг-понговый мячик хороша лишь тогда, когда она работает. Я не собираюсь давить вас своим величием. И потому скажу лишь, что на мой взгляд у вас есть будущее, Кристиан. А теперь поговорим о прошлом.
   — Стив, мы обсудили с ним его прошлое.
   — От повторения, Говард, вреда никому не будет.
   — Я полагал, что мы могли бы заняться этим потом. С прошлым у него все в порядке.
   — Да, но мне интересно. В тот раз, на вечеринке, вы, Кристиан, сделали множество весьма уместных замечаний и, может быть, несколько неуместных. Меня интересует, где же это такой остроумный молодой человек работал.
   — Стив.
   — Говард, дайте юноше слово сказать.
   — Стив, вы полагаете, что при нашей нехватке времени нам стоит именно сейчас вдаваться в обсуждение этой темы.
   — Моим обыкновением, Говард, всегда было обсуждать что бы то ни было именно, как вы выразились, сейчас. Поскольку после все мы уже можем очутиться на том свете. Вы меня поняли. Некоторое время назад Кристиан окончил университет, что было дальше.
   — Да, но Кристиан это особый случай.
   — Почему.
   — Я считаю, что он обладает редкостными творческими способностями.
   — Вот как.
   — Но вы же сами его слышали, Стив, у него прирожденный дар слова.
   — Говард, я, пожалуй, нажму кнопку, чтобы раздернуть занавеси.
   — Как вам будет угодно, Стив.
   — Обычно я людям этого не показываю. Но мне хочется, Говард, чтобы вы взглянули. Как там, никакие барки мимо Статуи Свободы не проплывают. Вам известно, чем они нагружены, Говард.
   — Полагаю, что известно, Стив.
   — Ну так вот, это мой личный предметный урок. С демонстрацией наглядных пособий.
   — Я хорошо вас понял, Стив.
   — Сегодня здесь, Говард, а завтра там.
   — Я прекрасно вас понял, Стив.
   — Итак, поскольку все присутствующие хорошо меня понимают, я хотел бы услышать о вашей, Кристиан, предыдущей карьере. Не то, чтобы я собирался оплачивать ваше прошлое, нет, только будущее. Тем не менее прошлое способно дать нам представление о будущем.
   — Мистер Мотт, я занимался приемом посетителей в фирме «Вайн Инкорпорейтед». В похоронном бюро.
   — Говард.
   — Да, Стив.
   — Говард, я к вам обращаюсь.
   — Я слышу, Стив.
   — Что вы можете сказать по этому поводу.
   — Мистер Мотт, меня выгнали из школы за мошенничество и вранье. Диплома я в университете не получил. После университета я занимался тем, что подготавливал и препровождал людей к месту их последнего упокоения. И ни разу кроме, быть может, одного случая, ничто неподобающее не испортило торжественности церемонии.
   — Стив, в сущности говоря, это была работа для специалиста по налаживанию отношений между людьми. Серьезным знатоком которых является Кристиан.
   — У меня имеются собственные глаза и уши, Говард. Отношения бывают разные. Как и знатоки. Но позвольте мне сообщить вам три важных новости. Жизнь существует для того, чтобы жить. Грош это грош. А доллар это доллар. И в упоминании о деньгах я вульгарности не усматриваю. Я трижды в день меняю рубашку. Подобно людям на грязной работе. К слову сказать, вчера я летел из Вашингтона, и стюард спросил меня, не родственник ли я тем Моттам, у которых мавзолей на Троггз-Нек, а когда я ответил да, он сказал, что его отец как раз присматривает за этим мавзолеем. Вот вам один из сюрпризов, которые преподносит жизнь. И вот вам молодой человек, по имени Кристиан, который сообщает мне, что он мошенник и врун, что у него нет диплома, и что он способен без сучка и задоринки отправить человека к месту его последнего упокоения. Руководить империей Мотта и моргом это разные вещи. И я хотел бы знать, за кого меня, собственно говоря, принимают. Почему мне с самого начала не предоставили голые факты.
   — Не позволяйте фактам одурачить вас, Стив.
   — Вам не кажется, что вы немного торопитесь, Говард.
   — Я считаю, что последние по времени факты важнее предшествующих.
   — Я вовсе не собираюсь давить вас своим величием, Говард, но все же я придерживаюсь того мнения, что факты прошлого предрекают будущие факты.
   — Вы ошибаетесь, Стив.
   — Повторите еще раз, Говард.
   — Вы не всегда досконально правы в своих суждениях о людях.
   Кристиан поднимается. Разеваю в горестном изумлении рот, чтобы титанам индустрии сразу стало понятно, как я встревожен образовавшейся в их взаимопонимании брешью. В которую я роняю одну саднящую чушь за другой.
   — Я полагаю, что мне лучше уйти.
   Мотт воздевает царственную руку.
   — Останьтесь, Кристиан, мы с ним быстро выясним отношения.
   — Но мистер Мотт, мне и в голову не приходило, встревать между двумя людьми. Разрушать их дружбу.
   Негромкий смешок Мотта. Бледная улыбка на лице Гау. И широко раскрытые глаза Кристиана, взирающие на них с невинным вопрошанием.
   — Я понимаю, что нахожусь в сердце деловой империи, но разве вас не связывает дружба.
   — Кристиан, вам присуще обыкновение задавать слишком много прямых вопросов.
   — Но мистер Мотт, когда пытаешься прояснить для себя все в подробностях, без этого не обойтись.
   — Прошу вас, Стив, Кристиану всего лишь хочется достигнуть с нами взаимопонимания. Он действительно стремится принести нам пользу.
   — О'кей, Кристиан, пока вы ничего не достигли и не принесли, присядьте. Послушать вас, так вы вовсе не врун и мошенник. Я всего лишь хочу понять, чего вы, собственно, стоите. Я не хочу быть грубым или обидеть вас. Но мне сдается, что под вашей мягкой, невинной личиной таится изрядное высокомерие. Сказать по правде, я отчетливо ощущаю, что меня пытаются облапошить. Одно это ваше замечание насчет дружбы и нежелания встревать между двумя людьми чего стоит. Да-да. А в тот раз, на вечеринке у моего сына. Вы помните мой дом. Ну а я помню кое-что о нем сказанное. Дворец вульгарности. Не стройте невинной физиономии. И не думайте, что я спланировал это заранее, заманив вас сюда с мистером Гау, чтобы задать вам жару. Вы произвели на меня сильное впечатление, но не считайте себя способным обвести нас всех вокруг пальца.
   — Стив, мне еще не приходилось встречать человека, равного чистосердечием Кристиану.
   — Говард, вы считаете человека чистосердечным, если он откровенно говорит вам, что он мошенник и врун. Что он в поте лица трудился в похоронном бюро, провожая людей к месту их последнего упокоения. И если он, послушав немного музыки, принимается изрекать эффектные фразы. Не будьте таким наивным, Говард. Наш Кристиан способен всю ночь ослеплять вас девизами, один лучше другого.
   — Но разве не грустно будет, Стив, если мы оставим втуне подобный талант.
   — Дело в том, что я знаком с прошлым Кристиана. И кстати, Кристиан, я хочу, чтобы вы имели это в виду — Шарлота замечательная девушка. Даже и не помышляйте о том, чтобы обмануть ее доверие. Если вы себе это позволите, вам придется иметь дело со мной и моим сыном, Стеном.
   — Я полагал, Стив, что Кристиан для вас величина неизвестная.
   — Этого просто не может быть, раз он встречается с моей девочкой, с Шарлоттой. Я распорядился, чтобы к нему присмотрелись. Я любил мать этой девушки. Шарлотта мне все равно что дочь. И если она водит знакомство с дурными людьми, я должен об этом знать.
   — Я думаю, мистер Мотт, мне лучше уйти.
   — А вы не хотите немного пооскорблять нас перед уходом, Кристиан. Назвать нас вульгарными напыщенными ничтожествами.
   — Что заставляет вас думать, будто вы вправе так со мной разговаривать, мистер Мотт. Вы полагаете, что мне нечего вам противопоставить.
   — Не надо мне угрожать.
   — Я вам не угрожаю.
   — Послушайте, Стив, прошу вас. Я не желаю в этом участвовать.
   — Вы, Кристиан, насколько я понимаю, думали, что если вы предпримете лобовую атаку, просто заявитесь к нам прямо с улицы, то нам покажется, будто вас бог послал. Что нам не хватит решимости вникнуть в ваши прошлые делишки. Кстати сказать, что там приключилось между вами и вашей женой, дело, разумеется, ваше. Но только вы до сих пор не оплатили счет пароходной компании. Хотя и это тоже ваше дело.
   — Благодарю вас.
   — Но кое-какие из ваших дел, Кристиан, затрагивают непосредственно меня.
   — Стив, Стив, неужели во всей этой ситуации нет ни единого проблеска. Кристиан не сказал мне, что он женат.
   — А он и не женат.
   — Тогда какую роль играет во всем этом жена.
   — Никакой. И не будет играть.
   — Вы хотите сказать, что она померла.
   — Именно по этой причине наш Кристиан и занялся похоронным делом.
   — Стив, надеюсь, я не был невежлив. Все это выше моего разумения.
   Гау снимает и протирает очки. Кристиан оборачивается, намереваясь достичь с ним взаимопонимания.
   — Судя по всему, мистер Мотт не желает без необходимости контактировать с растленными личностями и шарлатанами, мистер Гау.
   — Будет, будет, Кристиан. Вы уже доумничались до вызова в суд.
   — Мистер Мотт, я пришел к вам с открытым сердцем, чтобы работать и зарабатывать деньги.
   — И полагали, будто мне не хватит духу сказать вам в лицо, что я знаю вам настоящую цену. Известно ли вам, Говард, что наш Кристиан весьма скор на расправу.
   — О господи, Стив, вы на две головы впереди меня.
   — Он способен забить человеку в глотку все его зубы. И даже завоевал на ринге несколько титулов.
   — Стив, я не понимаю, от бокса-то какой вред.
   — Очень большой, если бокс внушает человеку уверенность в том, что он в состоянии выйти из любой ситуации, проложив себе дорогу кулаками.
   — Нелепейший вздор, мистер Мотт.
   — Нечего корчить передо мной британца, мальчишка.
   — Нечего называть меня мальчишкой.
   — Стив, Стив. Неужели мы не способны привнести в эту ситуацию новое содержание и преобразовать ее в иную, которую удастся как-то разрешить. Как вы полагаете. Я думаю, что несмотря на все произнесенные здесь неприятные слова, мы в основе своей люди, расположенные к добру. И что у нас еще сохранилось нечто такое, из чего могут быть извлечены конструктивные решения.
   — Решение любой ценой, так что ли, Гау. Ты готов Кристиана медом обмазать, лишь бы нам было легче его переваривать.
   — За три с половиной года, что я работаю здесь, никто еще так со мной не разговаривал.
   — Ладно, ладно, Говард, будем считать, что я на миг поддался эмоциям.
   Кристиан в слепящем алебастровом свете. Медленно поднимается на ноги. Стряхни со своей личности крошево попреков, придирок, издевок и мерзостей, которыми тебя осыпали. Следовало бы поклянчить, забиться в припадке на манер того негритоса, что куролесил в подземке. Закатить этой белой швали целый спектакль. Но ради блага Говарда Гау ограничимся легким мерцанием в глазах. Отчасти вкрадчивым. Оно позволит тебе продвинуться вглубь вражеской территории еще до того, как начнется настоящая драка.
   — На миг, в течение которого мне пришлось сносить оскорбления, впрочем, вы, мистер Мотт, сказали то, что считаете правдой, и на том спасибо.
   Говард Гау подхватывает крохотный факел взаимопонимания. Палец его указует на обреченного, голос эхом отдается в сводчатых потолках.
   — Вот она, возможность все начать заново. Разве после того, как была сказана правда, все мы не почувствовали облегчения. Разве атмосфера не разрядилась. Возможно. Хотя бы немного. Мы всего-навсего пережили ситуацию, в которой без особой на то нужды были извлечены на свет события личной жизни человека, в которую были привнесены личные обстоятельства и люди дали волю чувствам, слишком гневным, чтобы их можно было выразить словами.
   — Я ни разу и пальцем не тронул мою жену, когда она заболела, мистер Мотт.
   — Хватит, вы пытаетесь смутить нас вашей искренностью.
   — Просто я считаю, что вам следует знать об этом. Смерть жены была для меня ударом, и я, мысленно следуя за нею, быть может углубился в странные области горя.
   — Стив, я и в самом деле горжусь тем впечатлением, которое произвел на меня Корнелиус. И я сознаю, что вы говорили, повинуясь давлению сведений, которые вполне могли оказаться плодами чьего-то воображения.
   — Почему мне не предоставили голых фактов, Говард, вот все, что меня интересует. И чего вы, собственно, могли ожидать, пытаясь укрыть от меня эти факты. Похоронное бюро. Вы хоть представляете, во что оно может обратить цены на принадлежащую нам недвижимость.
   — Я виноват, Стив.
   — Конечно, Говард, я был, возможно, отчасти несдержан. Извините меня, Кристиан, мне не следовало подобным образом припутывать сюда ваши личные обстоятельства.
   — Быть может и я, мистер Мотт, сказал нечто такое, чего говорить не следовало.
   — Ладно, я хоть и председатель совета директоров, а все же готов признать, что я определенно наговорил лишнего.
   — Мы все наговорили лишнего, Стив.
   Кристиан на несколько шагов отступает, не желая обременять своим присутствием особу индустриального короля. Пряча за спиной сигару, стряхивает с нее пепел.
   — Ну что же, мне, пожалуй, пора.
   Сияющие глаза мистера Мотта. Черные шелковые носки. Точь в точь как на Вайне. Он стремительно вскакивает и приближается к смущенному Кристиану. Голос, открывающий горизонты.
   — Мы найдем для вас место, Кристиан.
   Гау, радостно улыбаясь, потрясает у лица сцепленными руками.
   — От сумбура к стройности.
   Кристиан, не пройдя и половины пути к раздвижным дверям. Единым махом перешагивает с этих скользких стеклянных полов. В кущи коммерции. Покамест Мотт прочищает горло для нового изречения.
   — Мы сможем найти для вас применение, Кристиан.
   Гау потрясает над головой крепко стиснутым кулаком.
   — Стив, я рад, что вы это сказали.
   — А я, Говард, рад, что мне хватило величия, чтобы это сказать.

 
И
Клянусь
Царственным нашим величием
Сказанное
Дорого стоит
 

 

20

   Кристиан проходит сквозь стайку вспархивающих голубей и поднимается во широким серым ступеням между чудовищными столпами, подпирающими сей дворец правосудия. В котором каждому из встречных не мешает умыться. Судя по грязным взглядам, которые они на меня бросают.
   В этот солнечный день. Не вмещающий ни единой причины, по которой миру надлежит и дальше вращаться. Если не считать того, что я спрыснулся средством от пота под мышками и между ногами, сообщив себе свежий, но мужественный аромат. Дабы получше пахнуть в суде. Поскольку я уже две недели обливаюсь потом в империи Мотта. Пачкая бумагу словами, от которых мне хотелось смеяться, а Говарду Гау плакать. Он приходил в мою кабинку и слезно жаловался. Что такое, Корнелиус, довольно шутки шутить, моя пятилетняя дочь и та бы справилась лучше.
   Поднимаюсь в лифте с господами при чемоданчиках. Законники, как саранча, сбиваются в стаи, всегда готовые пасть на любой зелененький доллар, зажатый в ручонке ответчика или истца. Ехал сюда подземкой и слышал, как один мужчина жаловался другому, что двадцать пять лет прожил бок о бок с соседом и ничего о нем не знает, на что другой сказал, ну так я со своим прожил сорок два года и тоже с ним не знаком. А в прошлую полночь женщина, живущая через улицу напротив, целый час просидела, выставив из окна голую задницу. Видимо, пыталась наладить знакомство. С соседями.
   Кларенс Вайн в своей сверкающей безупречности. Блестящие черные туфли, фетровая шляпа в руке. Покручивает шеей в туговатом воротничке, подергивает плечом. Не отрывая спины от зеленой стены, оборачивается, улыбается и протягивает руку Корнелиусу Кристиану.
   — Задали вы нам хлопот, Корнелиус. Где вы были. Мои адвокаты хотели проинструктировать вас.
   — Простите, мистер Вайн. Вы же меня знаете.
   — Я вас знаю, Кристиан.
   — Что я должен говорить.
   — Самое лучшее это сказать правду. Вас, вероятно, вызовут на свидетельское место вслед за миссис Сильвер.
   — Боже правый.
   — А эта женщина, Корнелиус, притащила сюда весь свой бридж-клуб. Честно говоря, я не думаю, что у нас есть хотя бы один шанс.
   — Мне ужасно жаль.
   — Плюньте. Главное сражаться.
   Зал суда заполняется. Две команды законников обмениваются документами, передавая их над скамьями, столами и стульями. Миссис Сильвер с дамами из бридж-клуба по флангам ест меня глазами. Шарканье ног по половицам. Встать, суд идет. Из-за дощатой двери выходит судья. Взбирается на дубовый свой трон, зевает, прикрывшись ладошкой, и сквозь очки озирает лица собравшихся. Вайн стоит, плотно сжав губы. Желтолицый секретарь произносит, миссис Сильвер, будьте добры занять место для дачи свидетельских показаний.
   — Клянетесь ли вы говорить всю правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог.
   — Да уж будьте уверены.
   — Сообщите ваше имя и адрес.
   — Гарриет Сильвер, Отель «Апторп», Западная авеню Центрального Парка.
   К свидетельскому месту приближается джентльмен. В поблескивающем синем костюме. Серое лицо со щучьими челюстями и запавшими глазками.
   — Будьте добры рассказать суду, миссис Сильвер, что с вами случилось днем двадцать восьмого марта.
   — За день то того умер Герби, я была в глубоком трауре.
   — Вас томила горечь утраты.
   — Конечно, шутка сказать, он так неожиданно умер, я даже не успела понять, что случилось. И всего через два дня после медицинского осмотра, на который его отправила компания по страхованию жизни. Меня словно оглушило. Подруги говорили, незачем тебе еще взваливать на себя эти похороны. Говорили, останься дома, ляг в постель, отдохни. Но я такая сентиментальная. Я хотела бросить на мужа последний взгляд, чтобы сохранить его в памяти, как драгоценность. Там было темновато. Мои глаза не сразу привыкли к освещению.
   — Вы говорите о похоронном бюро Вайна, миссис Сильвер.
   — Конечно. Но когда я наконец смогла его разглядеть. Мне захотелось поскорей отвести глаза. Я сказала, это не мой Герби. Губная помада, румяна, щеки пухлые, а у него всегда были ввалившиеся. Я сначала подумала, что это его конкуренты, враги, что они и здесь не оставили его в покое, подменили тело. Я сказала служителю, извините меня, пожалуйста. Кто это. А он сказал, что это мой муж. Я говорю нет, я не туда попала. Отведите меня в правильную комнату. А он говорит, леди, это тот, кого мы забрали из вашей квартиры. Представляете себе, он сказал забрали.
   — Это тот самый служитель, который в настоящий момент присутствует в зале суда.
   — Да, он здесь, вон он сидит.
   Жир складочками свисает с руки миссис Сильвер, которую она поднимает, указывая пальцем. Мало приятного, когда все оборачиваются, чтобы посмотреть на тебя. И судья сдвигает на нос очки, вглядываясь поверх оправы.
   — Итак миссис Сильвер, готовы ли вы к даче дальнейших показаний.
   — Можно мне выпить воды.
   — Разумеется, миссис Сильвер, мы вас не торопим.
   — Это все сердце.
   — Вы продолжите, когда почувствуете себя готовой.
   — Я готова.
   — Что вы ощутили в тот день, миссис Сильвер, увидев тело, выставленное в той комнате в похоронном бюро Вайна.
   — Мне показалось, что я попала в какой-то бродвейский балаган. А служитель сказал, чтобы я заткнулась.
   — И вы заткнулись.
   — Ну уж нет. Я потребовала, чтобы мне показали Герби. И тут я увидела его нос. Уж нос-то Герби я где угодно узнаю, вот я и подошла поближе, чтобы его разглядеть. И увидела это безобразие.
   — Под этим безобразием, вы, конечно, подразумеваете покойного мистера Сильвера.
   — Да, вот именно. У меня просто ноги подкосились. Голова пошла кругом. Это был Герби. Только совершенно, совершенно чужой, словно какой-нибудь человек в подземке. Я уже почувствовала, как у меня бородавки вскрываются. Так он меня потряс.
   — И что же произошло вслед за этим, миссис Сильвер.
   — Я сказала, что вы с ним сделали. А служитель говорит, это у нас такой люкс. Я сказала, люкс. Это по-вашему люкс. Вы, говорю, превратили его в шлюху. Тут он и предложил мне возмещение убытков.
   — И что вы ответили.
   — Что я могла ответить на подобное оскорбление, только одно — нет.
   — И служитель извинился перед вами.
   — Нет.
   — Что же он сказал.
   — Он сказал, я буду накачивать тебя формалином, пока ты не лопнешь, и что он продаст меня в музей уродов, сказал, перестань тут вонять, паскудная ебаная сука.
   — И что мистер Кристиан сделал после этого.
   — А что ему было делать. Он уже наделал достаточно.
   — Он продолжал вам угрожать.
   — Может продолжал, может пончиками торговал, мне уже было все равно. Я потеряла сознание. И очнулась в больнице, вся в бородавках. Да еще меня там успокоительными накачивали.
   — И как вы себя чувствуете с того дня.
   — Какие это чувства, я все равно что в камере пыток. Вот как я себя чувствую. Я уже восемь раз падала в обморок. Один раз свалилась прямо в холодильник. Голова все время болит. После бородавок у меня нервная трясучка. Сердце стало сдавать. По ночам мне все время чудится лицо Герби, так что спать я совсем не могу. И с почками что-то случилось, я теперь по двадцати раз на дню бегаю в туалет. А до этого потрясения мне двух раз хватало, ну трех, если уж очень понервничаю. Кристиан озирается по сторонам. Серое небо в окне. В середине зала суда сидит человек, перебирая пальцами клавиши машинки, словно играя. Каждое слово записывает. Для вечного сохранения. Что вы сделали с моим Герби. Ну, попортил, ну что теперь. Молитесь, чтобы явилось некое чудовищное бедствие и стерло воспоминания о недавнем кошмаре. Вроде моих воспоминаний о том, как отец во время одного из его запоев заявил, что любит угрей. Пусть они даже извиваются на тарелке. Сказал матери, что покажет ей, как он умеет заботиться о семье. И вернулся средь ночи. С угрями. С целой коробкой, они, корчась, рассыпались по всему дому. Отец разбудил меня, чтобы я посмотрел. Мы с братиком стояли и вопили от страха. А мать лупила отца кулаками по лицу.
   — Корнелиус Кристиан, займите свидетельское место.
   Кристиан восходит по истертым ступеням, убирая рукою назад красивые пряди волос. Испытывая некий зуд. Блохи, что ли, скачут по этой палате правосудия. Представитель истца тоже почесывается. Единственно, чем можно их распугать, это пукнуть как следует. И навлечь на себя обвинение в покушении на достоинство суда. Посредством смертельной газовой атаки.
   — Клянетесь ли вы говорить всю правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог.
   — Пожалуй что так.
   — Да или нет.
   — Я что, обязан быть столь категоричным.
   — Да.
   — Но разве это не ущемляет моих демократических прав. Тем более, что я сию минуту выслушал совершенно беспардонное вранье.
   Судья громко бьет молотком по столу. Одновременно поворачиваясь и стягивая очки на кончик носа. Чтобы вглядеться в свидетеля. И спросить.
   — Клянетесь вы или не клянетесь, пожалуйста, ответьте либо да, либо нет. И больше не позволяйте себе подобных замечаний у меня в суде. Вы кто в этом деле.
   — Не знаю, по-видимому, бальзамировщик, ваша честь.
   — В таком случае отвечайте на вопрос, клянетесь ли вы говорить правду.
   — Да, ваша честь. Клянусь говорить правду.
   — Сообщите ваше имя и адрес.
   — Корнелиус Кристиан. Насчет адреса я в настоящий момент не уверен. Понимаете, квартирную хозяйку застрелили, и там есть один горбун, который все время приходит за квартирной платой, хотя в преступлении обвинили ее племянника.
   — Отвечайте на вопрос, каков ваш адрес.
   — Так ведь, судья, я потому и говорил, что мне врать не хочется. Я не живу, где жил, поскольку меня там окончательно допекли.
   — А я упеку вас в тюрьму, если немедленно не получу хоть одного прямого ответа. И я попросил бы представителя ответчика вместо того, чтобы чесаться, призвать своего свидетеля к порядку, я не намерен терпеть у себя в суде нелепых выходок подобного рода, понятно.
   — Да, ваша честь. Но не позволите ли мне указать, что мистер Кристиан весьма своеобразный молодой человек. Говоря точнее, он страдает чрезмерным чистосердечием. Он вовсе не хотел оскорбить кого-либо.
   — Вы хотите, чтобы я оштрафовал вас обоих за неуважение к суду.
   — Нет, ваша честь.
   — Ну так поговорите с вашим клиентом. Это ведь ваш клиент.
   — В общем и целом, видимо, да, хотя я познакомился с ним всего минуту назад.
   — И тем не менее вы сочли возможным заключить, что он страдает чрезмерным чистосердечием.